- Убью! - кричу Корейцу, вскидывая автомат.
      - Не стрелять! - кричит он, но не мне, а ментам, что виднеются поодаль, подле разнообразных казенных автомобилей еще советского производства.
      С наслаждением бью Корейца пяткой в прыжке по коленке. Босс валится на снег весьма натурально. Мужественно пожертвовал коленной чашечкой ради достоверности спектакля со мною в роли главного антигероя.
      А как там второстепенный злодей, не предусмотренный сценарием? Нормально. Урка-кривонос первым ныряет в машину, предусмотрительно оставив свободным водительское кресло. Прыгаю за руль, завожу тачку, что называется с пол-оборота. Едем! Рвем с места, как в американском кинобоевике. Для пущего эффекта включаю "светомузыку" - мигалку и сирену. Жму что есть сил на педаль газа, кручу баранку, автомат прыгает на коленях, а перед глазами мелькают дома, домишки, озябшие деревья, равнодушные столбы, заборы, прохожие. На молодежном сленге это называется "качественный драйв", оттяг, супер!
      - Карифана Шурку сука цветная из волыны зацепил... - сообщил урка, шумно переводя дыхание.
      - Сочувствую, - говорю я, сворачивая с центральной улицы райцентра в сторону шоссе на Москву. Говорю громко, как и он, чтоб было слышно сквозь вой сирены.
      Встречные машины шарахаются от сумасшедшего "Мерседеса", словно матадоры от разъяренного быка.
      - Братан, прости за "козла".
      - В смысле? - Мне сложно вникать в смысл реплик уркагана, я слился с машиной воедино, моя кровь - бензин, мое сердце - мотор, мои ноги из шипованной резины.
      - За "козла" готов ответить, прости, братан.
      - Бог простит.
      - Как тебя кличут, братила? Обзовись.
      - Я - Супер, а ты кто?
      - Я - Гоголь.
      - Кто?
      Выезжаем на шоссе, выключаю сирену, сбрасываю скорость до ста сорока.
      - Писатель был таковский, на Гоголя отзывался. У него тоже носяра был сломанный, как и у меня.
      - Надо же, я и не знал, что Гоголю ломали нос...
      - Точняк, ломали. Я евоный шнобель на картинке видел. Ему вдоль ломанули, а мне вбок на зоне кум, сука, нюхалку свернул. Библиотекарь на зоне меня Гоголем окрестил, пристало погоняло, не отлепишь.
      - Где припухаешь, Гоголь?
      - В Твери торчу. Про Вована Тверского слыхал?
      - Не доводилось.
      - Правильный пахан, вор в законе, я под ним хожу. А ты чьих будешь?
      - Я сам по себе. Один на льдине.
      - Правильная у тебя, брат, кликуха. В натуре, ты - Супер.
      - Чего с кичи-то рванул. Гоголь? Я так понимаю, тебя ж в облаву загребли, а не на деле взяли?
      - На мне мокрота висит, трупешник на четвертак тянет. По пьяни "бобра" с корешем мочканули, с похмелья цветные на облаве повязали. Знать не знаю, нашли дохлого "бобра", не нашли, застремался весь. Ты-то сам, братан, чего сдернул? Припекло?
      - Ага, за мной сотни три трупов числится. Хошь - верь, хочешь - не верь.
      - Солидно, братан. Уважаю. Прости за "козла" мудилу.
      - Проехали, забудь.
      Благополучно проехали мимо поста ГИБДД на выезде из райцентра, под колесами бесконечная серая лента шоссе.
      Я скинул скорость до сотни. Пристроился сзади за аккуратного вида "Део", углядел в салоне двоих - мужчину и женщину, качнул стрелку спидометра до ста пятидесяти, обогнал "Део". Чего, интересно, подумали служивые в будке ГИБДД, когда мимо промчался ментовский "мерс" с двумя одетыми не по уставу, точнее - раздетыми вопреки всяким уставным правилам мужиками? Почему на выезде из райцентра нас не попытались тормознуть, совершенно понятно Кореец удружил мне фору минут в десять-пятнадцать. Хитрюга, безусловно, справился с болью в ушибленном колене и, едва я стартовал, начал командовать, осуществлять общее руководство. Всем известно - ничего так не мешает работать, как ценные указания начальства. Не подыгрывай мне Кореец, уверен, кто-нибудь давно бы связался с постом ГИБДД на выезде из города. Однако четверть часа форы вскоре истечет, все хорошее быстро кончается, к сожалению...
      Прямо по курсу новенький "Рено". Как утверждала реклама в последний год правления Ельцина - "машина для этой жизни".
      Включаю внешние громкоговорители, подношу микрофон к губам:
      - Водитель "Рено", прижмитесь к обочине, остановитесь!
      Водила в "Рено" один, я хорошо вижу сквозь заднее стеклышко его лысую голову со скудной растительностью ближе к шее.
      - Гоголь, как тормозну, вылези и бережно, но быстро кантуй лоха.
      - Сделаю...
      - Бережно, усек?
      - Сбацаю в элементе, будь спок.
      Богатенький лох в "Рено", как и было ведено, съехал на краешек асфальта. В ста метрах по встречной полосе двигается грузовик, метрах в пятидесяти сзади ползет "жигуль". Диспозиция нормальная, лучше не будет. Торможу в унисон с "Рено".
      Гоголь, надо отдать ему должное, сработал на пятерку с плюсом выпорхнул из салона, пяток секунд голый торс уголовника резко контрастировал на общем зимнем фоне, на шестой секунде мой подельник исчез во взятой на абордаж иномарке. Дверцы и нашей и захваченной машины Гоголь предусмотрительно оставил слегка приоткрытыми, чтобы мне было ловчее повторить его молниеносное перемещение. Похоже, есть у кривоносого опыт разбоя на больших автомобильных дорогах.
      Кручу руль, сдаю машину назад, разворачиваю милицейский автомобиль поперек шоссе и с автоматом в руках выскакиваю из тепла салона.
      Встречный грузовик резко тормозит, пытается объехать перегородивший трассу "мерс" с мигалкой на крыше. Ни фига у шофера грузового монстра не получается. Правое переднее колесо грузовика повисает над кюветом, полный чего-то тяжелого кузов спасает труженика автодорог от падения в придорожную траншею.
      Тормозит и "жигуленок", что тащился сзади. За "жигуленком" бибикает микроавтобус, за микроавтобусом визжат еще чьи-то шины.
      В два прыжка оказываюсь рядом с "Рено", два человеческих тела в "машине для этой жизни" разместились так, что водительское кресло свободно. Прыгаю за руль. "Рено" трогается с места. Слегка разворачиваю машину боком к только что покинутой милицейской тачке. Правой рукой держусь за руль, левой за автомат. Автоматным стволом пихаю незапертую дверцу, она распахивается, и я стреляю. Мечтаю попасть в бензобак, но мажу. В ментовском "мерсе" трещат стекла, шипят пробитые шины, очередь внезапно обрывается, кончились патроны. Бросаю автомат на асфальт, обеими руками кручу руль вправо, хлопает закрывающаяся по инерции дверца. Скорость сорок, шестьдесят, сто, сто сорок, сто шестьдесят. Догоняю бежевый "Москвич", иду на обгон. Слева притормаживают встречные машины - моими стараниями на шоссе образовалась пробка. Жалко, не удалось прострелить бензобак, однако и так нормально, "сойдет для сельской местности" - как принято говорить в подобных случаях...
      Лох, владелец "Рено", сидит справа от меня. Гоголь забрался на заднее сиденье. Лох в распахнутом длиннополом пальто, в пиджака, светлой рубашке, при галстуке и при длинном нежно-кремового цвета пижонском шарфе. Гоголь придумал использовать шарф в качестве удавки.
      Кремовая шерсть сдавила шею лоха. Гоголь щадяще регулирует натяг петли так, чтобы автовладелец не задохнулся и в то же время, чтобы ни о чем другом, кроме глотка кислорода, не мечтал, болезный.
      Под глазом у лохонувшегося лысого барина зреет фингал, из разбитой губы сочится кровь, он вцепился всеми десятью пальцами в шерсть шарфа, покраснел в тон удавке, но, кажется, понимает, что убивать его никто не собирается. Хотели бы, уже бы убили.
      - Братишка, дай барину дыхнуть как следует, - командую я, слегка увеличивая, скорость.
      Натяжение шарфа-петли ослабевает, получив возможность говорить, барин лепечет торопливо, сглатывая отдельные буквы:
      - Я ве...ну долг... пере...айте Ва...иму Борисовичу, я все ве...ну... че...ез не...елю, все до ко...ейки...
      - Не врубаюсь? - перебивает Гоголь. - Какой...
      - Ша! - вклиниваюсь я. - Ша, братишка! А ты, барин, правильно скумекал! Мы от Вадима Борисовича. Папику Вадику надоели твои обещания. Борисыч велел для начала раздеть тебя и бросить в лесу. Долги надо платить, барин.
      - Я зап...ачу, все, че...ез...
      - Завтра заплатишь! Усек?
      - Да, да... а, завт... а, ' ав... та...
      Конечно же, когда лох немного придет в себя, то сразу сообразит, что ошибся, и двое экзотически одетых, точнее - экзотически раздетых разбойников из милицейского "Мерседеса" вовсе не подосланы его кредитором Вадимом Борисовичем. Нам просто повезло напороться на укрывающегося от уплаты долгов лоха в иномарке. Впрочем, патологические должники в престижных автомобилях и модных пальто явление довольно обычное для современной России. Равно как и профессиональные вышибалы бессрочно одолженных крупных и не очень денежных сумм.
      Эх, обидно, будь мы с Гоголем худо-бедно, но в зимних одежках, я бы рискнул развести одуревшего от страха перед неведомым Вадимом Борисовичем лоха и, глядишь, к вечеру был бы при солидных деньгах. Жаль, придется довольствоваться мелочью.
      - Братик, глянь в карманах у барина есть чего?
      - Я сам, с...м, все отда... В паль...о, в ка...мане бу...ажник...
      Гоголь сноровисто нашарил упомянутый "бумажник", раскрыл его и довольный доложил:
      - В лопатнике двести... двести двадцать гринов и... И две... две тонны дерева с мелочугой.
      Чему радуется урка? По сотне баксов и по штуке рублей на брата его обрадовали. Аж лучится счастьем, заулыбался, как дурак... М-да, господа, обнищал российский уголовный элемент, право слово - за державу обидно.
      А может, я не прав? Может, второй российский президент так поприжал уголовников, что они уже и сотке баксов радуются? Тогда, пардон, тогда отрадно за державность. Да здравствует вертикаль власти, ура, товарищи!
      Очень вовремя замечаю правый поворот на запорошенную снегом лесную дорожку. Сбрасываю скорость, кручу руль вправо, "Рено" царапает брюхом мерзлую землю, но едет по разбитой дороге чудо иноземное, прет не хуже трактора.
      К счастью, лесная дорожка изрядно петляла, и, к превеликой моей радости, через минуту пахаря снежной целины марки "Рено" уже не увидят из проезжающих по шоссе автомобилей. Вопрос в том, сколько минут слалома по брюхо в белоснежных кристаллах спрессованных снежинок выдюжит "машина для этой жизни"?
      - Братуха, - я оглянулся, подмигнул Гоголю, - пособи барину раздеться. Барин, ты, часом, не натурал?
      - К...о? П...остите, кто я?
      - Ты не нудист, часом, интересуюсь?
      - Н...т, нет, я о...ам день...и...
      - Отдашь, отдашь! Раздевайся давай. Братан, ты берешь себе рубаху и пиджак, мне достанутся ботинки... Барин, у тебя какой размер обуви?
      - Т...идцатьде...тый...
      - Мимо. Братан, я возьму пальто, шарф и шнурки от ботинок.
      - Ништяк, - согласился Гоголь.
      - А ты, барин, и трусы, и вообще все снимай давай, не стесняйся.
      Восемь! Целых восемь минут автомобиль оправдывал рекламный слоган, сопутствующий его продвижению на российский рынок. И после, по истечении восьми рекордных минут, целых сорок секунд машина еще двигалась, еще боролась со снегом, ругая русскую зиму грубым "ж-ж-ж" мощного мотора. Сорок секунд натужное "ж-ж-ж" мучило мои барабанные перепонки. Надоело я выключил двигатель. Ничего не поделаешь - гибнут иностранцы под Москвой, такова уж традиция: Наполеона остановил снег и мороз, и "Рено" остановился намертво, не сдвинешь.
      Переоделись... В смысле, оделись, не вылезая из салона. Я продел шнурки в дырочки кроссовок, затянул, завязал бантиком. Надел длинное пальто поверх тельняшки, повязал кремовый пижонский шарф на шею, посмотрелся в зеркальце над ветровым стеклом. Сойдет - кремовый шарф закрывает грудь, синих на белом полосок тельняшки не видать. Гоголь в рубахе, модном пиджаке, клешах и ботинках-говнодавах без шнурков смотрелся куда нелепее моего. И совершенно нелепо выглядел голый должник неведомого Вадима Борисовича.
      - Шапочка у тебя есть, барин?
      - В ка...не па...то...
      - В кармане пальто?
      Я сунул руку в карман. Вот смехота - пиджак у барина знатный, брючки со стрелочкой, пальто заглядение, а шапочка в кармане лыжная, машинной вязки, тоненькая, позорная. Такие шапки на зоне называют "пидорасками".
      - Брат, я возьму "пидораску"?
      Гоголь не стал спорить, лыжная шапочка с трудом налезла на мою вспотевшую голову.
      - Ты моржеванием, барин, не увлекаешься случайно?
      Голый человек отрицательно мотнул лысиной, сгорбился, съежился в кресле, прикрыл срам ладошками.
      - Не трясись, барин. Ну не морж ты, ну и чего? Ну и нечего по снегу голышом бегать. Сиди в машине, жди. Обещаю - скоро тебя найдут, честное слово. Братан, за мной! Извини, барин, мотор я выключу, прощевай...
      Ключи от машины, брюки, ботинки, носки и трусы раздетого лоха я выбросил в снег, когда мы с Гоголем скрылись за поворотом лесной дорожки. Если бы иномарка не застряла в десятке метров за спиной, один черт, пришлось бы ее бросать - далее дорожка сужалась и петляла пуще прежнего. Хрен и на мотоцикле с люлькой проедешь.
      - Куда хиляем, Супер? Так ноги стираем или по уму?
      - Не ссы. Гоголь, знаю, куда веду, - соврал я бодро. - Я туточки тем летом гулял, эта дорога выведет нас к деревеньке... не помню названия...
      - Зря бобра в лайбе кинули.
      - Не ссы. До шоссейки ему с голой жопой не добежать, замерзнет.
      - Голосить будет.
      - А нехай голосит! Свистеть умеешь, Гоголь?
      - А?
      - Свистеть, спрашиваю, умеешь? Фи-у-у, - я свистнул.
      Гоголь сунул два пальца в рот, свистнул так, что у меня едва уши не заложило.
      - Зашибись, - похвалил я свистуна. - В говнодавах без шнурков ты бегун хреновый, согласен? Сделаем вот чего: я побегу вперед, а ты чапай след в след, усек? Я замечу что подозрительное впереди, тебе свистну, подсекаешь? Ты услышишь сзади шухер, не дай бог, сразу мне свисти. И, главное, след в след иди, будто один человек идет, усек?
      Гоголь улыбнулся грустно и посмотрел на меня жалостливо, с сочувствием. Умственные способности братишки Супера, которые ранее он оценивал весьма высоко, стремительно обесценивались. Как же, жди! Станет Гоголь себя обнаруживать свистом, ежели расслышит шум погони, фигу-две! Кинется в лес, погоня разделится, и, пусть чуточку, но шансы урки на отрыв увеличатся.
      - На кой ляд след в след дорогу месить? - спросил Гоголь, морщась в улыбке. - Цветные хвост прижмут, так на так спалимся.
      - Во-первых, тебе идти легче по моим следам, согласись. Во-вторых, нехай маленькая, но ментам заморочка, если, спаси и сохрани, упадут на хвост... Погоди-ка...
      Разгребая ногами снег, я добежал до края дорожки, взмахнул руками, сбил белые и снежные комки с придорожных кустов, задом вернулся обратно.
      - Секунду, а заморочатся мусора. Подумают: кто-то из нас в лес повернул. Может, эта секунда жизни наши спасет. Верь мне, Гоголь, знаю, о чем говорю, и давай дальше четко топай по моим следам.
      Гоголь пробурчал себе под сломанный нос нечто недовольное и сварливое, однако следующий шаг сделал, старательно попадая в лунку моего следа.
      Пальто пришлось расстегнуть. Пальто мешало высоко поднимать колени. Пол в расстегнутой верхней одежде, утопая по колено на каждом шаге, бежал я не очень быстро.
      Пока Гоголь мог меня видеть. А когда я скрылся с глаз уголовника, когда свернул вместе с дорожкой, тогда и припустил как следует. Нарастил темп за счет частоты шагов-прыжков, следя за тем, чтобы расстояние между следами-лунками оставалось прежним, привычным Гоголю.
      Я не лукавил, обещая голому лоху в "Рено" скорую постороннюю помощь. Кореец, конечно, в силах корректировать ситуацию в мою пользу, но участники операции "Перехват", безусловно, очень скоро наткнутся на подозрительные отпечатки шипованной резины, уходящие с грязного шоссе в бесконечную белизну леса. Я соврал Гоголю, когда говорил, что поблизости есть деревня. Все, чего я хотел добиться от подельника-уголовника, так это чтобы он шагал аккуратно по моим следам. И я этого добился, хвала Будде.
      Сосчитав в уме до тысячи, я решил, что достаточно оторвался от Гоголя и пора начинать коварные маневры.
      Останавливаюсь, успокаиваю дыхание, глядя через плечо, иду задом, стараясь идеально ставить ноги в уже имеющиеся глубокие отпечатки кроссовок. Возвращаюсь на пятнадцать, шестнадцать, ровно на семнадцать шагов. Слева, в метре от меня, вдоль дороги выстроились рядком припорошенные пушистым белым снегом елочки. Лесные красавицы приблизительно одного роста, молоденькие, каждая мне по плечо, не выше. Но и не ниже. Стоит едва-едва прикоснуться к белоснежной зеленой лапе, и обнажится колючая сущность вечнозеленого новогоднего дерева. Моя задача - перепрыгнуть через еловую преграду, оставив ее в первозданном, заснеженном виде.
      Снимаю пальто, снимаю шарф, сую его в рукав, комкаю толстую ткань, размахиваюсь и перебрасываю комок-пальто за еловые верхушки. За елочками высокие деревья, их заснеженные ветки высоко, очень высоко, с них захочешь сбить снег, не получится.
      Вдох - сгибаю колени, группируюсь. Выдох - лечу вслед за пальто. Лечу боком, перевертываюсь в воздухе вверх ногами. Перед глазами, в сантиметре, честное слово, не далее, чем в одном сантиметре, единственном сантиметре, мелькнула облепленная белыми клочьями еловая верхушка. Поразительно успеваю разглядеть хрусталики снежной крупы и зеленую иголку с капелькой смолы во льду, будто в янтаре.
      Приземляюсь на все четыре конечности. Мну тельняшкой снег, но это уже не страшно, этих вмятин с дороги не разглядишь, заснеженный елочный забор не позволит. Образно выражаясь - вертикальная контрольно-следовая полоса осталась нетронутой.
      Встаю, отряхиваюсь, снег умыл лицо, лицу приятно.
      Подбираю развернувшийся куль пальто, достаю из рукава шарф, сую в рукава руки, пеленаю горло шарфом уже на ходу, уже удаляясь в глубь леса по направлению, строго перпендикулярному покинутой дороге.
      Воображаю, как запыхавшийся уркаган по кличке Гоголь машинально топает по моим следам, минует место моего прыжка и, пройдя еще семнадцать шагов, видит, как путеводный след оборвался, исчез. Чего он подумает? Решит, что я, подобно известному персонажу, вознесся под небеса? Нет, разумеется. Он поймет, что я его как-то обманул, но не сообразит как. А может, и сообразит, мне все равно. Мне без разницы, пойдет Гоголь далее по извилистой дорожке, свернет в лес, в ту же сторону, что и я, или в другую. Абсолютно без разницы. Назад он не побежит, сто процентов. Так уж устроен человек - трудно повернуть вспять, когда столько пройдено, с таким трудом, и когда сзади в любой момент могут появиться преследователи. Ни шагу назад! Ну, может быть, шаг, но никак не семнадцать. А вскоре по его, не по моим, по ЕГО следам побежит погоня. И пробежит мимо заснеженных елочек-красавиц далее, за уголовником, вперед и только вперед! От места моего прыжка Гоголь уведет преследователей минимум километра на два.
      Я шел по лесу, забирая немного влево. К вечеру я доберусь до шоссе, с которого свернул "Рено", выйду из лесу километров за десять от места судьбоносного поворота. Вскоре поймают Гоголя, и он отомстит за обман, расскажет о волшебном исчезновении братана-предателя, обозвавшегося Супером. Уловку с "потерянным следом" придумали лет пятьсот тому назад лазутчики-сульса. Я специально воспользовался именно этой уловкой, дабы облегчить Корейцу задачу. Босс-Кореец, продолжив двойную игру, отдаст соответствующие приказы, скорректирует дальнейшие планы охоты на Супер-Бультерьера так, чтобы образовалась брешь в кольце оцепления, где надо и когда надо. Я выйду к шоссе, доковыляю лесом, параллельно асфальту, до ближайшего околодорожного населенного пункта и, назвавшись местным жителем, тормозну тачку. За сто баксов, отнятых у лоха в "Рено", любой автомобилист с радостью домчит меня до Москвы.
      Путь мой обратно к шоссе на Москву представляет собой многокилометровую воображаемую гипотенузу, рыхлую и покатую. Снег глубок, деревья растут часто, идти предстоит долго, и наконец-то есть время спокойно осмыслить все произошедшее, разложить, так сказать, по полочкам стихийно возникавшие в голове мысли и версии. В первую очередь необходимо понять, чего на самом деле от меня хочет Кореец?
      Кореец... Я не верю Корейцу. Точнее - не до конца верю. Помимо меня, в потехе под названием "бои без правил" под патронажем Сергея Дмитриевича Акулова участвовало достаточное количество бойцов, с которыми гораздо проще договориться, и, что немаловажно, на поиски и вербовку большинства альтернативных кандидатов требуется гораздо меньше времени, сил и средств при вполне соизмеримой эффективности конечного результата. Короче говоря брать меня в оборот совершенно нерентабельно. А шантажировать меня, впутывать в это дело Клару вообще рискованно. Не дразните Бультерьера, господа, ведь он и цапнуть может, еще как может...
      Клара... С Кларой Корейцу, скорее всего, просто-напросто повезло. Исследуя мою биографию. Кореец чисто случайно заподозрил факт наших близких с ней отношений. Кореец вульгарно взял Клару на понт, на шару, на арапа. Раскрутил ее, разговорил, расколол. И поимел идеальный инструмент для реализации своих целей.
      Цель... Мне обозначена конкретная цель - господин Баранов, носитель тайны "эликсира Тора". Пресловутый эликсир якобы должен исчезнуть с лица Земли. Почему "якобы"? Да потому, что я, извините, не верю в гуманизм отечественных спецслужб. Не может быть, чтобы они хотя бы не попытались завладеть столь "полезной" вакциной...
      Предложи мне Кореец участвовать в захвате Баранова, я бы попросил его представить, как гибнут в Чечне солдатики-мальчишки от рук бородатых берсеркеров, как террористы, религиозные маньяки и прочие им подобные вводят в набухшие вены препарат, способный любого превратить в супермена. Я бы сам напомнил Корейцу изречение "Шило в мешке не утаишь" и отказался от сотрудничества. Не помог бы никакой шантаж. Я бы откусил себе язык и умер от потери крови или... Или я бы согласился для вида и сделал все от меня зависящее, чтобы уничтожить вакцину...
      Но я и так получил приказ ее уничтожить! И полученный приказ противоречит всем моим логическим рассуждениям, совпадая при этом с моими принципами и моральными установками... В чем же здесь подвох? В чем?!
      Так называемый "подвох" я обнаружил у себя в плече. "Подвох" спрятали под кожей, он имел вид таблетки и походил на батарейку для наручных часов. Как я ее обнаружил? Расскажу.
      Минувшие лето и осень я усиленно тренировался, приводил организм в порядок. Я нахожусь в прекрасной для своих лет физической форме, и вот незадача - шагая по лесу и размышляя, вдруг почувствовал усталость гораздо раньше, чем ожидал.
      "Ах да! - вспомнил я. - Меня же усыпил меткий выстрел снайпера! Конечно же, на самочувствии сказывается побочное действие сильнодействующего снотворного препарата..."
      И вдруг меня осенило! Будь я древним греком, заорал бы: "Эврика", честное слово. Однако я не грек и посему орать по-гречески не стал, а вместо этого выругался по-русски и шлепнул себя ладошкой по лбу. Как же я раньше-то не сообразил, так меня, растак и через колено! Я остановился, сбросил с себя пальто, размотал бинт на плече, увидел маленькую ранку, заботливо обработанную хирургом. Кожу стянул аккуратный шов, плечо слегка припухло, вроде ничего подозрительного, да? Вот именно: "вроде как"!
      Зубами до раненого плеча я дотянулся без особого труда. Растормошил шов, откусил кусочек кожи. Ранка закровоточила, заболела. Наплевав на боль, забрался мизинцем под кожу, стиснул зубы, выковырнул из разорванной плоти инородное тело, тот самый чертов миниатюрный "подвох".
      Сколько же стоит прятавшийся в моем плече приборчик? В малюсенькой таблетке должны помещаться источник питания со значительным ресурсом и источник радиосигнала, довольно мощного. Таблетка превращает меня в некое подобие первого искусственного спутника. Того самого, что посрамил США во время соревнования сверхдержав за освоение космоса. Как тот спутник, я ношусь по вроде бы произвольно выбранным орбитам и периодически, допустим, один раз в четверть часа, подаю радиосигнал на определенной частоте. Не зная частоту сигнала, его и меня в придачу невозможно запеленговать. И передатчик во мне слишком мал, чтобы его обнаружили металлоискатели, например.
      Году в одна тысяча девятьсот семьдесят пятом или шестом, точно не помню, я случайно попал на выставку умельца из Армении по фамилии, кажется, Сядристый. Да, точно - Николай Сергеевич Сядристый. Странноватая фамилия и банальное имя с отчеством засели в памяти гвоздиком. Сядристый-называл себя "микротехником". Под словом "микротехника" он разумел сверхтонкое умение человека изготавливать или производить чего-нибудь изящное сверхмалых размеров.
      На выставке через микроскоп любой желающий дивился акварелям, выполненным на срезе зернышка дикой яблони, народ имел счастье посмотреть в увеличении 1 к 10 000 на самое маленькое в мире изделие - шахматную фигурку на кончике швейной иглы, причем кончик иглы выглядел как едва скругленная сфера.
      Микроаккумулятор, сделанный микротехником, имел размер в половинку макового зернышка, а сверхминиатюрный электромотор Сядристый прицепил к лапке муравья.
      Помнится, еще в семьдесят пятом я удивился, отчего сей современный Левша устраивает выставки, а не служит на благо родимых органов, сами понимаете каких. Вне всяких сомнений - микроскопический радиомаячок у меня на ладони создан асом микротехники, которому, как и Сядристому, блоху подковать раз плюнуть.
      Интересно, один ли я такой - спутник на орбите интересов Корейца? Нет, конечно! Помимо меня, на Корейца работают еще несколько человек из числа ветеранов "боев без правил".
      Кого-то Кореец завербовал, посулив деньги, кого-то запугал, и каждый считает себя единственным агентом Корейца. Кто-то сам, добровольно, дал вшить себе под кожу микромаячок, кому-то его вставили вместо пломбы в зуб под наркозом. Один агент, как и я, получил задание устранить Баранова, перед другим поставлена задача просто оказаться рядом с ученым-предателем. Задачи и задания товарища Корейца не столь важны, важно, что однажды все радиомаячки сойдутся в единой точке, в точке, где бойцам предстоит тестировать "эликсир Тора". И наступит время "Ч", спецназ накроет пресловутую "точку", где собралось кучкой радиофицированное "мясо". Кореец захватит рабочий образец "вакцины Тора", пленит предателя Баранова и заработает орден. А до того, до часа "Ч", ни за Акуловым, ни за прочими фигурантами "дела Тора" никакой слежки не ведется, все чисто. Лишь отслеживаются радиосигналы, подаваемые нами, пешками Корейца, "куклами" с начинкой, "мясом" с радиоклеймом...
      Я спрятал радиомаячок в кармане джинсов, замотал ранку на плече марлей бинта, надел пальто, повязал шарф и пошел прежним бездорожьем к шоссе на Москву.
      Глава 3
      Я - предатель
      С того веселого времени, когда я имел сомнительную честь переступать порог спортклуба "Атлетик", утекло много воды, пота, денег и крови. Я постарел, а здание спортклуба, напротив, помолодело. Исчезли морщинки-трещинки с фасада, появилась и расширилась принадлежащая клубу автостоянка, расцвела неоном новая вывеска: "Атлетик" назывался теперь "Фитнес-клубом". Однако задворки клуба как были похожи на помойку, так помойкой и остались.
      Обойдя сваленные в кучу пустые ящики, я толкаю обитую жестью дверь, вхожу в тесный коридорчик с запотевшими трубами вдоль стен и открытой проводкой на низком потолке. Маломощная лампочка освещает скучающего охранника на боевом посту второй степени важности.
      - Привет, - здороваюсь с охранником. - Акула у себя?
      Охранник кивает. Все осталось по-прежнему - черный ход для черни, для обслуги. И Акулов, как всегда, вечера проводит в клубе. Сейчас примерно двадцать два часа московского времени, я добрался до клуба, израсходовав все денежные запасы подчистую как раз вовремя. Час еще как минимум Сергей Дмитриевич Акулов планирует оставаться на рабочем месте, но я, пардон, поломаю планы владельцу престижного "фитнеса", миль пардон, Акула.
      Пытаюсь тихо-мирно пройти мимо охранника, он загораживает мне дорогу, достает из-за пазухи камуфляжного комбинезона мобильный телефон.
      - Я тебя не помню, - заявляет охранник. - Погоди, позвоню Сергею Дмитриевичу, доложу... Как о тебе доложить?
      - Обойдусь без доклада, - улыбаюсь в ответ и бью охранника собранными щепотью пальцами в точку суйгэцу, сиречь в солнечное сплетение.
      Подхватываю обмякшее тело и волоку его... где же, черт побери, дверца в подсобку? Твердо помню, вот здесь, слева, была подсобка... Ага! Неприметная дверь в подсобку оказывается справа, память меня начинает подводить. Неужели первые признаки склероза?
      Нет, помню - теперь вверх по лестнице, а теперь во-о-он туда, к вон той двери.
      Открываю дверь и сталкиваюсь нос к носу с незнакомым господином.
      - Вы, простите, кто? - спрашивает господин.
      - Конь в ворованном пальто, - ответил я в рифму и лягнул господина в пах.
      Переступаю упавшее тело, плотно прикрываю дверь в коридор, расчетливо добавляю господину на полу, на ковре, обутой пяткой по "заушному бугру", улыбаюсь, гляжу на Акулова.
      Директорский кабинет изменился, теперь он оформлен в стиле модерн коврик яркий на полу появился, диван-луна, столик у дивана - ромбик и столешница директорского стола в другом углу тоже имеют форму ромба. А Сергей Дмитриевич все тот же, почти не постарел. Сидит за ромбовидной формы столом, глядит на меня ошалело. Но вот он сглотнул и собирается... Что? Не иначе заголосить. И к ящикам стола потянулся, шельмец.
      - И не вздумай, Сережа! И не пытайся дергаться. Успею превратить тебя в абстрактную скульптуру под названием "Человек с тринадцатью переломами" быстрее, чем ты позовешь на помощь или выудишь из стола чего-нибудь стреляющее.
      - Вы... вы кто? - моргнул Акулов, разинув рот и самостоятельно, без команды, вскинув руки выше головы.
      - Не узнал? Ха! Значит, богатым буду. Я, Сережа, пару лет назад сделал пластическую операцию фейса. Изменил форму носа, вставил зубы.
      - Се... мен?
      - Семен Андреевич Ступин, честь имею напомнить о себе!
      Лихо сбросив с плеч длиннополое пальто, сорвав с шеи шарф, а с головы шапочку, я предстал перед Акуловым в майке-тельняшке, в джинсах с вещевого рынка, в насквозь промокших китайских кроссовках и с повязкой на раненой руке.