Без всяких затруднений я разыскал центральный офис одного из моторизованных публичных домов. Легко подключился к их телефонной линии, дождался звонка одинокого обеспеченного клиента и тут же вывел из строя автомобиль сутенера с охраной, который должен был отвезти «молодую с широкими бедрами блондинку» к позвонившему «солидному и интеллигентному». Незаметно пропороть шину, проходя мимо чужой тачки к своей «Оке», — дело нехитрое, а полчаса форы я поимел. Погнал «Оку» по подслушанному адресу, уже через десять минут звякнул в дверь, представился охранником фирмы «Кама сутра» и, едва озабоченный «интеллигент» открыл дверь, дал ему в репу и объяснил: я, мол, вовсе не девочку привез, я... Назваться грабителем я не успел. «Солидный и интеллигентный» рухнул на колени и начал каяться, мешая блатные словечки с бандитским сленгом. Через минуту я понял — размазывающий сопли по обезьяньему личику человечек у моих ног работает классическим стукачом. Его вербанули то ли менты, то ли ФСБ. То ли и те и другие вместе. Человечек крутится винтом в криминальном мире и стучит, стучит, стучит. Способ связи стукача с хозяевами элементарный — вызывает определенную проститутку из определенного агентства, девочка с хорошей памятью задает вопросы, которые ее попросили запомнить дядьки в погонах, и, как попугай, запоминает ответы, пока ее трахает стукачок. Я знал, что проститутки в СССР практически поголовно работали на КГБ, и поверил в раскаяние стукачка-осведомителя. Трусишка — он принял меня за «делового», за представителя криминалитета, пришедшего карать продажного, «ссученного» коллегу. Естественно, я сделал страшное лицо и заорал что-то на тему: ты, падла, кореша моего ментам сдал, теперь я пальцую, и тебе не жить, суке. Спросил бы он имя моего выдуманного кореша, я бы ему дал по лбу для острастки, но он не спросил, описался. В буквальном смысле штаны замочил. Я думал, он начнет деньги предлагать, чтоб я его простил и оставил жить, небо коптить. Но вместо денег стукач сунул мне свою визитку и свистящим шепотом сообщил, что по такому-то адресу в златоглавой сегодня ночует Мохнорылый, который из Питера везет «подогрев» мордовским зонам. Уголовник-курьер по кличке Мохнорылый, некоторым образом мой собрат по роду основных занятий, «в авторитете», ежели кто его мочканет, то «люди» спишут Мохнорылого на беспредельщиков-отморозков из Люберец. Далее последовало подробное объяснение, почему во всем обвинят беспредельщиков из Подмосковья, и заверение — «дело чистое». Стукачок решил выкупить свою душу и тело, дав мне наводку на уголовного курьера «при бабках». Я мигом смекнул, как и чем ссученный человечек может быть полезен, пригрозил: расскажет обо мне органам, разорву рот, нос расплющу и глаза выдавлю — короче, сделаю из него слепого Буратину. И ушел. Смылся за пять минут до приезда проститутки... Так я познакомился с Дядей Степой. Со Степаном Михалковым, директором «Золотой рыбки»...

Мохнорылый вез мордовским зэкам кругленькую сумму в баксах. Ее мне надолго должно было хватить. Однако я еще дважды в течение года встречался с Дядей Степой. Снимал верняковые наводки, богател. К середине девяносто третьего матрац моей скромной кушетки распух от денег. Сделав запасы, я спокойно и тихо зажил, благо в новой России всем было наплевать, на что существует человек и есть ли у него трудовая книжка. Главное, чтобы гражданин «голосовал сердцем», в остальном россиянин абсолютно свободен.

Что же касается Степана Альбертовича Михалкова, так: он до сих пор держит меня за темнилу крутого. Сдавать меня мусоркам или фээсбэшникам боится. Опасается, что отомстят. По мнению Степы, в одиночку невозможно замочить того же Мохнорылого. А уркам и бандюкам на меня стучать — все равно что башку в петлю совать, понимаешь? Я-то знаю о двойной игре Альбертыча, заложу его — и привет, порежут Степку. Дабы Дядя Степа не чувствовал себя загнанной в угол крысой, я, как ты видел, оплачиваю полученную от него информацию... Ну да бес с ним, вернемся к нашим баранам.

Соблюдая строгий режим, блюдя себя, я продолжал ездить на кладбище, ожидать условного сигнала, всегда готовый выполнить любое задание. Избытка свободного времени не чувствовал — много читал, обнаружил, что, оказывается, обожаю рыбачить и ходить по грибы. Жил припеваючи...

Несчастье со мной случилось где-то с год назад. Шел домой из магазина, увидел девушку. Бедняжка сломала каблук, а в руке тяжелая спортивная сумка. Девушка посмотрела на меня жалобными глазами, я предложил ей помочь. Донес сумку до автобусной остановки. Через неделю снова случайно встретился с ней на улице. Она улыбнулась, первая заговорила со мной... В общем, мы стали встречаться... Ей было двадцать восемь. Звали Галина. Галя... Работала в микроскопической фирмочке, шуршала дни напролет бумажками. Вечером ходила на аэробику. Маленькая, шустренькая, занималась гимнастикой не ради пресловутых 90 — 60 — 90, силенки тренировала, выносливость, ибо летом во время отпуска отправлялась «с группой» в походы и не желала быть обузой, хотелось ей наравне со всеми таскать рюкзак и без стона топать четыре часа кряду по лесам да по горам, выслеживая снежного человека или разыскивая какую-нибудь другую сказочную тварь...

Группу товарищей, единомышленников Галины, объединял зарегистрированный при одной из многих «академий парапсихологии» клуб шизиков под названием «Неведомое». Галка притащила меня в клуб на третий вечер знакомства. Сама Галина начала посещать клуб совсем недавно. И в поход с группой товарищей ходила всего единожды, но глазенки у нее горели тем же сумасшедшим светом, что и у патриархов «Неведомого». Социально несостоявшиеся, маргинальные личности, бывшие инженерно-технические работники днем влачили жалкое существование, а вечерами решали мучающие, как им казалось, прогрессивное человечество проблемы. Все втайне мечтали «надрать задницу» официальной науке и в одночасье стать знаменитыми, разыскав кусок говна снежного человека и доказав, что сия кучка каки принадлежит именно человекообразному существу, на определенном этапе эволюции научившемуся, спасаясь от опасностей, телепортироваться в параллельный мир, в иное измерение.

Прошлым летом как раз Галина с единомышленниками и искали испражнения снежного человека в окрестностях города Калуги. И думали, что нашли. Однако последующая экспертиза доказала — найденный в гуще черничника рядом со смазанным отпечатком босой ноги кусок кала принадлежит хоть и человеку, но не снежному. А может, и снежному, если допустить, что йетти обожает закусывать портвейн кильками в томате.

Прошлогодняя неудача энтузиастов «Неведомого» лишь подогрела. Тем паче что, разыскивая спонсора, согласного оплатить экспертизу найденного в черничнике говна, они познакомились с очень интересным человеком. Спонсора нашла Галина. Через Интернет. В рабочее время, использовав в личных целях служебный компьютер. Спонсор был богат и не чужд мировым проблемам. Он, спонсор, предоставил «неведомым» фотографии «якутской Несси».

Миф о «чудовище» из шотландского озера Лох-Несс, из «озера лохов», как я его про себя называю, известен повсеместно. Многие слышали и об отечественном аналоге заграничного чудища, о «черте», якобы замеченном еще в шестидесятые в водах якутского озера Ворота. Я, темный человек, про черта ничего не знал. «Неведомые» просветили. Пожурили за ограниченную эрудицию, приперли ворох вырезок, газетных и журнальных, замучили меня этим чертом. На фотографии, подаренной спонсором, оказался запечатленным отнюдь не знаменитый черт. И плескалось сфотографированное нечто отнюдь не в водах озера Ворота. На черно-белых фото, удивительно паршивого качества, угадывалось что-то змееобразное, похожее на гигантскую пиявку, распластанное поперек озерца малых размеров, сильно смахивающего на пруд. Скорее «якутскую анаконду», резвящуюся в лесном прудике, удалось щелкнуть везучему фотографу, чем сестричку шотландской Несси.

Пресловутое фото «неведомые» демонстрировали мне, словно делились самым сокровенным. Заглядывали в глаза: мол, как, загорелись? Забурлил адреналин в венах? Поедете с нами летом в Якутию?

Интерес ко мне заповедных граждан объяснялся просто. Они собирались в экспедицию, а опыт прошлых пеших походов подсказывал — здоровые и сильные особи мужского пола на туристической тропе ценнее десятка яйцеголовых умников в очках, с остеохондрозом и радикулитом. Я приглянулся «неведомым», намыливавшимся в Якутию, как ишак, мул, грубая сила. Тем более, знакомясь, я сказал, что, дескать, обожаю турпоходы и знаю в них толк.

Галине я тоже приглянулся прежде всего как здоровый и опытный самец. Ну а мне... Мне она как женщина-самка нравилась не так чтобы очень, но что-то в ней было этакое, от чего у мужиков крыша едет... Через неделю знакомства она залезла ко мне в постель. Ей двадцать восемь, мне пятьдесят один. Разница в возрасте колоссальная. Галя — совсем не подросток, и все равно я почувствовал себя героем набоковской «Лолиты»... Она вела себя со мной подкупающе искренне, как ребенок. Я вспомнил французскую поговорку: «Понятие „любовь“ придумали русские мужчины, чтобы не платить женщинам». Вспомнил и решил отплатить ей за любовь и дружбу. Решил ввязаться в аферу с экспедицией «неведомых». Кстати, дабы не напрягать любимую девушку лишними загадками, я специально для нее устроился на работу сторожем автостоянки. Чтоб не ломала красивую головку вопросом, откуда у престарелого ухажера деньги на мелкие подарки даме сердца, попутно занялся там же, на автостоянке, халтурой. В молодые годы за желтым забором, помимо прочего, меня учили механике. Вот и пригодилось. Устранял мелкие поломки чужих авто. Брал дешево, работал мало, но Галине свою финансовую независимость обосновал...

Итак, я позволил вовлечь себя в аферу с экспедицией. А это была афера, без всяких сомнений. Спонсор, оплативший анализ фекалий якобы снежного человека и подсунувший фото «якутской Несси», что-то задумал, зачем-то ему было надо отправиться в компании энтузиастов в далекую Якутию на маленькое озерцо-прудик.

Через некоторое время в клубе «Неведомое» я поимел сомнительную честь познакомиться с вышеупомянутым спонсором — мужчиной лет тридцати, похожим на офицера-десантника. Рослый, хорошо сложенный, симпатичный. Спонсор назвался Федором Михайловичем. Сказал — владеет фирмой, производящей и устанавливающей стальные сейфовые двери. Рассказал, откуда у него фотография неизвестного животного: мол, подарок друга-геолога, работавшего в Якутии. Вкупе с фото геолог-дружбан подарил Федору Михайловичу крупномасштабную карту, где крестом отметил голубое пятнышко, таящее в себе живую природную загадку. Ныне геолог проживает за рубежом, на исторической родине. А Федор Михайлович вот уже много лет мечтает отправиться в Якутию, искать северную Несси. «Неведомые» с ходу начали прикидывать маршрут будущего похода, а Федор Михайлович — смету отчаянного предприятия.

Между делом спонсор Федя поинтересовался, умею ли я нырять с аквалангом. Я соврал, что не умею. И понял, что конкретно планируется взвалить на спину ишака-носильщика. Акваланг с запасными баллонами действительно штука тяжелая, не каждому по плечу.

Федор Михайлович не ограничился финансированием одного лишь похода. Вложил деньги и в рекламу всего предприятия. О предстоящей экспедиции написали несколько бульварных газетенок, «неведомых» показали по 31-му каналу в программе «Экстра НЛО». Спонсируя рекламу, сам Федя в телевизор не лез и журналы натравливал исключительно на юродивых-"неведомых". При этом Федор Михайлович исправно посещал бассейн, практиковался в плавании с аквалангом, готовился лично принять участие в экспедиции.

Я следил за ним. За Федором Михайловичем. Поимел его фотопортрет, узнал, где живет, как работает-зарабатывает. Собрал маленькое досье на Федю и забил стрелку Дяде Степе.

Всезнайка Степан Михалков за пятьсот баксов наликом просветил меня, кто такой Федор-спонсор. Сын знаменитого вора в законе, легенды конца Союза — начала перестройки. Федору также довелось топтать зону по малолетке. Однако, повзрослев, Федор Михайлович завязал с уголовной стезей. В канун девяностых прошел слух, что папаша-вор на смертном одре завещал сыну немалый капитал — неизвестно куда сгинувший за пару лет до смерти Фединого папашки воровской общак. Нашлись желающие поставить наследника на ножи и дознаться о судьбе исчезнувшего общака. Лично папу при жизни трогать боялись, а отпрыска пощекотать перышком у многих руки чесались. Но и в защиту сынка почившего в бозе кореша подали голос солидные авторитеты. Дядя Степа вынужден был объяснить мне сложную иерархию бандитско-уголовной Москвы, чтоб я понял, почему в итоге Федюне устроили правилок, где он обязан был честно прояснить вопрос с наследством. Федя заверил уголовников — не кололся папаня за общаковые лавэ, поклялся бандитам — базара про бабки реально не было. И его оставили в покое. Еще Дядя Степа рассказал: дескать, Федор последние годы мало того, что чурается папиных старых друзей и живет, как лох, честно живет, так вдобавок ко всему малость умишком тронулся. Закончил курсы колдунов-экстрасенсов, написал книжку про «летающие тарелки», ездил в Сибирь искать тунгусский метеорит, в церковь зачастил. Про чудачества сына легендарного вора одно время модно было сплетничать-судачить на сходках солидных людей.

Я пораскинул мозгами и смекнул — очень похоже, наследство старого ворюги лежит-дожидается на дне холодного якутского озера. И это не обязательно исчезнувший общак. Это вполне может быть кубышка, принадлежавшая лично Фединому папане, с необработанными алмазами, кои, как известно, добывают в Якутии на строго охраняемых месторождениях. Или золотой песок, намытый «черными», нелегальными старателями. Смышленый Федя все поставил на карту, всю жизнь свою подчинил идее разжиться папиными сокровищами, годами косил под идиота, чтоб однажды выдернуть крапленый козырь из колоды.

Блаженных юродивых, несчастных искателей приключений и говна снежных людей мне было жалко, но, если честно, главной для меня была забота о Галине. Дурочка-девочка, заразившаяся парапсихологическим бредом, легко могла попасть в суровую переделку. Кто знает, как обойдется с экспедицией-прикрытием Федор Михайлович, когда отыщет клад?

Ради нее, Галины, я поперся на Север. Как ни инструктировали меня во время учебы опытные наставники, как ни старались, все равно попался я, Миша, в классическую «медовую ловушку»... Да что обо мне говорить, ежели сам Альберт Эйнштейн не смог отказаться от работы на КГБ, влюбившись в русскую женщину-агента. Исторический факт, между прочим... Все беды от баб, партнер, однозначно! Верь мне, знаю, о чем говорю...

Предчувствуя неладное, в канун отправки на Север я арендовал квартиру на улице Двадцати шести бакинских комиссаров и все ценное перевез в загородную резиденцию. Подготовился к худшему. И, как оказалось, не зря.

Галя, я, Федор Михайлович и шестеро старейшин клуба «Неведомое» — в общей сложности девять человек в начале июня этого года отправились в Якутию. В экспедицию. Пока передвигались, пользуясь транспортными средствами, я чувствовал себя лишним. В каждом мало-мальски значительном населенном пункте «неведомые» первым делом шли к местной администрации, показывали вырезки из газет про себя и про нашу экспедицию, просили, а то и требовали помощи, а я в это время сидел на ворохе рюкзаков, караулил вещи и отвечал на вопросы любопытного местного населения. Как правило, администрация северной Тмутаракани к нам благоволила. Нам, столичным чудакам, предоставляли ночлег на халяву, нас угощали разными якутскими вкусностями, поили «тагра уи» — так там называется водка и все остальное, что горит и с градусами. Про нас даже статью в газете «Нарьяна вындер», сиречь «Красный тундровик», обещали написать. На Севере народ хороший, радушный...

Основная помощь региональных шишек, конечно же, выражалась в предоставлении транспорта экспедиции. Но последние пятьдесят километров все равно пришлось преодолевать пешком. Марш-бросок через якутскую тайгу — приключение не для слабых. Первые километры заядлые туристы, патриархи поиска неведомого, прошли мужественно, подбадривая друг дружку: мол, ничего, хаживали маршрутами и покруче. А потом начали скисать. Мне, помимо акваланга с запасными баллонами и своих собственных пожитков, пришлось таскать по очереди чужие рюкзаки. Полста километров шли три дня. Две ночевки в лесу, полном неугомонного зверья. Большую часть каждой из ночей в обнимку с одной на всех охотничьей двустволкой охранял сон выбившихся из сил, находящихся на грани отчаяния туристов, естественно, я. Обычно часа на три, под утро, меня подменял Федя. А с вечера пару часиков сна дарила Галина. Она и Федор лучше остальных переносили лишения. Недаром девушка год занималась физкультурой, готовилась к походу, ну а Федора в спину подталкивали годы ожидания того момента, когда наконец станет возможным нырнуть в студеные воды за папашиным наследством.

Исторический момент эпохального погружения наступил на второй день по прибытии в заданную точку. Шестеро «неведомых» еще не отошли от перехода, сидели кружком вокруг костра, потеряв всякий интерес к неизвестным науке животным. Галя готовила поникшим энтузиастам кашу на живом огне, а Федор попросил меня помочь надеть гидрокостюм, приладил баллоны на спину, закрыл лицо маской, закусил загубник и, пятясь, вошел в воду.

Плавал Федя недолго. Через пять минут вылез, сжимая в кулаке конец стального тросика. Попросил меня придержать трос, объяснил: дескать, на каменистом дне валяется какая-то железяка с привязанным к ней тросом. Сболтнул нечто про экологию, про цивилизацию: мол, и здесь, в глуши, человек умудрился нагадить, намусорить, скинул баллоны, ласты и побежал в палатку переодеваться.

Я потянул трос. Привязанная на другом конце «железяка» весила не много, но и не мало, цеплялась за дно, и вытащить эту «рыбку» было непросто.

Я выбрал почти весь трос. Из воды показался проржавевший край железного ящика. Похожего на те ящики, в которых хранятся боеприпасы, только из железа. Я зашел в воду по колено, подхватил, поднял находку, и тут за спиной застрекотал автомат.

Израильский «узи», по всей вероятности, дожидался Федора, прикопанный на том месте, где он разбил свою палатку. Думаю, года за два до нашей экспедиции Федя в одиночку посетил озерцо. Добирался в Якутию отнюдь не на самолете. В поезде провез «узи». Поплавал с маской и трубкой в прозрачных водах, узрел на дне искомый ящик и тогда же припрятал на берегу пистолет-автомат. Законсервировал оружие, не жалея масла и целлофана, и прикопал в трех шагах от приметного булыжника, рядом с которым разбил вчера свою палатку, в аккурат над местом захоронения «узи».

Обманул меня, старого да битого, Федор Михайлович. Я ожидал от него другой подлянки и дальновидно попортил спусковой механизм двустволки — единственного, как мне ошибочно казалось, огнестрельного оружия, которым мог воспользоваться Федя. Я его недооценил.

Шестерку вокруг костра Федя снял одной очередью. Схватил Галю за волосы. Короткий ствол израильской трещотки уперся девушке в шею. Угрожая пристрелить заложницу, Федор потребовал от меня полного подчинения.

Наши с Галиной близкие отношения ни для кого не были секретом. Я притворился, будто смертельно испуган, заставил руки дрожать, слезу пустил. Заверил: все сделаю, только девушку не убивай.

Убитых и лишние вещи я закопал в лесу. Взвалил на плечо ящик с сокровищами, весом примерно равный аквалангу, на спину повесил рюкзак с запасом жратвы и попер через лес. Я первый. За мной Галя со связанными руками. Замыкающий — Федор Михайлович с «узи».

В обратный путь шли другой дорогой. Однозначно — Федя скрупулезно продумал план обогащения, и мне в его плане отводилась ключевая роль. Делиться отцовским наследством Феденька не желал, а в одиночку продраться сквозь тайгу, нагруженным, как верблюд, ему было не по силам. Тут и нашелся человек-ишак. Галя вовремя влюбилась в мужика-минотавра, вовремя отыскала по Интернету спонсора Федю, много лет легендировавшего увлечение природными аномалиями и давно державшего под рукой фотомонтаж с громадной пиявкой в прозрачной лужице...

Карту я помнил и отчетливо представлял, куда иду. При темпе передвижения, заданном Федором, к населенному пункту, где слыхом не слыхивали об экспедиции сумасшедших москвичей, мы должны были добраться за три-четыре дня. Как только на горизонте появится жилье, Федя пристрелит «ишака», вскроет железный ящик и поднатужится, допрет свои сокровища как-нибудь до людского жилья. А дальше на перекладных до железной дороги и ту-ту...

Якутского водоплавающего динозавра собирались выслеживать месяца два, И съестными припасами нагрузились соответственно. И отпуска «за свой счет» члены экспедиции, кто работал, взяли аж до конца лета — до сентября. До сих пор, Миша, родственники убитых Федором Михайловичем энтузиастов не затрубили тревогу. Сейчас середина июля, и до сих пор корреспондент газеты «Нарьяна вындер» ждет возвращения «ученых», чтоб взять интервью об итогах экспедиции. Если бы все пошло, как задумал Федя, богатый наследник уже легализовался бы где-нибудь на Дальнем Востоке под новым именем, с новыми документами. Думаю, в Москву Федя возвращаться не собирался...

На ночь Федор привязывал меня к дереву. Я садился на землю, прижимался пузом к стволу, обхватывал дерево руками и ногами и сам себе связывал лодыжки. А потом Федя, удерживая оружие левой рукой, правой накидывал петлю на мои сомкнутые запястья. Чтоб я не вздумал перетереть веревку, Федор Михайлович придумал завязать на ней десятка два узелков, и каждый узелок держал маленький колокольчик. Знаешь, рыбаки иногда пользуются колокольчиками, сигнализирующими поклевку. В экспедицию набрали рыболовных снастей с запасом, вот Федор их и приспособил для своих нужд. Галину привязывал к другому дереву, менее жестоко, так, для порядка, пристраивал «узи» на коленях и дремал. Если засыпал, то дрых чутко. Едва заслышит звон колокольчиков — встрепенется. А по утрам Федя принимал тонизирующие таблетки. Взнуздывал себя, боялся расслабиться.

Надо отдать ему должное — Федор Михайлович был достойным противником. Умным, хитрым и расчетливым. Понял, что заставить меня подчиняться сможет лишь присутствие заложницы, кормил в пути, не унижал, не наглел...

Волки напали во время третьей по счету ночевки. Часа в четыре утра. Костерок, устроенный Федей, потух, и серые появились внезапно, словно материализовались из пустоты. Закричала, завизжала Галя. Сонный Федор вскочил и принялся поливать зверей длинными очередями. Тут уж не до звона колокольчиков.

Поднатужившись, я порвал, перетер веревки в считанные секунды. Федор вспомнил обо мне слишком поздно. Направил оружие в мою сторону, нажал на курок, но «узи» лишь щелкнул затвором вхолостую. Связанный, я считал выстрелы и знал, когда следует начинать избавляться от пут...

Я не стал его убивать, я поменялся с ним местами. Теперь Федор тащил ящик и рюкзак, горбился, спотыкался. Мы же с Галей шли сзади налегке. И «узи» с последним запасным рожком патронов был у меня. Федор мужественно воспринял свое поражение. Счастливый от того, что я сохранил ему жизнь, он целый день молча шел и чего-то ждал. Первоначально я думал — Федя дожидается случая, когда станет возможным реванш. Ему нечего терять, он должен был рискнуть, улучить момент и напасть на меня. Но я снова ошибся. Федор Михайлович не собирался на меня нападать, он дожидался, когда это сделает Галина.

К вечеру появились признаки близкого человеческого жилья. На нашем пути стали попадаться тропинки и дорожки, протоптанные явно не животными. Тревожнее зачирикали птахи, перепархивая с ветки на ветку поредевшего леса. Федор занервничал, стал поминутно оглядываться, пытаясь поймать взгляд Галины, при этом девушка игриво опускала ресницы и еще плотнее прижималась ко мне. Она тяжело пережила ночную смену власти. Шла, уронив голову на мое плечо, а я поддерживал ее за талию и время от времени слушал благодарный шепот и интимные признания, которые наговаривали мне в ухо горячие женские губы.

Когда лес совсем поредел, Федор Михайлович упал на колени и у него случилась истерика. Он рыдал, размазывал пот и слезы по лицу грязными ладонями и говорил, говорил, не переставая.

Он говорил о наследстве отца, о том, что я узнал от стукача Дяди Степы и о чем додумался самостоятельно. А еще он проклинал Галину, которую, по его словам, обожал. Он кричал, что с самого начала был в сговоре с Галиной, что, кроме него, лишь она, Галина, знала о кладе и что она, единственная слабость в его, Федора Михайловича, жизни, взялась помогать любимому. Она нашла ишака-грузчика, она спала «с тупым амбалом», то есть со мной, чтоб проще было манипулировать влюбленным быком, угрожая мнимой расправой с ласковой телкой. Она с самого начала ломала комедию и сейчас тоже лицедействует. Она пользуется резко изменившейся ситуацией и хочет заполучить все, всех кинуть. За сегодняшний день Галина тысячу раз могла обманом завладеть оружием и пристрелить волею случая избавившегося от ярма быка. Но она этого не сделала, она предала любимого Федю. Она дурачит тупого быка. Она желает смерти обоим, она исчадие ада. Федор умолял меня придушить суку, пока не поздно, и поделить папино наследство между нами двоими пополам. Взывал к моему разуму, бился лбом о землю, рвал ногтями щеки, брызгал слюной.

Галина рядом со мной, слушая Федора Михайловича, сначала задрожала всем телом, потом как бы заледенела вся и попросила дать ей оружие. Я протянул ей «узи». Девушка, брезгливо сморщившись, выпустила короткую очередь в голову Федора. Направила на меня игрушку, замерла, ожидая моей реакции, и, ничего не дождавшись, сказала: «Возьми». Я взялся за нацеленный мне в живот ствол, она разжала пальцы, отдавая мне «узи».

«Мне не нужны его сокровища, — прошептала Галя и расплакалась. — Давай оставим здесь, в лесу, этого дохлого гада вместе с его ящиком и уйдем поскорее...»

Я ей поверил в основном потому, что не поверил Федору. Вот такой каламбур: «поверил потому, что не поверил...» Я человек немолодой, циничный, но я представитель другого поколения, пережиток иных нравов, и мне было сложно представить, как влюбленный Федя довольно потирает руки, выслушивая доклад своей единственной и неповторимой о постельных приключениях с ишаком-амбалом... Понимаешь меня, Миша?..

Федора Михайловича я, конечно, похоронил. В смысле — закопал. Его, Федора, ножом выкопал яму и присыпал землей труп. Железный ящик, полный неведомых сокровищ, спрятал не в пример тщательнее. Залезать внутрь и смотреть содержимое ящика было по-человечески интересно, но абсолютно бессмысленно. В отличие от Феди, у меня не было и быть не могло толкового плана ухода с сокровищами. А просто так вскрывать железную коробку, нарушать герметичность — по меньшей мере глупо. Галина нарочито не участвовала в повторном захоронении клада. Развела костерик и сидела, задумчиво-грустно глядя на огонь. Я же отыскал запоминающуюся, приметную полянку, вырыл глубокую яму под уродливой березой с причудливо изогнутым толстым стволом, закопал железный куб с драгоценным содержимым, вокруг поляны сделал соответствующие зарубки, заметки, по компасу определился. В том месте, где тосковала у огня Галя, из земли торчал огромный валун. Заметный каменюка и рядом тропинка. В принципе отыскать наследство Федора, ориентируясь по валуну и зарубкам, я смогу без особого труда...

Тропинка от примечательного валуна вывела нас на опушку через два часа ходьбы в хорошем темпе. Шли молча, каждый думал о своем. Не знаю, что за мысли таились в симпатичной головке Галины, но лично я обдумывал дальнейшую свою жизнь. По возвращении в Москву, понятно, придется снова менять кожу, начинать новое бытие. До начала — середины августа, а то и до сентября, пока не станут активно разыскивать пропавшую экспедицию, можно было бы пользоваться старыми документами, если бы я был один. Но я не один. Со мной девушка Галя. Она, безусловно, обратится куда следует, расскажет о трагедии в якутской тайге, ибо иного выхода у нее нет, а значит, едва доставив девушку по ее московскому адресу проживания, я вынужден рвать когти. Если только Галя не кинется в милицию сразу же, как только лесная тропинка выведет нас к людям.

Я уговорил девушку потерпеть до Москвы. Объяснил разницу между якутской и московской милицией. Галина согласилась с моими доводами. О том, что в Москве мы расстанемся навсегда, я, естественно, не распространялся... Старый дурак, я чувствовал себя ответственным за эту девочку, которой довелось пережить несколько ужасных суток.

Мои документы, аккуратно запаянные в целлофан, лежали во внутреннем кармане прорезиненной куртки-штормовки. У Гали тоже паспорт оказался с собой, подмок немного, смялся, да не беда, могло быть хуже. Труп Федора, прежде чем засыпать землей, я как следует обшмонал, разжился деньгами. И баксами, и рублями в большом количестве. Прелесть демократической России в том, что, имея деньги, можно легко избежать всяких административных проверок и неувязок. Едва дойдя до обжитого захолустья, я заставил деньги работать, и вскоре мы с Галей очутились в другом населенном пункте, где был аэродром. Пара перелетов по местным авиалиниям, и белый красивый самолет унес нас в столицу.

Она жила на Ленинском проспекте. Жила одна, говорила, что отца не помнит, а мама умерла десять лет назад. Наверное, врала мне, а я... я ей верил, старый пень. Небольшая двухкомнатная квартира... Я не хотел отпускать такси, но Галина попросила подняться к ней. И я согласился.

После долгой дороги мы, оба грязные, нечесаные, любили друг друга. Лишь захлопнулась дверь на лестницу, Галина бросилась мне на шею... Я лежал поперек продавленного дивана, выпитый ею до дна, и глядел в потолок бездумно, а Галя, обнаженная стройная девочка, пошла на кухню варить кофе.

Из кухни Галина вернулась с пистолетом в тонкой руке. У нее был «вальтер» с глушителем. Надежная, серьезная машинка. Ей бы, дурехе, сразу выстрелить в распластанного поперек дивана голого мужика, так нет же! Насмотрелась девочка кинобоевиков, где в финале обязательно случается разговор — выяснение отношений между жертвой и убийцей.

Она высказалась в том смысле, что все выкрикнутое Федором Михайловичем в предсмертной истерике — сущая правда. Да, она, девочка Галя, соблазнила Федю и узнала про сокровища, позже соблазнила меня, дабы использовать для их общего с Федором плана. Случай помог ей избавиться от Феди раньше, чем ей мечталось. А что до меня, так...