газета завтра - Газета Завтра 195 (34 1997)

      6. Есть ли альтернативы шутовству и цинизму?
      Итак, мы существуем в неклассическом мире, мире Зазеркалья, мире, где поломаны нормальные общественные реакции, в мире искаженных ценностей и взорванных структур Идеального. Действовать в этом мире так, как будто он классичен, значит превращаться из героя в шута. Действовать, опираясь только на искаженные квантовые закономерности изуродованной реальности, на эти неизбежности странного мира — это значит легитимировать странность, отказаться от социальной критики, от неприятия этой реальности, то есть от того, что сегодня нужно как никогда. Как совместить несовместимое и пройти по лезвию бритвы? Я уже неоднократно писал об этом, говоря о единстве манифестации и игры как той парности, которая преодолевает как смешное следование классике в неклассическом мире, так и упоение Зазеркальем.
      Это сложный путь, но другого нет. А идя этим путем, нам приходится отдавать дань игре, ибо она — реальность. И мы знаем, чем с этой точки зрения хорош Ельцин и почему его хотят скинуть на кол (а он еще бормочет про то, что упираться не надо.) Ельцин хорош тем, что он впаян в федеральную конституцию, которая мешает легитимировать распад.
      Конечно, все будут бекать и мекать. Но ратифицировать независимость Чечни ни Дума, ни Совет Федерации не будут. Им это не выгодно и незачем. Кроме того, им хочется жить: и политически, и физически. А за такую ратификацию можно очень сильно схлопотать! Предупреждаем об этом! Не сейчас, так годика через два. Голосовать придется поименно. И отыскать голосовавших за распад России мы сумеем. В какой бы части земного шара те ни прятались. И всем это ясно, поэтому всем страшно это делать. Почти всем делать это невыгодно политически. А кое-кому даже стыдно. То же самое касается Конституционного суда. Так что вопрос об отделении Чечни повиснет в воздухе.
      Но это не значит, что ельцинское “э-бе-ме-независимость” не несет в себе огромной угрозы. Масхадов уже сейчас рекламирует принятые в Москве решения как признание независимости Чечни. Опровержений из Кремля не следует. Это что значит? Что косвенно подтверждается осмысленность этого утробного “э-бе-ме-через-силу”. А это подтверждение вполне могут услышать на Западе и истолковать в пользу Чечни. Осенью Масхадов едет в Европу. А ну, как кто-то и признает? Та же Польша, например, сославшись на кремлевские “э-бе-ме”. Мы что, не помним, как это происходило с Литвой в 1991 году? Начнется эрозия конституции, которая и так уже дышит на ладан. Поэтому простить и спустить Ельцину его “э-бе-ме-независимость” мы не имеем права.
      Но так запускается все же медленная эрозия. А вот в случае сброса Ельцина нет никаких гарантий, что победители устроят новые выборы, а не забабахают коллективные формы управления страной, сдвинув власть в сторону Совета Федерации и подорвав централистскую вертикаль президентской власти, которая еще как-то держит Россию. Хунту при нынешней конституции состряпать трудно, ибо первый среди равных сразу становится первым без равных. Этим-то она и хороша как цементирующее начало. Но этим-то она и мешает. И как только произойдет сброс Ельцина (если он произойдет), то понадобится титаническое усилие, чтобы заставить шакалов, грызущих тело заваленного медведя, оторваться от этого упоительного занятия и идти на выборы, выясняя, кто из них, шакалов, годится на роль медведя (ясно, кстати, что годных — вовсе не пруд пруди). При этом конституционные изменения начнут раскручивать со ссылками на преступления 1991 и 1993 года. В результате территория превратится в хлипкую кашу, в нечто вроде планировавшегося в 1991 году ССГ.
      Вот почему уже сейчас надо со всей категоричностью отвергнуть все ссылки на конституционные изменения во имя восстановления справедливости и уважения к крови мучеников 1993 года. Как белые в 1918-1922 годах своим участием в гражданской войне и героическим сопротивлением помогли красным стать исторической силой и через эту историчность спасти разрушаемую страну, так и мученики 1993 года в высшем историческом смысле выстрадали ту конституцию, которую приняли их мучители. И именно обрушение этой конституции будет высшим проявлением игровой похоти нашей больной реальности, будет осквернением крови мучеников 1993 года. Такова парадоксальная правда истории. Та правда, на которую хотят посягнуть.
      Предвижу вопрос: кто хочет посягнуть? Кто находится за кадром в нынешней изуверской игре? Неклассичность текущей ситуации и втянутость в игру отрицает простые ответы, которые сразу же становятся чем-то вроде шутовства, позированием нараспашку в ситуации смертельной опасности. Полная закрытость и невнятность превращаются в капитуляцию перед всесилием игры. Поэтому я скажу, но ровно столько, сколько нужно для того, чтобы искомый баланс манифестации и игры не был нарушен. И скажу я следующее.
      Мы ведем наблюдение, но это не наблюдение со стороны. И пусть никто не считает, что наблюдение оторвано от действия. Мы поименно фиксируем всех тех, кто варит сегодня адскую смесь из 1991 и 1993 годов. Мы видим, как снова включается в игру “третья сила”. Мы отчетливо осознаем, что сшибка Ельцина и его противников должна вытянуть на политическую поверхность “весьма знакомые лица”.
      Мы наблюдаем за всеми действующими лицами процесса. Никакой попытки непроявленной ссылкой на какую-то “третью силу” обелить порочные комбинации тех, кто у всех на слуху, в этом нет. Но мы отделяем, например, эксцентрические скачки Березовского, этогосамореализующегося “Конька-горбунка”, прискакавшего в политику из большого бизнеса, от шипения ядовитых номенклатурных рептилий с богатым доперестроечным и перестроечным прошлым — рептилий, приползших на политическую сцену из тех гнезд, которые они свили после 1993 года. Березовский с его амбициями Рокфеллера сочетает в себе набор потенциальных прогосударственных возможностей, вытекающих из этой амбициозности, с огромной опасностью, порожденной его экстатическими антигосударственными действиями. Но здесь нельзя не вспомнить притчу о тех, кто не холодны и не горячи. Ни “маленький Борис” (Березовский), ни “большой Борис” (Ельцин) к числу тех, кто не холоден и не горяч, не относятся. Тут, по крайней мере, есть сочетание человеческого шанса с человеческой же угрозой. А ползание рептилий по пространству российской политики не несет в себе человеческого шанса. А лишь инфернальный холод, знакомый по самым горьким годам последнего десятилетия.
      Поэтому рептилии в человеческом обличьи должны знать, что их попытка двигаться незаметно под покровом ночи обречена на провал. Все они после 1993 года выкрашены въедливой фосфоресцирующей аквамариновой краской. Все они светятся в темноте, эти люди 1993 года с богатыми агентурными биографиями и похвальбой по части близости к европейским семьям. Угомонитесь, граждане! Перестаньте лелеять свои бредовые мечты о власти над распавшейся территорией. Воруйте, делайте карьеру, вейте себе гнезда в уютных и как бы незаметных нишах исполнительной и законодательной власти. Но еще один шаг к повторению игры 1993 года — и удар последует. И это будет беспощадный удар по любым антиконституционным телодвижениям. Ибо конституция — собственность не только Ельцина, а прежде всего страны и ее погибших. И на это мы посягнуть не дадим.
      7. Правда и ложь Бориса Ельцина
      Борис Ельцин — двулик. И эта его двуликость соотносится с нераскрытым еще понятием номенклатура. Ибо номенклатура — это не избранная часть бюрократии. И не лица, входящие в элиту аппарата ЦК КПСС. Номенклатура — это отчужденная от общества элита, элита в себе и для себя, элита как превращенная форма социальной жизни.
      Советская номенклатура — это и есть могильщик СССР. Зрелая номенклатура самим своим вызреванием взрывает государство. Распад CCCР — это форма развертывания и самосохранения зрелой союзной номенклатуры. Вызрев, она взорвала страну. А взорвав страну, стала спелыми гроздьями ханов, князей и диктаторов.
      Борис Ельцин как лидер РСФСР и как борец с номенклатурой сумел удержать от распада часть Большой России. Это можно было сделать потому, что в РСФСР (в отличие от союзных республик) номенклатура созревала медленно. Не было своей партии (компартия России появилась поздно и нишей для вызревания номенклатуры не была). Свой российский Совмин был очень слаб. Было много технической интеллигенции и рабочей аристократии. Многонациональность РСФСР и привычка русских “держать империю” в качестве образующего суперэтноса не давала в полной мере развиться этно-мафиозным клановым отношениям. Россия была изрядно взбаламучена демократической волной, сильно заражена протестной “интеллигентщиной”. Это помешало сразу же развалить РСФСР по тем же технологиям, по которым развалили СССР. В этом позитивная роль Ельцина. И мне кажется, что часть членов ГКЧП эту роль понимала (но не смогла эффективно задействовать). Однако, придя к власти, Ельцин стал создавать Систему, ставшую питательной средой для ускоренного вызревания российской номенклатуры. Она созрела, эта могильщица государства. И теперь Ельцин видит, как вся ее мощь брошена на деструкцию.
      Но уговаривает сам себя, что “не надо упираться”. Еще как надо! Эта сила в нынешних условиях разделается с властью и страной не по технологиям 1991 года. Грядет большая и кровавая разборка. Она потянет за собой в пропасть смуты и власть, и страну. Еще есть те, кто готов поддержать готовность власти упираться. А власть, которая не хочет упираться — будет предоставлена своей участи. И да хранит ее… черт знает, кто захочет ее хранить в этом качестве.
      8. Совсем большая беда
      Совсем недавно по телевидению показывали новый и очень красивый фильм любимого мною Бергмана. Я выключил телевизор через двадцать минут. Ибо смотреть это было невозможно, скучно и незачем. А ведь, казалось бы, вечные темы жизни. Например, страдающая от потери ребенка мать. Унесла болезнь ребенка. А мать страдает. А мы переживаем. Ибо все любим детей, и все боимся их потерять. Чем не вечная тема? И что может здесь измениться? И как девальвировать такие переживания. Увы, оказывается, что девальвировать их вовсе не так уж и сложно.
      Давайте возьмем и опишем страдания коровы, потерявшей теленка. Или медведицы, потерявшей медвежонка. Снимем крупным планом на красивом фоне под соответствующую музыку. А затем спросим себя — а разница в чем? Нам сразу же возразят: для животных смерть — это данность, а для человека — проблема. Мать, отбрасывая все суетные вещи, ищет последнего ответа о встрече, отрицающей смерть.
      А на чем держится ответ этот, позвольте спросить?
      Нам ответят: на бессмертии души. А мы вновь, подобно случаю с Баткиным, спросим: на халяву? За что? За то, что бьет этих медведиц и медвежат человеческое животное себе на потребу? За то, что умело коров и телят хавает? За это никакого бессмертия души, как мы понимаем, даровано быть не может. А даровано оно человеку за то, что он человек. То есть, у человеческой матери существует некая несводимость к природному животному материнству. И несводимость эта в том, что мать человеческая может не только страдать от смерти самого дорогого для нее существа, но и послать это существо на смерть за нечто высшее, за ценность, которая оказывается для нее большей, чем жизнь любимого существа. За свободу, родину, веру — вопрос не в этом. Главное, что есть ценностное небо над головой. А значит, есть человек. А если нет этого неба, то нет и человека. Остаются “э-бе-ме”, йогурты, “дремлющие силы” и прочая ахинея.
      До тех пор, пока вся эта система гражданских, экзистенциально-личностных, социальных форм противостояния злу, форм удерживания человеческого бытия в его действительно человеческом качестве, существует и держит животное начало в узде, Бергман и все, что касается рафинированной человечности, что связано с темой фундаментального человеческого страдания,- имеет право на жизнь, на высокий культурный статус, на страстную заинтересованность ищущего и страдающего человечества. Но как только система рушится, как только из жизни и из культуры уходят Дон Карлос, Жанна Д’Арк или Александр Матросов, все бергмановское рафине теряет смысл и цену. А человечество, которое с упоением уплетало бергмановские пирожные, вновь алчет хлеба насущного — правды о самом себе и своем праве ходить с гордо поднятой головой.
      В России может реально обрушиться ценностное небо, опертое на гражданственность, способность к самопожертвованию, на умение ценить идеальное и руководствоваться этим идеальным в своей деятельности. Эти опоры держат государство и общество, не дают сработать на всю катушку силам распада. Долго ли эти опоры будут держать? Увы, их прочность оказалась беспрецедентно высокой, но не беспредельной. Опоры рушатся. И это чревато не только общероссийской, но и глобальной бедой. Больной вопрос современности вообще состоит в том, способен ли высокий гуманизм (не только светский, подчеркиваю, а гуманизм вообще) выстоять сегодня, после крушения коммунизма. Коммунизма — проклинаемого вчерашними коммунистическими сановниками. Коммунизма — такого, казалось, банального, но бывшего, как выяснилось, последним унивесальным ценностным небом светского человечества. Раскольников говорил: “Я не старуху убил, я себя убил”. Те, кто целил в коммунизм, попали не только в Россию. А вообще в гуманизм, в ценностное небо человечества индустриальной и постиндустриальной эпохи. В слово, которое в начале всего. Потому и нет слов, а есть пустое бекание-мекание. Потому и растерянность чудовищная, ибо ясно, что вновь придется жертвовать. Но не ясно, смогут ли — и за что.
      Так что не будем упрощать проблему. И рассказывать сказки про выход из кризиса. Всем человеческим, что есть еще в мекающих и бекающих — пусть осознают уровень беды, ответственность за нее и то, что… Что придется платить!
      9. И все-таки каков он — вкус платы?
      Книга Коржакова интересна тем, что сквозь все бытописание прорисовывается образ Бориса Ельцина как человека, умеющего платить за власть. Он заплатил за нее сполна. И это особенно очевидно рядом с оппозиционерами, которые, как шакалы около гибнущего медведя, хотят получить на халяву мертвую тушу.
      Экает Ельцин или мекает — мне все равно. А вот сумеет ли он востребовать в себе то начало, которое понимает, что такое “не на халяву”, что такое “вкус платы” — это для меня очень важно. То же касается и других действующих лиц. Наступает нелегкое время выбора. Сумеют востребовать в самих себе это базовое человеческое умение платить — мы, возможно, и выйдем из катастрофы при минимальных издержках. Не сумеют… Что ж, все равно выйдем и будем жить. Но эти — да будут прокляты.

КРЫЛЬЯ РОДИНЫ И РЕФОРМЫ ЕЛЬЦИНА

      Господин Ельцин посетил авиасалон в городе Жуковском. Посидел в кабинете фронтового истребителя МиГ-29. Поглядел, как машет ему крыльями пассажирский лайнер Ил-96. И сделал крупное открытие (цитирую по газете президентской администрации — “Российские вести”): “Тяжелое время авиационной промышленности в России прошло. Авиация не потеряла свои лучшие умы (на самом деле президент выразился изящнее — “мозги”) и коллективы, создала к настоящему времени совершенно новый парк машин, который конкурентоспособен на мировом рынке”.
      Над этим враньем Ельцина не постеснялась поиздеваться даже его любимая газета “Московский комсомолец”: “На смену тяжелому времени пришло катастрофическое”.
      Врал ли Ельцин в целях саморекламы (якобы под его чутким руководством не вся отечественная индустрия уничтожается) или по наивности выжившего из ума старика?
      На авиасалоне МАКС-97 были представлены воистину превосходные и действительно конкурентоспособные на мировом рынке российские самолеты и вертолеты. Унаследовав научно-технический потенциал СССР, Россия и сегодня лидирует по многим направлениям военной авиации. Модификации на основе Су-24, Су-25 и Су-27 едва ли не каждый год ставят в тупик мировых авиационных экспертов. Су-37 с управляемым вектором тяги прогремел на авиационных выставках 1996 года. Легкий, маневренный и высокоэффективный МиГ-29 является одним из наиболее популярных фронтовых истребителей 90-х годов. Проходящие сейчас модернизацию истребители повышают свою эффективность в 6 — 8 раз и становятся на порядок лучше зарубежных аналогов. Боевые вертолеты нового поколения Ка-50, Ка-52 и Ми-28 отвечают самым высоким требованиям сегодняшнего дня. Ряд российских разработок до сих пор не имеет аналогов в мире.
      Но на создание современного воздушного судна требуется, как правило, 10 — 20 лет. И стало быть, вся блиставшая в Жуковском летная техника родилась в проектах тогда, когда господин Ельцин был еще товарищем Ельциным и славил мудрость Леонида Ильича Брежнева.
      Явлению на свет авиатехники предшествуют предэскизное, эскизное и рабочее проектирование, изготовление макета и опытных образцов, наземные и летные испытания, а для гражданских лайнеров — еще и сертификация специальными национальными и международными органами. Каждый этап — это годы и годы.
      На авиасалоне-97 демонстрировались плоды дореформенной конструкторской мысли, воплощенной на дореформенных же производственных мощностях. А что принесли российскому авиастроительству реформы Ельцина?
      К началу 90-х годов в системе Министерства авиационной промышленности нашей страны насчитывалось свыше 400 предприятий, где работало более 2 миллионов человек. Минавиапром СССР являлся, по сути, самой крупной авиастроительной корпорацией в мире, лидирующей по всем показателям — по количеству, качеству и эффективности производства. Нашей технике принадлежала треть всех мировых рекордов в авиации. Ее покупали почти сто стран. Каждый рубль, вложенный в самолеты и вертолеты, приносил 10 долларов дохода.
      Так было. И что теперь? Подписание Ельциным беловежских соглашений лишило отечественный авиапром 15 процентов предприятий, вмиг оказавшихся за границей. Авиапром был именно единой компанией и первые сбои в его работе произошли после беловежского сговора. А затем он и сам приказал долго жить. С 1992 года реформаторы в России заставили авиапредприятия акционироваться, и в результате авиапром как монолитная корпорация распался. На его базе образовались несколько структур — АО “Союзавиапром”, АО “Авиадвигатель”, АО “Авиаприбор”, Российский авиационный торговый дом. То есть корпорация была раздроблена на разрозненные подразделения, не объединенные единым центром. Но кроме того, эти подразделения в связи с акционированием утратили право управлять отдельными предприятиями. Невозможно себе представить, чтобы правительство США заставило тот же “Боинг” упразднить дирекцию компании и дать каждому ее заводу самостоятельность. Наше же правительство, правительство реформ по отношению к авиапрому такое сделало. Зачем? Затем, чтобы авиапром — лидер мирового авиастроения исчез и не конкурировал с американскими и западноевропейскими авиакомпаниями. Сегодня во всем мире фирмы, разрабатывающие и производящие самолеты, объединяются в большие концерны. Это делается для совмещения усилий в борьбе с конкурентами, для распределения финансирования дорогостоящих проектов. Вот-вот закончится процесс слияния двух крупнейших американских производителей самолетов: “Боинга” и “Макдоннелл Дуглас”. Корпорации Франции, Англии, Германии убеждены, что, только аккумулировав общие ресурсы они способны оказывать сопротивление США в их стремлении покорить мировой рынок, и поэтому создают общеевропейский консорциум “Эрбас Индастри”. Российской же авиакосмической отрасли, разрубленной по живому на мелкие куски, приходится теперь заново восстанавливать нарушенные связи, что далеко не всегда удается. Препятствия, чинимые новоявленными границами и законами, не позволяют выйти на должный уровень кооперации с авиастроительными предприятиями стран СНГ. Департамент авиакосмической промышленности еще только разрабатывает концепцию объединения в единые комплексы серийных заводов и опытно-конструкторские бюро.
      Ликвидировав управляемость авиационной промышленности и разрушив связи между ее предприятиями, реформаторы заставили каждое из них выживать поодиночке. Как только Гайдар отпустил цены, стоимость авиабилетов вертикально взлетела вверх, и объемы пассажирских перевозок стали падать. Соответственно, стал падать и спрос на новые гражданские самолеты и двигатели. Возглавляемое реформаторами государство, в свою очередь, практически прекратило закупать для собственной армии военную авиатехнику. Что оставалось делать авиапредприятиям в ситуации, когда реформы лишили их внутреннего рынка сбыта? Правильно: ринуться на рынок внешний.
      Традиционные покупатели наших самолетов и вертолетов — страны Ближнего Востока, Центральной и Южной Америки, Юго-Восточной Азии и Восточной Европы в три первых года реформ Ельцина получили уникальный шанс заиметь высококлассную технику по дешевке. Реформы Ельцина дали авиапредприятиям свободу, но лишили средств к существованию. И они, чтобы хоть как-то жить, отдавали авиатехнику по ценам, назначенным посредниками, гнавшими ее за рубеж. Те авиалайнеры, которые прежде продавались за десятки миллионов долларов, спускались в пору реформ за несколько вагонов с ширпотребом, стоимостью около тысячи долларов. В результате традиционные покупатели запаслись авиатехникой впрок на несколько лет, и ныне берут только запчасти. Зачастую нас не пускают модернизировать самолеты нашего же производства.
      К моменту открытия в Жуковском авиасалона-97 в российской авиационной промышленности простаивали две трети ее мощностей. Авиастроение в России не просто бедствует — оно исчезает.
      Некоторые ограничения, которые в ходе реформ были введены на вывоз военной авиатехники, позволили сохранить спрос на наши истребители. На 550 миллионов долларов их купила Малайзия, на 3 миллиарда долларов — Китай. Заводы-изготовители на эти деньги могут худо-бедно несколько лет просуществовать. Но что дальше?
      Сейчас авиапредприятия России еще способны производить и производят конкурентоспособные на мировом рынке самолеты и вертолеты. Их полеты на авиасалоне в Жуковском и подвигли Ельцина на бредовую ложь о том, что “тяжелое время авиационной промышленность в России прошло”.
      Да, планируются поставки самолетов в Индию, ведутся переговоры с Филиппинами, Таиландом. Налаживаются контакты с Мьянмой, Бангладеш, Индонезией, Колумбией, Перу, Эквадором.
      Но внешний рынок здесь будет неуклонно сужаться, ибо иностранцы предпочитают покупать только надежную технику, то есть проверенную в широком использовании в стране-производителе. Наши же новые самолеты благодаря реформам Ельцина не покупаются и не используются в самой России. Это первое. И второе. Лет через десять нынешняя конкурентоспособная российская авиатехника морально устареет. А нищенствующие сейчас — благодаря тем же реформам — конструкторские бюро ничего взамен подготовить не сумеют.
      Газета президентской администрации “Российские вести” закончила свой репортаж о пребывании Ельцина на авиакосмическом салоне МАКС-97 слащавыми строчками: “Мощные и изящные крылатые машины, которые проносились над аэродромом в Жуковском, вызывали чувство гордости за наших конструкторов, авиастроителей, за наших мужественных и умелых летчиков, чувство гордости за нашу страну. Чтобы идти вперед, мы должны как можно чаще испытывать это очищающее чувство. Для этого не надо искать какую-то мифическую национальную идею. Надо просто каждому вложить в свое дело всю душу, самые яркие идеи. Только тогда мы достигнем мирового лидерства, которое сегодня дают передовые технологии, а не “передовая идеология”.
      Что тут сказать? Нам нет нужды достигать мирового лидерства в авиастроении. Мы делали и еще делаем лучшие в мире самолеты и вертолеты. Мы пока имеем и самые передовые авиационные технологии. Но мы, увы, имеем и реформатора-президента, который всей деятельностью своей истребляет Россию как великую авиационную державу.
      Впереди огромное, выцветшее, наполненное диким стрекотанием цикад пространство, переходящее в цепь зеленых подмосковных холмов. Там — далеко, в солнечном дрожащем мареве мерцает неподвижный игольчатый силуэт старинной колоколенки. Я нахожусь на закрытой территории Летно-исследовательского института имени Громова. Позади остались деревья, кирпичные административные корпуса, семейство древних отштукатуренных ангаров. Там трогательно умерла в тени наивная агитация ушедших эпох. Коммунистические фрески блекло светились за деревьями…
      А отсюда уже доступны взгляду странные гигантские пузыри лоснящихся разноцветных аэростатов, гряды новых округлых построек, колыхание выстроившихся в шеренгу государственных флагов разных стран. Там, по всей видимости, центр праздника, там, собственно, и раскинулся Третий международный авиационно-космический салон “МАКС -97”.
      Там вовсю идет праздник, сияет под солнцем чье-то коммерческое счастье, болтается на канате чудовищная надувная бутыль “Смирновъ”, а здесь, возле красных плакатов, прозябают всеми оставленные печальные, словно выброшенные на берег большие рыбы, забытые и облупившиеся старые советские самолеты — имперские трудяги, отслужившие свой срок “Яки” да “Илы”. Они не задействованы в празднике и лишь округлыми своими “мордами” чутко прислушиваются к этому, поначалу далекому, но неизменно нарастающему гулу, переходящему в страшный и триумфальный рев… Мгновенно, молниеносно над моей головой с обвальным грохотом пронеслась многотонная черная воздушная крепость — страшным, немыслимым, дьявольским винтом “ушла” вперед.
      * * *
      Толпы людей потоками, струями шествуют по взлетным полосам. Характерно одетые и глядящие исподлобья спецы; семейные пары, влекущие своих заинтересованных чад; праздно гуляющие барышни; рыскающие агенты фирм; какие-то важные персоны в непомерных пиджаках и с сотовыми телефонами в руках — все это двигается, смешивается и перемещается на плоскости открытых выставочных площадок. И у всех почти одинаковое, чуть вздернутое, немножко смешное и странное выражение лиц. Что значат эти лица? Почему одинаково — гоголем — смотрит и широконосый “новый русский” из “Росвооружения” и какая-то несчастная подмосковная девчушка, которую пропустил без билета служащий во внутренних войсках дядя? Что общего между их судьбами и характерами? Тайна эта раскрывается лишь тогда, когда и я наконец знакомлюсь с экспозицией. Рассматривая образцы русской современной военной техники, я вдруг чувствую на своем лице это особое “смешное” выражение. Понимаю — нечто рождается, поднимается в моей душе — почти забытое, утерянное, но, оказывается, такое ценное и нужное. Это чувство гордости за страну, за народ, за себя как часть целого. Того целого, что способно на прорыв, на движение вперед, на Победу.
      Страшные, черные, горбатые, словно монстры из фильмов ужасов, боевые вертолеты облеплены детьми. В трапециевидной кабине знаменитой “Черной акулы” копошатся цветные комочки. Слышны крики и смех: кто-то кого-то окликает по имени.
      Песья, рыцарская, жесткая форма “морды” К-50 контрастирует с обтекаемыми новейшими модификациями великолепных МИГов.
      Надежные, тяжелые стальные машины в то же время утонченны и хрупки. Они молчаливы, но что-то напряженное живет в этой оцепенелости форм. Как будто эти машины готовы сейчас же, прямо с детской площадки, круто ринуться в пыльные небеса и там, на километровой высоте, резвиться стальными дельфинами.
      Здесь же настоящий, летавший на орбиту первый и последний советский челнок “Буран”. Нет, это не муляж, выставленный ныне (как трофей) на посмешище и позор в московском Парке культуры, — это тот самый, способный на беспилотную посадку челнок, напичканный феноменальным оборудованием, созданный при помощи уникальных технологий, ценой потрясающих усилий и напряжений русской инженерной мысли.
      Народ любит “Буран”, воспринимает его как большого доброго кита, который не похож на агрессивно-угольчатый тип истребителей. Посетители подходят под крыло, трогают, гладят черное закопченное его брюхо, покрытое фарфоровым огнеупорным покрытием, заглядывают в чудовищный раструб реактивного сопла.
      Однако в уме вдруг рождается страх, что это и есть тот самый ресторан ”Буран” из Парка Культуры, и сейчас откроется дверца, оттуда вывалится какой-нибудь пьяный нэпман и закричит: “Лечу, в натуре!”
      Огромный Ан-70 с винтами, похожими на цветок кактуса, перекрывается еще более мощным аэробусом “Люфтганза”, который медленно ползет по “взлетке”, а за ним и под ним движется пестрая толпа, будто бы ведомая великаном-поводырем.
      Бесформенная “космическая” музыка несется из динамиков. Мимо меня пробегают съемочные группы телевидения и неспешно проходят летчики в темно-синих комбезах. Последние имеют здесь репутацию циркачей и небесных эквилибристов.
      На бетоне стоит перехватчик Су-27, который, как говорят, имеет двенадцать точек подвески ракет и способен поднять в небо десять тонн вооружения.
      В отдалении видны какие-то гражданские летающие “этажерки”, хитроумные дельтолеты, на которых, наверное, удобно летать на службу…
      Дольний суетливый праздник с музыкой, пивом, шарами, с бесконечной торговлей (торгуют журналами, рекламными проспектами, значками и хохломой), это — праздник живет и молится на небо. И как только раздается характерный зловещий свист, все моментально устремляют взоры вверх, хотя, казалось бы, в воздухе никто ничем не торгует.
      Вот неутомимые лопухи локаторов говорят уже о чем-то нездешнем, и вдруг из-за приземистых ангарных построек прямо на толпу пикирует стая зловещих черных стрекоз. Ас, по фамилии Бухарин, крутит, как хочет, неуклюжую с виду машину.
      А вот в небе целое звено… Начинается немыслимый танец — дерзко расходятся в воздухе бликующие своими округлыми рыбьими “брюхами” и “плавниками” Су-37. Они, суперманевренные, с изменяемым вектором тяги, совершают резкие и грозные развороты. Мощные сверкающие “Сушки” лихо уходят в вираж, и в зените, совершая головокружительную петлю, вдруг становятся похожими на перевернутые сталинские высотные дома со шпилем.
      Вот крутится вокруг своей оси, нарушая все естественные законы, великолепный МИГ-29. Пилот движением руки приветливо раскачивает идущую на взлет машину.
      — Пошел, пошел, — восторженно отзывается толпа.
      Самолет вертикально, “свечкой” набирая высоту, несется к престолу Всевышнего. И там, где-то в доступной лишь ему высшей точке, замирает…