Во время этого разговора, обстоятельного и конструктивного, Шопов успел вылезти из постели (благо телефон был мобильный), пустить воду в ванну (он не признавал душа), приказать знаком Слону сварить кофе, порыться в гардеробе, подбирая одежду, отыскать вещи и вещички, которые могут понадобиться, в том числе и дубликаты ключей, о которых он напомнил Паукову.

На его широком плече в такт с тяжелыми шагами поигрывали завидно развитые мускулы, заставляя смещаться кожу, и казалось, что вытатуированная на бицепсе голова волка подмигивает. Татуировка была давнишняя, блеклая и неказистая, но Шопов не спешил от нее избавиться, оставил на память о бурной юности, когда он носил другую фамилию, отличающуюся от нынешней всего лишь одной-единственной первоначальной буквой, однако этот условный знак, изображающий соответствующий звук, и сделал его тем по-настоящему крутым господином, каковым он являлся на сегодняшний день.

О, скольким мальчишкам, начиная с детского сада и вплоть до старших классов, он разбил носы за вполне естественные насмешки над своей позорной фамилией! А сколько синяков заработал сам, бросаясь на старших пацанов-обидчиков, безжалостных и жестоких, как и все дети улицы! Зато Антоша Жопов с детства закалил свою психику и раньше сверстников осознал пользу от занятий физкультурой. Только когда в шестом классе его поставили на учет в детской комнате милиции, до Антона дошло, что путь террора — тупиковый путь, все равно всех, кто услышал твою фамилию, не перебьешь. И тогда он придумал себе кличку, которой представлялся, знакомясь с новыми ребятами, и которую охотно приняли старые друзья. Он назвался Акелой, мудрым волком из книжки Киплинга, вожаком стаи. Тогда-то на его плече и появилась татуировка. Отождествляя себя с образом старого волка, Антоша, как ему казалось, становился солиднее, Акела на плече придавал ему вес в обществе пацанов-одногодков. К тому же кличка представлялась Антону созвучной с его именем, по крайней мере первые буквы совпадали.

Через несколько лет, в канун получения паспорта, Антону подсказали «дать на лапу» в паспортном столе и изменить фамилию. Подсказавший, хитрый мальчик, отличник и сосед по парте, брался все уладить сам, от Акелы требовалось только сто рублей.

Что такое сто рублей для советского мальчишки-безотцовщины, у которого мама по фамилии Жопова всю жизнь проработала библиотекарем в заводской библиотеке? Много это или мало? Это — капитал! Состояние! Сокровище! Где их взять? Редкий прохожий носит в кошельке больше пятерки, а у большинства и дома сотни днем с огнем не отыщешь. Криминальные планы а-ля Родион Раскольников Акела, подумав, решил отбросить, подумал еще и решил деньги заработать. Как? Очень просто. Четыре часа отстоял в длиннющей очереди и на все свои сбережения, аж за сорок два рубля, купил простенькие польские женские сапожки. (Легенда для всех и во всем подозревающих мильтонов, контролирующих очередь, — подарок маме ко дню рождения.) Купленные сапоги «ушли» за пятьдесят рублей. Стоило прийти с ними под мышкой в подсобку ближайшего гастронома, и толстые продавщицы чуть не подрались из-за остродефицитного товара. Навар Акелы составил восемь рублей, но лиха беда начало. Через неделю он сделал нужную ему сотню, осталась даже трешка сдачи.

Став Шоповым, экс-Жопов сильно призадумался о дальнейшей своей судьбе. Что деньги могут все, он понял грубо и наглядно, увидев заветную букву "ш" в начале своей фамилии, чуть правее фотографии три на четыре. Ни о каких романтических профессиях, о которых мечталось раньше, не могло быть и речи. Уж лучше крутиться с сапогами, джинсами, магнитофонными записями, жвачкой... А что романтика? Романтику купим!

Надо ли удивляться тому, что ветеран подпольного бизнеса стал пионером перестроечного экономического беспредела? Все нормально, закономерно. Нашел партнеров, признал лидерство более опытного и умелого, ушел на вторые роли. Все логично, все «по уму»...

— Слон, пока я в ванной, позвони орлам. Группу Коршуна — в больницу к Евграфовой, перезвони тамошней охране, скажи, я послал для подкрепления, почему — не объясняй, надо, и все... Это раз... Группы Сокола и Беркута вызывай сюда, пусть сидят и ждут приказов, я или сам подъеду, или позвоню... Это два... Сейчас же одевайся, иди к машине и жди, спущусь к тебе через десять минут. Это три.

— Понял, Акела. Кофе в ванную принести?

— Сам разберусь, исполняй!

Лично к Шопову (и больше ни к кому) подчиненные люди обращались, называя его не иначе, как Акела. То была его маленькая прихоть, детская кличка до сих пор ему нравилась: приятно было оставаться тезкой опасного клыкастого героя фантазии родоначальника английской разведки сэра Киплинга.

Все десять душой и телом преданных Акеле головорезов имели разные, но в одном схожие судьбы. Все они были отверженные, неприкасаемые в той среде, к которой раньше, до службы под Акелой, принадлежали. Первым появился Слон. Уголовник, матерый вор-рецидивист, он по нелепой случайности залетел в камеру к отморозкам-беспредельщикам. Там его опетушили. Избили до потери сознания и опустили всей камерой. После «синяки» рассчитались с обидчиками собрата, но клеймо «пидора» жгло Слону сердце, и он сам ушел из «общества», ушел в никуда. Его историю случайно услышал Акела, напрягся, разыскал Слона и предложил работу. Слон устроил к Акеле еще девятерых петухов. Он исподволь присматривал нужного человека, чтоб здоровый был, сильный и тертый, и благодаря связям Акелы кандидат в пидоры залетал в ментуру. «Случайно» несчастный попадал в камеру к беспредельщикам и вскоре выходил на свободу злым, но опущенным. Тут его и «находил» Слон, проводил воспитательную беседу на тему «позор не смыть все равно, по себе знаю» и предлагал работу у Акелы, а в качестве аванса выводил бойцового петуха на обидчиков, помогал «рвать пасти» и «выдергивать ноги».

Команда Акелы, в принципе, могла предать хозяина за большие деньги, но только в принципе и только за очень большие. Работали отверженные жестко и готовы были беспрекословно исполнить любой приказ...

Акела вышел из подъезда, похожего на декорацию к фантастическому телесериалу «Вавилон-5», небрежно бросил консьержу, чтоб пропустил в его апартаменты «ребят», и забрался в свой «шестисотый».

— Куда? — спросил Слон.

— К лаборатории. Дорогу помнишь?

— Ха! Неделю там нюхал, два раза внутри ночью шмонал, помню.

— Дам тебе ключ, будешь ждать, когда ученые придут. Разговор мой по телефону с Пауком слыхал?

— Уши не затыкал.

— Все слышал?

— Все.

— Врубился?

— Печень шалит, а башка пока варит. Ключики вот тут уже, в кармане.

— Вот и отлично. Потрясешь ученых фраеров, и сидите там, позвоню.

— Заметано, Акела...

Высадив Слона возле лаборатории, Акела пересел за руль и на малой скорости повел машину к дому Мышонка.

Сам с собой Акела был откровенен — Костика ему не найти, что бы он ни делал. Его задача — прогнуться перед Графом, выказать личное геройство, проявить себя как друга, готового землю рыть ради старого товарища.

Шикарный автомобиль остался дожидаться хозяина в соседнем дворе. Акела пешочком прогулялся до подъезда дома, где проживал кандидат наук Кирилл Мышкин, поднялся на лифте на верхний этаж и остановился подле двери, большой, железной и массивной. В руках он держал ключи, но замки могли быть заблокированы с противоположной стороны, могла помешать цепочка, засов...

«Попытка не пытка», — решил Акела. Два ключа идеально подошли к замкам, дверь распахнулась.

Мышонок стоял на пороге комнаты, граничащей с прихожей. Он был бледен и безумным взглядом смотрел на открывающуюся дверь. Руки его тряслись, колени подгибались. Он уже почти собрался на работу, остались мелочи, из которых самая большая — натянуть на распухшие ноги подагрика ботинки. Сегодня с утра, невзирая на боль в ногах и похмелье, настроение у него было приподнятое, вплоть до того самого момента, как он услышал скрежет в замках входной двери. Первой мыслью было броситься к телефону и набрать 02, но тут он вспомнил о своей причастности к разработкам замаскированного под пятновыводитель наркотика и до смерти испугался. И почему-то сразу представил себе переполненную камеру с уголовниками. Еще он привычно испугался бандитов, испугался Кости. А также общественного мнения, возможной близкой расплаты за аферу с клонированием и тысячи других страшных вещей, которые он может увидеть, когда дверь распахнется. Но больше всего его напугало то, что дверь не ломают, не взрывают, не вышибают плечом, а спокойненько и буднично открывают ключами.

Акела, войдя, недооценил уровня страха гражданина Мышкина. Напротив, рослый, сильный и респектабельный Антон Александрович Шопов решил, что бледность Мышонка играет ему на руку: еще чуть-чуть надавить, и хиляк дозреет до любых откровенных разговоров.

— Боишься? — трагическим басом вопросил Шопов с порога. — Правильно боишься, вошь! Выхода отсюда у тебя два: либо на кладбище, либо в реанимацию. Сейчас я буду с тобой ой как серьезно разговаривать о друге твоем Косте, и о тебе, и о...

Закончить фразу он не успел. Мышонок присел, развернулся к вошедшему спиной и из положения низкого старта рванул в комнату. Грозный волк ожидал, что этот химик рухнет перед ним на колени, будет умолять не трогать его, орать, как в кино: «Я все скажу...» Будет плакать, обмочит брюки... Но что он сиганет в окно, Акела и предположить не мог. Антон Александрович отменно разбирался в психологии людей, населяющих его среду обитания; психика обывателя, опущенного в период дикого капитализма, оставалась для Шопова тайной за семью печатями, о чем сам он даже и не подозревал, искренне веруя в свою исключительную и всеобъемлющую психологическую прозорливость...

Шопов не растерялся. Быстро и уверенно протер носовым платком дверную ручку, вышел, удерживая ключ платком. Щелкнул замок. Закрывать дверь на второй замок он не стал. Сбежал по ступенькам на этаж ниже и спокойно вызвал лифт.

Из подъезда он вышел вместе с бабушкой — божьим одуванчиком. С ней одновременно и охнул, увидев труп на асфальте. Охая, взглянул на часы и громко закричал, что нужно вызвать милицию. Он ушел, когда уже собралась небольшая толпа зевак. Ушел, причитая, что опаздывает, и поглядывая на свой «Ролекс». Его уход не вызвал подозрений, не привлек внимания.

За рулем «Мерседеса» Акела попытался обдумать произошедшее. Мыслей было много, а вот путной — ни одной. Однако появилось предчувствие, что прыжок Мышонка будет не единственной сегодняшней загадкой.

Если бы Виктор Скворцов вышел из лаборатории, где обнаружил три искалеченных трупа, в более вменяемом состоянии, он, безусловно, обратил бы внимание на шикарный «Мерседес» Акелы. Они разминулись на углу. Виктор свернул с улицы, где находилась лаборатория, а Акела как раз повернул туда.

Если бы Виктор, не дойдя до дома Мышонка, вернулся в лабораторию, он бы застал там Акелу, отдающего по мобильному телефону распоряжение Соколу и его группе срочно «убраться в лаборатории». Ребята Сокола хорошо понимали, что в данном случае означает это невинное слово «убраться».

Помещение числилось за фирмой Евграфова, и следовало озаботиться «лицом» фирмы. Беркуту Шопов дал приказ быстро и тихо послать двух человек навестить квартиры убитых ученых и на всякий случай сообщил, что сам он отправляется в гости к единственному «из ученых», кого он сегодня еще не видел мертвым, — к Виктору Скворцову.

Собственно, он и живым Скворцова не видел ни разу, но хорошо запомнил фотографию этого черноволосого симпатичного парня. Вдруг он еще дома? Живой? Мертвый?

Зачем, с какой целью Акела посылал своих людей проверить квартиры убитых ученых? Да не было никакой конкретной цели. Просто придется отчитываться о проделанной работе перед Евграфовым, вот он и суетился, скорее имитируя бурную деятельность, чем надеясь на какой-либо результат.

На перекрестке в двух кварталах от скворцовского дома, ожидая зеленого сигнала светофора, он набрал номер мобильного телефона Тимы Паукова. Паук не отвечал.

Светофор мигнул зеленым огоньком как раз в тот момент, когда Акелу обеспокоили эти длинные гудки. Но все-таки он решил заскочить для очистки совести к Скворцову, раз уж почти приехал, и сразу же — домой к Косте. Молчание Паука настораживало и пугало.

Как и чуть раньше, направляясь к Мышонку, Акела предусмотрительно припарковался на некотором расстоянии от скворцовского дома. Отыскав в кармане связку ключей с биркой «Скворцов», он вспомнил, что квартиру компьютерщик сдает на охрану, о чем его орлы сделали соответствующую пометку, а также там, на бирке, записали номер телефона дежурного на пульте и те слова, которые тот обычно слышал от Скворцова. Да, орлы потрудились на славу, честно отработали свои по-царски щедрые зарплаты.

В квартиру Скворцова Акела проник без проблем. Ему повезло — ни на подходе к дому, ни в подъезде, ни на лестничной площадке не встретилось ни души, будто вымерли все. Войдя в квартиру и выяснив, что она пуста, он первым делом позвонил на пульт охраны. На этом его везение закончилось.

— Снимаю квартиру с охраны... — начал он, прикрыв телефонную мембрану носовым платком и комкая его в руке. Но его перебили.

— Не поняла! — Женский голос был резок и взвинчен. — Как это снять? Вы же сегодня не встали на охрану! С кем я говорю?!

Акела был крут не только мускулатурой. Он ответил без заминок и промедления:

— Со Скворцовым. Я выпил, простите. У меня сегодня друзья погибли. Разбились на машине. Школьный друг, его жена и ребенок двух лет. У меня горе...

— Ой, кошмар какой! Но вы успокойтесь... — Женский голос на другом конце провода смягчился. — Всякое бывает. Зря вы пьете, только хуже себе делаете...

— Простите, я все перепутал, я ведь действительно звоню не снять квартиру с охраны, а, наоборот, сдать, я оговорился...

— И куда вы сейчас пойдете? За водкой? — В голосе женщины послышалась нотка участия. — Одумайтесь, молодой человек.

— Поеду на работу, попробую отвлечься... Простите еще раз, бога ради, я выхожу буквально через минуту, я уже одет...

— Будьте внимательны, сами под машину не угодите!... А на охрану я вас поставлю, успокойтесь... И, главное, не пейте больше...

Беседуя с бдительным сотрудником милиции, Акела с интересом разглядывал скворцовскую коллекцию, все эти теснящиеся на стене мечи, кинжалы, топоры и еще какие-то уж и вовсе диковинные древние орудия убийства. Как и всякий настоящий мужчина, он испытывал невольный восторг, неподдельный интерес и легкий приступ зависти к обладателю такого богатства. Он даже забыл на минуту все сегодняшние неприятности, залюбовался. Стараясь получше рассмотреть старинные клинки, Акела до отказа натянул витой провод между трубкой и допотопным аппаратом. Он машинально смахнул платком пыль с ближайшего к нему кинжала. Лезвие оказалось совсем старым, сплошь в мелких выбоинках и царапинках. Неожиданно он вспомнил, что секретарь Вова, этот лизоблюд и интриган, совсем недавно трепал языком, что собирается вот-вот прикупить солидную коллекцию средневекового оружия: мол, хорошее помещение капитала...

— Скворцов, алло! Вы на проводе, слушаете меня?

— Да, слушаю, спасибо вам за сострадание... Так я пойду?

— Пожалуйста! — Голос женщины снова стал деловито-безразличным. — Идите запирайте дверь, ставлю вас под охрану через две минуты!

Фортуна снова одарила его вялой полуулыбкой — покидая квартиру Скворцова, его подъезд и двор, он опять никого не встретил на своем пути.

Нырнув в родимый «Мерседес», перво-наперво он достал мобильник и еще раз позвонил Паукову. Опять эти длинные гудки... А ведь Паук не расстается с мобильником даже в сортире. Придется ехать в гости к мадам Поваровой, искать пропавшего друга...

...Мертвого Тимофея Ивановича Паукова Акела увидел ровно в одиннадцать тридцать две. Время он запомнил точно, мимолетный взгляд на циферблат «Ролекса» шрамом впечатался в память.

Вид друга, лежащего в ванне с перерезанным горлом, вызвал у Антона Александровича нешуточный шок. До сих пор он относился ко всем сегодняшним событиям, как к ходам в шахматной партии, неизбежность которой давно уже предвидел. Право первого хода изначально было за Костей, и ход сучонок сделал гроссмейстерский, рассчитал все. Акеле только и оставалось строить посильную защиту и терять фигуры. Впрочем, и цель у Акелы вплоть до 11.32 пополудни была скромная — свести партию к ничьей. Он более заботился о том, чтобы произвести впечатление на единственного судью матча, Евграфова Вадима Борисовича, чем о том, чтобы одержать победу. К тому же, если уж проводить аналогию с шахматами, игра шла не в современном варианте, это скорее были те шахматы, в которые играли средневековые мастера. В эпоху мрачного средневековья фигур на доске было вдвое больше. Четыре короля, четыре ферзя, куча пешек выстраивались по периметру доски квадратом. Партия продолжалась много дней, выиграть, если противник не сделает глупости, было практически невозможно, зато можно было играть вчетвером. Вот и сегодня за доской было четверо. Белыми играли Костя и Вова-секретарь. Эта гнида естественным образом включилась в игру против них с Пауком, свалит их — останется один при Евграфове, выгода очевидна! И вот одного черного короля, Паука, уже свалили. Но это, конечно же, сделал не Вова. Вовик пока что только готовит свою проходную пешку, только метит в ферзи — от чего не легче... Итак, теперь против осиротевшего Акелы играют двое. Ничья почти исключается: либо он проиграет по очкам, лишится места у трона, должности, общественного положения, денег, либо его просто физически уничтожат. Перспективы, прямо скажем, хуже не бывает. Вспомнилось, как всего лишь несколько часов назад он нахваливал Паукову своих могучих орлов и говорил, что им самим тоже не помешает выказать рвение, «порастрясти жиры». Порастрясли...

Практически бегом он покинул квартиру Поваровых. На этот раз «Мерседес» стоял у подъезда. Он спешил, нервничал и припарковался у пауковского «Шевроле», простодушно оставленного его другом прямо под окнами трехкомнатной квартиры Константина Николаевича и его мамы.

Трубка мобильного телефона мелко подрагивала в его сильной руке, но голос звучал спокойно.

— Але, Беркут?

— Акела?

— Да, я. Твои ребята провентилировали квартиры ученых из лаборатории?

— Кречет отзвонился с хаты бабы — пусто. Ничего интересного для нас. Обычное жилье одинокой бабенки — так Кречет сказал. А Ястреб сказал, что дома у Твердислова голый Вася.

— Срочно приезжай на квартиру к Косте, Кречета и Ястреба вызывай туда же. В ванной увидишь мертвого Паука, пока не трогай...

— Мертвого?

— Да, представь себе! Вывод — будь постоянно на стреме.

— Что мне делать конкретно?

— Ждать! Сначала Кречета с Ястребом, потом моего звонка. Все, отбой.

Стиснув зубы, Акела повернул ключ в замке зажигания. Хочешь не хочешь, пора на фирму, к Графу на ковер. И быстро, пока он сам не позвонил. Давно пора брать инициативу в свои руки...

Ехать до центрального офиса было удобно и близко, но лимит удач на сегодня, похоже, был исчерпан до дна. Коварная Фортуна так повернулась к Шопову, что ему пришлось-таки вспомнить свою настоящую фамилию.

Сначала «Мерседес» попал в пробку, на радость «подорожникам» — нищим-попрошайкам с московских автомагистралей, продавцам газет и мальчишкам — мойщикам стекол.

Потом он свернул в знакомый переулок, еще вчера доступный автотранспорту, а сегодня, в пятницу, тринадцатого, перегороженный экскаватором. Пришлось ехать в объезд со скоростью двадцать кэмэ. Объездной путь кишел транспортом, словно река во время нереста.

Маленькая стрелка «Ролекса» достигла середины между единицей и двойкой, когда ожила трубка мобильника.

«Не успел», — горько усмехнулся Шопов. Если шеф, придется не докладывать, а объясняться, да еще по телефону. Паршиво!

— Але. Шопов слушает.

— Акела? Кречет говорит. Беркута убили.

— Что?!!

— Он мне позвонил, приказал приехать на хату к Косте. Приезжаю, Беркут в прихожей, в горле дырка. Он еще дышал, я спросил: «Кто тебя так», он прошептал: «Скворцов» — и помер. А в ванне Паук лежит, тоже с продырявленным горлом. И еще — только что Ястреб звонил, его, как и меня, Беркут вызвал, Ястреб вот-вот подъедет...

— Ждите меня, еду к вам.

Нарушая все писаные и неписаные правила дорожного движения, Акела развернулся, стукнулся блестящим боком обо что-то или об кого-то, даже не пытаясь понять, что это было, тормознул рядом с мигом возникшим из ниоткуда гаишником, сунул ему не глядя стопку мятых баксов и газанул под «кирпич», прочь из автомобильной реки в относительно свободную протоку.

Он ничуть не удивился тому факту, что Беркут опознал Скворцова. Беркут до работы у Акелы считался лучшим щипачом города Ростова, карманником высшего класса. Он-то и делал оттиски с ключей господ ученых, в том числе и с ключей Скворцова. Пару недель пришлось плохо выбритому и скромно одетому Беркуту пасти сотрудников лаборатории в общественном транспорте, магазинах и просто на улице, прежде чем он сделал оттиски со всех ключей всех фигурантов. Работал Беркут ювелирно — извлекал из кармана жертвы ключики, снимал отпечаток и незаметно отправлял ключи обратно в карман владельца. При этом можно было гарантировать, что самого Беркута никто из ученой братии не заметил и не запомнил.

Фортуна, как и всякая женщина, снисходительна ко временно обезумевшим джентльменам. От понедельника до субботы — четыре дня. От субботы до понедельника — один. Тот же неологизм получился и у Акелы. Почти час он ехал от дома Кости Поварова до офиса и вот, не доехав буквально километр, вернулся в исходную точку за неполных двадцать минут.

Справа от «Шевроле» Паукова теперь стояли еще три машины. Все три — новенькие «БМВ», соответственно Беркута, Кречета и Ястреба. Вокруг ряда иномарок крутилась кучка мальчишек, а когда к ним пристроился еще и «шестисотый» «мерс», юных любителей заграничных авто стало, как минимум, вдвое больше.

«Свидетелей больше, чем на стадионе», — подумал Акела, вбегая в подъезд и пружинисто устремляясь вверх по лестнице.

— Сокол звонил, — сообщил Кречет, открывая дверь. — Доложился, что уборку закончил.

Акела вошел, присел на корточки подле трупа Беркута.

— Отзвони Соколу, Кречет, распорядись, чтобы и здесь убрались, — распорядился Акела. — Отзвонись, и сразу уходим. Хочу еще раз посетить гнездо Скворцова и обстоятельно все там обнюхать. Эй, Ястреб! Ты здесь или где?

— Я здесь, в комнатах осматриваюсь...

— Ты, как спец по электричеству, сможешь ломануть квартиру под охраной?

— Нет проблем. Только, если речь идет о квартире Скворцова, можно ведь просто позвонить на пульт, мы ведь знаем...

— Советы будешь бабам давать, как раком вставать! А меня будешь слушать и делать, что скажу!

— Нет проблем, Акела. Сделаю, как скажешь.

— То-то! Сейчас Кречет прозвонится Соколу, и мотаем отсюда.

— Акела, можно я одну вещь скажу по делу?

— Можно. Слушаю, если по делу.

— Я так понял, ты хотел пробить адреса всех лабораторных крыс?

— Ну?

— Ты забыл, что у Кости и у профессора есть дачи. Я ж сам их работал, лично справки наводил, вот и вспомнил.

— Спасибо, Ястреб, дельные советы я уважаю. Учту.

— У Твердислова дача далеко, под Тверью, а у Кости — сотня километров от Кольцевой. Как раз мне Беркут и перепоручил дачами заниматься, могу съездить, если надо.

— Ты там уже бывал?

— Бывал, фотографировал дачки. У тебя в папке, где все по лаборатории и ученым собрано, должны быть фото, я негативы Беркуту отдавал... Кстати, еще одно — пока Кречет Соколу звонит, пошли в соседнюю комнату, послушаешь, что у Кости на автоответчике записано.

— А что там?

— Сообщение от Скворцова...

...Дорога от дома Кости до дома Скворцова была знакома. Акела управлял машиной на автопилоте, задействовав все благоприобретенные навыки и реакции опытного водителя и, насколько возможно, освободив мозг для размышлений сейчас более актуальных, чем анализ постоянно меняющейся дорожной ситуации.

Пора, давно пора уже прикинуть рабочую версию сегодняшних событий — хотя бы для того, чтобы самому не очутиться через пару часов на столе патологоанатома хладным трупом с перерезанным горлом.

Версию он прикидывал наспех и начерно, но все равно она вышла стройной, как Людмила Гурченко. Теперь Акела был убежден, что Скворцов и Поваров действуют заодно. Это их общую задумку Костя начал спонтанно реализовывать, как только позволили обстоятельства. Скворцов был готов подключиться в любой момент, что он и сделал, получив от Кости сигнал. Он пришел на работу раньше обычного, сумел перехитрить Слона, посланного в лабораторию с командой «ждать», плеснул ему кислотой в рожу, после чего прикончил подоспевших на службу коллег, причем из оружия Слона. Костя или Скворец позвонили Мышонку, напугали до смерти. А может, и Мышонок был в доле, да нервы не выдержали? Вполне возможно, но это сейчас неважно. Главное, он был напуган и дал слабину — прыгнул в окно. Потом Скворцов явился на квартиру подельника, чтобы забрать его и вывезти его мамашу. Здесь-то он и встретился с Пауком. (Акела похвалил себя за прозорливость — правильно хотел взять старушку в заложницы, верно думал, а значит, и сейчас вряд ли ошибается в своих умозаключениях.) Паука подложил Скворцов, не Костя. Тот же почерк, что и в случае с Беркутом, — удар острым предметом в горло. Скворцов увез старушку, наговорил на автоответчик ерунды для собственной отмазки, вернулся и напоролся на Беркута. Только вот почему, убив Паукова и покидая место преступления, Скворцов не запер дверь? Забыл? И зачем он вернулся? Нужно позвонить Соколу, попросить перед «уборкой» прошмонать квартиру...

Акела прервал свои аналитические размышления, сделал звонок Соколу — дал команду провести тщательный обыск места гибели Тимофея Ивановича и Беркута.

Если повезет, уже через час-два он узнает цель повторного визита Скворцова. Кречет прибыл на место преступления, судя по всему, «след в след» со Скворцовым и мог просто спугнуть убийцу. А может, Скворцов успел сделать то, зачем приходил, и соколята ни фига не найдут? Также возможно, что он возвращался не взять что-либо, а, наоборот, подложить какой-нибудь компромат опять же на Акелу...

Мелодичной трелью дал о себе знать телефон, заставляя отвлечься от размышлений.

— Але, Акела слушает.

— Кто?

Антон Александрович узнал голос секретаря Вовы, скривился, будто глотнул горького лекарства.

— Шопов слушает.

— Антон Саныч, беспокоит Владимир Владимирович, по просьбе господина Евграфова. Вадим Борисович интересовался, почему вы манкировали явку на работу после столь тревожного утреннего звонка к вам? Тимофея Ивановича также нету в офисе...

— Соедини меня с Вадиком!

Надежда поговорить с шефом «вживую» умерла. Он не любил общаться с Евграфовым по телефону — лица не видно, глаз. Голос шефа всегда обманывал телефонных собеседников. Шопов заметил эту характерную особенность патрона еще в первые годы совместной работы.

— С кем вас соединить, Антон Александрович?

— С Вадиком!

— Простите, не могу понять, кто вам нужен. Какой Вадик? Менеджер по рекламе Вадик Меджебовский?

Вовик откровенно издевался, и Акела не сдержался, заорал в трубку:

— Слушай меня, мандавошка вонючая, кончай придуриваться! Соединяй меня с Вадимом Борисовичем, быстро!

— Это невозможно. Вадиму Борисовичу стало плохо, врачи потребовали отключить все его телефоны и...

— Хорошее время ты, сволота, подготовил, чтобы мне позвонить! Молоток, бля, фишку рубишь! Наверное, гнусь, еще и пишешь сейчас наш разговорчик на пленку? Да?!

— Антон Александрович, меня удивляет ваш тон и манера выражаться. Я ничего не искал и не подгадывал, Вадим Борисович велел, и я...

— Заткнись! Поздравляю, ты отыграл ладью, заставил меня сорваться, подставил еще разок перед Евграфовым! Но только запомни, Вова, еще не вечер! Ой, не вечер, Вова!

— О чем вы? Я вас совсем не понимаю...

— Понимаешь ты все, вошь поганая! И сейчас кайф ловишь, слушая мой ор, но спешишь радоваться, Вовик, мать твою, спешишь!

— Я не...

— Заткнись, я сказал! Передай Евграфову: через посредников я с ним говорить отказываюсь! Все!

Акела отшвырнул трубку на соседнее сиденье и грубо, витиевато выматерился. Теперь с шефом нужно общаться только живьем и только с глазу на глаз, причем непременно явиться к нему не с пустыми руками. Вовик и Скворцов сыграли поразительно слаженно, устроили ему шах с угрозой мата, загнали в угол. Или это он сам себя загнал в угол? Уже неважно! В разыгрываемой партии нельзя вернуться на ход назад, а каждый следующий ход легко может стать последним...

Между тем кавалькада автомобилей — «Мерседес» и два «БМВ» следом — подъехала к дому Скворцова.

Машины рассредоточились, припарковались на свободном пространстве возле соседних домов. Исключение составил «БМВ» Ястреба. Специалист по разного рода охранным системам, Ястреб оставил автомобиль метрах в двадцати от подъезда Скворцова.

Высокий, широкоплечий, как и все люди Акелы, Ястреб невозмутимо прошествовал мимо старушек на скамейке, мимо радующихся первому весеннему солнцу детишек, и Антон Александрович потерял его из виду.

Вдобавок ко всем неприятностям Шопова раздражали еще и яркие солнечные лучи. С погодой тоже не повезло. Уж лучше бы шел снег или дождь. Искрящийся в лужах солнечный эпиграф лета магнитом выманил к полудню на улицу и старых, и малых. Еще час назад эта публика предпочитала надежную теплоту домашнего уюта, с опаской выглядывала из окон, ожидая неприятного сюрприза от авансирующей летнюю благодать погоды, и вот на тебе — высыпали на улицу, щурятся на солнце, довольные и счастливые, улыбаются авитаминозными бледными губами, смеются...

Первым автомобиль посланцев Гули заметил Кречет. Акела был слишком погружен в свои мрачные мысли и проморгал появление во дворе подозрительной машины. К тому же он вполне мог сейчас позволить себе ослабить бдительность и целиком положиться на своих орлов, благо те были рядом, а значит, текущая оперативная обстановка под надежным контролем.