Я хотел бы подвести итоги не только прошедшему литературному году, но и определенному литературному периоду. Любой человек, еще не потерявший интерес к чтению, может заметить: современную русскую литературу уже определяют совсем иные писатели, нежели еще каких-то пять лет назад.
      Пусть по-прежнему дают главные премии Владимиру Маканину, Борису Екимову, Анатолию Киму, Владимиру Личутину, и другим семидесятилетним и старше писателям. Они заслужили, они наши классики, так часто бывает и во всем другом литературном мире. Нобелевские премии тоже присуждаются, как правило, признанным классикам. К примеру, присуждали Нобелевскую премию Михаилу Шолохову, нашему признанному гению, но отечественную литературу того времени уже определяли Юрий Бондарев, Василь Быков, Василий Белов, Валентин Распутин, Василий Аксенов, Владимир Максимов….
      Так и теперь: движение литературы уже идет по другому руслу, и определяют это движение совсем иные имена. Наталья Иванова в своей статье "Смена элит" попробовала определить эти имена, но со своим тупиковым либерализмом, не позволяющим ей разглядеть истину, стопроцентно промахнулась, поставив на постмодернистов. Если всерьёз, кто читает Слаповского или Иличевского, Шкловского или Михаила Шишкина? Они - пройденный, несостоявшийся вариант тупикового постмодернистского развития нашей литературы.
      Заранее скажу: активно работают, пишут яркие книги и сегодня Александр Проханов и Юрий Буйда, Эдуард Лимонов и Евгений Попов, Станислав Куняев и Анатолий Королев… Русская литература всегда богата талантами.
      И всё же, главное направление в современной литературе уже явно определяет самое молодое поколение, к своим тридцати годам выпустившее по три-четыре книжки. И потому они чрезвычайно быстро переросли определение "молодая литература", в котором иной раз задерживались их старшие сверстники лет до сорока пяти.
      Сразу назову главные имена лидеров современной русской литературы.
      Захар Прилепин, Михаил Елизаров, Герман Садулаев, Сергей Шаргунов, Денис Гуцко, Роман Сенчин, Аркадий Бабченко, Анна Козлова, Илья Бояшов, Александр Карасёв, Максим Свириденков, Всеволод Емелин, Алексей Шорохов, Денис Коваленко, Дмитрий Новиков… При желании и необходимости могу продолжить этот список. Ибо дело не только в именах и фамилиях, а в направленности основного потока. Я видел как-то на Цейлоне надвигающийся ураган, когда вода сметает всё перед собой, не замечая никаких преград, никакими мешками с песком её не остановить. Вот так и в литературе. Вернулся в Россию спустя сто лет блестящий критический реализм, обогащенный всеми новейшими приёмами (как сказал бы Путин - нанотехнологиями).
      Прекрасно понимаю: начиналось это яркое молодое поколение третьего тысячелетия чуть ли не сотней имен. Впервые за последние полсотни лет в литературу, абсолютно безденежное и невыгодное дело, ворвались воистину молодые двадцатилетние писатели, к третьей-четвертой книге от сотни имен осталось лишь десятка два, и намечаются три-четыре явных лидера. Думаю, к зрелости своей из этого яркого поколения, как и положено, останется в реальной литературе надолго (а может и навсегда) лишь несколько имён.
      Но самая большая ценность этого нового поколения - у них есть величие замысла, есть длинная идея, есть Книга Смысла, как сказал бы Михаил Елизаров.
      В отличие от Пелевина с Сорокиным, в чем-то чисто литературно учась у них, тот же Михаил Елизаров в "Библиотекаре" кроме оригинального замысла, модного налёта мистики, напряженного сюжета, дает читателю большую идею - возвращение, извлечение Смысла из великой советской эпохи. Попробуйте прочитать роман не как детектив или головоломку, не как некие мистические истории. И окажется, что это книга о заложенных советской эпохой мощных основах развития, забытых в перестроечной лихорадке. Эта книга как бы опередила реальные итоги проекта "Имя Россия", где в реальности с большим отрывом на первое место вышел Иосиф Сталин.
      Это совсем не трэш и не модная тематика - это сами молодые писатели навязали своё русское, национальное видение мира. И выражают свой протест против разрушения русского национального и державного бытия. В той же полемике олигарха Петра Авена с Захаром Прилепиным важно не то, что вдруг богач высказался о литературе. Тьфу на это. Важна боязнь олигархов, что поднимется русский народ и сметет их в помойную дыру, а то и дырку в голове продырявит. Эти новые русские писатели интуитивно понимают, почему была неизбежна революция 1917 года. И никакие евреи тут не при чем. Если народ живет в нищете и безнадежности, а олигархи - в неописуемой роскоши, и интеллигенция трусливо обслуживает этих олигархов, то с неизбежностью появляются Разины и Пугачевы. Я понимаю крестьян, жгущих помещичьи усадьбы. Хотя бы и Пушкина или Блока. Они помнят поротые спины, они помнят своё скотское состояние, когда их продавали оптом и в розницу. Разве сегодня что-нибудь изменилось? И потому прав Герман Садулаев, который в своем интервью о романе "Таблетка" сказал, что выход у народа один - революция. О том же самом и роман Захара Прилепина "Санькя", о том же "Птичий грипп" Сергея Шаргунова. Это только у лидера коммунистов, помнится, лимит на революции в ХХ веке закончился, но теперь-то - новый век и новый "лимит". И в народе-то зреет уже другое настроение, и новые русские писатели его выражают. Даже в полемике Аркадия Бабченко с Владимиром Маканиным по поводу фальши и надуманности в маканинском романе "Асан", я почувствовал у Аркадия Бабченко не мелкие придирки к псевдовоенному роману никогда не воевавшего человека, а искреннее оскорбление его чувств из-за литературной игры, затеянной Маканиным. Нельзя играть со смертью. Эти новые русские писатели пишут всерьёз и не понимают утонченных литературных игр.
      Наша элита в начале перестройки всерьез решила, что общество может жить без идеологии, то есть без любых идеалов. Без любого смысла, кроме чисто физиологического. Вот и все постмодернистские книги (от Татьяны Толстой до Владимира Сорокина) были лишены смысла и идеологии. И потому их время ушло.
      Книги новых русских писателей с разной степенью серьезности и художественности заполнены смыслом и идеологией.
      Что так напугало либеральных критиков? Вряд ли те или иные эстетические просчеты. Их напугала радикализация современной русской литературы. Если все книги подряд: "Санькя" Прилепина, "Таблетка" Садулаева, "Птичий грипп" Шаргунова, "Библиотекарь" Елизарова, "Первый снег" Карасёва, "Армада" и "Танкист…" Бояшова, "Дизелятник" Бабченко, и даже "Будьте как дети" давнего "знаменского" автора Шарова отрицают, в той или иной степени, всё нынешнее российское либерализированное общество, или же воспевают ушедших в прошлое героев былой империи - значит, писатели с молодой энергией ухватили настроения, царящие в самом обществе. Это и есть новая литературная реальность. И теперь уже они сами своими книгами влияют на общество. Традиционно в России, где оппозиция в политике, тем более радикальная, находится под полным или частичным запретом, роль этой оппозиционной политики играет литература. Если Сергей Шаргунов не имеет права быть радикальным политиком, тогда он пишет свой радикальный "Птичий грипп", который заставляет шевелить мозги и настраивает на волну протеста всех читателей. Если Захара Прилепина как политика регулярно задерживает нижегородская милиция, то его роман "Санькя" уже прочитали сотни тысяч в основном молодых читателей, и их настроения , думаю, соответствуют герою романа. Даже такой умеренно либеральный молодой писатель, как Денис Гуцко в своем отклике на "Санькю" во многом признает прилепинскую правоту. Как и в царское время, как и в шестидесятые-семидесятые годы, вновь литературное пространство является единственным свободным способом выражения русской мысли. От Радищева и Чаадаева, от Маяковского и Горького, от Белова и Распутина, от Солженицына и Максимова - к Садулаеву и Прилепину, к Елизарову и Шаргунову. Вот реальное движение русской литературы, вот его стержневая линия. Новые русские писатели учатся протесту и у жизни, и у Достоевского с Толстым. Не случайно либеральные политики, олигархи, элитарные журналисты стали вдруг наперебой писать о никчемности и фальшивости этих новых русских писателей. Стали подчеркивать их якобы наигранный радикализм. Пишет "Независимая газета": "Раздражение в либеральной среде, почти лишенной представительства в парламенте страны, проявляется в поддержке расчетливых конформистов с радикальным имиджем. Писатели, в свою очередь, тонко чувствуют конъюнктуру и спрос на радикальные имиджи, так что стоит ожидать появления нового поколения псевдобунтарей, сочетающих агрессивную риторику с заискиванием перед либеральной аудиторией…"
      Я этих "псевдобунтарей" знаю и слежу за ними с первых рассказов. Где у них заискивание перед либеральной аудиторией? В их чеченских боевых походах, как у Карасева, Прилепина, Бабченко? В их участиях в несанкционированных митингах? В конце концов, в их книгах? По-моему, в телевизионном диалоге Прилепина и Минаева всё было сказано, все точки расставлены. Минаевы и будут обслуживать Авенов и Чубайсов. А новая русская литература продолжает достойно линию Белова и Астафьева, Распутина и Носова. Именно эти радикальные книги новых русских писателей заставили Петра Авена, наконец, выдать манифест русской буржуазии. Это взгляд нашей нынешней элиты, и финансовой, и государственной, на народ: если вы не богатые - значит, вы дерьмо, и вам пора подыхать…
      Поклонник Новодворской банкир Авен пишет: "Многое из того, что, на мой взгляд, следует ненавидеть, можно найти в романе "Санькя" писателя Прилепина - именно эту книгу я прочитал последней. Первый тезис романа предельно банален и прост: "Современный российский мир ужасен, и поэтому жить в нем нормальной, человеческой жизнью совершенно невозможно. Более того, преступно". Отсюда и второй не более оригинальный тезис: "Мир этот надо менять. Естественно, силой".
      Меня поразила откровенность Авена: если вы не богатые - значит, вы лодыри и пьяницы. А что делать инженеру на заводе за 4 тысячи рублей? Что делать писателю с его нищенскими гонорарами? Что делать крестьянину или рабочему? Воровать и убирать таких, как Авен? Вспоминаю жутко реальную фразу из фильма "Бумер" одного из бандитов: "Не мы такие, жизнь такая…" Я согласен со Станиславом Белковским: "Статья Авена - это не просто отклик на одно отдельно взятое художественное произведение. Это, в некотором роде, - идеологический манифест правящей российской элиты. Вот именно так на самом деле думают российские правители. Когда вынимают из черепных коробок CD с вопилками и сопелками про "имперское возрождение", оно же "подъём с колен". В этом смысле, кстати, Петр Авен - ничуть не меньше власть, чем Медведев/Путин. Стабильность главы "Альфа-банка" и его нескольких десятков миллиардных единомышленников и есть критерий состояния политико-экономического режима в России. Президенты, тем более премьеры, могут меняться. Но пока Авен сидит в своем кабинете, и голос его звучит посланием фарисея и саддукея (в одном лице) сегодняшних дней - режим неизменен. Что бы ни происходило формально и вне…"
      Интересно, что и сам Авен, и его прислужники и прислужницы типа Тины Канделаки, дабы уменьшить влияние "Саньки" и других подобных книг, тоже утверждают, что сам по себе Прилепин буржуазен и всего лишь мечтает о сладкой жизни. Только я на месте Захара не стал бы оправдываться, какая у него машина, и кто на ней ездит, а размазал бы для начала словесно, и попугал, как следует, что сделал за Захара Герман Садулаев: "Я рад, что человеконенавистническая идеология элит стала, наконец, темой широкого обсуждения. Несколько лет в этой стране я один стоял на поле боя и сражался на два фронта: с социал-дарвинизмом верхушки и с солипсизмом, внушаемым народным массам, чтобы держать их в сонно-покорном состоянии. Я громил, вскрывал, обнажал, срываясь в крик и истерику. Но мои вопли тонули в потоке пропаганды и масскульта, как писк муравья в шуме скоростного шоссе. Мои 4 книги, проданные суммарно, дай Бог, если в количестве 10 тысяч экземпляров, были, хотелось бы думать, ложкой критического дегтя в бочке слащавой бессмыслицы, искрой, из которой возгорится пламя, но скорее - просто каплей правды в море лжи. Ничего не изменили. Зато теперь масштабная дискуссия. Люди, похоже, начинают понимать. Это хорошо… Мы ответим. Мы обязательно ответим. Не в журнале, и не в блогах. Мы в другом месте ответим. И при других обстоятельствах. Времена, они меняются. The times, they are a»changing. Помните такую песенку Боба Дилана? Нет, там, у них, в Америке, времена на самом деле никогда не меняются. А вот у нас в России или во Франции, например, периодически, да. И наматывают кишки на шеи эффективным менеджерам вместо галстуков, и пьяные матросы насилуют их жён и содержанок, и серое быдло, солдаты, поднимают на штыки талантливых банкиров и их редакторов. P.S.: Это звучит как угроза. И это действительно угроза…" И тысячи откликов в интернете.
      Я даже думаю, что Авен просто испугался, и будет делать всё, чтобы перекрыть дорогу радикальной русской литературе или сделать дезертирами её активных участников. Этот банкир не понимает одного: он - это криминальное воровское явление российской перестройки, ему просто повезло оказаться в компании чубайсов и гайдаров, быть рядом с кормушкой, наворовать свои миллиарды, отнюдь не как Генри Форд или Билл Гейтс, не умом и талантом, а собственническим инстинктом хапуги из поздних комсомольцев и деятелей МИДа. Окажись он вне "кормушки" - занимался бы мелким мошенничеством, а писатели - от Бога. И дезертировать с поля боя писателю - значит, перечеркнуть свой талант и всю свою жизнь. Такое случается, но редко. Никакими деньгами нельзя было заманить ни Гумилева, ни Есенина, ни Бродского, ни Юрия Кузнецова, чтобы они стали писать заказные оды банкирам или политикам. И новые книги того же Прилепина "Ботинки, полные горячей водкой", "Кубики" Елизарова, стихи Всеволода Емелина или Олега Бородкина, Марины Струковой или Алины Витухновской, рассказы Шаргунова и Коваленко - подтверждение радикальной линии современной русской литературы.
      Хочу отметить и Илью Бояшова, несомненно, одного из лидеров питерской прозы. Его "Танкист, или "Белый тигр" посвящен не только мистике войны, но и характеру русского солдата, русскому человеку, обреченному на выживание и победу. Его "Армада" - так же, как и крусановская "Американская дырка", - это великолепный русский имперский роман.
      Этих писателей всегда интересно читать, думаю, они все и станут героями моей новой книги "Новые. Русские". Потому что, во-первых, все они на самом деле - талантливые новые писатели, определяющие сегодняшнее лицо литературы. Во-вторых, они и есть современные национальные русские писатели, пусть в них течет и чеченская, и татарская, и какая угодно кровь, ибо русская литература всегда была литературой имперской, литературой всемирной.

      За последние двадцать лет отечественная литература преобразилась до неузнаваемости. Многотысячные книжные тиражи ушли в прошлое - если не считать несколько "твердых" коммерческих жанров (детектив, "гламурный" роман и т.п.), в подавляющем большинстве случаев не имеющих к литературе как таковой никакого отношения. Если в 1990 году на территории России увидело свет 5096 наименований литературно-художественных изданий общим тиражом 538,3 млн. экземпляров, то в 2005 году - 21759 наименований общим тиражом 126,7 млн. экземпляров. Иными словами, если восемнадцать лет назад среднестатистический тираж художественной книги превышал 100 тысяч экземпляров, то сегодня он не дотягивает и до 6 тысяч - это с учетом всякой Дарьи Донцовой, переводов Паоло Коэльо, переизданий классики etc. И если раньше хорошую книгу было не купить и даже не "достать", то сегодня - при минимальных, упавших в десятки раз тиражах - любые книги навалом лежат на полках магазинов.
      Нет, "самая читающая" в прошлом страна мира не перестала читать. Но престиж - или, вернее, - статус книги в нашем обществе резко снизился: и книги вообще, и художественной в частности. Причем вовсе не по одним только экономическим причинам. Достаточно сказать, что средняя стоимость книги по сравнению с тем же 1990 годом повысилась примерно в 100-150 раз, то есть ничуть не выбивается из общего ценового ряда. Факт, что книги из предмета гордости стали непременным атрибутом городских мусоросборников - причем люди массово избавляются не только от третье- и еще более многостепенных советских авторов, но и от безусловных классиков: от Державина и Пушкина до Маяковского и Шолохова.
      То же самое касается и другого "носителя" литературы - так называемых "толстых" журналов, чьи тиражи упали даже не в десятки, а в сотни раз, превратившись из массовых, задающих "ценностные стандарты" всей стране изданий - в более-менее узкие групповые альманахи.
      То есть литературный процесс как таковой в значительной степени пересох и обмелел. Литература стала восприниматься более чем утилитарно и явно проигрывает другим каналам массовой коммуникации: имеются в виду прежде всего не газеты и журнальный "глянец", а теле- и радиовещание плюс интернет. Но если с "голубых экранов" и из радиоэфира литература практически исчезла (опять же, за исключением нескольких сугубо коммерческих проектов), то в интернете искусство художественной словесности не просто прижилось, но и нашло своё новое измерение - как некогда звучащее слово стало словом написанным, а затем, в "галактике Гутенберга", - и напечатанным.
      Сегодня литература снова "меняет кожу", с бумажного носителя переходя на носитель электронный, и в этом отношении, что может быть показательно, уже не опережая на столетия денежные знаки, а послушно следуя за ними.
      Этот процесс я бы сопоставил как раз не с изобретением книгопечатания, а с изобретением письменности как таковой. До того единственным носителем эстетической информации оставалась человеческая речь, голос, звук. И социальная функция сказителя, "бояна" требовала от её исполнителя не только отлично тренированной памяти, не только хорошо поставленного голоса, но и наличия определённого круга слушателей, готового внимать сказителю в специальной, выделенной из обычного пространства и времени ситуации общения. Последнее чрезвычайно важно, поскольку придавало сказителю совершенно особый статус хранителя и, как бы выразились сегодня, "модератора" эстетического и, соответственно, этического единства социума: от уровня семьи и выше. И если, скажем, пословицы, поговорки и приметы как простейшие фольклорные жанры еще не требовали ситуации выделенного общения с фигурой "сказителя", то уже начиная с уровня загадок и вплоть до героического эпоса его присутствие становилось практически обязательным.
      Создание письменности резко изменило модель эстетического общения - прежде всего потому, что тексты стало возможным не только слушать, но и читать самостоятельно. При этом функции эстетического восприятия не просто были переключены со слуха на зрение. Появилось "внутреннее проговаривание" текста в процессе чтения, которое резко повысило интеллектуальный "потолок" читателя по сравнению со слушателем. Иными словами, читатель в некотором роде стал и сказителем (исказителем? модератором?) текста.
      Соответственно, возникла и фигура писателя, реализующая совершенно иной круг социальных функций, чем фигура сказителя. Писатель - создатель письменного текста, а не устного, звукового сообщения. Он формировал объект для чтения и - одновременно - сам являлся первым его читателем-слушателем, имевшим право изменять "свой", "авторский" текст в меру собственного разумения до момента его публикации, то есть до передачи на каком-то носителе "городу и миру". Личное присутствие писателя в процессе чтения читателю не нужно, он представлен не в своем человеческом качестве, а через текст и как текст.
      Это обстоятельство и породило феномен литературы, искусства художественного текста, письменной формы слова, где функции автора-творца-писателя и соавтора-потребителя-читателя были разнесены как бы по разные стороны листа. Интернет эту ситуацию коренным образом изменяет. Инобытие автора по отношению к читателю и читателя по отношению к автору становится со-бытием (и событием, кстати, тоже). Автор-творец-писатель может находиться по отношению к соавтору-потребителю-читателю уже не за гранью листа, а в режиме "он-лайн". То есть принципиально восстанавливается возможность непосредственного общения читателя с автором - пусть уже (или еще?) не в звуковом, а в текстовом режиме.
      В результате возникает совершенно новый род искусства, уже получивший имя "сетература" и к традиционной литературе относящийся приблизительно так же, как она сама относилась к фольклору. То есть электронные версии "классических" литературных текстов, вывешенные в Сети, в ближайшем будущем получат примерно тот же статус, который сегодня имеют опубликованные в книгах и журналах записи произведений фольклора.
      В настоящее время самый "продвинутый" в этом отношении феномен сетературы - литературные сайты со свободной публикацией. То есть такие, в которых авторы имеют возможность самостоятельно размещать свои произведения.
      Оставлю пока в стороне вопрос о том, кто и с какими целями создаёт и организует работу таких сайтов, фактически являющихся синтезом знаменитого "живого журнала" и социальной сети "по интересам" типа "Одноклассников". Предположим, что всё это действительно делается для того, чтобы каждый автор, то есть человек, склонный к словесному творчеству, мог "найти своего читателя" и "пообщаться с коллегами по несчастью".
      Но мой личный опыт четырех с лишним месяцев одновременного пребывания на нескольких не слишком раскрученных, но всё-таки вполне многолюдных сайтах, - к тому же, не инкогнито, а под собственным, вполне официальным псевдонимом, - свидетельствует о том, что здесь далеко не всё так просто, что в феномене сетературы негатива пока не меньше, чем позитива. А, может быть, и гораздо больше. Ничего катастрофического в этом выводе нет - особенно если иметь в виду, что пользоваться всеми возможностями и обходить максимум опасностей относительно новой масс-медийной машины авторы литературных сайтов (сетераторы) банально не научились - этот процесс в самом разгаре.
      Ситуация даже несколько напоминает времена первой промышленной революции где-нибудь в Англии середины XVIII века. Есть тут и свои луддиты, и свои оливеры твисты, а также, похоже, все типажи Чарльза Диккенса по списку (что поделать, закономерности идеального производства весьма напоминают закономерности производства материального, хотя и не повторяют их "один к одному").
      Пока "сетераторы" явно ощущают свою вторичность и даже второсортность по сравнению с "традиционными литераторами" - наверное, точно так же ощущали себя наёмные рабочие первых фабрик по сравнению с мастерами-ремесленниками, а публикация в любом традиционном "бумажном" издании рассматривается чуть ли не в качестве перехода в иное, высшее, уже не "сетературное", а "литературное" измерение. В данном отношении даже само слово "сетература" удивительным образом оказывается созвучным с латинским "et cetera" - "и другие". Один из популярных сетературных сайтов не случайно носил название "Термитник".
      Подавляющее большинство сетераторов, как правило, не занимается словесным творчеством профессионально, воспринимая это как занятие "для души" - нечто типа хобби. Тем более, что проблема литературного имени в Сети полностью редуцирована до виртуальных "ников", так что здесь оказывается возможным не просто "клонирование", но клонирование практически бесконечное и безнаказанное. Например, ситуация, в которой сетератор под другим "ником" пишет восторженную рецензию на своё собственное произведение, является такой же типичной, как и литературный "троллинг" (определение "Википедии": "Троллинг (от англ. trolling - блеснение, ловля рыбы на блесну) - написание в Интернете провокационных сообщений с целью вызвать конфликты между участниками).
      По этой причине в сетературе пока оказывается очень сильно размытой грань между автором и читателем, типичный сетератор является одновременно и автором, и читателем (собственно читателей, читателей как таковых, в сетературе, похоже, нет - еще или уже).
      Сетератор существует прежде всего в ситуации непрерывного общения с себе подобными - не только по поводу собственных и чужих произведений, но и каких-то иных значимых информационных поводов: скажем, из сферы социально-политических или, напротив, личных отношений (кстати, и конфликтные, и дружеские отношения в Сети достаточно часто - чтобы не сказать, практически всегда - переносятся в "офф-лайн", то есть из виртуального общения в общение реальное).
      Поэтому, чтобы оставаться в сетературном процессе, сетератор должен практически непрерывно писать, вывешивать свои произведения в Сети и обсуждать чужие. В традиционной литературе подобная активность обычно проходит по графе "графомания", но здесь это - просто норма выживания. Лично моего более чем двадцатилетнего творческого запаса хватило вот на эти четыре с небольшим месяца сетераторства. А потом неожиданно для себя я встал перед выбором: или окончательно уходить в сетературу, или оставаться на прежнем своём месте. Недолго поразмыслив, выбрал последнее. Но до сих пор не могу сказать, насколько правилен именно такой выбор…

      Любви, надежды, гордой славы недолго тешил нас мираж. И Новогодние забавы прошли, согласно их уставу, а мы, не мудрствуя лукаво, вернулись в мир привычный наш. Что в нём? Всё то же, что и прежде, где кривда в праведной одежде свои законы нам несёт, и ради выгоды - хоть режьте - творит, что вздумает, в надежде: "всемирный кризис" спишет всё!..
      …Горит Восток войною новой, и все опять глядят туда, где, "защищаясь", как всегда, пороча Рождество Христово, жжёт палестинцев города шестиконечная звезда. Клеймит агрессора планета - но на протест ложится вето страны, где Буш или Барак не видят зла от этих драк - ведь был такой же подлый метод поставлен Штатами в Ирак!
      …Пока пылает сектор Газа, в других широтах - вектор газа не могут всё определить в пылу торгового экстаза те, кто когда-то эту трассу провёл как дружбы нашей нить. Простите, люди Украины, в России люди - неповинны, что эти миллеры-дубины и те, кто выше, бой ведут: капитализма хищный рынок "во всей красе" представлен тут!
      …Да и чего нам ждать иного, коль нас самих опять и снова дурачить рад телеэкран, где пошлость - главная основа, России имя - трюк дешёвый, рассказ о прошлом - лишь обман. А главное - всё те же лица, и на Руси вот-вот случится реванш гайдаров всех мастей, бум либералов повторится… Но власть не то что не боится, а и сама, как говорится, отнюдь не чужда их идей!
      …А смысл идей тех чётко взвешен: достоин жить - лишь кто "успешен", кто вороват да кто богат. А все, кто беден и безгрешен, кто безработен, безутешен - пускай огнём они горят!.. Ой, вряд ли ведают ребятки, что в избирательном порядке гореть бы тот огонь не смог: уж таковы его ухватки - он и "успешным" жарит пятки!
      Такие вот сегодня святки. Что завтра - знает только Бог…