.. - Неправда. Откуда ты знаешь? У нас все очень строго. - Значит, у вас тоталитарный режим, обязаловка. - А у вас что, в Замке? - У нас все основано на любви, - заявила Нина, - мы любим Королеву, и поэтому подчиняемся ей. - А мы любим наших родителей, наши семьи, - сказал я, - Родных, кто остался на Земле. И мы хотим туда. Если вам здесь нравится с Королевой - живите на здоровье, кто мешает. А нас отпустите. - Но вы темные... - Да почему мы темные? - Ну подумай сам. Вы пьете, у вас свободный секс, драки, ругательства как норма языка, вы убиваете, воруете, вы нарушаете все заповеди... - Мы ведем себя как все люди, - сказал я, - не лучше, и не хуже. Я, например, не пью и еще никого не убил в жизни. Люди все разные... есть хорошие, есть плохие. Так и мы. Если вы нас выпустите, на Земле ничего не изменится. Мы такие же, как и все люди. Неужели вы другие? - Да, - сказала девчонка, - у нас совсем другие отношения. Мы любим друг друга. Мы любим всех людей. - Если вы любите всех людей, то почему не любите нас? - А почему ты думаешь, что мы вас не любим? - удивилась Нина, - Мы и вас любим. - Почему тогда вы убиваете нас своим светом? Или ты не знаешь, что свет карроса убивает? - Знаю... но это убивает не свет, а ваша собственная тьма. - Это новости, - удивился я. - Поэтому я и говорю, что вы темные, - продолжала Нина, - каррос является лучшим доказательством. Человек может и не пить, не курить, быть святошей - а внутри абсолютно темным. Каррос проверяет всех. Если человек темный, свет карроса не сможет пройти через него. Ведь это божественный свет, и если в человеке много тьмы, каррос не поддержит свет Бога, а в луче чужого карроса эта тьма активизируется и причиняет боль.. чем больше боли, тем более темный человек. А светлый, чистый человек в луче карроса ничего не ощущает, он прозрачен для этих лучей. А вы все не выносите света... мы же стоим в свете лучей друг друга, и с нами ничего не происходит. - Это все теории, - Лерка подошла ближе, - Кто тебе это сказал? - Мой учитель... - Нина перевела взгляд на нее, - А ему - Королева. - Так вам Королева все, что угодно, может наплести, а вы поверите. Конечно, как же не поверить, вы же ее любите... Лерка выхватила из кармана каррос. - А вот сейчас мы посмотрим, какая я темная... Она надела каррос на руку. Всего-то навсего - ограненное яйцо горного хрусталя на системе ремешков. Нина молча и с любопытством наблюдала за ней... она, похоже, была убеждена, что ничего не произойдет. Лерка подняла руку так, как это делали адванты... и на поляну хлынул свет! Не лимонно-желтый, как был у Нины, а голубоватый... Яркий, чистый и сильный поток. - Ух ты, это здорово! - крикнула Лерка. И вдруг повернулась к Нине и направила луч на нее. Луч оказал обычное действие. Нина вжалась в землю, секунд пять она сдерживала крик, но потом завизжала... Лерка не убирала свет, губы ее были плотно сжаты. Слушать этот вопль было невыносимо. Я подошел сзади и ударил Лерку по руке. Каррос соскользнул с ее ладони. - Отстань от нее, - велел я, - Ты же видишь, она дура круглая... они просто ничего не понимают. Потом я подошел к Нине. Она возилась на брезенте, всхлипывая. Куда-то делась вся ее уверенность... Лицо пошло красными пятнами, насколько можно было различить в сумерках, в глазах застыла боль. - Вот это самое мы и испытываем, - сказал я тихо, - Понимаешь? Я был под карросом, Лерка тоже. - Но я не знала, - простонала Нина, - это... странно. Получается, что каждый... каждый может держать каррос... И этот свет... - Этот свет - твой собственный свет. Твоя правда и твоя чистота. У меня своя правда. У Лерки своя. Я могу обжечь тебя своей правдой... Только я не хотел этого делать. Потому что люди все одинаковы... нет темных, и нет светлых. И никто не может судить другого. И закрывать дорогу домой - тоже нельзя. Ты понимаешь это? Может быть, она и не выживет, подумал я. Надо было раньше Лерку остановить. Я медлил... мне, наверное, тоже захотелось, чтобы она почувствовала, что делала с другими. - Я не знала, - Нина говорила совсем тихо. Я понимал, как ей больно сейчас, и удивлялся ее выдержке - как она еще может говорить более-менее спокойно, Может, я не права... не знаю. Я жила на Земле, как все. Была студенткой... но мне хотелось чего-то необыкновенного, иного... любви, дружбы, настоящей жизни. Настоящих, чистых и сильных людей. И я встретила их... мне показалось, что встретила. Они такие... они чистые и сильные. Талантливые. Добрые. Они не такие, как все. Они не способны убивать, мучить, предавать. И они привели меня сюда и сказали, что подчиняются Королеве... и она - такая же, прекрасная, и внешне прекрасная, и внутренне. Ее невозможно не любить. Ее все любят. Каждое слово, которое она произносит - как награда. Разве же это не счастье, не единственное счастье в жизни - защищать такую Королеву. Мне сказали, что Королеве и Замку угрожает опасность... что вы, теппелы, хотите захватить Замок, убить Королеву и открыть дорогу на Землю. Потому что тогда для вас откроется дорога. Королева держит ее замкнутой. И на Землю вы будете нести тьму... потом мне показали каррос. Я не знала... я не понимала, что это так. Я не думала, что вы тоже можете держать каррос. Я даже не знала, что вы с Земли... получается, что нам лгали? Но кто, зачем? Зачем Королева станет нам врать? Для чего ей все это нужно? Или не ей? Кому-то еще? Я не понимаю... я никогда не понимала, почему нам не дают подробных объяснений о вас - кто вы такие, чего хотите. Темные, и все... неужели все так просто, и вы просто хотите вернуться домой? Господи, я не думала, что это так больно... - Но ведь ты видела, как люди кричали от боли, попав в луч? Ведь ты видела, что они не могли встать, и умирали... - Но нам сказали, что это убивает собственная тьма... - Значит, и в тебе много этой тьмы. - Значит, много, - прошептала Нина, - дайте попить. Я принес ей воды. Развязал руки - все равно она сейчас никуда не уйдет. Нина взяла кружку и напилась, потом со стоном упала на брезент. - Наверное, я такая же, как вы... я темная. Я принадлежу к вам на самом деле... но почему каррос... нам говорили, он работает только у светлого и чистого человека. - Он работает у сильного человека, - сказала Лерка с легким презрением. Нина мотала головой из стороны в сторону, как лошадь, отгоняющая муху. Я решил, что это она от боли, но по-видимому, эти качания имели смысл... - Я не верю вам, - сказала Нина, - Это неправда. Я не знаю, что вы сделали с карросом, и как добились этого. Может быть, он и правда какой-то другой... не так действует на самом деле. Но я не могу не верить в любовь... если бы вы были в Замке, если бы вы сидели с нами за столом, видели глаза Королевы. Я знаю, что я умру... но мне не страшно. Я хочу всегда смотреть в глаза Королевы... - она говорила все тише. - И значит, мы темные? - спросила Лерка. - Конечно, вы темные... моя боль говорит мне об этом. - А о чем говорит наша боль? - ехидно спросила Лерка. Нина не отвечала. - Оставь ее в покое, - сказал я, - Ты что не знаешь, ей не до того сейчас... и ты видишь - они ничего не видят, кроме Королевы... Королева - или весь остальной мир, все люди. Перед любовью к Королеве отступают все аргументы. - Королева - или Бог, - добавила Лерка. Я с удивлением посмотрел на нее. При чем тут вообще Бог? Сзади хрустнули ветки. Мы обернулись разом. Юра подошел к нам. - А где Виктор Иваныч? - поинтересовалась Лерка. Юра махнул рукой. - Он ждет на окраине поселка. Мы договорились, что я заберу вас, и двинемся оттуда другой дорогой.. а это что? - Ну как, вы успешно поговорили? - спросил я. - Успешно... пошли, по дороге расскажу. - А мы, вот видишь, взяли в плен адванта... Юра подошел к Нине, замершей на брезенте и не замечающей уже ничего вокруг боль, видимо, была слишком сильной. - Ага, - медленно сказал он, - Это, конечно, любопытно. - И каррос, - добавила Лерка, протянув ему магическое оружие, - Посмотри, я тоже умею... Она вытянула руку вперед, и свет упал на темную поляну. На этот раз Лерка не стала мучить Нину. - Дай сюда, - сказал Юра. Лерка отдала ему каррос. Юра разглядел его, потом размахнулся и зашвырнул глубоко в лес. - Не надо эту гадость, - сказал он, повернулся к Нине. - Да, интересно было бы побеседовать... - Мы уже поговорили, - сообщила Лерка. - Но все равно некогда, - резюмировал Юра. Он снял с плеча автомат. Я понял, что сейчас произойдет, непроизвольно стиснул зубы... Нина, кажется, ничего не замечала, погруженная в страдание... Юра прицелился, раздалась короткая очередь.
      - Помогите, - Юра поднял убитую, я негнущимися руками поддержал тело, мы сбросили его с брезента. Мое сердце колотилось гулко и быстро, как от пережитого кошмара. - Пошли, - велел Юра. - Может, закопать, - предложила вдруг Лерка. - Свои найдут, закопают... Собирайтесь, быстро! - рявкнул Юра.
      Через пять минут я уже спешил вслед за ним - мы шли по периметру поля к деревне. От быстрой ходьбы я немного успокоился. Я не мог разобраться в своих чувствах... почему все так сложно в жизни? Я понимал Юру, но мне было жалко и Нину... сам я не смог бы расстрелять девушку-адванта. В конце концов я бросил об этом думать. Виктор Иванович ждал нас у крайних домов, в кустарнике. Рядом к веткам были привязаны четыре низкорослых здешних лошадки. - Видите, каковы результаты переговоров, - похвастался Юра, - теперь с ветерком поедем... Все лошади были оседланы. Все это прекрасно, конечно, но ведь я никогда не ездил верхом. Юра стал навьючивать рюкзаки на лошадей. - По коням, - скомандовал он. Я подошел, неуклюже засунул ногу в стремя, вторую перекинул через седло. Кажется, сел... - Поедем потихоньку, - Юра оглянулся на нас, - Ну, тронули.
      6
      Мы ехали шагом, но к утру мне казалось, что сидеть уже не на чем... стерто было абсолютно все. Ночь прошла почти спокойно, ознаменовавшись лишь одним появлением адвантов, но мы быстро перешли на галоп и удрали от них. Эх, были бы у нас лошади постоянно... Насколько жизнь бы упростилась. К утру мы нашли подходящую ложбинку, заросшую лесом... Коням спутали ноги и пустили попастись. Сами уселись, расстелив брезент, завтракать. Меню было роскошное - испеченный только вчера черный хлеб, яйца вкрутую, сметана... деликатесы, что ни говори. Все-таки, положение разведчика имеет и свои преимущества. - Последний раз такие вещи я ел на Земле, - сказал я с набитым ртом. Юра посмотрел на меня. - Так рассказывайте... о чем вы беседовали с этой девицей? Лерка начала близко к тексту передавать содержание нашей беседы. Юра с Виктором Иванычем переглядывались то и дело. Выслушав все, Виктор Иванович сказал: - Да... это совпадает и с тем, что слышали мы. Значит, адванты действительно считают себя белыми магами, искренне думают, что они имеют право изменять окружающий мир... - Вот именно. Они вообще ничего не знают, не понимают. Даже не знают, что мы с Земли. - Я говорил со Скиром... дело в том, что в молодости он сам был адвантом. Слухи подтвердились. Он был адвантом, а потом ушел и до сих пор использует магию - он ведь вроде шамана в деревне. - Расскажите, пожалуйста, - попросил я, - Ведь нам нужно знать... на случай, если только один из нас всех доберется. И Виктор Иванович начал рассказ.
      Скир сначала отнесся к ним недоверчиво. В деревне не любили ни теппелов, ни адвантов. По разным причинам: теппелы (в основном, из анархических деревень, но даже и из Граничного, в неурожайные времена) ходили в деревню подворовывать продовольствие. Это случалось редко, но этого было уже достаточно, чтобы к теппелам относились с опаской. Адвантов же деревенские просто боялись. Нет, адванты не пробовали на них свое оружие. Чего не было, того не было. Но ведь все равно это страшно, мало ли что... Скир рассказал, что страх этот не был беспочвенным. Он знал этот Замок и Королеву уже лет сорок... оказывается, раньше здесь, на Побережье, было три деревни. И за горной цепью - несколько, те, что сейчас опустели. Происходило это так. В деревню приходили адванты. Их побаивались, им не доверяли, но они не применяли оружия, не трогали деревенских. Они действовали испытанными методами добром и любовью. Строили свою больницу, свою школу. Лекарства у них были и вправду неплохие, лучше, чем примитивные лекарства рыбаков. В школе они обучали всех детей, причем бесплатно. Но образовывали их них группы "светлячков", как они их называли, отбирая их по какому-то непонятному принципу... еще говорили, "этически одаренные дети". И этих детей уже обучали особо, так что к концу школы они становились магами. Даже не то, чтобы они владели какими-то особыми силами, заклинаниями... адванты и сами ничем, кроме карросов, не владели. Но вот сознание своей особенности, отличности от односельчан и от обычных, "этически неодаренных" детей, у этих ребят было. Они уже не могли участвовать в обычной жизни села, в обычной крестьянской работе. Рано или поздно они уходили в Замок и поселялись там. Но и другие, обычные дети, бывали заражены странными идеями адвантов. Они переставали обращать внимание на родителей, не хотели больше работать в поле или ходить в море за рыбой - зачем, ведь они умели читать, писать, рисовать, играть на музыкальных инструментах, и все эти способности требовали применения... и не находили его в грубой жизни села. Кто-то уплывал с торговцами искать счастье в дальних краях. Кто-то пытался организовать общины по примеру общины Замка... и всегда это кончалось крахом - поля приходили в запустение, земля переставала родить. Крестьяне пытались не пускать своих детей в школу. Но под молчаливым влиянием адвантов это становилось уже преступлением - им самим было стыдно закрывать детям путь к знаниям... все понятия в деревне переворачивались с ног на голову. Те, кто пытался жить по идеям адвантов - всеобщей любви - очень быстро срывались с этой любви на ненависть и обиды. Так происходило всегда. И деревни пустели... кто-то еще спасался бегством на Восток. Кто-то умирал или убивал друг друга. - Мы спрашивали Скира, почему так происходит... зачем Королеве нужна вся эта война? Если она знает, что мы пришли с Земли, почему она врет своим слугам, что мы темные жители Шести Островов... - И почему же? - А она не врет, сказал Скир. Она сама совершенно искренне считает, что мы темные... даже если мы пришли с Земли, мы - темные. Возможно, она сумасшедшая. Возможно, она общается с каким-то невидимым существом, которое сообщает ей эту информацию. Нельзя искать логику в действиях адвантов и их Королевы. В них нет житейского разума, понимания, логики, даже простой доброты нет. Они убеждены, что борются с тьмой - и что мы тьма. Королева изрекает истины, которые не требуют доказательств, потому что проходят через сердце. А кто знает, что пройдет через ее сердце в следующий раз? Какую информацию она получит, чему будет слепо верить? По сути - чему угодно. Ничто не может остановить человека, ослепленного любовью... ни чужое страдание, ни, тем более, свое собственное, ни смерть, ни слезинка ребенка, ни мучения близких людей, ни гибель целой страны... а объектом любви может стать все, что угодно, и никогда ты не разглядишь в объекте своей любви простой фарфоровой куклы. Твоя любовь раскрасит и оживит эту куклу так, что ты никогда не поверишь в ее несуществование. Мы спросили Скира, на что же надеется он. Ведь адванты уже давно пришли в его поселок, разрушают его. Его поселок ждет та же судьба, что и все остальные. - И что он ответил? Он ответил, что идти ему некуда, и что он надеется только на Милость Божью. А вот и самое главное. Королева магическим ключом замкнула ход на Землю. Пространство здесь как бы "дырявое", с Земли можно соскользнуть в Ладиорти, но подняться отсюда - только по специальной лестнице. Когда адванты проходят на Землю, они обращаются к Королеве и мысленно произносят заклинание. Один из путей заключается в том, чтобы выяснить это заклинание. Он абсолютно ненадежен. Можно каким-то образом захватить адванта и узнать у него заклинание, хотя бы под пыткой. Но так смогут пройти на Землю немногие, и Королева замкнет выход другими словами. Убить саму Королеву? Но раскроет ли это выход - вопрос... может быть, наоборот - некому будет раскрыть его. Может быть, это замкнет выход навсегда. Скир не знал этого. Захватить Замок? В любом случае надо попытаться это сделать. Это ослабит Королеву, лишит ее силы... Но беда в том, что открыть выход может только Королева. Даже никто из адвантов этого сделать не может. И сделать это можно только добровольно... то есть можно заставить, наверное, Королеву, это сделать. Хотя Скир с трудом представляет как. Ведь если Королева верит во что-то... например, в то, что нас нельзя пускать на Землю... она будет держаться за свою идею до конца. Она умрет, даже мучительной смертью, но нас не пропустит. Может быть, удастся ей объяснить, что мы - простые люди с Земли... но тоже сомнительно. Она не реагирует на слова, на логику, на аргументы. Ее ведет нечто большее. И это нечто явно не хочет, чтобы мы вернулись на Землю. - Так что же получается, вообще нет смысла штурмовать Замок? - воскликнул я. - Смысл есть, - ответил Юра, подумав, но какой смысл - так и не объяснил. Вместо этого сказал после некоторой паузы. - Ну как мы можем сейчас отказаться от штурма? Люди так ждали, так надеялись на это наступление... Все готовились, добывали золото. Сейчас уже караван готовят... все духом воспряли. И вдруг мы придем и скажем - остаемся на месте, на Землю все равно не попасть. - Но зачем же идти в наступление, если мы не попадем на Землю? - тихо спросила Лерка, - Тогда вообще никакого смысла нет... и жить смысла нет. Я, в общем, был согласен с ней. Слова Скира просто убили меня... если все адванты - такие фанатики, как Нина. А Королева - главный фанатик... Нину, может. еще удалось бы убедить. Ее ведь обманули, но она все же человек, остался же у нее человеческий здравый смысл. Побывала бы она у нас в поселке, увидела, что мы - нормальные люди, и согласилась бы с нами. Но Королева - она же, видимо, все знает и понимает, но из каких-то непонятных нечеловеческих соображений поступает вот так... и разве мы можем победить эти ее соображения? Никогда не удастся ее ни переубедить, ни сломить ее сопротивление. Только убить - но тогда путь на Землю вообще замкнется навсегда. - Скир хотел, чтобы мы в любом случае пошли в наступление, - сказал вдруг Виктор Иванович, - Он надеется на нас. Он говорит, это единственная возможность... Виктор Иванович помолчал. - И в любом случае, - закончил он уже тише, - если уж нам навсегда придется оставаться в Ладиорти, жить здесь... надо очистить землю от них. Мы не можем жить рядом с ними, они нам не дадут. Он замолчал. Я закончил мысленно - но говорить все это людям нельзя... иначе они просто не пойдут в наступление, потеряв надежду вернуться домой.
      Мы поговорили еще немного и стали укладываться спать.
      В субботу вечером всех наших четверых лошадок запрягли в повозку, и караван ушел вдоль горной цепи к морю. Мы с Женькой стояли и смотрели вслед уходящим. - Теперь уже скоро... Мы переглянулись. - Все, что угодно, - сказал Женька, - только бы солнце увидеть. Увидеть - и можно помирать. Мы двинулись назад, к Граничному. Опять начал моросить мелкий дождь. Я уже, кажется, привык, что голова постоянно мокрая, и в ботинках хлюпает... эти ботинки - мучение сплошное. Разъехались по швам: они же не рассчитаны на то, чтобы лазить в них по горам, ходить в походы, носить с раннего утра до позднего вечера. Но и выкинуть жалко... перейти на опорки или лапти, в которых большинство тут ходит. Последние мои земные ботиночки. Куртку я давно уже сбросил - холодновата. Ношу теперь местную "штормовку" слой пуха и овечьей шерсти, зашитый в холст, а поверх - непромокаемый брезент (его в достаточном количестве давно уже закупили у торговцев). Точно такие же штаны. В результате я стал такой же серо-черной вороной, как и все в Граничном. Удобная одежда... вот с обувью только проблемы - ничего лучше лаптей не изобрели. Был бы снег - можно было бы шить унты, но снега в Ладиорти не бывает. - Я пойду, ладно? - Женька виновато смотрел на меня. В последнее время у него завелся дружок - "проявился" парень, живущий в том же городке, что и Женька. Он что, считает, что я ревную? - Иди ради Бога... Женька свернул в переулок. Я шел теперь мимо лазарета... и вдруг мне захотелось увидеть Катю. Просто жутко захотелось. Такой она человек. На нее только посмотришь - и жить хочется. И еще мне хотелось ей рассказать про Нину... я вспоминаю ее последнее время, и меня мучает то, что я даже не видел ее смерти. Я не смог даже посмотреть на это. Да, я понимаю, что это было правильно. Но мне почему-то стало ее так жалко... может быть, не надо было знакомиться. Теперь такое ощущение, что убили мою знакомую девчонку, пусть дуру, пусть она враг, но... Нет, не буду я Кате рассказывать. Зачем ее загружать? Что у нее, больных мало?
      Я открыл дверь лазарета. В первой палате лежали и стонали двое пораженных... я прошел дальше. Больных у нас было двое - Виктор Иванович захворал все-таки после нашего похода, и семилетний Гришка опасно заболел пневмонией. Виктор Иванович спал, я не стал будить его, разумеется. Женщин больных, сколько я знал, у нас не было. Тем не менее, ширма, отделявшая женскую половину, слегка шевелилась. Как будто там был кто-то. Я остановился и громко позвал: - Катя! За ширмой заерзали. Мне стало как-то неудобно, я уже собрался выходить. Занавеска откинулась, и вышел Артем. Волосы его были встрепаны больше обычного, он застегивал верхнюю пуговицу рубашки (сохранил еще с Земли). - А, это ты... чего тебе? - недовольно спросил он. Я на некоторое время потерял дар речи. - Я к Кате... хотел спросить, может, помочь что-нибудь. Катя вынырнула из-за занавески - как всегда, свеженькая, аккуратно причесанная, в чистом холщовом платье. И какая-то особенно сияющая. Она подошла к Артему, взяла его под руку и прильнула щекой к его плечу. - Коленька, - она будто мурлыкала, я еще не видел ее такой... довольной, что ли, - Не надо ничего. Видишь, народу мало... Спасибо. - А... ладно, - выдавил я и бросился прочь. Как неудобно... надо же было так нарваться. Уже почти дойдя до дома, я наконец навел порядок в своих мыслях и понял главное, что меня тревожит - что же будет с Катей и Артемом на Земле... У Артема жена и ребенок. У Кати, я знал, осталось двое маленьких детей. Или на Земле между ними ничего не будет? Ладно, решил я, не мое это дело. Не мне, молодому ослу, туда лезть. Меня не касается... Я открыл дверь, вошел... дома был только дядя Леня. Я молча лег на койку. Завтра воскресенье... Я стал придумывать, чем бы заняться. Выбор, честно говоря, небольшой. Все приличные книги в библиотеке прочитаны. Гулять - холодно и дождливо... наверное, опять будем сидеть дома, в карты резаться... и надоели же эти карты. - Коля, - позвал дядя Леня. Голос его подрагивал - явно хватил уже своей браги, - ты спишь? - Нет. - Коль, а ты знаешь... сегодня у моего сына день рождения. Его Олежкой звали. - А сколько ему исполнилось? - спросил я из вежливости. - Ему... ему бы было двадцать один. А так - тринадцать... Я молчал, не понимая. - Он погиб у меня, Коля, когда ему было тринадцать лет, - сказал дядя Леня. Я снова ничего не ответил. Не представляю, что можно сказать человеку в таких случаях. - Он под КАМаз попал... Водитель молодой... желтый свет на светофоре был, мальчишка побежал, а тот хотел быстрее проскочить. Не заметил. Это все на моих глазах было, я сзади шел. - Водителя посадили? - спросил я. - Не... - дядя Леня махнул рукой, - я матери говорю... вот ему, считай, двадцать. Олежке бы через семь лет тоже двадцать было. Будем ему жизнь ломать? Ну и сказал, что Олежка был виноват, на красный побежал. - У вас ведь еще дети есть, - сказал я. - Еще дочка... да что, Коля, ты вот молодой еще. Не поймешь. Все равно ведь больно, когда свой сын...даже если бы их десять было. - Я понимаю. - Мать-то говорила, ну и пусть сидит, так ему и надо... так убивалась, Господи, так убивалась. И я думаю... знаешь, дома так пусто стало, бессмысленно, ничего не надо. Ведь тринадцать лет парня растили, столько сил приложили. А тут - удар, и нету его... - Да, - сказал я. У меня еще никто не умирал, и я просто не знал, что говорят в подобных случаях. - А с другой стороны... вот у соседей сын, ровесник Олежки. Подрос, и покатился по наклонной дорожке. Пьет, ворует... с компанией такой связался. Уже условная судимость... Может, еще и хуже. Нет! - перебил дядя Леня сам себя, Лучше пусть был бы плохим. Каким угодно - лишь бы только был. Странно, подумал я, почему дядя Леня раньше не говорил со мной так. И вообще о своих детях не рассказывал. Тихий такой алкоголик... мы думали, его ничего, кроме браги, давно уже и не волнует. - А дочке вашей сколько? - Дочке двадцать четыре. Уже внука родила, да я с ним и не понянчился... видишь, внуку-то уже должно быть два года. Зовут Мишкой, хороший такой парень.... вихор на макушке. Когда я исчез, ему всего месяц был. А зять у меня хирург-онколог. Дочка тоже в медицинском училась. Сейчас и не знаю... если бы я умер, им бы хоть пенсию платили, а так... не знаю прямо, что. - Ничего, мы скоро вернемся, - сказал я, глядя в потолок. Это у нас превратилось в заклинание: вернемся... вернемся. Дядя Леня замолчал. Я стал для развлечения вспоминать тексты всех песен, которые знал. Начал с Дольского... На песне "Господа офицеры" дверь открылась, просунулась голова Макса. - Эй, Коля! Не хочешь в клуб сходить? Там типа концерта намечается. А вы, дядя Леня? Дядя Леня, кряхтя, стал подниматься. Я тоже вскочил - хоть какое-то развлечение, лучше, чем ничего...
      В клубе (он же служил библиотекой - одна из самых больших хижин поселка) собралось уже достаточно много народа. Впереди освободили небольшое место под сцену, а дальше на расставленных поперек лавках (натащили, наверное, из всех хижин) сидели люди. Первые ряды занимали в основном женщины. Я поискал взглядом Катю - но ее не было. Конечно, с больными осталась... не бросит же она их. Артема тоже не было видно. Первыми на сцену выскочили трое девчонок, разукрашенных под ведьм, в цветастых платочках. Я их смутно знал - три подружки работали вместе в швейном цехе и вечно что-нибудь затевали, какие-то пьесы театральные ставили... Наверняка и идея концерта принадлежала им. Одну из них звали Ленка, другую Юлька, а третью я забыл как. Девчонки обнялись и громко, подвизгивая, запели а ля капелла, при этом танцуя наподобие кордебалета, песню бабок ежек из мультфильма "Летучий корабль".
      Растяни меха гармошка, Эх, играй наяривай! Пой частушки, бабка ежка, Пой не разговаривай!
      А дальше пошли куплеты уже про нашу жизнь, про Граничный... девчонки пели их по очереди, а остальные только подхватывали "Э-эх!", но часто окончание куплета тонуло в громовом хохоте зала...
      Как иду через мостки Хрясь, от них одни куски, Оттого у нас в Граничном Ни полена, ни доски.
      Приходите в швейный цех, Мы в цеху оденем всех, Как износятся наряды Так поставим вам заплаты.
      И так далее - про столовую, про Евген Палыча, про лейтенанта Машкова, про старателей... Девчонкам долго хлопали. Потом последовала всеми любимая песня "Ивасей"
      Приходи ко мне, Глафира, Я намаялся один. Приноси кусочек сыру, Мы вдвоем его съедим.
      Буду ждать желанной встречи Я у двери начеку, Приходи ко мне под вечер, Посидим, попьем чайку.
      Лучше быть сытым, чем голодным, Лучше жить в мире, чем в злобе. Лучше быть нужным, чем свободным, Это я знаю по себе.
      Потом они спели еще на "бис" любимую песню швейного цеха - "Рябину" на три голоса. Голоса, надо сказать, у них прекрасные. После девочек на сцену вышел Юра. Он надел свои "земные" вещи... будучи практичным человеком, Юра носил их лишь изредка, поэтому они довольно хорошо сохранились. Юра был во всем черном черная водолазка, брюки и даже ботинки, в отличие от моих, почти новенькие. Надо мне тоже на лапти переходить для повседневной носки... Надо же, почему-то некоторым Бог ничего не дает, как мне, например, а некоторым - все: и талант, и судьбу красивую, и силу, и вот даже внешность... Юра, оказывается, вдобавок ко всему еще и красавец, черная водолазка к нему очень подходит... волосы у него тоже черные, лежат красивой волной, смуглое правильное лицо, темные сверкающие глаза. Гитара висела у него через плечо. Юра наклонил голову и стал медленно перебирать струны. И голос у него замечательный... я поискал взглядом Лерку - вот млеет, наверное. Все-таки мы немного подружились после этого похода. Да и как не подружиться... Юра пел Розенбаума своего любимого, потом еще разных других авторов. Целый час пел, и все слушали, затаив дыхание... И подпевали:
      А на окне наличники, Гуляй да пой, станичники, Черны глаза в окошке том, Гуляй да пой, казачий Дон...
      Юра спел довольно много песен Высоцкого, и они шли прямо-таки на "ура!" Хотя Юрин голос и не походил на оригинал - это было не хриплое карканье, а вполне приличное пение, все же, на мой взгляд, получалось неплохо.
      Если друг оказался вдруг И не друг, и не враг, а так, Если сразу не разберешь, Плох он или хорош, Парня в горы тяни, рискни, Не бросай одного его, Пусть он в связке одной с тобой, Там поймешь, кто такой...
      Наконец Юра выдохся, и на сцену вышел наш второй гитарист. У нас, как я уже говорил, на поселок - две гитары. Но у Юры шестиструнка, а у Бориса Михайлыча семи... После красавца Юры Борис Михайлович выглядел как-то непритязательно. На Земле, вероятно, он был обладателем солидного брюшка... здесь брюшко пообвисло, но все равно Борис Михайлович - маленький, в очках, какой-то весь кругленький и уютный - выглядел немного смешно на сцене. Он сел на подставленный табурет и стал настраивать гитару. При этом он зачем-то шевелил толстыми губами. Я смотрел на него и вспоминал, что он бросился под каррос, чтобы вытащить Алешку... Никогда не угадаешь, что у человека внутри. Впрочем, Юра вот красавец - но тоже я ни разу не видел, чтобы он струсил, чтобы бросил товарища. Жизнь - это очень сложная штука, философски подумал я и стал слушать. Борис Михайлович при своей будничной внешности был обладателем довольно неплохого голоса... баритон, что ли... или тенор, только низкий. Играл он очень хорошо, не просто аккомпанировал, но играл мелодию. Начал он со своей любимой песни "Раскинулось море широко". Песня была грустная и долгая, и все как-то пригорюнились. Потом Борис Михайлович подумал и запел:
      С берез неслышен, невесом Слетает желтый лист. Старинный вальс "Осенний сон" Играет гармонист. Вздыхают, жалуясь, басы, И словно в забытьи Сидят и слушают бойцы, Товарищи мои...
      Эта песня словно всколыхнула всех. Второй куплет пели уже все вместе - кто не знал слов, подвывал просто так.
      ... и каждый думал о своей, Припомнив ту весну, И каждый знал - дорога к ней Ведет через войну! Пусть свет и радость прежних встреч Нам светят в трудный час, А коль придется в землю лечь, Так это ж только раз... Но пусть и смерть в огне, в дыму Бойца не устрашит, И что положено кому, Пусть каждый совершит. Так что ж, друзья, коль наш черед, Да будет сталь крепка! Пусть наше сердце не замрет, Не задрожит рука. Настал черед, пришла пора, Вперед, друзья, вперед За все, чем жили мы вчера, За все, что завтра ждет!