Руководству фабрики предложили поменять 3-ю внеплановую проверку ГУТ МО, которая воспринимается на предприятии как предвзятая и противоречащая Указу Президента России о невозможности "кошмарить" бизнес, на проверку прокурорскую. Руководство предприятия согласилось с таким предложением, так как присутствие надзорного органа за соблюдением законности позволяло надеяться - проверка будет объективной. Еще одна ревизия началась, и в этот момент прокуратура привлекает все тех же специалистов из ГУТ МО, т. е. тех самых, в чьей объективности и возникли сомнения у руководства фабрики. Оставим эмоциональную часть нашего репортажа и будем опираться исключительно на факты. Возникают вопросы: почему, например, председатель комиссии, чья подпись украшает заключительный акт о проведении проверки, был принят на работу в ГУТ МО всего несколькими днями ранее и работает фактически "на испытательном сроке"?.. Почему члены комиссии не подписывают все листы акта, а подписали только последний лист?.. Почему работники ГУТ МО и представители лично Подобеда В.М. ведут себя так, словно они совершают рейдерский захват, словно не проверка является самоцелью, а поиск каких-либо фактов, которые можно будет впоследствии использовать не совсем в объективных интересах?.. Чуть ниже вы, уважаемый читатель, поймете, о каких фактах идет речь.
Результаты проверки выявили 3 нарушения на предприятии, которые и до сих пор инкриминируются директору фабрики Лавринцу Ю.М. Первое - на территории предприятия располагаются лошади, в количестве 6 голов… По этому поводу пытались возбудить уголовное дело, но следователь следственного отдела следственного комитета при Прокуратуре РФ не увидел в нем состава преступления и в возбуждении уголовного дела отказал. Тогда материалы дела были переданы в 216-й судебный участок Раменского судебного района Московской области. Мировой судья Землемерова О.И. вынесла по нему решение: "производство об административном правонарушении в отношении должностного лица - директора филиала N3 "Быковское производственное объединение" федерального казенного предприятия "5113ЦТЗБ" ГУТ МО Лавринец Юрия Михайловича - прекратить в связи с отсутствием события административного правонарушения". Но откуда же лошади?
17 лет назад местная церковь и администрация попросили прежних руководителей фабрики приютить лошадей на территории предприятия, чтобы дети могли проводить с ними свое свободное время, пока при церкви не будет построена конюшня. При этом деньги предприятия и лошади не связаны никак. К лошадям настолько привыкли, что и сам директор фабрики Юрий Лавринец с удивлением узнал, что есть такой термин - иппотерапия. Узнал он об этом, когда на суд в качестве свидетеля пригласили руководителя детского дома для больных детей. И многие тогда в зале суда с интересом узнали: если, оказывается, больной ребенок посидит на лошади или даже просто погладит её, этот ребенок становится спокойней. А регулярное такое общение оказывает значительный лечебный эффект на детский организм в целом… К чему лукавить - и руководство ГУТ МО знали о лошадях давно, и относились к ним благосклонно: ну, есть лошади и детишки - и ладно. Но 23 мая почему-то все изменилось…
В качестве второго нарушения директору фабрики Юрию Лавринцу предъявили факт ремонта фабричных помещений. Расценки на производство ремонтных работ не соответствуют ни федеральным, ни территориальным единым расценкам (ФЕР, ТЕР). По этому поводу есть разъяснительное письмо Госстроя, где говорится, что если ремонт осуществляется не за счет бюджетных, а за счет собственных средств предприятия, то ФЕРы и ТЕРы носят рекомендательный характер. Кроме того, расценки, по которым проводились работы, например, по ремонту кровли, чтобы дождевая вода не попадала в цеха, даже по рыночным меркам не превышают средний уровень.
Третьим нарушением был назван тот факт, что на предприятии выплачиваются премии всем работникам. Но оплата труда на фабрике сдельно-премиальная. В квитанции на получении зарплаты каждому письменно указывается: эта цифра - оклад, а эта - твое отношение к работе. К слову сказать, администрация может рассчитывать на ежемесячные премиальные в размере до 30% от оклада, а люди, которые стоят у станков - до 50%… Ходили слухи, что у проверяющих была своя версия по поводу премий - директор фабрики, мол, с каждого премируемого "откат" получает. Я это принял за шутку.
Есть еще некоторые непонятные действия и факты в отношении директора филиала N3 "Быковского производственного объединения" ФКП "5113 ЦТЗБ" Лавринца Ю.М. Как, например, могло случиться так, что в настоящее время с директором филиала существует 2 трудовых договора: один на год, а другой - на 3 месяца? Оба экземпляра находятся в ГУТ МО. Когда у старшего следователя военного следственного отдела следственного комитета при Прокуратуре РФ по Люберецкому гарнизону, капитана юстиции Хахалкина И.И. возникли по этому поводу вопросы к Лавринцу Ю.М., последний предоставил нотариально заверенную копию своего трудового договора сроком на 1 год, удостоверенную нотариусом задолго до изменчивого 23 мая текущего года. Копия этого документа, как и копии других документов, были заверены Лавринцом Ю.М. нотариально в связи с изменением формы собственности предприятия на 1 января 2008 года.
И еще один факт - самый достоверный, но от себя лично. Я попросил директора фабрики подвезти меня до города, когда посещал предприятие с собственной, журналистской проверкой. Так вот, когда мы уже выезжали за ворота предприятия одна из женщин, стоящих на боковом крыльце проходной, помахала вслед уезжающей машине рукой. Вряд ли она помахала рукой мне. Я в тот момент понял: на этой фабрике директор - неотъемлемая часть всего трудового коллектива… Наверняка найдутся те, кто скажет, что я эту женщину придумал. Или что этот эпизод - журналистский трюк. Пусть говорят.
В скором времени Правительством России предусмотрено акционирование предприятий военно-промышленного комплекса страны. То, как оно будет происходить и как далеко и настойчиво личные интересы участников этого процесса будут распространяться на сам процесс, отразится не только на отдельно взятых трудовых коллективах, но и на безопасности всего государства.
Валентин Курбатов ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО
Недавно ("Завтра" 2008, N34) нами был опубликован материал философа Александра Молоткова, автора книги "Миссия России". Об этой книге и затронутых в ней проблемах сегодня рассуждает оригинальный русский мыслитель, псковский светоч Валентин Яковлевич Курбатов.
Наверно, только каменное, совсем уж мертвое сердце не бывает хоть раз посреди дня или ночи не застигнуто мучительной мыслью о неясности нашего будущего. Даже и самый последний политик, привычно живущий ложью, оставаясь наедине с собой, не может не спросить себя, куда он правит свой ненадежный корабль?
Конечно, милосердный день скоро защитит заботами обихода, затянет беличьей суетой, но насовсем тревога не уйдет, а будет саднить в душе и беспокоить, как неудобная одежда.
И как же бывает отрадно в такую минуту получить надежное дружеское письмо или встретить уверенного, лучше тебя обдумавшего мир собеседника и ободриться возле него. Опять почувствовать под ногами землю, "звездное небо над головой и нравственный закон в сердце".
Таким "письмом" стала для меня книга Александра Молоткова "Миссия России". Порознь все ее мысли не раз приходили мне в голову. И я, никогда не состоя в партии, писал в 1990 году, что измена социализму была предательством последней украшающей человечество идеалистической мысли перед теперь уже окончательной сдачей навсегда победившему Марксу с его материализмом ("Ну, вяжи ее, ребята! Снова наша не взяла!") И в разорении родной церкви я тоже видел Господне попущение, чтобы мы могли не "наследовать" веру в усталой готовности с привычным ее обиходом, а "принять" её зряче и мужественно, "креститься" со всей полнотой ответственности, чтобы сказать "Верую", как принимают присягу, и уже не уступать этой веры. И сам не раз к досаде, а с некоторыми друзьями и к разрыву писал о том, что церковь не взяла на себя ответственности за революцию, не удержала свой сплошь крещёный народ от безумия и своеволия. И не покаялась в этом. "Как, - вскрикивали оппоненты, - каяться ей, заплатившей такую страшную цену сонмом новомучеников?" Да, цена была страшна, героизм священства высок и спасителен, жертвы несчетны. Но это был - страшно вымолвить - Господень спрос за усталое предреволюционное соскальзывание к обрядоверию и требоисполнительству, за теплохладность, за возраставшую в семинариях революционную мысль, за "чаепития в Мытищах", о чем и тогда предупреждали лучшие, как Арсений Стадницкий, умы церкви.
Этот опыт остался необдуманным и непреодоленным, словно жертвы снимали проблему слишком далеко расходящихся в России церкви и государства. В результате чего мы снова оказываемся перед той же опасностью.
Малым своим разумением мы пытались в Пскове в Кирилло-Мефодьевском обществе в начале 90-х годов обсуждать тему: возможно ли сопряжение протестантской экономики (которую выбирали не слыхавшие о Боге и не ведавшие взаимосвязанности мира безродные младореформаторы) и утверждавшегося Православия. Батюшки наши тут проблемы не видели, считая экономические институты прописанными не по их ведомству. Хотя вот сейчас Молотков напоминает неведомое нам тогда суждение митрополита Иоанна Снычева о "дехристианизации экономики". Но разумный этот голос не был услышан. Тут господа экономисты быстро вспоминают об отделенности церкви от государства и не обременяют Думу необходимостью рассмотрения этих "непрогрессивных" суждений, между тем как речь о главном государствообразующем пути.
Конечно, темы носились в воздухе. И еще не было подорвано доверие к слову. Еще казалось, довольно назвать проблему, верно определить векторы - и общество разом обернется на зов и пойдет, не оборачиваясь. Я помню горячие споры об этом в журнале "Москва" у Л.И. Бородина и в другую сторону повернутые, но такие же горячие препирательства в "Общей газете" у Е.Яковлева. Помню дискуссии на пароходных конференциях, которые мы вели на Волге, запирая себя на "ноевых ковчегах", чтобы не обрывать разговоров на полуслове. Все жадно читали статьи И.Клямкина, Ю.Карякина, Н.Шмелева, А.Нежного. Казалось, вот-вот явятся новые "Вехи". Во всяком случае, я помню, как говорили о них у В.Г.Распутина И.Шафаревич, В.Тростников и В.Белов, так и ставя задачу - расставить вехи.
Мы еще были страной Слова, которое было у Бога и был Бог, пока это Слово не было оборвано пушками при расстреле "Белого дома". И даже не самими пушками, а картинной риторикой победителей. С той поры публичное слово пошло катастрофически мелеть. "Вехи" не родились. Статьи перестали собирать нас. Но вот именно тогда, как это ни покажется противоречивым, стали появляться драматической силы, высокой несуетной обдуманности и глубины книги: митрополита Иоанна, А.Панарина, В.Кожинова, А.Зиновьева. И многих, многих, кого А.Молотков цитирует обстоятельно, любяще, благодарно, с кем спокойно и убедительно спорит. И спорит часто не потому, что суждение, скажем, И.Р.Шафаревича о "ереси" социализма неверно, а потому, что мысль растёт вместе с временем и открывается в своей полноте в тот час, когда дозревают условия.
Хорошо вооруженная техническим образованием мысль Молоткова, поддержанная философски организованным умом и наклонностью к уединению, казалось, только ждала этого дозревания условий, чтобы полно и всесторонне проанализировать тот "цивилизационный срыв", в который попала Россия. Всё, что все мы порознь обсуждали год за годом, оглядывая мир каждый со своей колокольни, как будто разом сошлось, сфокусировалось болью за настигшую нас "второстепенность", за утрату не нами собранных сокровищ. Как горько писала в середине 90-х покойная поэтесса Татьяна Глушкова: "Но был весь мир провинцией России. Теперь она - провинция его". Для русского человека с его генетическим чувством величия это сознание невыносимое.
И дело не в необходимости смирения, к которому якобы склоняет нас история. Смирение высоко и добродетельно перед Богом, когда оно следствие силы и духовного могущества. Смирение - не унижение, а победа, удвоение силы, касание неба и Бога. А мы именно пали, слишком легко и стыдно вверглись в силки, расставленные "странным гражданином", как зовет князя мира сего Постная Триодь, нищенски купились на утехи потребления.
Книга не могла не быть жесткой, потому что болезнь зашла слишком далеко и гомеопатией тут не поможешь. Приходится говорить о неприятном. О "бессмертном Кощее" иудаизма, вовлекающего народ в обезличивающую вненациональную пропасть глобализма. О нарочитом, тщательно обдуманном поношении социализма. О церковном потакании государству. О вредной противоречивости патриотических течений, которые по слепоте ослабляют Родину. О разрыве культуры и культа и обмирщении искусства. Истина не знает "наших" и "ваших", и одинаково болезненно будет принята и победительными либералами, и проигравшими коммунистами. Но если ум еще не поврежден и складывается не сегодняшней газетой или телевидением и не плывет по течению, он найдет в книге счастливую пору, духовный стержень и ободрение на пути духовного воскрешения.
Книга зовется торжественно - "Миссия России". Но помнит не об одной высоте призвания, но и о горьком труде такого миссионерства. Мы уже и в церкви забыли о том, что миссия - это её прямая обязанность, апостольское послушание. Она не вправе держать свечу под спудом и согласно кивать, когда изворотливые идеологи, отказывающие государству в самом даже слове "идеология", упорно навязывают обществу мысль о равноправности религий в России. Государство может это делать, а церковь не то что поддакивать, а даже и пассивно молчать права не имеет. Когда мы повторяем следом за В.Соловьевым, что "национальная идея - это не то, что нация думает о себе во времени, а то, что Бог думает о ней в вечности", то мы как христиане, хоть догадываться должны, что Бог в вечности не о конфессиональном либерализме думает, не о социальной толерантности, а о Пути, Истине и Жизни, чему служит церковь.
Она может быть отделена от государства, но вправе ли бросать своих детей на поругание этому государству, которое всеми телеканалами набрасывается на человека, выжигая в нем последние остатки памяти и веры, разрушая последние укрепления традиции и культуры.
Простите, что я чаще поворачиваюсь именно к церкви. Мне интересны и близки долгие и точные исследования автора о теократическом, утопическом и патриархальном социализме, сердечно отзывны рассуждения о неизбежности, жертвенности и высоте советского социализма (я в нем вырос, и моя Родина - не одни небеса и просторы, и не одна церковь, а этот строй и его христианская по истокам правда, которую мы оболгали). Я до звука согласен, что социализм, если человечество еще хочет зваться человечеством, есть единственная благородная альтернатива капитализму и единственная "естественно-природная форма самоорганизации общества".
Но более - и прежде всего - меня задевает в книге то, что говорится о церкви и власти, церкви и идее, церкви и будущем. Ибо тут центр всего. Тут сердце "мировоззренческого исцеления", тут основа высокой триады, выдвигаемой Молотковым, где церковь, идеология и государство для общества есть то же, что дух, душа и тело для человека. Тут зеркало троичности нашего сознания и христианской проекции на само существо жизни.
Книга спокойна и чиста, как высокий поступок. Государство избирает дипломатическую трусость, остерегается мнения либеральной "княгини Марьи Алексевны", ищет европейских аплодисментов, сдаёт своё будущее. И можно бы впасть в отчаяние "при виде всего, что совершается дома". Но вот человек берет в руки перо, и далеко от политических столиц, в середине России, уверенно (с вооружением веры) и твердо говорит: вот я, Господи! Я слышу Тебя, вижу Твой замысел о моей Родине и выхожу с миссией свидетельства о Тебе и о ней.
Государство может не стыдиться написать в своей Конституции (ст.13), что "никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной и обязательной", и тем отказать себе в осознанно избранном пути, в верстовых столбах движения, предлагая всем идти своим путем. Но пока хоть один человек спокойно зачеркивает эту статью Конституции, настаивая на осмысленном общем устроении, государство может не торопиться с заявлением о победе. Его партизанские силы не сломлены.
Я временами уже и сам начинал сомневаться - не теряю ли рассудок, не один год настаивая устно и письменно, где возможно, на необходимости идеологического съезда, собора (кому что ближе) для определения духовной стратегии страны, потому что у меня есть дети и внуки, и я, как всякий нормальный человек, должен быть спокоен, что у них есть Родина, а не "эта страна". И потому с особенной радостью вижу, что вот и другой человек не страшится этого слова, а видит в нем условие преодоление кризиса национальной идентичности, перед которым мы оказались. И ясно чертит основы этой идеологии, соединяя то, что "нация думает о себе во времени" и то, что "Бог думает о ней в вечности". Он не страшится неизбежного либерального навала, набрасывающегося на всякую живую мысль стаей, и доказательно возвращается к неисчерпанным возможностям религиозного социализма, ибо прежние поражения - это поражения истории и человеческой слабости, а не самой идеи и Бога.
И речь не о механическом возвращении, всегда неплодотворном, не о "репринтном издании" старых идей. Речь о преображающей проверке лучшего в миновавшем, о религиозном переосмыслении опыта, о никем не отмененной миссии, которая, сколько ее ни осмеивай и как ни торопись мир избавиться от России, а все остается на нас. И она всё та же: опять и опять говорить, что Христос не зря приходил в мир…
Все разговоры о конце истории, так жадно подхваченные миром, чтобы скорее заговорить о постистории и постхристанстве, чтобы, по слову Достоевского, "по своей воле пожить", есть лукавая самооправдательная попытка уклониться от Господнего призвания, есть поспешное подписание акта о капитуляции перед всепожирающим миром потребления. А наше дело старинное: подпоясаться - и вперёд! И книга Молоткова - только очередной весенний призыв ко всеобщей мобилизации.
Мне хочется, чтобы она была возглашена на кровлях, а не была поставлена в обыкновенный, хотя бы и почтенный, книжный ряд, как мы это научились делать с предшествующими, такими же грозно серьёзными, часто пророческими книгами. Тут простого прочтения мало.
Россия всё стучится в наше сердце и ждёт, что ей откроют.
г. Псков
Автор - член Совета по государственной культурной политике при председателе Совета Федерации Федерального собрания Российской Федерации.
Сергей Соколкин ПОТОМУ ЧТО Я РУССКИЙ Вспоминая Николая Тряпкина
После многолетнего отсутствия в литературе, восстанавливаясь, так сказать, в литературных правах, отнес я недавно стихи в горячо мной любимый журнал "Наш современник", автором коего являюсь уже лет пятнадцать. Первую мою подборку "дал" еще Геннадий Касмынин. А последнюю - "великий и неприступный" Юрий Кузнецов - за месяц до своего ухода - в октябре 2003 года. Теперь "стихами занимается" Сергей Куняев, ему я и отдал свои творения. И вот через некоторое время звоню ему, чтоб узнать о судьбе публикации. И слышу в трубке взволнованно-возмущенный срывающийся голос Куняева-младшего:
- Серега, у меня к тебе очень серьезный разговор. Как ты мог дать в журнал со своими стихами одно из лучших стихотворений позднего Тряпкина?!
Я, как говорится, чуть со стула не упал. Во многих вещах меня упрекали в жизни. За многое ругали. Но такое! Уж в чем-чем, а в плагиате меня еще ни разу не обвиняли. Даже в шутку. Моему возмущению просто не было предела. Я тоже начал "закипать" в трубку. Но, собрав волю в кулак, все-таки спросил:
- Сергей, о каком хоть стихотворении идет речь?
- Как о каком, о стихе "Потому что я русский". Я его, кстати, на четырех каналах телевидения читал.
Тут уж моему ликующему возмущению просто не стало конца и края…
- Да ты что, это же мое самое любимое, самое известное стихотворение. Это моя "визитная карточка". Оно у меня несколько раз было опубликовано - и в газете "Завтра", и в "Аль-Кодсе", и даже в собственной книге. Только вот в журналах и альманахах не публиковал. Кстати, и подборка в "Завтра", и книга вышли с предисловием Николая Ивановича Тряпкина. Я его (стихотворение) и на вечерах газеты, и на своих собственных вечерах читал (в ЦДЛ, ЦДРИ, Славянском центре и т.д.). И даже перед депутатами в Госдуме. Оно и в Интернете на нескольких сайтах есть, в частности, - на сайте "Поэзия сопротивления". А в рубрике "Песни Русского Сопротивления" под названием "А.А.Проханову" много лет распространяется на дисках и кассетах - в патриотической среде. И мне даже один батюшка рассказывал, что в некоем монастыре монахи его наизусть учили. Ну, и меня, конечно, гордость и радость по этому поводу разбирала. А тут вдруг меня лишают авторства. Пусть даже в пользу великого поэта, моего старшего друга, которому я обязан двумя статьями обо мне, предисловием к книге стихов "Ангел в окровавленной слезе" и рекомендацией в Союз писателей России в 1994 году.
Получается такой - плагиат наоборот. Я слышал, что некоторые личности приписывают себе чужие произведения, выдают их за свои. Это дико, но понять это можно, как вора, крадущего дорогую картину или слиток золота… Но чтобы наоборот, - свои стихи вставлять в чужие книги, это уже модернистские извращения какие-то…
А Куняев тем временем продолжал: "Я его и в посмертный сборник лучших стихов Н.И.Тряпкина "Горящий водолей" включил… "И полилась печальная беседа"… Оказывается, книга вышла в 2003 году(!) (а я пять лет об этом ничего не знал) в издательстве "Молодая гвардия" в серии "Золотой жираф". И сейчас стоит на полках любителей поэзии и многих библиотек страны.
И я вспомнил, как это все начиналось… А начиналось все с подборки во все той же - любимой Тряпкиным нашей газете "Завтра", где он и публиковал все свои новые стихи. И где я тогда служил завотделом поэзии. Был апрель 1995 года. Тряпкину, как и всему народу, жилось очень тяжело. Плюс ко всему, атмосфера в собственной семье была очень напряженная и гнетущая (дочь поэта вышла замуж за человека, далекого от поэзии, от культуры в целом). И Николай Иванович стал просто лишним человеком, от которого, по его словам, просто хотели побыстрее избавиться, мелочно не разрешая пользоваться холодильником, заходить на кухню и т.д. А тем более "стучать" на пишущей машинке. И Николай Иванович приносил мне стихи, написанные "от руки" его аккуратным, почти каллиграфическим почерком. И виновато говорил: "Вот, Сережа, опять - от руки". Я его успокаивал, говорил, что ничего страшного, что я сам отпечатаю. Печатал, приносил в редакцию. И стихи "выходили". Замечательные - великие стихи. Боевые!
И вот в этот раз я, как всегда, отдал стихи в секретариат - в набор, но "вычитать" полосу по каким-то причинам не смог. И вот выходит газета N 17(73) за апрель 1995 года. Я прихожу на планерку, а там - скандал, крики. Тринадцать лет прошло, а я до сих помню… Проханов лишил меня премии, Бондаренко наговорил обидных слов о редакторском непрофессионализме. А я, главное, ничего не могу понять. Тут мне показывают свежую газету с подборкой стихов Тряпкина, которая (подборка) называется "Потому что я русский" и заканчивается двумя моими стихотворениями, и последнее из них - одноименное названию подборки, посвященное А.А.Проханову. Я чуть не расплакался от обиды, возмущения и собственного бессилия что-либо переделать. И главное, что я не мог понять, как оно там оказалось. А Бондаренко еще и масла в огонь подливает:
- Ты понимаешь, что ты наделал? Ведь начнется путаница. Литературоведы и биографы Тряпкина будут вставлять эти стихи в его книги… А что скажет Тряпкин?.. Купи бутылку коньяка и езжай к нему, извиняйся… Опровержение мы, конечно, дадим, но… Увы и ах!..
Тряпкин, кстати, оказался единственным человеком, кто только посмеялся и сказал, подбадривая меня: "А что, мне очень понравилось, я под каждым словом подписываюсь. Очень хорошие стихи. У меня давно не было таких мускулистых, молодых стихов. Очень жалко, что не я их написал…"
Бутылка была благополучно выпита, Николай Иванович по моей просьбе спел несколько своих замечательных стихов, включая трогательную "Гагару", я в ответ прочитал "наше общее" - "Потому что я русский". Его "домашних" дома не было и мы засиделись. Поздним вечером я уехал домой. Опровержение вышло в одном из следующих номеров. И я благополучно забыл об этом. Но об этом, как оказалось впоследствии, забыл и литературный критик Владимир Бондаренко, написавший, кстати, литературный портрет "отверженного поэта" Николая Ивановича Тряпкина.
…Куняев продолжает: "Когда я стал собирать эту книгу стихов, я, естественно, обратился в газету "Завтра", так как Тряпкин в последние годы публиковал стихи только в "Завтра" и "Нашем современнике". И Бондаренко дал мне все газетные номера с Тряпкинскими публикациями. Но он мне ничего не сказал про этот казус-скандал…"
Забыл, видимо, подумал я, тринадцать с лишним лет прошло все-таки…
Я лихорадочно носился по книжным магазинам и нашел-таки эту шикарно изданную книгу с глубокой, мудрой вступительной статьей Сергея Куняева, с большим знанием и любовью написавшем о творчестве великого русского поэта - нашего современника. И на странице 351 стояло ОНО. Мое стихотворение. Ощущение, надо сказать, очень странное. И ревность. И гордость. И дурость ситуации… Есть только одна ошибка. В книге стихотворение датировано 1995 годом - видимо, по газетной Тряпкинской публикации. А написано мною оно было 10 апреля 1994 года. И в том же "Завтра", и в моей книге опубликовано в том же - 1994 году. Его, кстати, особо отмечал в статье обо мне в 1994 году поэт Борис Примеров, откликаясь на выход моей книги "Ангел…". А в еще более ранней статье, опубликованной в "Литературной России" в 1993 году, тот же Примеров целиком цитирует второе стихотворение - "На могиле", попавшее в Тряпкинскую подборку в газете "Завтра" (хорошо, что хоть оно не попало в Тряпкинскую книгу, хотя, пожалуй, немного обидно - оно что, хуже?…)
Теперь эта яркая толстая книжка стоит на моей книжной полке - как некий символ, как, можно сказать, общее детище… Даже хочется иногда отчеканить, или, нет, лучше закричать, высунувшись из окна:
- Попробуйте теперь сказать, что я не классик!…
Но казус - он на то и казус, чтобы иметь продолжение. В сентябре сего года литературная общественность России широко праздновала 75-летие своего руководителя - Председателя правления Союза писателей России Валерия Николаевича Ганичева. Празднества проходили и на Суворовской площади, и в Центральном Доме литераторов. Были даже сняты фильмы-клипы о Ганичеве, которые были показаны и там, и там. И, как говорится, по законам жанра - и там, и там в фильмах этих звучало "лучшее стихотворение позднего Тряпкина" - "Потому что я русский".
С момента издания моей последней книги - при помощи Зураба Церетели в 1994 году - прошло уже четырнадцать лет. И уже давно пора издавать новую. И книга сама уже написана. Даже две. Денег вот только пока нет на их издание. Но когда деньги будут, я бы очень хотел издать ее в том же издательстве - "Молодая гвардия". Попросить бы Сергея Куняева написать вдумчивое, как он умеет, предисловие. И "упереть" у Н. И. Тряпкина одно стихотворение. Любое. Чтобы счет был - "один-один"…
Думаю, кстати, что Тряпкин был бы единственным, кто бы не обиделся и не возмутился, а по-детски рассмеялся и пропел:
Дорогой ты наш поэт!
Все тебя мы славим
И за каждый твой куплет
По поллитра ставим…
Алексей Шорохов СТИХИЯ
В.И. Славецкому
Когда о родине приходится молчать,
Чтоб не подставить и не сдать невольно,
И на устах не тронута печать
Любви великой и почти подпольной, -
Смири гордыню, странствуй по Руси!
Тебе откроются её леса и люди.
Пока рубаху ветер парусит -
Никто твоё молчанье не осудит.
Но в самый час оттаивать уста,
Когда наступит благостная осень, -
От твоего нательного креста
Пахнёт жильём и светлым шумом сосен!
МОЁ ПОКОЛЕНЬЕ
Наши души, пригнутые горем,
Как деревья под выпавшим снегом,
Не шумели листвою по взгорьям,
Для пернатых не стали ночлегом.
Лишь косматые странные звуки
В них роились и тлели под спудом.
Слишком много безумства и муки -
Между детской молитвой и блудом!
Не вернуть эти гулкие годы
В иссечённой страстями темнице!
Но во тьме прозябавшие всходы
Всё теперь возвращают сторицей.
Наши души, промытые горем,
Как ракушечник на перекатах,
Дарят вдумчивым северным зорям
Отраженья лучей розоватых.
***
Без креста, без молитвы, без песен…
Как же ночь-то была тяжела!
Никому уже не интересен,
Одного он, наверно, желал:
Как во сне, как в зловещем тумане,
Отдаляя последний свой час,
Он надеялся, будто обманет
Тот для всех одинаковый глас,
И шептал: «Хоть немного помедлю
В этом сером промозглом краю…» -
Оставляя желанную землю,
Беспощадную землю свою!
И, уже пролетая над полем,
Где смешались и снег и вода,
Навсегда расставался он с болью,
Кроме боли - при взгляде сюда.
***
С каждым днём всё ближе эти рощи,
Где в траве затерянный ручей,
Как пера замысловатый росчерк,
В даль уходит - светлый и ничей.
И над всем вокруг, над сном и мукой
И тоскою сердца моего -
Тишина великая: ни звука,
Ни дыханья ветра, ничего!
Будто жизнь, отговорив, застыла,
Будто вот-он он, конец пути -
В буйстве трав,
в затерянном и милом
Уголке нетронутом… в груди.
***
Всё грустнее моя деревня.
Скоро выпадет первый снег -
Будто сон о прекрасной царевне
Присмиревших полей и рек.
Скоро будет тепло и сухо,
Буду печку весь день топить,
