Лестница вывела Сан Саныча и Полковника на балкончик, нависающий над прихожей-холлом. Дверь прямо напротив лестничного пролета была открыта. Из комнаты с открытой дверью исходил слабый электрический свет, смягчая мрак вокруг и позволяя ориентироваться в более ничем не освещенном пространстве холла. В комнате светился желтым шелковый абажур торшера с оранжевой бахромой, освещая банкетный столик на трех ножках и двух-тумбовый канцелярского вида письменный стол, кофеварку на тумбочке и компьютер на специальной подставке. Двухкамерный новомодный холодильник и допотопный неуклюжий сейф. В отличие от аскетической обстановки кабинета, где директорствовал господин Полковник, здешнее начальственное помещение вид имело обжитой и уютный. Чувствовалась женская рука.

Дверь напротив лестничного пролета приоткрыта, а ее соседка справа закрыта плотно и, кажется, на защелку. Сквозь закрытую дверь слышится равномерное журчание воды, стук капель о стенки душевой кабины. Господин Полковник, нарочито громко стуча каблуками о дощатый пол, подошел к закрытой двери, постучал в нее костяшками пальцев и выкрикнул бодрым голосом:

— Наталья Николаевна! Бульдозера привезли!

Искусственный дождик за дверью приутих, усталый женский голос крикнул в ответ:

— Сейчас, через минуту выйду! Свари кофе пока. Покрепче.

И снова забарабанил дождик душа.

Повернувшись к Сан Санычу, Полковник заговорил с ним на языке жестов. Ткнул пальцем в запертую дверь, при помощи пантомимы изобразил, как дверь эту легко сломать ударом плеча, и опять же пальцем показал, как надо стрелять с порога после вышибания двери в женщину под душем.

Сан Саныч отрицательно покачал головой, категорически отказываясь ломиться в душевую, пистолетным стволом указал на дверной проем, за которым светился желтым абажур торшера, старательно артикулируя, беззвучно, одними губами произнес: «Подождем». Полковник пожал плечами, изобразив на лице выражение, передающее его непонимание, несогласие, но в то же время и готовность подчиниться. Пистолетный ствол вторично указал на абажур, и Полковник, вздохнув, послушно двинулся к открытому дверному проему.

Желтый свет абажура вскоре перестал освещать лестницу и балкончик второго этажа. Как только в уютную комнату, одновременно и административную, и обжитую, следом за полковником вошел Сан Саныч, он в первую очередь плотно прикрыл за собой дверь. Второе, что сделал Сан Саныч, войдя, — ткнул легонько в спину Полковнику глушителем. Полковник оглянулся, вопросительно посмотрел в глаза «брату» Бульдозеру. Сан Саныч поманил его пальцем. Подойди, мол, поближе, кое-чего на ушко шепну. Полковник, понятливо кивнув, выполнил просьбу-приказ. Когда полковничье ухо приблизилось к губам подельника-конвоира, Сан Саныч дружески приобнял Полковника за шею и прошептал:

— Твоя ошибка, брат, в том, что ты всех оцениваешь, исходя из собственных личностных качеств. Понимаешь меня?

— Нет, — шепотом ответил недоумевающий Полковник.

— И никогда уже не поймешь!

Рука Сан Саныча, обнимавшая шею Полковника, резко напряглась. Одеревеневшие пальцы клещами стиснули шейные позвонки у основания черепа. Живые клещи дернули позвоночные сочленения вверх и в сторону. Кости и хрящики сломались, как они ломаются, когда захлестывается старательно намыленная опытным палачом петля. Секундная агония, словно отдача после выстрела, и господина Полковника не стало.

Непонятливого Полковника Сан Саныч уложил справа, в двух шагах от дверного косяка. Так, чтобы, входя в комнату, его невозможно было сразу заметить. Мягко скользя по паркетной доске, Сан Саныч обогнул абажур, приблизился к тумбочке за банкетным столиком, где стояли электрокофеварка и кувшин с водой. По-пиратски засунув пистолет за брючный пояс, Сан Саныч достал из нагрудного кармана рубахи шприц, наполнил его водой из кувшина. Перепрыгнул через низкий банкетный столик, уселся на его край, будто присел на ступеньку. Сзади сверху светит торшер, глаза не слепит и вход в помещение освещает. В правой руке шприц с водой, в левой... Сан Саныч взялся за рукоятку, выхватил пистолет... в левой — «Макаров» с глушителем. А за дверью уже слышны отчетливо шаги. Наталья Николаевна освежилась и предвкушает питие чашечки крепкого кофе. В ее мокрой женской головке роятся тысячи мыслей, выстраиваясь в грандиозные планы. Она устала, но состояние усталого напряжения ей привычно. В этом мире всегда приходится оставаться в напряжении, быть начеку, непрерывно играя в игру «жертва — хищник», игру, в которой проигрыш однозначен, а победа многогранна и подчас отличается от поражения лишь тем, что ты остался в живых, сохранил статус хищника, избежал участи жертвы.

— Темень на лестнице, а он дверь закрыл! — начала ругаться Наталья Николаевна, подходя к захлопнутой двери. — Каким местом думал, когда...

Наталья Николаевна по-хозяйски широко распахнула дверь, перешагнула через порог и, увидев Сан Саныча, вздрогнула. Замолчала на полуслове, остановилась на полушаге. На ней был длинный шелковый халат, кокетливые тапочки с помпончиками на ногах, на голове тюрбан из полотенца. Она на ходу вдевала в мочки ушей аляповатые золотые сережки с маленькими изумрудами. Вероятно, сняла сережки, прежде чем отдаться прохладным струйкам в душевой кабине, освежившись, успела справиться с одной серьгой, вставить ее в мочку левого уха и застегнуть золотой замочек, а вторую как раз поднесла к другому уху, толкнула дверь тапочкой с помпончиком, перешагнула порог и, содрогнувшись, застыла с повернутой набок головой, держась руками за правое ухо.

— Удивлены, Наталья Николаевна? — Сан Саныч оскалился в улыбке, хищно прищурясь. — Напрасно. Полковник, помнится, три с четвертью минуты назад доложил, что привез Бульдозера. Он сказал правду, ничуть не покривив душой. Вот он я, как вы меня называете — Бульдозер. Весь перед вами, во всей своей красе. Дверцу за собой закройте, будьте любезны. Сквозняк, знаете ли. Дует. Не хочу простужаться, ведь мне еще жить да жить, в отличие от вас.

Женщина справилась с растерянностью на диво быстро. Поджала губы, прогнав с лица удивленное выражение. Бесстрастно и холодно оглядела с головы до ног Сан Саныча. Твердой рукой закончила начатое — вдела золотую серьгу в дырочку на правой мочке, закрыла замочек сережки и, продолжая изучать Сан Саныча взглядом, не оборачиваясь, нащупала у себя за спиной дверную ручку, деликатно, без стука, без хлопка закрыла дверь.

— Спасибо, Наталья Николавна. Боюсь, знаете ли, сквозняков. А больше, пожалуй, ничего не боюсь в этом мире. Отчего немного скучаю. Будьте любезны, поверните голову направо. Вот так, хорошо. Теперь глаза опустите. Заметили? Сей хладный труп у стенки сто двадцать секунд тому назад был господином Полковником. Я сломал ему шею, развивая почин Иннокентия Петровича. Ломать шеи вашим сотрудникам, уважаемая, становится доброй традицией, не находите?.. Не сокрушайтесь по господину Полковнику, дорогая. Он вас предал. Сегодня никому нельзя верить, ужасные времена, согласитесь. Между тем попрошу вас сделать для меня исключение и поверить тому, что я вам сейчас сообщу. Итак, Наталья Николавна, вы догадались, наверное: живой вам отсюда выйти не суждено. Ваша жизнь стоит ровно столько же, сколько пуля в обойме «Макарова» в моей левой руке. Учитывая тот факт, что пистолет достался мне по наследству от вашего же сотрудника, получается так, что ваша жизнь мне вообще ничего не стоит. В отличие от информации, которую я намерен от вас получить прежде, чем застрелю. Информацию я получу от вас так и так. Вопрос лишь в том, придется ли мне вколоть вам остатки «сыворотки правды» или же я сумею сэкономить остродефицитное спецсредство.

Сан Саныч поднял правую руку со шприцем до уровня глаз, прищурившись пуще прежнего, сосредоточил взгляд на кончике иглы и аккуратно надавил большим пальцем на поршень шприца. С острия иглы скатилась капелька бесцветной жидкости.

— Каждая капля «говорунчика» на вес золота. Вы об этом знаете, Наталья Николавна, и, верю, простите мне мою жадность. Полковник сообщил, что в сейфе, вон в том допотопном сейфе в углу, спрятана куча фальшивых баксов. В какие непреходящие ценности вы с господином Полковником перевели сумму, эквивалентную шести с половиной миллионам долларов, собираясь кинуть соратников по банде, Полковник мне также сообщил, однако, давая вам характеристику, восхищался вашим умом и коварством. Я рискнул предположить, что и господина Полковника вы, Наталья Николавна, вознамерились пошло кинуть на три миллиона двести пятьдесят тысяч. Не скрою — я не уверен, что, информируя меня о ценностях, в кои переведены миллионы долларов, господин Полковник сказал правду. Между тем я рассудил, что логичнее потратить «сыворотку правды» именно на вас и узнать все наверняка. Поразительно устроен человек! Вечно ему всего мало. И я не исключение. Практически завладев солидным состоянием, думаю о нескольких кубиках дефицитной сыворотки. И ничего не могу с собой поделать!.. Короче говоря, Наталья Николавна, расклад таков: поможете сэкономить сыворотку, я застрелю вас, и на том все ваши неприятности закончатся. Если мне все же придется сделать вам укол, обещаю — ваш дух на небесах помучается вдоволь, наблюдая с того света, как я буду кончать вашу дочку, внучку и зятя-разгильдяя. Полковник сболтнул — ваши близкие проживают в городе Выборге. Вопрос, уточняющий точный адрес ваших близких, станет вторым после того, как у вас в венах забурлит «сыворотка правды».

— Блеф! — Наталья Николаевна полностью взяла себя в руки. Смотрела на Сан Саныча жестко, с нескрываемым презрением и откровенным превосходством. — Я пока не поняла, в чем ваша проблема, но она есть! Вы убьете меня, ничуть не сомневаюсь. В страшную месть, ради которой придется ехать в Выборг, тратить время, деньги и нервы, рисковать, — в это не верю категорически!

Сан Саныч ей в ответ произнес длинную замысловатую фразу на финском языке. Засмеялся, наблюдая замешательство Натальи Николаевны, и заговорил по-русски:

— Выборг — пограничный город. После всего, что произошло по вашей милости, после множества трупов у меня за спиной, я намерен скрыться в Финляндии. Благо, как вы только что слышали, я свободно говорю по-фински. Путь мой лежит через Выборг. Поразить силовые структуры особо жестоким групповым убийством на территории отечества, оставив кровавый след, ведущий в глубь России, отвлечь внимание силовиков от границы — в моих насущных интересах. Вы спросите: почему следы преступления уведут сыщиков от границы? Отвечаю: потому, что убийство ваших близких напрямую свяжут с вашей насильственной смертью, моя дорогая... А вы побледнели, Наталья Николавна. Что? Начинаете мне верить?

Рокот автомобильного мотора на улице отвлек Сан Саныча от проникновенной беседы. Судя по урчанию мотора, машиной неведомой марки управлял водитель, заучивший наизусть все ухабы да кочки на пути от ворот до флигеля.

— Харитон возвращается, — произнесла Наталья Николаевна, поправляя сережку в мочке правого уха, зацепившуюся за скрученное на голове тюрбаном полотенце.

— Я знаю. — Сан Саныч встал, спрятал шприц в нагрудном кармане рубахи. — Возвращается последний ваш сотрудник, отвозивший предпоследнего в больницу. Садитесь сюда вот, в плетеное кресло за банкетный столик, и вздумаете фокусничать, на легкую смерть не надейтесь. Прострелю вам плечо, сделаю укол, а вашу дочку с внучкой зубами разорву.

— Хватит меня пугать! — сорвалась на крик Наталья Николаевна. — Достаточно! Вы правы, дочь и внучка — мои болевые точки. Ради них я работала, зарабатывала деньги. Я не стану мешать вам расправиться с Харитошей. Буду сидеть тихо до самой смерти. Клянусь теми, кто мне дороже всех сокровищ на свете, теми, ради которых я жила!

Наталья Николаевна вразвалочку, по-мужски, подошла к банкетному столику. Опустилась в плетеное кресло, продолжая теребить сережку в правом ухе. Короткие толстые пальцы, терзающие серьгу, — вот, пожалуй, единственное, что выражало ее нервозность, помимо мертвенной бледности на суровом, решительном лице.

Сан Саныч окинул беглым взглядом банкетный столик. Не обнаружил в достижимой для сидящей в кресле женщины зоне никаких колюще-режущих предметов и, пятясь задом, удерживая Наталью Николаевну в поле зрения, приблизился к двери. Приоткрыл ее, легонько толкнул, чтобы свет из комнаты падал на лестницу. Прижавшись спиной к стене, Сан Саныч сделал два приставных шага вправо. Нога в сандалии коснулась неестественно повернутой головы Полковника на полу. Сан Саныч остановился. Запястье левой руки с пистолетом коснулось стены. Подбородок коснулся левого плеча. Скошенные вправо зрачки глаз продолжали следить за теребящей серьгу Натальей Николаевной.

Рокот автомобильного мотора на улице, достигнув звукового апогея, плавно затих. Спустя минуту хлопнула входная дверь внизу, заскрипели ступени лестницы, и хриплый мужской голос нарушил тишину в доме:

— Накрывайте на стол! Поминки справим. Четыре часа на хирургическом столе, двое хирургов и пять косых в гринах не смогли помочь Гоше! — Высокий мужчина поднялся на балкончик второго этажа, вошел в освещенную лампой под абажуром комнату. — Уф, Наталья Николавна, как я замудохался с врача...

Сан Саныч выстрелил. Отвлекся от наблюдения за Натальей Николаевной всего-то на краткий миг, чтобы нацелить пистолетный ствол поточнее в висок рослому Харито-ну, и уловил движение некрасивой женской руки от сережки ко рту слишком поздно, чтобы остановить Генерала уже не существующей армии.

— Ну да, конечно! — высказался вслух Сан Саныч, не обращая внимания на упавшего Харитона, глядя с тоской на костенеющее лицо женщины, на вздернутые в победоносной улыбке посиневшие губы. — Олен срякки! Старый мудак! Она сняла висюльки, прежде чем мыться в душе, чтобы не размокла крупинка — яд, спрятанный под камешком сережки! Обставила меня, переиграла, как мальчишку!.. М-да, дошел до ручки! Начал сам с собой вслух разговаривать, поднабрался дурных привычек у партнера Чумакова. Как он там, кстати? Замучился, наверное, меня ожидая. Я же обещал прийти и спасти его. И сделать богатым...

Миша потерял счет минутам. Сидел, привалившись щекой к выдвижной двери, и пытался расслышать хоть что-то, хоть какой-то звук с другой стороны. Подслушивать мешали собаки, скулили, иногда лаяли, скребли когтями о доски. Время от времени стонал негромко Иннокентий. Мише очень хотелось отлепиться от двери, подбежать к раненому Кеше, посмотреть, как он, что с ним, но это было невозможно сделать. В любую секунду за дверью могли раздаться шаги. Чумаков надеялся расслышать чужие шаги вопреки всякой звукоизоляции и встретить врага достойно. Фатально было бы оказаться хотя бы в шаге от двери, когда та начнет открываться. Чумакову удалось обмануть собак, черт его знает, а вдруг снова удастся воспользоваться фактором неожиданности и вырваться на волю, возопить о помощи, спасти Кешу, спастись самому, пускай и придется расплатиться за спасение годами тюрьмы, пускай!

В первые минуты сидения под запертой дверью Чумаков сжег великое множество нервных клеток. Когда же счет времени был потерян, на смену нервному напряжению пришла апатия. Нет, он не плюнул на все на свете, на себя и на Кешу. Он как бы впал в спячку с открытыми глазами, в анабиоз, когда нервная система «заморожена» и прочие жизненные системы отключены почти все, за исключением слуха, зрения, осязания и интуиции.

«Быть может, это состояние, в каком я сейчас нахожусь, и называется СИСУ? Как и Сан Саныч когда-то, я выдержал первый экзамен с собаками и не боюсь следующих испытаний, — размышлял Чумаков отстраненно. — Я спокоен и в то же время готов ко всему. Не боюсь смерти, но и не стремлюсь к ней. Я как древний варвар, который не знает, что такое стресс, для которого жизнь и выживание синонимы, а на том свете язычника ожидает существование точно такое же, как и на этом, — охота и война. Богов, добрых и злых, нет, и нет для варвара особой разницы между двумя противоположностями — между добром и злом. Варвар признает лишь противоположность победы — поражения». Шаги за дверью. Возвышенно-философские мысли, нырнув в омут подсознания, исчезли. Вновь напряглись нервы. Дрогнула рука с обмотанным вокруг ладони ремнем. Шаги за дверью Миша скорее почувствовал, чем услышал. Ощутил вибрацию лестничных ступенек, прогнувшихся под весом спускающегося в подвал человека, врага, сволочи, приговоренной заочно Чумаковым к смерти.

Дрогнула дверь, поползла в сторону. Чумаков отстранился от дверной панели. Хрустнув суставами затекших коленей, выпрямился. Занес руку с ремнем для удара.

Как только раздвижная дверь отъехала достаточно, чтобы стал виден рослый мужской силуэт за порогом, Чумаков крутанул пряжкой ремня над головой и понял, что промахнулся! Пряжка просвистела возле лица отшатнувшегося пришельца. Чужая рука на излете перехватила ремень, дернула, и Михаил Чумаков потерял равновесие, грохнулся на живот, стукнувшись лбом о грязную пробковую сандалию человека за порогом.

— Расслабься, Чумаков. Это я.

— Сан Саныч! Ты?!!

— Угу. Пришел тебя спасать, как и обещал. Поднимайся давай. — Сан Саныч протянул Мише руку, ухватился за ладошку, обмотанную ремнем, рывком поставил Чумакова на ноги.

— Сан Саныч! Там Кеша! Он ранен, его необходимо отвезти в больницу! Срочно!

— Держи. — Сан Саныч вытащил из заднего кармана светлых летних брюк связку ключей. — Поднимайся вверх по лестнице, слева выход, во дворе садись в «Ниву», заводи мотор, Кешу я принесу. Бегом, Миша, в темпе!

Перепрыгивая через две ступеньки, Чумаков выскочил в холл-прихожую, метнулся влево, выпрыгнул на крыльцо и остановился как вкопанный.

— Яп-понский бог! Где ж это мы, блин?!

По сию пору Михаил пребывал в заблуждении, что находится в Москве. В пяти минутах быстрой ходьбы от Чистых прудов. Как отыскал его Сан Саныч здесь, черт-те где? Хотя почему «черт-те где»? Конским навозом пахнет, просторы вокруг, а на горизонте небо тлеет, словно зарей, отблесками огней большого города. Подмосковье. Помнится, Сан Саныч сомневался в том, что единственная база «Синей Бороды» — спортклуб-подвальчик в центре Москвы. Значит, вот оно какое, логово «синих». Двухэтажное деревянное здание. В окне второго этажа слабо проникает сквозь занавеску желтый электрический свет. И тишина. Дом будто умер, он словно окружен аурой смерти. А темные силуэты двух автомобилей во дворе как два черных гроба. И стрекотание сверчка в тишине ночи звучит как поминальная молитва.

— Чумаков! Заснул? — Сан Саныч вышел на крыльцо бесшумным шагом призрака. Его окрик заставил Мишу вздрогнуть, вывел из растерянного оцепенения.

Миша спрыгнул с крыльца, подбежал к мертвой «Ниве», открыл автомобильную дверцу, плюхнулся на шоферское место, и машина с готовностью ожила, воскресла после поворота ключа в замке зажигания. Чумаков, как сумел, помог Сан Санычу уложить Кешу на заднем сиденье.

— Оденься. — Сан Саныч, вынося раненого, не забыл захватить Мишину рубашку, лежавшую под головой Иннокентия в качестве жесткой подушки. — Негоже в полуголом виде садиться за руль. И вообще, давай-ка, партнер, поменяемся местами. Лучше будет, ежели я поведу машину. Куда едем? В какую больницу конкретно?

— В Медицинскую академию. Повезет, если сегодня Лешка Зефиров дежурит в реанимации, я с Лешкой поговорю, попрошу...

— Нет! Ты погиб в автомобильной катастрофе. Забыл? С врачами переговорю я. Меня они не знают, договорюсь, успокойся... Кстати, я понял, как ты собачек перехитрил. Молодец, партнер! Медленно, но верно превращаешься в «человека СИСУ». Хвала богам, что я не научил тебя правильно работать ремешком с пряжкой, а то, глядишь, лежал бы я сейчас с пробитым черепом и остывал помаленьку.

«Нива» развернулась багажником к крыльцу и, освещая фарами разбитую дорожку под горку, медленно покатила к воротам.

— В подвале полно отпечатков моих пальцев. — Чумаков оглянулся на домик-флигель с одним блекло светящимся окном. — Подпол отделан вагонкой, древесина сухая, и если ее поджечь, то...

— В доме, помимо твоих пальчиков, отпечатков что звезд на небе, — оборвал Мишу Сан Саныч. — Поджог дома был бы на руку господину Полковнику, останься он живым и богатым. Нам же — тебе, мне и Кеше — гораздо выгоднее, чтоб менты отыскали фальшивые баксы на сумму шесть с половиной миллионов долларов и тела отставных офицеров. И показания полудохлых спортсменов в спортклубе нам предпочтительнее, чем их обугленные косточки. А труп Марины, уверен, менты не смогут идентифицировать. Я, как оружие разыскал, не пожадничал, половину автоматного рожка истратил, чтоб навести на лице покойной соответствующий макияж...

— Сан Саныч, я...

— Погоди, не перебивай. Сам знаю — ты ничего не понимаешь, и мои слова для тебя лишь обрывки интригующей информации. Слушай, партнер, сей же час все тебе расскажу. Слушай внимательно. Итак, подходя к спортклубу с «сывороткой правды» в «дипломате», единственное, чего я по-настоящему боялся, был вопрос о моих дальнейших планах и намерениях. Тот вопрос, который на месте господина Полковника я бы в первую очередь задал пленнику после укола «сывороткой». Спрашивать голого человека в кандалах и наручниках о его видах на освобождение и победу вроде как глупо, но Полковник был достаточно умен, чтобы не стесняться задавать обманчиво глупые вопросы, однако жаден при этом сверх всякой меры и свой грех алчности наивно приписывал всем окружающим... Прости, Миша, я увлекся рассуждениями вслух о вещах, по-прежнему для тебя непонятных. Перенял от тебя дурную привычку, партнер. Придется начинать рассказ сначала. Итак, подходя к спортклубу, я заранее предвидел развитие дальнейших зубодробительных событий в общих чертах и был готов к тому, что меня ожидает...

Сан Саныч ровным голосом пересказывал произошедшие с ним события, внимательно следя за уносящейся под колеса «Нивы» дорогой. Миша внимательно слушал партнера, с каждой минутой становясь все мрачнее.

На въезде в город «Ниву» бесшабашно подрезал лихач на новенькой «Мазде». Водитель «Мазды», очевидно, был пьян и весел. Подрезав «Ниву», «Мазда» просигналила клаксоном мелодию из кинофильма «Крестный отец», мигнула габаритными огнями и умчалась прочь на пределе скоростей. До инцидента с «Маздой» рассказ Сан Саныча успел достичь наивысшей точки, того кульминационного момента, когда в мир иной отошла мятежная душа Генерала Натальи Николавны. Пьяный водитель вынудил Сан Саныча полностью сосредоточиться на управлении «Нивой» и замолчать на время, а Миша Чумаков, решивший, что история рассказана до конца, матюкнувшись вслед дорожному хулигану, поспешил подвести печальный итог.

— Какая же ты, оказывается, сволочь, Сан Саныч! — процедил Чумаков сквозь зубы. — Скотина! Ничего святого для тебя нет, варвар! Я тебе верил! И Кеша в тебя поверил, а ты ничуть не лучше сволочей из «Синей Бороды»! Ты подставил нас. Меня и Кешу! Кеша остался в живых по чистой случайности, а я... Ты навешал мне лапши на уши, посадил меня пугалом на бульваре, заранее зная, что сдашь доктора Чумакова «синим»!

— Успокойся, Миша! Разборка Кавказца с Иннокентием Петровичем и для меня оказалась полной неожиданностью, поверь. А с тобой... С тобой, партнер, иначе поступить было никак нельзя. Пришлось тобою рискнуть, выставив болваном. Знай ты заранее, что обречен побывать в плену, уверен, ты бы и сам согласился рискнуть, но ты плохой актер, партнер, а мне для победы требовалась идеально правдивая игра всех без исключения персонажей.

— Для ПОБЕДЫ?! — Миша скривился, саркастически улыбаясь. — И это ты называешь ПОБЕДОЙ! Кеша ближайшие месяцы проведет на больничной койке, я... Я остался с голой жопой, без документов, без жилья, формально погибший, оплаканный собственными родителями! Лучше бы я сел в тюрьму за убийство Красавчика, за взрыв «Трех семерок», за что угодно! Дурак!!! Я боялся тюрьмы! Кретин! Идиот! Из тюрьмы рано или поздно можно выйти на волю. А для меня теперешнего воля хуже неба в клеточку! Я верил тебе! Доверял полностью, безоглядно! Я теперь никому больше не смогу верить! Ни единому человеку в мире! Понимаешь ты это, супермен хренов?! Ты превратил меня в себе подобного! В варвара-одиночку, который вместо того, чтобы жить и радоваться, думает лишь о том, как бы выжить, любой ценой, любыми средствами!

— Кстати, о средствах, необходимых для выживания, — вклинился в сбивчивый монолог партнера Сан Саныч, улучив момент, когда Чумаков набирал в легкие побольше воздуха, чтобы продолжать страстные речи. — Тебе, партнер, не придется скитаться по миру, как ты грубо выразился, с голой жопой, ибо история разгрома «Синей Бороды» не заканчивается смертью Натальи Николавны. Вот посмотри, что я отыскал у нее в сумочке. Только осторожнее, прошу тебя.

Одной рукой сжимая баранку руля, пальцами другой Сан Саныч забрался в нагрудный карман рубашки. Вытащил сложенный вдвое почтовый конверт, передал Чумакову и продолжал говорить все тем же ровным, скучным, невозмутимым голосом:

— Наталья Николавна была удивительно умной женщиной. Хранила самое ценное на виду и постоянно под рукой. В ее сумочке-ридикюле я нашел фотографии дочки и внучки. Зять Натальи Николавны, судя по всему, страсть как обожает путешествовать. В сумочке хранились письма, присланные на Главпочтамт, до востребования, на имя Натальи Николавны. Она, кстати, жила под своим настоящим именем, полагаясь на свой ум и остерегаясь фальшивых документов. Письма родственники присылали маме, теще и бабушке Наташе из разнообразных экзотических концов света. На деньги Натальи Николавны, полагаю, ее родственники ежегодно отправлялись в круизы вдоль и поперек экватора. В красочных конвертах я отыскал, ежели так позволительно выразиться, почтовые сувениры. Крылышко, тропической бабочки необычайной формы, сухой листок какого-то экзотического растения и те мелкие бумажные прямоугольники, Которые ты сейчас высыпал на ладонь. Точно так же, как и ты сейчас, на эти блеклые бумажки, наверное, смотрели без всякого трепета подчиненные Генерала Наташи, прощая женщине ее маленькие сентиментальные слабости и принимая бумажную мелочь за очередную горсть бесполезных почтовых сувенирчиков с другого конца света, вложенные в конверт несмышленой внучкой для любимой бабуси. А между тем бумажки эти стоят несколько миллионов долларов!

Чумаков вскинул голову, посмотрел на Сан Саныча с недоверием. Перевел взгляд обратно на свою ладонь, где кучкой лежали вытряхнутые им из конверта невесомые бумажные прямоугольники, более всего походившие на ярлыки, оторванные ребенком от дешевых упаковок со второсортным товаром. Чтобы рассмотреть бумажную мелочь получше, Чумаков взял один из псевдоярлыков двумя пальцами свободной руки и поднес поближе к глазам.

Темно-синий маленький прямоугольник с ровными краями. Посередине черная отметка, похожая на печать. Полукругом надпись по-английски: «Александрия», в центре цена — цифра 5, под пятеркой, опять же полукругом, написано «почтовый офис».

— Та марка, которую ты рассматриваешь, партнер...

— Марка?!

— Тебя смутило отсутствие зубчиков? Да, Миша, это марка 1845 года. Американская. В кругах филателистов она называется «Александрийский мальчик». Единственный экземпляр этой марки был обнаружен на конверте, в коем лежало любовное послание к суженой от юноши из городка под названием Александрия, что находится близ Вашингтона. Аукционная цена «Александрийского мальчика» порядка двух миллионов долларов. Прочие марки в коллекции Натальи Николавны менее ценные — от двухсот до пятисот тысяч баксов за штуку, но цена всего комплекта в сумме переваливает за шесть миллионов.

— Ни фига себе! И это чего, у меня в руках тот самый единственный в мире экземпляр «Александрийского мальчика»? Так, что ли?

— Не думаю. Предполагаю, это второй, неизвестный широким кругам филателистов экземпляр. Подделка исключена. Слишком уникальная марка, чтоб дерзнуть и сбыть с рук ее подделку.

— Но откуда...

— Откуда эта и другие марки у Натальи Николавны, мы с тобой, партнер, никогда не узнаем.

— Нет! Я другое хотел спросить. Откуда ты столько знаешь про «Александрийского мальчика» и вообще про марки?

— Ха! А ты думал, я, работая курьером ЦК, таскал через границу чемоданы с долларами? Деньги лишь эквивалент разнообразных материальных ценностей, не подверженных ни инфляциям, ни девальвациям. Что ж касается конкретно марок, знаешь ли ты, что, когда после революции из матушки России драпал ювелир Фаберже, он прихватил с собой не золото-бриллианты, а два кляссера с марками? За десять лет цена редкой марки возрастает в десять раз! Через Дядю Степу мы без труда найдем понимающего человека, который с радостью выложит за коллекцию Натальи Николавны соответствующую сумму в хрустящих зеленых купюрах. Мы победили, Миша. Но победа для каждого из нас своя. И ты, и я, и Кеша, все мы некоторым образом жертвы победы. Кеша более всех пострадал физически, ты — морально, ну а я, как всегда, остаюсь один на один со своей корявой судьбой. Снова один... Одинокий варвар, я, если вдуматься, виноват перед всем остальным миром лишь в том, что не умею проигрывать. Никогда, ни при каких обстоятельствах... Завтра или послезавтра, не суть важно, когда конкретно мы расстанемся, разбежимся в разные стороны, но... Но не навсегда! Через десять лет я вас разыщу, ребята. И тебя, и Кешу. И мы, все втроем, прокатимся в Якутию. Погоди, партнер! Молчи! Ежели твердо решил отказаться, сделаешь это спустя две пятилетки по старому счету, договорились? Кто знает, может, мы с тобою, Михаил, еще глушанем динамитом чудовище в лесном якутском озерце, поджарим его на костре и сожрем со всеми потрохами... О! Смотри, Миша. Кажется, приехали. Медицинская академия. Командуй, куда рулить, к какому корпусу?