Вы призываете всё общество и всю элиту отбросить идеологические разночтения и поддержать, казалось бы, очевидную в своей позитивности и безальтернативности идею развития, а вам говорят: "А откуда вы взяли, что эта идея очевидна? Тем более, безальтернативна и позитивна? У нас, например, совершенно другая точка зрения. И вы своей плетью национально-государственнической аргументации наш духовный обух не перешибете. Вам надо какое-то там развитие во имя победы в противостоянии с врагом государства. Мы тоже хотим противостоять врагу государства. Но мы знаем, что есть еще враг человеческий, и что выше задачи спасения государства стоит задача спасения души. И вы нам это самое развитие не подбрасывайте! Ишь ты, "позитивное", "безальтернативное", "консенсусное". Что нам ваши мирские приоритеты? У нас есть приоритеты совсем иного порядка!"
      А тут из-за спины этой — в принципе АБСОЛЮТНО НОРМАЛЬНОЙ И ВНЯТНОЙ — аргументации слышится второй, собственно политический, так сказать, голос: "Хватит, хватит… Доразвивались при Михаиле Сергеевиче…" И опять-таки — что скажешь? И впрямь, доразвивались.
      Поскольку я убежден, что оба эти голоса — духовный и политический — есть одно целое, то возникает крайне сложная ситуация. Ну и слава богу, что она крайне сложная! Иначе нам пришлось бы избыточно политизировать обсуждение развития и слишком разбавлять это обсуждение собственно политической проблематикой… Разрушительность дебольшевизации… Рамки политической рациональности в вопросе об убийстве царской семьи… Все это, конечно, важно. Но только вкупе с настоящей теоретической проблематикой.
      Наличие такого внятного оппонирования развитию, которое заявлено отцом А.Лоргусом, позволяет нам сделать шаг вперед и начать обсуждать развитие как таковое, переходя от прикладной — к общей политической метафизике.
      Внимательно ознакомившись с работой А.Лоргуса "Методологические проблемы идеи развития", я обратил внимание на некоторые моменты, которые М.Мироновой, в силу ее профессиональной ориентированности, не показались особо существенными. Мне же представляется, что без рассмотрения этих моментов беседа о метафизических pro и contra в вопросах развития рискует погрязнуть в частностях. Очень интересных, в том числе и для меня, но в политическом отношении не имеющих решающего значения.
      Прежде всего, речь идет о построении работы А.Лоргуса. Он делает свой доклад (ставший основой рассматриваемой статьи) в связи с дискуссией о дарвиновской теории эволюции, развернувшейся в определенных религиозных кругах и породившей совещание Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата на тему "Преподавание в православных школах вопросов творения мира, жизни и человека". В теории Дарвина есть ряд моментов, болезненных для христианского сознания. Причем именно для сознания не слишком, так сказать, усложненного. И при этом обремененного всеми сомнительными приобретениями нынешней российской эпохи, к числу которых, конечно, относится абсолютное пренебрежение ко всему, что сформировало на настоящий момент человечество.
      Такое современное российское сознание (к сожалению, его приходится объективно оценивать как регрессивное), взяв на вооружение что угодно — от радикального демократизма до своеобразно понимаемой религиозности ("а почему бы нет, могу выбрать и такой прикид"), — категорически отметает все остальное: "А чё такое? У меня новые ценности, а тут лезут с каким-то Дарвином, получается, что я от обезьяны произошла, а мне при моих новых ценностях это ну никак не подходит".
      По сути именно это, как мне помнится, заявила одна школьница, подав вместе с отцом судебный иск с требованием, чтобы школа прекратила навязывать учащимся, имеющим религиозные ценности, какого-то Дарвина. Позиция школьницы и ее отца не случайно оказалась в фокусе внимания ряда телевизионных каналов. Все это явным образом отдавало пиаром с политической окраской.
      Беспокойство вызывает не сама эта позиция, а способ ее обсуждения. Ведь российская школьница и ее отец — не первооткрыватели в данном вопросе. Таких исков в мире было множество, особенно в конце XIX — начале ХХ века. Вызов дарвинизма мучительно осваивался христианством. Одним способом этот вызов осваивал Ватикан, другим — Российская империя и Русская Православная Церковь. И в том, и в другом случае существовала церковная иерархия, чей вердикт был обязателен для верующих. И тут надо говорить не о способе, а о способах принятия вызова, который и впрямь был достаточно болезнен для религиозного сознания.
      У протестантов иерархии, способной вынести окончательный вердикт, не было. Именно поэтому наиболее яростно против Дарвина ополчились некоторые течения в протестантизме, особенно американском. И вели бои против Дарвина очень долго. А некоторые ведут до сих пор, хотя большинство вполне религиозного американского общества воспринимает их как мракобесие. Но за то время, пока шли эти бои против дарвинизма, "воюющими сторонами" было столько сказано, что, казалось бы, навеки усвоено — такие бои не нужны никому. Ни науке, ни церкви.
      Что касается Ватикана, то он, в свойственной ему гибкой манере, очень быстро справился с вызовом. Конечно, всегда ("всегда" — это до второй половины ХХ века) сохранялись радикальные клерикальные круги, которые отрицали Дарвина. Но это уже не было мнением всего церковного Института.
      Скажут: "Ватикан нам не указ". И я полностью соглашусь. Хотя… На уровне МЕТОДОВ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАБОТЫ — почему бы и не поучиться (сохраняя при этом и систему ценностей, и аутентичность православной позиции)? Но и впрямь ведь не указ. Заемным опытом сыт не будешь. Однако есть же и свой опыт! Он для нас тоже не указ?
      Граф Алексей Константинович Толстой никогда не был отлучен от православной церкви, в отличие от графа Льва Николаевича Толстого. Кроме того, Алексей Константинович Толстой никогда не был либералом и очень сдержанно (мягко говоря) относился к революционным демократам, в отличие от графа Алексея Николаевича Толстого.
      В стихотворении, которое я приведу ниже, это выражено напрямую в его оценке нигилистов (то есть революционных элементов Российской империи). Эта его экстремально-негативная оценка, весьма тогда "немодная", никак не добавила ему популярности ни в либерально-буржуазных, ни в фрондирующих аристократических салонах России. Но он дал эту оценку потому, что таково было его мировоззрение. И он не хотел им поступаться — ни в угоду либеральной моде, ни в угоду странным течениям противоположного рода. Дал он ее по одному частному поводу.
      М.Лонгинов — начальник Главного управления по делам печати в 1871 — 1875 годах, поддавшись давлению неких крайних (как сейчас сказали бы, контрмодернистских) группировок, всего лишь попытался запретить одно из произведений Дарвина. Повторяю — всего лишь попытался! Пошли слухи (разумеется, обоснованные, но слухи), что он это сделает. И граф Алексей Константинович Толстой на эти слухи откликнулся своим известным стихотворением "Послание к М.Н.Лонгинову о дарвинисме".
      Это "Послание" советский агитпроп тоже не любил, поскольку слишком уж сильно граф "приложил" нигилистов, то есть революционных демократов, то есть предтеч большевиков (по каноническому определению Ленина — "декабристы разбудили Герцена" и так далее). Но стихотворение стало суперпопулярным уже в момент его написания и оставалось таковым весь ХХ век.
      Это стихотворение убило все попытки перенести на российскую почву протестантские (или католические в их радикально-инквизиторском исполнении) методы борьбы с Дарвином. Мне казалось, что стихотворение знает каждый образованный человек. В общем-то, так и было лет 30 назад. Кто-то цитировал наизусть, кто-то кусками. В школах стихотворение изучали. Не учили наизусть "от и до", как "Песню о Буревестнике", но изучали. А наиболее яркие фрагменты стихотворения вошли в быт достаточно широких кругов… ну, примерно так, как цитаты из Ильфа и Петрова вошли в быт несколько более широких кругов…
      А.Лоргус не знает это стихотворение? Его бэкграунд хочет в очередной раз "по полной программе наступить на те же грабли"? Кто-то готов так же прямолинейно, как М.Лонгинов, начать работать с наукой вообще и теорией эволюции в частности, по прошествии конкретно 136 лет? Уже не в XIX и не в XX, а в XXI столетии?
      А зачем? Нет, вы мне объясните, зачем? В чем какая-то политическая целесообразность? Если даже речь идет о том, чтобы установить в стране абсолютно жесткий теократический режим, то это все равно не так делается! Россия не Иран, но и в Иране это не так делается! Главное, что будет этот теократический режим делать? Гоняться за сторонниками Дарвина и ждать, пока очередные научно-технические революции создадут такие виды оружия, против которых стареющий потенциал, унаследованный от СССР, будет бессилен? Соединять работу а-ля М.Лонгинов с развитием нанотехнологий?
      Но главное все-таки метафизика… Поскольку я хочу СРАЗУ обсуждать и ее, и политику, я все-таки приведу дословно метафизически небессмысленное стихотворение А.К.Толстого. Тем более, что оно столь же небесмысленно с политически-прикладной точки зрения.
 
      Я враг всех так называемых вопросов.
      Один из членов Государственного совета.
 
      Если у тебя есть фонтан, заткни его.
      Козьма Прутков.
 
      Правда ль это, что я слышу?
      Молвят овамо и семо:
      Огорчает очень Мишу
      Будто Дарвина система?
 
      Полно, Миша! Ты не сетуй!
      Без хвоста твоя ведь ….,
      Так тебе обиды нету
      В том, что было до потопа.
 
      Всход наук не в нашей власти,
      Мы их зерна только сеем;
      И Коперник ведь отчасти
      Разошелся с Моисеем.
 
      Ты ж, еврейское преданье
      С видом нянюшки лелея,
      Ты б уж должен в заседанье
      Запретить и Галилея.
 
      Если ж ты допустишь здраво,
      Что вольны в науке мненья —
      Твой контроль с какого права?
      Был ли ты при сотворенье?
 
      Отчего б не понемногу
      Введены во бытиё мы?
      Иль не хочешь ли уж Богу
      Ты предписывать приёмы?
 
      Способ, как творил Создатель,
      Что считал он боле кстати —
      Знать не может председатель
      Комитета о печати.
 
      Ограничивать так смело
      Всесторонность Божьей власти —
      Ведь такое, Миша, дело
      Пахнет ересью отчасти!
 
      Ведь подобные примеры
      Подавать — неосторожно,
      И тебя за скудость веры
      В Соловки сослать бы можно!
 
      Да и в прошлом нет причины
      Нам искать большого ранга,
      И, по мне, шматина глины
      Не знатней орангутанга.
 
      Но на миг положим даже:
      Дарвин глупость порет просто —
      Ведь твое гоненье гаже
      Всяких глупостей раз во сто!
 
      Нигилистов, что ли, знамя
      Видишь ты в его системе?
      Но святая сила с нами!
      Что меж Дарвином и теми?
 
      От скотов нас Дарвин хочет
      До людской возвесть средины —
      Нигилисты же хлопочут,
      Чтоб мы сделались скотины.
 
      В них не знамя, а прямое
      Подтвержденье дарвинисма,
      И сквозят в их диком строе
      Все симптомы атависма:
 
      Грязны, неучи, бесстыдны,
      Самомнительны и едки,
      Эти люди очевидно
      Норовят в свои же предки.
 
      А что в Дарвина идеи
      Оба пола разубраны —
      Это бармы архирея
      Вздели те же обезьяны.
 
      Чем же Дарвин тут виновен?
      Верь мне: гнев в себе утиша,
      Из-за взбалмошных поповен
      Не гони его ты, Миша!
 
      И еще тебе одно я
      Здесь прибавлю, многочтимый:
      Не китайскою стеною
      От людей отделены мы;
 
      С Ломоносовым наука
      Положив у нас зачаток,
      Проникает к нам без стука
      Мимо всех твоих рогаток,
 
      Льет на мир потоки света
      И, следя, как в тьме лазурной
      Ходят Божии планеты
      Без инструкции ценсурной,
 
      Кажет нам, как та же сила,
      Всё в иную плоть одета,
      В область разума вступила,
      Не спросясь у Комитета.
 
      Брось же, Миша, устрашенья,
      У науки нрав не робкий,
      Не заткнешь её теченья
      Ты своей дрянною пробкой!
 
      Конец 1872 г.
 
      А.Лоргус в своем докладе, который М.Миронова считает столь индикативным (и я с нею абсолютно согласен), апеллирует к методологии как науке, которая, начиная с 40-х годов ХХ века, стала оказывать влияние на отношение к научной теории вообще и рассматриваемым им конкретным теориям, в частности.
      Методология — интересное и в целом очень позитивное направление. Другое дело, что методология породила не только очень умные и правильные идеи, методы, приемы работы — но и параллельную субкультуру со всеми ее составляющими. В то время, как ведущие методологи (особенно — глубоко уважаемый мною Г.П.Щедровицкий) категорически настаивали на необходимости изучения традиции мышления, требовали, чтобы определенные канонические философские произведения заучивались чуть ли не наизусть, — субкультура культивировала пренебрежение ко всему, что не есть методология. Было очень соблазнительно отказаться от изучения философской традиции и от апелляции к ней, и на все смотреть "с методологического высока". Это порождало дилетантов.
      Я никоим образом не отношу к ним А.Лоргуса, окончившего психологический факультет МГУ в 1982 году и Московскую духовную семинарию в 1992 году. Я просто обращаю внимание — и его, и других интеллектуалов со сходной точкой зрения, — что такой соблазн в принципе существует.
      Но коль скоро А.Лоргус апеллирует к методологии, то я хочу обратить его внимание на то, что граф А.К.Толстой, не зная о существовании методологии, которая, по мнению А.Лоргуса, начала развиваться с конца 40-х годов ХХ века (а как же Джон Ди и его последователи?), построил стихотворный текст блистательно именно с методологической точки зрения. Да и с политической, кстати, тоже. То, что мы и в XIX веке не были за китайскою стеною… Согласитесь, граф угадал правильно. Кто-то хочет, чтобы мы оказались за нею в XXI столетии?
      Так вот, насчет православной методологии… Граф А.К.Толстой никогда не рвал связи с каноническим православием. Что же до разных его масонских шалостей, то кто из искренне верующих христиан (православных, в том числе), принадлежащих к высшему классу, не баловался чем-то подобным в XIX веке? Не только в России, но и в Германии, и во Франции, и т.д.?
      Граф шутливо и одновременно всерьез спрашивает о том, кто, относя себя к Твари, может осуществлять дескрипцию интенций Творца по поводу им творимого? Как это в принципе возможно? Не построено ли в религии все и всегда на неисповедимости путей Господних?
      Но если эти пути неисповедимы, то почему надо считать, что Ньютон или кто-то еще (тот же Дарвин) не раскрывали нечто в этих путях (конечно, не до конца и несовершенным образом), а клеветали на Божий Промысел? Каким должно быть научное открытие, чтобы его нельзя было интегрировать в Божий Промысел, который — по методологическим основаниям, применяемым в гиперпрограмме под названием "вера"! — всегда абсолютно эластичен?
      Атеисты пели частушки: "Всю Вселенную прошли — нигде бога не нашли". Все понимали, что это чушь. Что прошли не всю Вселенную. Что понятие "нигде" для Бога вообще не существует. Что Вселенной все не исчерпывается. Наука никогда в этом смысле не посягала на Бога, если это была серьезная наука. Если отдельные "жрецы науки" это делали, то на свой страх и риск и в силу исторической ограниченности. Эйнштейн говорил о том, что со стороны Бога некрасиво бросать кости каждый раз, нечто определяя. Но он почему это говорил? Потому что считал, что Бог и не бросает эти кости. Ибо Он — единство истины, справедливости и красоты. Он не говорил, что Бог в принципе, если ему захочется, не может и кости побросать. Все он может. Ибо неисповедимы пути, и так далее.
      Вульгарнейший атеизм, действуя с определенными целями, мог подбрасывать слабо образованным людям: "Вам говорили, что бог на облаке? А там самолеты летают, а бога нет". Может быть, Лоргус хочет подобную чушь выдать за позицию науки?
      Борис Викторович Раушенбах — крупный ученый и вполне верующий человек. С его статьей "Четырехмерное пространство", опубликованной в сборнике "Пристрастие" (издательство "Аграф", 2000 год), каждый может ознакомиться самостоятельно.
      Вначале Раушенбах вводит четырехмерность просто как существование, наряду с обычными тремя пространственными измерениями, четвертого. И оговаривает, что когда теория относительности только появилась, за это новое четвертое измерение принимали время.
      Далее Раушенбах пишет о том, что есть "значительно более сложное четырехмерное пространство, где четвертой координатой является не время (что себе легко представить), а тоже пространственная координата (что представить себе немыслимо)". И указывает, что методы изображения этой немыслимой ситуации (если есть четвертое пространственное измерение, то любая мистика допустима) давно были выработаны в русской иконописной школе.
      Раушенбах размышляет о последствиях возрожденческого отказа от свойственных средневековому искусству приемов. О том, что художники Возрождения "границу между миром видимым и невидимым стали показывать изображением облаков". Но ведь Раушенбах понимает, что "границу между миром видимым и невидимым" просто стали показывать по-другому. То есть, что "облака" в искусстве Возрождения — это все то же введение немыслимой пространственной четырехмерности. Он считает эту инновацию неудачной… Не будем спорить. Подчеркнем лишь, что обсуждение УДАЧНОСТИ и НЕУДАЧНОСТИ методов показа пространственной немыслимой четырехмерности лишь подтверждает, что речь идет ИМЕННО О ПОКАЗЕ ЭТОЙ НЕМЫСЛИМОЙ ЧЕТЫРЕХМЕРНОСТИ, а не о чем-то другом.
      Но наука на своем языке осваивает пространства с немыслимой четырехмерностью, а также большим количеством собственно пространственных измерений, что совсем немыслимо. При этом речь идет — и это особо важно — не об абстрактных математических n-мерных пространствах, а о пространствах физических (квантовых и космологических, прежде всего).
      Наука и религия конкурируют друг с другом в том, что касается понимания сверхсложности подобной реальности. Такая конкуренция не носит антагонистический характер. Как поведет себя религия в этой ситуации? Любая ее попытка отказаться от конкуренции (и кооперации) с наукой в вопросе о сложности и сверхсложности — приведет к тому, что пальма первенства перейдет к науке. Религии же останется — пропись, элементарщина. Но в этом случае религия проиграет.
      Так что такое атака церкви на науку? Граф А.К.Толстой, как православный методолог XIX столетия, показывает, что это ересь. Это посягательство на Бога. На его прерогативы, на всевозможности Вседержителя. В чем изъян его методологических построений? И есть ли этот изъян?
      Православный методолог XXI века А.Лоргус прекрасно понимает, что, с методологической точки зрения, изъяна нет. Существует Система (религиозная или иная). Существует Информация, отвечающая критериям достоверности ("данные опыта" это называется, "верификация" и так далее). Как может Система не интегрировать в себя Информацию: данные науки, любые другие данные о мире, имеющие статус достоверности (притом, что достоверность всегда относительна)? Если Система этого не может, то одно из двух: или Система плохо построена, или… Или на самом деле она-то может, но ей мешают, чтобы развалить ее, соорудив на пустом месте пустой и бесперспективный конфликт между Системой и Информацией.
      Но А.Лоргус — не М.Лонгинов. Он и живет, согласитесь, несколько позже. И замахивается на нечто большее. Если бы он замахивался только на теорию эволюции, я не стал бы столь подробно это обсуждать. Но он замахивается на теорию развития вообще. А поскольку ему мало замахиваться на теорию с позиций чистой веры (он слишком хорошо понимает, чем это чревато), то он берет в союзники (чуть не сказал "в подельники") методологию и теорию систем. Мол, теория развития была хороша, пока не возникла теория систем.
      Это классический игровой прием. Он же — политический "заход". Управляемый конфликт, так сказать. Манипуляция, она же — разводка. Вы хотите атаковать науку. Вы её делите на "своих" (методологов и системщиков) и "чужих" (сторонников теории развития). Потом "свои" должны съесть "чужих". А вы — стоять, уперши руки в боки, и похихикивать. Чужими руками жар загребать.
      Конфликт теории систем и теории развития? Не понял. Ну, гадом буду, — не понял. Я не выпускник психфака МГУ. Я кандидат физико-математических наук. Защищался в советскую эпоху, когда это кое-что значило. Защищался как раз по уравнениям, описывающим устойчивость систем, и сходным вопросам. У меня есть работы и по теории систем, и по распознаванию образов, и по обратным задачам. Я в политологии непрерывно применяю теорию систем.
      Ну, так вот… Я не знаю ни одного профессионала, который осмелится сказать, что теория систем опровергает теорию развития. А у А.Лоргуса сказано именно это. Я не по реферативным выжимкам, данным М.Мироновой, сужу. Я А.Лоргуса сам внимательно прочитал. И мне его методологический приём ясен. Берем некие научные дисциплины (например, дисциплину X и дисциплинуY), сталкиваем их с научной же дисциплиной Z, потом организуем проигрыш дисциплины Z дисциплинам X и Y, а потом "подчищаем" всё с помощью религии.
      А.Лоргус делает буквально это. Дисциплина Х — методология. Дисциплина Y (основной союзник А.Лоргуса) — теория систем. А дисциплина Z, которую надо разгромить, — теория развития. Вся теория развития целиком, понимаете?
      Осуществляя такой методологический приём, надо ждать методологического же ответа. И не только от графа А.К.Толстого. В ожидании методологического ответа надо ознакомиться с теорией систем. Я не знаю, в какой мере А.Лоргус является специалистом по методологии. Судя по тому, как он ею пользуется, тут есть вопросы. Но он психолог, методология близка психологии мышления… Всё может быть. В конце концов, методология — это сфера гуманитарного знания. И в силу специфики знаний у нее есть свое, достаточно размытое, представление о строгости.
      Но с теорией-то систем все иначе! Это математическая дисциплина. Там есть иное представление о строгости. Есть алгоритмы и аппарат. Есть круг авторитетов. Этот круг вполне обозрим. И я твердо говорю, что сталкивать теорию развития и теорию систем может только человек, который в теории систем не понимает НИЧЕГО. То есть ничего вообще — за пределами модных сегодня ужимок: "я, мол, системщик". Теория развития и теория систем не могут противостоять друг другу в принципе — с методологической, опять-таки, точки зрения.
      Теория систем — это "что". Что развивается? Система. Любая динамическая система имеет траекторию (в обычном пространстве, если речь идет о механической системе, или в пространстве фазовых переменных, если речь идет о системе более сложной). Траектория определенного типа — это траектория развития.
      Как отличить траектории, не являющиеся траекториями развития, от траекторий, являющихся траекториями развития? Как выявить типы траекторий развития, увязать эти типы с классами систем, решить обратную задачу восстановления системы по траектории? Этим всем должна заниматься теория развития.
      И что значит противопоставить их друг другу? Примерно то же самое, что противопоставить слово "солёный" слову "огурец". Это логический, а значит и методологический, нонсенс.
      Но что подобный казус знаменует собой в плане идеологическом (так и хочется сказать — схоластическом)? Что религия в том виде, в каком ее понимает Лоргус, не хочет бороться с наукой, оставаясь только на своей территории. Как достигается такая победа — понятно.
      Говорится, что есть мистический опыт, опровергающий нечто (например, развитие).
      Оппонент спрашивает: "Что за опыт?"
      Ему отвечают: "Вам не понять. Наш опыт внутри системы, а вы — вне нее".
      Оппонент указывает на мистический опыт других людей, находящихся внутри системы. Опыт, утверждающий, а не опровергающий нечто (например, развитие).
      Ему отвечают: "Мы между собой разберемся, а вы тут лишний".
      Ну, хорошо, я готов признать себя лишним.
      Как быть с культурологией, историей религий, религиоведением — отдельный вопрос. Есть мнение, что всем этим можно заниматься, только находясь "внутри". Принимаю, но с одной оговоркой. А сравнительным религиоведением должен заниматься кто? Экуменист? Немного чудно.
      Но в принципе, я готов рассмотреть всё сразу — и отказ от развития с апелляцией к мистическому опыту, и разделение на тех, кто "внутри", и тех, кто "не внутри". Однако тогда религия не должна никогда апеллировать ни к какой науке. Она должна апеллировать только к религиозному опыту и создавать такие формы его осмысления, которые будут свободны от научного искуса.
      Такой подход к религии существовал. Говорили ведь о "греческом соблазне", имея в виду увлечение античными философствованиями. Но это очень быстро было отметено. Стало ясно, что подобный подход носит абсолютно тупиковый характер. Религии пришлось пойти на компромисс, взять внутрь себя и научный метод, и научные данные. Не сделай она этого — ей бы быстро пришел конец.
      Ведь речь идет ни много, ни мало о вопросе соотношения между Разумом и Верой. И "оскоромились разумом" люди веры — не в XIX и не в ХХ столетии, а примерно тогда, когда Блаженный Августин заявил во всеуслышание, что без чтения греческих философов он пребывал бы во тьме. Он же не заявил при этом, что для него наука выше божественного! Он трактовал Платона и Аристотеля очень тонко и абсолютно своеобразно. И именно вокруг этих (и других, вкушающих от разума) трактовок сложилась хрупкая система христианского "вероразума". Начните изымать из этого сплава разум — система рухнет.
      ПРОВОЦИРОВАНИЕ РЕЛИГИОЗНОЙ СИСТЕМЫ НА РАЗРЫВ С РАЗУМОМ КАК ТАКОВЫМ — ЭТО ПОДРЫВНАЯ ОПЕРАЦИЯ. Говорю как специалист. Это точь-в-точь запуск Танатоса — но не по отношению к нации с определенным идеологическим опытом, а по отношению к конфессии.
      Отношения между Разумом и Верой никогда не были гладкими и сусальными. На что опять-таки указывает А.К.Толстой, но и не только он, по этому поводу тысячи томов написаны. Да, они НЕ БЫЛИ гладкими. Но они БЫЛИ — были всегда! Кто-то говорил, что Разум подчинен Вере. Кто-то — что Вера подчинена Разуму. Кто-то предлагал тот или иной паритет в отношениях между Верой и Разумом. Кто-то особым образом трактовал Разум в его отношениях с Верой.
      Возразят, что были и те, кто говорили: "Верую, ибо нелепо". Согласен. Без такой позиции религия мертва. Но такая позиция отдельных очень ярких личностей, позиция мистиков, духовидцев, отстраняющихся от разумного во имя ясности духовного зрения, всегда была интегрирована в институт под названием "церковь". И если бы эта позиция не была интегрирована в институт и отчасти растворена в нем, то религии бы не было. Была бы секта духовидцев… Потом оказалось бы, что у одних — одни духовные видения, а у других — другие. Дать оценку статусу духовных видений невозможно: то ли мистическое откровение, то ли соблазн… И все стало бы рассыпаться.