К семи утра надпись была смыта бензином, к счастью, свежая краска не оставила следов. Предварительно криминалист снял со стены отпечатки пальцев. Но ведь не брать же пальчики у всего квенсена - да еще и у гэйн-вэлар. Одних квиссанов две с половиной тысячи. Старших, думал Керш, можно исключить. Никто с третьего или четвертого курса такого не напишет. Да кто вообще мог дойти до такого? И как? Ощущение полной потери контроля - будто пол из-под ног выбили. Керш не злился. Ему было просто страшно. Страшно за этого маленького квиссана, о котором он еще не знал ничего - так же, как бывает страшно, когда они идут на боевую операцию.
      Страшно за себя и за весь квенсен. Но что делать - надо было работать. Надо было решить проблему с транспортом на завтра, потому что грузовик ремонтировался, и везти продукты из Ланса было не на чем. Надо было просмотреть очередной рапорт преподавательницы литературы иль Нуш, потому что сегодня она опять напросилась на прием. Жаловаться, вестимо, на бездуховность и пошлость квиссанов. Надо было поговорить с Аскином, заместителем по боевой части, о распределении постов до Рождества.
      К девяти часам Керш разобрался с частью дел и закрыл дверь в свой кабинет, предупредив секретаршу Рени, что ему нужна четверть часа, и тревожить его можно только в случае дарайского прорыва или землетрясения.
      Оставшись наконец в одиночестве, директор квенсена сел за стол и положил перед собой чистый лист бумаги.
      Затем он старательно выдавил из себя мысль, что Шкар иль Риш уже знает о событии - говорил с криминалистом. И что сейчас наблюдатель Верса явится к нему. И придется с ним говорить. Керш выдавил эту мысль, как чирей и старательно размазюкал ее по воображаемой стенке.
      Надо думать. Просто думать. Все не может быть так страшно.
      Он разделил лист на четыре части. Две из них медленно заштриховал карандашом. Третий и четвертый курс - ни один из ребят не пойдет на такое. Ни у кого не зародится такая мысль.
      Есть еще гэйн-вэлар, есть обслуживающий персонал и преподаватели, но это не работа взрослого человека. Это колоссальная глупость, на которую взрослый просто не способен.
      Надо исключить и мысль о диверсии. Дарайцы могут, конечно, прорваться сквозь посты, могут пройти и одиночки. В квенсен входы охраняются, но дарайцы могли каким-то образом открыть новые врата. Но уж попав сюда, дараец тоже не станет заниматься такой ерундой, к тому же - совершенно бесполезной.
      Значит, дети. Керш нарисовал красивую, четкую цифру 1. Первый курс. Осень. Заморенные, измученные детки, только что привезенные в квенсен, ни минуты свободного времени, тренировки, зачеты, перезачеты… Предположим, юный бунтарь стал таковым еще в тоорсене, в общей школе. Но тогда он не попал бы сюда. Даже очень талантливого ребенка не направят в квенсен, если есть сомнение в его лояльности Дейтросу. Очень талантливого… лояльность… Керш почувствовал, что нащупал какую-то ниточку.
      Нет, даже юный бунтарь не начнет вести себя так именно на первом курсе. Или он начал бы свои выступления и обратил бы на себя внимание с самого начала - но таких среди нынешних новичков нет. Но сейчас, в самый разгар тяжелейшего в квенсене первого семестра… Нет. Керш решительно заштриховал и первый отсек.
      Значит, остается второй курс. Дети еще не нюхали пороха, еще не знают, что почем - но уже освоились в квенсене и чувствуют себя своими. Да, это реально. И значит, круг поисков сузился до шестисот человек. Много, но уже лучше.
      Керш напрягся. Он попытался вспомнить все, что знал о второкурсниках. Немного, конечно. Большинство он помнил в лицо, но вот обстоятельства жизни, родители, еще какие-то детали - это было уже слишком сложно.
      Думай, хессин, думай, сказал он себе. Надо найти их очень быстро. Чем быстрее, тем лучше. Хорошо бы найти еще до того, как появится иль Риш.
      Он перебирал в памяти детей, одного за другим, и в какой-то момент в мозгу щелкнуло. Он вспомнил.
      Дана иль Кон. Ее родительского имени он не помнил. Зато хорошо помнил лицо - такие запоминаются. Очень талантливая скрипачка. Играла на каких-то праздниках соло. Маленькая такая. У нее еще очень высокий коэффициент сродства. И отец, расстрелянный в Версе за ересь.
      Керш щелкнул клавишей селектора.
      — Рени? Хету иль Лав ко мне. Немедленно.
 
      Меро выслушала его молча. Слегка побледнела. Видимо, она понимала все так же хорошо, как и он. Все поняла с полуслова. С Меро всегда было приятно работать.
      — У тебя есть девочка, Дана. Как ты считаешь, могла ли она…
      Меро помолчала.
      — Трудно сказать, хессин. Я не могу такого представить. Но с другой стороны…
      — Как вообще отношения в сене?
      — Плохо, хессин, - без обиняков сказала Меро, - один из худших сенов, которые у меня были. Есть аутсайдеры. Дана, кстати, одна из них. Я слежу, чтобы не было крайностей, но до третьего курса… - она покачала головой.
      — У девочки есть друзья?
      — Да. Ивенна. Тоже одна из… практически ее травят. В последнее время меньше. Но вражда есть все равно.
      — Меро, - сказал Керш мягко, - прошу тебя, проверь этих девочек. В спальне посмотри, узнай, где они проводят свободное время. И сделай это очень быстро. Прямо сейчас. И еще - я сейчас подошлю к твоим детям криминалиста, он возьмет пальчики у всех. На всякий пожарный.
      Через полчаса результат работы криминалиста лежал у него на столе. Отпечатки пальцев со стены принадлежали Ивенне иль Кон, девочке из сена Меро. Вроде бы совершенно благополучной и благонадежной подруге Даны иль Кон. Отпечатков самой Даны - и вообще каких-либо других - не нашли.
      Керш смотрел на листы, лежащие перед ним, на дело Ивенны и тупо пытался сообразить, что же со всем этим теперь делать. Вспыхнул глазок селектора.
      — Хессин, к вам зеннор иль Риш.
      — Пожалуйста, просите, - Керш бросил дело Ивенны поверх листов с отпечатками. Наблюдатель Верса в форме с нашивками зеннора, с символом Верса - крестом в круге, вошел в кабинет. Керш был выше по званию, но наблюдатели Верса пользовались особыми привилегиями. Иль Риш мог держаться с ним как равный. Керш подавил в себе неприязнь.
      Наблюдатели Верса - особые люди. Никто их не любит, функции, которые они выполняют, никому не доставляют радости. И все же вменяемый наблюдатель - большое счастье для его подопечных. В прошлом году у Керша был наблюдатель иль Керен - милый пожилой человек, со свойственными его возрасту мудростью и благодушием, основную свою функцию он видел в том, чтобы время от времени проводить с квиссанами политзанятия и трепаться с преподавателями по душам. Иль Керен был даже неплохим психологом, его любили, с ним охотно делились проблемами. Несколько сомнительных случаев, когда квиссаны оказывались во время боевой операции в непонятном положении, иль Керен разрешил с таким тактом и спокойствием, что умудрился никого не обидеть. Но иль Керен ушел на покой. И вместо него прислали этого. С оттопыренными ушами. Коротко стриженного. С непреклонным взглядом. Дело не в этом, конечно, подумал Керш. Если бы иль Риш был нормальным человеком… если бы он не смотрел на квенсен как на рассадник врагов, которых надо только разоблачить. И если бы сейчас на его крючконосом лице не светилось почти откровенное торжество…
      — Садитесь, хессин, - пригласил Керш, - я думаю, вы уже в курсе дела.
      — Да, я уже в курсе дела, - иль Риш присел на стул, - и хотел поинтересоваться, каким образом вы собираетесь выявлять дарайскую агентуру.
      Керша внутренне передернуло, но лицо осталось совершенно спокойным.
      — Я не думаю, хессин, что это действовали дарайские агенты. Видите ли, для любого взрослого человека, хоть сколько-нибудь соображающего, это слишком уж бессмысленное действие. Я уверен, что это обычная детская выходка. Да, что для нас неприятно, имеющая политическую окраску. И конечно, мы обязаны принять очень серьезные меры.
      — Ваша ошибка, - холодно произнес наблюдатель, - в том, что вы считаете своих подчиненных детьми. Но это не дети. Это квиссаны. Им доверено боевое оружие, они обучены выходить в Медиану и ориентироваться в ней. Поэтому отношение к ним должно быть другим. Но это все философия. Ваши ошибки и ваше соответствие должности в связи с этим происшествием будет рассматриваться отдельно. Меня сейчас интересует, есть ли у вас план действий. Какие воспитательные меры вы намерены применить ко всему квенсену, и как выявить тех, кто это сделал…
      Керш внимательно смотрел ему в глаза. Надо же, думал он, а ведь до сих пор не пришла в голову даже мысль, что это и для меня может иметь последствия. Причем серьезные. И уж наверняка для Меро. Это плохо. Но сейчас не это главное.
      — Что касается воспитательных мер, - сказал он, - то я не вижу в них никакого смысла, так как надпись никто не видел, а излишнее привлечение внимания квиссанов к этому вопросу принесет только вред. А выявить нарушителя нам уже удалось.
      Он поднял дело Ивенны, бросил папку на угол стола, где сидел иль Риш. Тот слегка поднял брови, прочитав титульный лист.
      — Вы уверены?
      — Абсолютно. Отпечатки пальцев… К сожалению, других найти не удалось. Скорее всего, девочка и была одна. Я говорил с ее куратором. Девочка - аутсайдер, у нее нет подруг в сене, она полностью одинока…
      Керш поймал себя на почти автоматической лжи. Почему он сказал это? Дана иль Кон почти наверняка участвовала в этом деле. И на это нельзя смотреть сквозь пальцы. Более того, именно участие Даны особенно вызывает опасения, у нее, в отличие от Ивенны, есть прямой повод ненавидеть Верс и верить в перлы дарайской пропаганды. Но только не этот… чем меньше этот тип будет знать, тем лучше для всех. А он, директор, не обязан знать детали отношений каждого квиссана с товарищами.
      — Все это лирика, - пренебрежительно сказал иль Риш. Он выглядел слегка разочарованным - ну ясно, хотелось поймать хотя бы преступную группу здоровенных парней с четвертого курса, а тут - одна из младших девочек. Как будто это не ясно уже по почерку дела, - Где сейчас находится эта девушка?
      — Она на занятиях. Я узнал об этом только что и собирался как раз послать за ней.
 
      Ивенну привели через четверть часа.
      Керш помнил девочку, но очень смутно. Так, одна из сотен малышей. Впрочем, уже не такая малышка. Тринадцать лет. Конвоировали ее двое парней из дежурного сена четвертого курса. Девочка была невысокая, плотненькая. Темные волосы и глаза. Слегка неуклюжая на вид, ничего особенного. Она вся сжалась, карие глаза поблескивали дерзко, хотя больше похоже на взгляд затравленного кролика, которому нечего терять. Керш видел, что девочка напугана. И напугана очень сильно. Что она едва на ногах держится от страха. Если сейчас прикрикнуть или надавить, она впадет в истерику.
      Поэты несчастные, злобно подумал Керш. Детский сад. Бойцы. Лучше уж пусть снимут с поста. Пойду рядовым в боевую часть, и то лучше, чем сопли вытирать этим деткам.
      Куда проще с гэйн-вэлар. Никаких интеллигентских рефлексий, никаких экстравагантных заумных выходок, разве что простые курсантские шалости. Какого дьявола гэйнами могут стать только вот такие чувствительные идиотки…
      — Дежурным спасибо, выйдите и ждите в секретарской, - сказал Керш. Когда парни вышли, он обратился к девочке. Истерики были совершенно нежелательны, поэтому говорил Керш сухо, но очень спокойно и даже мягко.
      — Квисса, сегодня ночью вы сделали надпись в учебном корпусе на стене. Вы знаете, о чем я говорю?
      Девочка молча кивнула. И то хлеб, подумал Керш.
      — Я рад, что вы признаете свое участие в этом деле, - сказал он, - поскольку оно неопровержимо доказано. Теперь я хочу услышать от вас следующее. Во-первых, кто, кроме вас, участвовал в этом. Во-вторых, откуда вы взяли идеи, которые там были высказаны. В-третьих, почему вы это сделали.
      Сухая деловая речь произвела на девочку положительное действие. Она выпрямилась.
      — Со мной не было никого, хессин. Это я. Сама. Только я. И это ниоткуда… я думала… и поняла. А почему… - она умолкла, видимо, не решаясь высказать в глаза взрослым свои завиральные идеи. И хорошо, подумал Керш. Хорошо, что она боится - поскольку здесь сидит иль Риш. Иначе стоило бы ее разговорить.
      — Вы понимаете, что то, что вы сделали, квалифицируется как вражеская диверсия? Пусть информационного характера? - спросил он. Девочка чуть вздрогнула. Промолчала.
      — Я вижу, что вы этого не понимаете. И вероятно, не думали, когда делали это. Это не шутки, Ивенна, - сказал он. Иль Риш заерзал на своем стуле и произнес слегка торжественно, и снова от его тона Керша покоробило - наблюдатель будто радовался происшедшему.
      — В Версе у тебя будет возможность все понять и осознать.
      К сожалению, некоторые наблюдатели Верса видят свою задачу не в информационной помощи и поддержке гэйнов, а в отлавливании врагов, подумал Керш. Им бы лучше пойти в гэйн-вэлар с такой воинственностью. Нет, был один период, когда им чуть ли не план спускали сверху по количеству разоблаченных шпионов, но длился он недолго, давно, и пора бы уже забыть эти замашки…
      У девочки чуть расширились глаза. Она не предполагала, что за дело возьмется Верс? Или предполагала, но все же реальность оказалась слишком страшной?
      Такие вещи, - продолжил иль Риш, - не делаются сами по себе. Тебе кто-то подсказал эту мысль. Ты прочитала об этом. Кто-то дал тебе книгу или листовку. Не так ли?
      — Нет, - хрипло ответила Ивенна, - я сама.
      — На первом курсе тебе это не приходило в голову. Ты вдруг решила сейчас заняться антигосударственной деятельностью. Значит, на каникулах ты встречалась с кем-то. Мы проверим твоих родителей, - продолжал наблюдатель. Керш увидел, как в глазах девочки появился теперь уже настоящий, вполне конкретный ужас.
      — Нет, - сказала Ивенна, - это не на каникулах… нет. Это… я правда прочитала книгу. Называется "Письмо незнакомому брату". Я нашла ее в лесу.
      — Где эта книга теперь? - поинтересовался иль Риш.
      — Я выбросила ее потом. Побоялась держать… это же запрещено.
      — Ты обязана была ее сдать в Верс или куратору, - напомнил Керш. Ивик посмотрела на него и кивнула.
      — Где ты выбросила книгу - опять в лесу? - спросил директор.
      — Нет, я ее… в мусор. Завернула в бумагу и в мусор. Вот тогда я… я поняла…
      Идиотка, давай, расскажи, что ты там еще поняла, злобно подумал Керш. И перебил.
      — Это отвратительный поступок, недостойный гэйна. И тем более то, что ты сделала теперь. Ты понимаешь, какие последствия будут для тебя, для твоих близких, для твоих преподавателей? Ты понимаешь, что сделала?
      Ивенна взглянула на него с некоторой героической гордостью.
      — Но я не могу иначе.
      — Ты не можешь? - усмехнулся Керш, - а ты посмотри на это с другой стороны, Ивенна. Просто посмотри и подумай. Сотни тысяч гэйнов защищают Дейтрос. Каждый из них в любой момент может перейти на сторону дарайцев - ничего сложного в этом нет. Но они остаются здесь, каждый день рискуют своей жизнью. Рабы, о которых ты там написала, не могут уйти от хозяина. Так было в Дейтросе до того, как появилась Благая Весть. Гэйны свободны. Никто их не держит. Но все они живут в наших условиях, и защищают Дейтрос, и если надо, отдают свою жизнь. И попав в плен, умирают под пытками, но не переходят на сторону противника. Да, предатели есть, но их очень немного. И что, скажи мне, Ивенна, все эти люди - идиоты? Все мы идиоты, трусы, рабы - и только тебе в голову пришла светлая и правильная мысль, и ты решила наставить нас всех на путь истинный?
      Девочка все-таки заплакала. Рукавом стала размазывать слезы по лицу, явно стесняясь этого. Но спорить она не собиралась, и это было прекрасно.
      — Скажи, ты считаешь, что мы все ошибаемся, и только ты права?
      Ивенна всхлипывала и видимо, не собиралась отвечать.
      — Конечно, она так считает, - вступил иль Риш, - это очевидно. Но в Версе мы все выясним. И где ты взяла книгу, и кто участвовал в этом деле, кроме тебя. Ни одному твоему слову нельзя верить. Просто так подобные вещи не делаются. Наверняка в квенсене существует преступная организация. И она будет выявлена. Единственное, иль Кон, что может тебе еще помочь, это честно и искренне рассказать обо всем. Сразу. Если у меня будет больше материала, я смогу сделать так, чтобы на тебя не заводили дело, чтобы ты не была осуждена, возможно, и допросы в Версе не понадобятся. Ну а если ты уже здесь и сейчас собираешься играть в молчанку, то продолжить разговор придется там.
      Какой болван, устало подумал Керш. Он же совсем не чувствует человека. Неужели он когда-либо вел допросы? Ведь это же тупость невероятная. У девочки сразу высохли слезы. Эта маленькая идиотка готовилась к роли мученицы, и болван из Верса ей сейчас подыгрывает. Даже глаза заблестели. Конечно, она готова умереть смертью храбрых и даже пойти на допросы в Версе, чтобы защитить тот бред, который считает самой что ни на есть истиной.
      — Мне больше нечего сказать.
      — Напрасно, иль Кон, напрасно! В Версе с тобой будут говорить иначе. У нас стопроцентная раскрываемость. Если ты думаешь, что следователя в Версе можно водить за нос, ты глубоко ошибаешься, - презрительно продолжал иль Риш, - у нас и любой взрослый мужчина расскажет все,что нужно. А ты думаешь, что сможешь и дальше вести себя так?
      — Я попробую, - тихо, но твердо сказала Ивик. Керш едва не застонал.
      — Объясни мне, - сказал он, - зачем тебе все это нужно? Ты считаешь себя лучше других?
      Ему чуть удалось сбить с девочки спесь. Она заморгала было и хотела ответить, но иль Риш снова вмешался.
      — И по поводу твоих родителей. В любом случае, если я не услышу твоего искреннего раскаяния и полного признания во всем, они тоже будут арестованы, потому что мы не можем допустить распространения дарайских идей, а родители не могут не быть в курсе всего этого.
      Ивик заметно побледнела. Керш подумал, что она может сейчас и в обморок хлопнуться. Но девочка сжала губы и покачала головой.
      — Родители ничего не знают. Я сама… Я уже все рассказала.
      — Знают они или не знают, но они воспитали в своей семье врага. Следовательно, меры по отношению к ним будут приняты. Все зависит от того, будешь ли ты сама вести себя как враг или как заблуждающийся член нашего общества, который раскаивается в своем поведении.
      — Я ваш враг, - очень тихо сказала Ивенна после некоторого молчания. Керш сжал под столом кулаки.
      И вдруг понял, что девочка ему нравится.
      Вот что, - сказал он Ивенне деловито, взглянув на иль Риша, - сейчас ты отправишься в дисциплинарное помещение. Твоя судьба будет решена позже. Мы все обсудим, а ты должна хорошо обдумать, с кем ты, и кто и что тебе дороже - твоя Родина, те, кто тебя вырастил, воспитал и дал тебе все, те, кто за тебя умирал, или твои какие-то идеи и чужие тебе люди. Я советую тебе помолиться и направлю к тебе кого-нибудь из священников.
      Он нажал кнопку селектора, чтобы вызвать дежурных.
 
      Он постарался отделаться от иль Риша как можно скорее. Потом позвонил в Верс и договорился о времени беседы - завтра с утра - с хессином местного отделения идеологической борьбы и контрразведки.
      Не все же в Версе такие идиоты, как иль Риш. Стаффина иль Каррея Керш знал не очень хорошо, но у него сложилось впечатление о контрразведчике как очень хорошем профессионале.
      Иль Ришу пока удалось объяснить, что он, директор, имеет право на собственное расследование в течение по крайней мере трех дней.
      В полдень снова пришла Меро. С грязным полиэтиленовым пакетом в руках. В пакете обнаружились - брошюра дарайского производства "Письмо незнакомому брату", каталог фирмы "Источник" и альбом с фотографиями, принадлежащий, очевидно, Дане иль Кон, где были ее детские снимки и множество фотографий ее отца. Сам по себе альбом, конечно же, не был криминалом, однако то, что девочка хранила его не у себя в тумбочке, а в таком соседстве - говорило о многом.
      Меро выглядела бледной, почти больной. Была страшно расстроена.
      Она тем временем оперативно и незаметно провела собственное расследование. Путем осторожных расспросов квиссанов поодиночке ей удалось выяснить, что Дана и Ивенна, близкие подруги, нередко уединялись на чердаке тренты. Раньше с ними ходила Ашен, но с этого года она практически перестала дружить с девочками. Так что скорее всего, Ашен можно исключить из подозрений. А вот Ивенна и Дана, как показал обыск чердака, хранили там эти вещи.
      Керш молча смотрел на первую фотографию альбома. Еще молодой темноволосый хойта в белом хабите обнимает за плечи Дану. Маленькую девчонку. Она и сейчас не слишком изменилась. Самая маленькая, миниатюрная, хрупкая. С огромными глубокими черными глазами. Как же мы все-таки ошиблись, подумал Керш.
      Но в Версе… В Версе людей просто ломают. Умные следователи и психологи попадаются редко. Конечно, там и из гордой Ивенны вытянут всю правду - впрочем, той правды не так уж и много. И Дану… а ведь ей жить дальше. Так или иначе, гэйной или еще кем-то - но у нее впереди вся жизнь. Музыка, семья, дети. А после Верса - что от девчонок останется после Верса? В психическом смысле. В человеческом. Их жизнь только началась. Единственная сделанная глупость - и всю жизнь оставаться сломанным? Да, иногда это неизбежно, иногда необходимо, но в этом случае…
      Керш смотрел на фотографию несколько секунд и принял решение.
      — Меро, спасибо. Эти вещи оставь здесь. Дане ничего не говорить. Наблюдать за ее поведением. Никто ничего не должен больше знать. В отношении Ивенны сену объявить, что она наказана за грубое нарушение дисциплины. И вот что еще. Если тебя спросят о том, что было обнаружено в пакете - не говори ни слова об альбоме Даны.
 
      Едва Меро вышла, директор вытащил из пакета альбом. Подошел к камину, присел на корточки. Дрова лежали там с позавчерашнего дня - не успели прогореть, пришлось уйти и погасить огонь. Керш чиркнул зажигалкой. Веселый огонек заплясал в печной утробе. Потянуло дымом.
      Хорошо, что день сегодня такой промозглый.
      Фотографии горели хорошо, быстро, сворачиваясь в черные трубочки. Директор бросил в огонь и сам альбом. Добавил бумаги из корзины - пусть разгорится получше.
      Затем он сел за стол и набрал телефонный номер.
      — Соедините меня, пожалуйста, с шеманом иль Роем.
      Он не ожидал быстрой удачи, но абонент, как ни странно, оказался на месте.
      — Шеман иль Рой у телефона, - произнес знакомый глуховатый голос.
      — Хэй, Стриж, - сказал директор, - это я.
      — Хэй, - отозвался Эльгеро иль Рой, командир шематы Тримы, - что у тебя стряслось, Туча?
      — Хорошего мало, Эль.
      Директор быстро и коротко изложил другу суть дела. Брат по сену иль Рой слушал его очень внимательно. Только сейчас Керш осознал, что дочка Эльгеро не то, что учится в одном сене, но даже и дружила, по крайней мере, раньше, с этими обормотками. Ашен он, конечно, хорошо знал и помнил. Ашен не способна на такую гадость. Хорошая девочка, просто на редкость. И Эльгеро бы знал, если бы что-то у нее в голове перещелкнуло. Эльгеро бы узнал первым.
      Тем более, ему нужно знать сейчас. Неизвестно, как далеко продвинется усердие иль Риша.
      — Вот как, - ошеломленно сказал Эльгеро, выслушав, - а ведь эта Дана у нас гостила в прошлом году. Такая милая девочка. На скрипке прекрасно играет. И вторую я помню. Но как я понял, сейчас Ашен больше общается со своим другом с четвертого… Знаешь, крышу уже начинает сносить в этом возрасте. Любовь.
      — Я в курсе, - сказал директор, - ты лучше скажи, что мне делать с этими двумя? И еще инквизитор тут из Верса, весь горит служебным рвением.
      — Для Верса они как-то маловаты. Я не думаю, Керш, что у них там что-то серьезное.
      — Да я уверен, что ничего серьезного нет. Мозги набекрень. После первого боя все пройдет. Но до этого им еще дожить надо.
      — Говорил с начальством из Верса?
      — Завтра буду говорить.
      — Тогда вот что, - сказал Эльгеро, - как поговоришь, сообщи мне… только меня завтра не будет… я буду очень поздно. Вечером в одиннадцать позвони мне домой, хорошо? Кейте я все расскажу. Если не договоришься, то я сам нажму на рычаги, у меня есть люди в Версе. С девчонками только тебе самому надо разобраться как следует.
      — Да уж не переживай. Не первый год в квенсене. Я знаешь, чего боюсь? Что иль Риш мне этого не позволит. Понимаешь, это его дело. Не начальства. А он вознамерился любой ценой раскрыть заговор. Если он упрется… - Керш замолчал.
      Вот как ни крути, как ни принимай меры - а спасти девчонку не получится. Все зависит от одной-единственной сволочи. От воли всего-навсего одного человека. Этого он и боялся. Это понимал и Эльгеро. Он тоже ничего не отвечал. А потом сказал.
      — Тогда знаешь что? Тебе надо сделать что-то такое, чтобы тот заткнулся. Понимаешь, совсем? Что-то неожиданное. Чтобы у него не было повода тебя обвинять в недооценке ситуации, в мягкотелости… понимаешь?
      — Понимаю, - не сразу ответил директор квенсена.
      — Не завидую я тебе, Туча, - сказал Эльгеро, - вроде и у нас на Триме не сахар, но тебе - не завидую.
 
      Ивик сидела на каменном полу, обхватив колени. Ей было очень холодно, но к этому можно привыкнуть. В камере всегда мерзнешь, это нормально. Правда, обычно сюда не отправляют так надолго. Сколько она уже сидит- часов восемь, десять? И обед не приносили, наказанным только ужин полагается… может, и завтрак все-таки дадут, если она должна сидеть здесь так долго?
      В Версе, наверное, будет еще хуже. Не надо ныть и жалеть себя. Иначе не выдержишь.
      С этим было все ясно. Они знали, на что шли. Попалась только она - значит, Дану надо не выдать. Конечно, получилось все глупо. Хотели пробуждать сознание, напомнить об истине… а надпись стерли так быстро, что никто и прочитать ее не успел. Глупость. Никакой пользы, и умрет она без всякой пользы. Умрет? Ивик не знала, что будет дальше, но предполагала худшее. От них можно ждать всего.
      Ну что ж, бывает. Бывает, что гэйн гибнет в первом бою, не успев принести никакой пользы, не уничтожив ни одного врага. Он все равно погиб за Родину, и его имя останется на плите в Зале Памяти… тьфу ты, о чем она? Они же убийцы и рабы… Ну все равно. Сами-то они думают, что правы и защищают п равое дело. Но она не хуже. Лучше. Она не сломается. Пусть убивают.
      С этим было все ясно. Надо молчать, надо терпеть все, что бы с ней ни сделали. Родители? Это, конечно, жутко. Их очень не хотелось впутывать во все это. Их не посадят, думала Ивик, это ерунда. Родственников же не трогают. Отца Даны расстреляли, но ей самой даже разрешили учиться в квенсене. Ну а то, что им потреплют нервы - что поделаешь… Даже если бы их посадили, все равно. Истина важнее. Чем так жить, лучше умереть сразу. Они живут там в Шим-Варте, и думают, что все так хорошо… а это не так. Они просто не знают и не представляют многих вещей.
      Все это было понятно. Гораздо хуже были мысли, упорно лезущие в голову. Ивик предпочла бы вообще не думать.
      Директор сказал, что все гэйны давно могли бы уйти в Дарайю. И это правда. Странно, что они с Даной об этом не подумали. В Дарайю можно уйти, и это даже для них несложно. Правда - кто же тогда откроет глаза живущим в Дейтросе? Кто прекратит эту вечную войну?
      Гэйну несложно уйти в Дарайю. Даже и представителям других каст это несложно. Только они ведь не уходят. Они терпят этот же холод, голод и лишения, они живут в этих условиях. Многие гэйны в Дарайе были и представляют тамошнюю жизнь. Почему они не уходят? Фанатики…
      Они все фанатики, ожесточенно думала Ивик. Она ненавидела свою жизнь. Что хорошего она видела, когда? Да, внешне все было неплохо. Благополучные родители, поездки на море. Хорошая учеба в тоорсене, лаборатория, друзья. Но кто любил ее по-настоящему? Кто? Даже тогда. А уж сейчас - весь этот сен, во главе со Скеро, что же они, не видят, как Скеро над ней издевается второй год просто так, ни за что - и все они с ней заодно. Потому что никто не остановит Скеро. Никто не поставит ее на место. С их точки зрения, Скеро права. И Ашен… Ашен как-то заступалась за Ивик, но сейчас они уже фактически не подруги. Меро кажется хорошей. Марта… Но почему если все вокруг хорошие, почему ей-то так плохо? Не может этого быть. Сволочи они все, вот что. И рабы. Только Дана - единственная, кто ее любит, кто не предал, не бросил. И она тоже не предаст Дану.
      И все же было в этом что-то не так… Какая-то правота была и в словах директора. Ивик не понимала этого…
      — Эй! Ивик! - она подняла голову. У зарешеченного окошка появилось знакомое лицо. Ивик вскочила.
      — Дана! Как ты сюда-то…
      — Меня пустила дежурная. Ивик, я тебе пожрать принесла.
      Она просунула между прутьями решетки ломтик хлеба, потом несколько кусков сахара.
      — Ой, спасибо, Дан… Меня тут не кормили. Что там в школе творится?
      — Ничего. Все молчат, как воды в рот набрали. ТУДА, - со значением сказала Дана, имея в виду, конечно, чердак, - я не хожу пока.
      — Правильно. А со мной что будет, не знаешь?
      — Не знаю, - вздохнула Дана, - будем надеяться, что пронесет.
      — Ты только не говори ничего. Про ЭТО. Могут услышать.
      — Да, конечно, - сказала Дана.
      — Я буду молчать.
      — Мне как-то стыдно, что ты там… - нерешительно сказала Дана.
      — Перестань. Знаешь, что бы ни было… ты потом будешь меня помнить.
      Дана вздрогнула.
      — Ты что, Ивик? Они не сделают с тобой ничего. Ну может, из квенсена выгонят. Так на фиг он сдался…
      Выгонят из квенсена? Ивик подумала. В самом деле, а если ее не посадят, не расстреляют, а просто выгонят… уж наверняка не позволят здесь остаться, кому нужны такие гэйны. Ну и пусть, с горечью подумала она. Я лучше буду потом всю жизнь где-нибудь на фабрике работать. И то лучше, чем жить так… или уйти попытаюсь, хотя патрули в Медиане, не так-то это просто.
      Сейчас мысль о том, чтобы просто вернуться домой, уже не вызывала отторжения, как в прошлом году. Пройденный этап. Конечно, никто не поймет, но это понятно - они многого не знают… Она вернется не с позором, вернее, позор будет, но не для нее - она-то будет знать, почему так. В чем дело.