Это вторая книга о Дейтросе, но начинать читать можно и с нее - на мой взгляд, она интереснее первой. Книга о том, как девочка растет, изменяется и становятся взрослой. Девочка, у которой не было выбора - в 12 лет ей пришлось учиться военному делу, а в 14 - уже убивать. Как принято в Дейтросе. Как необходимо для того, чтобы Дейтрос и Земля продолжали существовать.

      Радуга над рекой.
      Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
      Средь военных трофеев и мирных костров
      Жили книжные дети, не знавшие битв,
      Изнывая от мелких своих катастроф…
      (В. Высоцкий).
 
      — Кому слабо, может не прыгать!
      Диссе первой начала раздеваться. Стянула цветастое платьице, оставшись в одних трусах. Взялась за зыбкую цепочку перил, подойдя к самому краю. И вся она была такая ладненькая, крепко скроенная, и даже сейчас, на этой высоте, на качающемся мосту, выглядела хорошо. Косички она распустила, и темные волосы полоскались на ветру.
      Мальчишки переглянулись и тоже начали раздеваться. Диссе отпустила перила и ласточкой сиганула в темную бездну, вниз. Тем временем и Мара сняла платье. Она была худющая - ребра торчали, обтянутые бледной кожей, лопатки далеко выпирали назад, Мара ежилась от холода, скрещивая руки на груди, словно закрываясь, хотя там и закрывать-то было нечего, у нее даже намеков на грудь еще не появилось. Вот у толстого Шагина соски торчали, словно вымя, но он этого даже не думал стесняться.
      — У-ух! - завопил он и бросился вниз. Ивик закусила губу и тоже стащила платье. Им-то хорошо… хотя почему им хорошо? Ей ужасно не хотелось прыгать. Она знала точно, что разобьется. Или хотя бы вывихнет ногу.
      Так ведь всегда бывало. Ивик ужасно неловкая.
      И еще раздеваться! У нее-то грудь уже появилась. Ну пусть очень маленькая, но все равно видно же! Ивик злилась на Диссе - обязательно ей надо выпендриться. И перед мальчишками еще!
      Тен оглянулся на них, хотел что-то сказать, но махнул рукой. Соскользнул с мостика молча.
      — Я боюсь, - жалобно сказала Мара, подходя к краю. Ивик молчала. Она тоже боится! Мара вздохнула, села на край, хватаясь длинными, тонкими руками за цепочку перил. Неловко соскользнув с мокрых досок, оперлась на локоть, болтая ногами в воздухе, боясь оторваться. И вдруг сорвалась и с визгом полетела вниз. Ивик проводила ее взглядом - Мара вошла в темную воду. Остальные уже торопливо плыли к берегу - вода в Шане ледяная.
      Надо было прыгать. Ивик села так же, как Мара, держась за хлипкую цепочку перил.
      Смотреть вниз было страшно. Невыносимо. Что прыгать - ей даже стоять на этом мосту страшно было. На тонкой, качающейся нитке из досок и цепочек, протянутой между скалами, сверху голыми и желтыми, хищно нависшими над головой, снизу буйно поросшими субтропическим лесом. Над пропастью в десять метров, над скачущим по ущелью ледяным потоком, и не так уж там глубоко, и камни… Ведь не зря же запрещают! Нет, она не боится запретов, подумаешь. Да и не узнает никто.
      Она просто боится.
      Она трусиха. И предательница. От трусости до предательства один шаг, так пишут во многих книжках.
      Она дрожит за свою шкуру.
      За свою жирную шкуру, добавила мысленно Ивик и заплакала от позора. И сейчас они все поднимутся наверх, а она так и будет тут сидеть. Ей слабо. "Ну что ж ты", - скажет добродушно Тен. А Диссе вздернет нос, и молча натянет платье, и будет разговаривать до самой школы не с ней, а с Марой, которая тоже не спортсменка, слабенькая, однако же взяла и прыгнула.
      Ивик вытерла слезы. Плакать - будет совсем уж позорно. Предплечья покрылись гусиной кожей, Ивик окончательно продрогла на ветру. Может, все-таки прыгнуть? Посмотрела вниз - ниточка реки казалась далекой и катастрофически узкой. Ивик сильнее перехватила перила.
      Тяжело вздохнула, потянулась за платьем. Холодно же. И она все равно не прыгнет.
      Как, ну как они могут? Почему все они такие смелые, такие решительные, а она? "Ни труса, ни лжеца не назовешь ты другом". Ее уж точно никто другом не назовет.
      Мост закачался. Ивик поднялась. Господи, на этом мосту и стоять-то страшно! А они идут, веселые, раскрасневшиеся. Расхватывают одежду. Ивик стояла, вся сжавшись, смотрела на друзей.
      — Ну что ж ты, - добродушно сказал Тен. Он был высоким, сильным мальчишкой, еще с вирсена тренировался в секции трайна. Отец Тена - гэйн, и сам он хотел бы стать гэйном, но это уж как получится. Ивик знала, что Диссе немного влюблена в Тена, но больше об этом никто не догадывался.
      Платье облепило мокрую фигурку Диссе. Подруга обернулась к Маре, не глядя на Ивик.
      — Помоги застегнуть.
      Мара стала застегивать ей платье сзади. Ивик стояла, словно пришибленная.
      — Ой, смотрите! - воскликнула вдруг Мара. Все обернулись.
      На левом берегу, на узкой тропинке, бегущей вдоль густых широколиственных зарослей, стояли двое младшекурсников. И явно наблюдали за компанией.
      — Сволочи! - Тен рванулся вперед, сильно качнув мост. Поняв, что Тен движется в их сторону, соглядатаи мгновенно нырнули в темно-зеленые заросли.
      — Не беги, - крикнула Диссе, - бесполезно. Засекли.
      Тен остановился.
      — Наябедничают же теперь, - растерянно сказал Шагин. Диссе дернула плечиком.
      — Ну и ладно.
      "Ни труса, ни лжеца не назовешь ты другом", бились слова песенки в голове. Песенку эту гэйн сочинял. Они знают, что такое дружба. Ивик осторожно пробиралась по мосту, цепляясь за перила. Диссе шагала по самому центру и не думая придерживаться руками. Шагала будто танцуя. Она была очень спортивная, Диссе, еще в вирсене начала заниматься акробатической гимнастикой, и сейчас уже защитила первый разряд. И стала юной чемпионкой Варта. И двигалась она очень красиво, легко.
      На Ивик никто не смотрел. Да, никто ее не упрекнет, конечно. Ну подумаешь, не прыгнула. Она же не гэйна какая-нибудь, обыкновенная девчонка. Но почему-то все равно очень стыдно.
      У нее никогда ничего не получается. И не получится.
 
      Хета* Альва иль Шерен, начальница Шанийского тоорсена, поджав губы, смотрела на пятерых нарушителей.
      Полноватые красивые руки хета Альва выложила на стол. Черные глаза, слегка суженные от гнева, блестели.
      — У вас смещены все понятия! Это называется - выпускники! После Пасхи будет решаться ваша судьба - а вы? Вы, уже почти взрослые люди…
      Мальчишки смущенно переминались с ноги на ногу. Диссе покаянно опустила голову. Ивик и Мара прятались за спины товарищей.
      Ну что за невезение? Подумаешь, трагедия, ну прыгнули один раз с моста. И тут же, конечно, нашлись сволочи - ноги бы повыдергать этим соплякам, которые наябедничали.
      Хоть бы знать, кто это был, так с высоты и не разглядели толком.
      И главное, сразу же - только вернулись в школу, у входа их встретили двое дежурных, дежурила параллельная группа как раз. И сразу повели к Альве. Теперь вообще не отопрешься - трусы до сих пор мокрые, просвечивают даже сквозь одежду.
      — Вам уже двенадцать лет! Какой пример вы показываете младшим?! Стыдитесь!
      Шагин засопел.
      "Еще и насморк подхватил", - мысленно отметила начальница. Ну что с ними делать? Она, как всегда, не могла обозлиться всерьез, и опасалась, что дети это чувствуют. Но наказать-то придется. И прежде, чем наказывать, надо объяснить так, чтобы их пробрало. Каждого лично.
      — Объясните мне, - сказала она, - как вы дошли до такой жизни? Как вы дошли до того, что не понимаете самых элементарных вещей? Ваши матери и отцы целыми днями работают - строят поселки, выращивают хлеб и скот, учат и лечат. Все это для вас! Только для вас мы работаем, создаем ваше будущее, в котором вам жить. Гэйны ежедневно рискуют своими жизнями… и отдают свои жизни за вас. За то, чтобы вы жили. И вам это все безразлично, и ради глупой детской игры готовы свернуть себе шеи. Вам плевать на то, что будут чувствовать ваши родители. Что будем чувствовать мы, учителя. Вам плевать на то, что вас кормят, одевают, учат, и что ваши жизни нужны Дейтросу. Вы просто хотите играть, я понимаю. Вы маленькие детки, и еще не доросли до понимания того, ради чего стоит рисковать, а ради чего - нет. Или вам просто хочется нарушить запрет. Раз это запрещают глупые взрослые, то мы именно это и будем делать! Так? Или не так?
      — Не так, - угрюмо пробормотала Диссе. Вид у нее был жалкий, она вот-вот готова была зареветь. Впрочем, и все остальные держались не лучше.
      — Диссе, может быть, ты объяснишь, как вы могли так поступить? - Альва безошибочно определила лидера компании. Диссе шмыгнула носом.
      — Ты, лучшая ученица, гордость тоорсена. Ты очень, очень меня разочаровала. От тебя я такого не ждала.
      — Извините, - прошептала Диссе, - мы больше не будем.
      — Мы не в марсене. Это безобразное поведение! А ты, Шагин? Ты еще не забыл, что в прошлом году у тебя было воспаление легких? Нет, надо обязательно геройствовать.
      — Простите, это была моя идея, - пробормотал Тен.
      — Нет, почему это! - Диссе вздернула голову, - мы это вместе решили. А предложила я!
      Ивик хотела тоже быть благородной и сказать, что это была ее идея, но вышло бы уж слишком неправдоподобно, и она смолчала.
      — Да, мы вместе решили, - подтвердил Шагин.
      — Тен, а ты? - Альва обратилась к мальчику, - тебе должно быть особенно стыдно. Имей в виду, родители получат письма о ваших художествах. А твой папа гэйн. Имея такого отца, ты должен быть образцом учебы и поведения. А ты?
      Тен побледнел.
      — Не говорите папе… пожалуйста. Накажите меня, только… я не хочу, чтобы он… знал.
      Альва опустила глаза.
      — А почему мы должны делать для тебя исключение? В таких случаях положено сообщать родителям, и я не вижу причин, почему я не должна этого делать. Мара, а ты? Объясни мне, как ты могла так поступить? Ты что, не понимала, что это опасно для жизни?
      — Простите, - выдавила Мара. У нее, конечно, глаза были уже на мокром месте. Она размазывала слезы по бледным худым щекам.
      — А ты, Ивенна?
      — А она не прыгала, - сказал Шагин. Конечно, он сделал это из лучших побуждений.
      — Не прыгала? Правда?
      Ивик молчала, опустив голову.
      — Да, она не прыгала, - подтвердил Тен.
      — Я испугалась, - тихо сказала Ивик.
      — Ну что ж, раз ты не прыгала, то конечно, тебя мы наказывать не будем. Но ты очень плохая подруга, раз не отговорила остальных и не объяснила им, что так поступать нельзя. Ты меня понимаешь?
      — Да, - с трудом выдавила Ивик.
      Она почти не слышала дальнейшего. Вышла вслед за остальными из кабинета. Хета Альва велела ей идти в тренту - общежитие, но она просто остановилась и смотрела вслед друзьям, которые медленно, понурив головы, спускались по лестнице за Альвой. Слезы текли по щекам, Ивик почти не замечала их. Ей было все равно. Ей было плохо. Еще хуже, чем там, на мосту. Она знала, что ребятам сейчас здорово достанется. И что они, конечно, неправы, они не должны были прыгать. Но ей ничего другого не хотелось сейчас, как только оказаться среди них. Вместе с ними.
      "От трусости до предательства один шаг".
      Но ведь она никого не предала? Ничего плохого не сделала? Она просто струсила там, на мосту. Хета Альва не права, ведь Ивик тоже хотела прыгать. И очень даже хотела. И не сделала этого лишь потому, что испугалась, так какого же шендака ее теперь не наказывают? Она не предала никого, но чувствовала себя, словно Иуда в момент казни Христа.
      Она опять осталась одна.
 
      — Знаешь, как больно, - жалобно, но с некоторой гордостью сказала Диссе. Она стояла перед расправленной кроватью. Все девчонки уже разделись ко сну, и маленькая компания собралась вокруг них. Диссе приспустила трусики, задрала рубашку, изогнулась и рассматривала следы сегодняшней порки. Красноватые воспаленные полоски были еще видны на коже.
      Ивик сидела на своей кровати, откинув одеяло. Молча смотрела на подругу. Мара тоже оголила кожу и стала разглядывать себя.
      — И у меня тоже, смотри!
      — Ничего себе вам всыпали, - признала Кити.
      — А я не кричала, - похвасталась Диссе, - знаешь, так зубы стискиваю и молчу.
      — Я орала, - призналась Мара, - не могу, так больно!
      Диссе натянула трусики и обернулась на Ивик. Посмотрела на нее - первый раз за сегодняшний день. И от этого взгляда зеленоватых ярких глаз Диссе Ивик стало не по себе.
      — Я ж не виновата, - вырвалось у нее.
      — Я и не говорю, что ты виновата, - сказала Диссе. Ивик глубоко, прерывисто вздохнула и забралась под одеяло. Спряталась с головой. Ну и пусть отбоя еще нет, пусть они все бесятся вокруг. Ей сейчас никого не хотелось видеть. Забиться. В темноту, в тишину. Чтобы никого рядом. Совсем никого. Да, они все вот такие - смелые, мужественные. Прыгают с моста, не боятся высоты. Терпят боль. Если бы Диссе поймали дарайцы и начали пытать, она бы тоже выдержала.
      А Ивик - никакая. Ничего не может и всего боится.
      Ну и ладно… она будет врачом. Как будто врачу так уж обязательно уметь прыгать с высоты! Она зато умная и хорошо разбирается в биологии. Лучше всех в тоорсене. Правда, в конкурсе заняла только второе место, но это потому, что боялась отвечать устно. Диссе, конечно, тоже умная. Но не в этом дело.
      Не обязательно же она должна все уметь!
      Но почему так стыдно, так больно и пусто внутри?
      И насколько лучше было бы, если бы ее все-таки наказали сегодня, все-таки это совсем другая боль. Это было бы лучше. Почему хета Альва так поступила с ней?
      Господи, спросила Ивик, почему я такая уродка? Зачем Ты вообще меня создал - такой?
 
      Ночью прошел дождь, и теперь листва сияла мириадами ярких солнечных брызг. Ивик так любила мир после дождя, чисто вымытый, сверкающий, свежий, а еще было раннее утро, и даже солнце не встало, лишь розовел восток. Она и думать забыла о вчерашних проблемах. Их просто не было здесь, в рассветном сверкающем лесу. Как волшебный замок, думала Ивик, осторожно ступая по размокшей тропинке. Ей вспоминалась игра в Лесное Королевство, которую они с Диссе еще дома придумали. То есть собственно, придумала Ивик, а Диссе это понравилось. Ивик была Королевой ветра, а Диссе стала Королевой росы. Ивик часто играла с ветром, иногда ей казалось, ветер и правда слушался ее. С ним можно было разговаривать. Его можно было попросить не дуть или дуть в другую сторону.
      Ивик шла по лесному чертогу, сверкающему драгоценными камнями, позолотой, зеленым бархатом. Птицы уже проснулись и свиристели вовсю, и это был королевский оркестр. Ивик ощутила за спиной тяжелую золотую мантию, на голове - корону. Выпрямилась и шла с достоинством. Деревья выстроились вдоль тропинки, словно подданные, Ивик расточала им приветливые улыбки, а с некоторыми здоровалась, даже пожимала протянутые ветви, как руки. А трава сверкала миллионами ярких радуг, заключенных в каждой росинке, и это были эльфы, маленькие цветочные эльфы, которые спешили приветствовать свою Королеву…
      Ивик дошла до моста. Осторожно ступила на мокрые доски, вцепившись руками в зыбкие нити перил. Медленно стала пробираться к середине.
      Она уже сама не очень понимала, зачем пришла сюда. Вчерашнее почти не помнилось. Так, было что-то… не очень интересное. Она забыла, с какой горечью ворочалась в постели, не могла заснуть, а потом заснула, приняв наконец решение. Вставать было уже весело. Ивик почувствовала, что у нее есть шанс, что не все потеряно в жизни. В такую рань все крепко спят - еще даже не рассвело. Вылезти из окна - просто и весело. Когда-то, кстати, она и из окна первого этажа боялась спрыгнуть. Вот позор был! Когда девчонки сбежали из общежития в поселок, а она побоялась прыгнуть и так и осталась в спальне. Теперь прыгнуть из окна для Ивик - как нечего делать. А вот с моста… Но ничего, у нее еще есть шанс попытаться.
      Однако пока она шла, играя с лесом, наблюдая за разворачивающейся мистерией рассвета, вся эта муть - мост, прыжки, побег, ребята - все это забылось. Во всяком случае, уже не было больно и обидно. Ей было просто хорошо сейчас, в полном, совершенном одиночестве, в этом светлом и свежем утреннем мире, в лесу, полном птичьего крика, шума воды и листвы.
      Немного холодно, но это ничего. Ивик добралась до середины моста. Села. Стоять опасно - поскользнуться очень легко сейчас. Стиснув зубы - холодно уж очень - сняла куртку, потом стянула через голову платье.
      Посмотрела вниз.
      Дух снова перехватило - как вчера. Где-то очень далеко внизу текла река, и казалась отсюда невыносимо узкой. Мелкой и быстрой. Да, там внизу должно быть глубокое место. Ребята же вчера прыгали. Но отсюда было невозможно в это поверить.
      Я не смогу, поняла Ивик.
      Надо заставить себя! Просто закрыть глаза, и…
      Она закрыла глаза. Попробовала двинуться ближе к краю. Какое там! Она словно вросла в доски. Даже на миллиметр задницу не сдвинуть. И думать нечего!
      Надо не думать, а прыгать.
      Нет, открывая глаза, с сожалением поняла Ивик. Не смогу.
      Сейчас ее никто не видел. И прыгать казалось уже чистым самоубийством.
      "Но если ты прыгнешь, ты будешь уважать себя. И ребятам можно будет сказать…"
      Это верно, согласилась Ивик сама с собой. Но - она ничего не могла с собой поделать! - этот аргумент казался сейчас таким неважным! В конце концов, она вчера уже смирилась с тем, что ничего не может. Уже пережила весь возможный позор. Ну хорошо, пусть "от трусости до предательства…" Зачем эти громкие слова, она же не гэйна и никогда ею не будет. И Диссе, кстати, не будет. И никакие дарайцы их не поймают, не придут сюда дарайцы. Ерунда это все. Никогда ничего серьезного не случается.
      В общем, если честно, это все сейчас казалось просто неважным.
      Ивик подняла голову и увидела радугу.
      Солнце всходило за спиной Ивик, а прямо перед ней, на небе, вставала огромная яркая дуга. Хоть цвета пересчитывай - каждый-охотник-желает-знать… Дыхание перехватило, и девочка замерла, не чувствуя холода, не думая ни о чем, только впитывая в себя чудо. Это блеклое еще голубоватое небо, и свет из-за спины, и яркая чистая дуга, соединившая два берега Шана, поросших густой темной зеленью, и нависшие желтые скалы… И поток внизу, и сверкание листвы, в каждой капле - отражение радуги. Свежий утренний воздух, шум воды и птичий гомон. Все слилось воедино, и она, Ивик, была в центре этого мира, этого чудного, сказочного мира, она летела и смеялась, она повелевала этим миром, она скатывалась по радуге, и играла на листьях, словно на клавишах, на миллионах маленьких зеленых клавиш. Если бы в этот миг ее окликнули - она не услышала бы голоса. Она сама была радугой, травой. росой, потоком внизу. Мостик чуть раскачивался, но Ивик не чувствовала этого. Вся уйдя в созерцание, она пела и смеялась - внутри, она ликовала и начинала молиться Создателю, благодаря Его за это дивное утро. Это из Его ладони била веселая радуга, семью разноцветными потоками заливая лицо девочки, и утреннее небо, и весь мир. Это Он смеялся и улыбался ей.
      Ивик снова посмотрела вниз, вспомнила, зачем она здесь. С сожалением подумала, что все-таки так и не прыгнет. Ну и ладно. И какая разница? Все-таки здорово, что она пришла сюда ранним утром - ведь иначе бы, может, никогда и не увидела этой радуги над рекой.
 
      Ивик уже третий год разрешали присутствовать на Пасхальной Всенощной. Младший брат, Ричи, остался дома, один, мама его уложила, хотя Ивик сомневалась, что Ричи будет спать. А не воспользуется возможностью и не залезет, например, в кухонный шкафчик.
      Ивик любила эту службу, больше всех других, пожалуй. Множество горящих свечек в руках прихожан. Тихое, монотонное пение, молчание. И потом вдруг вспыхивающий яркий свет. Lumen Coeli! - как говорят на Триме, то есть на Земле. Народу в храм набилось столько, что Ивик сразу отказалась от мысли найти здесь Диссе или кого-нибудь еще из подружек. Но все равно большинство вокруг она знала - все из одного поселка, из Шим-Варта. Соседи. Ивик сидела рядом с мамой и папой, перед ними - большая семья из соседнего дома, здесь были их бабушка, мать с отцом и четверо из детей - младших на всенощную не брали, а старшие не приехали на Пасху. Ана, сестра Ивик, тоже не вернулась на Пасху, она работала в другом полушарии теперь, была инженером-аслен и строила там аэродром. Ане почти 20 лет, и она лишь наполовину сестра Ивик, у мамы раньше, давно, был другой муж, он умер. Еще впереди Ивик видела какого-то незнакомого гэйна. Он был в форме, в зеленой парадке, и даже при оружии, шлинг на поясе и небольшой пистолет. Ивик с любопытством пригляделась к нему. Тут все стали опускаться на колени, гэйн чуть обернулся, Ивик увидела пухловатую щеку, блестящий черный глаз под беретом, надвинутым на лоб, и узнала - мальчишка из соседнего дома. Старше ее лет на пять, наверное. Она его часто видела раньше, во дворе. А теперь он гэйн.
      Началась литания Всем Святым. Перечисляли сначала всех триманских святых, начиная с тех, кто еще упоминается в Новом Завете - святого Стефана, Павла, апостолов, потом святого Лаврентия, Агнессу и многих других римских мучеников. Ивик не очень-то в них разбиралась, особенно когда пошли триманские святые средних веков, она и знала-то только святого Доминика и Франциска, да еще святую Жанну, и то Жанну она знала только потому, что все же знают знаменитую картину Кейты иль Дор "Святая Иоанна Орлеанская", где изображена великая француженка на коне и в рыцарских доспехах. У них на Триме женщины практически не воюют, оно и понятно, почему. Поэтому Иоанна была большим исключением.
      Ивик, кстати, подумывала, не сделается ли Иоанна ее святой покровительницей, ведь ее зовут точно так же - Ивенна, правда, ее так назвали в честь апостола Иоанна, в чей день она и родилась. Но с другой стороны, ей такая покровительница вряд ли подходит. Ведь она, Ивик, вовсе не боевая.
      Перешли к святым дейтрийским. Святая Кейта, потом Лассан, Бевин. И многие, многие другие. Дейтрийских святых Ивик знала гораздо лучше, их и в школе изучали больше на уроках религии. Священник отец Варен медленно читал литанию, и девочке казалось, один за другим святые проходили перед ней, в сияющих белых одеждах, прекрасные, недосягаемо далекие в своем небесном блаженстве.
      … Хор пел на триманской латыни, древний гимн, в пять или шесть голосов.
      Vexilla regis prodeunt, fulget crucis mysterium_ quo carne carnis conditor suspensus est patibulo.
      Ивик не знала, конечно, латыни, но замирала от звучания, уходящего вверх, под купол, и ей казалось - вот-вот упадет этот темный свод, и в церковь хлынет свет, не электрический, другой, ярче которого не бывает. Невечерний свет. Хлынет, словно сияющая кровь, словно Кровь Христа из раны. Ивик стояла на коленях, опустив голову, и мама с папой стояли рядом, и бабушка впереди, кряхтя, опустилась на колени, и мальчишка-гэйн из соседнего дома тоже стоял на коленях.
      И потом все встали, и мама бережливо задула свою свечку. Ивик свою задувать не хотелось. Но вокруг уже погасли огоньки. И вспыхнул яркий, слепящий свет.
      Lumen caeli! Свет небесный.
      Ивик задула свечу. Дымок потянулся от фитиля вверх.
      Распятие впереди, над алтарем, засверкало отраженным светом. Распятие, отлитое из меди, искусно сработанное каким-то безвестным гэйном - или, может быть, аслен. Ивик думала, что гэйном - какое-то уж очень оно было особенное, живое, тело, так выгнутое страданием, такие беспомощные пальцы пронзенных рук… Я люблю тебя, Господи, подумала Ивик. И заплакала. Господь тоже любил ее, Он за нее умирал. И сейчас Он воскресает, а значит, любовь эта - вечная. И это все равно, что больше Ивик не любит никто. Это все равно. Главное, что есть Он, Христос, радость и любовь.
      Отец Варен там, у алтаря, уже готовил Пресуществление.
 
      На следующий день спали долго. На утреннюю пасхальную службу ходили только особо ревностные христиане - семья Ивик к таким не относилась. Ричи уже встал, кроватка была пуста и заправлена. Ивик села на краю своей постели, потягиваясь. Солнце проникало сквозь шторы, било в глаза. Сегодня будет солнечно и тепло.
      В который раз Ивик подумала, что дома уже не так хорошо, как раньше. Только поступив в тоорсен в возрасте семи лет, она все рвалась домой. Любила ночевать дома, в выходные просыпаться, чувствуя запах блинов или каши из общей кухни. Среди любимых игрушек, в комнате, где каждый сантиметр стен и пола был знаком с младенчества.
      А сейчас - будто отрезало. Даже интереснее было бы в тоорсене. Там библиотека, где можно хоть часами бродить среди стеллажей, вдыхая книжный запах, любуясь на корешки, выбирая себе мир, в который приятнее сейчас погрузиться. Можно пойти в лабораторию, повозиться с красителями и микроскопом, сделать еще несколько препаратов для ученической работы по микрофлоре полости рта, которую они готовили в кружке. Можно пойти в лес, к широченному тамгату, где между ветвями она давно устроила себе убежище, и там же, в дупле, хранится тетрадка, куда они с Диссе записывали придуманные истории. И стихи она там же записывала свои. Можно, наконец, поиграть с Диссе и остальными… Хотя с Диссе можно поиграть и здесь. Ивик вскочила. По выработанной в тоорсене привычке быстро заправила постель. Оделась - чистое платье в горошек, сандалии. Сегодня будет тепло.
      В туалете - туалет с душем у них был собственный, блочный, а вот кухня - на пять семей - Ивик взяла расческу, приблизила лицо к зеркалу. Иногда собственное лицо ей очень даже нравилось, иногда казалось отвратительным. От чего это зависит, Ивик не понимала. Сейчас вот лицо выглядело просто ужасно. Я уродка, подумала она. На меня никто, никогда не обратит внимания. И замуж мне не выйти. Ивик вздохнула, провела расческой по коротким черным волосам. Больше всего ей не нравилась форма лица - слишком круглое, слишком большая нижняя челюсть, для девушки это просто ужасно. И нос мог бы быть поменьше. Глаза, опять же, могли бы быть и побольше. Правда, они живые, блестящие. Но цвет дурацкий, карие с прозеленью. Пусть были бы карие, но темные, как у Ричи.
      Ну и ладно. Она будет великой ученой, медар. Микробиологом. Или иммунологом каким-нибудь. Сделает великое открытие. Никто не упрекнет ее за то, что она не замужем, ну и что - она полностью отдала себя науке.
 
      Ричи уже где-то гулял, мама на кухне мыла посуду. Соседка тетя Чесси шинковала капусту для супа.
      — Доброе утро, доченька. Поешь каши, возьми там в кастрюле.
      Ивик навалила себе на тарелку риса. Села за стол. Положила в кашу ложку варенья, праздник же сегодня, в конце-то концов, или нет? Ивик быстро перекрестилась.
      Мама вытирала руки. Ее голова была замотана платком, явно скрывающим бигуди.
      — Мам, можно я погуляю?
      — Конечно. С Диссе пойдете гулять?
      — Ну да, наверное.
      Чесси свалила нашинкованную капусту в большую кастрюлю и вышла из кухни. Мама с неприязнью посмотрела ей вслед. Ивик вздохнула - мама не очень-то любила Чесси. Та работала всего лишь мастером на холодильном комбинате, а гонору, говорила мама, у нее было сколько угодно. Один из сыновей Чесси - священник, хойта. Еще бы.
      — Как успехи в школе?
      Ивик вздохнула. Мама всегда устраивала ей форменный допрос. Отвечать почему-то не хотелось.
      — Нормально все, - вяло сказала она.
      — Оценки как? По дарайскому, по математике? А что со спортом? У Диссе, конечно, все только высшие баллы? - мама забрасывала ее вопросами. Ивик ответила, что да, Диссе опять первая в рейтинге, и конечно, на распределении получит очень хорошее место. Мать вздохнула.
      — А ведь ты гораздо умнее Диссе. Она же попой все высиживает. Если бы ты чуть-чуть старалась…
      — Я стараюсь, - обреченно сказала Ивик. Мама и Диссе тоже недолюбливала. Вообще иногда складывалось ощущение, что маме не нравится ничего из того, что любит Ивик.
      Например, маме ни в коем случае нельзя было показывать сочиненные стихи или рассказывать про истории, или о том, какие игры она придумывает. А так хотелось иногда! Но мама почему-то приходила буквально в ярость и начинала кричать на Ивик, что та занимается ерундой, что ей уже пора прекратить играть, а надо подумать о жизни! Сейчас это было еще понятно, но когда Ивик было всего лет восемь - неужели она и тогда должна была думать только о жизни? Мама приводила в пример себя, вот она выросла еще тогда, когда у Дейтроса не было своего мира, выросла в чужом, в Лайсе, и вот там они должны были бороться за существование, и у них не было времени на глупости. А они теперь тут разбаловались, все для них, все ради них, а они…
      В общем, сочинять было нельзя. Ни в коем случае. И то, что творится у Ивик в душе, маму интересовало только с практической точки зрения. Например, однажды Ивик увлеклась фильмом про хойта-миссионеров в Килне, и мама с тех пор с большим подозрением выспрашивала, не собирается ли она стать хойта, и даже в церковь стала запрещать ходить. И книгу о Килне, которую Ивик подарили на Рождество, куда-то выкинула.
      Ивик и не думала становиться хойта, но мама все равно боялась. Да и кто возьмет Ивик в хойта?
      Иногда ей хотелось, чтобы мама спросила, а почему ей нравится тот или иной фильм, что интересного в этой книге? Но вопрос "почему" маму не интересовал. Самое главное - чтобы она хорошо училась и хорошо "устроилась в жизни".
      — Вы так и дружите с Теном и Шагином?
      — Да.
      — Смотри, Ивик, осторожнее! Мальчики же знаешь о чем думают все время? Я боюсь, тебя пошлют в профессиональную школу, и ты там через год забеременеешь.
      Ивик с тоской вздохнула. Захотелось плакать. Хоть лбом в стену бейся - ну почему она не понимает ничего?
      — Нет, мам. Я все равно никому не нужна. Я некрасивая.
      — Тебе вообще рано дружить с мальчиками, понимаешь?
      — Да мы же просто играем.
      — Эти игры знаешь чем могут кончиться?
      Ивик встала. Поставила тарелку в раковину. Сполоснула.
      — Я пойду, мам?
 
      Мама Ивик была интеллигентной женщиной. И всего в жизни добилась. Она была в касте медар, преподаватель профессиональной школы лингвистики - в Академии Шим-Варта. Не просто преподаватель, а руководитель отдела. Ее называли не хета, а хесса - начальница. Три комнаты в блоке - а семья совсем небольшая. Папа Ивик тоже был медар, рангом ниже мамы, преподаватель той же Академии, но в планетографии, занимался немного и научной работой. Жили они неплохо, мебель на заказ, собственный мотоскар, на курорты каждый год ездили.
      Детей в семье было всего трое. Редкость. Но никто не подумал бы осудить маму Ивик, ведь она хесса и занята серьезной работой. Так же, как гэйну никто не осудит, если та родит немного детей. Да и дети-то очень отличались по возрасту. Старшая, Ана, от другого отца, давно работала и жила далеко. Ивик - в тоорсене, и тоже вот-вот уйдет в профессиональную школу и отдалится от семьи. Сейчас мама занималась в основном Ричи, который еще учился в младшей школе, вирсене, и каждый вечер возвращался домой. Ивик, можно сказать, выросла одна. Это имело свои преимущества. Ее одевали только в новое и хорошее. Ей покупали собственные игрушки, а не одну куклу на троих, как в семье Диссе. Ее возили на курорты и в путешествия.
      Но часто Ивик в душе завидовала Диссе.
      Та была шестой в семье, шестой из одиннадцати детей. Отец Диссе был геологом и подолгу пропадал в экспедициях. А мать - аслен-оператор на фабрике, ничего особенного, совершенно простая женщина, не такая, как мама Ивик. Естественно, думала все больше о детях. "Самореализовалась в детях", как говорила мать Ивик с легким оттенком презрения. Семья Диссе жила в таких же трех комнатах - только не 4 человека, а 13. Одна спальня для девочек, другая для мальчиков. Хотя постоянно дома жили только младшие - уходя в тоорсен в семь лет, дети переселялись в школу. И лишь на праздники и часть каникул собирались дома, но это уже можно было потерпеть.
      Нравы в семье Диссе царили простые. Одежду носили в основном самосшитую, младшие донашивали за старшими. То есть, конечно, в распределителе им полагалась собственная одежда, но как и всегда в таких случаях, мать экономила и тратила талоны на что-нибудь другое. В тонкости воспитания никто не вникал, за шалости могли просто выдрать. Ивик дома никогда не били. Но иногда она думала, что в семье Диссе жить куда проще. Как в школе. Никто на тебя не обращает внимания, что хочешь, то и делай. Мама не сходит с ума из-за твоего распределения, в какую ты академию попадешь… Лучше бы Диссе была на месте Ивик. Вот она нашла бы с ее мамой общий язык. Вот такой дочерью мама Ивик гордилась бы.
      Диссе способная, мама неправа. Ведь ее братья и сестры не достигли таких успехов. Просто она способная и упорная, любит и умеет трудиться, много тренируется в своей гимнастике, много занимается. Или это и называется "высиживать попой"? Да, но без ума тоже ничего не достигнешь. Диссе все-таки умная.
      Но маме Диссе все равно, куда та попадет. Совершенно безразлично. У нее 11 детей, кто-нибудь один добьется успехов, и то уже хорошо. А может, она вообще об успехах не думает, что ей, какой-то рабочей на фабрике, эти успехи? Лишь бы девочки хорошо вышли замуж, и мальчики нашли себе пару, завели счастливые семьи и жили благополучно. Лишь бы дарайцы не напали, и не было бы войны. Вот и все ее стремления и мечты.
 
      Диссе пришлось ждать - она вместе с сестрой домывала посуду за всеми. Ее очередь. Сегодня хоть праздник, а вчера Диссе вместе с остальными занималась генеральной уборкой, ее вообще было не дождаться.
      Ивик пока сидела на качелях во дворе. Медленно раскачивалась. Несколько малышей уже играли в песочнице под присмотром двух девочек постарше. Ричи играл с мальчишками в сетран на специально отгороженном поле. Пушистый белый пес лежал в тени, вывалив язык. В соседнем дворе радостно-тягуче играла гармонь.
      Здесь все свое, родное.
      Привычное, подумала Ивик. Здесь хорошо. Она чувствовала себя неловко, неудобно - вот всегда так с Диссе. Ивик вечно ощущала себя виноватой. Диссе приходится много работать по дому.От нее дома много требуют. А Ивик живет, как говорит Диссе, "как у Христа за пазухой". Она в свои 12 лет - все еще маленький ребенок, балованная аристократка. У нее новенькое красивое платье с базы. "Мажорка", называла ее Диссе. Хотя разве ее родители какие-нибудь шишки? Просто в семье всего двое детей, и естественно, Ивик больше достается разных благ и меньше работы.
      Так всегда. "Тебе как будто специально везде соломкой постилают", ворчала иногда Диссе. Ивик вспомнила последний случай с прыжком с моста и наказанием. "И опять ты выкрутилась", сказала Диссе, покачав головой.
      "Ты вообще любишь выделяться", так говорила Диссе. Ивик часто болела. Простывала. В прошлом году было воспаление легких. И еще она часто подворачивала ноги, когда прыгала откуда-нибудь. Она же не просто так боялась прыгать с моста. Она и правда могла разбиться там, где другие прыгали благополучно. Уж очень она неловкая. То вывих, то растяжение, то руку сломает. А потом опять ей блага и удовольствия - можно пропустить спорт и вместо этого блаженствовать в библиотеке. Можно вообще не ходить в школу и лежать в изоляторе, грызя сухарики и читая книжку. В школьном походе она сломала руку, и хет Шани повез ее одну домой на мотоскаре. Тогда Диссе и сказала "ты любишь выделяться". Но ведь она не виновата, что сломала руку!
      Она вообще не виновата, что такая. Неловкая, неумелая, больная. Некрасивая.
      Но почему-то всегда получается, что виновата. Что другим - работа, учеба, наказания, а ей - отдых и удовольствия.
      Может быть, конечно, я и правда виновата, размышляла Ивик, раскачиваясь потихоньку. Диссе ловкая, потому что ее с детства и дома заставляли работать, убирать, копать грядки. А Ивик ничего не заставляли, наоборот, ее баловали. Но не от этого же она стала такой неловкой и больной… И даже не скажешь, что уж очень больной, по-настоящему. Если бы она была просто инвалидом, тогда с нее и спроса никакого. А она…
      Иногда она обижалась на Диссе - ну что за подруга, которая смотрит на нее так? Но беда в том, что больше у Ивик никаких подруг и не было. С Диссе они вместе были еще с марсена. Как сестры. У Диссе иногда появлялись и другие приятельницы - вот как Мара, а теперь и мальчишки. Но у Ивик никого не было. Только Диссе.
      И потом, на самом деле их с Диссе многое связывало. И подруга видела и знала про Ивик то, чего больше не знал никто. И что еще важнее - ценила это. У них были удивительные игры. Они придумывали фантастические истории. Устраивали "ночные похождения" и "полеты привидений", дальние путешествия за пределы Шим-Варта. Мечтали, смотрели на звездное небо по ночам. Ивик - только это было большой тайной! - уже несколько раз выходила в Медиану и вытаскивала за собой и Диссе. Это было, наверное, единственное, что Диссе умела хуже Ивик, точнее - совсем никак.
      Хотя нет, было еще одно. Ивик занималась музыкой, она неплохо пела, участвовала в церковном хоре (но потом мама это почему-то запретила - наверное, боялась, что Ивик захочет в хойта, в монахини). А у Диссе слуха совсем не было. По этому поводу Диссе подруге завидовала. Ивик не понимала, что уж такого прекрасного в умении петь… Гораздо полезнее для жизни уметь красиво двигаться и танцевать, как Диссе.
 
      И все же, несмотря на неприятный разговор с мамой, на то, что Диссе работала, Ивик сейчас было хорошо. Она раскачивалась все выше, дух захватывало. Малыши галдели в песочнице, играла гармонь. Свиристели птицы вдали. Машин сегодня не слышно - праздник. Весенний ветер кидался ей навстречу, щекотал, весело обнимал и свистел в ушах. Здесь все свое, родное.
      Длинный ряд примыкающих друг к другу одноэтажных бараков. Беленные стены, выметенный двор. Знакомый с детства куст рекеты, готовый взорваться сиреневым цветом. Классики, нарисованные на асфальтовом клочке. Лес за последним блоком, темный, дышащий влагой, и медленно встающее над лесом желтое солнце.
      В этой песочнице Ивик строила замки и дороги. На этом рекетовом кусте искала цветочек с пятью лепестками, приносящий удачу, а под кустом они с девочками зарывали "секретики". На той лавочке раньше всегда сидела злобная баба Шери из пятого блока и ворчала на всех, проходящих мимо - теперь уже не сидит, видно, совсем слегла. А может, и умерла уже? Надо спросить маму.
      Здесь все свое, родное
      Мой дом, река и лес.
      Ивик вдруг удивилась тому, что получилось. Получался стих. Кажется. Она уже не раскачивалась, качель с каждым махом уменьшала колебания. Зеркальца небес. Нет, осколочки небес. Что - осколочки? Лужи… И в лужах голубые осколочки небес. Но тогда что с первой строчкой? А, она все равно не звучит совсем. Лучше по-другому. Любимые, родные. Дома, дворы и лес, и в лужах голубые осколочки небес… Ивик с сомнением повертела в уме получившуюся строфу. Глупо как-то. Первую строчку все равно надо менять.
      — Ивик!
      Навстречу ей бежала Диссе, за ней - пятилетняя сестренка Альта.
      — Ивик, может, в кино пойдем сегодня? Говорят, новый фильм.
 
      Мама, конечно, разрешила Ивик пойти в кино, почему бы и нет. Не маленькие ведь уже. Прошли времена, когда смывались тайком, всем двором. Правда, этот фильм - с 12 лет, но им-то как раз уже 12. Мама Диссе, правда, поворчала, что лучше бы они с младшими побыли, но тоже отпустила.
      Народу набилось - целая толпа, но они еще успели проскочить, прежде чем контролерша закрыла дверь. Это потому, что сегодня премьера. И мало того, на премьеру приехал один из режиссеров фильма и скажет несколько слов перед сеансом, потому что этот режиссер сам родом из Шим-Варта, и здесь где-то - в заречном районе, живет его родня.
      Впрочем, режиссер Ивик мало интересовал. Подумаешь, какой-то гэйн. Да и фильм вряд ли такой уж интересный, ее больше привлекала сама возможность пойти в кино. Сама атмосфера - веселая галдящая толпа, жаренки на палочках, которые раздавали по штуке в одни руки, полутьма в кинозале, огромный экран, задернутый бархатным занавесом, ожидание чего-то чудесного, как в детстве, волшебства.
      Фильм назывался "Завтра наступит завтра".
      — Странное название, - сказала Диссе, которая внимательно просматривала программку, - что бы это значило?
      — Не знаю, - Ивик увлеченно грызла свою жаренку.
      — А смотри, кто играет! Главная героиня - Сабин Иль Рео! Говорят, она ушла из гэйнов и теперь только снимается.
      — Можно понять, - согласилась Ивик. Сабин иль Рео была все-таки великой актрисой. С актерами это бывает, они иногда становятся профессионалами. На сцену перед экраном тем временем вышел гэйн в зелено-серой парадке, с погонами шехина. Он молча обвел взглядом ряды зрителей. Шум в зале постепенно стих.
      Гэйн заговорил тихим голосом, будто стесняясь. Он был главным режиссером-постановщиком, но сделал лишь несколько сцен - его пригласили заменить того, кто начал снимать этот фильм, стаффина Мэя иль Гешер, погибшего при обороне Тарна, когда случился дарайский прорыв, перед Рождеством. Основную часть фильма сделал Мэй. Фильм решили посвятить ему и всем гэйнам, погибшим при обороне Тарна. Режиссер рассказывал дальше, про актеров, про то, как фильм снимался, но Ивик отвлеклась.
      Фильмы всегда снимали гэйны, в этом не было ничего особенного. И гэйны же написали все книги, которые она когда-либо читала - за исключением научно-популярных, их писали чаще аслен. И гэйны же создали всю музыку, все песни, и все картины, которые ей доводилось видеть. Ивик не задумывалась, почему так получается, ведь гэйны - это вообще-то каста воинов. Это военные. Они защищают границы Дейтроса в Медиане от дарайцев, которые то и дело пытаются к нам проникнуть. Они же защищают Землю - Триму, тоже от дарайцев, разумеется. Это, конечно, хорошее дело, благородное, ничего дурного не скажешь, но почему-то Ивик ощущала легкое раздражение, когда думала о гэйнах вообще. Может, потому что их слишком уж все превозносили. Потому что полагалось относиться к ним с каким-то особенным уважением. Даже не то, что полагалось, а все к ним в самом деле так относились. А вот Ивик это раздражало. Может, она какая-нибудь особо грешная, может, это гордыня. Но в самом деле - чего с ними так носятся? Ну солдаты. Ну защищают Дейтрос. Но все же заняты своим делом, и врачи нужны, и ученые, и те, кто хлеб выращивает. Дядя Риш, например, папин брат - плавает на рыболовном судне, а это тоже опасная профессия, и очень нужная, рыбу-то мы все едим.
      Нет, трудно было объяснить это раздражение. Ивик сама его не понимала.
      Может, потому, что ни в ее родне, ни у кого-то из знакомых в родне не было гэйнов. Ведь это редкость. Ну вот отец Тена - гэйн. И пожалуй, все, больше она никого не знала. Мало кого направляют в гэйны, может, просто не нужно столько военных. Тен тоже втайне мечтает стать гэйном, и тренируется поэтому, и самый сильный в классе, и по начальной военной подготовке лучший в рейтинге. Но направят ли его - еще вопрос. А так никто даже и не планирует, гэйн - это почти как хойта, священник или монах, это редкое призвание.
      Но что с ними носиться так? Хойта, и тех так не обожают. Хотя… в общем, непонятно, почему, но Ивик раздражал этот режиссер, и не хотелось ничего слушать, что он там рассказывает. Диссе, напротив, слушала с большим вниманием. Она всегда отзывалась о гэйнах с большим восторгом - "они нас защищают, умирают за нас, если бы не они, нас бы уже не было". Ивик соглашалась - ну конечно, Диссе права - но внутренне ей было почему-то неприятно.
      Гэйн легко соскочил со сцены, скрывшись в темноте, словно не желая слушать аплодисменты. Занавес поехал от центра в разные стороны.
      Фильм оказался интересным.
      Дело происходило на Старом Дейтросе. Сюжет сплетался из нескольких вроде бы обыденных историй. Аслен-конструкторы строят автоматические корабли для исследования дальних планет системы, решая при этом головоломные проблемы. Монахиня-хойта обнаруживает в архиве монастыря странные записи, способные пролить свет на события тысячелетней давности, когда христианство впервые попало на Дейтрос. Дочь главного конструктора очень любит своего мужа, молодого гэйна, и вот-вот родит ребенка - но муж собирается уйти сопровождать опасную экспедицию в Килн. В то же время жена того же конструктора, обиженная невниманием мужа, занятого работой, крутит шашни со своим коллегой, при этом то и дело попадая в смешные ситуации. Все банально. Проблема лишь в одном - действие происходит всего за несколько дней до Катастрофы, до полной гибели Дейтроса.
      До того момента, когда дарайцы применят темпоральный винт, запрещенное оружие, применят его против Земли - чтобы полностью уничтожить ее, но патрульные гэйны Рейта и Кларен иль Шанти примут страшное решение и пожертвуют собственным миром, чтобы спасти Землю.
      Никто пока еще не знает, не подозревает об этом. Но время уже начало обратный отсчет, гибель неминуема. Неминуемо приближается мгновение, когда Дейтрос - старый Дейтрос с историей пяти тысячелетий - перестанет существовать.
      Два миллиарда людей погибнут. От всего Дейтроса останется лишь около пятидесяти тысяч человек, гэйнов, хойта-миссионеров, путешественников и исследователей-аслен, тех, кто находился в этот миг вне Дейтроса, в Медиане или других мирах. Эту историю каждый знает, начиная с младших курсов тоорсена, повторять ее не надо.
      И ждешь весь фильм - кто уйдет в экспедицию, кто в час ноль окажется вне Дейтроса, получит шанс выжить. Уходит молодой гэйн, оставляя жену с ребенком в якобы безопасном светлом мире - обреченном на гибель. Разругавшись с коллегами, конструктор улетает на космическую станцию, лично проконтролировать сборку автоматов - эта станция уцелеет. Хойта-настоятельница принимает решение послать нескольких молодых монахинь на Землю, для выяснения некоторых обстоятельств, связанных со старинной рукописью. Эти девушки выживут.
      Сама гибель Дейтроса в фильме не была показана. Последняя сцена - прощание гэйна с женой и маленьким сыном, и его слова о том, что "завтра наступит завтра", обещание непременно выжить и вернуться, первая улыбка новорожденного. Гэйн уходит по серой долине, по Медиане, один, в неясную туманную мглу, бредет медленно, и звучит пронзительная странная музыка. Она звучала в ушах и дальше, когда закрылся занавес и включили свет. Ивик стала быстро стирать слезы с лица - вокруг плакали многие, но ей казалось, она одна так позорно чувствительна, ну не хотела она реветь из-за какого-то фильма. Стыдно было смотреть в глаза окружающим. Стыдно и неприятно вообще возвращаться в этот мир после такого - пронзительного и чистого. Ивик встала и начала пробираться вслед за Диссе, в густой, еще потрясенно молчащей толпе, к ближнему выходу.
 
      Больше всего Ивик любила играть в одиночестве.
      Даже неплохо, что Диссе была занята - ее папа вернулся из экспедиции, и теперь у них было семейное застолье, семейный пикник на реке, семейные игры в сетран и прочее. Вместе с Диссе Ивик часто играла и со всей дворовой компанией. В прятки, сетран, ручной мяч, вышибалы, жмурки, в войну или путешественников. Иногда приходили заречные, и начинались бои - дрались в основном мальчишки, но и девочки участвовали.
      Но когда не было Диссе, Ивик не вписывалась в дворовую компанию. Да и в школе было так же. Без подруги Ивик всегда оставалась одна. Нет, ее бы не выгнали… наверное… но как-то и отношения без Диссе ни с кем не складывались.
      Но это ее и не огорчало.
      Глупо ведь думать, что играть можно только во дворе. За соседними домами - целый огромный лес. Время от времени кто-нибудь из малышей умудряется там заблудиться, и тогда его ищут всем кварталом, приходят гэйн-велар, с собаками, вызывают даже вертолет. Рассказывают страшные истории о том, что какую-то девочку в лесу задрал лиган, но это врут, наверное, чтобы дети в лес не ходили. Лиганы близко к человеческому жилью не подходят.
      Да и ведь Ивик не малышка. И не просто так она в лес ходит. У нее в лесу есть свои собственные места.
      Целый собственный мир. Кроме Диссе, о нем никто не знал, да и Диссе знала далеко не все. Цепь больших полян и более-менее открытых мест, которые составляли королевство Ивик. Все поляны она назвала собственными именами - Золотая Тропка, Дивное Болото, Треугольник, Капелькин Луг.
      Ивик остановилась у Дивного Болота. Откуда взялось название - она и сама не знала. Никакого болота тут не было - сухая каменистая почва, пригорок с купой деревьев, высокая трава на склоне, дальше проплешина, кусты и звонко прыгающий по камням ручеек. Ивик вскарабкалась на молодой невысокий тамгат - на эти деревья удобно лазить, ветви у них широкие, прочные. Уселась на ветке, раздвинув листву впереди, стала всматриваться в долину. "Я наблюдатель", подумала Ивик. Попробовала на вкус это слово. Наблюдатель. Красиво и тревожно. Что-то оно значило, Ивик пока не могла понять - что. Ей надо было навести порядок на Дивном Болоте. Это значило - смотреть. Смотреть и думать. Ивик знала, что без нее здесь все будет иначе, без нее Дивное Болото перестанет быть живым, особенным, будет обычное место, похожее на тысячи других лесных уголков. А сейчас здесь пахло чем-то особым. Как во сне. Ивик знала, что в любом сне главное - это запах. Не буквальный запах, который ощущаешь носом. Запах сна. Ощущение. Непередаваемое словами, вообще никак не передаваемое - просто запах. Как и здесь, на Дивном Болоте.
      Здесь была свобода. Полная, абсолютная свобода. Ни одного человека. Люди всегда смущали и пугали Ивик, пусть она научилась делать вид, что это не так. А здесь можно было быть собой, делать все, что угодно. Хотя ничего особенного Ивик и не делала, и даже не собиралась. Важен сам факт.
      Если бы Ивик спросили, что она делает здесь, она ответила бы "играю".
      Но что стоит за этим словом? Во что она играет здесь? Ведь играют всегда во что-то - в кукол или в войну, в больницу или в прятки. Хотя бы в Лесное королевство или в Оленей - их с Диссе странные, ни на что не похожие собственные игры - но все же у них есть какое-то содержание.
      Эта игра была совсем другой.
      Ивик не становилась никем в игре - она была собой. Может быть, в большей степени собой, чем когда бы то ни было. Не ученицей тоорсена, не подругой, не дочкой и не сестрой. Не будущим медиком, не кем-то еще - здесь она была просто она, Ивенна. Ивик. Этот мир любил ее вот такую, как есть, пусть она не самая лучшая ученица, и пусть она неловкая, неумелая, больная - но этому миру необходима именно она.
      Ивик жадно вглядывалась в свое Дивное Болото сквозь лиственные прорехи, вбирая в себя каждую деталь маленького зеленого мира. Каждый камешек на склоне, блестящий от вкраплений слюды. Журчание невидимого вдали ручья. Свист незнакомой птицы в ветвях и мерный стук дятла в глубине леса. Каждый блестящий на солнце молодой листочек. Каждую паутинку меж ветвей. Стебли высокой травы внизу.
      Ей было хорошо.
      Она вбирала в себя камешек и птицу, на миг превращаясь в них, меняясь местами - и снова отпускала. И камешек, и птица становились ею, обретая частицу ее души. Оживая.
      Ивик любила этот мир, и мир любил ее. И под конец, когда она уже немного устала, и хотела слезать с дерева и просто прогуляться к ручейку - под конец лес устроил ей маленький сюрприз. Она заметила шевеление в траве возле ручья. Замерла, приглядываясь. Из травы выросли чьи-то острые длинные ушки. И потом на тонких ногах поднялась молодая косуля. Поводя ушами, она слушала - Ивик перестала дышать, чтобы не спугнуть зверька. Косуля была маленькая и грациозная, с полосатой спиной и рыжими боками, с черным огромным глазом на тонкой морде. Она спустилась к ручью и, видимо, пила, Ивик видела теперь лишь короткий хвостик и беловатое подхвостье за высокой травой. А потом косуля развернулась и длинными высокими скачками пошла прочь, через все Дивное Болото, восхитительно взлетая над зарослями, и наконец исчезла за густыми кустарниками, за камнями, поросшими мхом.
      Ивик блаженно вздохнула, слезла с дерева и тихонько пошла к ручью.
 
      Она не боялась распределения.
      Диссе - та дрожала и переживала уже целый месяц. Хотя Диссе лучшая ученица в группе, и наклонности ее очевидны, и ясно уже, куда ее направят - но все равно, Диссе целыми днями рассуждала о том, что лучше, академия в Варте или все-таки столичная, и кого берут в столичную, в Шари-Пал. Наверное, только по блату. Да и не одна Диссе - многие очень переживали. Все-таки решается судьба.
      Ивик не так уж страдала по этому поводу.
      В сущности, разница небольшая. Куда ее направят, она приблизительно знала. Все равно ведь учитываются склонности и интересы ученика. А про Ивик не только учителя, но и весь класс точно знал - какие у нее интересы, что она любит, знает и умеет. Диссе - та лишь в последний год тоорсена стала определяться, ей нравились языки, интересовала история, словом - что-то гуманитарное. Очевидно. А вот Ивик чуть ли не в вирсене впервые прочла книжку про гениального микробиолога Вельда Рая, который жил на старом Дейтросе пятьсот лет назад, и совершил множество чудесных открытий, создал вакцину против черной лихорадки (и испытал ее на себе), против "львиной болезни", предсказал существование вирусов. После этого ее заинтересовали микробы и вирусы вообще. И все живое, особенно человеческий организм - как он устроен, как работает. Ивик прочитала невозможное количество книжек на эту тему, занималась в школьном биологическом кружке, описывала препараты вместе с другими, помогая микробиологам из ближайшей академии. Она заняла второе место в школьном биологическом конкурсе. Так что тут все было ясно и очевидно.
      Правда, в последний год она как-то передумала. Мама рассуждала, что пожалуй, лучше стать врачом-медар, а не исследователем-аслен. Это выгоднее и удобнее, говорила мама. Вдруг выйдешь замуж и уедешь куда-нибудь в глухомань, где нет академий. Может, мужа пошлют строить новый город, сейчас ведь повсюду строительство. А врачом можно везде работать.
      Сама Ивик думала, что врачом, может быть, интереснее. Как-то благороднее. Спасать людей. Помогать. Сейчас ведь микробиологи не испытывают вакцины на себе и не вводят себе культуры опасных бактерий. Да и вообще наука в наше время - это совсем не то романтическое призвание смелых одиночек, как было еще лет 200 назад.
      Но Ивик не знала точно, чего хочет. Ей все нравилось. И врачом быть хорошо. И ученым тоже неплохо. В какую Академию пошлют - тоже не так уж важно. В столицу, конечно, престижнее. Но у Ивик не такие высокие баллы по остальным предметам, кроме биологии и химии. А вот литература у нее всего на пять баллов, смеху подобно. Почти худшая в классе. Математика - тоже не блестяще (это беспокоило Ивик, ученый должен хорошо владеть математикой). Но это не страшно, в какую бы Академию ни послали, со следующего года она начнет заниматься только любимым делом, и это здорово!
      Правда, Ивик опасалась, что ее вообще не направят в академию. Из-за низких баллов по той же литературе. А направят ее в медар, но не врачи, а в медсестры. Ей-то самой было все равно. Медсестрой тоже интересно быть! Ивик уже работала в больнице, ухаживала за больными, практика такая была, и ей очень понравилось. Но мама тогда очень расстроится, она считает, что ее дети обязательно должны получить высшее образование. Но почему? Ведь кому-то надо и медсестрами быть, и простыми рабочими. Но это сомнительно, что Ивик не направят в академию, она понимала, что скорее всего - направят.
      Поэтому распределение ее как-то не тревожило. Она примерно знала, как решится ее судьба, сюрпризов особых не ждала, ей лишь хотелось, чтобы побыстрее, чтобы уже все знать и больше не думать о всякой ерунде, а жить спокойно.
 
      Все оказалось не так уж просто. Подруги считали, что распределение произойдет сразу, ведь за ними все эти годы наблюдали учителя, и множество разных тестов уже проводили потихоньку. Но прибыла целая комиссия из Шим-Варта, и две недели выпускники ничем другим не занимались, как только проходили разнообразные, порой очень странные тесты и собеседования.
      Их предупредили, что надо быть абсолютно честными и искренними. Но Ивик в глубине души отдавала себе отчет, что абсолютно искренней быть сложно. Она хочет быть врачом или микробиологом. Или, например - еще лучше! - генетиком. И естественно, все свои ответы она давала, исходя из этого. Да нет, они были искренними. Но дело в том, что Ивик сама точно не знала, не всегда знала, чего она на самом деле хочет, и что ей нравится. Она и сама себя не очень понимала. Просто известно уже, что нравится взрослым, маме или учителям, вот и надо этому соответствовать.
      Но искренне ли это? В самом ли деле это именно то, что она думает? Ивик совершенно запуталась.
      Тесты на логику, сообразительность и всякую там смекалку, математические задания она быстро и надежно завалила. В спортивных состязаниях показала себя, как обычно, хуже всех. С техническими заданиями не справилась - но и большинство девочек показали здесь невысокие результаты. По литературе надо было написать критический обзор современной прозы, Ивик написала такую ерунду, что потом ночью, в темноте и под одеялом, краснела от стыда, вспоминая это. Неплохо, правда, у нее получились задания по дарайскому языку и родному дейтрийскому. И как всегда, блестяще она написала работы по химии и биологии.
      У Диссе все было куда ровнее. Лучшая ученица все-таки. Она по всем предметам оказалась в числе первых, а по истории написала такое блестящее эссе, что его потом зачитывали в классе.
      Кроме этих обычных школьных тестов, было множество других. Надо было организовать группу малышей для какой-нибудь игры. Участвовать в театральных сценках. Демонстрировать особые навыки - Диссе танцевала и показывала акробатический этюд, Шагин собирал и разбирал радиоприемник. Ивик, сгорая от стыда, запинаясь (сто лет не занималась) сыграла на клавире какой-то этюд. Лучше бы и не упоминала, что занималась музыкой, музыкантша тоже нашлась. Еще беседовали с членами комиссии. Ивик сначала разговаривала с какой-то женщиной, изо всех сил стараясь произвести впечатление умной девочки, увлеченной медициной и биологией. Потом - как ей сказали - с преподавателем медицинской академии, который спрашивал, почему ее привлекает медицина, и прочую ерунду, а Ивик мямлила, краснела и не знала, что ответить.
      Те, кто показал интерес и умение работать с техникой, проходили еще разные тесты, до которых Ивик и Диссе просто не дошли. Ездили на разных машинах, пытались разобраться в каких-то схемах, починить приборы и так далее. По сути, каждый из ребят проходил собственную систему тестов, для каждого последовательность была индивидуальной. Ивик так и не поняла, что за тесты ей дают, и почему именно такие и так.
      Впрочем, вряд ли и кто-то другой это понимал. Кто их, психологов, разберет?
      Некоторые тесты, впрочем, Ивик очень даже понравились. Например, рисование на свободную тему. Ивик не умела рисовать толком. Но на свободную тему - почему бы и нет? Она изобразила Город Будущего. Когда-нибудь на Дейтросе построят такие города. Море на горизонте, множество зданий легких, ярких цветов, причудливой архитектуры, окруженных сплошным цветущим садом. Люди прогуливались по аллеям или летали над домами в круглых блюдцах или оседлав маленькие летающие мотоскары.
      Еще было сочинение. Не такое, как они обычно писали на литературе - критический разбор, а просто так, можно было писать любую отсебятину, все, что взбредет в голову. Тема была такая - "Если бы я умел летать". Тут уже не обязательно было показывать, как ты хочешь быть биологом или врачом, а можно было оторваться по полной программе, и конечно, Ивик оторвалась.
      Были и другие увлекательные тесты, где разрешалось просто пофантазировать, помечтать, короче говоря - все то, что Ивик как раз и любила особенно. Последнее собеседование с ней проводил пожилой психолог, и он тоже начал спрашивать ее о всяких интересных вещах, например, о том, как она любит играть. Ивик вдруг осмелела и рассказала ему и про свое королевство в лесу - конечно, без особых подробностей. И про то, что играла в пуговицы, потому что в пуговицы играть гораздо удобнее, чем в кукол. Кукол мало, и они могут изображать только детей. А вот пуговицы можно делать кем угодно - королями и королевами, солдатами, путешественниками, устраивать войны, завоевания, мамина корзинка с пуговицами - это же целый мир! Психолог так жадно и с таким интересом слушал, что Ивик совсем перестала стесняться. Потом он спросил, не пробовала ли она когда-нибудь выходить в Медиану. Ведь все же знают, что есть Медиана, что туда можно выйти… Ивик призналась, что да, пробовала, только пусть он никому не говорит, но у нее получалось. Уже много раз. Она знает, что это запрещено, но она же не ходила далеко, только туда - и сразу обратно. Но это так интересно! И про стихи она рассказала. О них никто и не знал, кроме Диссе. Глупые стихи, детские. "Моя планета так мала, так страшны Космоса глаза, так жалки люди на земле, так горьки слезы, больно мне". Но психолог даже захотел записать эти строчки - удивительно, Ивик даже не могла представить, что такое может понравиться кому-то из взрослых. Еще она рассказала психологу про свои проблемы, про то, что она трусиха, всего боится, не умеет терпеть, не умеет прыгать и бегать так, как другие, и вообще хуже всех. И никто ее не любит, кроме Диссе. В конце концов Ивик стало жалко себя, и она подумала, зачем рассказывать все это чужому, постороннему человеку - ведь он же не поможет! Это просто его работа. И какое отношение все это имеет к профориентации? Нет же такой профессии - игрок в пуговицы! Или Лесная Королева. А то, что она неловкая и неумелая - ну так она же и не претендует на то, чтобы стать летчицей или ходить в экспедиции.
      Она всего лишь хочет быть врачом, неужели это ей недоступно? Зачем все это нужно? Ивик замкнулась. Психолог, видно, это понял и отпустил ее.
 
      Мара вышла одной из первых. Она сияла, через ее плечо была перекинута желтая широкая лента. Медар!
      Медар - каста тех, кто работает с людьми. Учителя, врачи, психологи, воспитатели, массовики-затейники, чиновники, распределители и организаторы. Не переставая улыбаться, Мара взахлеб делилась подробностями. На распределении давали не только касту, но и профессию, и даже место учебы определялось сразу. Мара оставалась в Шим-Варте, учиться на воспитателя марсена. Это не высший уровень образования, но Мара и не хотела высшего. Работать в марсене, с малышами до тридцати шести месяцев - ничего лучше для себя она и представить не могла. Мара очень любила маленьких детей и собиралась сама выйти замуж побыстрее и завести как минимум семерых.
      Пока болтали с Марой, из дверей появился Шагин. На его плече висела синяя лента, как и у большинства выходящих. Самая многочисленная каста, аслен. Те, кто производит материальные блага. От ученых, совершающих новые открытия, пусть даже фундаментальные - до рабочих, обслуживающих станки, доярок и комбайнеров. Шагин тоже был безмерно доволен - он станет инженером-электронщиком, а учиться его направляют в престижную Академию Лоры.
      — Ну я пошла, - решительно сказала Диссе, направляясь к дверям. Ивик вздохнула. Ее собственное имя стояло одним из последних в списке.
      Те, кто еще не был на комиссии, помалкивали, жались в сторонку и выглядели робко. Вышедшие из дверей, как правило, сияли. Комиссия ошибалась редко - обычно направление полностью соответствовало внутренним желаниям абитуриента, даже если не всегда совпадало с тем, что он говорил сам. Некоторые, впрочем, выглядели, не слишком довольными. Тен вышел из дверей с лентой необычного цвета - красно-синей.
      Как он и мечтал, его взяли в гэйны - но не настоящие. Те гэйны, что реально могут воевать в Медиане - большая редкость. Тен, видимо, не мог. Это талант нужен особый, подумала Ивик, внутренне сочувствуя другу - Тен так хотел быть гэйном. Как его отец…
      Его взяли в гэйн-вэлар, вспомогательные войска. Те, что помогают и поддерживают гэйн на Тверди, защищают непосредственно сам Дейтрос, не выходя в Медиану. Обеспечивают в случае надобности, авиационное, артиллерийское прикрытие, связь, транспорт и прочие необходимые на войне вещи. Тена направили в автомобильное училище. В сущности, он был доволен назначением, хотя все-таки настоящий гэйн - это немножко другое.
      Но ведь и никого не брали в гэйны. Кругом сверкали синие ленты, среди них затерялись желтые, а красных - гэйновских - не было совсем. Так всегда бывает. Призвание гэйна не часто все-таки встречается. Белых лент хойта тоже не видно. Хойта - единственная каста, куда очень редко берут сразу 12летних. Призвание священника или монахини нужно ощутить, и обычно оно приходит позже. Все знали, впрочем, что в хойта берут парнишку из параллельного класса, Мартина, тот давно чувствовал тягу к церкви, из школьного храма практически не вылезал. Ходили слухи еще про одного мальчика и одну девочку, но точно ничего известно не было. Маленький Тимо прибежал и сообщил, что Мартина взяли в хойта, и что он ходит довольный с белой лентой.
      … Диссе, гордая и спокойная, появилась на пороге. Ивик бросилась к ней, вместе с остальными.
      — Ну что? Что?
      Диссе с достоинством поправила желтую ленту на плече. Произнесла.
      — Шари-Пал, Академия. Исторический факультет.
      — О-о! - пронесся тихий стон. Вот это да! Впрочем, от Диссе стоило ожидать. Все же лучшая ученица… Но столичная Академия! Это очень, очень здорово для девчонки из Шим-Варта, как ни крути, далекой провинции. И вот, однако - сочли достойной! Диссе блаженно улыбалась. Она любила выигрывать.
      — Поздравляю, молодец! - искренне сказала Ивик, взяла подругу за руку.
      — Ивик, да ты иди, твоя же очередь уже!
      Чьи-то руки буквально втолкнули ее в дверь. Ивик почувствовала мгновенную дурноту. Общий мандраж подействовал - теперь и она начала бояться. Не бояться - волноваться. Хотя вроде бы все ясно… Синюю ей ленту дадут или желтую? Почему-то сейчас волновал этот глупый вопрос.
      — Подойди ближе, - велела хета Альва.
      Стол, накрытый серой скатертью. За столом - вся комиссия, и добрый пожилой психолог, и педагоги из разных академий, и учителя тоорсена. Человек шесть или восемь. Наставница группы Ивик Ванши иль Неко - на стуле сбоку от стола. А на столе графин с водой, стаканы, распечатки и поперек серого полотна одна-единственная лента. Красная.
      — Мы поздравляем тебя, Ивенна, - улыбаясь, сказала хета Альва, - комиссия пришла к единогласному решению. По результатам педагогических наблюдений и тестов мы зачисляем тебя в касту гэйн.
      Ванши встала, взяла алую ленту. Подошла к девочке, перекинула ленту ей через плечо.
      Ивик замерла.
      — Твое будущее учебное заведение - квенсен Мари-Арс, специальность… - хета Альва помолчала и улыбнулась, - специальность у гэйн определяется позже.
      Наверное, надо было что-то сказать. Ивик не знала - что. И что теперь делать - тоже не знала.
      — Ну, Ивенна? - спросила начальница тоорсена, - ты рада назначению?
      Ивик вдруг подумала, что наверное, не рада. Не должна быть рада. Ведь она же хотела стать врачом или биологом. А вдруг они вспомнят об этом? И она изо всех сил вцепилась в красную ленту.
      — Да, - сказала она сдавленным голосом и зачем-то добавила, - спасибо.
      — Ну иди. Пусть следующий заходит.
      Ивик повернулась и, не чувствуя под собой ног, вышла из кабинета, к весело галдящей толпе одноклассников. И сквозь ватную пелену в ушах все же смогла понять и услышать, что вокруг нее все затихает. Что все больше ребят замолкают и с удивлением, нет, с недоумением и вопросом в глазах поворачиваются к ней. Самой слабой, неловкой, неспособной ни на что серьезное…
      "Ты просто любишь выделяться".
      Ивик так и стояла, вцепившись обеими руками в алую ленту, медленно, как венозная кровь, стекающую с плеча.
 
      — Это невозможно! - мама была вне себя. Гнев ее направлялся не на дочь, но Ивик от этого было не легче.
      — Я напишу им! Да, я напишу в Педагогический Совет Края. Это же полная нелепость, это ошибка!
      — Мам… но почему? - тихо спросила Ивик, - ведь они же психологи… они знают…
      — Что? Что они знают? Они тебя хоть в глаза видели? Им же все равно, просто все равно! Взяли и засунули ребенка в квенсен, подумаешь, кому-то же надо! А ты и рада! - мама перекинулась, кажется, на Ивик, - ты и довольна, как же, романтика, приключения! А ты понимаешь, что тебя через два года убьют?
      — Там же четыре года учиться…
      — Там через два года начинается участие в боевых действиях. Реальных. И тебя убьют сразу, ты это понимаешь, идиотка? Ты посмотри на себя! Ладно, если бы ты была как твоя Диссе - я бы согласилась. Да, кому-то надо. Хорошо. Но почему тебе? Ты же через забор перелезть не можешь, чтобы ногу не вывихнуть! Там же, дорогая, воевать придется! Ты знаешь, сколько автомат весит, у вас же была начальная подготовка? Так вот с ним бегать придется! И по вертикальной стене лазить! Там же не только в Медиану ходить, это ты умеешь, конечно же, это я знаю уже! Там придется мордой в грязь и задницей в снег, и под пули… Шендак! А если ты в плен попадешь, ты об этом подумала?! А ты ведь ничего не можешь, ни-че-го! Ты же замечтаешься и не заметишь, как тебя убьют. Ты от дома до базы дойти не можешь, чтобы не заблудиться! Господи! Да вы просто не представляете себе, что это такое! Ты родилась уже здесь! А вот я выросла в Лайсе, и я знаю, что такое война! А ты живешь, как у Христа за пазухой, и думаешь, что это все так просто, даже весело, ах, подумаешь, стреляют, как в кино!
      Мама уже почти визжала. У Ивик перехватило дыхание от обиды. Она хотела сказать, что все это не так, что ведь в комиссии тоже не дураки сидят, и они видели, какая она неспортивная, и сколько у нее было разных травм, видели, но однако все равно ее берут, значит, думают, что она справится… Но ничего сказать она не могла, ей хотелось только плакать. И она, конечно, заплакала, зарыдала, размазывая слезы по щекам.
      — Во, во, давай поплачь! Гэйна! Курам на смех! Нашлась воительница! Защитница наша, - издевательским тоном продолжала мать.
      Ивик хлюпала носом. Ей было уже все равно.
      — Быстро бегать ты не можешь. Прятаться ты не можешь - обязательно задницу свою толстую выставишь, и в тебя попадут! Прыгать и лазать ты не можешь - надо будет откуда-то прыгать, ты подвернешь ногу и еще попадешь в плен, а там знаешь, что с тобой сделают? Стрелять ты не сможешь, у тебя руки будут дрожать. Вообще, как ты собираешься стрелять в людей, ты, кажется, паука боялась убить? Идиотка! Ты же практически инвалид. Ты хуже всех! Всех! Кого угодно возьми, Ричи, и тот бы лучше тебя справился. Тебя убьют первой! Понимаешь - первой! Первый же дараец, которого ты встретишь…
      — Ну и пусть, - буркнула Ивик.
      Чем так жить, и все время вот это слушать - что живешь как у Христа за пазухой, что ничего не можешь, что ты хуже всех, что у тебя толстая задница - лучше пусть именно убьют. Через два года. Или хоть прямо сейчас.
      Мать расписывала, что с ней сделают, если она попадет в плен. Во всех живописных подробностях. Или в лапы гнусков.
      — Не пущу! Ты поняла? Просто возьму и не пущу. Буду писать жалобы, пока они не отменят решение. И ты же хотела стать врачом! Ты же хотела людей лечить! И что теперь - уже не хочешь?
      Ивик молчала, шмыгая носом.
      Мать заплакала.
      — Я знаю, откуда все это! - плачущим тоном говорила она, - Это все ты виновата! Да, ты сама во всем виновата! Я тебе запрещала стишки дурацкие сочинять? Запрещала. Говорила, не занимайся ерундой! Вся в этих фантазиях, играх своих шизофренических, дура сумасшедшая! Досочинялась… А я ведь знала, знала, что так будет! Я чувствовала! Да что же это такое, почему же, как ребенок хоть немного талантливый, его обязательно в квенсен - и под пули? Да что же это за жизнь такая? А если ребенок больной? Если он неприспособленный?
      Ивик высморкалась. Перестала реветь.
      Вот, оказывается, в чем дело. Вот почему мама всегда запрещала именно то, что она так любила…
      Она, оказывается, просто боялась…
      — Мам, - сказала Ивик, - да ты это… ничего. Все же как-то… и я тоже смогу.
      — Что ты сможешь?! Что ты сможешь?! - завопила мать, - Сможет она! Сволочь! Нет, хватит! Хватит делать из меня идиотку. Я буду писать в Педсовет, а ты будешь делать то, что тебе говорят.
 
      Хессин Глен иль Реош, начальник Педагогического совета края Шан, раскрыл папку, лежащую перед ним на столе. Рассеянно пролистнул дело.
      Ничего особенного. Обычная абитуриенточка. Когда ей там назначено? Он нажал кнопку селектора.
      — Вуди? Девочке на сколько назначено точно?
      — Два часа. Она уже здесь, хессин. Пропустить?
      — Через пять минут пропустите.
      Надо хоть глянуть дело. Так, тесты… неплохо, неплохо. Направление. Ага, вот в чем дело. Хессин вздохнул. Не то, чтобы это было так уж необычно. Хотя такие упорные мамы попадаются редко. Обычно ограничиваются устными жалобами, а тут - аж угрозы дойти до Верховного Хессана*.
      Понять можно, конечно. Он задумался.
      В дверь робко постучали. Вошла абитуриентка. Как ее? - он скосил глаза на папку. Ивенна. Будущая гэйна.
      — Здрасте, - тихо сказала она.
      Девочка была маленькая. Очень маленькая. То есть, наверное, нормальная для своего возраста, просто он давно не видел абитуриентов, отвык, а для квиссы она казалась малышкой. И похожа на медвежонка. Пухлое лицо, темные живые глаза, руки и ноги кажутся коротковатыми по сравнению с туловищем. Наверняка неловкая и неуклюжая, скорее всего, болезненная. Застенчивая. Неумелая.
      Да, все это так. Да, ей будет невыносимо тяжело в квенсене. Ее мать в чем-то права. Но ведь минимум половина будущих гэйн - именно вот такие…
      Кто ж виноват, что другие к этому не способны?
      У нее коэффициент сродства 6,5. Это очень, очень хороший показатель.
      — Здравствуй, Ивенна, - иль Реош улыбнулся. Говорил негромко, чтобы не напугать девочку, - садись.
      Она села на краешек стула. Все такая же напряженная. И в глаза не смотрит, отводит взгляд.
      — Скажи мне, Ивенна. Ты не беспокойся, все будет хорошо. Скажи только, у тебя есть какая-то проблема, что-то не так?
 
      Все лето было сплошным, непрекращающимся кошмаром.
      Реакция матери вызвала у Ивик настоящий взрыв отчаяния. А она-то уже поверила… она-то уже… а что? Ивик сама не подозревала, как оказывается сильно хотела внутри именно этого - так сильно, что даже никогда не позволяла себе об этом думать.
      И неприязнь к гэйнам сразу куда-то исчезла.
      И вот - поманили и отобрали. Отобрали навсегда надежду на то, что все будет иначе. Ивик знала свою мать. Та обязательно добьется своего. Не может не добиться. Так было всегда, так будет и сейчас. Ивик ничего не может сделать, ничего! Не писать же, в самом деле, жалобы на мать… жалобы на жалобы. Да и кто ее послушает? Твою судьбу решают без тебя. Кому интересно мнение двенадцатилетней девчонки? Что она понимает? Конечно, ее не послушают, а послушают маму.
      А мама уверена, что ее дочь не может быть гэйной.
      Ивик пыталась даже выкрасть письмо из сумки матери, но та пресекла эту попытку. И отправила письмо в Педсовет Края. Просьбу о пересмотре кастовой ориентации ее дочери. Очень аргументированную просьбу. Мать приложила к письму справки о всех ее болячках, ангинах, переломах, вывихах, сотрясении мозга, воспалении легких. Достала где-то, не поленилась. Характеристики из школы. Диплом о победе в биологическом конкурсе. Справка об участии в кружке.
      Все выглядело очень логично и аргументированно. Слабое здоровье. Проблемы с координацией движений. Явная, ярко выраженная увлеченность наукой. Ивик совершенно упала духом.
      И ничего не оставалось делать - смирилась. Просто смирилась. А что еще?
      Ну значит, не судьба. Значит, зря обрадовалась. Не будет ничего. Все будет идти по четко выверенному маминому плану. Мама знает лучше. Ивик вдруг стала понимать, почему и как возникло у нее это увлечение биологией. Так хотелось быть как все. Жить в мире с мамой. Чтобы мама была довольна.
      И главное, Ивик теперь действительно начала думать, что мама права. В самом деле! Смешно же думать, что она, самая неловкая и трусливая из всех, сможет - что сможет? Воевать. Это же не игры какие-нибудь. Это же правда "Клосс" придется таскать, а он тяжелый, в противогазе бегать… На школьной военке, и то хватило. Она вечно от всех отставала. А рукопашный бой? Нет, это невозможно.
      Это ошибка. Педагоги и в самом деле ошиблись. Она ничего не может, ничего не умеет, ей бы хоть как-нибудь прожить, пристроиться… Какое там призвание?
      Но иногда такая тяжесть, такая боль рождались в душе, что Ивик хотелось выть про себя. Почему ей не дали хотя бы попробовать?!
      Неужели педагоги все такие идиоты, ничего не знают о ее способностях, и чисто случайно, по ошибке засунули ее в квенсен?
      Ивик начинала ненавидеть мать. Буквально ненавидеть. Хотя обычно она даже злиться не умела по-настоящему.
      А тут - чистая, слепая ненависть, просто желание, чтобы матери не было. Чтобы она исчезла. Нет, убить не хотелось. Просто, чтобы ее не стало - и все. Ивик перепугалась собственных мыслей. Попробовала сходить на исповедь, но священник отнесся к этому как-то равнодушно. Ну и что, мол. Бывает.
      А ей просто хотелось быть свободной. Ну пусть учителя за нее решают, хорошо - но чтобы матери не было. Двойное это давление ей не выдержать. Хотя деваться-то ведь тоже некуда. Так и придется… так и будет теперь…
      Странно, что Диссе встала на сторону матери Ивик.
      — Она права, - сказала Диссе, - ты подумай, ты ведь даже с нами не могла вместе… прыгать боишься. Бегаешь медленно. Трайном вообще не занималась, а там трайна знаешь сколько? И потом, зачем тебе это надо?
      — Не знаю, - ответила Ивик. Она и правда не могла объяснить - зачем.
      Это глупо. Ведь она же всегда хотела быть врачом или биологом… Зачем ей теперь - это? То, к чему она так явно, так очевидно не способна?
      Диссе начала рассудительно говорить о том, что гэйном быть - ничего хорошего. Романтика, конечно. Но женщине… у тебя же и семьи нормальной не будет, какие у них семьи? И детей они много не рожают. Или даже совсем не рожают. И себе ты не принадлежишь, куда послали - там и живешь. И убить могут в любой момент, тебе что, жить надоело? Ну ладно, Тен, он парень, он сильный, кто-то должен Дейтрос защищать, но ты-то…
      Она была, наверное, права. Ивик вообще не думала ни о какой семье, и ей было все равно, как жить. И умереть она не боялась. Лучше уж умереть, чем так жить. Но объяснять это было бесполезно и невозможно. Ивик почувствовала, что начинает ненавидеть и Диссе, за то, что та даже не пытается ее понять.
      — И вообще, из тебя получится хороший врач. Я так и представляю тебя детским врачом, как я прихожу к тебе со своим ребенком…
      Ивик затошнило. Она вдруг поняла, что никогда не сможет быть врачом. Совсем не сможет. И постаралась, чтобы не рассориться с Диссе, быстренько перевести разговор на другую тему.
      Она почти уже сумела привыкнуть к неизвестности. Не верила, что ее возьмут в квенсен.
      Все дело в маме - ей всегда удавалось добиться своего. Папа был с ней полностью солидарен.
      Плохо то, что она и вообще не знала, что теперь будет. Куда ее направят. Последние каникулы между тем летели быстро. Родители чуть ли не насильно потащили Ивик отдыхать к морю, но через неделю у нее началась сильная ангина, и пришлось вернуться. Ей не доставляла радости ни эта поездка, ни свобода, она не могла играть и сочинять, как раньше. Общаться не хотелось ни с кем, особенно с Диссе. Разве что чтение еще как-то отвлекало от тягостных мыслей.
      И вот наконец за две недели до окончания каникул ей пришел вызов к хессину педсовета Шанского края.
      Вызов на имя "квиссы Ивенны Рото-Эллан". Как все дети до распределения, Ивенна носила вместо собственного окончания сена, сдвоенную фамилию родителей, мама ее была Тэм иль Рото, отец Вир иль Эллан. Мама обследовала вызов очень внимательно, едва не нюхая бумагу.
      — Я не понимаю, почему только тебя вызвали. Ну ладно, поедем вместе, там разберемся.
      Ивик это тоже удивляло. Она была не против того, чтобы мама поехала с ней. Какая разница… С мамой она чувствовала себя куда увереннее. Не надо было самой говорить, отвечать за себя, что-то решать.
      А там мама уже найдет возможность пробиться вместе с ней в кабинет.
      Но в педсовете все вышло иначе. Ивик с мамой вошли в здание, мама протянула вызов вэлар, стоявшей на пропускном пункте. Серьезная девушка в синей форме внимательно изучила вызов, посмотрела на Ивик.
      — Проходите.
      Ивик шагнула через рамку металлоискателя, мама двинулась было за ней, но вэлар остановила ее.
      — Постойте. Вам не положено. Вызов только на девочку.
      Ивик остановилась за чертой, наблюдая безобразную перепалку мамы с блюстительницей порядка. Мама кричала, что речь идет о ее ребенке, что как это можно не пустить мать, мать, у вас есть дети? Вот будут, тогда вы это поймете! Ивик было страшно неудобно. Мама вообще часто пускала в ход этот прием - устраивала безобразный скандал, так что ей уже готовы были уступить во всем, лишь бы этот кошмар прекратился. Но на вэлар все это совершенно не действовало. Девушка оставалась абсолютно спокойной и лишь повторяла.
      — Я не имею права. Не положено. Да, я могу вызвать начальника, но он скажет то же самое…
      И наконец мама отступила. Вся в красных пятнах от негодования, она махнула рукой и крикнула Ивик.
      — Иди быстро, опоздаешь сейчас!
      Ивик побежала по лестнице вверх. Через пять минут она уже сидела в приемной хессина иль Реоша, а вскоре миловидная секретарша пригласила ее войти в кабинет.
 
      — Скажи мне, Ивенна. Ты не беспокойся, все будет хорошо. Скажи только, у тебя есть какая-то проблема, что-то не так?
      — У меня нет проблем, - ответила Ивик, - моя мама… она не хочет… она думает, что я…
      Ивик смешалась. Часто она думала, что мама права. Во всяком случае, она уже начала бояться этого квенсена. Но озвучивать сейчас мамину точку зрения не хотелось.
      — Что думает твоя мама, я уже знаю. Здесь написано, - улыбнулся Рош, - А ты сама как думаешь?
      — Не знаю, - тихо сказала Ивик. Надо было сказать, что она не справится, она неприспособленная. Но Ивик очень не хотелось так говорить - пусть это и правда.
      — Ты сама-то хочешь в квенсен? Или ты действительно мечтала стать биологом?
      — Я… - у Ивик вдруг перехватило горло, и она почувствовала, что еще немного - и заревет. Позорно. Глубоко вдохнула и заговорила быстро и сбивчиво.
      — Я хочу… я очень хочу. Возьмите меня, пожалуйста! Пожалуйста! Я постараюсь…
      — Так в чем же дело? - удивился хессин, - Тебя же и направили в квенсен, ты уже зачислена. Никто и не собирается тебя оттуда выгонять пока.
      Ивик все-таки заплакала. Стыд какой… Слезы просто покатились по щекам.
      Это правда. Алая лента на плече - это правда. Она будет гэйной. Это не фантазия, не сон.
      — Но мама… - прошептала она.
      Хессин пожал плечами. Ее слез он вроде бы не заметил.
      — А что мама? У мамы может быть своя точка зрения, но это твоя жизнь, и решать тебе. Тебе, и квалифицированным педагогам и психологам, конечно. Однако если имеется действительно сильное желание абитуриента, мы нередко идем ему навстречу. Если это желание подтверждается данными наблюдений и тестов. В спорных случаях. В твоем случае призвание гэйны почти стопроцентно. А мама твою жизнь определять не может никоим образом, Ивенна. Ты должна решать за себя сама.
      Ивик кивнула.
      — Выпей воды, - иль Реош подвинул к ней стакан. Зубы Ивик застучали о стекло.
      — Успокойся. Кстати, тебе не обязательно возвращаться домой. Если есть желание - можешь уже сейчас переехать в квенсен и пожить там до начала учебного года.
      — Да! - Ивик энергично закивала. Глаза ее заблестели.
      — Хорошо, тогда я сейчас позвоню Кершу… твоему будущему начальнику. Можешь поезжать прямо отсюда, я выпишу направление на автобус. Или ты хочешь сначала домой, взять вещи?
      — Нет. Лучше сразу!
      — Да, конечно. В квенсене тебе выдадут форму и все, что нужно.
      Он черкнул на бланке несколько слов. Протянул девочке. Ивик поблагодарила.
      — К дороге тебя доставят на машине, которая идет в половине третьего… скажешь охраннику у входа, он проводит тебя к машине.
      — Спасибо, - Ивенна выглядела ошеломленной. Слезы уже почти высохли, остались малозаметные дорожки на щеках. Она встала.
      Хессин усмехнулся.
      — Ну что ж, дейри*, Ивенна. Гэлор.
      — Дейри, хессин, - ответила девочка. Повернулась и опрометью бросилась из кабинета.
      Хессин улыбался, глядя ей вслед. Потом поднял телефонную трубку и стал набирать номер Керша иль Рой, старого приятеля, начальника квенсена Мари-Арс - Улыбки Пресвятой Девы.

      Квиссаны.
      С чего начинается Родина?
      С картинки в твоем букваре,
      С хороших и верных товарищей,
      Живущих в соседнем дворе…
      (М.Матусовский)
      Ивик с любопытством разглядывала новичков. Двенадцатилетние, как и она, самые обычные ребята, и в отличие от нее, еще не в форме. Вообще хорошо, что она раньше приехала и жила здесь две недели почти в полном одиночестве. Были в тренте - общежитии - еще старшие квиссаны, но на Ивик никто не обращал особого внимания. Она ходила в столовую, сидела в библиотеке, обследовала окрестности квенсена. Надо было только являться к отбою, но с этим проблем и не возникало. Ивик одна жила в просторной комнате на десять коек - сейчас все эти койки были пусты и даже не застелены.
      Ей уже стало скучновато, но вот наконец-то - начало учебного года, завтра уже занятия, а сегодня съехались все будущие квиссаны. Наверное, они думают, что Ивик уже второкурсница - потому что в форме.
      Очередной автобус остановился у ворот и выпустил целую толпу ребят. Вначале выскакивали местные, старшие квиссаны в зелено-серой парадной форме. Потом - с чемоданами, баулами и рюкзаками - слегка испуганные, растерянные новички. Во дворе они осматривались и сразу присоединялись к толпе таких же, одетых еще в гражданское ребятишек, сидящих на своих вещах. Ивик стала приглядываться к ребятам.
      В глаза ей сразу бросилась симпатичная, рослая девчонка, окруженная небольшой толпой внимательных слушателей. Ничего особенного она не говорила, иногда смеялась, иногда отпускала какую-то реплику - просто на нее хотелось смотреть. И даже красавицей девочка не была, но так и приковывала взгляд. Коротко стриженные, необычно светлые для дейтры, пшенично-русые волосы. Глаза, пожалуй, слишком большие и круглые. Круглое, крепкое лицо. Из-под короткого рукавчика платья виднелись развитые бицепсы. Она была очень энергичной, словно сжатая пружина, готовая в любую секунду распрямиться и взлететь. Огонь так и бился в глазах, выливался в белозубой улыбке, в точных, экономных и сильных движениях.
      — Когда ж нас отсюда заберут? - говорила она улыбаясь, и все вокруг сочувственно кивали и улыбались в ответ.
      Ивик пошла дальше. Увидела девочку, сидящую на огромном черном чемодане отдельно, в сторонке от всех.
      Полная противоположность той яркой блондинке. И сидела девочка одна, и никто не обращал на нее внимания. И внешность - она была очень маленькой, миниатюрной, Ивик ей дала бы лет восемь на вид. Ну десять в крайнем случае.
      Черные волосы девочки вились и мягкими волнами падали на плечи, кудряшки обрамляли тонкое смуглое личико, глаза - огромные, угольно-черные, ярко блестели. До смешного хрупкие запястья торчали из рукавов серой куртки, в этой куртке девочка словно тонула. Она не выглядела растерянной или несчастной, но не казалась и опасной, способной обидеть. Рядом с чемоданом лежал маленький футляр скрипки. Ивик подошла к девочке.
      — Привет.
      — Привет. Ты со второго курса? - голос девочки оказался неожиданно высоким.
      — Не-а. Я просто раньше приехала, и мне уже форму выдали. Я тоже на первый поступаю.
      — Садись, - девочка приглашающе похлопала по своему чемодану. Ивик уселась рядом с ней. Через минуту они познакомились. Девочку звали Дана. Приехала она из Лоры. Тоже очень удивилась, не думала, что ее возьмут в гэйны.
      Толпа вокруг золотистой красавицы громко захохотала. Дана неодобрительно покосилась на ребят.
      — Это Скеро, - сказала она, - мы с ней в автобусе ехали.
      — Эта девчонка?
      — Да. Ее зовут Скеро.
      — Внимание! - загремел громкоговоритель откуда-то из глубины двора, - Всем прибывшим - внимание! Встать! Построиться в три шеренги с вещами.
      Будущие квиссаны повскакали и, подхватив свои баулы и чемоданы, кинулись строиться. Это удалось легко и быстро, в тоорсене все проходили военку. Ивик встала в третьем ряду, так, чтобы быть незаметнее, рядом с Даной.
      Перед строем стояла группа преподавателей, некоторых из них Ивик уже знала. Один из них, кажется, его звали хет Арран, не старый еще гэйн с наполовину седой головой, вышел и заговорил. Негромко, вроде бы, но слышно было очень хорошо.
      — Сейчас вы будете распределены по сенам. Куратор каждого сена проведет вас в общежития, вы сдадите вещи и получите спальные места и форму. После этого пройдете на обед. В пять часов общее построение и посвящение в квиссаны. Меня зовут хет Арран иль Рео. Мой сен будет носить имя иль Шеран. Внимание, я называю имена абитуриентов, принадлежащих к моему сену, те, кто назван, выходят из строя и идут ко мне! Лаир Велли-Ней!
      Мальчишка с довольно тощим рюкзаком робко шагнул вперед. Хет Арран жестом показал перед собой, иди, мол. Лаир Велли-Ней двинулся к нему. Куратор сена называл следующие имена. Собрав вокруг себя кучку ребят, он повел их к тренте. Его место заняла молодая женщина-гэйна, которая казалась Ивик доброй и невредной, и вообще нравилась. Невысокая и гибкая, сероглазая, с темно-русыми короткими волосами, она казалась совсем молоденькой, но на ее плечах уже поблескивали нашивки шехины, а далеко не все преподаватели были офицерами.
      — Меня зовут Меро иль Лав, - представилась женщина, - мой сен будет носить имя иль Кон. Скеро Аир-Сатон!
      Рослая девчонка уверенным шагом вышла из строя и направилась к ней. Меро продолжала называть имена будущих квиссанов. Иль Кон, Ивик мысленно примерила к себе это окончание. Ивенна иль Кон - это звучало бы неплохо, но народу еще очень много, вряд ли она попадет в этот сен. А жаль, Меро, кажется, хорошая тетка. Мальчики и девочки вставали в две шеренги позади своего нового куратора, Ивик с любопытством вглядывалась в лица, и где-то в глубине души начала бояться - а что, если ее вообще никуда не вписали? И все это окажется ошибкой? Если ее просто нет в списках? Конечно,бояться рано, еще вон сколько народу, но все же!
      — Дана Лик-Шаир!
      Черноглазая малышка взглянула на Ивик растерянно, вздохнула, подхватила свой чемодан и скрипку и стала протискиваться сквозь ряды. Ивик подавила разочарование - жаль, так мало пообщались. Кажется, могли бы и подружиться.
      Сен - это очень, очень важно. Не случайно же даже фамилию свою человек получает не от родителей - родительская фамилия только у малышей, а по названию своего сена, полученному в альма матер - профессиональной школе, "матери души". И все, кто учился вместе с тобой, на всю жизнь - твои братья и сестры. Так везде, но у гэйн, наверное, это родство особенно важно. Сен иль Кон собирался тем временем, причем Ивик показалось, что все строятся вокруг Скеро. Она будто организует пространство вокруг себя.Бывают же люди с таким вот талантом лидера. Наверное, ее назначат командиром сена, подумала Ивик, или как это у них называется…
      — Ивенна Рото-Эллан!
      Она еще не успела обрадоваться и удивиться, как ноги сами вынесли ее вперед, к новым братьям и сестрам, к Меро и к Дане, с которой они теперь уж наверняка смогут подружиться.
 
      Спальня, в которой Ивик ночевала все это время одна, мгновенно заполнилась шумом, смехом, девчоночьими голосами. Дана заняла койку слева от Ивик, а справа, через проход, оказалась незнакомая девочка, милая и спокойная на вид. Ивик, которой заняться было все равно нечем, с интересом наблюдала за соседкой. Бывают люди, которые так аккуратно и точно работают, что смотреть при этом на них невыразимо приятно. Вот и соседка Ивик очень ловко застелила постельное белье, распаковала свою большую сумку, достала аккуратно завернутые умывальные принадлежности, книгу, молитвенник, четки, расческу, гигиенический набор, шерстяные белые носки, маленькую шкатулку, быстро и точно распределила все эти вещи в ящике. На поверхность тумбочки она постелила кружевную салфетку, поставила маленькую статуэтку какой-то святой, отчего пространство вокруг нее сразу стало казаться обжитым и уютным. Девочка выложила на покрывало пакет с новенькой формой и стала переодеваться. И белье на ней было простое, но очень аккуратное и хорошо сидело. И сама она вся была ладненькая, крепко сбитая, вроде Диссе. И лицо симпатичное, тоже не совсем обычное дейтрийское лицо. Волосы слишком светлые, пепельно-русые, а главное - длинные. Ни у кого из девчонок не было длинных волос, максимум - до плеч. А у этой волосы зачесаны назад и забраны в узел на затылке. Не успела еще постричься. Глаза - большие, чистые, серо-голубые. Лицо с мягкими закругленными чертами, овальное, нежное. Девочка надела форму, и выглядела так, будто в этой форме и родилась. Серые вставки гармонировали с цветом ее глаз. Брюки, мундирчик и берет сидели как влитые. Ивик обернулась - Дана тем временем тоже надела форму, но выглядела в ней немного нелепо, как малыш, напяливший отцовское обмундирование, хотя форма была ей разве что слегка великовата.
      Сероглазая соседка, нагнувшись, расправляла покрывало, добиваясь идеально ровной поверхности. Подбив ладонью край, она обернулась к Ивик и улыбнулась.
      — Привет! Меня зовут Ашен. А тебя?
      — Ивик.
      Девочка протянула ей руку, будто взрослая, Ивик робко пожала ее. Дана скользнула через проход.
      — Ашен? Ашен Рой-Дор?!
      — Да, - девочка кивнула.
      — Вот это да, - сказала Дана. До Ивик ничего не доходило, она с недоумением глядела на новых подруг. Дана спросила:
      — Так твои родители…
      — Да, - вздохнула Ашен, - Кейта иль Дор и Эльгеро иль Рой.
      — Ого, - выдохнула Ивик и расширив глаза, посмотрела на сероглазую Ашен. Ничего себе! Дочь двух великих гэйнов! Особенно Кейта, легендарная личность, родилась на Триме, и ведь это же она - пусть случайно, но именно она открыла четырнадцать лет назад новый мир для всего Дейтроса!
      — А ты тоже бывала на Земле? - спросила Дана.
      — Да, - кивнула Ашен, - у меня там бабушка живет. Она ничего не знает… представляете, ничего!
      Подруги смотрели на нее, временно потеряв дар речи. Ничего себе дела! Побывать на Земле - это одно уже многого стоит. Никого из детей вообще в другие миры не пускали, да и в Медиану-то не разрешали ходить. Ивик, правда, выходила, но знала, что если об этом станет известно - ей не поздоровится. А у Ашен, видите ли, на Земле живет бабушка!
      — Да ладно, что вы на меня так смотрите, - пробормотала Ашен.
      — Повезло тебе с предками, - заметила Ивик солидно, - великие гэйны - надо же!
      — Ага… великие. Только лучше бы они не были такими. Вы думаете, это так здорово, когда родители гэйны, а на самом деле, - Ашен опустила глаза и шмыгнула носом, - вы даже не представляете, как это… когда их вообще не видишь. Месяцами. Все каникулы в школе. И не знаешь, вернутся ли они вообще… каждый раз не знаешь.
      — Да, - сказала Дана со странным, застывшим выражением лица, - но они же у тебя живы.
      — Да, пока еще живы. А твои родители кто? - спросила Ашен.
      — А у меня нет родителей. Они… умерли. Давно. Я в тоорсене одна совсем жила. Все время.
      Ашен схватила Дану за руку. Взглянула ей в лицо с ужасом и сочувствием.
      — Как же ты? И родственников нет, бабушек…
      — Нет. У меня никого нет, - ответила Дана. Ивик молча смотрела на них, не зная, что сказать.
      Ее родители были живы, здоровы и принадлежали к касте медар. Умирать они вовсе не собирались.
      — Нас, кажется, покормить обещали, - заметила Ашен. Ивик встрепенулась.
      — Пойдемте, я покажу, я знаю, где столовая!
 
      Начальник квенсена Мари-Арс (Улыбки Пресвятой Девы), хессин Керш иль Рой, стоял на небольшом возвышении, наблюдая за церемонией принятия в квиссаны. Кураторы новоиспеченных сенов толпились рядом. Абитуриенты в новенькой форме выстроились в каре, по сенам, заполнив половину плаца. Их разделили на четырнадцать сенов, в каждом по 20-25 человек. Старшие квиссаны, десять лучших четверокурсников стояли в центре, малыши по нескольку человек подходили к ним, получали нашивки квиссанов и кто более, кто менее стараясь шагать правильно, возвращались в строй. Зрелище было ежегодным, привычным. Ребятишки стояли взволнованные, гордые. Квиссаны. Будущие гэйны. Господи, в сотый раз подумал Керш, до чего же они маленькие…
      Он скосил глаза. Рядом стояла Меро. Выражение ее лица было невеселым. Что-то он еще должен был с ней обговорить, а что?
      — Как тебе детки? - спросил Керш. Меро посмотрела на него.
      — Хорошие детки, - она вздохнула, - обычные. Есть немножко нагловатые. Но ничего, сделаем.
      А, вот что. Он вспомнил.
      — Меро, у тебя в сене есть такая Дана. Дана Лик.
      — Да, есть такая.
      — Она сирота.
      — Я смотрела сопроводилки.
      — Там не все сказано. Ее мать умерла десять лет назад, от эпидемии. Знаешь, этот случай с дарайской диверсией, с белой чумкой.
      — Да.
      — Ее отец расстрелян в Версе. Обвинение в ереси.
      — О Господи!
      — Да. Ей было восемь лет. Она должна его помнить.
      — Но почему в ереси, ведь он же…
      — Ее отец был хойта. Ощутил призвание уже после смерти жены. Учился в заочной семинарии, проповедовал. До рукоположения не дожил.
      — Вот что, - беспомощно сказала Меро. Потом спросила.
      — И как же ее направили в квенсен после этого?
      — Вот направили. Но девочка очень талантливая. Исключительно. Коэффициент семь семьдесят пять.
      Меро взглянула на него.
      — Спасибо, что вы сказали, хессин. Я прослежу.
      — И личное дело прочитай подробно.
      — Да, конечно, я в любом случае собиралась это сделать. Сделаю в первую очередь.
 
      В их сене было примерно поровну мальчишек и девчонок. Скеро села за стол, и сразу стало ясно, что этот стол находится в самом центре учебной комнаты. У нее уже компания появилась, уныло подумала Ивик. Нет, Скеро ей нравилась. Красивая девчонка, яркая, интересная. Но почему-то Ивик побаивалась ее.
      А мальчишки какие, интересно? Похож кто-нибудь на Тена? Да, было двое или трое сильных, крепких ребят, явных спортсменов. Но большинство - самые обыкновенные, и даже хилые на вид.
      Дана села слева от Ивик, Ашен справа. Так и у нас своя компания, с удовольствием подумала Ивик. Нет, все-таки здесь лучше, чем в тоорсене. Ребята, конечно, разные, но вот есть Дана и Ашен, а с ними, она уже это чувствовала, будет легко. Есть и другие симпатичные девчонки, и мальчишки на вид не такие психи, как обычно.
      Ашен тем временем что-то рассказывала. А, про ее брата. Оказывается, у нее есть брат, и он сейчас на третьем курсе. Тоже квиссан!
      — У вас вся семья, получается, гэйны? Вас двое детей? - спросила Ивик.
      Надо же, где-то гэйнов очень мало, а где-то - вон целая семья! Хотя может быть, это наследственное. Только у нее все случайно вышло.
      — Еще младший брат есть, он в вирсене. Он пока не гэйн, - улыбнулась Ашен. Она хотела еще что-то сказать, но тут в кабинет вошла хета Меро. Ребята повскакали с мест, замирая по стойке "смирно".
      — Вольно, квиссаны, садитесь.
      Она обвела взглядом свой сен. Ребята сидели дисциплинированно, тихо. Взгляд ее задержался на Скеро, безошибочно определив будущего командира сена.
      — С завтрашнего дня у нас начинаются занятия, - заговорила Меро, - хочу предупредить сразу, учиться придется очень много. В первом блоке, который продлится до дня Памяти, никаких спецзанятий не будет. Ваша подготовка сейчас будет включать четыре раздела. Первый - общее образование. Второй - физическая подготовка. Третий - теория Медианы и военная теория. Четвертый - боевая подготовка для Тверди. Пятый раздел, практические занятия в Медиане, начнется позже. Не следует думать, что есть более важные и менее важные разделы и предметы. По каждому предмету вы должны будете получить зачет в конце блока, без этого зачета вас не допустят к дальнейшим занятиям, точнее - его придется досдавать позже. Очень советую вам не набирать хвостов, сдавать все вовремя и тщательно готовиться к каждому уроку. Сейчас это для вас самое главное.
      Теперь по разделам. Общее образование. Как вы знаете, окончание тоорсена не означает, что теперь вы можете забыть о школе и заниматься только профессиональным совершенствованием. Общее образование продолжается у нас в Дейтросе до 16-17 лет, в вашем случае - до окончания квенсена. Так же, как и в тоорсене, вы будете продолжать изучать математику, физику, астрономию, химию и биологию, дейтрийский язык, два иностранных языка, литературу, искусство, историю, социологию и богословие. Но не следует думать, что это отвлеченные знания, не нужные вам в жизни. Во-первых, эти предметы формируют ваше мышление. Гибкое, богатое мышление, умение видеть предмет с разных точек зрения - неоценимо для работы в Медиане. Во-вторых, что не менее важно, многие из этих предметов вам просто понадобятся в жизни. Скажем, вы все должны свободно владеть дарайским языком - не нужно объяснять, зачем? Физика необходима вам как основа для понимания теории пространства-времени, которой вы будете пользоваться практически…
      В дверь стукнули, и тотчас широким шагом в помещение вошел хессин Керш иль Рой. Квиссаны снова повскакали с мест, гремя отодвигаемыми стульями.
      — Вольно, садитесь! Простите, хета, что я прервал вашу работу, - обратился начальник к Меро, - Я хотел бы сказать несколько слов квиссанам лично.
      Меро кивнула. Керш всегда после посвящения обходил сены и лично говорил с новичками.
      — Я не задержу вас надолго.
      Керш встал так, чтобы видеть весь сен. Горящие любопытством детские глаза. Черные, карие, серые. Стриженные головы, в основном черные и темно-русые. Маленькие дейтры.
      — Как настроение, квиссаны? - спросил он. Ребята заулыбались гордо и смущенно.
      — Хорошее настроение, хессин! - бодро ответила самая высокая девочка, явный лидер группы. Керш нашел взглядом ту самую малышку, Дану Лик. Да, и правда, малышка. И не улыбается, в отличие от остальных. Вид уж очень отрешенный, нездешний. Впрочем, так бывает у очень способных детей.
      — К битвам готовы?
      — Готовы, - согласилась бойкая девчонка, остальные одобрительно зашумели. Взгляд начальника скользил, быстро изучая сен. Кто здесь из тех, кто запомнился при изучении личных дел? Чен из Дигоны, болезненный мальчишка, неизвестно, как будет с физической… Верт, этот на грани проскочил, коэффициент четыре. Но очень хотел, и физически крепкий. Ивенна, ее он запомнил, она здесь жила несколько дней, там какая-то нехорошая история с мамой…
      — Ну битв для начала я вам не обещаю. Все битвы будут гораздо позже. Все, ребята, что вам сейчас предстоит - это учиться, учиться и еще раз учиться. Здесь вам не тоорсен. Чего здесь не будет точно - это легкой жизни. Предупреждаю сразу, выдержать будет нелегко. Но вы сможете. Потому что вы сильные, и вы хотите быть гэйнами. Потому что в ваших руках будет защита Дейтроса. И если не вы, то никто не спасет Дейтрос от новой гибели. И никто не спасет Землю и память о Христе. Помните об этом. Это ваша задача.
      Он снова обвел взглядом посерьезневшие лица детишек.
      Защитников Дейтроса. Будущих.
      — Ваша будущая профессия - это война. Мы с вами гэйны, коллеги. Я провел на этой войне вот уже сорок два года. И вот что я вам скажу, квиссаны. Война - это скучная вещь. Невыносимо скучная и тяжелая. На войне, квиссаны, не нужны герои. Нужны хорошие работники. И вот этому мы будем вас учить.
      Он кивнул Меро.
      — Спасибо, хета. Продолжайте занятие, - и направился к двери. Следовало обойти еще восемь других сенов.
 
      — Ты не видела Дану? - спросила Ашен обеспокоенно. Ивик покачала головой.
      — С утра нет… Я уже ходила в изолятор, думаю, может, она заболела, но почему ничего не сказала… Ее там нету.
      — Поискать, наверное, надо… - пробормотала Ашен. Ивик молчала. Ей надо было в библиотеку, писать на завтра сочинение, но вдруг правда с Даной что-то случилось?
      — Ладно, пойдем, - решила она. Девочки вышли из спальни. В коридоре тусовалась дружная компания, в центре, как всегда - Скеро, которая что-то там изображала, какие-то кудряшки накручивала на голове, а ее подпевалы дружно хохотали. Едва увидев компанию, Ивик испытала острую, мгновенную неприязнь. Непонятно почему, но и Скеро, и те, кто за ней бегал, вызывали у нее отвращение. Может, Скеро там ее высмеивает… запросто, между прочим. Перестань, одернула себя Ивик. Она тебе ничего не сделала, и нет никаких доказательств даже, что она к тебе плохо относится.
      Просто такое ощущение.
      — Ашен! - повелительно окликнула старшая сена. Ивик молча отметила про себя, что обратились снова не к ней. Ашен подошла ближе к Скеро.
      — Подруга-то ваша где? Почему на занятиях не была?
      Каждое слово Скеро раздражало Ивик. Почему она ведет себя, как взрослая, как офицер? Ну пусть она старшая сена, но зачем так выпендриваться?
      А вот Ашен, похоже, все это не раздражало.
      — Мы не знаем, Скеро. Вот как раз хотим ее поискать. Никто не видел Дану? - обратилась она к ребятам.
      Ей ответили в смысле, что нет, никто не видел.
      — А то Меро-то уже интересуется, - заметила старшая, - найдите ее, скажите, пусть не валяет дурака.
      Ивик с Ашен вышли из тренты под мелкий, мерзкий моросящий дождь. Только теперь Ивик дала волю своим чувствам.
      — Чего она командует все время?
      — Ну она же старшая, - заметила Ашен примирительно, - потом, ее как раз трясут, наверное, она же отвечает… А Дана в самом деле могла бы и сказать.
      Мысли Ивик приняли другое направление.
      — Где искать-то будем?
 
      Дана обнаружилась довольно скоро. На чердаке основного учебного здания. Ивик пришла в голову мысль поискать ее именно там, в укромном и уютном местечке, где они уже несколько раз бывали втроем. Да Ивик и сама туда лазила, когда становилось совсем невмоготу, и хотелось хоть немного побыть одной. Если бы она пряталась от всех, то отправилась бы именно на чердак.
      Ход мыслей Даны не был оригинальным.
      Она сидела на куче досок, сваленных в углу, за толстой опорной балкой. В тусклом свете, который сочился из приоткрытого оконца, Дану было и не разглядеть, но она громко шмыгала носом, так что найти ее особого труда не составило.
      — Ты чего? - растерянно сказала Ашен, присаживаясь рядом с подругой.
      Смуглое личико Даны было заплаканным, глаза опухли и покраснели.
      — Ничего, - выдавила она. Ивик села с другой стороны.
      — Ты с утра, что ли, тут сидишь?
      — Девчонки, я не могу больше, - без всякой связи ответила Дана. Подруги посмотрели на нее. Дана снова захлюпала носом.
      — На, вытрись, - запасливая Ашен протянула ей платок. Дана высморкалась, потом повторила тихо.
      — Я не могу больше, девочки. Я уйду отсюда.
      — Перестань глупости говорить, а? - Ашен села рядом с ней и обняла подругу за плечи. Ивик тоже подсела с другой стороны, взяла Дану за руку. Девочка снова разрыдалась.
      — Я не могу… - говорила она сквозь слезы, - я не выдержу-у… у меня сил больше нет…
      — Перестань, - ласково уговаривала ее Ашен, - ну что ты? Всем ведь тяжело. Потом легче будет.
      Ивик не знала, что ответить на это. Чем тут поможешь? А ей будто не тяжело? Ашен, может, и легче, она куда тренированнее и крепче их обеих. А ей, Ивик, просто невыносимо. Но как-то ни разу не возникала мысль - бросить все и уйти. Не потому, что она сильная, просто выхода нет. Страшно подумать, что еще четыре года так мучиться. Но еще страшнее мысль - вернуться домой, под мамино крылышко, и Диссе скажет "ну я же тебе говорила, вот это разумный поступок".
      Но если бы, предположим, что-то случилось такое, и Ивик все же решила бы бросить, она не сидела бы на чердаке - это глупость, а пошла бы к Меро и прямо сказала.
      — Ну может, пойти к Меро? - спросила она растерянно.
      — Не знаю, - ответила Дана.
      — А куда ты пойдешь? В других кастах, думаешь, намного легче? - спросила Ашен. "Конечно, легче", подумала Ивик. Судя по письмам Диссе, ни в какое сравнение даже не идет то, как учатся в столичной Академии и здесь, в квенсене.
      — Не зна-аю, - Дана заплакала. Ивик почувствовала легкое раздражение. Да что такое, ее просто все бесит в последнее время! Но это же правда глупость! Сидит тут и не знает даже, что делать. Уж за день Ивик бы все обдумала и пришла бы к какому-нибудь решению. А Дана сидит и ревет, чтобы ее утешали. А как тут утешить? Раздражение вдруг сменилось жалостью. Дана - она слишком уж маленькая, слабая, слишком уж не от мира сего.
      — Ну не плачь, - она погладила Дану по руке, - будет легче все равно. Привыкнем. Не плачь.
      — Я никогда не привыкну, - сдавленным голосом ответила Дана.
      — Твой отец, он ведь тоже был гэйном раньше? - спросила Ивик. Про отца Дана любила говорить. При людях - нет, никогда. А с ними она часто разговаривала об отце.
      — Угу.
      — А ты хотела? Ты вообще же сама хотела в квенсен?
      — Я не думала, что меня пошлют. Но когда послали, то да… я хотела.
      Девочки молчали. Дана снова заплакала.
      — Но я не могу…
 
      Ивик очень хорошо понимала Дану. Она тоже уже - и очень давно - чувствовала, что больше не может.
      Угрозы преподавателей в первый день как-то не воспринимались, между тем они оказались чистой правдой. Работы было слишком много. Невероятно много. Стонали не только слабаки вроде Ивик и Даны, стонали и Верт, и Скеро, сильные и тренированные ребята.
      Ивик привыкла просыпаться с ощущением ужаса - еще один день. И конца этому не будет никогда! Вообще никогда. До воскресенья неимоверно далеко еще… жить не хочется и невозможно. Но все равно надо было вставать, и очень быстро застилать постель, и натягивать форму, и еще,не дай Бог, застегнешь неправильно, впопыхах или забудешь что-нибудь… Весь этот утренний процесс казался невыносимой пыткой, выполняя все это, Ивик думала только об одном - хорошо бы сейчас сломать ногу… или руку… или заболеть. Но болезни и травмы, которые преследовали ее всю жизнь, сейчас, как назло, куда-то исчезли.
      Самое тяжелое - встать. Потом становилось легче. Жизнь казалась уже переносимой, до воскресенья не так уж далеко, появлялись маленькие радости - булочка вместо черного хлеба на завтрак, яблоко, кто-нибудь угостил конфетой из домашней посылки, короткие паузы между занятиями, когда можно хоть немного отдохнуть и побыть собой.
      День квиссанов начинался с зарядки - гимнастика во дворе, полчаса быстрого бега вдоль озера, купание, а когда выпал первый снег, вместо купания ввели помывку холодной водой из множества кранов в общей девчоночьей душевой. Затем следовали общая молитва, построение, завтрак, и начинались занятия. В первой половине дня изучали дисциплины первого блока - общеобразовательные, и четвертого - пока что они только изучали основные виды личного оружия для Тверди, легкий автомат Клосс с подствольным гранатометом, автоматический пистолет Дефф и некоторые другие, иногда стреляли в тире и на полигоне, тренировались надевать противогазы и защитные костюмы и действовать в них, проводить экспресс-анализ на зараженной местности, и многое другое. До обеда было три сдвоенных занятия, после обеда - небольшая, получасовая пауза, затем самоподготовка и третий блок - тактика, а в середине - главное мучение дня, занятия по трайну, рукопашному бою. Или наоборот, сначала тактика, затем трайн, а после уже, перед ужином, самоподготовка. Занятия по трайну длились по три часа ежедневно. Ивик и Дана никогда не занимались борьбой, впрочем, и большая часть сена - тоже. Вот Скеро уже имела 1й разряд, и трайн для нее никакой сложности не представлял, она спарринговала на равных с мальчишками и нередко укладывала их. Ашен тоже неплохо владела рукопашным боем, она обмолвилась, что дома они и по выходным частенько тренировались с родителями, просто ради игры, и отец показал ей немало полезных приемов. Те же, кто не занимался никогда, теперь страдали. Преподаватель трайна, хет иль Дрей, казался Ивик садистом и негодяем, слабых он высмеивал и заставлял без конца то отжиматься, то приседать, то еще что-нибудь. Но что было делать? Приходилось выполнять его распоряжения. После этих тренировок нестерпимо болели мышцы, болели синяки, набитые во время отработки блоков. Вообще болело все и всегда, это было уже привычное, нормальное состояние.
      Ивик и Дана были в прежней ступени, в тоорсене в числе самых слабых, они никак не могли предположить, что их возьмут в армию. Они не готовились к этому, не интересовались военным делом. Утешало то, что в квенсене таких, как они, было большинство. Такие, как Верт, Скеро или Ашен, подготовленные заранее - редкость. Почему-то в квенсен, как оказалось, часто брали самых, казалось бы, слабеньких и неприспособленных ребят.
      Ивик ненавидела эти тренировки. Но что было делать? Не ехать же, в самом деле, назад, к маме. И уже сейчас, через полтора месяца, она чувствовала, что хоть легче и не становится, но тренировки эти не бессмысленны - мышцы становились явственно крепче и сильнее. Хотя с ударами и блоками пока все было довольно плачевно.
      Лишь после ужина у них был час личного времени. Всего час! Ивик иногда проводила его с подругами, иногда убегала куда-нибудь, лишь бы только побыть одной. Она не могла выносить постоянного присутствия вокруг других людей. Побыть одной - все равно, где, все равно, как. К счастью, в квенсене было много укромных уголков, да и пустые кабинеты в тренте и учебке не запирались. Не одна Ивик любила уединяться.
      Но и этот час нередко бывал испорчен - потому что на самоподготовке, слишком короткой, Ивик не успевала выучить дарайские слова или дорешать задачи, и приходилось наверстывать все это вечером.
      Еще отдых у них был в воскресенье, после церкви. И в субботу учились лишь в первой половине дня, правда, тренировка по трайну тоже была до обеда. Если бы не эти полтора дня выходных, Ивик давно сошла бы с ума. Всю семидневку только и ждешь - вот еще три дня потерпеть… еще два дня… и вот они уже, выходные!
 
      Ивик никогда раньше не представляла, что человек может учить СТОЛЬКО. На первом занятии по дарайскому языку преподаватель объяснил им грамматическую тему, сделали упражнения, а затем он задал - целую страницу упражнений по грамматике и выучить к послезавтрашнему дню 70 слов. Два длиннющих столбца. Сен тихо, но явственно завыл.
      — Это ж невозможно, - озвучила Скеро общую озадаченность. Преподаватель пожал плечами.
      — Почему невозможно? Все учат.
      И вышел, оставив их осознавать страшную действительность - к послезавтрашнему дню и правда придется запомнить 70 дарайских слов. А на следующем занятии, на химии, хета задала им целую страницу формул и задач. Еженедельно по каждому из предметов проводились зачеты, кто-то не успевал их сдать, накапливались хвосты. У Даны уже было пять или шесть хвостов. Ивик далеко не была лучшей, но как-то успевала сдать все зачеты более или менее вовремя. Лучшей ученицей в рейтинге стала Скеро. Она и вообще была лучшей и первой во всем. И в спорте, и в учебе. Скеро была и способной, умненькой, и весьма трудолюбивой, мощное честолюбие не позволяло ей проигрывать и получать плохие отметки - никогда. Она выделялась из всего сена - остальные плелись кое-как, а она успевала все.
      Ивик, Ашен и Дана были середнячками. Но это их не очень волновало. Вообще никого не волновали отметки и рейтинг, тут лишь бы вообще как-то удержаться. У Нэша накопились несданные зачеты, его уже к хессу иль Рою вызывали, проводили беседу на тему, как быть дальше. Говорили, что те, кто не сможет к концу года сдать все зачеты, останутся на первом курсе на второй год.
 
      — Слушай, а давай с Риштом поговорим? - предложила Ашен. Дана молчала. В черных глазах блестели жемчужинки слез.
      — Давай правда, а? - принялась Ашен развивать свою идею, - ведь это же его профессия, в конце-то концов. Он для этого здесь и сидит, чтобы решать всякие душевные проблемы.
      — Можно и Меро сказать, - заметила Ивик.
      — Да ну, Меро еще под арест отправит, - возразила Ашен, - надо к психологу. Он же не имеет права наказывать. Так что… поговорит, и все.
      Меро не отправит, - сказала Ивик, и подумала - почему, собственно? Она безотчетно доверяла куратору группы, и почему-то знала, что вот если бы она так сделала - Меро не дала бы ей дисчасы. Ведь ясно же, что человеку плохо… но на самом деле всякое может быть. Мало ли, что Меро сочтет нужным сделать!
      Пожалуй, Ашен права. Им еще ни разу не приходилось сталкиваться с Риштом, психологом квенсена. Кто его знает, что за человек? Но почему бы не обратиться за помощью? Ведь уходить из квенсена Дана не хочет… или…
      — А ты хочешь остаться в квенсене? - спросила Ивик. Дана шмыгнула носом.
      — Хочу… наверное. Не знаю.
      В квенсен направляют не по желанию, по выбору комиссии. Но кто же откажется от такого шанса? Ведь это же такая гордость, такая честь! Ивик вздохнула. Какая уж там гордость… Честно говоря, Дана права - тяжело уже так, что и не надо такой чести и радости. Если это такой ценой… не надо. Сама Ивик не хотела бросать квенсен, но лишь потому, что чуть ли не с боем вытребовала себе право в нем учиться, и теперь было бы невыносимо стыдно вернуться…
      — Тогда пойдем, - решила Ашен, - надо же что-то делать, Дан. Не сидеть же так! Хочешь, я сбегаю договорюсь с Риштом?
 
      Психолог был на месте и согласился принять Дану сразу же. Ивик поняла, что с уроками на завтра ничего не получится. Пойти сейчас в комнату самоподготовки было уже совсем невозможно. Они с Ашен примостились в "уголке отдыха" неподалеку от кабинета психолога. Ивик с наслаждением развалилась на мягком диванчике, созерцая аквариумных рыбок в мерцающем свете, среди подводных стеблей и гротов.
      Подумать только, еще недавно ей казалось, что в тоорсене тяжело. Нет, там тоже было по три пары ежедневно, и задавали уроки, и были еще внеклассные занятия. И общественная работа. И все-таки можно было хоть каждый день вот так сидеть где-нибудь… просто вылезти через дыру в заборе и гулять по лесу. Играть. Ивик вдруг подумала, что уже очень давно ни во что не играла. Да и не хочется как-то…
      Наверное, детство кончилось. Вот так оно и бывает.
      — Смотри, какой клоун, - показала Ашен.
      — Эта рыбка, что ли? Сине-желтая?
      — Ага… классный аквариум, между прочим. Морской…
      Круглая яркая рыбка скользнула между розовыми складками кораллов.
      — Ты еще знаешь, как они называются…
      — У меня подруга увлекалась, - объяснила Ашен, - у нее был аквариум в школьном биоцентре. Сейчас она учится в академии, на биолога, аслен.
      Лучше бы и меня сразу отправили в академию, подумала Ивик. Здесь ведь все равно ничего не выйдет… рано или поздно сломаюсь вот как Дана. Или вообще просто ничего у меня не получится. Ее снова охватил страх. А почему она решила, что сможет быть гэйной? Если уже сейчас, во время учебы, ей так тяжело? И ничего не получается. Снова всплыли мамины пророчества - в самом деле, какая это глупость, почему она решила, что сможет?
      Взгляд Ивик упал на портреты, которые галереей тянулись вдоль этажа. До самого Зала Славы. В Зале выставляли портреты и памятные стенды погибших квиссанов и выпускников квенсена. Места там не хватало. Некоторые - старые портреты - вынесли в коридор. На введении в военную историю первокурсников уже несколько раз водили в Зал Славы и сюда. Рассказывали. Ивик запомнила некоторых из погибших героев. Прямо перед ней висел портрет Шела иль Вана, он давно уже погиб, еще до Нового Дейтроса, и не в квенсене - но был его выпускником. Парень лет двадцати, волосы полностью сбриты, лысые виски, берет, темные глаза поблескивают, смотрят прямо. Шел иль Ван остался в Медиане прикрывать отступление товарищей, один, против нескольких десятков дарайцев, спас своих и погиб. Ивик перевела глаза на следующий портрет. Лица она не помнила, но имя подписано крупными буквами - Лен иль Аррос, и от этого имени ее передернуло, она хорошо помнила эту историю. Тоже очень старую, десятилетней давности. Лен был квиссаном, четверокурсником. Попал в дарайский плен в Килне. Несколько дней выдерживал пытки. Его мертвое, обезображенное тело нашли распятым на бревенчатой стене килнийской хижины, руки и ноги прибиты гвоздями. Ивик помнила, как подобные истории рассказывали в тоорсене, тогда это было интересно, красиво, вдохновляюще… и совершенно не касалось их обыденной жизни. Теперь все воспринималось иначе. Этот Лен тоже когда-то зубрил тактику, математику и химию, преодолевал полосу препятствий, зевая и ежась, выползал по утреннему холоду на построение.
      Еще один портрет. Девушка, даже скорее, молодая женщина, Инья иль Риго. В одиночку удерживала на Тверди, в Килне, укрепление в бою с дарайцами. Не в Медиане, где один гэйн стоит двадцати врагов - на Тверди. Удерживала два дня, до прихода своих. И даже выжила тогда - погибла позже, в каком-то очередном бою.
      Полоса портретов тянулась до самого конца коридора. Ивик вздохнула. Посмотрела на Ашен.
      Вот Ашен - она правильно попала сюда. Наверное. Ее родители - герои. И сама она такая же. Спокойная, сильная, уверенная в себе. Она сможет.
      — Ты чего, Ивик?
      — Знаешь что? - Ивик говорила с трудом, - мы ведь не вытянем все это… не знаю, как Дана. Я не смогу.
      — Ну ты еще давай! - недовольно буркнула Ашен, - одной идиотки мне мало…
      — Понимаешь, - Ивик мотнула головой в сторону портретов, - они все - герои. И вы. Настоящие. А я…
      Она умолкла. Комок подкатил к горлу, не давал вымолвить ни слова.
      Это ведь воображать легко. Думать, вот я, мол, смогу. Вот я бы тоже… да. В воображении она много раз прыгала с проклятого моста. Подходила к краю. Садилась. И не глядя вниз, на бушующий холодный поток, соскальзывала.
      А когда на самом деле там сидишь, на холодных и склизких досках, пальцы судорожно сжимают цепочку - ничего сделать невозможно, просто ничего. Ноги немеют, мышцы отказываются слушаться. Вот так же и здесь. Это думать легко. С мамой спорить - мол, справлюсь, мол, подумаешь. А на самом деле? Ей уже невыносимо тяжело, а ведь это только начало…
      — Да, да, - сказала Ашен, - конечно же, а ты не герой. Штаны с дырой.
      — Вы сильные…
      Сейчас Ивик как никогда отчетливо понимала - ничего из того, что сделали эти ребята, глядящие с портретов, она не сделает никогда. Это выше ее воли и желаний. Это невозможно. Есть вещи, просто физически невозможные.
      А тогда зачем она здесь?
      Она не Дана, конечно, вытерпеть все это она может. Предположим, она чему-то научится… Но ведь когда придется воевать по-настоящему - все это будет, наверное, гораздо тяжелее, чем сейчас. И более ответственно. И что тогда? Все кончится просто ужасно - она подведет всех, например, и это будет такой позор… лучше, гораздо лучше было бы ей стать простой медар или аслен, лечить людей или изучать бактерии под микроскопом.
      Может, лучше уже прямо сейчас сдаться? Наверняка ей пойдут навстречу. Пойти к хессу иль Рою, поговорить…
      — Прекрати, - Ашен сжала ее локоть, - хватит чушь нести. Сильных нет. Нет сильных, понимаешь?
      — Ну да…
      — Это моя мама говорит, - спокойно сказала Ашен. Ивик примолкла. Кейта иль Дор?
      — Она всегда говорит, что сильный человек - это тот, о слабости которого знает только он сам.
      — Но я не могу, - Ивик заплакала, - понимаешь, Дана вот устала… а я не то, что устала. Я просто про себя знаю, что не смогу. Я всегда была… я не такая, как все, понимаешь? Я хуже всех. Трусливая. Никчемная. У меня все из рук валится…
      Мама была права, с ужасом и раскаянием думала Ивик. Она была права, а я ей не верила.
      — Я не то, что обычная - я хуже других. И если я сейчас не уйду, то потом вообще будет плохо. Все это всплывет. Все увидят, что я не могу…
      Ивик говорила и говорила. Она плакала, хлюпала носом, вспоминала всю свою жизнь - с самой первой ступени, с марсена, - как она всегда отличалась от других, причем в худшую сторону, как ничего у нее не получалось, как она всех подводила… Ашен смотрела на нее с непонятной жалостью. Наконец Ивик замолчала, всхлипывая. Ашен протянула ей платок.
      — Спасибо, - пробормотала Ивик, вытирая нос.
      — Знаешь что, - задумчиво сказала Ашен, - по-моему, надо попробовать. Все равно надо.
      — Ты думаешь? - с сомнением спросила Ивик.
      Ашен не возражала ей. Не говорила: ты сможешь, у тебя все получится, ты сильная. Ашен верила Ивик. Воспринимала всерьез.
      Может быть, поэтому ее слова и звучали так убедительно?
      — Думаю, да, - кивнула Ашен, - комиссия ведь не ошибается. Раз направили, значит у тебя есть коэффициент сродства, ты можешь стать гэйной. Если не получится… Ну ведь весь Дейтрос от этого не погибнет, правда? Будет неудача, ее можно пережить. Так а если ты сейчас уйдешь - вообще всю жизнь будешь жалеть.
      Дверь в кабинете психолога вздрогнула судорожно. Потом медленно отворилась. Девочки замолчали, глядя, как Дана появляется в дверном проходе, шагает через порог, оборачивается и говорит что-то, тонкая рука прикрывает дверь, и еще поддергивает ее, чтобы закрыть надежнее.
      Дана подошла к подругам. На лице - высохшие дорожки слез.
      — Ладно, извините, - сказала она, - столько времени на меня потратили… пошли, нам еще к завтрашнему сочинение писать.
 
      Ивик выросла в субтропиках, в Шим-Варте никогда не бывало снега, а сейчас только что закончился сезон дождей. Квенсен Мари-Арс располагался в умеренном поясе, и впервые в жизни Ивик видела настоящую осень - с золотыми, алыми, рыжими, как в Лайсе, кронами деревьев, с листопадом, и настоящий холод уже давал себя знать. Но во время занятий она почти не замечала того, что творится вокруг. Когда замечать - во время кроссов, когда пот заливает глаза, и думаешь только о том, чтобы удержаться на ногах любой ценой? В выходные первокурсники старались в первую очередь отоспаться, во вторую - наверстать домашние задания.
      И вот теперь у Ивик была полная возможность наблюдать осень - только осень уже и кончилась. Деревья почти полностью облетели, голые ветви, как сети антенн, чернели на фоне блеклого неба. Земля под ногами покрылась мелкой ледяной изморосью, проскальзывала под ботинками - к этому Ивик уже успела привыкнуть. На дворе стоял настоящий галдеж, квиссаны ждали автобусов. Ивик засмотрелась на мальчишек впереди - Марро и Нэш сцепились опять из-за чего-то и лупили друг друга, тихо, чтобы не заметило начальство.
      — Папа, - вдруг тихим восторженным голосом сказала Ашен. И сорвалась с места. Помчалась через двор, лавируя в толпе, и бросилась на шею высокому гэйну с проседью в черных волосах… ого, ничего себе, это шеман! - отметила Ивик. В прежней, штатской жизни это не имело бы никакого значения, подумаешь, одна большая восьмиконечная звезда на плече - но сейчас! Высшее звание гэйна. Она невольно вытянулась в струнку, хотя до шемана было далеко, и не мог он ее видеть. И не просто шеман, а Эльгеро иль Рой. Великий гэйн. Отец Ашен. Бывает же такое! Ивик представила, как расскажет дома и девчонкам о том, что дружит с дочерью Эльгеро иль Роя…
      Хотя вряд ли это произведет на кого-то впечатление.
      — Холодно, - пожаловалась Дана, пытаясь спрятать ладошки в рукавах формы. Безуспешно. Ивик виновато взглянула на подругу. Как она должна чувствовать себя? Ашен встретилась с отцом. Ивик и вообще весь сен едет домой. А у Даны нет дома, нет никого - не к кому ехать. Родители Верта тоже умерли, но он вырос у тетки и едет к ней. А у Даны… А Дана и на каникулы остается в квенсене.
      Но подруга не выглядела расстроенной. Глядела весело, только носик покраснел от холода.
      Ашен пробилась сквозь толпу, великий Эльгеро шагал за ней и наконец приблизился к девочкам. Ивик с Даной вытянулись, во все глаза глядя на шемана. Вслед за Эльгеро подошел третьекурсник, девочки знали его - брат Ашен, Дэйм. Дэйм не был похож на сестру. Он пошел в отца, высокий, стройный парень, разве что коротко стриженные волосы посветлее оттенком.
      — Ну здравствуйте, квиссы, - улыбнулся Эльгеро. Ивик машинально вскинула руку к козырьку.
      — Вольно, - сказал Эльгеро, - так что, Ашен, познакомишь меня с подругами?
      — Ага, - лицо Ашен сияло, - это вот Ивик. Это Дана. А это мой брат, девчонки - Дэйм.
      Рад познакомиться, - солидно сказал третьекурсник и протянул руку Ивик. Та робко пожала ее. Дэйм повернулся к Дане, и наблюдательная Ивик заметила, как вздрогнуло и слегка изменилось его лицо. Он даже руку сначала убрал. Но потом протянул снова. И Дана протянула свою, неприлично уставившись в лицо Дэйма.
      — И я рад, - сказал шеман, - Ашен писала мне о вас. Ивенна… - он пожал руку девочки, - Дана.
      Ивик не слышала, что еще говорил Эльгеро, хотя преданно смотрела ему в лицо - ей было слишком неловко, она покраснела, и внутри надувалась от гордости, ведь не каждому дано поздороваться за руку с самим Эльгеро иль Роем!
      — Автобус пришел! Кто на Варту! - закричали сзади, Ивик вздрогнула, вскинула на плечо свой мешок и стала прощаться с девочками.
 
      От аэродрома она добралась сама - подумаешь, какие-то пять километров пешком! После автобуса и ужасного вертолета, где ее в итоге все-таки вырвало - даже лучше пройтись по свежему воздуху. Тем более, здесь было еще тепло, Ивик расстегнула куртку, и лишь перед самым поселком снова привела себя в порядок, поправила берет.
      После Дня Памяти каникулы были небольшими, всего пять дней. День Памяти в квенсене отмечали так же, как везде, как Ивик привыкла с детства. Тот страшный день, когда погиб прежний мир Дейтроса, когда темпоральный винт отправил в небытие целую планету. После него несколько десятков лет выжившие дейтрины кое-как жили в изгнании, пока не был найден новый мир. Этот. Новый Дейтрос. Но День Памяти - он будет всегда. Ведь нельзя же забыть свои корни. И нечестно это было бы по отношению к миллиардам погибших тогда людей.
      В квенсене показывали памятные съемки Старого Дейтроса, была Минута Молчания в строю, были старые дейтрийские песни. Пожалуй, единственное, что было иначе, чем везде - хессин иль Рой произнес еще речь перед строем (большая часть квенсена, больше полутысячи ребят, стояли на поле. выстроенные по сенам, в большом каре). И в речи той говорилось о дарайцах. О том, что агрессия дарайцев - единственная причина гибели Старого Дейтроса. О том, что страшное темпоральное оружие было направлено против Земли, Тримы, и герои, Рейта и Кларен иль Шанти, пожертвовали родным миром, чтобы спасти Землю. Дарайцы не остановились тогда перед тем, чтобы уничтожить все население Тримы - или же все население Дейтроса, составлявшее тогда почти два миллиарда людей. Мы, гэйны, каждый день сталкиваемся со злодеяниями дарайцев, мы знаем цену этим нелюдям. Важно, чтобы мы никогда не забывали о том, с кем нам приходится воевать. От кого мы спасаем Дейтрос…
      Все это было для Ивик достаточно абстрактно. Про гибель старого Дейтроса, про вину дарайцев, она давно уже все знала - это с вирсена каждому известно.
      Сейчас ее волновало другое. Впервые, пожалуй, с того момента, как началась учеба, Ивик почувствовала себя счастливой.
      Она шла по улицам Шим-Варта, знакомые пока не попадались навстречу, но наверняка кто-нибудь ее видел, кто-нибудь знал. Ивик шла в новенькой парадке, в сером берете, в зеленой, хорошо подогнанной куртке, с нашивками "к" - квисса - на плечах. В штанах с серыми лампасами, в высоких, удобных ботинках на тяжелой подошве. Оружия только не хватало, не полагалось ей пока. Но это, в конце концов, неважно! Важно то, что она - квисса. Она гэйна. Вот так, и пусть они все думают, что хотят.
      Ивик воображала, как будет рассказывать ребятам во дворе о квенсене. Родителям. Братишке. Квенсен - совершенно другая жизнь, там все иначе. Ей хотелось рассказать каждую деталь, она припоминала какие-то мелочи, и сейчас та выматывающая, невыносимо тяжкая жизнь, постоянная боль в мышцах и от набитых синяков, постоянный тяжелый труд - все это выглядело в другом свете. Ивик сама чувствовала, как изменилась. Ей было легко идти, спина стала прямой и ровной, походка - уверенной. Она могла бы так пройти десяток километров и не устать. Исчез страх. Исчезла неуверенность в себе, вечные опасения - теперь она чувствовала себя здесь - своей. Не чужой, не посторонней. Она гэйна и будет защищать этот город и этот мир.
      Подумать только, что в минуту слабости она едва не захотела бросить квенсен! Об этом, конечно, Ивик никому рассказывать не собиралась.
      Ей теперь очень хотелось увидеть своих - и чтобы они увидели ее, как она изменилась, повзрослела, и с уважением слушали бы ее рассказы о том, как живут и тренируются в квенсене.
      Ивик свернула в родной двор. Белая цепь одноэтажных бараков, тянущаяся до самого леса. В сотне метров впереди - еще один ряд бараков. Между ними - сушится белье на веревках, в песочницах возятся малыши, ребятишки раскачиваются на канатах и качелях, играют в ножички, войну или прятки, бабушки на скамейках вяжут и обмениваются свежими сплетнями…
      Вот здесь, меж этими двумя рядами бараков, Ивик выросла. Здесь и был ее родной дом.
      Странно - она не была-то здесь всего десять недель. А кажется - прошли годы…
 
      Досадно, что во дворе почти никого не было. У входа сидела подслеповатая бабушка Шарья, Ивик нарочно громко поздоровалась с ней, бабушка ответила.
      — Здравствуй, здравствуй… да ты, что ли, дочка Тэм?
      — Да, это я, - ответила Ивик. И постучала в двери. Мама возникла на пороге. И, не оценив небесной красоты серо-зеленой парадки, немедленно заключила дочь в объятия.
      — Ивик! Наконец-то! Доченька!
      А где все? - спросила Ивик, улыбаясь. Оказывается, она соскучилась по маме.
      — Папа работает сегодня, а Ричи где-то носится, - объяснила мама, - а что ж ты не позвонила? Мы бы тебя встретили…
      — Да ну, - отмахнулась Ивик, - что мне, трудно самой дойти…
      — Ну пойдем, пойдем, я как раз довариваю обед…
 
      Ивик сидела в маленькой кухоньке, привычной с детства, сбросив свой вещмешок и аккуратно положив на него берет. Мама поставила перед ней тарелку супа и теперь сидела рядом, забрасывая дочь вопросами.
      Когда Ивик настояла в Педсовете на том, что сейчас же, немедленно уедет в квенсен, мама была шокирована. Но потом написала ей сама, первая, и вроде бы сейчас от этой обиды не осталось следа. Похоже, мама смирилась с неизбежным и теперь даже отчасти гордилась тем, что вот ее дочь - будущая гэйна.
      Или Ивик так казалось.
      Она воображала, что мама будет внимательно слушать, и можно будет рассказывать негромким голосом, взрослым, суровым тоном о трудовых буднях квенсена, о кроссах и тренировках, об оружии, о ребятах из сена. Но выходило совсем не так.
      — А моетесь вы там где? Душ есть?
      — Ну что-то вроде… краны…
      Ивик решила умолчать о том, что теплой воды в тех кранах не бывает - сейчас, в отличие от фантазий, она понимала, что маме обо всем лучше не говорить. Мама, чего доброго, еще воспримет это как повод к написанию жалоб на плохое содержание детей…
      — Что за краны? А спальня на сколько человек? Сколько мальчиков в сене? Там хоть следят за тем, чтобы вы поменьше общались с мальчиками?
      — Мама, - простонала Ивик, - какие мальчики? Ты думаешь, нам до того?
      — Я знаю, до чего бывает дело в этом возрасте! У вас гормоны начинают играть, тут только следи! Смотри, Ивик, в подоле мне не приноси, предупреждаю! Сначала надо получить образование, а потом думать о любви!
      О Господи, мысленно сказала Ивик, проглатывая ложку супа. Вкусного, надо заметить.
      — А как вас там кормят?
      — Нормально, - Ивик решила не распространяться и о том, что весь первый месяц у нее подводило живот от голода. Сейчас уже почти привыкла к этому состоянию. Кормили не хуже, чем в тоорсене, но организм при нагрузках требовал гораздо больше…
      — Ты похудела, вроде бы.
      — Так это же хорошо, - сказала Ивик, - ты же говорила, что мне надо похудеть.
      — А здесь вроде поправилась, - мама сжала ей бицепс, действительно, окрепший, Ивик едва сдержалась, чтобы не ойкнуть - как раз на этом месте ей позавчера поставили синяк.
      Пожалуй, лучше при маме и не снимать рубашку, чтобы не вызывать лишних комментариев… Надо же, а Ивик казалось, можно будет погордиться этими синяками.
      — Мы много тренируемся, - объяснила Ивик, - мышцы.
      Мама покачала головой.
      — А нормальные-то хоть занятия у вас есть? Или вы только мышцы качаете?
      Все возвращалось на круги своя. Ивик почувствовала, что рассказывать о квенсене уже и не очень-то хочется.
      — Мам, я пойду, погуляю? Диссе, наверное, приехала уже…
 
      Подумав, Ивик сняла форму и натянула старенькое цветастое платье с широкими рукавами до локтей.
      Выпендриваться как-то расхотелось. Ничего не изменилось. Будь она хоть трижды взрослой, квиссой, даже гэйной, наверное, никогда ничего не изменится. В квенсене одна жизнь, здесь - совсем другая. Никому здесь не интересно то, чем она теперь живет.
      Интересно только маме, но уж лучше бы она совсем ни о чем не спрашивала. Чем такой интерес - лучше никакого.
      Диссе действительно уже приехала. В ее блоке, как всегда, царила кутерьма, куча братишек-сестренок, крикливая мама. Ивик подождала подругу у двери. Диссе выскочила из квартиры и бросилась ей на шею.
      — Здорово! Наконец-то! Ну как ты там?
      — Ничего, а ты как?
      Диссе не слишком изменилась. Все та же девчонка в аккуратном, но несколько застиранном стареньком платье, симпатичная, длинноногая, ловкая. Теперь Ивик и в себе не чувствовала больше никаких изменений. Она снова слегка робела перед бойкой подругой.
      — Зайдем за Каном?
      — Пошли.
      Кан был третьим из их дворовой компании, кто в этом году закончил тоорсен. Его направили учиться на инженера тяжелого машиностроения, аслен. Кан тоже оказался дома. К тому времени, как он вышел, компанию уже окружила стайка ребят и девочек помладше. Так бывало каждый год. Ивик вдруг подумала, что на будущий год ей уже и не захочется играть с детьми. Те, кто заканчивал тоорсен, ненадолго сохраняли детские привычки. Где бы они ни учились - очень быстро становились взрослыми. У старших ребят была своя компания, свои дела.
      Это они трое пока сидели на крыше веранды, в окружении восторженной ребятни. Диссе оживленно рассказывала о столице.
      — Пал очень, очень большой город… кто-нибудь там был?
      — Не-а, - забормотали ребята. Шари-Пал, столица Нового Дейтроса, располагался в южном полушарии - не очень-то наездишься.
      — Огромный! Вы представляете, пешком даже за час не пройдешь. Там сейчас строят метро. А так по улицам ездит автобус, не как у нас, а постоянно. Каждые четверть часа. Там почти двести тысяч человек. Самый большой город Дейтроса! А какие дома в центре!
      — Как Дом Культуры? - спросила Вета. Да, пятиэтажный Дом Культуры был выше всех зданий в Шим-Варте.
      — Больше, ты что! Пятиэтажки там везде. У нас и трента пятиэтажная, а я живу на четвертом этаже.
      — Вот это да!
      — А я на третьем, - вставил Кан, - у нас четыре этажа в тренте.
      — А в центре, в центре - там у нас целый ряд домов, я снимки покажу, по 16 этажей!
      — Ух ты!
      — Ого!
      — А так разве бывает?
      — Конечно, - важно ответила Диссе, - а еще там мороженое везде дают. На любой Базе! И жаренки, и все, что хочешь. Конфеты. Ну только по норме, конечно…
      — И что, прямо каждый день можно мороженое брать? - не поверила Вета.
      — Да запросто. И колбаса там бывает. И мясо всегда есть. Вообще там по-другому все…
      — В Варте тоже хорошо, - сказал Кан, - у нас База прямо напротив школы. И кино там же. Мы каждую неделю в кино ходим… А после занятий купаться, на пляже загорать, так здорово! Там же озеро соленое, Варталин.
      — Мы ездили на Варталин, - сказал маленький Тейр.
      — А мы после занятий с девчонками ходим в парк, - сказала Диссе, - или на базу, у нас там знаете, какая одежда есть! А косметика! Выдают, конечно, немного, по норме, но там просто есть на что посмотреть, выбрать. Купаться тоже ездим, но на автобусе. Еще у нас там танцы были, летчики приходили из военной школы…
      — Как это вы успеваете все, - пробормотала Ивик. Да, оказывается, не так уж ей и повезло. У людей вон какая счастливая, интересная жизнь! Новые большие города, новые впечатления… Интересно, а чего она вообще так радовалась, когда ее взяли в гэйны?
      По сравнению с квенсеном и Шим-Варт кажется большим городом.
      Вета, самая бойкая из малышей, посмотрела на нее.
      — Ивик! А ты-то где учишься?
      — В квенсене, - ответила она. А рассказывать было и не о чем - там ведь даже ближайший населенный пункт в десяти километрах. Это место даже никак и не называется, Мари-Арс, и все тут.
      — Тяжело, наверное? - спросила Диссе, с сочувствием взглянув на нее. Ивик кивнула.
      — Да ничего, жить можно. А у вас много учат?
      — Да уж побольше, чем в тоорсене, - мрачно сказал Кан.
      — Да, зубрежки много, конечно, - вздохнула Диссе, - и еще математику тоже надо учить… химию.. я думала, уже теперь специализация, а это все тоже знаешь, как спрашивают…
      — Знаю, - усмехнулась Ивик.
      Ей совершенно ничего не хотелось больше рассказывать. Да и что? Впечатлений, как у Диссе, да и у Кана, у нее не было. Квенсеном никто особо не интересовался. Может быть, конечно, это просто ее характер - вот Скеро бы на ее месте рта не закрывала, и только ее бы все и слушали. Но зачем это нужно? Если бы Ивик спросили - она бы рассказала. А так - зачем?
      — А пошли на речку, - предложил Кан, - посмотрим, как там шалаш стоит, не растащили еще? Может, костерчик сделаем.
      — Стоит, не растащили! Пойдемте! - поддержала Вета. Вся компания сорвалась с места, ребята дружно посыпались с крыши веранды вниз. Ивик обычно слезала по столбику, задерживая всех. Она подбежала к самому краю и мимолетно удивилась - чего было бояться? Здесь не выше, чем стенка на Полосе. Легко спрыгнула вниз, спружинила. Кажется, никто не заметил ее достижения, но Ивик внутренне похвалила себя и поняла, что все-таки - изменилось многое.
      Пусть даже этого никто не замечает, и на это всем плевать.
      И это здорово, что она учится в квенсене.
 
      После каникул учиться стало легче.
      И не только потому, что напряженный ритм жизни вошел в привычку. Квиссанов слегка разгрузили. Теперь тренировки по трайну и вообще занятия после обеда проводились только три раза в неделю. Соответственно, три вечера освободилось. И в эти свободные часы ввели занятия, которые можно было выбрать по собственному желанию.
      Ивик знала, что Ашен неплохо рисует (видимо, унаследовала способности от матери). Ашен и на уроках иной раз развлекала подруг тем, что рисовала шаржи на ребят и преподавателей. Ничего не было удивительного в том, что дочь Кейты иль Дор стала посещать художественную студию квенсена. А вот талант Даны оказался неожиданным. Выяснилось, что Дана - уже состоявшийся и одаренный юный музыкант. Напряжение первых недель было таким сильным, что девочка ни разу не вспомнила о привезенной с собой скрипке, а вот теперь инструмент был торжественно извлечен из камеры хранения, и Дана занялась любимым делом. Она играла на скрипке не то с трех лет, не то с четырех, и могла играть часами. В школе она училась спустя рукава, насколько это возможно, работы никакой не любила, но скрипку как работу и не воспринимала. Дана могла просто так сидеть и без конца пиликать, пиликать какое-то трудно дающееся место, повторять его сотни раз, что, конечно, надоедало окружающим, но саму Дану это нисколько не смущало. Зато она играла так, что можно было заслушаться. Казалось, не было ни одной известной, классической вещи, которую Дана не могла бы исполнить. Знала она даже произведения некоторых композиторов Тримы - Моцарта, например, или Паганини. Но особенно Дана любила импровизировать. Она могла и сочинять музыку. Дважды в неделю она занималась теперь с преподавателем музыки, одним из взрослых гэйнов, которые служили в боевой части квенсена, одновременно давая ребятам уроки. Он, правда, сказал, что вряд ли сможет многое дать этой девочке - у нее до того были слишком хорошие учителя, да и сама она играла на совершенно взрослом уровне. По субботам Дана занималась в струнном оркестре квенсена, где сразу стала первой скрипкой.
      Но таких, как Дана, больше не было среди первокурсников. Да и вообще одаренных в чем-то одном и уже что-то умеющих - было меньшинство. Марро писал стихи. Маленькая Намис, правая рука Скеро, неплохо играла на клавире. Сама Скеро блистала сразу несколькими талантами, да и желаний разных у нее было много. Она стала посещать скульптурную мастерскую, где лепили кукол, литературный клуб - Скеро, оказывается, писала короткие рассказы и сказки, и учиться играть на клори. Кроме этого, еще и в один из полных дней Скеро все-таки выкроила время для участия в школьном театре. Непонятно, как она все это успевала - но ведь это же Скеро… что же тут удивляться?
      А большинство ребят, Ивик была в их числе, еще ничего толком не умели, да и не знали, чего хотят. Ивик в тоорсене охотно пела в хоре. Начала учиться играть на клавире, но маме очень не понравилась эта идея - теперь Ивик понимала, почему. Но в хоре петь ей очень нравилось. Хотя голос не был сильным, Ивик никогда не солировала. Теперь она решила учиться играть на клори. Это и музыка, и можно аккомпанировать пению, а ведь Ивик уже пробовала сочинять песенки. Правда, дурацкие. Никому особенно и не пела их - так, для себя.
      С ней занималась одна из четверокурсниц, Виста иль Тер, отличная клористка. Уроки были два раза в неделю, в оставшееся время Ивик иногда пыталась позаниматься самостоятельно, но чаще всего безуспешно. Времени было все равно очень мало.
 
      Начались спецзанятия - то, что собственно отличало гэйнов от остальных каст, и от гэйн-вэлар. Занятия в Медиане. Вела их сама Меро иль Лав, куратор группы.
      — Поднимите руки, - велела она, - кто уже выходил в Медиану?
      Ивик сначала решила, как всегда, скрыть это дело. Детям в Медиану выходить запрещалось. Если бы кто узнал - в школе бы меньше, чем поркой, точно не обошлось. Оно и понятно - в Медиане легко наткнуться на дарайцев, да мало ли еще на что. И несмотря на эти опасности и даже на запрет, Ивик нередко выходила в этот странный мир, промежуток между мирами - слишком уж тянуло ее туда. И показывала этот мир Диссе - единственной, кто знал ее тайну. Диссе говорила, что кроме Ивик, никто не умеет туда ходить. Да и не пробовал. Но Ивик никогда не придавала этому значения, мало ли… Тен, например, ушами умеет шевелить - ну и что?
      А вот болтать о своих походах в Медиану не следует. Это она усвоила прочно. Маме сболтнула один раз по малолетству, и это был единственный раз, когда мама ее по-настоящему больно отлупила.
      Ивик и сейчас промолчала бы. Но в воздух взметнулась рука Скеро. За ней робко потянулись еще несколько рук. Ивик посмотрела на подруг - Дана тоже робко подняла ладонь. Ашен - уверенно, ну да, она-то выходила в Медиану с родителями. Ивик подняла руку, и увидела, что то же самое сделали все. Все квиссаны, оказывается, хоть раз да побывали уже в Медиане.
      Меро улыбалась, глядя на ребят.
      — Опустите руки. Ничего удивительного. Именно поэтому вас и взяли в квенсен. Вам запрещали ходить в Медиану, вас наказывали за это - и делали правильно, потому что Медиана опасна. Но вам дана эта способность, и в отличие от других, вам непреодолимо хочется выйти туда. Все дело в том, что есть люди с высоким коэффициентом сродства к Медиане. Этот коэффициент зависит от подвижности облачного тела. Вы все знаете, что такое облачное тело, мы это уже изучали… Это источник нашей жизненной силы. Верт, что будет, если разрушить облачное тело человека?
      — Человек умрет, - Верт встал, - отказ иммунной системы, депрессия, через два-три месяца наступает смерть.
      — Совершенно верно. Еще одна функция облачного тела - художественное творчество. Именно поэтому все гэйны - одновременно одаренные поэты, музыканты, художники, артисты, иначе просто не бывает. Именно поэтому мы даем вам возможность заниматься любимым делом, это не развлечение - это жизненно необходимо каждому гэйну. Это развитие и поддержка облачного тела, вашего основного рабочего инструмента. Ну а развитое и подвижное облачное тело дает возможность легко выходить в Медиану. Это врожденная способность, которая почти не поддается изменению и развитию. К тому же, это расовая способность. Скажем, все земляне, жители Тримы, даже таланты и гении, обладают очень низким сродством к Медиане. У них может быть высокоразвитое, мощное облачное тело, но оно почти неподвижно. Земляне не могут покидать свой мир. Они обречены оставаться в нем всегда - разве что космические полеты позволят им посетить другие планеты. С другой стороны, почти все дарайцы обладают подвижным облачным телом, но оно не позволяет им творить. То есть подвижность и способность создавать образы мало связаны между собой. Все дейтры способны выходить в Медиану, так же, как и дарайцы. Но вот творить образы могут только гэйны. Нас не так уж много, и от нас зависит само существование Дейтроса - потому что мы - это единственное, в чем Дейтрос сильнее Дарайи.
      Скажите, что вы делаете, когда хотите выйти в Медиану? Нэш?
      Мальчишка вскочил. Оттопыренные уши слегка покраснели.
      — Я это… ну… как бы это сказать… в общем, я закрываю глаза и чувствую… внутри как бы что-то поворачивается…
      — Разрешите? - Скеро встала, - Это похоже на то, как будто внутри, от сердца распространяется волна. Теплая такая, горячая волна.
      — Именно! - кивнула шехина, - это и есть движение облачным телом. Вас не надо учить это делать. Птица не объясняет птенцам, как летать. Мы сейчас просто встанем и сделаем это. Сен, слушай мою команду… Встать! Эшеро Медиана!
      Ивик вскочила и, прикрыв глаза - это делать не обязательно, но как-то всегда хочется - скользнула в теплую волну, полную света и солнечных искр, сквозь радугу, в покой, туда, где легко. Еще бы не выходить в Медиану! Ведь ни одно удовольствие в мире не сравнится с этим. И потом, там, в Медиане - никого нет. Там нет надоевших учителей, ребят, которые все до одного умнее и сильнее, чем она, и очень этим гордятся, там нет родителей, там - пустота и покой. Полное, совершенное одиночество. Тревоги улетают прочь, и можно наконец-то побыть собой. С собой наедине.
      Ивик открыла глаза. Теперь она не была наедине с собой. Медиана не изменилась - все то же серое пустое пространство, камни, холмы и разломы, и ничего больше, ни пятнышка живой зелени, ни движения. И серое, равномерно светящееся небо. Но теперь рядом с Ивик стояли два десятка ее братьев и сестер по сену, и куратор.
      — Вот так, квиссаны. Пока вам надо запомнить несколько простых правил. Выход в Медиану возможен из любого места Тверди, из любого мира Тверди. А вот входы в миры - так называемые врата - есть далеко не везде. Вы будете учиться ориентироваться в медиане и находить эти ворота. После перехода с Тверди на Медиану вы можете сразу же вернуться обратно - по так называемому "горячему следу", временные врата сохраняются от нескольких минут до часов. А вот если вы только что перешли из Медианы на Твердь, облачное тело должно еще около десяти минут восстанавливаться. В бою это, конечно, неудобно, но так устроен наш мир. Вы можете походить здесь, немного освоиться, но не возвращайтесь на Твердь. Потом мы продолжим. Если есть вопросы - задавайте.
      — Хета Меро, - обратилась Рица, - нам всегда говорили, что Медиана опасна. А мы сейчас, здесь… мы не встретим… кого-нибудь?
      — Нет, мы находимся в зоне квенсена. Она постоянно охраняется нашими патрулями.
      Ивик отошла в сторонку. Нет, все-таки даже когда в Медиане - толпа, здесь как-то лучше, чем на Тверди. Спокойнее. Кажется, что это - твой собственный мир. Даже непонятно, почему так. Ивик присела на камушек, стала глядеть в мерцающее серыми искрами небо.
      — Скажите, хета, - в разговор вступил Клайд, задумчивый парнишка, очень религиозный, он прислуживал в школьном храме по воскресеньям, - А вот как Медиана… как она соотносится с Библией? Тут ведь нет ангелов или чертей. Тут вообще никого нет.
      — Совершенно верно, согласно учению нашей церкви, Медиана принадлежит Тверди, а не Небу. То есть да, здесь нельзя встретить какие-либо духовные сущности. Правда, мы знаем, что жители иных миров с неподвижным облачным телом, даже земляне, могут выходить в медиану в измененном состоянии сознания. Некоторые наркотики расшатывают облачное тело. Но все, что можно встретить в Медиане - это людей и творения человеческой фантазии…
      Ивик перестала слушать и вся отдалась созерцанию Медианы. Надо же - теперь можно. Прямо на уроке выйти в Медиану! Так не бывает… Не тайком. Без всяких мыслей, как возвращаться, чтобы никто не заметил.
      — Квиссаны, внимание! Продолжаем занятие.
      Ивик встала.
      — Сегодня мы сразу попробуем творить, - сказала Меро, - итак, постарайтесь вообразить какой-нибудь предмет. Не берите ничего сложного! Камень, палку, геометрическую фигуру. Что-то очень простое. У вас богатое воображение, и представить вы можете многое. Но вы не сможете сразу сотворить что-то сложное. Начните с простого. Например, синий куб…
      Меро протянула вперед руку, и на ее ладони возник небольшой сияющий лазурный кубик. Сжала его - сквозь пальцы просачивалось синее свечение, а затем кубик исчез. Это было похоже на цирковой фокус.
      — Приступайте!
      Ивик представила шарик. Золотой, тяжелый, с металлическим блеском. Протянула вперед ладонь.
      … Этим и отличается Медиана от Тверди. Это не совсем физический мир, хотя мы и выходим в него физическим телом. Здесь можно усилием мысли создавать реальные предметы. В принципе - любые. Строить города, дома, машины. Самые талантливые гэйны могут создавать приблизительные образы животных и людей. Изменять свое тело, превращаясь во что-то иное.
      Можно создавать оружие - и это оружие будет убивать реально. Важно лишь представить его воздействие на врага. А вот еда, созданная в Медиане, не насытит, к сожалению. Иначе гэйны легко могли бы накормить весь мир. Для того, чтобы еда насыщала, надо представить и создать каждую отдельную молекулу аминокислот, сахаров, жиров, которые смогут проникнуть сквозь клетки кишечника и быть использованы организмом. И уже из этих молекул должна быть построена пища. Нет, вполне съедобные и вкусные вещи создать можно, но на тонком уровне невозможно сделать их такими, чтобы организм усвоил и воспринял эту еду.
      Гораздо проще вообразить оружие. Пуля должна всего лишь обладать скоростью и массой, чтобы разорвать живые ткани. Луч может резать и сжигать. Неважно, из чего построено оружие на молекулярном уровне - важно лишь его действие.
      Основное, чему учат в квенсене - это создание и использование оружия в Медиане. Все остальное - лишь вспомогательное. Именно поэтому каждый талантливый ребенок - на вес золота. Поэтому в гэйны берут и девочек - одних мальчиков никогда не будет достаточно, берут и самых слабых, болезненных, неспособных, казалось бы, воевать.
      Как говорит хессин иль Рой, солдатом можно сделать каждого или почти каждого человека. Гэйном - лишь того, кто способен к этому от природы…
      Как ни напрягалась Ивик, на ладони ее появлялись лишь желтые крупицы или сероватые куски, похожие на пемзу. Она с досадой стряхивала их на почву и пыталась снова. Успокаивало лишь то, что и у ее соседей дела шли не лучше. Ивик временами оглядывалась по сторонам - нет, никто еще не создал ни одного приличного предмета.
      Не так-то это просто - творить в Медиане. Всем приходится вначале учиться.
 
      Под конец занятия Ивик удалось сотворить бесформенный ноздреватый кусок не-пойми-чего, однако уже почти нужного размера, хотя и серый, под цвет вещества Медианы, но с желтоватым оттенком. Меро похвалила ее, Ивик раздулась от гордости - далеко не всем удалось сотворить что-нибудь цельное. Ашен, Скеро, Лоренс и Дзиро достигли примерно тех же результатов - серых кусков непонятной формы. У всех остальных дела шли еще хуже. Меро скомандовала возвращение. Они снова оказались в том же самом зале - оказывается, здесь был постоянный ограниченный вход, отсюда и ходили на тренировки в Медиану, в ее замкнутую, хорошо охраняемую область.
      — Квиссаны, не огорчайтесь и не считайте, что потерпели неудачу. Никто не может сразу, попав в Медиану, начать творить. Для этого нужно не только воображение, но и внутренняя энергия, и способность ею управлять. Вы научитесь. Жду вас на следующем занятии!
 
      Уроков Медианы Ивик ждала с нетерпением. Да и остальные, по-видимому, тоже. В Медиане даже находиться было приятно, а творить - настоящее удовольствие. Даже, казалось бы, скучные вещи - простые геометрические тела и камни. С каждым разом получалось все лучше, и росла уверенность в своих силах. Кроме того, здесь не спрашивали домашних заданий, не устраивали опросов и контрольных. Не было никакой конкуренции, наоборот, попытки ребят сравнивать свои достижения Меро всегда останавливала. Не было баллов, и не было никаких требований - только игра и творчество. Меро, на обычных занятиях скупая на похвалу, здесь щедро хвалила каждого за малейшее достижение.
      Через несколько занятий Ивик сотворила вполне приличный золотой шар. Стала осваивать новые предметы. Она продвигалась вперед очень неплохо, иногда ревниво поглядывая на других. Ей так надоело быть худшей во всем! Хоть в чем-то она должна превосходить остальных? Где-то должно быть ее призвание, ее сила? И правда, ей казалось, что здесь она - среди лучших. Правда, Скеро все равно была на одном уровне с ней или даже впереди. Скеро и тут поспевала быстрее и лучше других. С этим надо было просто смириться - вот такой великий человек, у которого все всегда получается. Хотя иногда Ивик жалела про себя, что попала в один сен со Скеро - но тут же корила себя за эти недостойные мысли и зависть. У Ашен тоже получалось неплохо, а вот Дана заметно отставала от других. Хуже нее был только Верт. Но как-то Ивик услышала, как Меро объясняет Дане причину этого отставания - оказывается, быстро научаются творить предметы те ребята, кто обладает талантами к живописи, скульптуре, словом - прикладным искусствам, умеет создавать зрительные образы. И гораздо хуже, когда образы преимущественно слуховые, как у Даны - она одаренный музыкант и привыкла мыслить слишком абстрактными вещами, которые нельзя быстро и легко воплотить в вещественную форму. Зато потом, когда "слуховики" овладевают искусством творения в Медиане, они оказываются в бою эффективнее "прикладников". Их оружие бывает настолько страшным, энергетически насыщенным и оригинальным, что именно такие люди - не обязательно, конечно, но случается - становятся лидерами. Эти рассуждения странным образом успокоили Ивик, и она вообще перестала обращать внимание на то, у кого получается лучше, у кого хуже. Раз на самом деле скорость обучения ничего не значит…
      Одновременно начались и азы ориентирования в Медиане. Квиссаны учились пользоваться келлогом - универсальным прибором для определения Врат в разные миры, учились находить эти Врата по признакам местности в Медиане. Гэйн должен уметь войти в нужный мир, да еще и в нужной точке, а это не так просто. Потом, когда ориентирование в пространстве будет освоено, начнутся еще и манипуляции со временем - определенные действия в Медиане могут сдвинуть личное время человека назад или вперед. Но эти манипуляции требуют великой осторожности и сложных расчетов.
      Вскоре квиссаны посетили Лайс - первый чужой мир, который довелось увидеть Ивик.
      Именно этот мир дал приют большинству выживших дейтринов после гибели их мира. Дейтры обитали в Лайсе в специально отведенных зонах или на островах. И до сих пор кое-где оставались маленькие островки поселений - в основном, христианских миссий и монастырей. Остальные же переселились в Новый Дейтрос, открытый всего 15 лет назад, за 3 года до рождения Ивик.
      Квиссаны много слышали, читали и видели фильмов о Лайсе. И все же видеть иной мир собственными глазами - это совершенно другое. Они вошли в безлюдную местность, где шумела роща, словно осенняя - на самом деле здесь стояло лето. Просто в Лайсе листва всегда желто-красная, поля золотой травы, сочные, рыжие стебли и листья. Ивик не удержалась и сорвала с дерева ярко-желтый живой листок. Ашен нарвала целый букет и дома, в тренте, поставила на тумбочку в стакан с водой.
 
      Занятия в Медиане, как и три свободных вечера в неделю, очень скрасили и облегчили жизнь. Все остальное было по-прежнему - та же гора домашних заданий, зубрежка, сдача "хвостов", физподготовка, трайн, синяки и боль в мышцах. Вскоре выпал снег, поначалу это казалось прекрасным и удивительным, но очень быстро надоело. Квиссанам выдали зимнюю форму, утепленные куртки, штаны и береты. Но на построениях было очень холодно, шевелиться нельзя, за четверть часа можно было совершенно закоченеть. На тренировках холода никто не замечал, конечно. Зато ботинки сильно скользили на утоптанной снежной дороге, Ивик постоянно падала, это стало уже привычным. Вскоре квиссанам выдали лыжи, и вместо обычных кроссов днем они бегали на лыжах. Начались настоящие морозы, и на каждой тренировке отмораживались носы и кончики пальцев, до нечувствительной белизны, и по возвращении в тренту полагалось растереть отмороженные места спиртом, который по такому случаю выдавала куратор сена.
      И к этому можно было привыкнуть.
      Бегая на лыжах, так же, как и во время обычных кроссов, брали тяжелый "Клосс" за спину, надевали ремни с имитацией боезапаса, мешок с защитным комплектом, иногда надевали и противогазы. Все это стало уже привычным. Уже бегать просто так, без выкладки, казалось слишком легким.
      Ивик заметила, что перестала бояться трайна. Отжимания и разные силовые упражнения перестали быть невыносимой мукой. Просто привыкла. К тому же появились интересные компоненты. Преподаватель иль Дрей стал обучать их боевым приемам.
      — Запомните, - сказал он, - вы еще очень долго не сможете противостоять на Тверди обычному противнику. Большинство девочек не смогут этого никогда. У вас никогда не будет достаточной мышечной массы. Техника могла бы это компенсировать, но у нас нет возможности дать вам технику на уровне мастера. Большая часть того, чем мы занимались до сих пор, нужно только для развития ловкости и координации. В боевой обстановке никто из вас не должен даже пытаться применять те приемы, которые мы до сих пор изучали. А вот что вы будете применять, если попадете в ситуацию прямого взаимодействия с противником, мы начнем изучать сейчас.
      Выворачиваться, когда тебя хватают за руку, за шиворот. Обезоруживать противника ударом по запястью. Бить точно ногой в коленную чашечку, по голени, в кадык, в нос и в глаза сомкнутыми пальцами. Уходить от ударов. Применять подручные предметы. Тренировались часто со старшими квиссанами или с охранниками из части гэйн-велар, которая располагалась рядом с квенсеном.
      Это было иногда чревато травмами, болезненными синяками на голени или разбитым носом. Зато это было увлекательно, и явно полезно в повседневной жизни, эти занятия нравились всем, даже самым слабым.
 
      Время промелькнуло незаметно, пришло Рождество. Все младшие квиссаны ехали домой на рождественские каникулы. На этот раз уезжала и Дана. Ашен поговорила с родителями и пригласила ее к себе домой.
      Ивик исповедалась перед Рождеством прямо в церквушке квенсена, здешний молодой и веселый отец Рам нравился ей гораздо больше приходского священника в Шим-Варте.
      Сочельник квиссаны должны были встречать дома, но еще до отъезда устроили небольшой, насколько возможно в пост, совместный праздник. Школьный театр давал рождественскую постановку - и пьесу написал кто-то из старших квиссанов, называлась она "Белая ночь". Красивая сказка о снежинках, которые долго ждали возможности выпасть на землю, и наконец пришли вместе с Младенцем Иисусом, танцуя и покрывая землю белым ковром, о маленькой больной принцессе, которая мечтала увидеть белый снег. Сказка была трогательная и нежная. Ивик смотрела на танцующих на сцене девочек и ребят, на оркестр (там сидела и Дана), выводящий легкую тонкую мелодию, и ее снова и снова посещала мысль о дикой несовместимости происходящего с их нормальной, реальной жизнью. Эту музыку написали, эту сказку поставили и играли старшие квиссаны, которые давно уже ходили в боевые патрули, хорошо умели убивать, и казалось бы, давно должны были очерстветь и отупеть от всего этого. Но ведь, думала Ивик, и вообще ВСЕ сказки, которые я читала в детстве, фильмы, которые смотрела, все это создано гэйнами. Теми же самыми людьми, которые защищают Дейтрос. Странно все это. В других мирах это не так. Чем отличается искусство, например, Тримы от дейтрийского? Ивик не знала, она этих различий не видела или пока не могла понять.
      После спектакля были танцы в спортзале, который по такому случаю украсили белыми полотнищами и сверкающими разноцветными звездами из фольги. Дана снова играла на скрипке, а потом ее сменили, и она пошла танцевать - ее сразу пригласил Дэйм, и до конца танцевал уже только с ней. Ивик никто долго не приглашал, и она расстроенно стояла у стеночки, но потом к ней подошел Клайд.
      — Ты ни с кем не танцуешь? Может, пойдем?
      И она танцевала с Клайдом. Он был ниже ее ростом, слишком хрупкий и не очень-то ей нравился. Но по крайней мере, ее хоть кто-то пригласил.
      Потом сен собрался в тренте, в мальчишеской спальне. Несколько коек сдвинули, на них положили большую фанерку, и выложили припасы - у кого что было. Сэкономленные куски из столовой, домашние посылки - копченые колбаски, пироги, конфеты, вяленая рыба, кексы, орехи. Ивик тоже принесла свои остатки, початую банку варенья из дома и шоколадку, которую берегла на черный день. Припасов вообще оказалось много. В первые месяцы квиссаны были до того голодны, что съедали сразу все, что попадало в руки. Сейчас, оказывается, все уже стали откладывать, припрятывать, а может, родители просто стали больше посылать, увидев похудевших детей с голодным блеском в глазах.
      — А кому шеманки? - Верт поднял небольшой бутылек с прозрачной жидкостью. По комнате прокатился одобрительный гул.
      — А налей! - Скеро подставила стакан. Стали разливать сорокаградусную настойку - в просторечии шеманку. Но ее было мало, и хотя разливали на донышки, хватило только нескольким мальчишкам и Скеро, девочки из ее компании брезгливо отказались. Остальным никто и не предлагал. Ивик схватила с импровизированного стола какой-то кекс и села с подругами в уголке - у стола просто не осталось места. Еще несколько мальчишек, аутсайдеров - Клайд, Чен, Дирза сидели по отдельности, остальные сгрудились вокруг "стола" - вокруг Скеро.
      — Ну, выпьем за нас! - Скеро высоко подняла стакан, потом зажмурилась и опрокинула его содержимое в рот. Ее передернуло, - Эх, хорошо! - заявила она.
      — Как ты можешь пить такую гадость, - сказала маленькая Намис.
      — Сама ты гадость, - пренебрежительно заметил Нэш.
      Скеро поспешно закусила соленым огурцом.
      — Это от четвертого курса, - гордо сказал Верт, - мне корешок дал.
      — А они где берут? - спросила Скеро. На ее глазах выступили слезы.
      — В Лансе. Они же ездят по выходным, нас тоже потом будут отпускать.
      — Угу, - сказала Ашен подругам, - Дэйм тоже ездит. Помните, он нам жаренок привозил?
      — Помню, - Дана отчего-то покраснела, - Ашен, а почему Дэйм не поедет сейчас… он сказал, он не поедет домой на каникулы.
      — Старших не всех отпускают, - огорченно вздохнула Ашен, - какая-то часть всегда должна оставатьс я в квенсене, для охраны. Квенсен же одна из стратегических целей, дарайцы всегда стараются сюда проникнуть.
      — А гэйн-вэлар, они же тут служат, их не хватит?
      — В Медиане же кому-то надо защищать, - предположила Ивик. Ашен кивнула.
      — Вот именно. Гэйн-вэлар, они только физически сильные, а так толку-то от них…
      Подруг никто не слышал, они говорили между собой, тихонько. За столом громко хохотали, и все перекрывал резкий голос Скеро.
      — Я не люблю красное вино! Мне в детстве мама делала всегда морс, водичку такую, с вареньем. Красненькую. Один раз я смотрю на кухне, кувшин стоит, ну я и хватанула… мне года четыре было. Такой гадостью показалось! С тех пор вот все могу - пиво могу, белое, шеманку могу, настойки, а красное вино так и противно.
      — А мне отец дал попробовать шеманку в пять лет, я попросил, он и дал… я тоже долго плевался, - рассказывал Верт.
      — А надо было выпить и еще попросить! - перебила его Скеро, - может, задумался бы, стоило ли давать.
      Несколько человек захихикали.
      — А ну, давайте клори! - велела Скеро, - я тут музыку сочинила на стихи Венда иль Харана.
      Она стала перебирать струны. Все уважительно замолкли. Голос у Скеро был не очень хороший - слишком резкий, низкий, скажем так, петь она не умела. Зато мелодия получилась отличная, и стихи известного гэйна иль Харана были потрясающими.
 
      …мы встретимся вновь* в перекрестье созвездий, которые ждут нас от века до века, в хрустальных бокалах ловя отраженье бесчисленных звёзд, опрокинутых Богом на счастье живущим в бездонных колодцах, накрытых прозрачным, декабрьским небом…
 
      Скеро пела и пела, слушать ее было в общем приятно, потом клори попала в руки к кому-то из мальчишек. Тилл, голос которого еще не начал ломаться и был звеняще-пронзительным, чистым, спел "Балладу о друге", это было очень красиво, Ивик почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Потом пел Нэш, какие-то частушки, он петь не умел, да и было это неинтересно, Ивик подумала, что могла бы тоже что-нибудь спеть. Она уже могла аккомпанировать на клори, а песен знала множество еще с детства. Всем бы понравилось. Но кто же будет ее слушать?
      А Дана могла бы сыграть на скрипке, но кого это интересует? Никого. Ивик вдруг почувствовала себя одиноко и тоскливо. И здесь, в квенсене - все то же самое, что и везде. В счет идут только громкий голос, наглость, место в иерархии. Слабые никого не интересуют, они всегда с краю, всегда аутсайдеры. Хорошо еще, что есть Дана и Ашен. Подруги. Настоящие. Лучше, чем Диссе, потому что Диссе не гэйна, у нее совсем другие представления о жизни, она понять не может, как это здорово - выходить в Медиану и творить, или писать песни, просто так, для себя. А Дана с Ашен очень хорошо понимают Ивик.
      Скеро и пять-шесть ее ближних друзей пели еще пару часов, а потом пришла Меро и выгнала девочек в их спальню, пришлось все-таки идти спать.
      Наутро квиссанов ждали автобусы, которые увозили их на аэродром - домой, на двухнедельные каникулы.
 
      — Внимание, квиссаны, - заговорила преподавательница физподготовки, хета Таш иль Аман, внимательно и строго глядя на ребят, которые выстроились в спортзале - В бою в Медиане нужна не только четкая согласованность действий команды, но и умение взаимодействовать, слышать и понимать друг друга. С этой целью отныне мы вводим каждую неделю командные игры. Вы будете играть в сетран. Сначала внутри сена, затем проведем соревнования всего курса. Старший сена и заместитель старшего - два шага вперед!
      Скеро и Верт вышли из строя.
      — Вы будете капитанами команд. Задача ясна?
      — Да, хета, разрешите обратиться - я могу набрать свою команду? - спросила Скеро. Иль Аман отрицательно покачала головой.
      — Нет. Команды буду назначать я. В жизни вам тоже придется командовать теми, кого дадут, а не кого вы отберете. Скеро - встаньте налево, а вы - направо. Остальные на первый-второй рассчитайся! Вторые номера на месте, первые шаг вперед. Скеро - это ваша команда. Первые номера, вольно, идите за мячом и сеткой…
      Ивик с тоской посмотрела назад - Дана и Ашен остались во второй команде, капитаном которой был Верт. Уж лучше бы он! Ивик подозревала, что игра не доставит ей особого удовольствия, но что поделаешь?
      В жизни тоже придется подчиняться тому, кого назначат, а не кого сам выберешь.
      Скеро, между тем, чувствовала себя в своей стихии.
      — Лен, быстро за мячом! Ты, ты и ты - в нападении. Ты, - ее палец ткнул в Ивик, - в защите. Остальные тоже в защите. Я буду центровой.
      Поперек зала натянули сетку, началась игра. В сетран, разумеется, все хоть как-то да играли. Главное - поймать или отбить мяч, прилетевший с другой стороны, и забить его на другую сторону так, чтобы противник поймать не смог. Удар мяча об пол - десять баллов другой стороне. Задача Ивик была проста - если мяч летит в ее сторону, отбить или поймать (правда, за поимку мяча снижали балл) и перекинуть центровой или сразу кому-то из нападающих. Ивик знала, что играет так себе, и поэтому встала подальше, еще и рядом с Клайдом, чтобы в случае чего ловил лучше уж он.
      Скеро оказалась отличным игроком и чуть ли не вытягивала на себе всю команду. Она металась из стороны в сторону и перехватывала мяч чаще всего еще до того, как он долетит до линии защиты. Несколько раз она и сама отбивала на противоположную сторону, и дважды забила голы. На ее фоне все остальные игроки выглядели блекло. Разве что Лен оказался неплохим нападающим, бил резко, свечкой сверху вниз, отбить его мячи было почти невозможно. "Молодец!" - радостно кричала Скеро в таких случаях. Ивик захватил азарт, она тоже прыгала и кричала "Ура", когда удавалось забить мяч. Но и противоположная сторона играла отлично. Внезапно Ивик увидела что-то темное и стремительное, летящее в ее сторону, сердце забилось - вот оно! - Ивик прыгнула, протянула руки…
      Мяч с громким треском ударился в пол. Тяжело дыша, Ивик отскочила. Потом подобрала мяч, нагнувшись. Бросила его Скеро, поймала на мгновение разочарованный и злой взгляд, глаза Скеро стали отчего-то большими и темными. Закусила губу.
      Хоть беги с площадки… Через несколько минут Клайд нелепо подпрыгнул впереди, подняв руки, но мяч просвистел выше, и снова ударился об пол возле Ивик, она не успела. Квиссаны били слишком сильно, слишком умело. Еще и мальчишки… в тоорсене они играли только с девочками. И никогда Ивик не была хорошим игроком.
      — Шендак! - крикнула Скеро, - руки дырявые!
      Ивик захотелось заплакать, но это было бы дико стыдно. Она кусала губы и старалась подумать о чем-нибудь другом…
      До конца игры она пропустила еще два мяча. Кажется, Марро, стоящий по ту сторону в нападении, понял, что она - слабое звено, и стал прицельно бить в ее сторону.
      В раздевалке Ивик подхватила свою форму и забилась в уголок. Но это не помогло - внезапно перед ней выросла кряжистая фигура Скеро.
      — А ну иди сюда, - велела Скеро звенящим от злости голосом. Ивик выбралась из угла, держа в руках форменную рубашку.
      — Ты если не можешь поймать - какого черта лезешь?
      Вокруг сгрудились любопытные, подпевалы Скеро, Намис, Рица и Тиша, они смотрели осуждающе и с интересом - что будет дальше, как будет оправдываться эта предательница, которая всех подвела? Из-за нее проиграли второй команде на двадцать баллов! Самое ужасное, что Ивик и сама ощущала свою вину. В самом деле - всех подвела…
      — А что мне было делать? - спросила она плаксивым тоном.
      Вот так всегда. С детства так. Она всегда всех подводила, потому что была самой слабой, неловкой, ничего не умела - но ведь это от нее не зависит! Она не может вдруг стать сильной…
      — Ничего! Не лезть к мячу!
      — Но он сам на меня летел… я же не виновата!
      — Не виновата? - крикнула Скеро, - а это не хочешь? - она сунула Ивик под нос свой кулак. Ивик отшатнулась и теперь уже действительно заплакала.
      — Истеричка! Тебя в патруль никто не пустит даже, - презрительно сказала Скеро, - там такие не нужны!
      Ивик зарыдала. Лучше бы она действительно ударила!
      — Она еще и не виновата! - распаляла себя Скеро, - смотрите на нее! Ты хуже всех! Ты ничего не можешь, вообще ничего! Даже кровать не можешь нормально заправить, у тебя всегда бардак, а мне потом отдуваться!
      Похоже, она решила припомнить Ивик все грехи.
      — Как тебя только в квенсен взяли, такую… Корчит из себя умную, а сама воротничок нормально подшить не может! И подводит всех вечно! Да, если тебя допустят в патруль, из-за тебя весь сен погибнет, а ты будешь потом глазами лупать и сопли размазывать, что ты не виновата! Только о себе и думаешь!
      — А ты сволочь! - выкрикнула Ивик, вся красная, уже не соображая, что говорит. Дальше она не очень поняла, что произошло - сначала почувствовала боль, а потом осознала, что это рука Скеро сильно хлестнула ее по щеке, так, что она на ногах едва удержалась, схватившись за стену. Тотчас к Скеро подскочила Ашен и - как учили на трайне - попала носком ноги точно по голени, но Скеро, мастер трайна, тут же развернулась и швырнула Ашен на пол, а потом еще от души пнула ее ногой в бедро. Ивик уже пришла в себя и бросилась на Скеро с целью ударить в нос, но ее руку перехватили. Несколько девочек держали Скеро, а крупная, сильная Венни поймала Ивик.
      — Кончайте, девки, вы что, сдурели?! - спросила Венни.
 
      К счастью, занятий до обеда больше не было, было еще полчаса свободного времени. Ивик разыскала свободный кабинет - химической защиты - порыдать вволю. Ашен сидела рядом и похлопывала ее по плечу.
      — Ну кончай, Ивик… ну ладно. Хочешь, скажем Меро? Ее тогда хоть под арест посадят.
      — Меня тоже посадят, - Ивик шмыгнула носом, - и тебя. Мы тоже дрались.
      Ашен вздохнула. Это было правдой. Если уж наказывали за драку - то всех участников. А прихлебалы Скеро, конечно, не забудут сообщить, как было дело. Еще и приукрасят. Да и синяк на голени у Скеро остался точно.
      Ивик чувствовала, что дело здесь не только в сетране. Скеро давно и тихо ненавидела ее. Так же, собственно, как она и сама испытывала неприязнь к Скеро.
      — Шендак, больно, - Ашен потерла бедро. Ивик посмотрела на нее виновато. Ашен еще больше досталось - а за что?
      — Какая она сволочь, - с чувством сказала Ивик. Наконец-то можно было не скрывать своих чувств к Скеро. Вот она, ее подлинная сущность! Во всей красе.
      — Да ладно, - вступила Дана, - она нормальная вообще-то, просто психанула… это все из-за этой игры…
      — Она нормальная? - Ивик пристально посмотрела на Дану, да, не ожидала от нее такой подлянки. Дана, видно, почувствовала, что Ивик обиделась. Но на попятный не пошла.
      — Ну нельзя ведь осуждать сразу. У нее просто темперамент такой. Не обращай внимания…
      — Ничего себе темперамент! Это вот с ней нельзя идти в Медиану. Это она как раз думает только о себе! Какая она талантливая, сильная и умная! И демонстрирует себя…
      Ивик будто прорвало - она наконец-то позволила себе высказать все, что думает о Скеро.
      — Ну и что, ну талантливая - одно, а это - другое. Она на самом деле талантливая. Просто и у талантливых людей бывают плохие черты, - заметила Дана. Ивик взглянула на Ашен, ища у нее поддержки. Но та вздохнула.
      — Ладно, девчонки, это неважно… не надо ругаться. Мы же все квиссаны, гэйны. Нельзя так. Нам еще воевать вместе. А мы…
      Ивик предпочла бы услышать что-нибудь другое. Что Скеро сволочь, что подруги осуждают ее. Но что поделаешь? Других подруг у нее нет. Придется мириться с таким взглядом на Скеро. Это, конечно, тяжело, потому что тогда ей надо себя признать сволочью - раз Скеро права, и это "просто темперамент". А все эти пакости, которые она говорила - это что, тоже правда? И пощечина… Приятно, что хоть Ашен заступилась за нее. Этот удар - он не то, что был болезненным, это ерунда, по сравнению со всем пережитым, вообще пустяк. Ашен досталось больше, у нее на бедре расплылся синяк. Но внутренне Ивик была в диком шоке. Как нормальный человек может так поступить? Не дараец какой-нибудь, не негодяй. Нормальная девочка. Ивик не могла представить, как это можно - взять и просто так ударить человека от злости? На тренировке понятно. А вот просто так?
      Почему они все этого не понимают? Ивик всхлипнула.
      — Ладно, не реви, - Ашен протянула ей платок, - пошли на обед. Все забудется, не обращай внимания.
 
      Скеро больше не трогала Ивик, но их отношения перешли, похоже, на новый уровень. Появилась открытая враждебность. Объяснились, что называется, думала Ивик. Она то и дело ловила на себе насмешливые взгляды - вслед за Скеро большая часть сена стала ее презирать. На уроке дарайского языка хет иль Берин отобрал у Нэша карикатуру на Ивик, которая ходила по рукам. Кто-то - скорее всего, сама Скеро, нарисовал Ивик в виде бочки с ручками и ножками-прутиками и текущими из глаз-дырок потоками слез. И подписал - Ива-цыпочка. Иль Берин попытался выяснить, кто автор карикатуры, это ему не удалось, и случай так и был спущен на тормозах.
      Ивик даже не слишком переживала. Ее никогда не любили. В тоорсене она тоже была аутсайдером, ничего особенного. У нее есть Дана и Ашен, и этого достаточно. Да и не весь сен настроен против нее. Только прихлебалы Скеро - Рица, Намис, Тиша, из мальчишек - Нэш. Остальные - кто как.
      По-настоящему Ивик не трогали. Один раз в тумбочку засунули мышь - но к мышам Ивик относилась очень даже неплохо. Вымазали только что постиранный воротничок, в результате чего Ивик схлопотала два часа ареста. Закрыли фильтр ее противогаза, так что после команды "надеть противогазы" Ивик начала задыхаться, махать руками, пока не догадалась быстро стащить маску под сдавленное хихиканье компании Скеро. Один раз Рица пыталась положить ей в койку под одеяло водяную бомбочку, но была застигнута Ашен. Произошла драка, в ходе которой бомбочка взорвалась, окатив их обеих и заодно койку Ивик. На шум прибежал дежурный по тренте третьекурсник и отправил обеих мокрых нарушительниц под арест на пять часов.
      Прозвище "цыпочка" прочно приклеилось к ней. И то и дело Ивик показывали язык или крутили пальцем у виска, или еще как-нибудь дразнили, но Ивик это мало беспокоило. Она привыкла. Уже не обращала особого внимания. Да и не до того было - в отличие от тоорсена. Просто некогда думать обо всех этих отношениях.
      На физподготовке продолжали играть в сетран, и каждой игры Ивик страшно боялась. Она даже решилась подойти к хете и попросить перевести ее в другую команду, но получила отказ. Ну да - в жизни тоже нельзя будет выбирать, с кем быть рядом. Ивик старалась держаться подальше от мячей, но иногда все же пропускала. А на третьей игре ей удалось неплохо отбить мяч, пасовать его Лену, и она с гордостью взглянула на Скеро - но та совершенно не отреагировала на ее достижение. Дело было уже вовсе не в мячах…
 
      Ритэйн иль Ран рассеянно смотрел в окно. За окном все текло, таяло, плавилось - весна в этом году рано вступала в свои права. Он почти не вслушивался в скрипку за спиной. Дана играла совершенно. Ее не надо было поправлять. В свои тринадцать она была профессионалом. Ритэйн просто наслаждался чистым ровным звучанием инструмента.
      Дана опустила смычок. Ритэйн обернулся.
      — Знаешь, я бы выделил вторую часть, где стаккато. Я бы играл ее пианиссимо, может быть, попробуешь?
      Дана подумала.
      — Не знаю. Может, и правда, так интереснее будет.
      — Но не сейчас, - Ритэйн взглянул на часы, - давай-ка закругляться. К следующему разу разберешь пятую сонату иль Вея?
      — Хорошо.
      Дана сложила инструмент и смычок, ноты. Попрощалась с учителем и вышла из каморки, где они обычно занимались. Все пело и звенело внутри. Дана любила погружаться - для этого не нужен инструмент, ни к чему, все и так звенит внутри, только прислушайся, только позволь себе раствориться в этих текущих звуках…
      — Дана!
      Она вздрогнула. Прямо перед ней стояла Рица. Темные глаза мрачно поблескивали из-под длинной прямой челки.
      — Дан, у нас к тебе разговор есть, пошли, а?
      Девочка вздохнула. Пора возвращаться к суровой действительности. Музыка кончилась. Эх, а до ужина еще два часа, правда, если честно, надо заканчивать сочинение на дарайском, но можно было бы и еще поиграть… Шендак с ним, с этим сочинением!
      — А что такое? - спросила она, идя вслед за Рицей.
      — Сейчас…
      Они вошли в кабинет самоподготовки. Дана слегка вздрогнула - здесь сидели Скеро и вся ее компания - Намис, Нэш, Лен, Тиша… И больше не было никого.
      — Садись, Дан, - радушно пригласила Скеро. Дана села. Ей стало не по себе. Она не чувствовала никакой неприязни, Скеро нравилась ей. Вообще жалко, что они с Ивик так не сошлись. Ивик, конечно, жалко. Но ведь и Скеро можно понять где-то!
      Какая глупая размолвка все-таки. Хорошо было бы, если бы и она могла дружить со Скеро! С ней даже находиться рядом приятно, смотреть на нее. Такая она энергичная, красивая, живая…
      — У меня к тебе разговор есть. Слушай, Дан… ты же нормальная девчонка. Какого шендака ты связалась с этой дурой?
      — Ты про что? - удивленно спросила Дана, глядя на Скеро. Хотя уже понимала - про что.
      — Да хватит с этой идиоткой ходить, а? Ну ладно, Ашен, она тоже чокнутая. Но ты-то нормальная. Ты не видишь, что ли, что она того? - Скеро покрутила пальцем у виска.
      — Ничего она не того, - ответила Дана, - что ты к ней привязалась вообще?
      — Я хочу, чтобы ее не было в нашем сене, поняла? Мы из-за нее все погибнем. На фига это нужно?
      — Ну и глупости ты говоришь, - Дана покачала головой, - Ивик нормальная девчонка.
      Скеро молча смотрела на нее. Потом покачала головой.
      — А зря. Зря ты так.
      — Ничего не погибнем. Если ее взяли в квенсен, наверное, она умеет что-то? И в Медиане же она нормально работает. Не хуже других.
      — Да она просто истеричка и дура, - заявила Скеро.
      — Ничего она не дура. А вы… вы все ведете себя как маленькие детки. Вам в марсен надо, на горшках сидеть, - выпалила Дана, - и оставьте ее в покое!
      Она решительно пошла к выходу, закинув за плечо футляр со скрипкой. У двери обернулась и замерла. Лицо Скеро было перекошено.
      — Ну и иди, - звенящим голосом сказала она, - целуйся со своей Цыпочкой!
      Дане вдруг стало жалко Скеро. Она вздохнула, посмотрела на нее. Подумала, что объяснить все равно ничего не получится - и вышла из кабинета.
 
      Она, конечно же, не пошла писать сочинение. Можно будет завтра еще докорябать. Сдавать только после обеда, так что ничего.
      Даже в спальню Дана не стала заходить, отправилась прямо на третий этаж тренты и, оглядевшись, полезла по железной лесенке на чердак, придерживая скрипку одной рукой. Головой подняла тяжелую крышку.
      Чердак уже оказался занят, но не то, чтобы это расстроило Дану. На досках сидели подруги. Они втроем привыкли сюда лазать, будто оккупировали чердак, странно, неужели больше никому это в голову не приходит?
      Или другие прячутся в других местах? В квенсене с десяток зданий, одних только чердаков полно.
      Ашен сидела на досках с мрачным видом, по лицу размазаны дорожки слез. Ивик, похоже, утешала ее.
      — Привет, девки! А что случилось? - Дана подошла к подругам, села рядом. Ашен глубоко вздохнула.
      — Да родителей ее на Пасху не будет дома, - объяснила Ивик.
      — Они на Триме сейчас, и не могут, - прошептала Ашен. Глаза полны страдания. Ивик погладила подругу по плечу. Честно говоря, она не понимала, что в этом такого уж ужасного. Она бы порадовалась, если бы мама куда-нибудь уехала и не писала ей два раза в неделю послания с ценными советами и вопросами. С Тримы родители даже и не писали Ашен, а в Дейтросе появлялись редко, так что и письма-то она редко получала. Но Ивик такое положение дел бы только порадовало.
      Однако, Ашен в самом деле сильно переживала, ей невозможно было не сочувствовать.
      — Придется в школе торчать все каникулы, - Ашен чуть улыбнулась сквозь слезы.
      — Вместе будем, - вздохнула Дана. Ивик вдруг почувствовала острую зависть к подругам. Она представила дом… соседей. Двор, в котором невыносимо скучно - вот так и перестают гулять во дворе, потому что там одни малыши, с которыми уже неинтересно, а Диссе ее совсем не понимает теперь, у Диссе другая жизнь. Прежние забавы надоели, она выросла из них, как из детских платьиц. И дома - это постоянное ощущение себя объектом воспитания, беспомощным младенцем, которому не доверяют, с которым говорят лишь свысока… В квенсене, несмотря ни на что, она чувствовала себя совершенно иначе. И какое счастье было бы пожить в квенсене - но без тяжелых тренировок и учебы, и между прочим, без Скеро и ее компании!
      — Слушайте, - сказала Ивик, - а давайте я тоже останусь, а? Втроем веселее.
      Подруги уставились на нее.
      — Да ты что, Ивик, - пораженно сказала Ашен, - не надо! Мы же с Даной будем, я не одна. Спасибо, конечно… Но как же твоя мама?
      Ивик махнула рукой.
      — А что мама?
      Она замолчала. Объяснить Ашен, что она вовсе не так уж стремится увидеть маму - было невозможно. Наверное, подумала Ивик в очередной раз, я страшный моральный урод. Ашен вон как любит родителей, а я… Для Ашен мама и папа - это все, весь мир, все остальное даже в сравнение с этим не идет. И она не может представить, что есть такие уродки…
      Может, конечно, Ашен переживает, что родители могут погибнуть, ведь они на Триме работают. Как агенты. И действительно, это очень опасно. Но Ивик знала, что дело не в этом.
      Впрочем, ее родители никогда и не подвергались опасности.
      — Да я лучше с вами тут останусь, - сказала Ивик.
 
      Она долго готовилась к тому, чтобы написать маме - Ивик была уверена, что мама будет возражать и возмущаться, и готовилась к долгому спору, и даже подозревала, что в конце концов, может, придется и уступить.
      Но от мамы пришел вполне спокойный ответ. Она, правда, уговаривала дочь приехать на каникулы, но в целом писала "делай, как хочешь". Начала смиряться с тем, что Ивик становится взрослой?
      Диссе больше расстроилась, от нее сразу же пришел ответ, который вызвал у Ивик тяжелые угрызения совести - бросила старую подругу.
      Но слишком уж хотелось пожить в квенсене спокойно.
      К Пасхе весна разыгралась окончательно. Как это, оказывается, здорово, думала Ивик, весна в северных широтах. Когда несколько месяцев земля лежит, скованная снегом и льдом, и уже смертельно надоел этот снег и холод, и потом как взрыв - сброшены ледяные цепи, бегут ручьи, потоки, как во время сезона дождей, только небо - ослепительно-синее, без облачка, и земля проталин дышит освобожденно, и пробиваются желтые нежные первые цветы. На родине Ивик в это время леса и сады покрывались ярким, крупным, обильным цветением, здесь же - только блеклые снежники, но они казались красивее магнолий и рододендронов, они были первыми, на них специально ходили смотреть.
      Квиссаны разъехались на две недели. Осталась часть старших - для охраны и некоторых хозяйственных работ. Дэйм тоже оставался в квенсене. А младшекурсники разъехались все, и трое девчонок остались в спальне в полном одиночестве.
      Это действительно было здорово. Длинная всенощная на Пасху, где и народу-то было немного. Никаких занятий, вообще ничего делать не надо было, разве что мыть спальню иногда. Брать книжки из библиотеки и читать, бродить по окрестностям, по лесам, еще Ашен много рисовала, а Дана играла на скрипке. Ивик же часто бренчала на клори, и начала сочинять стихи про весну.
      Вставай, вглядись и слушай!
      Рассеян мрак ночной.
      Встает большое утро
      Над светлою землей.
      Вперед лучи помчались,
      Пронзив голубизну,
      И птицы раскричались,
      Приветствуя весну…
      На хозяйственном дворе квенсена содержались лошади - десятка два. Дорога до Ланса была грунтовой и не всегда проходимой для машин, даже бронированных внедорожников, поэтому нередко лошади использовались как транспорт. Сейчас дорога была неплохой, и лошади бездельничали, поэтому квиссанам - а многие любители помогали на конюшне - разрешали иной раз прокатиться верхом. Дэйм частенько проводил время на конюшне, и Ашен напросилась как-то покататься. Ивик впервые в жизни села на коня. Дана и Ашен, оказывается, уже имели опыт в этом занятии. Катались вчетвером с Дэймом по лесным тропинкам, там, где дорога была пошире, переходили на рысь. Ивик досталась невысокая кряжистая гнедая кобыла по кличке Зорька. Она вечно отставала от других, не любила бегать рысью, зато была спокойной, а вот Дана как-то слетела со своей взбрыкнувшей породистой Лори, тонконогой и вороной. Дэйм в одно мгновение - Ивик поразилась, как быстро может реагировать человек - оказался на земле и подхватил Дану на руки, будто малыша.
      Дэйм для своих 15 лет был высоким и крепким, одним из самых высоких на своем курсе. А Дана - наоборот, хрупкой малышкой. Но все ж-таки удивительно, как легко держал ее Дэйм, так держат младенца, будто совсем не чувствуя тяжести.
      — Ты как? - спросил он хриплым баском.
      — Да нормально, - Дана улыбнулась, - ты что? Я даже не ушиблась почти.
      Дэйм вдруг покраснел. Поставил девочку на ноги.
      — Точно ничего не сломала? - спросил он. Дана подпрыгнула на месте, засмеялась.
      — Не-а, все цело, вот досада-то!
      И схватилась за луку седла, закинула ногу в стремя.
      — Извини, я испугался, - Дэйм вскочил в седло, - поехали дальше.
 
      Вечерний свет ложился на пол косыми квадратами. Ивик всегда любила этот час, когда солнце смотрит на землю от самого горизонта, не бьет беспощадным светом, а мягко льется, высвечивая четкие линии зданий, деревьев, лиц. А потом свет краснеет, синеет и исчезает потихоньку.
      Дана убрала скрипку в футляр, потрясла кистями рук.
      — Ух, даже устала… Ивик, а ты сыграй что-нибудь, а?
      — Да я ведь играть толком не умею, не то, что ты…
      — А ты спой, ты так поешь хорошо.
      Ивик стала перебирать струны. Запела известную квиссанскую песню - кто ее написал и когда, никому неведомо. И правда, петь у нее получалось хорошо, и голос стал будто посильнее, чем раньше.
      Светят луны на небе,
      Спят квиссаны в ночи.
      На окошке не гаснет
      Огонечек свечи.
      И с подругою милой
      Друг сидит у окна,
      И теплом их укрыла
      Той ночи тишина.
      Ашен и Дана подхватили припев на два голоса.
 
      Любовь моя! Пока мы вдвоем,
      Нет боли и смерти нет.
      Хранить меня будет в бою, под огнем,
      Глаз твоих ласковый свет.
      Ивик пела дальше, как дарайцы прорвались сквозь посты, напали на квенсен, и вот бой, и дарайцев перебили, а подруга, смертельно раненная, умирает на руках любимого. Это была одна из тех песен, которые не пели на гражданке, они не уходили дальше того квенсена или боевой части, где были сочинены, или же распространялись только среди гэйнов, и лишь среди них имели какую-то ценность. Но для девочек песня была и живой, и пронзительной. У Ашен на глазах даже слезы выступили.
      Ивик замолчала. Ашен тяжело вздохнула и сказала.
      — Хорошая песня. А говорят, ее Верс запретил к распространению. Ну или не рекомендовал.
      — Почему? - изумилась Ивик, - что тут такого особенного?
      — Это… пессимизм, вот, - объяснила Ашен, - пораженческие настроения. Мы должны петь только про то, как мы всех врагов победим, всех перебьем и вообще все классно…
      Ивик фыркнула.
      — Но в жизни же не так… и что тут плохого, одно дело песня, а другое…
      — Ненавижу этих свиней из Верса, - вдруг сказала Дана, отрывисто и глухо. Подруги посмотрели на нее, сразу забыв о предмете разговора.
      — Почему? В принципе, Верс-то нужен, - сказала Ашен.
      — Ничего он не нужен, - буркнула Дана, - они сами… всем только жизнь портят.
      — Ничего подобного! - возразила Ашен, - ты просто не знаешь. Мне родители кое-что рассказывали. Например, вот у мамы был случай, она еще была молодая. Она работала на Триме, и ее партнер взял и переметнулся к дарайцам. Не потому, что попал в плен и, например, не выдержал. Просто взял и перешел на их сторону, и выдал маму и еще одну девушку, с которой они работали. И ту девушку дарайцы сразу застрелили, и мама едва спаслась. И потом, конечно, этого парня наши поймали, из Верса, и его расстреляли, как предателя. А ты считаешь, что его отпустить надо было, после того, что он сделал?
      Дана вся покраснела и казалось, готова была заплакать.
      — Ну ладно, может быть. Но это бывает редко, такое. А в основном они дурью маются какой-то. Ереси видите ли ищут.
      — Это разные отделы, - сказала Ашен, - этим вообще разные люди в Версе занимаются. Но Верс нужен, Дана, ты не права. Во всех государствах есть такие учреждения, вроде госбезопасности.
      Ереси, подумала Ивик. Вдруг ее кольнуло что-то. Она что-то такое слышала. Ивик тронула Дану за руку.
      — Слушай, ты это… если не хочешь, не говори… но я хотела тебя спросить давно уже, отчего твои родители умерли? Извини, если что, - поспешно сказала она.
      — Да ничего, - ответила Дана, - чего мне скрывать? Мама умерла, когда я была маленькая, я ее почти не помню. Говорят, что эпидемия была, тогда дарайцы бактериологическое оружие применили. А отца моего расстреляли в Версе, - сухо и коротко сказала она.
      Ашен заметно вздрогнула. Девочки смотрели на Дану расширенными глазами.
      — Он не был предателем, - добавила Дана. Отвела взгляд, глаза ее подозрительно заблестели.
      Ашен села рядом с ней, обняла за плечи.
      — Ой, Дан, я не знала… ну ты это… понимаешь, бывают ведь ошибки. Кто-то там ошибся, и… это, конечно, ужасно!
      Дану словно прорвало, теперь ей, видно, хотелось рассказывать.
      — Мой отец был хойта. Конечно, странно, ведь хойта все целибатники, но отец раньше был гэйном, а потом вот, когда мне было уже пять лет, он почувствовал призвание. А мамы уже не было. Его взяли в семинарию. И он уже на третьем курсе там стал разрабатывать теорию, я это не очень понимаю, ну там что-то богословское. А кто-то написал про него в Верс, что это ересь. И его забрали и стали требовать, чтобы он отказался от своих взглядов и вообще… а он не отказывался. И тогда его… тогда, - Дана замолчала наконец и заплакала. Стала размазывать слезы по лицу. Ашен протянула ей платок.
      — Солнышко, это ужасно, ужасно! - повторяла она. Ивик не знала, что сказать. Рассказ Даны очень взволновал ее, до такой степени взволновал, что внутри что-то медленно переворачивалось и кипело. И мир вокруг стремительно менялся.
      — Ты, наверное, теперь меня домой и не пригласишь, - всхлипнула Дана, - у тебя такие родители…
      — Ну и что? - удивилась Ашен, - они что, дураки, что ли? Я уверена, что они нормально отнесутся. Мало ли что бывает! Даже если бы твой отец был в чем-то виноват, ты-то здесь при чем? Нет, я не говорю, конечно, что он виноват, - поправилась она, - просто это ошибка! Ну может же такое быть! Какая-нибудь сволочь в Версе работает… знаешь же, везде есть гады.
      — Да, только ошибку эту уже не исправить, - тихо сказала Дана, - папы уже нет.
 
      Со временем это забылось. Начались учебные будни, и стало вообще не до размышлений, не до переживаний каких-то. Ивик знала, что не забудет ничего. Но это все потом, потом, а сейчас важно было как-то удержаться, выдержать неимоверную тяжесть, не набрать "хвостов", справиться с учебной нагрузкой.
      Им впервые выдали шлинги. Подростковые, с небольшими рукоятками, удобно ложащимися в руку. Собственно, шлинг в нерабочем состоянии и представлял собой одну рукоятку с черным отверстием на одном конце и с ремешком, укрепленным на другом. Ремешок закреплялся на запястье или на поясе. Со шлингом работали в Медиане. Особым поворотом можно было сделать так, что из шлинга вырывалась огненная петля, вроде энергетического лассо, и ее можно набросить на человека, и с помощью этой петли вывести из физического тела облачное. В Медиане это сделать гораздо проще, да шлинг там в основном и применяется. Это было штучное, дорогое оружие, производили его только кустарным способом, каждый шлинг отдельно, это делали мастера оружия из аслен, и для этого нужно было специальное и редкое дарование. Более редкое, чем дарование гэйна.
      Поэтому шлинги выдавали только для занятий пока, и берегли как зеницу ока.
      Занимались вместе с одним из сенов третьего курса. Для таких занятий нужен был старший партнер, Меро не могла делать все в одиночку. Третьекурсник создавал "фантом" - фигуру вроде человеческой, сначала неподвижную, потом и движущуюся. Первокурсники учились безошибочно набрасывать шлинги и вытягивать облачко - хотя в фантомах облачка не было, но принцип тот же.
      На одном из занятий Меро объявила:
      — Сегодня будем тренироваться на людях. Друг на друге. Разбивайтесь на пары и приступайте.
      Ивик уже несколько занятий работала со старшей девочкой, пятнадцатилетней, как все третьекурсники, Мартой иль Касс. Марта безотчетно нравилась ей - крупная, сильная девчонка, с темно-русыми волнистыми волосами, глазами большими и коричневыми, как лесные орехи. Они отошли в сторонку.
      — Так. Стой крепко, не ори и не падай, - сказала Марта, - будет больно.
      Она сделала неуловимое движение рукой со шлингом. Огненные петли взлетели в воздух, в следующую секунду Ивик поняла, что "больно" - это совершенно неподходящее слово. Какое там - орать! У нее перехватило дыхание и сразу же брызнули слезы. Огненные петли охватили плечи, грудную клетку, живот тремя витками, тут же безжалостно вонзились в тело и стали резать сквозь кожу, мясо, кости, внутренности, проходя прямо сквозь живую ткань. Ивик ничего не соображала, не видела, превратившись в одну только боль, режущую, невыносимую, и вдруг все прекратилось, только ноги уже не держали, Ивик повалилась на землю, словно куль картошки. И лежа уже на твердой почве Медианы, чувствуя удивительную расслабленность, невозможность пошевелить ни одной мышцей, даже палец сдвинуть - она испытала невыразимое счастье оттого, что боль кончилась.
      Над ней трепетал контурный слепок с ее собственного тела, молочно-белое облачко, словно пародия на человека - руки, ноги, голова, три петли шлинга, оторванные уже от рукоятки, огненными обручами сжимали облачко, так что оно неподвижно висело в воздухе.
      — Ну как? - Марта наклонилась над ней. Ивик с трудом шевельнула губами.
      — Двигаться… не могу…
      — Это нормально, шок отделения. Вы же учили. После отделения облачка наступает частичный вялый паралич на несколько часов. После этого ты и пальцем двинуть не сможешь, и дорши могут взять тебя тепленькой, без всякого труда. Так что береги свое облачко.
      Марта повернулась, сняла с облачного тела петли. Слепок нелепо дернулся в воздухе и рванулся к неподвижно распростертой хозяйке. Миг - Ивик снова почувствовала, что тело слушается ее. Поднялась на ноги.
      — Теперь ты, - велела Марта. Она расставила ноги чуть пошире, словно укрепляясь на земле, - давай, работай!
      Ивик подняла руку со шлингом. Марта так спокойна… А ведь она знает, что сейчас будет! Ивик вдруг затошнило от воспоминания. Закружилась голова.
      — Ну давай! - бодро поторопила Марта. Надо ведь, беспомощно подумала Ивик. Я должна. Иначе никак. Она неловко взмахнула шлингом.
      Со второй попытки петли охватили тело Марты.
      — Рви!
      Ивик почувствовала, что рука слабеет. Не смогу, подумала она.
      — Ну что стоишь?!
      Ивик рванула шлинг. Ей показалось, что она слышит хруст и треск разрываемых тканей, в глазах потемнело, и потом она как-то увидела лицо Марты, искаженное болью, покрасневшее, и рука ее ослабла.
      — Шендак! - заорала Марта наконец, - рви, говорят!
      Ивик всхлипнула и снова потянула шлинг. Надо было тянуть сильно, быстро, чтобы петля уже скорее проскользила сквозь ткани, но сил - сил никаких не было. Стиснув зубы, упершись в землю ногами, она тянула шлинг, но это было - отчего-то - невыносимо трудно, просто невыносимо, Ивик казалось, что это через ее тело продирается огненный нож, что это ее рвет на куски, и будто снова паралич ее сковал - она никак не могла рвануть… как в страшном сне, когда бежишь, перебираешь ногами, и не можешь сдвинуться ни на сантиметр. Ивик слабо вскрикнула и выпустила шлинг.
      Марта лежала на земле ничком, и на секунду Ивик подумала даже, что ей удалось выделить облачное тело. Но нет - облачка в воздухе не было. Марта подняла голову. Вскочила на ноги - Ивик лишь бросила взгляд на нее и отвела глаза, мечтая провалиться сквозь серую почву Медианы куда-нибудь еще поглубже…
      Неподалеку трепетало в воздухе чье-то облачко, скованное блестящими петлями, Рица гордо стояла рядом со шлингом. И дальше - еще облачка. У всех получается… только у нее - нет. Я не могу, подумала Ивик. Слезы текли по щекам. Я никогда не смогу. Она виновато смотрела на третьекурсницу. Марта все еще тяжело дышала, лицо ее покраснело и покрылось крупными каплями пота. Больно, подумала Ивик… бедная, как это больно… как я могла! Мне ее так жалко, и я делаю хуже, еще хуже, если бы я могла сильно рвануть - было бы не так страшно.
      — Я не могу, - выдавила она из себя. Щеки горели. Она чувствовала себя как Иуда после предательства в Гефсиманском саду. Хуже ее просто нет. И правильно, что ее теперь выгонят, наверное, из школы… ну не способна она. Мама была права. Ивик просто взялась не за свое дело, это для нее сложно, вообще невозможно.
      Марта выпрямилась.
      — Давай еще, - сказала она хрипло, - только быстро.
      Ивик вздрогнула.
      Она была уверена, что сейчас Марта пойдет сообщать Меро о неудаче. А что, разве возможна вторая попытка? То есть уже третья…
      Марта смотрела на нее в упор. Ждала.
      Надо быстро, соображала Ивик. Очень быстро и сильно. Вся беда в том, что я сама начинаю чувствовать боль, и от этого рука ослабевает. Это эмпатия, вспомнилось к чему-то. Да, кто-то ей говорил, что у нее сильная эмпатия. Но она мешает, очень мешает. Из-за того, что ей так жалко Марту, что самой больно внутри - у нее ничего и не выходит. Надо отвлечься. Отключиться, совсем.
      Она же даже не говорит ничего… даже не просит тянуть резко. Она просто ждет. Боли.
      Ивик метнула шлинг. Зажмурилась и рванула изо всех сил. Будто ржавый гвоздь из доски, что-то вылетело там, на другом конце, Ивик покачнулась, удержалась на ногах. Открыла глаза. Облачко Марты покачивалось перед ней в воздухе, охваченное тремя огненными петлями. Ивик подошла - руки ее дрожали. Направила струю из шлинга, растворяя петли. Облачко качнулось в воздухе и упало вниз, словно вдруг обретя вес, метнулось к неподвижному телу хозяйки.
      Марта медленно поднялась на ноги.
      — Очень больно было? - голос Ивик дрогнул. Марта дернула плечом.
      — Нормально. Ниче, потом лучше будет получаться.
 
      От костра доносились разговоры, редкие взрывы смеха. Струнные переборы. Иногда начинали что-то петь. Ивик натянула спальник на голову.
      Хотелось бы сейчас, конечно, посидеть там, у костра. Тем более, там Марта. Ивик очень хотелось быть рядом с Мартой. И Марта сейчас играла на клори. В первый день ее сен шел рядом с сеном иль Кон, и Марта попросила кого-нибудь понести ее клори. Ивик мгновенно вылетела вперед и приняла инструмент. И целых полдня она несла его! Инструмент Марты! Марта и играет лучше всех. И вообще…
      Это же Марта!
      И сейчас можно посидеть рядом с ней, преданно глядя ей в глаза, и слушать, как Марта поет негромким, низковатым голосом.
      Как-то в пути, темнотою измучен,
      Песенке, песенке был я научен,
      Песенке в несколько строк…
      Только сил никаких нет.
      И ноги болят. Нет, не встать, подумала Ивик обреченно. Дана вот тоже совсем уже никакая была под конец. У нее даже Лен забрал рюкзак и надел его себе спереди. Ивик, по крайней мере, сама свой рюкзак дотащила. И палатку помогала ставить. Но теперь Дана все-таки нашла в себе силы и сидит там, у костра, а Ивик…
      Ступни все еще болели, наверное, там шендак сплошной, мозоли страшные, но сделать с ними что-нибудь Ивик сейчас не могла. Это же надо встать. Искать пластырь, возиться. Нет. Ивик поплотнее завернулась в спальник. На мгновение ее вдруг захлестнуло отчаяние при мысли, что это ведь только второй день. Только второй! И еще двенадцать дней вот так мучиться. Обязательный летний марш-бросок всего квенсена - за вычетом дежурных, конечно, которые оставались для охраны. Ивик очередной раз с мысленным проклятием вспомнила тот день, когда поехала к хессу педсовета, когда ее определили в гэйны, выругала себя за то, что не сбежала, хотя давно уже пора было это сделать, осознала, что ей уже плевать на косые взгляды, и что таких мучений ничто не стоит, поняла, что так мучиться всю жизнь невозможно, и наконец, заснула…
 
      Как ни странно, легче стало на второй неделе. Вроде бы и проходили все так же по 30 километров ежедневно, со всей выкладкой, с тяжелыми мешками и "Клоссами" - без боеприпасов, исключительно для веса. А парни тащили еще и палатки. А трое, которые постоянно сменялись - алое с крестом знамя Дейтроса, алое с золотой звездой - квенсена и хоругвь с изображением святой Кейты, покровительницы сена иль Кон. И вставали в пять утра, и шли почти весь день с короткими перерывами. И все равно как-то легче стало…
      Ноги стали меньше болеть. Точнее, боль перестала быть острой. Ивик просто привыкла к ней. К тому, что ноги, ступни и щиколотки - это что-то отдельное от нее самой, далекое, малоинтересное. И боль в плечах стала привычной. Иногда, когда весь сен вдруг запевал что-нибудь знакомое, идти было даже легко. Идти, орать песню, размахивать руками, глядя в эмалево-голубое небо. Когда завязывался интересный разговор с девчонками. Тягуны все еще были невыносимо трудны, но зато потом, когда подъем заканчивался, спускаться было легко и приятно, и вниз убегали поля и рощи, покрытые ярко-зеленым, нежным ковром травы и листьев, еще не запылившимся, весенним, сочным. И когда на привале можно было сбросить мешок и автомат с плеч, Ивик казалось, что она вот прямо сейчас взлетит…
      Скеро и неприятные личности из ее свиты были где-то далеко. Они не касались Ивик. Хотя вроде бы и шли рядом - но поодаль. Она шла, разговаривая с Даной и Ашен, и временами с Венни, Келл или Айшей. Или с кем-нибудь из других сенов. В один из дней сен Дэйма, иль Райен, шел в строю позади их сена, и почти весь этот день Дэйм шел рядом с ними, и тащил мешок Даны, потому что Дане было уж очень тяжело, и с ним было здорово и легко. Ивик чувствовала, что Дэйм как будто не только брат Ашен, но их общий брат. А в другие дни ей вполне хватало девчонок из своего сена.
      Вечерами она теперь тоже сидела у общего костра. Костров, собственно, было много, вся широкая ложбина заполнена огнями, темными палатками, гомоном ребят, музыкой. Дана играла на скрипке, глядя в огонь черными, огромными, как ночное небо, глазами. Квиссаны замирали от этой музыки - все они умели чувствовать, все могли оценить это звездное чудо. Потом снова дребезжали разбитые струны клори, и квиссаны пели по очереди или хором - будто не напелись в дороге, за день.
      Сомкнулись полярные льды,
      Белое пламя.
      Лучи незнакомой звезды
      Сияют над нами…
      Больше всех пела Скеро, но это не мешало Ивик, не раздражало. Тем более, что пела Скеро хоть и не очень хорошо, зато прекрасные песни. Ее было интересно слушать. Ее слушали так же, как Дану, затаив дыхание. Еще хорошим клористом был Марро, голос у него был низкий, будто взрослый уже, а играл он виртуозно, по-настоящему, выводил мелодию. Его тоже любили слушать. Играли и другие. Больше половины квиссанов умели играть и учились играть на клори.
      Ивик иногда уходила, чтобы разыскать Марту. Марта, конечно, не снизойдет до дружбы с какой-то там первокурсницей, Ивик это понимала. Но Марта была совершенством. Такая сильная, но в то же время добрая, не то, что Скеро. И не воображает из себя, и не лезет всегда в центр внимания. Ивик закрывала глаза ночью, забравшись в спальник, и представляла, как во время тренировки на них нападают дарайцы, и вот бой, и Марта ранена, а она закрывает Марту собой и сражается с дарайцами, а потом вытаскивает ее на Твердь, перевязывает ей рану… или наоборот, это даже еще лучше. Она, Ивик, закрывает Марту собой, и ее ранят, а Марта потом тащит ее на руках и перевязывает рану индивидуальным пакетом и говорит "потерпи". Воображать все это было необыкновенно приятно. Приятно представлять, как руки Марты прикасаются к тебе, стаскивают тельник, перевязывают… боль, правда, Ивик как-то выносила за скобки. Ее все равно не представишь толком.
      Ей просто хотелось посидеть рядом с Мартой, посмотреть на нее - Марта была совершенством. Даже невозможно представить, что бывают такие красивые люди. Ивик ничего не говорила девчонкам, да и что тут скажешь… лишь изредка она позволяла себе вздохнуть "Марта иль Касс… бывают же такие классные гэйны!" - остальные ее чувств не разделяли, но хоть не возражали, и можно было изредка эти чувства выразить - и на том спасибо. А вечером - вечером все равно никто не заметит, что она отошла от костра. И Ивик разыскивала сен иль Касс и сидела рядом с третьекурсниками, никто не обращал на нее внимания, но это было и хорошо. Третьекурсники - они другие какие-то, думала Ивик. Совершенно другие. Взрослые. И еще - они были похожи друг на друга, и будто одна семья. У нас все не так, думала она. Мы - каждый сам по себе. Группками. Мы с Ашен и Даной. Скеро с поклонниками. Среди мальчишек свои группы, да мы с ними почти и не общаемся. А эти - эти сидят вокруг костра тесно, смотрят друг другу в глаза, и все разговаривают громко, и все смеются. Родные братья и сестры. Никто не отходит в сторону, и все они будто принадлежат единому целому, Ивик казалось, будто еще один костер горит вокруг, пылающий, светлый, и отблики - на лице каждого иль Касс, и все они будто объединены общей тайной, скованы общей цепью.
      И Марта среди них - такая же, как все, только самая красивая, самая сильная… необыкновенная.
      Почему у нас не так, подумала Ивик. Внезапно взгляд Марты упал на нее.
      — Эй, Ивик! А ну иди сюда!
      Она меня помнит! Она помнит мое имя! Ивик скользнула ближе к костру.
      — Ивик, а сыграй-ка ты! - Марта сунула ей клори, - ребята, слушайте, она может!
      Ивик онемела от волнения. Села напротив Марты.
      — Помнишь, ты пела - что-то про сестру? Вот эту сыграй.
      Ивик сглотнула. Это была ее собственная песня! Неужели правда Марте - Марте! - понравилось! Ивик вдруг показалось, что нет ни костра, ни квиссанов, ничего этого нет, а вокруг весело кружатся звезды в хороводе, и она - где-то в небесных сферах. Пальцы ее легко пробежали по струнам.
      Голос сначала дрогнул предательски. Ивик на мгновение снова осознала, что сидит в центре сена, и что все смотрят на нее. Это было невыносимо. Но Марта рядом! Она не может подвести, не может спеть плохо! Голос Ивик зазвенел и вонзился в высоту, как сверкающая игла, и на мгновение она еще подумала с гордостью, что так Скеро не сможет петь никогда.
      Твои глаза - как океан,
      Как бесконечность.
      Твоя улыбка, мой обман.
      Твоя беспечность.
      Твоя прозрачность - свет свечи
      Во тьме предвечной.
      И я молюсь, склонясь в ночи
      Пред этой свечкой…
      Ивик вдруг поняла, о ком это сочиняла. А ей думалось - о Дане, может быть. Дана, она такая - хрупкая и прозрачная, иногда Ивик ощущала, как сильно любит ее. Или вообще просто о коме-то воображаемом. Даже скорее так. Но сейчас - сейчас она пела совсем о другом человеке.
      Иди за мной, моя сестра,
      Зовут, ты слышишь?
      Ты видишь - небо, нам пора,
      Огонь все ближе!
      Вот он сверкает, золотой,
      Над миром спящих,
      Вот ты - за огненной чертой,
      Все дальше, дальше…
      Ивик задохнулась. Неужели можно вот так прямо, глядя в лицо, в черные, прекрасные глаза под волнистой челкой, спеть вот это?
      А мне твой облик на земле -
      Как в небе просинь.
      И я рисую на стекле
      Твой легкий профиль…
      Ей говорили "здорово", хлопали по плечу, налили чаю в колпачок, у нее забрали клори, и кто-то там уже пел частушки. Марта не смотрела на нее, хохотала и что-то говорила громко. Ивик осторожно выбралась из круга - она не хотела сейчас быть среди людей. Она легла на спину, земля была холодна, но это ничего - звезды отразились в глазах Ивик, и она медленно, неторопливо плыла среди звезд, не выходя в Медиану, и небо с землей были равны и едины.
 
      — Пойди сюда… Ивик?
      Она подошла. Чен сидел на земле, скорчившись и обняв руками правую голень. Меро наклонилась над ним, щупала ногу.
      — Надо дойти, - сказала она, - на привале тебя заберут, но отсюда никак. Сможешь дойти?
      — Смогу, - пробормотал Чен, - наверное.
      — Ивик, ты останешься с ним, - сказала Меро, - сделаешь повязку на голеностопный сустав. Это сильное растяжение, но идти он сможет. Медленно. Ты отвечаешь за него.
      — Есть, - сказала Ивик бодро. Медленно? Ну и отлично. Не придется напрягаться, чтобы успеть за всеми. Отдохнуть можно заодно. Она даже подозревала, что Меро специально выбрала ее, чтобы она еще и отдохнула.
      — Отсюда еще восемь километров, все время держитесь большой дороги. Да, пакет свой не трать, держи, - Меро вынула из сумки индивидуальный пакет, протянула Ивик.
      Девочка присела на землю. Стянула носок с ноги Чена. Ступня была грязная, лодыжка слегка опухла. А не вывих ли? - подумала она. Меро виднее, впрочем. Ивик содрала обертку с пакета и начала бинтовать. Чен морщился, но молчал.
      — Как ты умудрился-то? - спросила она.
      — В яму ступил ногой, - буркнул мальчик. Ивик сочувственно кивнула. Чен был вроде нее самой - слабый, неловкий. Удивительно, что с ней до сих пор ничего серьезного не случилось. Ну на Полосе она падала, набивала синяки, но ничего такого, что бы ее вывело из строя.
      Ивик наложила толстую восьмиобразную повязку, закрепила конец бинта. Полюбовалась, как у нее получилось - аккуратно и плотненько. Снова натянула на эту повязку носок и ботинок, только зашнуровала не туго.
      Где-то далеко впереди первые отряды уже выходили на дорогу.
      — Пойдем и мы потихоньку, - сказала Ивик. Уцепившись за нее, Чен поднялся.
      — Ну как, можешь ковылять? Держись за меня.
      — Я сам пойду, - хмуро отказался он. Заковылял, чуть прихрамывая, рядом с Ивик.
      Вскоре их обогнали все. Первыми шли самые старшие, выпускники, затем сразу первый курс, второй, и замыкал все это дело третий. Ивик с Ченом шли по обочине, дорога здесь была накатанная, для грузовиков, а отряды шли мимо, и это было забавно. То гремела удалая песня - у старших мальчишки забивали все своими басами, у младших квиссанов голоса были одинаковые, звонко-детские. То кто-нибудь читал молитвы по четкам, и отряд бормотал продолжение. Кто-то громко хохотал, кто-то шел молча.
      Наконец они остались одни на дороге. Идти казалось Ивик на удивление легко - наверное, потому, что не надо было спешить. Мешок и автомат, конечно, давили, но она к этому уже привыкла. У Чена весь груз забрали. Ивик начала замечать лес вокруг, природу - в строю не очень-то по сторонам смотришь, не до того, тяжело просто. А сейчас они будто погулять вышли.
      Лес здесь совсем не такой, как дома. Дома - пышный, ярко-ядовитый, с широкими листьями, острыми запахами, свисающими лианами, непролазно-густой. Здесь суровый и бедный - вверху темные острые верхушки елей, внизу мох камуфляжных оттенков, серые камни, бледная листва. Хорошо здесь было, только страшновато немного. Ивик нащупала Дефф в кобуре - он-то заряжен, если что. Если, например, медведи. Здесь есть медведи, и не так, чтобы мало. К большой колонне они не подойдут, а на двоих могут и напасть.
      Медведи-то ладно, это не пугало Ивик. Подумаешь. Есть же оружие. Но Медиана везде, и хотя здесь вроде бы и нет постоянных Врат, но кто знает, откуда дарайцы внезапно появятся. Маловероятно, конечно. Даже очень.
      — Чен, а тебе хоть Дефф оставили?
      — Конечно, - мальчик похлопал по своей кобуре на ремне. Ивик кивнула.
      — Я так, на всякий случай. Чен, слушай, а ты ведь тоже из северных мест родом?
      — Да, я недалеко отсюда вырос. В Шире.
      — Мне так непривычно здесь, - призналась Ивик, - у нас все по-другому дома. Цветы яркие, листья широкие…небо синее.
      — У нас все похоже, - сказал Чен, - но я был на море, знаю, как там. Я бы хотел на юге пожить.
      — Я тоже ездила на море, с родителями, - сказала Ивик, - на курорт. Ты тоже с родителями?
      — Не. Я когда маленький был, ездил. В оздоровительный лагерь.
      — Ты болел?
      — Да не то, чтобы… - Чен смутился, - я просто часто болел. Простывал. И у меня была астма. До того лагеря, а потом все прошло.
      — Я тоже в детстве болела часто, - сказала Ивик, - а как это прошло? Что ты там делал?
      — Там… знаешь, нас туда привезли, мы там все были такие… хлюпики. Жили в палатках. Мне было пять лет, когда первый раз. Утром нас выгоняют рано, а холодно так. В одних трусах. И в воду сразу. А вода холодная, это весной было. Ледяная вода. Искупались, потом по берегу бегом километр. В день четыре или пять раз купались. Один раз в ручной мяч играли, тренировка по бегу, по прыжкам, тренировка по трайну. Походы по берегу раз в три дня. Готовили на кострах. В общем… первые дни я думал, что умру, ревел. Там многие ревели. А потом… как-то хорошо стало. Я потом еще три раза ездил. И болеть перестал вообще. Ты знаешь, нас так гоняли, и в воду эту холодную, а ведь никто не заболел, ни один. Даже насморка ни у кого не было. Дома мне мама не разрешала ноги промачивать, от сквозняков прятала.
      — Здорово, - сказала Ивик, - меня тоже в школе на оздоровительную программу записали. В группу общефизической подготовки. И холодной водой заставляли обливаться. Но так не было все-таки. Хотя я не так уж сильно болела.
      — Я сильно, - признался Чен, - мне таблетки давали, гормоны, я от них толстый был. А после лагеря перестал принимать.
      — Ты? Толстый? - Ивик взглянула на Чена, такого худенького, похожего на воробья. Он был чуть ниже Ивик, вообще наверное, самый маленький из сена. Темно-русые волосы мягкие и всегда чуть встрепаны, за что ему часто делали замечания.
      — Я потом похудел. Это от таблеток было, - объяснил Чен.
      Он тоже посмотрел на Ивик, и на мгновение девочка задохнулась, увидев глаза Чена. У него, оказывается, очень красивые глаза. Большие, серые, в темных ресницах. Скеро бы, наверное, сказала "как у девчонки", но Скеро просто дура. И взгляд у него такой, как будто он все-все понимает. Ивик поспешно отвернулась.
      Вдруг ей пришло в голову, что Чен - все-таки мальчик. Конечно, он не такой… не такой, как Верт или Марро. Или, допустим, Дэйм. Не "настоящий мужчина". Но все равно он ведь мальчик. И они похожи во многом. И могли бы, наверное, дружить… Ивик слегка покраснела. Только он ведь никогда не скажет ей "давай дружить". И записочку не напишет, как вот Ашен пишут некоторые. Потому что она - некрасивая. И не настоящая женщина. И никому она не нужна… А ну их, эти мысли… Ивик сказала.
      — - Я тоже болела много, и не думала, что меня возьмут в квенсен. Я очень удивилась.
      — Я тоже, - признался Чен, - но говорят, берут тех, кто что-нибудь сочиняет. Я сочинял стихи. Дурацкие, конечно… Я и не думал, что из-за такого возьмут в квенсен. Это из-за Медианы. Понимаешь, на Тверди мы все плохие бойцы. На Тверди вон гэйн-вэлар. А мы должны в Медиане… А там фантазия нужна.
      — А ты обрадовался, когда тебя взяли в квенсен?
      — Я-то? Конечно.
      — Я тоже обрадовалась, - сказала Ивик. Чен споткнулся, схватился за ее плечо.
      — Ты устал? Давай посидим немножко.
      — Давай, - согласился Чен. Они уселись на камень, заросший белесым мхом. Лес тихо шумел. Голосов больше не было слышно, только тихий шорох ветра в верхушках елей. Покой, так хорошо знакомый Ивик по родным лесам, снова сладко обволакивал сердце. Внезапно протяжный, душу раздирающий звук, похожий на полет фугаса, раздался в лесу. Ивик невольно схватилась за кобуру.
      — Это вайш, - засмеялся Чен, - ты не знаешь, что ли? Вайш, птица такая. Не бойся.
      — Тьфу ты, - пробормотала Ивик.
      Тот же протяжный таинственный голос мелко закудахтал: у-ху.. у-ху…
      — Вайш, он гадает. Вайш, скажи, сколько лет я проживу? - спросил Чен. Птица внезапно замолчала.
      — Глупости, - сказала Ивик.
      — Конечно, глупости, - согласился Чен, - в прошлом году как-то накудахтал мне восемьдесят шесть лет. Ну - пошли дальше?

 
Бунт.
Кто здесь есть, богатый, ответь,
Как серебро превращают в медь,
Как выворачивают нутро по дороге в рай
Как добро превращают в плеть.
Как наутро легко смотреть
На то, как изящно танцует смерть
На горящей дороге, ведущей в рай,
И даже пытается что-то петь…
О. Арефьева. "Дорога в рай"
 
      Музыка прекратилась. В этот момент Дана с удивлением поняла, что у нее устали руки.
      Положила скрипку и смычок на мох, встряхнула кистями, тонкими длинными пальцами.
      Пока играешь, не помнишь ничего. Дана импровизировала что-то. Это было похоже на сон. Так во сне бывает - что-то видишь, а что именно, неизвестно, остается лишь впечатление, настроение. Вот так же однажды в детстве она играла и внезапно очутилась в неизвестном месте… с серым небом, камнями, плоской, безжизненной поверхностью. Она очень испугалась тогда. Но ей уже было лет семь, и про Медиану она знала. И смогла как-то вернуться.
      Потом, на Комиссии говорили, что у нее очень высокое сродство к Медиане. Уникальное. Таких, как она - один человек на миллион.
      Дана взглянула на келлог на руке, экранчик показывал время. В общем-то, ничего удивительного, что устали руки, она без передышки уже полчаса играет. Без единой паузы. И надо идти домой, обедать. Моника будет ждать. Дана вдруг вспомнила, о чем она играла. О чем думала, играя.
      Думала она про скалу и про море. И это было очень тяжело, она опять дошла до самой высокой точки отчаяния, понимания, что так уже не будет НИКОГДА. Слово никогда в ее жизнь вошло, когда ей было восемь. До того Дана вообще не думала о смерти.
      Девочка положила скрипку в футляр, выбралась на тропинку.
      Играть дома у Ильша и Моники много нельзя. У них соседи - там с одной стороны старушка, с другой грудной ребенок и еще двое малышей бывают на выходных. Они столько музыки не выдержат. Тем более, когда Дана упражняется. Ей-то не надоедает пилить одно и то же хоть час. Пилишь, пилишь, повторяешь, пока не станет гладко, пока пальцы не запомнят все точно, а в голове в это время скользит что-нибудь - бездумное, легкое состояние, словами не передать. Дана вообще редко думала словами.
      Но наверное, слушать это не очень приятно. Дана ходила играть в лес. Здесь она никому не мешала. И ей, что тоже немаловажно, никто не мешал и не лез под руку.
      Дана пробиралась по лесной тропинке, бесшумно, издали ее невозможно было и разглядеть, в лес Дана всегда надевала форму, причем полевую, потому что удобнее, и Дефф на поясе. Мало ли что? Тут и лиганы бывают, и гигантские змеи, и курты - они безобидные, но у них бывает бешенство. Детей в лес одних и не отпускали. Дану отпускали с оружием.
      Она вышла на проселочную дорогу. Музыкальное состояние вновь овладело ею - когда нет ни единой оформленной мысли в голове, лишь бродит то, что нельзя выразить словами. Одновременно Дана видела внутренним взором множество вещей. Ивик - недавно получила от нее письмо, соскучилась, скорее бы опять встретиться. Квенсен - и по квенсену уже соскучилась немного, хотя половину каникул там и прожила. А потом пригласили друзья отца погостить у них. Дэйма. Дана часто о нем думала. Не словами. Она не знала, как относится к нему. Дэйм просто БЫЛ. У него были очень крепкие руки, крупные ладони, и глаза, блестящие и черные. Он смущался сильно, когда оказывался рядом с ней. Еще он был братом Ашен, и по Ашен она тоже соскучилась. И еще Дана вспомнила то, что было в музыке. Скалу и море.
      Обидно, что об отце так мало помнится. Вот как его не стало - это Дана помнила очень хорошо. Моника пришла за ней утром и увела к себе. Дана у нее играла. Потом Моника сказала: "Данни, твой папа уехал". Она плакала, не могла понять - куда уехал? Почему ничего ей не сказал? Потом ей объяснили, что папа умер, что его нет. Не будет больше. Дана еще не могла понять, если он умер, то почему его не хоронят? Похороны бывают с музыкой, торжественные, все идут на кладбище, священник служит над могилой. Потом уже ей кто-то объяснил… во дворе. Дана сначала не поверила, побежала к Монике, но та подтвердила. Да, это страшное слово - правда. Папа не просто умер. "Понимаешь, девочка, - сказала Моника, - в жизни случаются страшные вещи. Случаются ошибки". Она считала, что это ошибка. Кто-то по ошибке решил, что папа - враг Дейтроса. Поэтому его посадили в тюрьму, а потом, там уже, убили. Расстреляли. Дана никогда не произносила мысленно этого слова, оно было ей омерзительно, как скрежет железа о стекло.
      А о папе она очень мало помнила. Но все хорошее. Скала особенно помнилась. Остальное - без подробностей. Вроде бы они много разговаривали, гуляли. Было хорошо. Кажется, папа с ней играл во что-то. А вот скала - это было на море, но Дана почти не помнила, как и почему. Они отдыхали там вместе? Или там была папина семинария, и он забрал ее на каникулы? Она помнила, как папа разбудил ее утром, и они куда-то шли. И потом лезли на скалу. Дана пыхтела, спотыкалась, а отец сзади страховал ее и поддерживал. И говорил: "Давай, еще немножко! Давай, ты сможешь!"
      И потом вылезли наверх, на эту маленькую площадочку, и был свежий ветер, пахнущий солью, и море до горизонта. И красноватый диск солнца, зарево на полнеба. Отец положил руку Дане на плечо. И вдруг начал петь: "Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость Его".
      И вот этот миг Дане запомнился, потому что уж очень это было хорошо, необыкновенно хорошо, и этот миг никак не связывался со словом "никогда". Потому что он был противоположностью, он был "всегда". Дана даже не знала, где та скала. И отца уже давно не было в живых. А скала эта, и рассвет, и море - все осталось. Когда Дана думала об этом, ей казалось, она понимает, что такое Вечность.
 
      Ильш работал врачом, хирургом в городской больнице. Возвращался поздно. Моника была переводчицей и много работала дома. Оба они - в касте медар, Моника еще преподавала триманские языки в академии. Она знала пять языков - дарайский и четыре триманских: английский, русский, немецкий, испанский. Их четверо детей давно выросли и работали в разных местах. Ильш и Моника были старше отца Даны, но дружили с ним, когда он был жив.
      Дане нравилось бывать у них дома. Все у них было каким-то особенным. Как-то по-своему - тонкий черно-зеленый сервиз для чая, натюрморт на стене, сладковатый запах книжных корешков, три больших стеллажа с книгами в гостиной - половину этих книг, правда, Дана не могла понять, они были на других языках. Сейчас она с трудом разбирала дарайские тексты, об остальных пока и речи не было. Впрочем, может, особенное только мерещилось ей. У Даны ведь не было своего дома. Когда-то был, вернее, лет до пяти, но об этом она уж не помнила совсем ничего. И о маме - почти ничего. Так, что-то теплое, щемящее. Как дом, помнился вирсен, потом тоорсен, ряды аккуратно застеленных коек, вышитые покрывала, девчонки сами их вышивали. А вот такого дома - с соседями, с кипящим на кухне чайником, бельем на веревке, буфетом и рядами книг - у Даны никогда не было.
      Это ее не расстраивало. Она привыкла.
      А может, этот дом и правда был необычным. Таких, как Моника, ведь немного. Таких умных, образованных, много повидавших. Ильш тоже был хорошим врачом, но он редко бывал дома, весь был погружен в свою работу. Моника в молодости бывала в Дарайе, работала там - она не распространялась, кем и как. Но теперь Дана понимала, кем, ведь с Дарайей нет никаких отношений, торговли, научных или еще каких-нибудь связей. Дейтрин если и может оказаться в Дарайе - то либо нелегально, либо в плену. В плену Моника, к счастью, не была. Да из плена и не возвращаются.
      Моника не то, что жила в Дарайе, внедрялась как агент, нет, конечно, но она бывала там. Делала что-то. И на Триме она бывала, и не в одной стране. Сейчас, конечно, ее никуда уже не посылали. Она сидела и переводила книги.
      — Послушай только, Дана! - говорила она, оторвавшись от компьютера, - какой чудесный писатель! - и читала вслух что-нибудь из триманских авторов. Дана с удовольствием копалась в старых альбомах фотографий, в древних книжках, чуть ли не на Старом Дейтросе еще изданных. Однажды из нижнего отсека шкафа выпала яркая, глянцевая книжка, очень толстая, полная картинок. Книжка была дарайская. Все надписи - по-дарайски. Называлась она "Каталог рассылки. Фирма Источник".
      Дана полистала каталог - там были изображены разные вещи, подписаны их названия и какие-то цифры. Спросила Монику, что это такое.
      — А-а, да это я из Дарайи привезла. Надо же, ты откопала, а я думала, что уже выкинула это давно. В общем-то, это нехорошая вещь, ее нельзя привозить было. Это каталог, по которому они покупают вещи. Ну вроде как у нас на базе берут, только за деньги. Знаешь же, что такое деньги?
      Конечно, Дана знала, что это такое. Деньги существовали в Дарайе, на Триме и еще на некоторых мирах. Они мешали и разобщали людей. Если у людей мало денег или нет совсем - никто им не даст еду, одежду, не станет лечить. Если много - будь ты хоть идиотом, все равно тебя все будут уважать. Это было несправедливо и нечестно.
      Но каталог листать было очень интересно. Вещи там показались Дане необыкновенно красивыми. Можно было воображать всяких древних принцесс и королев, которые сидели на таких роскошных диванах, носили такие одежды… Дана вообще любила читать про старые времена, дохристианские, когда еще были на Дейтросе короли, вожди, дамы в длинных сверкающих платьях. Тогда все было очень красиво, не скучно, не так, как сейчас.
      Дана попросила у Моники разрешения забрать этот каталог с собой - раз уж он Монике не нужен. Та согласилась, но велела никому его не показывать, потому что вряд ли в квенсене Дане разрешат держать такую вещь.
 
      Ивик уныло смотрела на слепую поверхность оконного стекла, безжалостно заливаемую сплошным ливнем. Ливень не прекращался с утра. Да что там, он уже неделю не прекращался. После зарядки квиссаны возвращались мокрые насквозь, и надо было переодеваться очень быстро, времени не оставалось совсем, сушилки были забиты. Полевые занятия и кроссы тоже были мучением, земля скользила под ногами, кажется, дождь стремился слепить все, что есть в мире, в единый скользкий мокрый ком глины.
      Сейчас они по крайней мере сидели в сухом помещении.
      — Ивенна!
      Она вскочила, осознавая, что совершенно не слышала последней фразы преподавательницы. Сердце сжалось от ужаса, страх был таким, что Ивик опять не расслышала слов Лайзы иль Нуш.
      — Что? - спросила она машинально.
      Сухонькая, претенциозно облаченная в ярко-алый костюм преподавательница, протянула руку с указкой, словно намереваясь нанести Ивик удар острием в лицо. Конечно, ничего подобного она делать не собиралась. Просто жесты у нее всегда были немножко слишком патетические.
      — Потрясающая бездуховность и бездарность! Просто потрясающая! И эти люди собираются определять будущее Дейтроса! И это на вас возложена великая ответственность нести свет искусства нам, убогим! Полное отсутствие интереса к величию предшественников! Поп-культура, вот что вы будете создавать. Беспомощная дарайская жвачка! Великие гэйны прошлого по крайней мере были высококультурными людьми, они интересовались хоть чем-то, кроме самих себя!
      Лицо Ивик горело. Она глубоко и сильно ненавидела иль Нуш, этот идиотский предмет - родную литературу, великих гэйнов прошлого вообще и иль Катрана, о котором шла речь, в частности.
      — Сядьте. Минус два! Итак, продолжим! Иль Катран, величайший поэт Старого Дейтроса, не имеет ничего общего с обывательщиной, конформизмом, всецело отдаваясь идее гармонии и великой вселенской целесообразности. Его произведения полны ощущением Возвышенного, Непреходящего, Вечного. Правда, устремление художника к Нездешнему и Близкому Совершенству не связано с его Содержанием, но форма, рождённая разумом поэта, столь Совершенна, что оказывается на пороге Абсолютного Содержания…
      "Минус два", с тоской думала Ивик, теперь придется учить всю эту тягомотину наизусть и отвечать, да еще когда у литераторши есть время. А у нее никогда нет времени, она слишком возвышенна, она вся в искусстве! "Это вам нужно, а не мне", вспомнила Ивик, и ее скрутило от ненависти.
      В последнее время казалось, литература стала главным предметом на втором курсе. Хотя она и была-то всего два раза в неделю. Ивик смотрела на Лайзу иль Нуш, не в состоянии воспринять ни единого слова из того, что она говорит. Ее вычурный, по заказу сшитый костюм, пылал ярко-алым костром. Из костра торчала увядшая длинная шея, на нее аккуратно насажена маленькая головка с крашеными волосами цвета меди, постриженными под горшок. Головка вертелась на дряблой морщинистой шее, напоминая голову уродливого грифьего птенца. Сходство довершал большой крючковатый нос.
      Спасительный мелодичный звон донесся с колокольни. Нуши прислушалась, повернув змеиную шею.
      — Урок окончен, дети мои! - объявила она. Ивик с облегчением вскочила и стала паковать сумку. Ашен с сочувствием взглянула на нее.
      — Опять тебе отрабатывать. Эта Нуши…
      — Сука, - отозвалась Ивик, - ты куда сейчас?
      Литература была последней, и до тренировки оставался еще целый час.
      — Мы с Рейном хотели встретиться, - ответила Ашен. Ивик кивнула и отвернулась. Обычное дело. В последнее время они практически не общались с Ашен. Вроде бы, надо радоваться тому, что у подруги появился свой парень. Друг Дэйма, его брат по сену, Рейн. Они с Ашен дружили с лета, это началось еще в походе. Но… получается, что Ашен уже и не с ними. У нее своя жизнь.
      Ладно хоть Дана еще осталась. Настоящая подруга. Верная. Единственная.
      — Пошли на чердак? - Ивик обернулась к Дане. Подруга чуть покраснела.
      — Я бы пошла, Ивик, но ты же знаешь, что у меня по тактике… мне вчера Аскин сказал, если я не сдам сегодня, то зачета не будет вообще.
      — А ты готовилась, что ли?
      — Да…почитала маленько, - вздохнула Дана.
      — Ну ладно, шендак тебе в суму*, - сказала Ивик. Забросила сумку на плечо. Остановилась - перед входом стояла Скеро, как всегда, окруженная небольшой толпой. Какая она красивая все-таки, подумал кто-то внутри Ивик. Кто-то посторонний, не имеющий к ней ни малейшего отношения. Для этого "кого-то" Скеро была красивой, ею можно было любоваться - вся такая ладная, крепко сбитая, сильная, слегка вьющиеся светлые волосы, отросшие ниже ушей, крупноватые, но правильные черты лица. На губах ухмылка. Ивик подумала, что Скеро, видимо, радуется тому, что Нуши опять пропесочила ее. Ну вот еще, одернула она себя, это ты бы радовалась. Да, с раскаянием подумала она, я бы очень даже радовалась, если бы Нуши наорала на Скеро и обозвала ее бездуховной бездарностью и Бог весть как еще. Только на Скеро Нуши не орет, ее она почему-то обожает, да и есть ведь за что. И даже не факт, что Скеро сейчас злорадствует. Ивик опустила глаза и хотела было незаметно прошмыгнуть мимо. Обычно это удавалось. Скеро уже давно не трогала ее. Но сейчас она громко сказала.
      — Интересно, до каких пор кое-кто будет тянуть сен назад по всем показателям?
      Ивик остановилась, чувствуя, как горячая волна заливает лицо. Надо было не обращать внимания, подумала она. Пройти мимо. Прямо же тебя не окликнули. Но теперь, раз уж остановилась, придется отвечать.
      Она ощущала странное спокойствие внутри. Хотя обвинение явно было несправедливым. Нуши на каждом уроке кому-нибудь ставила минусовые оценки. Ивик и вообще не была худшей, тем более, в теоретической учебе. Серединка на половинку, но не худшей.
      Наверное, в прошлом году такое обвинение вызвало бы у нее истерику от сознания клеветы и полного бессилия.
      — Скеро, - сказала она сдавленным голосом, - почему бы тебе не оставить меня в покое?
      — А я не могу оставить тебя в покое, - спокойно ответила старшая, - видишь ли, я отвечаю за сен. Это моя обязанность. И ты - моя сестра по сену.
      Упаси Боже от таких родственничков, подумала Ивик. И ответила.
      — Ну и что ты хочешь от меня?
      — Наверное, чтобы ты стала нормальным человеком.
      — А я что, ненормальный? - Ивик начала заводиться. Скеро это уловила, и ей это явно понравилось.
      — А ты как считаешь?
      — Я считаю, что я нормальный человек. И если тебе нечего сказать, оставь меня, пожалуйста, в покое!
      Народ вокруг слегка зашумел, Рица, стоявшая рядом, фыркнула. Ивик уже говорила на повышенных тонах. Скеро продолжала так же спокойно и ровно.
      — С тобой никто, кроме Даны, общаться не хочет, и Дана тоже общается только потому, что тебя жалеет. Да ты еще и учишься кое-как, могла бы постараться. О чем ты вообще думаешь, интересно?
      — О том, что ты - сволочь, - не выдержала Ивик. Из-за спины Скеро появился Верт. Он был уже официально "ее парнем", они целовались, ходили вместе, и все об этом знали.
      — Кажется, тебя никто не оскорблял, цыпа?
      Она почувствовала, что сказать больше ничего не может. Что сейчас разрыдается и убежит. Шагнула к двери, но Верт поймал ее за руку и раньше, чем она успела отреагировать и освободиться от захвата, закрутил кисть за спину.
      — Ну-ка извинись сначала, - потребовал он.
      Скеро снисходительно смотрела на нее своими красивыми зелеными глазами. И молчала. Ивик тоже не говорила ничего. Она так и решила, что не будет ничего говорить - и все тут. Ну может, дадут в глаз, подумаешь… хотя этого она боялась на самом деле. Но и сказать сейчас "извини" было бы полной потерей лица.
      В чем она виновата? Разве она начала эти разборки? Тупые, непонятные обвинения явно с целью просто ее довести и потешиться всей компанией? Привычное дело…
      — Я жду, - напомнил Верт.
      — Если бы я была виновата, я бы извинилась, - сказала Ивик.
      — А по роже не хочешь? - поинтересовалась Скеро. У Ивик потемнело в глазах. Пнуть Верта в голень… Но ведь все равно скрутят, будет драка, виноваты будут все, всех посадят. Внезапно захват исчез. Ивик встряхнула освобожденной рукой. Прямо на них шла куратор сена, Меро иль Лав.
      — Скеро, надо срочно решить с участием в Дне Памяти…
      Ивик выпустили. О ней забыли. Компания Скеро пошла во главе с куратором по коридору, громко обсуждая День Памяти. Меро ничего не заметила. Или сделала вид, что не заметила. Ну и ладно. Ивик оперлась ладонями о подоконник. Хотелось вскочить и посидеть немного, но сидеть на подоконниках нельзя. Ивик ощущала странную слабость в ногах. Ей было плохо, просто физически плохо. Весело галдящая компания удалялась по коридору. Вот они - сен. Они - все вместе, дружная, веселая компания. Квиссаны, будущие защитники Дейтроса. Им здесь хорошо, они здесь - на своем месте. А она…
      Да, с их точки зрения, она - никчемность. Вообще никто. Дело даже не в том, что она отстает в физической и боевой подготовке. Дело в том, что и правда - с ней никто не хочет общаться. Скеро как всегда бьет точно в цель, угадывает слабое место. Даже Ашен… Ашен - нормальный человек, в отличие от них с Даной. И она уже ведь практически не дружит с ними. Ей не до того. Да, у Ашен любовь, но все равно - причиной может быть и то, что она просто разочаровалась в Ивик, увидела, какая Ивик ненормальная.
      А Дана, может быть, и правда, всего лишь жалеет…
      Хотя нет. Дана - нет. Просто Дана - тоже не такая, как они все. Она могла бы стать такой, но ей не дали. У нее убили отца. Теперь Дана все понимает. Все - точно так же, как Ивик.
      Это по дейтрийским меркам все они - и Скеро, и ее компания, и Ашен - нормальные и правильные. Будущие солдаты. Из них даже не надо делать уродов и фанатиков, они уже такие и есть. Господи, какой же она была дурой, что радовалась попаданию в этот гадюшник!
      На чердак, решила Ивик. И даже сумку можно потом занести. Сейчас, пока немного времени есть - на чердак.
 
      На чердаке тренты - пыль и полутьма. Они здесь ничего не трогали, не меняли - чтобы ни у кого не возникло подозрений. Впрочем, Дана с Ивик и не обращали особого внимания на пыль и беспорядок, снующих пауков, наваленные доски и мусор в углу. Ашен все пыталась устроить здесь "уютный уголок" - раньше, но Ашен с начала этого года не бывала на чердаке.
      Подумав об этом, Ивик ощутила горький комок в горле. Конечно, этого следовало ожидать. Кто родители Ашен? Те же самые дейтрийские фанатики. Еще и знаменитые гэйны. И Ашен их обожает. Она же не относится к своим родителям так, как Ивик - Ивик вообще все равно, что родители думают. Лишь бы ее оставляли в покое.
      И все равно жалко. Была подруга - и нет ее. Это даже предательством не назовешь, ведь Ашен ничего такого не делала, просто отошла и не общается с ними. Она и со всеми остальными не общается, никого, кроме своего Рейна, не видит. Лучше уж никогда не выходить замуж, с ожесточением подумала Ивик, если из-за этого надо бросать всех друзей, все, что тебе было дорого.
      Согнувшись, она напряженно потянула на себя одну из досок, сваленных в беспорядке под окном. Под доской обнаружился непрозрачный пакет - их с Даной тайник. Ивик выдернула его из-под досок и с облегчением отпустила груз. Села на доски сверху, устроилась поудобнее.
      В пакете были спрятаны тайные вещи. Если про это узнает кто-нибудь из начальства - скорее всего, их отправят в Верс. Это страшно. Но и жить так как раньше, зная теперь уже обо всем - Ивик не могла.
      Там был каталог фирмы "Источник", привезенный Даной с каникул. И "Письмо незнакомого брата", это уже точно запрещенная вещь.
      Еще в пакете лежал маленький альбом с фотографиями - Дана и ее отец. Дана в детстве, маленькая, с темными кудряшками, большеглазая. Ее отец, казненный в Версе по обвинению в ереси. Вот он в облачении диакона, возле какой-то церкви. В гражданской одежде, только с белой лентой, символизирующей духовное звание, с Даной на руках. В группе семинаристов. А вот он, помоложе, в парадной форме гэйна. Он же с маленькой большеглазой женщиной - матерью Даны. Ивик любила рассматривать эти фотографии - и даже лучше, если без Даны. Этот веселый хойта, с блестящими серыми глазами - принадлежал Дане, был ее отцом, Дана была к нему близка. Он любил ее. Ивик вот никто не любил - так. У нее и таких фоток не было и быть не могло, потому что никогда никто не смотрел на нее таким взглядом.
      Нет, родители, конечно, тоже ее любили. Безусловно. Но как-то иначе. В общем, таких отношений у них не было.
      Дане повезло. Отец любил ее совсем не так. Он видел в ней личность. Человека. Не постоянный немощный и глупый объект воспитания. Не свою собственность. Это же сразу видно, даже по фоткам, по тому, как он держит Дану, как смотрит на нее.
      Но его убили. И наверное, еще и пытали перед смертью. Об этом не говорят, но как-то все же известно, что в Версе это вполне возможно. А скорее всего, там происходит гораздо больше страшных вещей, чем мы все думаем. Вот и в "Письме незнакомому брату" об этом говорится.
      Ивик листала альбом, жадно вглядываясь в лицо погибшего хойта. Все его преступление состояло в том, что он думал не так. Не так, как положено, иначе. Он никого не предал, не сделал ничего плохого. Он просто пробовал осознать Бога. Как мог, по-своему. Но конечно, наша Церковь гораздо лучше все знает, и отступника надо не просто даже отстранить от работы - его надо убить.
      А ведь я знала об этом и в прошлом году, подумала она. Мы все это знали. И не думали об этом. Ну и что, ну убили отца… В прошлом году, впрочем, у нас не было ни минуты спокойной, чтобы остановиться и задуматься. Но теперь уже пора.
      Пора - чтобы не сделать непоправимой ошибки. Не стать чудовищем. Как многие здесь.
      Дана какая-то задумчивая вернулась с каникул. И все говорила об отце. И вдруг, в какой-то момент, Ивик пронзило острое и горячее сопереживание. Она представила, что ЕЕ отца - пусть не такого, как у Даны, пусть с ним и отношений особых не было - ее отца убили бы вот так. Да, она не так уж обожала своего отца, но это бы ее просто убило. Да и кто бы ни попал в такую ситуацию! Хоть Скеро. Если человек не виноват, если он всего лишь пытался мыслить - как можно его убивать за это?! Это ведь ужас, просто ужас. И в этом ужасе мы живем.
      С этим просто так дальше жить было нельзя. Она стала говорить об этом с Даной, и выяснилось, что да, у Даны уже есть такие мысли. И так постепенно они пришли к тому, что - надо что-то менять.А тут еще попалось "Письмо незнакомому брату".
      Это была одна из множества брошюрок, которые нередко оставляли дарайцы, нелегально проникая в Дейтрос. Распространяли в поселках или просто раскидывали на месте проникновения. Брошюрки эти запрещалось держать у себя - под страхом Верса. Наблюдатели Верса искали их, собирали и уничтожали.
      Ивик не знала, где и каким образом Дана нашла эту брошюрку. Вероятно, случайно, где-нибудь в лесу, такие случаи бывали, такие вещи полагалось сразу сдавать, но девочки не сделали этого. Теперь книжку можно было бы уже и уничтожить - Ивик выучила все почти наизусть.
 
      Это было письмо некоего гэйна, попавшего в плен. Ивик знала, что часто дарайцы стремятся захватить гэйнов живыми. Именно потому, что гэйны очень сильно превосходят дарайцев в умении творить оружие в Медиане, а значит, и в боевых возможностях там.
      Может быть, это расовая особенность дейтринов. Хотя из дейтринов далеко не все обладают такими способностями - потому-то их и отбирают в гэйны еще в детстве. Принято считать, что это благословение Божье, данное свыше тем, кто защищает Дейтрос… и Землю. Триму. Мир, где воплотился Христос. Самый важный из всех миров.
      Захватив дейтрина, дарайцы обычно пытаются его перевербовать. Видимо, иногда это удается - иначе бы и не пытались. Воевать за них, конечно, дейтрин вряд ли сможет, но он может создавать образы оружия, которые дарайцы учатся копировать. В принципе, любой человек способен создать оружие в Медиане, дейтрины отличаются лишь тем, что придумывают новое, наполненное смертоносной энергией, делают это быстро, по ходу боя. Дарайцы используют заготовки, выученные заранее - маки. Эти маки у них придумывают подростки - часть дарайских подростков обладает таким даром, и теряет его во взрослом состоянии - а также вот такие перевербованные дейтрины.
      Правда, говорят, недолго. Эта способность сохраняется еще несколько лет после предательства. И скорее это даже наработанный опыт и воспоминания о том, что видел у товарищей. А потом она исчезает.
      Во всяком случае, так им рассказывали и объясняли.
 
      "Мой незнакомый брат!
      Пребывающий во тьме, я хочу, чтобы ты слышал меня.
      Я хочу, чтобы свет проник сквозь нерушимую броню твоего сознания. Я хочу спасти тебя - для жизни, для правды, для веры.
      Тебе лгали много лет, тебя воспитали убийцей. Знай, что бывает иначе.
      Есть мир Свободы и гуманизма, мир, где не мучают и не убивают, где не посылают в бой детей, как посылали тебя и меня, где можно свободно мыслить, любить, где можно забыть о серости и нищете…"
      Ивик все это казалось излишне патетическим. Даже странно, что это сочинял гэйн, причем не квиссан какой-нибудь, опытный уже гэйн. А может быть, просто сознание боялось принять такие страшные мысли. Дарайя - мир Свободы? И гуманизма? Что ж, может, и так. Правда, по тому, как дарайцы ведут себя на войне, этого не скажешь. Варш, автор "Письма", сообщал, что его не пытали, что он во всем убедился сам. Может быть. Однако Ивик знала и много других фактов. Но с другой стороны, это война.
      Дарайцы создали гнусков, отвратительных чудовищ-убийц. Дарайцы несколько раз применяли биологическое оружие. Мама Даны умерла именно от этого.
      Но и это война. Мы тоже их убиваем.
      Дарайцы уничтожили старый Дейтрос вместе с миллиардами жителей.
      "Тебе говорили, начиная с вирсена, что дарайцы уничтожили темпоральным винтом старый Дейтрос. Это ложь, и сейчас ты поймешь, почему. Старый Дейтрос был уничтожен руками гэйнов Рейты и Кларена иль Шанти. Именно они, находясь в патруле, перехватили темпоральный винт в Медиане и приняли решение вместо Тримы направить его на Дейтрос.
      Да, скажешь ты, но ведь уничтожение Тримы дарайцы планировали, это бесспорно. Что ж, я не скажу тебе, что дарайцы - ангелы. Однако любой нормальный человек защищает в первую очередь свою семью, затем свою Родину. Подчеркиваю - нормальный. И дарайцы вот уже много веков стараются защитить свою Родину от нашей информационной агрессии. Ты знаешь, почему Трима опасна для дарайцев. Она опасна благодаря нам же. Триманцы никак не могут нести свою веру на другие миры, они лишены возможности выходить в Медиану. Это мы ухватились за чуждую нам триманскую веру и распространяем свою идеологию повсюду, в том числе, и в Дарайю.
      Они были вынуждены защищаться. Они хотели покончить с войной одним очень жестким, но решительным ударом - раз и навсегда. Да, это было жестоко. Но они даже не собирались уничтожить Дейтрос! Они целились в Триму.
      И только в извращенном мозгу гэйна могла возникнуть мысль спасти Триму ценой гибели собственной планеты.
      Только у нас, и это наша трагедия, Кларена и Рейту иль Шанти могут считать героями.
      А знаешь, что произошло с ними потом? Их уничтожили груз ответственности и тяжесть собственной совести, на которой лежали два миллиарда жизней и вся культура Дейтроса. Рейта иль Шанти покончила с собой через несколько месяцев после гибели Дейтроса. Кларен приобрел тяжелое психическое расстройство и до конца жизни - недолгой - постоянно лечился.
      Человеческая совесть сильнее идеологии. Гэйны могли принять какое угодно жестокое решение. Человек не может смириться с этим. Я знаю, что и твоя душа еще жива…"
      Ивик в душе полностью соглашалась с Варшем. Действительно… как можно убийц считать - героями? Тех, кто совершил массовое убийство. "Жертву" - говорили им. Принес в жертву весь Дейтрос.
      Правда, из этого слишком многое следовало. Логически.
      Основная функция Дейтроса - защита Тримы. Триманцы сами не могут защитить себя, перед вторжением из Медианы они бессильны. У них есть великие поэты и музыканты, но даже у тех не развито сродство к Медиане. Точнее, сродство есть, но облачное тело не отделяется, оно неподвижно.
      Почему Триму нужно защищать? Потому что на ней воплотился Христос. Исчезнет Трима - исчезнет вся память о Христе. Можно сохранять Предание, но не станет Иерусалима, города, где камни помнят Его кровь. Не станет Церкви Триманской, сохраняющей основную память о Нем. Церковь Дейтроса - лишь тень церкви Тримы.
      Камни Иерусалима важнее самой жизни всего Дейтроса.
      Тем более, что Господь возродил Дейтрос к жизни и возродит снова и снова, если понадобится. Кому-то надо защищать Триму.
      Да, так им говорили - но в самом деле, верно ли это? Может ли быть что-то важнее, чем кровь собственных родственников, родителей, братьев и сестер? Ивик не знала.
      Бог? А что такое - Бог, и можем ли мы так уж точно сказать, что знаем что-то о Нем? Пожалуй, все, что мы знаем - это о воплотившемся и распятом Христе. Ивик не могла не верить в Христа. Можно идти как угодно далеко в сомнениях, но не верить в Христа? В то, что Бог любит людей до того, что Сам пошел на пытки и смерть?
      Тогда и жить-то не стоит. Тогда все бессмысленно.
      Но мы можем неправильно толковать желания Бога. Может быть, это вовсе и не наша задача - спасать Триму. Может быть…
 
      Ивик не очень понимала все это и мало об этом думала. В остальном Варш был вполне убедителен. Кстати, он не отрекся от Христа, и его не заставляли это делать. В книге то и дело встречались обороты вроде "я ежедневно молю Бога о том, чтобы…", "Да просветит тебя Господь!" и все в таком духе. Книга была написана человеком даже куда более набожным, чем сама Ивик.
      Варш писал о том, что в Дарайе все иначе. Это светлый и красивый мир. Благоустроенный. О благах собственно он писал немного - скорее уж Ивик домысливала какое-то сказочное, непредставимое богатство благодаря каталогу. В Дарайе все устроено разумно, и потому они богато живут. Да, там есть безработные, это правда. Но и они хорошо обеспечиваются государством. У них даже есть собственные машины. В Дарайе никто не голодает. Там нет преступников, нет тюрем. Людей с асоциальными наклонностями просто лечат.
      Но еще больше он писал о самом Дейтросе. Ошеломляющую, обжигающую правду. Ивик и раньше знала все это, но видимо, смотрела на это как-то иначе. Мирилась. И все мы всегда миримся, думала она с ожесточением.
      "Не голод, нет, - писал Варш, - но постоянное чувство недоедания. Слишком маленькие порции в школьной столовой, порции резиновой каши или мерзкого супа с подгоревшим луком - казалось бы, пусть у нас мало продуктов, это понятно, но в чем причина того, что готовят всегда так плохо? Вожделенные конфеты, слипшиеся, влажные, в шкафчике, запертом на ключ - к празднику. Холодные огромные спальни тоорсена. Когда к утру мерзнешь, кутаешься в одеяло, сворачиваешься под ним в клубочек, чтобы не потерять ни капли драгоценного тепла, и уже не можешь спать. Ощущение жизни в волчьей стае. Враги повсюду. Множество высоких слов о любви, о дружбе, о дейтрийском братстве. О Боге, который есть Любовь. Но мальчишки смотрят друг на друга волчатами, сбиваются в стаи, травят слабых, драки и разборки - повседневная жизнь тоорсена. Я рос еще в Лайсе, мы враждовали и с местными. Драки до крови, с палками, свинчатками, до пробитых черепов и сломанных рук и ребер. Над всем этим - учитель с розгой, который разбираться не станет, и правые, и виноватые - все получат свою порцию боли и унижения. Военная подготовка, военные игры три, четыре раза в год - все это должно лишь дать навыки, технику, а война - это повседневная жизнь. Все против всех. Учеба похожа на войну, забыть две-три строчки вызубренного стихотворения, не решить уравнение - почти смертельная рана, недочеты накапливаются, и ты неизбежно оказываешься под розгой. Учитель твой - враг твой. Его можно ненавидеть, им можно восхищаться - одного только нет, человеческих нормальных отношений. Да разве мы вообще знаем, что это такое? Разве нас кто-то учил этому? Семья? Родителям давно не до тебя. В Дейтросе нет семьи. Родители не живут ради детей, они заняты своей работой, они служат Дейтросу. Максимум родительского внимания, на которое ты можешь рассчитывать - досадливый подзатыльник, если попал не вовремя под руку.
      Ты еще не знаешь, что ждет тебя в будущем. Жизнь под прицелом. Это касается не только гэйнов. Далеко не только. Жизнь гэйнов особенно трагична в Дейтросе, потому что никто из нас не выбрал сам свою судьбу. Мы не добровольцы. Хотя большинство из нас гордилось красной лентой, шикуя перед одноклассниками - понятно, ведь нас не учили уважать интеллект, талант, труд, самым ценным в Дейтросе считается - сила, а гэйны, военные ею обладают. Но почти никто из нас не планировал карьеру военного, нас просто швырнули в нее, нас заставили, и мы ползли через это поле, обдирая кожу, обливаясь потом, слезами и кровью, и получили звания, а кто-то просто не дожил до выпуска. Нас сделали убийцами, и мы гордились этим. Мы рисковали своей жизнью с четырнадцати лет. Играли со смертью. Смерть стала для нас чем-то привычным и даже естественным…
      Но и это не самое страшное. Страшно то, что никто не защищен. Завтра наблюдатель твоего квенсена или твоей боевой части недовыполнит план по разоблачениям, и наступит твоя очередь отправиться в Верс. Для этого не надо быть врагом Дейтроса. Достаточно неловко пошутить - и донос на тебя готов. Достаточно порассуждать о Боге. Можно и совсем ничего не делать, посадить можно практически любого человека. А там, в Версе, ты легко признаешь себя врагом, предателем, кем угодно. Подпишешь любые бумаги. Дело не только в боли, не только в методах психологической ломки. Мы с раннего детства привыкли к физической боли. Дело в том, что в Версе человек теряет себя, он не знает - что, собственно, ему защищать. Ведь его не учили, что может быть ценным что-то еще, кроме Дейтроса.
      А потом - пуля в затылок, или, что тяжелее и затейливее, лагерь в северных широтах Нового Дейтроса, добыча угля, нефти, металла во имя все того же Великого Дела - конечно, до тех пор, пока не свалишься от истощения и болезней.
      Я жил так. И никогда не представлял, что есть и другая жизнь. Что она возможна. Жизнь, где веселые ребятишки с мамами и папами купаются в море, а потом идут есть мороженое под яркими тентами. Где в страшном сне ни одна мать не может представить, что ее 14-летнего ребенка бросят под пули. Где люди спокойно работают, отдыхают и не задумываются над тем, что можно говорить, что нельзя. Где нет войны, где война - против нас - удел генетически измененных и хорошо подготовленных профессионалов…"
      Кое-что Ивик казалось странным. Например, фраза про море и мороженое. Она сама совсем недавно ездила с родителями и Ричи на курорт, и там было много ребятишек с семьями, и кафе-мороженых там было предостаточно, а еще продавали такие вкусные жаренки…
      И о Версе она до сих пор как-то ничего не слышала. То есть знала, что да, есть вот такой Верс. Но чтобы кто-то стеснялся говорить? Думал, что можно сказать, а что нельзя? Может быть, это в столице так… в каких-нибудь высших кругах. А Ивик никогда ничего подобного не замечала.
      Потом некоторые вещи - они вроде бы и есть, но уж очень преувеличенно. Например, в тоорсене, где училась Ивик, конечно, розги существовали. Но чтобы кого-то наказывали таким образом за плохую учебу - она помнила всего пару таких случаев, и уже действительно, очень тяжелых. Сама же Ивик вообще ни разу в жизни не попала под такое наказание. Нет, один раз было, но это еще в вирсене, она еще совсем малявка была.
      Но откуда ей знать? Варш еще в Лайсе учился. Может, там все было суровее, чем сейчас, в Новом Дейтросе.
      И потом, все это было правдой в ОБЩЕМ И ЦЕЛОМ. Их действительно плохо кормили. Практически всегда. Конфеты были редкостью, как и вообще лакомства. И разделение на группы, травля слабых, ощущение постоянной вражды вокруг - это было правдой. Может быть, не до кастетов и прочих ужасов, но все равно правда. Не в деталях, так в общем. Они мало и скудно ели и развлекались, у них было слишком мало удовольствий, слишком много работы, тяжелого, изнурительного труда, умственного и физического, принуждения, напряжения, страха. Они жили как рабы. Рабы Дейтроса. Рабы государства. Рабы Божьи, напрашивалось тут же - но это смущало Ивик, ведь вообще-то это правильно, человек и есть раб Божий. Хотя понятно, что раб Божий и раб государства - это совершенно разные вещи. А, ну его, не стоит об этом думать.
      В Дарайе все иначе. Там все - для человека. Все устроено красиво и разумно.
 
      В детстве они с Диссе любили сочинять про такое. Придумывали какую-нибудь принцессу в фантастическом мире, или просто девочку, которая живет в отдельном доме в лесу, далеко от всех, или про будущее… Самое главное тут было - детали. Придумать мебель, одежду, занавески на окна. Подобрать цвета, материалы. Ивик и в одиночку так играла. Ей не составляло труда придумывать все это, держать в голове, обогащать и развивать. Платье из летящего шелка, зеленое, юбка-клеш, сверху зеленый газ, лиф украшен ромбом из вшитых крошечных изумрудов в золотых рамках… У героини появлялся целый гардероб, придумывались лошади и седла, костюмы для верховой езды, купальники, собственный самолет и костюм авиатора. В реальном мире не существовало даже намека на все это, Ивик не нуждалась в символах. Диссе предпочитала вырезать бумажных кукол и одевать их, но для Ивик это было слишком муторно, фантазия летела далеко впереди возможных воплощений.
      Говорят, что такие-то дети и могут потом творить в Медиане - там ведь только фантазия и нужна, но фантазия богатая, способная воплотить мелкие детали, насытить их красками, огнем, реальностью.
      Каталог поражал воображение Ивик. Нет, сама она могла придумать вещи и покруче. Поражало то, что все это существует в реальности. Где-то там, в Дарайе. Все это можно купить. За деньги. Нам всегда объясняли, что деньги - это плохо, но правда ли это на самом деле?
      Ивик перелистывала страницы - она уже почти наизусть знала, где что находится, что за темно-белыми кожанами диванами идут журнальные столики из темного стекла, а после страниц, с которых улыбаются девушки в ярко-синих куртках, юбках, брюках и беретах следует детский раздел, где голенькие карапузы выглядывают из роскошных колясок и деловито трясут яркими погремушками. В каталоге было все, что только может понадобиться человеку для жизни - собственно, гораздо больше, чем использует человек для жизни в Дейтросе. Мебель, одежда для мужчин, женщин, детей, компьютеры, музыкальные центры, видеоны и прочая разная техника, незнакомые кухонные машины, рамки для картин, пылесосы, ковры и коврики, щетки для унитазов, сами унитазы и невиданные круглые ванны, массажные приборы и спортивный лук со стрелами, ошейники для собак, домики для кроликов, косметика, куклы, прибор ночного видения, музыкальные диски, автокресла, прибор для нарезки хлеба…
      И все это - так привлекательно, ярко, пестро.
      Ивик воображала себя дарайской девочкой. Она учится в школе. Только до полудня, а потом идет домой - там ведь дети не живут в школах. Дома у нее отдельная собственная комната (сказка!) Там мебель… каталог ей уже был не нужен, он лишь помогал представить, как оно вообще бывает в Дарайе. Кровать с деревянными спинками, накрытая пушистым белым покрывалом, а на нем - атласная голубая подушечка. Деревянный просторный стол. Шторы - ярко-синие, с каймой сверху, с легким кружевным тюлем. Дымчатая пушистая кошка нежится на покрывале. Книжный шкаф. У нее самой - куча разных нарядов в шкафу, на плечиках. В школу она носит костюм кофейного цвета, белую блузку с отложным воротником. Потом переодевается - темно-красные штаны до колена, блузка навыпуск, полосатые гетры. Идет кататься на роликовых коньках… Вечером ласковые, внимательные родители, красиво одетые, молодые, изящные, и она в лимонно-желтом вечернем платье, садятся в собственную машину с прозрачной крышей и едут в театр…
      Дальше Ивик не знала, что сочинять. Что могут показывать в дарайском театре? О чем они пишут книги? Поют? Странно, но лучшее, по-настоящему интересное, все, что Ивик любила - все каким-то образом было связано с Дейтросом, с гэйнами, с вот этой самой проклятой и ненормальной, скудной и жестокой жизнью. Нет, об этом в ее творениях не говорилось. Связь была на другом уровне. Последняя ее песенка - Сестра - там ни слова не было о реальной жизни. Но эта песня была про Марту (сейчас Марта училась на 4м курсе, Ивик почти не видела ее и почти забыла). А Марту она полюбила после занятий в Медиане. И это опять же было связано с болью, с блевотиной и кровью из носа - ничего красивого и изящного. Наверное, дарайцы тоже что-то любят, чем-то восхищаются. Но Ивик не знала - чем.
      Да это было и неважно. Как в детстве, когда все девчонки выносят во двор своих кукол и одежки, и начинают одежки делить, и делят два часа, три, а потом уже и играть неинтересно и некогда. Но самое-то восхитительное, самый этот кайф - в подготовке, в дележке одежды, в устроении для кукол уютного гнездышка. Так и сейчас, приятно было воображать - красивое белье, одежда, ролики, машина, клумбы с цветами… Обстановка. А уж что там происходит в этой обстановке - по сути, и неважно…
 
      Ивик вздрогнула от тихого звука сзади, и по привычке мгновенно вскочила, развернувшись. Но из люка показалось расстроенное лицо Даны.
      — Ну что? Сдала?
      Дана махнула рукой. Влезла и закрыла за собой люк.
      — Аскин опять не может… прождала его, а теперь он явился и говорит - за десять минут я у вас ничего не приму…
      Ивик взглянула на подругу с сочувствием. Девочки сели на доски. Дана взяла каталог, стала листать рассеянно.
      — Как же ты теперь?
      — Не знаю, - сказала Дана.
      Ивик почувствовала, как внутри нарастает злость. Как все это привычно… с первых дней пребывания в квенсене. Сдача и пересдача хвостов, беганье за преподавателями, унижения… Только в прошлом году она ощущала лишь отчаяние. Ей казалось - это она виновата, она не способна. Она не может.
      А в этом - злость. Так быть не должно. Просто не должно! Это ненормально. Нельзя так издеваться над людьми. Ивик чувствовала несомненную взаимосвязь всего этого - и убитого отца Даны, и войны, и общей неустроенности их жизни, и проблем со сдачей зачетов, и идиотки Нуши, и даже проклятой Скеро и ненавистного Верта… Все это было неправильно. В Дарайе все это, конечно, не так!
      Да, мы воюем с ними, они наши враги, но кто в этом виноват?
      — Знаешь, - сказала Ивик, - мне кажется, мы должны что-то делать.
      — Что ты имеешь в виду? - спросила Дана.
      — Как ты думаешь… в Дейтросе где-нибудь есть… ну… сопротивление или что-нибудь в этом роде? - осторожно спросила она. Дана пожала плечами.
      — Сомневаюсь.
      — Пожалуй, да, - согласилась Ивик, - те, кто не хочет здесь жить, они же могут уйти в Дарайю… это же не так трудно, через Медиану-то. Или на Триму. Мало ли куда. Но я не про то… знаешь, по-моему, это все ненормально. Мы с тобой много об этом разговаривали. Но может быть, мы должны что-то делать? Ну правда… ведь вот все живут, и никто об этом не задумывается. Но что… я не знаю. Может, распространять "Письмо незнакомому брату"?
      — А как мы его распространим? - спросила Дана недоверчиво.
      — Да, - Ивик признала, что подруга права. Перепечатать или отсканировать - ничего из этого не получится.
      — Но вообще-то действовать - это хорошая идея. Это ты здорово придумала, - согласилась Дана, - слушай, а знаешь, что можно сделать? Можно, например, на стене написать что-нибудь…
      — Это мысль, - медленно сказала Ивик, - как у Варша, например, сказано… "Правда пробьет дорогу".
      — Лучше не так, - немедленно возразила Дана, - лучше давай напишем знаешь что… За что боролись - и вопросительный знак.
      — Или просто - мы хотим свободы…
      — Мы хотим перемен.
      Девочки уставились друг на друга. Ивик видела, что Дана оживилась, глаза ее заблестели.
      — Только ведь нас в Верс могут отправить, - сказала Дана.
      — Да уж лучше сдохнуть, чем так жить, - решительно ответила Ивик.
 
      — Хесс! Извините, хесс, очень срочно…
      Керш иль Рой открыл дверь. Сильда иль Варр, младшая из всех преподавателей квенсена, стояла на пороге.
      Как обычно, директор квенсена лег около двух часов ночи. И просыпаться раньше шести ему как-то не очень хотелось.
      — В чем дело? - спросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
      — Мой сен сегодня дежурит, - Сильда говорила почти извиняющимся тоном, и Керш почувствовал досаду на себя. Надо аккуратнее, она еще совсем девочка, - и там… я хочу, чтобы вы увидели. Там…
      — Идемте, - сказал директор. Застегнул верхнюю пуговицу воротничка. Вышел вслед за девушкой в коридор. Здесь не топили, и утренний холодок заставил его окончательно проснуться. Привычное состояние гэйна - встал, оделся за полминуты, выскочил за дверь, значит пора просыпаться.
      Они свернули налево, в учебный корпус. Прошли мимо спортзала. Поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь, напротив большой двери в зал, дежурили двое парнишек из сена Сильды. Старший сен, пятнадцатилетки. Керш рассеянно кивнул на их молчаливое приветствие. Сильда с отчаянием взглянула на него, потом на стену.
      На широкой стене поперек размашистыми красными буквами, будто кровью, было написано:

ШЕНДАК ВОЙНЕ

 

МЫ НЕ РАБЫ

 
      — Местность мы сразу обыскали, - сказала Сильда, - ничего. Никого. Поздно…
      Керш сделал глубокий вдох и выдох. Взглянул на Сильду и приказал.
      — Немедленно в казарму вэлар, криминалиста разбудить, сюда, пусть возьмет пальчики. Как только пальчики возьмут, надпись смыть. Наблюдателю не сообщать, если обнаружит - послать ко мне. Не сообщать никому. Кто видел надпись?
      — Только я и вот ребята, - ответила Сильда.
      — Значит, вы втроем выполняете. Если понадобится кто-то еще, возьмите из вашего сена. Если появятся новости, что-то станет известно, немедленно сообщайте мне.
      — Есть сообщать вам. Хессин… это диверсия? - спросила Сильда. Керш покачал головой.
      — Уверен, что нет.
 
      Революционеры чертовы, думал Керш. На душе у него было более, чем скверно. Ничего подобного в квенсене не случалось много лет. И еще плохо то, что наблюдатель Верса сейчас не кто-нибудь, а Шкар иль Риш. Керш не любил работать с этим человеком. Мелькнула даже мысль попросту скрыть все происшествие от иль Риша. Но этого, разумеется, делать было нельзя.
      К семи утра надпись была смыта бензином, к счастью, свежая краска не оставила следов. Предварительно криминалист снял со стены отпечатки пальцев. Но ведь не брать же пальчики у всего квенсена - да еще и у гэйн-вэлар. Одних квиссанов две с половиной тысячи. Старших, думал Керш, можно исключить. Никто с третьего или четвертого курса такого не напишет. Да кто вообще мог дойти до такого? И как? Ощущение полной потери контроля - будто пол из-под ног выбили. Керш не злился. Ему было просто страшно. Страшно за этого маленького квиссана, о котором он еще не знал ничего - так же, как бывает страшно, когда они идут на боевую операцию.
      Страшно за себя и за весь квенсен. Но что делать - надо было работать. Надо было решить проблему с транспортом на завтра, потому что грузовик ремонтировался, и везти продукты из Ланса было не на чем. Надо было просмотреть очередной рапорт преподавательницы литературы иль Нуш, потому что сегодня она опять напросилась на прием. Жаловаться, вестимо, на бездуховность и пошлость квиссанов. Надо было поговорить с Аскином, заместителем по боевой части, о распределении постов до Рождества.
      К девяти часам Керш разобрался с частью дел и закрыл дверь в свой кабинет, предупредив секретаршу Рени, что ему нужна четверть часа, и тревожить его можно только в случае дарайского прорыва или землетрясения.
      Оставшись наконец в одиночестве, директор квенсена сел за стол и положил перед собой чистый лист бумаги.
      Затем он старательно выдавил из себя мысль, что Шкар иль Риш уже знает о событии - говорил с криминалистом. И что сейчас наблюдатель Верса явится к нему. И придется с ним говорить. Керш выдавил эту мысль, как чирей и старательно размазюкал ее по воображаемой стенке.
      Надо думать. Просто думать. Все не может быть так страшно.
      Он разделил лист на четыре части. Две из них медленно заштриховал карандашом. Третий и четвертый курс - ни один из ребят не пойдет на такое. Ни у кого не зародится такая мысль.
      Есть еще гэйн-вэлар, есть обслуживающий персонал и преподаватели, но это не работа взрослого человека. Это колоссальная глупость, на которую взрослый просто не способен.
      Надо исключить и мысль о диверсии. Дарайцы могут, конечно, прорваться сквозь посты, могут пройти и одиночки. В квенсен входы охраняются, но дарайцы могли каким-то образом открыть новые врата. Но уж попав сюда, дараец тоже не станет заниматься такой ерундой, к тому же - совершенно бесполезной.
      Значит, дети. Керш нарисовал красивую, четкую цифру 1. Первый курс. Осень. Заморенные, измученные детки, только что привезенные в квенсен, ни минуты свободного времени, тренировки, зачеты, перезачеты… Предположим, юный бунтарь стал таковым еще в тоорсене, в общей школе. Но тогда он не попал бы сюда. Даже очень талантливого ребенка не направят в квенсен, если есть сомнение в его лояльности Дейтросу. Очень талантливого… лояльность… Керш почувствовал, что нащупал какую-то ниточку.
      Нет, даже юный бунтарь не начнет вести себя так именно на первом курсе. Или он начал бы свои выступления и обратил бы на себя внимание с самого начала - но таких среди нынешних новичков нет. Но сейчас, в самый разгар тяжелейшего в квенсене первого семестра… Нет. Керш решительно заштриховал и первый отсек.
      Значит, остается второй курс. Дети еще не нюхали пороха, еще не знают, что почем - но уже освоились в квенсене и чувствуют себя своими. Да, это реально. И значит, круг поисков сузился до шестисот человек. Много, но уже лучше.
      Керш напрягся. Он попытался вспомнить все, что знал о второкурсниках. Немного, конечно. Большинство он помнил в лицо, но вот обстоятельства жизни, родители, еще какие-то детали - это было уже слишком сложно.
      Думай, хессин, думай, сказал он себе. Надо найти их очень быстро. Чем быстрее, тем лучше. Хорошо бы найти еще до того, как появится иль Риш.
      Он перебирал в памяти детей, одного за другим, и в какой-то момент в мозгу щелкнуло. Он вспомнил.
      Дана иль Кон. Ее родительского имени он не помнил. Зато хорошо помнил лицо - такие запоминаются. Очень талантливая скрипачка. Играла на каких-то праздниках соло. Маленькая такая. У нее еще очень высокий коэффициент сродства. И отец, расстрелянный в Версе за ересь.
      Керш щелкнул клавишей селектора.
      — Рени? Хету иль Лав ко мне. Немедленно.
 
      Меро выслушала его молча. Слегка побледнела. Видимо, она понимала все так же хорошо, как и он. Все поняла с полуслова. С Меро всегда было приятно работать.
      — У тебя есть девочка, Дана. Как ты считаешь, могла ли она…
      Меро помолчала.
      — Трудно сказать, хессин. Я не могу такого представить. Но с другой стороны…
      — Как вообще отношения в сене?
      — Плохо, хессин, - без обиняков сказала Меро, - один из худших сенов, которые у меня были. Есть аутсайдеры. Дана, кстати, одна из них. Я слежу, чтобы не было крайностей, но до третьего курса… - она покачала головой.
      — У девочки есть друзья?
      — Да. Ивенна. Тоже одна из… практически ее травят. В последнее время меньше. Но вражда есть все равно.
      — Меро, - сказал Керш мягко, - прошу тебя, проверь этих девочек. В спальне посмотри, узнай, где они проводят свободное время. И сделай это очень быстро. Прямо сейчас. И еще - я сейчас подошлю к твоим детям криминалиста, он возьмет пальчики у всех. На всякий пожарный.
      Через полчаса результат работы криминалиста лежал у него на столе. Отпечатки пальцев со стены принадлежали Ивенне иль Кон, девочке из сена Меро. Вроде бы совершенно благополучной и благонадежной подруге Даны иль Кон. Отпечатков самой Даны - и вообще каких-либо других - не нашли.
      Керш смотрел на листы, лежащие перед ним, на дело Ивенны и тупо пытался сообразить, что же со всем этим теперь делать. Вспыхнул глазок селектора.
      — Хессин, к вам зеннор иль Риш.
      — Пожалуйста, просите, - Керш бросил дело Ивенны поверх листов с отпечатками. Наблюдатель Верса в форме с нашивками зеннора, с символом Верса - крестом в круге, вошел в кабинет. Керш был выше по званию, но наблюдатели Верса пользовались особыми привилегиями. Иль Риш мог держаться с ним как равный. Керш подавил в себе неприязнь.
      Наблюдатели Верса - особые люди. Никто их не любит, функции, которые они выполняют, никому не доставляют радости. И все же вменяемый наблюдатель - большое счастье для его подопечных. В прошлом году у Керша был наблюдатель иль Керен - милый пожилой человек, со свойственными его возрасту мудростью и благодушием, основную свою функцию он видел в том, чтобы время от времени проводить с квиссанами политзанятия и трепаться с преподавателями по душам. Иль Керен был даже неплохим психологом, его любили, с ним охотно делились проблемами. Несколько сомнительных случаев, когда квиссаны оказывались во время боевой операции в непонятном положении, иль Керен разрешил с таким тактом и спокойствием, что умудрился никого не обидеть. Но иль Керен ушел на покой. И вместо него прислали этого. С оттопыренными ушами. Коротко стриженного. С непреклонным взглядом. Дело не в этом, конечно, подумал Керш. Если бы иль Риш был нормальным человеком… если бы он не смотрел на квенсен как на рассадник врагов, которых надо только разоблачить. И если бы сейчас на его крючконосом лице не светилось почти откровенное торжество…
      — Садитесь, хессин, - пригласил Керш, - я думаю, вы уже в курсе дела.
      — Да, я уже в курсе дела, - иль Риш присел на стул, - и хотел поинтересоваться, каким образом вы собираетесь выявлять дарайскую агентуру.
      Керша внутренне передернуло, но лицо осталось совершенно спокойным.
      — Я не думаю, хессин, что это действовали дарайские агенты. Видите ли, для любого взрослого человека, хоть сколько-нибудь соображающего, это слишком уж бессмысленное действие. Я уверен, что это обычная детская выходка. Да, что для нас неприятно, имеющая политическую окраску. И конечно, мы обязаны принять очень серьезные меры.
      — Ваша ошибка, - холодно произнес наблюдатель, - в том, что вы считаете своих подчиненных детьми. Но это не дети. Это квиссаны. Им доверено боевое оружие, они обучены выходить в Медиану и ориентироваться в ней. Поэтому отношение к ним должно быть другим. Но это все философия. Ваши ошибки и ваше соответствие должности в связи с этим происшествием будет рассматриваться отдельно. Меня сейчас интересует, есть ли у вас план действий. Какие воспитательные меры вы намерены применить ко всему квенсену, и как выявить тех, кто это сделал…
      Керш внимательно смотрел ему в глаза. Надо же, думал он, а ведь до сих пор не пришла в голову даже мысль, что это и для меня может иметь последствия. Причем серьезные. И уж наверняка для Меро. Это плохо. Но сейчас не это главное.
      — Что касается воспитательных мер, - сказал он, - то я не вижу в них никакого смысла, так как надпись никто не видел, а излишнее привлечение внимания квиссанов к этому вопросу принесет только вред. А выявить нарушителя нам уже удалось.
      Он поднял дело Ивенны, бросил папку на угол стола, где сидел иль Риш. Тот слегка поднял брови, прочитав титульный лист.
      — Вы уверены?
      — Абсолютно. Отпечатки пальцев… К сожалению, других найти не удалось. Скорее всего, девочка и была одна. Я говорил с ее куратором. Девочка - аутсайдер, у нее нет подруг в сене, она полностью одинока…
      Керш поймал себя на почти автоматической лжи. Почему он сказал это? Дана иль Кон почти наверняка участвовала в этом деле. И на это нельзя смотреть сквозь пальцы. Более того, именно участие Даны особенно вызывает опасения, у нее, в отличие от Ивенны, есть прямой повод ненавидеть Верс и верить в перлы дарайской пропаганды. Но только не этот… чем меньше этот тип будет знать, тем лучше для всех. А он, директор, не обязан знать детали отношений каждого квиссана с товарищами.
      — Все это лирика, - пренебрежительно сказал иль Риш. Он выглядел слегка разочарованным - ну ясно, хотелось поймать хотя бы преступную группу здоровенных парней с четвертого курса, а тут - одна из младших девочек. Как будто это не ясно уже по почерку дела, - Где сейчас находится эта девушка?
      — Она на занятиях. Я узнал об этом только что и собирался как раз послать за ней.
 
      Ивенну привели через четверть часа.
      Керш помнил девочку, но очень смутно. Так, одна из сотен малышей. Впрочем, уже не такая малышка. Тринадцать лет. Конвоировали ее двое парней из дежурного сена четвертого курса. Девочка была невысокая, плотненькая. Темные волосы и глаза. Слегка неуклюжая на вид, ничего особенного. Она вся сжалась, карие глаза поблескивали дерзко, хотя больше похоже на взгляд затравленного кролика, которому нечего терять. Керш видел, что девочка напугана. И напугана очень сильно. Что она едва на ногах держится от страха. Если сейчас прикрикнуть или надавить, она впадет в истерику.
      Поэты несчастные, злобно подумал Керш. Детский сад. Бойцы. Лучше уж пусть снимут с поста. Пойду рядовым в боевую часть, и то лучше, чем сопли вытирать этим деткам.
      Куда проще с гэйн-вэлар. Никаких интеллигентских рефлексий, никаких экстравагантных заумных выходок, разве что простые курсантские шалости. Какого дьявола гэйнами могут стать только вот такие чувствительные идиотки…
      — Дежурным спасибо, выйдите и ждите в секретарской, - сказал Керш. Когда парни вышли, он обратился к девочке. Истерики были совершенно нежелательны, поэтому говорил Керш сухо, но очень спокойно и даже мягко.
      — Квисса, сегодня ночью вы сделали надпись в учебном корпусе на стене. Вы знаете, о чем я говорю?
      Девочка молча кивнула. И то хлеб, подумал Керш.
      — Я рад, что вы признаете свое участие в этом деле, - сказал он, - поскольку оно неопровержимо доказано. Теперь я хочу услышать от вас следующее. Во-первых, кто, кроме вас, участвовал в этом. Во-вторых, откуда вы взяли идеи, которые там были высказаны. В-третьих, почему вы это сделали.
      Сухая деловая речь произвела на девочку положительное действие. Она выпрямилась.
      — Со мной не было никого, хессин. Это я. Сама. Только я. И это ниоткуда… я думала… и поняла. А почему… - она умолкла, видимо, не решаясь высказать в глаза взрослым свои завиральные идеи. И хорошо, подумал Керш. Хорошо, что она боится - поскольку здесь сидит иль Риш. Иначе стоило бы ее разговорить.
      — Вы понимаете, что то, что вы сделали, квалифицируется как вражеская диверсия? Пусть информационного характера? - спросил он. Девочка чуть вздрогнула. Промолчала.
      — Я вижу, что вы этого не понимаете. И вероятно, не думали, когда делали это. Это не шутки, Ивенна, - сказал он. Иль Риш заерзал на своем стуле и произнес слегка торжественно, и снова от его тона Керша покоробило - наблюдатель будто радовался происшедшему.
      — В Версе у тебя будет возможность все понять и осознать.
      К сожалению, некоторые наблюдатели Верса видят свою задачу не в информационной помощи и поддержке гэйнов, а в отлавливании врагов, подумал Керш. Им бы лучше пойти в гэйн-вэлар с такой воинственностью. Нет, был один период, когда им чуть ли не план спускали сверху по количеству разоблаченных шпионов, но длился он недолго, давно, и пора бы уже забыть эти замашки…
      У девочки чуть расширились глаза. Она не предполагала, что за дело возьмется Верс? Или предполагала, но все же реальность оказалась слишком страшной?
      Такие вещи, - продолжил иль Риш, - не делаются сами по себе. Тебе кто-то подсказал эту мысль. Ты прочитала об этом. Кто-то дал тебе книгу или листовку. Не так ли?
      — Нет, - хрипло ответила Ивенна, - я сама.
      — На первом курсе тебе это не приходило в голову. Ты вдруг решила сейчас заняться антигосударственной деятельностью. Значит, на каникулах ты встречалась с кем-то. Мы проверим твоих родителей, - продолжал наблюдатель. Керш увидел, как в глазах девочки появился теперь уже настоящий, вполне конкретный ужас.
      — Нет, - сказала Ивенна, - это не на каникулах… нет. Это… я правда прочитала книгу. Называется "Письмо незнакомому брату". Я нашла ее в лесу.
      — Где эта книга теперь? - поинтересовался иль Риш.
      — Я выбросила ее потом. Побоялась держать… это же запрещено.
      — Ты обязана была ее сдать в Верс или куратору, - напомнил Керш. Ивик посмотрела на него и кивнула.
      — Где ты выбросила книгу - опять в лесу? - спросил директор.
      — Нет, я ее… в мусор. Завернула в бумагу и в мусор. Вот тогда я… я поняла…
      Идиотка, давай, расскажи, что ты там еще поняла, злобно подумал Керш. И перебил.
      — Это отвратительный поступок, недостойный гэйна. И тем более то, что ты сделала теперь. Ты понимаешь, какие последствия будут для тебя, для твоих близких, для твоих преподавателей? Ты понимаешь, что сделала?
      Ивенна взглянула на него с некоторой героической гордостью.
      — Но я не могу иначе.
      — Ты не можешь? - усмехнулся Керш, - а ты посмотри на это с другой стороны, Ивенна. Просто посмотри и подумай. Сотни тысяч гэйнов защищают Дейтрос. Каждый из них в любой момент может перейти на сторону дарайцев - ничего сложного в этом нет. Но они остаются здесь, каждый день рискуют своей жизнью. Рабы, о которых ты там написала, не могут уйти от хозяина. Так было в Дейтросе до того, как появилась Благая Весть. Гэйны свободны. Никто их не держит. Но все они живут в наших условиях, и защищают Дейтрос, и если надо, отдают свою жизнь. И попав в плен, умирают под пытками, но не переходят на сторону противника. Да, предатели есть, но их очень немного. И что, скажи мне, Ивенна, все эти люди - идиоты? Все мы идиоты, трусы, рабы - и только тебе в голову пришла светлая и правильная мысль, и ты решила наставить нас всех на путь истинный?
      Девочка все-таки заплакала. Рукавом стала размазывать слезы по лицу, явно стесняясь этого. Но спорить она не собиралась, и это было прекрасно.
      — Скажи, ты считаешь, что мы все ошибаемся, и только ты права?
      Ивенна всхлипывала и видимо, не собиралась отвечать.
      — Конечно, она так считает, - вступил иль Риш, - это очевидно. Но в Версе мы все выясним. И где ты взяла книгу, и кто участвовал в этом деле, кроме тебя. Ни одному твоему слову нельзя верить. Просто так подобные вещи не делаются. Наверняка в квенсене существует преступная организация. И она будет выявлена. Единственное, иль Кон, что может тебе еще помочь, это честно и искренне рассказать обо всем. Сразу. Если у меня будет больше материала, я смогу сделать так, чтобы на тебя не заводили дело, чтобы ты не была осуждена, возможно, и допросы в Версе не понадобятся. Ну а если ты уже здесь и сейчас собираешься играть в молчанку, то продолжить разговор придется там.
      Какой болван, устало подумал Керш. Он же совсем не чувствует человека. Неужели он когда-либо вел допросы? Ведь это же тупость невероятная. У девочки сразу высохли слезы. Эта маленькая идиотка готовилась к роли мученицы, и болван из Верса ей сейчас подыгрывает. Даже глаза заблестели. Конечно, она готова умереть смертью храбрых и даже пойти на допросы в Версе, чтобы защитить тот бред, который считает самой что ни на есть истиной.
      — Мне больше нечего сказать.
      — Напрасно, иль Кон, напрасно! В Версе с тобой будут говорить иначе. У нас стопроцентная раскрываемость. Если ты думаешь, что следователя в Версе можно водить за нос, ты глубоко ошибаешься, - презрительно продолжал иль Риш, - у нас и любой взрослый мужчина расскажет все,что нужно. А ты думаешь, что сможешь и дальше вести себя так?
      — Я попробую, - тихо, но твердо сказала Ивик. Керш едва не застонал.
      — Объясни мне, - сказал он, - зачем тебе все это нужно? Ты считаешь себя лучше других?
      Ему чуть удалось сбить с девочки спесь. Она заморгала было и хотела ответить, но иль Риш снова вмешался.
      — И по поводу твоих родителей. В любом случае, если я не услышу твоего искреннего раскаяния и полного признания во всем, они тоже будут арестованы, потому что мы не можем допустить распространения дарайских идей, а родители не могут не быть в курсе всего этого.
      Ивик заметно побледнела. Керш подумал, что она может сейчас и в обморок хлопнуться. Но девочка сжала губы и покачала головой.
      — Родители ничего не знают. Я сама… Я уже все рассказала.
      — Знают они или не знают, но они воспитали в своей семье врага. Следовательно, меры по отношению к ним будут приняты. Все зависит от того, будешь ли ты сама вести себя как враг или как заблуждающийся член нашего общества, который раскаивается в своем поведении.
      — Я ваш враг, - очень тихо сказала Ивенна после некоторого молчания. Керш сжал под столом кулаки.
      И вдруг понял, что девочка ему нравится.
      Вот что, - сказал он Ивенне деловито, взглянув на иль Риша, - сейчас ты отправишься в дисциплинарное помещение. Твоя судьба будет решена позже. Мы все обсудим, а ты должна хорошо обдумать, с кем ты, и кто и что тебе дороже - твоя Родина, те, кто тебя вырастил, воспитал и дал тебе все, те, кто за тебя умирал, или твои какие-то идеи и чужие тебе люди. Я советую тебе помолиться и направлю к тебе кого-нибудь из священников.
      Он нажал кнопку селектора, чтобы вызвать дежурных.
 
      Он постарался отделаться от иль Риша как можно скорее. Потом позвонил в Верс и договорился о времени беседы - завтра с утра - с хессином местного отделения идеологической борьбы и контрразведки.
      Не все же в Версе такие идиоты, как иль Риш. Стаффина иль Каррея Керш знал не очень хорошо, но у него сложилось впечатление о контрразведчике как очень хорошем профессионале.
      Иль Ришу пока удалось объяснить, что он, директор, имеет право на собственное расследование в течение по крайней мере трех дней.
      В полдень снова пришла Меро. С грязным полиэтиленовым пакетом в руках. В пакете обнаружились - брошюра дарайского производства "Письмо незнакомому брату", каталог фирмы "Источник" и альбом с фотографиями, принадлежащий, очевидно, Дане иль Кон, где были ее детские снимки и множество фотографий ее отца. Сам по себе альбом, конечно же, не был криминалом, однако то, что девочка хранила его не у себя в тумбочке, а в таком соседстве - говорило о многом.
      Меро выглядела бледной, почти больной. Была страшно расстроена.
      Она тем временем оперативно и незаметно провела собственное расследование. Путем осторожных расспросов квиссанов поодиночке ей удалось выяснить, что Дана и Ивенна, близкие подруги, нередко уединялись на чердаке тренты. Раньше с ними ходила Ашен, но с этого года она практически перестала дружить с девочками. Так что скорее всего, Ашен можно исключить из подозрений. А вот Ивенна и Дана, как показал обыск чердака, хранили там эти вещи.
      Керш молча смотрел на первую фотографию альбома. Еще молодой темноволосый хойта в белом хабите обнимает за плечи Дану. Маленькую девчонку. Она и сейчас не слишком изменилась. Самая маленькая, миниатюрная, хрупкая. С огромными глубокими черными глазами. Как же мы все-таки ошиблись, подумал Керш.
      Но в Версе… В Версе людей просто ломают. Умные следователи и психологи попадаются редко. Конечно, там и из гордой Ивенны вытянут всю правду - впрочем, той правды не так уж и много. И Дану… а ведь ей жить дальше. Так или иначе, гэйной или еще кем-то - но у нее впереди вся жизнь. Музыка, семья, дети. А после Верса - что от девчонок останется после Верса? В психическом смысле. В человеческом. Их жизнь только началась. Единственная сделанная глупость - и всю жизнь оставаться сломанным? Да, иногда это неизбежно, иногда необходимо, но в этом случае…
      Керш смотрел на фотографию несколько секунд и принял решение.
      — Меро, спасибо. Эти вещи оставь здесь. Дане ничего не говорить. Наблюдать за ее поведением. Никто ничего не должен больше знать. В отношении Ивенны сену объявить, что она наказана за грубое нарушение дисциплины. И вот что еще. Если тебя спросят о том, что было обнаружено в пакете - не говори ни слова об альбоме Даны.
 
      Едва Меро вышла, директор вытащил из пакета альбом. Подошел к камину, присел на корточки. Дрова лежали там с позавчерашнего дня - не успели прогореть, пришлось уйти и погасить огонь. Керш чиркнул зажигалкой. Веселый огонек заплясал в печной утробе. Потянуло дымом.
      Хорошо, что день сегодня такой промозглый.
      Фотографии горели хорошо, быстро, сворачиваясь в черные трубочки. Директор бросил в огонь и сам альбом. Добавил бумаги из корзины - пусть разгорится получше.
      Затем он сел за стол и набрал телефонный номер.
      — Соедините меня, пожалуйста, с шеманом иль Роем.
      Он не ожидал быстрой удачи, но абонент, как ни странно, оказался на месте.
      — Шеман иль Рой у телефона, - произнес знакомый глуховатый голос.
      — Хэй, Стриж, - сказал директор, - это я.
      — Хэй, - отозвался Эльгеро иль Рой, командир шематы Тримы, - что у тебя стряслось, Туча?
      — Хорошего мало, Эль.
      Директор быстро и коротко изложил другу суть дела. Брат по сену иль Рой слушал его очень внимательно. Только сейчас Керш осознал, что дочка Эльгеро не то, что учится в одном сене, но даже и дружила, по крайней мере, раньше, с этими обормотками. Ашен он, конечно, хорошо знал и помнил. Ашен не способна на такую гадость. Хорошая девочка, просто на редкость. И Эльгеро бы знал, если бы что-то у нее в голове перещелкнуло. Эльгеро бы узнал первым.
      Тем более, ему нужно знать сейчас. Неизвестно, как далеко продвинется усердие иль Риша.
      — Вот как, - ошеломленно сказал Эльгеро, выслушав, - а ведь эта Дана у нас гостила в прошлом году. Такая милая девочка. На скрипке прекрасно играет. И вторую я помню. Но как я понял, сейчас Ашен больше общается со своим другом с четвертого… Знаешь, крышу уже начинает сносить в этом возрасте. Любовь.
      — Я в курсе, - сказал директор, - ты лучше скажи, что мне делать с этими двумя? И еще инквизитор тут из Верса, весь горит служебным рвением.
      — Для Верса они как-то маловаты. Я не думаю, Керш, что у них там что-то серьезное.
      — Да я уверен, что ничего серьезного нет. Мозги набекрень. После первого боя все пройдет. Но до этого им еще дожить надо.
      — Говорил с начальством из Верса?
      — Завтра буду говорить.
      — Тогда вот что, - сказал Эльгеро, - как поговоришь, сообщи мне… только меня завтра не будет… я буду очень поздно. Вечером в одиннадцать позвони мне домой, хорошо? Кейте я все расскажу. Если не договоришься, то я сам нажму на рычаги, у меня есть люди в Версе. С девчонками только тебе самому надо разобраться как следует.
      — Да уж не переживай. Не первый год в квенсене. Я знаешь, чего боюсь? Что иль Риш мне этого не позволит. Понимаешь, это его дело. Не начальства. А он вознамерился любой ценой раскрыть заговор. Если он упрется… - Керш замолчал.
      Вот как ни крути, как ни принимай меры - а спасти девчонку не получится. Все зависит от одной-единственной сволочи. От воли всего-навсего одного человека. Этого он и боялся. Это понимал и Эльгеро. Он тоже ничего не отвечал. А потом сказал.
      — Тогда знаешь что? Тебе надо сделать что-то такое, чтобы тот заткнулся. Понимаешь, совсем? Что-то неожиданное. Чтобы у него не было повода тебя обвинять в недооценке ситуации, в мягкотелости… понимаешь?
      — Понимаю, - не сразу ответил директор квенсена.
      — Не завидую я тебе, Туча, - сказал Эльгеро, - вроде и у нас на Триме не сахар, но тебе - не завидую.
 
      Ивик сидела на каменном полу, обхватив колени. Ей было очень холодно, но к этому можно привыкнуть. В камере всегда мерзнешь, это нормально. Правда, обычно сюда не отправляют так надолго. Сколько она уже сидит- часов восемь, десять? И обед не приносили, наказанным только ужин полагается… может, и завтрак все-таки дадут, если она должна сидеть здесь так долго?
      В Версе, наверное, будет еще хуже. Не надо ныть и жалеть себя. Иначе не выдержишь.
      С этим было все ясно. Они знали, на что шли. Попалась только она - значит, Дану надо не выдать. Конечно, получилось все глупо. Хотели пробуждать сознание, напомнить об истине… а надпись стерли так быстро, что никто и прочитать ее не успел. Глупость. Никакой пользы, и умрет она без всякой пользы. Умрет? Ивик не знала, что будет дальше, но предполагала худшее. От них можно ждать всего.
      Ну что ж, бывает. Бывает, что гэйн гибнет в первом бою, не успев принести никакой пользы, не уничтожив ни одного врага. Он все равно погиб за Родину, и его имя останется на плите в Зале Памяти… тьфу ты, о чем она? Они же убийцы и рабы… Ну все равно. Сами-то они думают, что правы и защищают п равое дело. Но она не хуже. Лучше. Она не сломается. Пусть убивают.
      С этим было все ясно. Надо молчать, надо терпеть все, что бы с ней ни сделали. Родители? Это, конечно, жутко. Их очень не хотелось впутывать во все это. Их не посадят, думала Ивик, это ерунда. Родственников же не трогают. Отца Даны расстреляли, но ей самой даже разрешили учиться в квенсене. Ну а то, что им потреплют нервы - что поделаешь… Даже если бы их посадили, все равно. Истина важнее. Чем так жить, лучше умереть сразу. Они живут там в Шим-Варте, и думают, что все так хорошо… а это не так. Они просто не знают и не представляют многих вещей.
      Все это было понятно. Гораздо хуже были мысли, упорно лезущие в голову. Ивик предпочла бы вообще не думать.
      Директор сказал, что все гэйны давно могли бы уйти в Дарайю. И это правда. Странно, что они с Даной об этом не подумали. В Дарайю можно уйти, и это даже для них несложно. Правда - кто же тогда откроет глаза живущим в Дейтросе? Кто прекратит эту вечную войну?
      Гэйну несложно уйти в Дарайю. Даже и представителям других каст это несложно. Только они ведь не уходят. Они терпят этот же холод, голод и лишения, они живут в этих условиях. Многие гэйны в Дарайе были и представляют тамошнюю жизнь. Почему они не уходят? Фанатики…
      Они все фанатики, ожесточенно думала Ивик. Она ненавидела свою жизнь. Что хорошего она видела, когда? Да, внешне все было неплохо. Благополучные родители, поездки на море. Хорошая учеба в тоорсене, лаборатория, друзья. Но кто любил ее по-настоящему? Кто? Даже тогда. А уж сейчас - весь этот сен, во главе со Скеро, что же они, не видят, как Скеро над ней издевается второй год просто так, ни за что - и все они с ней заодно. Потому что никто не остановит Скеро. Никто не поставит ее на место. С их точки зрения, Скеро права. И Ашен… Ашен как-то заступалась за Ивик, но сейчас они уже фактически не подруги. Меро кажется хорошей. Марта… Но почему если все вокруг хорошие, почему ей-то так плохо? Не может этого быть. Сволочи они все, вот что. И рабы. Только Дана - единственная, кто ее любит, кто не предал, не бросил. И она тоже не предаст Дану.
      И все же было в этом что-то не так… Какая-то правота была и в словах директора. Ивик не понимала этого…
      — Эй! Ивик! - она подняла голову. У зарешеченного окошка появилось знакомое лицо. Ивик вскочила.
      — Дана! Как ты сюда-то…
      — Меня пустила дежурная. Ивик, я тебе пожрать принесла.
      Она просунула между прутьями решетки ломтик хлеба, потом несколько кусков сахара.
      — Ой, спасибо, Дан… Меня тут не кормили. Что там в школе творится?
      — Ничего. Все молчат, как воды в рот набрали. ТУДА, - со значением сказала Дана, имея в виду, конечно, чердак, - я не хожу пока.
      — Правильно. А со мной что будет, не знаешь?
      — Не знаю, - вздохнула Дана, - будем надеяться, что пронесет.
      — Ты только не говори ничего. Про ЭТО. Могут услышать.
      — Да, конечно, - сказала Дана.
      — Я буду молчать.
      — Мне как-то стыдно, что ты там… - нерешительно сказала Дана.
      — Перестань. Знаешь, что бы ни было… ты потом будешь меня помнить.
      Дана вздрогнула.
      — Ты что, Ивик? Они не сделают с тобой ничего. Ну может, из квенсена выгонят. Так на фиг он сдался…
      Выгонят из квенсена? Ивик подумала. В самом деле, а если ее не посадят, не расстреляют, а просто выгонят… уж наверняка не позволят здесь остаться, кому нужны такие гэйны. Ну и пусть, с горечью подумала она. Я лучше буду потом всю жизнь где-нибудь на фабрике работать. И то лучше, чем жить так… или уйти попытаюсь, хотя патрули в Медиане, не так-то это просто.
      Сейчас мысль о том, чтобы просто вернуться домой, уже не вызывала отторжения, как в прошлом году. Пройденный этап. Конечно, никто не поймет, но это понятно - они многого не знают… Она вернется не с позором, вернее, позор будет, но не для нее - она-то будет знать, почему так. В чем дело.
      — Ты иди, Дана, - сказала она, - иди, и продолжай… то, что мы начали. А со мной… со мной все равно, что будет.
 
      — Вы что, хотите спустить это дело на тормозах?! У вас не выйдет! - наблюдатель из Верса почти кричал. Керш усмехнулся.
      Он звонил начальству иль Риша. Убедился, что стаффин иль Каррей из Ланса не настроен категорически раскрывать заговоры - по крайней мере. Хотя и мешать своему наблюдателю не собирается. На всякий случай Керш еще раз связался с Эльгеро, а тот позвонил своему другу в краевом Версе. В принципе, поддержка у него была.
      Керш был убежден в своей правоте. Девочку следует оставить в квенсене, но вести за ней внимательное наблюдение. В конце концов, через полгода все станет совершенно ясно.
      Но иль Ришу это объяснить не так-то просто. Он еще не смирился с поражением.
      — Ну почему же на тормозах, - сказал Керш, - конечно, нет. Меры будут приняты, и очень серьезные. Квисса будет наказана. Так сильно, как это возможно. За ней будет вестись наблюдение. Если она не оправдает доверия, я окажусь неправ, через полгода она будет отчислена из квенсена.
      За эти дни Керш еще сильнее уверился в том, что исключать девочку не придется. Иль Риш допрашивал ее три раза сам и один раз в присутствии Керша. Иль Риш, разумеется, был идиотом и все, что умел, это ломать подследственных специальными методами, но вот разрешения на такие методы у него пока не было. В психологии же он не понимал ничего, орал на девчонку и пытался ее запугать. В ответ на это Ивенна еще больше замыкалась в своей гордости и неподчинении. Керш знал, как можно было бы уговорить ее, запутать, ошеломить, даже заставить назвать имя Даны. Ему это ничего бы, по сути дела, не стоило. Но это было ни к чему не нужно.
      — Я уже говорил о том, что вы ошибаетесь. Вы нянчитесь с ними, как с детьми. Воспитываете. А это уже вполне взрослые, сформировавшиеся враги. И поступать с ними надо, как с врагами. Вы хотите эту квиссу через полгода выпустить в патруль? На боевую операцию? Вы уверены, что она тут же не перейдет на сторону противника?
      — Я не выпускаю в патруль тех, в ком не уверен, - спокойно отозвался Керш, - а эта девочка станет гэйной. Она станет хорошей гэйной.
      Например, потому что она умеет не выдавать друзей. Под настоящим давлением - вполне настоящим и серьезным. Но иль Ришу, разумеется, этого не понять. Керш открыл журнал расходов, давая понять, что разговор закончен, и ему надо заняться делами.
      А вот Дану придется исключить. Сродство к Медиане - к сожалению, еще не все. Кроме таланта, гэйну нужны еще некоторые качества, которых у нее, похоже, нет. Ее можно будет исключить позже, под каким-нибудь предлогом, подумал Керш. Пусть работает в народном хозяйстве.
      — Вы пожалеете об этом, - заявил иль Риш. Керш рассеянно пожал плечами.
      — Ваш начальник считает меня достаточно компетентным, чтобы решить этот вопрос самостоятельно. Обратитесь за разъяснениями к нему.
      Директор пронаблюдал за удаляющейся спиной иль Риша. Хлопнула дверь. Керш вздохнул.
      Он знал, что будет делать дальше.
      Как ни договаривайся, ни звони - все равно иль Риш завтра придет с наручниками и заберет Ивенну, и никто не сможет ему помешать.
      Предстояло отвратительное, неприятное, но к сожалению, неизбежное дело. Кто у нас сегодня дежурит? Сен иль Брасс, третьекурсники. Да в любом случае, для этого дела лучше вызвать взрослых из части гэйн-вэлар. И лучше покончить с этим быстрее. Девочка сидит в дискамере уже четвертый день, она уже кашляет.
      Директор поднял телефонную трубку и отдал необходимые распоряжения.
      Рени ушла обедать. Керш сам запер дверь на ключ. Повернулся, чтобы идти, но вдруг его окликнул тонкий голосок.
      — Хессин, разрешите обратиться…
      Он повернулся. Перед ним стояла Дана, маленькая, хрупкая, лицо покрыто красными пятнами.
      — Хессин…
      — Квисса, у меня сейчас мало времени. Может быть, позже?
      — Хессин, это я, - отчаянно сказала Дана, - я про Ивик. Про Ивенну. Она не виновата. Все это я придумала.
      Керш с интересом посмотрел на девочку.
      — Ивенна, к сожалению, виновата. Найдены ее отпечатки пальцев. Она сама признает свою вину. Значит, вы тоже участвовали в этом.
      — Да, и я… я все это придумала. Она так… согласилась только. А потом решила, что не скажет про меня. Но я так не могу… Если ее в Верс… тогда и меня уж тоже.
      — Что ж, - задумчиво сказал Керш, - я рад, что слышу это от вас. Ивенну никто не собирается никуда отправлять или отчислять. Она будет серьезно наказана. Через несколько дней она сможет продолжить занятия. Что касается вас, квисса, то надеюсь, что ваша совесть не позволит больше совершать такие поступки.
 
      Звуки доносились сквозь пелену, сквозь мутный невидимый слой, и в ушах все время странно хлюпало. Боли сейчас почти не было, но она караулила где-то рядом, и стоило Ивик чуть пошевельнуться, даже пальцем двинуть, как она снова впивалась ржавым железом в спину, в лопатки, поясницу, и надо было замереть и ждать, когда станет легче.
      Ивик не думала ни о чем. И ни злости не было, ни даже обиды. Одно ошеломление - что с человеком можно так поступить. Что это вообще возможно.
      Да, они были готовы ко всему. Но на практике это оказалось очень уж страшно.
      — Пить, - сказала она. И кто-то там, во внешнем мире, за пеленой, услышал. Чья-то ладонь легла на лоб, чуть повернула голову (отчего боль снова обожгла плечи и шею). Во рту у Ивик оказалась трубочка, и через эту трубочку она стала жадно пить воду.
      — Ты поспи, - сказал чей-то голос, - я тебе укол поставлю сейчас. Поспи. Потом будет легче.
      В нее воткнулась игла. Стало больно не от лекарства, а от того, что вздрогнули разорванные мышцы спины.
      Ивик заплакала.
      Дейтрос, Дарайя… война, мир. Свобода. Убийцы, рабы. Ей было уже все равно. Совершенно все равно. Она не знала, правильно ли поступила. Наверное, нет. Или да. В общем-то, без разницы.
      Ей хотелось только лежать неподвижно. И чтобы никого рядом не было. Совсем никого. Так лучше.
      Ей было слишком больно, чтобы она могла сейчас кого-нибудь видеть. С кем-нибудь разговаривать.
      Все равно никто не может помочь, когда тебе больно. С этим все равно надо справляться в одиночку. Люди могут только причинять боль - это они умеют в совершенстве. Снимать ее и помогать - они не в состоянии.
      Ивик за руки привязали к стене, к вбитым в нее штырям. Квиссанов там не было, были солдаты из части гэйн-вэлар. Директор тоже был. Ивик не было даже стыдно оттого, что они смотрели на нее. Как у врача - ну и плевать, и пусть смотрят. Было страшно, когда директор объявил, что ее ждет. Ивик не знала, может ли человек вообще выдержать столько ударов. Ей было страшно умереть прямо здесь, под плетью. А потом и вовсе стало плевать на все. Все перестало существовать, кроме боли. Это оказалось слишком больно. Просто все мозги вышибло. Сначала Ивик стояла на ногах и даже пыталась терпеть. Она стискивала зубы, но дышать хотелось через рот, и это мешало. Носового воздуха не хватало. Она судорожно вдыхала, снова сжимала зубы. Закусила губу, по подбородку потекла струйка крови, но об этом она подумала позже. Потом терпеть она уже не могла. С каждым выдохом вырывался крик. Ивик повисла на руках. Веревка резала запястья, но это было все равно. Она не могла стоять. А ее все продолжали бить. Уплыло сознание, ей дали понюхать нашатыря, а потом все равно безжалостно продолжили избиение.
      Ивик старалась не вспоминать. Вспоминать было страшно. Реальность оказалась такой, что жить с этим сознанием дальше Ивик не могла. Не с болью - боль можно вытерпеть. С этим сознанием - что с ней могут так поступить. Что это вообще возможно для живых людей - так поступать с другими живыми людьми.
      Сейчас будет легче, уговаривала она себя. Сейчас. Веки становились тяжелыми, опускались. Укол начинал действовать. Ивик заснула.
 
      — Ивик?
      Она повернула голову. Уже научилась это делать, не обращая внимания на боль. Да и боль, кажется, стала слабее. Но она еще не могла понять, кто это говорит с ней - из-за той же пелены и хлюпанья в ушах.
      Ашен. Легкая рука легла на голову Ивик. Погладила по волосам. Это было неожиданно приятно и как-то правильно. Не раздражало.
      — Ивик, бедная, как тебе досталось…
      — Страшно? - спросила она.
      — Ага, - сказала Ашен, - Господи, Ивик…
      — Как там… все? - спросила Ивик, - как Дана?
      — Дана… переживает очень. Ты знаешь, она сказала директору, что она там тоже была. А он ничего. Вообще. Тебе одной, получается, досталось. У нее даже температура поднялась, она и на занятия не ходила.
      — Пусть не переживает, - сказала Ивик вяло, - еще не хватало, чтобы ей.. тоже…
      — Тебе больно сейчас? Просто так, когда лежишь?
      — Да, но ничего. Когда двигаешься, хуже. А ты как?
      — Да я-то что. У меня-то нормально все. Знаешь, мне тоже так стыдно, - сказала Ашен, - я все думала… я же с вами совсем перестала общаться. Конечно, Рейн, он классный. Но я не должна была так. Друзья же все равно остаются друзьями.
      — Ничего, - вяло сказала Ивик, - все нормально будет.
 
      Дана появилась позже, когда Ивик стала поворачиваться на бок, садиться и даже пробовала вставать. У нее и вправду даже лицо сильно изменилось, еще больше похудело, глаза казались совершенно огромными и запали. И выражение в них замерло какое-то безумное. Она обняла Ивик за шею, стараясь не задеть повязок, и заплакала.
      — Ивик, мы такие дуры… То есть я такая дура.
      — Не реви, - сказала Ивик, - все нормально будет.
      — Это же все из-за меня.
      — Ну да, уж конечно. Все это мы вместе. И не надо.
      Они поговорили о чем-то нейтральном. О сене,о преподах. О новом спектакле к Рождеству. Больше Дана не заходила. И вообще никто не приходил к Ивик, и она была этому рада. Ей не хотелось никого видеть. Дана и Ашен хорошо к ней относились, этого достаточно. А остальные - да пропади они пропадом.
      Ивик пролежала в изоляторе три недели - потому что были осенние каникулы, все разъехались, а ей так и пришлось остаться в квенсене. Но и домой сейчас совершенно не хотелось. Вообще смертельно не хотелось, чтобы мама узнала обо всей этой истории. Вроде бы родителей обещали не трогать, и ладно.
      Она все время была одна. Медсестры таскали ей книги из библиотеки. Принесли чистую тетрадь. Лежа на животе, Ивик начала писать какую-то историю про снежных людей. Это ее развлекало.
      Повязки сняли. Кожа на спине заживала и начала страшно чесаться. Однако чесать было нельзя. Ивик осторожно переворачивалась на спину и елозила по кровати, стараясь унять зуд. Она уже почти свободно могла двигать руками, наклоняться, ходить. Теперь, когда физические страдания уменьшились, ее стали мучить ночные кошмары. Ивик просыпалась от них в два или три часа ночи, и больше уже не могла сомкнуть глаз. Снилось все время одно и то же - ее снова будут бить… ее ведут в эту комнату. Привязывают к стене. Заставляют раздеться - во сне, в отличие от реальности, это было стыдно. До битья дело никогда не доходило. Но во сне она вела себя отвратительно, начинала плакать, умолять, даже кричать… А когда просыпалась, разные мысли лезли в голову, и было тошнотно и мерзко.
      К окончанию каникул спина окончательно поджила. Ивик стала надевать майку, потом надела и форму. Она не знала, как будет тренироваться, двигаться уже можно было, но задеть спиной что-нибудь - искры сыпались из глаз. Но что делать? Нельзя пропускать слишком много. Ей и так отрабатывать десять дней, пересдавать зачеты, которые случились без нее.
 
      Странно, но теперь ей была абсолютно безразлична Скеро, вся ее компания и все эти отношения в сене. И вообще все, что ее волновало раньше. Скеро тоже не замечала ее. Ивик заняла привычное место аутсайдера, вместе с Даной и Ашен, которая теперь больше обращала внимание на подруг. Она много училась, стараясь сдать все хвосты. Сжимая зубы и вытирая слезы, которые невольно выступали от боли, тренировалась в трайне. Постепенно боль становилась меньше. На спину, правда, смотреть было страшненько. Ивик и не смотрела. И никто не говорил с ней об этом. Всего этого будто не было - и это тоже было хорошо.
      Однажды дежурная квисса передала ей приказ явиться в кабинет директора. В субботу после занятий - в субботу они были посвободнее. Ивик слегка испугалась, но что было делать? Пришлось идти.
 
      Она не испытывала обиды на иль Роя. Как это ни странно. Не было ненависти или обиды. Хотя наверное, теоретически она должна быть. Ивик в последнее время плохо понимала себя.
      Было только страшновато. Что, если на том все не закончилось? Дану не трогали, с самой Ивик все вели себя так, будто ничего не случилось - говорило о том, что все в порядке. Но может, ее все-таки хотят выгнать из квенсена? Ивик уже не знала, как относиться к этому. Ей хотелось покоя, а самым покойным сейчас было бы остаться здесь, и чтобы все было так, как есть.
      Она постучалась, вошла и доложила о себе, как положено.
      — Садитесь, Ивенна, - пригласил директор сухо. Она присела напротив него на краешек стула.
      — Нет, сюда, - он похлопал по сиденью стула, стоявшего рядом с ним. Ивик робко подошла и села. Перед ними был большой новый монитор, на мониторе переливались сложные цветные стереометрические фигуры.
      — Как ты? - вдруг спросил директор нормальным, даже сочувствующим человеческим тоном, - Болит еще?
      — Немножко, - сказала она, - на тренировках.
      Керш посмотрел на нее искоса.
      — Я хочу провести с тобой несколько занятий, Ивенна. Индивидуальных. Касающихся истории и политики. По-видимому, ты очень опережаешь свой возраст в осмыслении социальных явлений и событий. Мы это просмотрели. Нам сложно работать, слишком много квиссанов, слишком обширные задачи. Мы с тобой будем заниматься по субботам, в это время. Начнем сегодня.
      Керш коснулся панели управления, и на мониторе возникла картина - город с высоты птичьего полета. Красивый город, светлый, с обилием зелени.
      — У тебя были неплохие баллы по обществоведению, Ивенна. И здесь, и в тоорсене. Ты неплохо выучила все, что положено знать о Дейтросе, Дарайе, нашем противостоянии. Об идеологических основах нашей борьбы. О разнице наших обществ. Теперь постарайся все это на время выкинуть из головы, хорошо?
      Ивик с удивлением посмотрела на директора.
      — Да, именно так. Забудь об этом. Видишь этот мир на экране? Это Дарайя. Снимки реальные.
      Снимки медленно сменяли один другой. Дарайя была прекрасна. Высоченные здания - Ивик в жизни таких не видела, а в дарайских городах были целые кварталы таких призрачно-фантастических небоскребов, каменный лес с голубыми проемами неба. Здания сверкали непрозрачным стеклом и белизной плит. Гигантский аэропорт, потоки пассажиров, спешащие в посадочные рукава, поднимающиеся по эскалаторам, огромные пестрые авиалайнеры на поле. Фантастически огромный стадион, на зеленом поле команды играют во что-то с мячом, зрителей, наверное, десятки тысяч, и над стадионом парит летающая платформа. Жилой квартал почти игрушечных, сказочных домиков с башенками, балкончиками, флюгерами, сверкающей черепицей, с аккуратными пестроцветными клумбами. Белоснежный комплекс у южного моря - архитектурные красоты, парк, неправдоподобно-синий открытый бассейн…
      — Красиво? - спросил Керш, - Дарайя древний и богатый мир. Вот уже более ста лет все государства Дарайи объединены в Конфедерацию, один язык заменил множество прежних, которые постепенно устаревают. Есть единое мировое правительство, которое избирается каждые три года демократическим всеобщим голосованием. Население Дарайи составляет около восьми миллиардов человек. Тридцать лет назад основана колония в Лей-Вэй. Правда, там есть местная цивилизация, но это дарайцам не мешает, а сам Лей-Вэй красивый, богатый полезными ископаемыми, удобный мир. Точнее, эта цивилизация там была раньше, до прихода дарайцев, теперь остались редкие резервации туземцев. Но это все ты знаешь. Теперь немного о нашей специфике. Вооруженные силы Дарайи используют в качестве рядового и младшего офицерского состава почти исключительно вангалов - генетически измененных людей. Эта операция проводится детям так называемых государственных иждивенцев, за что те получают определенные дополнительные льготы. Изменяется не только тело, но и психика. В частности, умственный потенциал вангалов несколько снижен, сильно понижена болевая чувствительность, повышены физические данные - сила, скорость реакции и так далее. В настоящий момент Дарайская армия располагает пятью миллионами профессиональных военных, почти все младшие чины являются вангалами. Кроме этого, есть еще резерв, который оценивают примерно в 17 миллионов вангалов. На случай срочной мобилизации. Это о людях. Что касается техники, она интересует нас меньше, поскольку в Медиану технику не выведешь. Поэтому о ней мы пока говорить не будем. Однако несложно оценить и технический потенциал Дарайи по тому, что я рассказал. Дарайя - экономически и политически стабильный мир. На ее территории уже сто пятьдесят лет не было войн. Благодаря климатическому и сейсмоконтролю, на Дарайе не было и природных катастроф.
      Картинка на экране сменилась. Ивик узнала Лайс. Рыжая листва деревьев, ржавый ковер под ногами. Ряд длинных дощатых бараков, играющие возле них дейтрийские дети.
      — Теперь о Дейтросе. После уничтожения нашего мира Дейтрос представлял собой крошечную организацию людей, выживших в Медиане и разных других мирах. Это были ученые и технические работники, входившие в состав различных экспедиций. Это были гэйны. И это были хойта, монахи-миссионеры, работавшие в миссиях на разных мирах. Всего число выживших составляло 65 тысяч 232 человека. Благодаря жесткой организации нам удалось собрать всех дейтр воедино. Правительство Лайса предоставило нам резервации. В момент после катастрофы наши вооруженные силы почти не имели гэйн-вэлар, вспомогательных войск, а основные войска, гэйны составляли ничтожное число - 16 тысяч человек. Сразу после Катастрофы дарайские войска продолжили боевые действия против Дейтроса. Так, например, через два месяца после Катастрофы, когда были построены первые две дейтрийские зоны, одна из них была аткована силами трех дарайских полков. Потери мирного населения убитыми, в частности, сожженными живьем прямо в бараках, составили 320 человек, гэйнов - около 700 человек. Правда, дарайцы, оттесненные в Медиану, потеряли 4 тысячи солдат. Поскольку гэйны на порядок мощнее дарайцев в Медиане, соотношение потерь всегда было примерно таким. Противостояние продолжалось все время нашей жизни в Лайсе. Два раза были такие нашествия с целью полного уничтожения Дейтроса, когда численность дарайских сил намного превышала численность всего населения Дейтроса.
      Ивик, широко раскрыв глаза, смотрела на фотографии. Снимки были страшные. Раньше она и правда не видела такого. Да нет, наверное, видела, просто вытесняла из сознания. Не думала, не обращала внимания. Сожженные, обгоревшие трупы. Разрушенные поселки. Убитый ребенок на земле. В Медиане - огромный, сверкающий белой броней, фронт дарайцев.
      — Тем не менее, - спокойно продолжал Керш, - благодаря очень строгой организации и дисциплине, за десятилетия жизни в Лайсе нам удалось во много раз увеличить население Дейтроса. Мы построили заводы. Создали технику. Создали новые монастыри. На момент переселения в Новый Дейтрос численность нашего населения составляла более миллиона человек. Правда, большая часть из них были дети и подростки. Ивенна, ты знаешь, в каком возрасте на старом Дейтросе становились квиссанами?
      — Нет.
      — В старом Дейтросе профессиональное образование только начиналось в 16 лет. Квиссаны обучались с 16 до 20 лет. И в боевых операциях, по крайней мере, в последние десятилетия, они не принимали участия. К боевым действиям допускались только взрослые, с 20-21 года. Женщины-гэйны получали двухлетний отпуск после рождения каждого ребенка. После катастрофы и резкого падения численности гэйнов было принято решение допустить к участию в боевых действиях квиссанов. Также был резко снижен возраст специализации и зрелости. Отпуск женщин по беременности и родам был сокращен до четырех месяцев, затем постепенно увеличен, но с 10 месяцев всех детей воспитывали в государственных школах.
      Керш говорил и говорил, показывал снимки, сравнительные таблицы, диаграммы. Переселение в Новый Дейтрос состоялось 17 лет назад. В новом, совершенно девственном мире оказалось около миллиона дейтр - примерно столько, сколько составляет население одного среднего города на Дарайе. Сейчас население Нового Дейтроса несколько более двух миллионов. Оно быстро растет, но оно очень молодо и состоит почти на две трети из детей и подростков.
      Ивик коробило от этого контраста ярких, многолюдных, богатых городов Дарайи - и маленьких дейтрийских поселков, занимающих пока еще ничтожную часть планеты в субтропическом и умеренном поясах.
      Шари-Пал, столица и самый крупный город Нового Дейтроса, насчитывал всего 200 тысяч жителей. По сравнению с любым дарайским городком он выглядел деревней. Но на Новом Дейтросе быстро росли заводы, аэродромы, их окружали новые поселки, женщины рожали множество детей, успевая при этом еще и работать, квенсены готовили новых гэйнов, и гэйны прикрывали Родину надежным щитом. И все равно Дейтрос оставался до смешного крошечным, цепочкой разрозненных в диких лесах поселков, соединенных тонкими ниточками только что проложенных дорог.
      — Прошу заметить, - сказал Керш, - что с момента Катастрофы не было предпринято ни одной организованной попытки миссионерства в Дарайе, не говоря уже о крупных диверсиях там. Причины этого ты видишь сама. Мы работаем на Триме, поскольку сохранение Тримы и христианства на ней является целью и смыслом нашей цивилизации. Но и на это мы сейчас можем выделить лишь очень небольшие силы. От этого страдает и Церковь на Триме, но тем не менее, здоровые силы там останутся всегда. Несмотря на полное отсутствие агрессии в отношении Дарайи, с момента основания Нового Дейтроса было совершено уже 174 крупных попытки прорыва на нашу территорию дарайских вооруженных сил или же гнусков. Из них в более, чем половине, мы теряли хотя бы небольшое число мирных граждан, не говоря о военных потерях. Ни одна попытка прорыва не была спровоцирована ничем с нашей стороны.
      Он помолчал.
      Ивик смотрела на экран. В "Письме незнакомому брату" Дейтрос представлялся монстром, угрожающим всему живому, давящим собственных детей. Да и раньше им объясняли, что Дейтрос велик, что у них очень много мощи, страна непобедима и сильна…
      Им врали? Да нет. Даже цифры эти - не секрет, все это приблизительно и так известно. Просто ведь смотря как на все это взглянуть.
      "Моя планета так мала, - вспомнила Ивик свое детское стихотворение, - Так страшны Космоса глаза…"
      — Вопросы есть? - спросил Керш
      — Дейтрос… он такой маленький, - вырвалось у Ивик.
      — Да, именно так. Он маленький. Он не богат. У нас очень много территории теперь, но очень мало людей, сил, ресурсов. Смехотворно мало.
      — А почему нам раньше не говорили этого? - спросила Ивик.
      — Эти цифры всем известны, Ивенна. Я не сказал тебе ничего секретного. Но я понимаю, о чем ты. Видишь ли, совершить чудо можно только если верить в его возможность. То, что Дейтрос вообще выжил и продолжает выживать дальше - это чудо. Мы… немножко помогаем этому. Тем, что внушаем людям, что мы сильны, что мы все сможем, все сумеем, преодолеем. Ты сама должна знать, что если не веришь в свои силы - у тебя ничего не получится. Никто ведь не врет. Все знают истинное положение вещей. Просто мы на него обычно - обычно смотрим иначе. Но я хочу, чтобы ты посмотрела вот так.
 
      На занятиях по тактике квиссанов усадили за терминалы компьютеров. Это была игра. На экране возникали человечки условно-дарайского вида (белые парадные плащи, белесые и желтые волосы). Против них следовало применять разные виды виртуального оружия - как в Медиане. Только в игре оружие брали с панели готовым или же конструировали из предложенных элементов. "Дарайцы" защищались, выставляя разного рода оборонительное оружие против атак, и очень редко удавалось создать что-нибудь, что могло пробить их оборону и поразить врага. К тому же противник обучался, использовать второй раз то же самое было нельзя. В свою очередь "дарайцы" тоже атаковали, и чтобы защитить свое войско на экране, надо было быстро подбирать соответствующие щиты. Игра очень быстро приходила к патовой ситуации. Ни одна сторона не могла подобрать оружие, против которого не было бы соответствующего щита. Почти не могла. Типовая защита от излучения, рассеянного или направленного, от термического или механического поражающего действия… игра заключалась в подборе оружия, это было нетрудно, но достаточно муторно. На киноэкране битвы в Медиане выглядели совсем иначе.
      — Да что же это такое! - как-то не выдержала Скеро, - Не могу ничего пробить уже десять минут! Это что - нормально?
      Ивик вздохнула, у нее уже полчаса ничего не получалось, правда, и ее ни разу не "убили". Но приятно сознавать, что и у Скеро что-то не получается.
      — Нормально, - сказал иль Аскин, преподаватель тактики, - это упражнение.
      — Что же, и в бою будет так? - спросил Верт как бы в пространство. Иль Аскин перевел взгляд на него.
      — Нет. В Медиане все иначе. То, что вы делаете сейчас - это лишь один из аспектов работы в Медиане. Обычное мнение - то, что гэйны способны, в отличие от дарайцев, создавать совершенно новые и оригинальные виды оружия. Так вот, это неправда. Человеческая фантазия ограничена. Кроме того, и у дарайцев есть определенная фантазия, и не в этом гэйны их превосходят. Все, что вы можете придумать - уже за сотни лет когда-либо кем-либо было придумано до вас. Все повторяется. И от всего этого у дарайцев уже есть защита. Смысл создания нового образа - в его индивидуальности, а вот она действительно уникальна. Ты это понимаешь, Верт?
      — Не очень, - признался мальчик.
      — Вы должны быть личностями. Яркими личностями. В этом ваше спасение. Вы производите оружие силами собственной души. Чем она мощнее, тем эффективнее ваше оружие. Дарайцы делают ставку на массовость и штампованность одних и тех же индивидуальных образцов - но у них нет другого выхода. Мы делаем ставку на эффективность. Сейчас объясню. Десять разных людей могут создать совершенно одинаковую на вид огненную плеть. Но информация, вложенная в нее, будет разной. Все зависит от вложенной энергии, внутренней мощи, индивидуальности. Один создаст плеть, способную на лету сшибать реактивные ракеты и попутно обезвредить ядерную боеголовку. Плеть другого не сможет даже убить человека. Еще вопросы есть? Марро?
      — Разрешите? - Марро встал, - у меня вопрос. Почему мы не проводим в Медиане учебные бои? Я думал, мы будем… мы ведь уже все умеем…
      — Вопрос понятен, - кивнул иль Аскин, - действительно, учебные бои между квиссанами запрещены. Единственное практическое упражнение - это оборона против оружия, созданного преподавателем. Это объясняется тем, что вы не должны учиться создавать несмертельные виды оружия. Вы не должны играть в Медиане, пока вы не умеете убивать. Этот барьер - научиться убивать - он труден для работающего в Медиане. Из огнестрельного оружия убить легче, даже ножом ударить намного проще, чем виртуальным образом. Когда вы столкнетесь с дарайцами, от вас сразу потребуется убивать. Если вы продолжите по инерции играть, бить не в полную силу - а это неизбежно, если будут учебные бои - это смертельно опасно для вас. Я ответил на ваш вопрос? Ну а теперь продолжайте работать.
 
      Керш не агитировал, не убеждал Ивик в чем-то. Не давил. Просто рассказывал раз за разом.
      Керш говорил о Дарайе. Он бывал там несколько раз. Бывали его знакомые - кто-то в разведке, кто-то попадал в плен, правда, почти никто оттуда не возвращался, но о судьбе таких людей все же иногда становилось известно.
      Дарайя - и в самом деле очень красивый и богатый мир. Своеобразный, конечно. Там все очень разумно устроено.
      — Они всегда исходят из чисто практических соображений. Они не жестоки, понимаешь? Они не воплощение зла. Они просто практичны и во всем заботятся о собственной выгоде. Например, мешает им поселок килнийцев или целая цивилизация Лей-Вей? Ну надо сжечь этот поселок или уничтожить цивилизацию. А если не мешает - они будут с килнийцами торговать. Обыкновенные разумные соображения.
      Люди в Дарайе не равны. Наверное, это тоже практично. Есть примерно треть людей, которые не работают, и которых содержит государство. Они сыты, одеты, живут в хороших квартирах, кстати, куда лучше и просторнее, чем дейтрийские. Но они не могут работать. Считается, что они не способны работать, что они глупее, хуже остальных. И правда, чем дольше эти люди так живут, тем больше опускаются - пьют, употребляют наркотики, целыми днями сидят у телевизора, безобразничают на улицах. Им нет смысла воровать или убивать, но и вообще никакого смысла в их жизни нет. Иногда они производят на свет детей, обычно это вангалы - таким образом безработные женщины получают прибавку к своему содержанию, им делают искусственное оплодотворение, и они растят будущего воина. Это треть населения Дарайи.
      А те, кто работает - живут очень хорошо. Неважно даже, где они работают. Правда, их всегда мучает страх оказаться в числе безработных. Но материально они очень хорошо живут - у каждого есть свой просторный дом, в семье несколько машин, иногда есть свой самолет или яхта. Дарайцы живут до 100-120 лет, работают примерно до 80. Потом их увольняют, и начинает действовать социальная страховка. У тех, кто всю жизнь работал, она большая, ее хватает до естественного конца жизни. А у безработных всего на несколько лет. Когда она заканчивается, жить человеку становится не на что, и обычно он идет в дом смерти и подвергается эвтаназии.
      Нет, чтобы дети содержали родителей - у них такого никогда не бывает. Вообще эвтаназия - дело совершенно добровольное, и все идут на это сами.
      Да, неизлечимых больных тоже убивают. И тоже по их просьбе.
      И если ребенок рождается умственно неполноценным или больным, родители тоже имеют право его эвтаназировать. Кстати, и если ребенок просто не нужен - но в этом случае его обычно убивают еще неродившимся. Это называется у них аборт.
      Но в целом дарайцы живут очень хорошо. У них много еды, одежды, развлечений. Курорты. Каждый, кто работает, может накопить денег и удовлетворить любое свое желание. Люди там вежливые и приветливые, улыбаются друг другу. Детей в школах не наказывают. То есть совсем никак, даже в дискамеру не запирают. А бить детей запрещено даже в семьях.
      И правда то, что у них нет тюрем. Совсем. И смертной казни нет. И наказаний преступников нет. Преступников или, например, носителей запрещенных идей, в Дарайе направляют в атрайды - центры психологической реабилитации. И там лечат и перевоспитывают всеми возможными методами. До тех пор, пока человек не станет полноценным членом дарайского общества. Методы включают воздействие сильными нейролептиками, гипноз, полную перестройку личности.
      Христианство? У них оно раньше было. Но потом как-то сошло на нет. Потеряло авторитет и постепенно совсем исчезло. На самом деле, оно исчезло не само, конечно. Но с какого-то момента любая проповедь о Христе стала считаться признаком дейтрийской агрессии. И правда, раньше наши миссионеры там работали. Вообще же у них много разных религиозных сект и течений, многие во что-нибудь верят. Только христианство с некоторых пор считается запрещенным - из-за Дейтроса.
      Потом Керш интересовался, есть ли у Ивик вопросы.
      — Скажите, - как-то решилась она, - вы же видели… "Письмо незнакомому брату". Это правда - ну про этого гэйна, который перешел на их сторону?
      — Не знаю именно про него. Возможно, это и ложь. Но вообще такое бывает. Может быть. Некоторые дейтрины переходят на сторону противника. Ну обычному нашему человеку там светит только государственное иждивение, но там и иждивенцы живут намного лучше, чем мы здесь. Удобнее, скажем так, богаче. А для гэйна там есть работа. Поэтому они и стремятся захватить наших в плен - чтобы мы производили маки, индивидуальные образцы, которые дарайцы станут копировать.
      — Но… этим оружием потом убивают наших же?
      — Именно. Но некоторых это не останавливает. А некоторые… - Керш помолчал, - просто не выдерживают пыток. Или боятся казни… и потому совершают предательство.
      — Хессин, вы говорили, что в Дарайе же нет смертной казни.
      — Конечно, нет. Их просто высылают на остров гнусков. Знаешь, как гнуски убивают?
      Ивик передернуло.
      — И пытки у них тоже запрещены. Это называется лечебными мероприятиями.
      Керш помолчал.
      — Понимаешь, Ивенна… когда перед тобой стоит выбор - операция без наркоза на нервных узлах… или благополучная, очень сытая счастливая дальнейшая жизнь… Понимаешь?
      Ивик молчала.
      — Но многие, как известно, выбрали смерть. Почему-то. Среди дейтр мало предателей, Ивенна. Они есть, бывают. Но их мало.
      Ивик сидела, слушая размеренный, спокойный голос директора. Ощущая его тепло, касание крепкой и твердой руки. Она не злилась и не обижалась на этого человека.Даже более того, она стала чувствовать к нему благодарность. С ней до сих пор никто не говорил вот так. Как со взрослой, почти равной, только по чину ниже. И в то же время - лично и только с ней одной. Как с человеком.
      И надо признать, до сих пор никто не проявлял к ней столько внимания. Хотя директор ни о чем ее не спрашивал. Просто читал лекции.
      И все равно Ивик не могла забыть того, что произошло. "Надо стараться прощать зло, которое вам причинили", - так говорил священник. Когда Ивик думала о том случае, вспоминала - обида жгла до слез. Она по-прежнему не понимала, как можно так поступать с живым человеком. И за что? Что уж такого непоправимо страшного она сделала? Неужели она хуже всех? Ведь в квенсене обычно вообще не применяют таких наказаний.
      Нет, понять этого она не могла. Ею по-прежнему владело ощущение полной своей чужеродности этому миру, где такое возможно.
      Но простить? Это она могла. Это было даже легко - слушая спокойный голос Керша ("Так вот, Ивенна…"), она просто не в состоянии была на него сердиться.
      Занятия продлились до Рождества. А потом Ивик уехала домой на каникулы.
 
      Ей с трудом удалось отбрыкаться от навязчивых предложений мамы "потереть спинку". Ивик прочно закрыла щеколду в ванной (в их доме была такая роскошь, одна на пять семей), и долго, с удовольствием мылась. Спину все еще пощипывало от горячей воды. Но это было ничего. В квенсене в принципе существовал только душ, и то по большей части холодный.
      И надеть нормальное платье - платье! Темно-красное с длинными рукавами! - было невыразимо приятно.
      На Смену Года пришли бабушка и дедушка, и папина сестра тетя Стай с тремя двоюродными братцами Ивик и трехмесячной двоюродной сестрой. Они должны были спать в гостиной на полу, на матрацах. А пока гостиная вся сияла от золотой и серебряной мишуры, развешанной еще к Рождеству, свет самодельных свечей отражался в бокалах и вазах. И еды на столе было полно. Салаты, мясные шарики, сырные слоенки, колбаски, запеченные яблоки в тесте. Папа разливал вино, и теперь Ивик тоже налили бокал. Вино оказалось сладким и легким. Ивик сразу выпила его, как газировку, с удивлением подумав, что в прошлом году вино казалось ей мерзким, и она лишь из принципа его допила понемногу. Поставив пустой бокал, Ивик поймала на себе изучающий мамин взгляд.
      — Ты хоть закуси, - мама протянула ей сырную слоенку.
      Ричи с мальчишками тети Стай бесились в спальне - отсюда было слышно.
      — Ивик, на-ка, возьми! - вдруг окликнул ее папа. Подал ей клори.
      — Ивик у нас гэйна, - с гордостью сказал он, - а гэйны все талантливые. Давай, Ивик, сыграй что-нибудь!
      Ивик взглянула на отца. Ей показалось, что она впервые его видит. Смешные залысины на лбу, длинный нос с бородавкой, очки. Какой он, в сущности, милый и хороший человек!
      Но все затихли и смотрели на свою гэйну. Ивик смутилась, опустила голову. Пальцы привычно пробежали по струнам. Что спеть-то? Бой на синей реке… Любовь моя, пока мы вдвоем… Нет, все это не подходит. Ивик перебирала в памяти разные песни - вроде так много их, а что выбрать? Вдруг ей в голову пришла старая песенка.
      Как-то в пути, темнотою измучен,*
      Песенке, песенке был я научен,
      Песенке в несколько строк.
      Чтоб напевать по пришествии тени,
      В ветре хотений, в тумане смятений,
      Падая с ног…
      Кто не умрет, тот в Тебе не родится,
      Зернам бояться ли тьмы?
      В меленке черной
      Мелются, мелются бедные зерна,
      Мелется, мелется Божья пшеница,
      Мелемся мы.
 
      Песня понравилась. Но больше петь ее, слава Богу, не просили. Взрослые разговаривали о чем-то своем, Ивик убрала клори. Мама придвинулась к ней.
      — Ты чего, мам? - спросила девочка. Мама была какая-то непривычно тихая. Другая. Хотя за эти дни она уже успела пару раз выступить в своем любимом стиле и по-прежнему порывалась опекать дочь.
      — Доченька, ты так изменилась.
      — Ну… я расту, наверное.
      — Но у Ани было не так. Совсем не так. Когда она училась в Академии, она очень скучала по дому. Приезжала, и мы с ней обнимались… Она была такая домашняя. Уже потом, когда вышла замуж, она повзрослела. А ты… тебе еще только тринадцать. Ну четырнадцать. Что там делают с вами в этом квенсене? Ивик… скажи честно - вы уже участвовали в боях?
      — Нет. Честно, нет.
      "Но ведь будем", подумала Ивик. И что она скажет тогда?
      Стали бить часы. Все подняли бокалы, встречая новый год. Ивик снова, как в детстве, ощутила бесконечное удивление. Вот сейчас, в этот миг ей волшебным, непостижимым образом становится четырнадцать. И Дане, Ашен, Чену, Марро, Скеро - им всем теперь четырнадцать. А Ричи семь. Только малышка Шина на руках тети Стай еще не так уж выросла, до трех лет ведь считают только месяцы. А все дейтрины становятся в один миг старше на год. Как это может быть, Ивик никогда не понимала. Впрочем, и сам момент Смены Года - вот был один год, и раз - уже другой - тоже всегда ее очаровывал и был совершенно непонятен. В этом есть какая-то тайна! Ивик быстро выпила свой бокал.
      Свечи озаряли лица. Большой свет выключили, и огоньки плясали, отражаясь в глазах, в стеклах папиных очков, в посуде. Ивик почувствовала себя странно. В первый раз она смотрела на своих родных как бы со стороны. И со стороны они были милыми, очень милыми. Толстенькая тетя Стай с младенцем на руках. Бабушка с седой косой, закрученной на затылке. Дед, высокий, очень худой, с почти лысой головой, он смеялся и что-то громко говорил, держа в руке полупустой бокал. Мама - тщательно одетая, с тщательно закрученными и подкрашенными темными волосами, в косметике, выглядящей почему-то чужеродно и трогательно, в сочетании с "гусиными лапками" у глаз и дряблой уже кожей на шее. Папа… Да ведь это и есть Дейтрос, подумала Ивик. Он очень маленький. Мой. "Моя планета так мала". Все они выжили когда-то и продолжают выживать и сейчас. Ей вдруг захотелось плакать от странного, щемящего чувства.
      — Ивик, ты покушай еще, ты так похудела, - мама стала подкладывать ей еще салата, - давай-давай, покушай!
 
      Обет гэйна приносили по традиции на втором курсе. Не случайно.
      Принесение обета было делом, в общем, довольно муторным и растягивалось на неделю - потому что второкурсников много, а обет приносит каждый индивидуально. До сена иль Кон очередь дошла уже на второй день. Во дворе построили несколько сенов, приносящих обет сегодня, а также старшие сены, которые курировали младших. Шел снег, поэтому для богослужения во дворе установили навес.
      Как обычно, во время службы Ивик витала мыслями где-то далеко. Никогда не удавалось сосредоточиться. Вообще молиться она могла по-настоящему только одна, и только когда есть настроение. А оно бывает редко. В основном, когда уже совсем с ног падаешь.
      Потом квиссаны один за другим стали подходить к знамени, установленному рядом с большим Распятием и бормотать слова клятвы. Ивик почти ничего не слышала. Потом очередь дошла до нее, и она вдруг испугалась. Испугалась так, что даже руки и ноги стали чужими, и она едва не споткнулась, выходя из строя. Отработанные навыки все же спасли, кое-как она дошагала до знамени. И здесь только, когда сердце немного отпустило, на Ивик вдруг навалилось осознание - того, чего, собственно, она боялась.
      "Обратного пути нет".
      Может быть, это было глупо, нестерпимо глупо, но Ивик четко ощущала - обратного пути не будет. Произнесенные слова что-то изменят, окончательно и бесповоротно. Отнимут у нее возможность выбора. То есть, конечно, предать можно, это можно сделать всегда - только это будет предательство. Со всеми вытекающими для души последствиями.
      Нежный алый шелк знамени касался ее лица.
      — Я, Ивенна иль Кон, - начала она дрожащим голосом, - перед Богом-Отцом всемогущим…
      …собственно, уже поздно. Выбор она сделала давно, вцепившись руками в красную ленту, сползающую с плеча. Правда, тогда она даже не представляла - ЧТО ей придется выбирать…
      — …в верности моей Родине, Дейтросу. Клянусь всегда следовать учению святой Церкви, строго выполнять законы Дейтрийского сообщества, требования уставов гэйна, приказы…
      Колени Ивик дрожали. Дело не в боли, не в лишениях, не в опасности. На нее смотрели сотни глаз - и большая часть из них недоброжелательно и с насмешкой. На нее внимательно смотрел Керш иль Рой. Так же внимательно, как тогда, Ивик передернуло от этой мысли. На нее смотрел Риш, наблюдатель Верса, который на допросах в директорском кабинете так виртуозно доказывал, что не такой твари, как она, защищать Родину, да и есть ли у нее эта Родина, и что это такое…
      Перед лицом всех этих людей, из которых почти никто не любил ее. Которых она и сама не любила.
      — …достойно исполнять долг гэйны, мужественно защищать свободу и независимость Дейтроса и Тримы, прародины Христианства, Божественные святые реликвии, жизнь и достоинство дейтринов.
      Да поможет мне Бог всемогущий в нерушимом соблюдении этой клятвы, - облегченно закончила Ивик. Священник коснулся крестом ее лба, благословляя.
      Ивик выпрямилась. Теперь ей стало легче. Что-то было бесповоротно отброшено и решено. Теперь - по сути это все равно, это безразлично, как все они к ней относятся, и что ей еще предстоит. Она зашагала назад и заняла место в строю.
 
      Почти сразу после обетов началось боевое патрулирование Медианы.
      Квиссаны были подготовлены к встрече с противником. По крайней мере так считалось. Хотя Ивик в этом была далеко не уверена.
      Первые месяцы патрулировать их посылали вместе со старшими. Ивик поставили в пару к девочке с четвертого курса, шестнадцатилетней Росси. Марта попалась кому-то из другого сена, но Ивик это сейчас уже не волновало. Свою влюбленность в Марту она вспоминала с улыбкой. Влюбленность прошла. Росси ей тоже нравилась, невысокая, спокойная, очень деловая девушка.
      Выкладка обычная для Медианы - шлинг на пояс, "Клосс" за плечи и десантный нож на случай боя на Тверди, газовая маска, аптечка индивидуальная, келлог и куча разных мелочей. Проверив снаряжение Ивик, Росси слегка улыбнулась.
      — Ну что? Страшно?
      — Немножко, - сказала Ивик.
      — Да не боись, ничего там нету такого.
      На самом деле Ивик не могла бы точно сказать, чего боится. Даже не боится - волнуется. Смерти? Нет, она почему-то была уверена, что не умрет. И не будет ранена, и не попадет в плен. В общем, об этом она не думала. Ее пугала сама встреча с дарайцами. И хотелось встретиться, и страшно это было. А сможет ли она все делать, как надо - вот что самое кошмарное… Как она поведет себя в реальной ситуации? В настоящей. Ведь тут-то все и решится. И проверится, чего ты вообще стоишь.
      Хотя в патруле очень редки боевые столкновения.
      И в самом деле, все прошло как по маслу. Дарайцев даже видно не было. Ивик ходила вслед за Росси по Медиане. Иногда они отдыхали, присев на камешки. Потом снова - обходы своего участка. Границы его определялись с помощью келлога, заранее настроенного. Дежурство длилось двенадцать часов, затем можно было отоспаться и еще немного отдохнуть. Всего на сутки они выпадали из учебного процесса. Такие дежурства бывали два раза в месяц. Медиана бесконечна, они охраняли лишь ту зону, из которой можно было попасть в район квенсена и еще нескольких окружающих поселков. Главным образом, квенсен и его окрестности. Уже в Лансе была собственная боевая часть гэйнов.
      Патрулировали вдвоем, потому что и время было спокойное. Дарайцы как-то мало атаковали. В более трудные времена в патруль уходили трое или четверо.
 
      По выходным второкурсников стали отпускать в Ланс. Вернее, не то, что отпускать, а возить. Постоянного сообщения между квенсеном и Лансом не существовало, дойти пешком или на лошади за 50 км все равно невозможно. Но желающих возили на собственном квенсеновском автобусе. Конечно, второкурсники рвались в город - для них это было в новинку. Хотя Ланс показался Ивик дырой еще меньше и беднее Шим-Варта. Может, потому что здесь и природа не такая яркая. Деревья зимой и большую часть весны еще голые, и даже когда одеваются в листву, листва эта блеклая, узенькая, и цветы неяркие. Шим-Варт по крайней мере украшен великолепной субтропической зеленью, зимой мохнатая яркая хвоя, а весной - сочные широкие листья, раскидистые кроны, пышное цветение… Ланс выглядел по сравнению с югом бедно и убого. Но Ивик нравилось в Лансе.
      Они с Даной и иногда Ашен ходили в кино. Брали жаренки и мороженое. Обследовали город. Приятно было ходить по улицам в форме, на них поглядывали с уважением. С ними заигрывали взрослые гэйны, которые тоже часто попадались на улицах. Дана, оказывается, умела лихо их отбривать. Штатские парни подходили редко.
      В одном дворе они как-то обнаружили высокие качели, и частенько заходили туда с Даной. Ивик всегда любила качаться. Это похоже на полет. Высоко-высоко в небе, дух захватывает. Она уже пыталась взлететь в Медиане, и это получалось, но плоховато. Надо еще тренироваться. Взрослым гэйнам это как нечего делать, они даже превращаться могут во что угодно.
      Они стояли на разных концах доски, и приседали по очереди. Взлетая ввысь, Ивик видела перед собой счастливое до самозабвения, смеющееся лицо Даны. И как она сгибает ноги, приседает, выпрямляется - и потом наступает очередь приседать Ивик. ТолькоДефф в наплечной полукобуре тяжело хлопал по боку, когда она почти переворачивалась вниз головой. Приходилось отрывать одну руку от штанги и придерживать пистолет. - Давай отдохнем! - крикнула Ивик. У нее уже начала голова кружиться. Доска раскачивалась все медленнее. Наконец Дана спрыгнула на землю, а вслед за ней Ивик. И только тут девочки увидели, что за ними наблюдают. Рядом с качелями стоял высокий старик в длинном расстегнутом пальто. Видно, уже очень старый, слегка сгорбленный. Он курил сигарету и с интересом смотрел на Дану с Ивик.
      — Эй, гэйны! Вам который год?
      — Нам четырнадцать, - сказала Дана.
      — А вы поесть не хотите?
      Девочки переглянулись. Какой же квиссан откажется поесть?
      Старик повел их к себе. Он приволакивал одну ногу. Видно, что-то старческое. Дома у него оказалась жена, шустрая полненькая бабушка, она ходила, опираясь на трость, но как видно, все по дому успевала. Она тут же выставила на стол две миски, наполненные вкусным горячим супом.
      Старик, Шон иль Вирин, оказался бывшим гэйном. Он ни о чем не расспрашивал девочек, да и сам говорил немного. Болтала все больше бабушка Кейта, ее звали Кейтой, как маму Ашен. У них было, оказывается, двенадцать детей. Сама бабушка Кейта работала оператором на заводе, аслен. Из двенадцати детей трое гэйнов, и двое из них давно погибли. Остальные живут хорошо, свои дети у всех. Всего шестьдесят восемь внуков, и уже есть правнуки.
      — Ого! - сказала Дана, - а как вы их запоминаете?
      — А я всех помню, - гордо сказала бабушка Кейта, - на Рождество каждому хоть маленький, да подарочек. Хоть одну плетенку, да обязательно подарим. А как же? Ты кушай, кушай… Дана, да? Какая ты худая, одна кожа да кости.
      — Жилы, старая, жилы - возразил старик Шон, - гэйну жилы нужны. Будь уверена, сил у них хватает. Хотя нынешние "Клоссы", вроде полегче, у вас теперь 72е, кажется…
      Ивик хотела подтвердить, что да, 72е у них "Клоссы", но прикусила язык.
      — А у нас были 54е, они потяжелее. Когда я учился. Да и недавно совсем… вот в Лайсе. Помню, было нашествие гнусков. Тогда я, кстати, служил под началом самого Эльгеро иль Роя.
      Девочки переглянулись.
      — Что, слышали?
      — Конечно, - сказала Дана, - его дочь с нами учится.
      — Вот как? Иль Рой, он да… И как я слышал, ваш директор из одного сена с ним. И Кейту иль Дор тоже я видел. Даже в операции на Триме как-то участвовал, мы ее объект защищали. Нас туда перебросили.
      На прощание бабушка Кейта насовала им плетенок с рисом. Их потом ели всей спальней, и даже Скеро ела.
 
      В это время мать Ашен Кейта иль Дор только что вернулась с Тримы. Впервые за много месяцев у нее была возможность спокойно побыть с мужем и младшим сыном, восьмилетним Вэйном, названным так в честь деда, тоже великого гэйна. Собственно, Вэйн тоже всю неделю проводил в тоорсене, и только на выходные приходил домой.
      Но Эльгеро сейчас располагал некоторым временем. На Триме было затишье. А Кейта и вовсе на две недели взяла отпуск - следовало сделать дома ремонт, и она собиралась осуществить кое-какие творческие планы.
      Они ужинали вместе, каждый день. Эльгеро рассказывал Кейте о детях - в последнее время у нее не было возможности их видеть.
      — Я, пожалуй, съезжу в квенсен как-нибудь. Скажешь Туче? Дико соскучилась по Ашен.
      — У Ашен крышу совсем снесло. Думаю, скоро помолвка.
      — А почему снесло крышу? Хороший мальчик.
      — Хороший, - согласился Эльгеро, - но на мой взгляд, 14 лет - это рановато, чтобы решать свою судьбу.
      — Эль, но она же гэйна! Странно, что я тебе это говорю. Ведь это у нас на Земле не приняты такие ранние браки. А здесь… И еще у гэйнов!
      — Ну до окончания квенсена все равно никаких браков. Да, ты права, конечно, у нас тоже уже в квенсене большинство нашло невест-женихов. Не знаю, - сказал Эльгеро, - может, это ревность у меня? Ведь дочка-то у нас одна только.
      — Ну хочешь еще рожу? - улыбнулась Кейта, - вот закончим операцию…
      Эльгеро безнадежно махнул рукой.
      — Эти операции никогда не закончатся.
      — А как вообще дела у Ашен?
      Кейта стала убирать посуду. Она довольно хорошо готовила, и это нравилось Эльгеро. Часто готовила триманские блюда, ведь она и выросла на Триме, так уж получилось. Эльгеро с удовольствием смотрел на крепкую фигурку жены. Надо было бы, наверное, ей помочь, но у него слишком гудели ноги. Последние сутки он провел на ногах, без отдыха. Ашен… Он вдруг вспомнил.
      — У нее-то ничего. А ту девочку, которая у нас была, помнишь? Дану. И еще Ивик, тоже ее подруга.
      — Да, конечно, помню. Ивенна. Очень милая девочка. И Дана тоже.
      Эльгеро стал рассказывать о случившемся. Кейта бросила посуду, села рядом с ним, подперев голову руками и все больше мрачнела.
      — Ну как видишь, от Верса их удалось избавить. Обеих. О Дане, собственно, вообще никто не знает, кроме меня и Тучи.
      — Ой, какие же вы все-таки сволочи, - мрачно сказала Кейта.
      — Сволочи? Да. Ты про Ивик? А варианты были, Кей? Посадить ее под арест - квиссану это все равно что раз плюнуть, сама знаешь. Выпороть, как в школе? Ему надо было доказать, что он не относится к этому, как к детской шалости. Надо было поставить наблюдателя в такое положение, чтобы тот элементарно не мог прийти с наручниками и забрать девочку. Нет, Туча как раз все правильно понял. Ты сама не соображаешь, что ли? Может, лучше было отдать ее в Верс? Там, конечно, такого не делают… там делают другое.
      — Да-да, ты прав. Ты всегда прав, - буркнула она, - вы гнусные сволочи, но Ивик все это простит, как я понимаю.
      Кейта вздохнула.
      — Что-то мне все это напоминает…
      — Триму?
      — Россию. Только вы, пожалуй, все же поумнее, действительно. Потому у Дейтроса есть шансы выжить.
      — Приятно слышать, что ты все поняла.
      — Но Дана? - вдруг сказала Кейта, - Там ведь все еще хуже. Там ведь отец. Ты подумай только, а если бы с тобой такое?
      Эльгеро хмыкнул.
      — Ну в этом не было бы ничего удивительного. В Версе попадаются идиоты, жаждущие крови, тебе ли этого не знать. Да, такое могло бы случиться и со мной. И с кем угодно. Верс все равно нужен, ты только вспомни этого Инзу! И шпионов-то ведь на самом деле полно. И диверсий.
      — Да, но как бы отнеслась к этому Ашен! Ты только представь… У этой девочки никого нет. Вообще. Это ее единственный родной человек, и его расстреляли.
      — Ну да, конечно, я согласен с тобой. А что делать?
      — Что? Да хотя бы выяснить все. У тебя же есть там в Версе… Кто там у тебя, иль Ран? Он мог бы помочь. В архив пустить, например.
      — Ну не знаю, - сказал Эльгеро, - а чем это поможет?
      — И я не знаю, - ответила Кейта, - не знаю. Но я уверена, что попробовать надо.
      — Хорошо, - легко согласился Эльгеро, - тогда я завтра ему позвоню. Ты хочешь сама этим заняться?
      — Да, - решительно сказала Кейта, - я займусь.
      Эльгеро положил ладонь на ее руку. Кейта вздрогнула от теплого тока и взглянула в глаза Эльгеро. Я люблю тебя, сказала она глазами. А я-то тебя как сильно люблю, ответил язгляд Эльгеро.
      — Пойдем, - прошептала Кейта. И они встали одновременно, как бы сросшись в единое тело, и так, обнявшись, пошли в комнату, где сумерки уже совсем сгустились, и не надо было включать свет.
 
      — Отдых, - сказала Росси. Они уселись прямо на землю, на серую почву Медианы. Казалось, земля покрыта не то песком, не то мелкой щебенкой. Ивик ущипнула себе горсточку мелких комков. Перетерла между пальцами, "щебень" просыпался мягкой, почти невидимой пылью. Что это за вещество? Кроме него, в Медиане и нет ничего реального. Только вот эта пыль - из нее состоят и камни, и почва. И виртуальные образы. Но что это за пыль? Откуда она? Состав, говорят, довольно обычный - силикаты какие-то…
      Ивик легла на спину, глядя в серое небо. Здесь небо не такое красивое, как на Тверди. Нет ни звезд, ни облаков. Но Ивик нравилось небо Медианы. Оно успокаивало - всегда одинаковое, равномерно-серое. Может, своим постоянством успокаивало.
      — Ты уж совсем, - осуждающе заметила Росси. Ивик села.
      — А че?
      — Ну че.. не на пляже все-таки.
      Ивик вздохнула. Огляделась вокруг - во всех направлениях Медиана была пуста.
      Сколько уже ходим - ни разу не видели противника. Да и мало кому еще довелось повоевать, подумала Ивик, повезло только Скеро (ну конечно же!), Дирзе и Лену. Да и те больше хвастались, кажется. Хотя кто их знает…
      — Скучно, - сказала она.
      — Храни нас Бог от развлечений, - отозвалась старшая. Внезапно - это было первое, что увидела Ивик - ее лицо резко побледнело. Словно выцвело вмиг. Росси мгновенно опустила микрофон - как старшая патруля, она носила за ухом радиотелефон. Теперь, видно, ей что-то туда, в наушник говорили. Росси медленно кивнула и сказала.
      — Есть. Три минуты.
      Ивик была уже на ногах.
      — За мной, - Росси взмахнула рукой. Перед ней в воздухе появилось стандартное виртуальное средство передвижения, "лошадка" - так это называли, а похоже было больше всего на седло мотоскара с заостренной вперед лукой. Ивик поспешно создала и себе "лошадку", вскочила в седло. Они уже рванули с места, Росси крикнула.
      — Прорыв. На участке Таля. Это рядом с нами. Человек двадцать. Надо прикрыть, пока…
      Кто ходит с Талем? Ивик приникла к луке седла, вбирая ветер, свистящий вокруг. Не из нашего сена, уж точно… В случае прорыва младшего посылают на Твердь за подкреплением, а старший остается прикрывать. Значит, там один Таль сейчас… Ивик смутно знала этого парня, брата Росси по сену. Невысокий парнишка, кряжистый такой, его бочонком, кажется, дразнили.
      Ведь сейчас, вот прямо сейчас они увидят дарайцев… и стрелять ведь придется! Ладонь Ивик скользнула по "коже" седла - она вдруг стала совершенно мокрой. Шендак! Кто тянул ее за язык… скучно ей стало, видите ли!
      "А если у меня ничего не получится?"
      Сначала она увидела, как Росси протягивает вперед правую руку, и словно в сказочном фильме, от ее руки распространяется зеленое свечение. Огромный круг в спектральной рамке. Этот круг растет, закрывая уже полнеба… И лишь тогда Ивик увидела сверху поле боя, и одинокого квиссана, почти неразличимого в серой полевой форме, приникшего к камням, и серые же силуэты дарайцев впереди, рассыпанной за камнями цепью. И на эту цепь сверху опускалось зеленое свечение, созданное Росси. Но круг не накрыл дарайцев, изломался еще в воздухе, растворяясь, превращаясь в ничто - сработала дарайская защита.
      — Ивик, клещи! Ты справа! Пошла! - крикнула Росси. Ивик поняла ее - не зря же тактику учили - успела чуть-чуть погордиться собой, что так здорово сразу все поняла, помчалась на "лошадке" вперед, и лишь оказавшись почти в эпицентре боя, сообразила наконец выставить хотя бы стандартный щит. Вовремя - пущенный пучок сине-золотых молний вонзился в щит, растворяясь в нем. Ивик сделала в воздухе мертвую петлю, развернувшись лицом к противнику. Теперь они втроем закрывали пространство, Таль сзади, Ивик справа и Росси слева. Впереди залегли дарайцы. Ивик успела еще чуть-чуть порадоваться, что так удачно, прямо как по учебнику, выполнила маневр. И тут дарайцы пошли в атаку.
      Это было, в общем, неудивительно и типично для их тактики. Дарайцы отлично понимали, что скоро появится подкрепление, и последний шанс прорваться на Твердь в районе квенсена - это атаковать сейчас. Это Ивик тоже понимала. Но она перестала думать о чем-либо, и у нее затряслись руки - потому что дарайцы как-то вдруг оказались слишком уж близко к ней.
      Ей даже показалось, она видит их лица… Несколько человек, стремительно скользящих низко над землей, кажется, прямо на нее…
      Их надо убить.
      Все очень просто. Ее же учили. Сосредоточиться и убить. Ивик выпрямилась, чуть расставив ноги и пустила с рук целую порцию "железных стрел".
      Стрелы блеснули в воздухе, пронеслись сверкающей тучей, дальше Ивик не видела ничего, а когда туча рассеялась, стало видно, что ни один из дарайцев не поражен. И они идут дальше, прямо на нее… или не совсем на нее? Ивик выхватила шлинг. Метнула. Нет, далеко еще. Она выпустила "синее пламя", "змеевик", "лезвие" - все было тщетно… абсолютно бесполезно. Отчаявшись, Ивик снова метнула шлинг, и сейчас же пламя вспыхнуло рядом с ней, она быстро и умело погасила его "водопадом", теперь дарайцы атаковали, а Ивик защищалась, и с этим у нее все было нормально. Она вся дрожала… Сознание бессилия - хуже всего. Она ничего не может… ничего. Внезапно сзади раздался резкий воющий звук, словно авиабомба, и сверкающие синие нити разрезали воздух. Несколько дарайцев упало, остальные, видно, сумевшие защитить себя, бросились назад. Ивик снова метнула шлинг, потому что надо же делать что-то, но и в этот раз не попала.
      Все было кончено. Ничего изменить нельзя.
      Страх и напряжение схлынули. Живых дарайцев не оставалось больше - все они ушли на Твердь, но там их задержат. Лишь несколько убитых валялось впереди, болталось в воздухе чье-то облачное тело, стянутое петлями шлинга. Росси подошла и деловито сожгла облачко. Если его обладатель еще был жив, то жить ему осталось недолго.
      Ивик вся дрожала. Кончился бой. Ее первый бой. И в этом первом бою она вела себя… да нормально она себя вела, подумала Ивик. Просто у нее ничего не получилось.
      Так всегда. Она старалась, ей хотелось быть не хуже других, ей очень хотелось… но у нее опять ничего не вышло.
      — Спасибо, девчонки, - сказал Таль. Росси хлопнула его по плечу.
      — Не за что. Ну мы пошли к себе на участок…
      — Давай… спасибо.
      Росси оглянулась на Ивик.
      — Возвращаемся. За мной.
      Больше Ивик никто ничего не сказал. То ли не заметили, с надеждой подумала она. Росси, наверное, не заметила, она с другой стороны была. То ли просто… что тут говорить?
 
      Ночью Ивик не могла уснуть. Такого в квенсене у нее не бывало. Обычно спать хотелось всегда и сильно, отрубались мгновенно. Трудно было проснуться, но заснуть - ни в коем разе.
      А вот теперь спать она не могла.
      Раз за разом перебирала в памяти картины боя. Смутные вдали силуэты дарайцев… Это она первый раз в жизни видела живых дарайцев. Самое странное то, что они, в сущности, очень похожи на людей. Более того, они и есть люди. Даже не поймешь издали, что дарайцы. Руки, ноги, серая камуфляжка. Все, как у нас. Нет, Ивик, конечно, в курсе, что дарайцы - тоже люди, но увидеть это своими глазами…
      Это совсем другое.
      И наверное, это ее и остановило.
      Это - то же самое, как прыгнуть с крыши или с моста. В воображении - пожалуйста, сколько угодно. В реальности… Вот этим и отличается бой в Медиане от боя на Тверди. Из автомата убить легко. Даже ребенок может нажать на спуск. Из автомата можно убить даже случайно.
      Только пальцем шевельнуть.
      А вот там - пожалуйста, можешь создавать красивые, яркие образы, даже очень оригинальные…
      Только если ты не готов убивать, это оружие будет безвредным.
      Это даже хуже, чем прыгать с моста. Сейчас, пожалуй, Ивик откуда угодно могла бы прыгнуть. Преодолевать себя, сопротивление тела, она давно уже научилась.
      Здесь - сопротивляется дух. Не сознание. Что-то глубже и серьезнее, чем она не может управлять. Не умеет. И никогда, Ивик понимала - никогда не научится.
      Конечно, все как-то учатся. Говорят. У всех получается. Но ей же всегда не везет. У нее - всегда так.
      Она особенно не хвасталась тем, что побывала в бою - хотя это пока удалось немногим из сена. Наверное, все подумали, что из скромности. Росси, возможно, и правда не видела ничего. Таль, наверное, видел, но ничего не сказал. Может, что-нибудь подумал… но вряд ли пойдет рассказывать, какая она неумеха.
      Господи, и она еще возмущалась по поводу политики… ей еще Дейтрос не нравился… да как она вообще может думать о таких вещах? Она, ничтожество…
      И что теперь будет?
      Если бы можно было просто выйти, и раз уж она не может убивать - просто умереть. В следующий раз. Но Ивик подозревала, что из этого не выйдет ничего. Рефлекторно она начнет защищаться. Строить щиты. Она же трусиха. Она не позволит себя убить. Когда дарайцы по ней начали палить, у нее тут же сработал рефлекс. И вряд ли в бою она сможет заставить себя не защищаться… Это сильнее ее.
      Значит, это кончится тем, что она опозорит себя перед всеми. Все поймут, что она не может… что она просто никчемность. А что она вообще может? Вот вернется она на гражданку - и что? Кем она там будет? Ну то есть где-нибудь, конечно, будет работать, но ведь плохо. Ведь единственное, что она по-настоящему любит и умеет - это образы создавать. Такие люди нужны только здесь. А здесь - у нее не хватает смелости и воли.
      Все, все могут… хиляк Чен. Дана - хрупкая, изящная Дана. Очкарик Клайд. Все они могут, у всех хватит сил и умения. Ведь обычно так и бывает. И только она, Ивик…
      Ивик зарыдала беззвучно, в подушку.
      Может, сказать заранее? Подойти к Меро и сказать: хета, я не могу… я не умею. Ивик представила эту картину, и ей стало совсем плохо. Меро добрая. Она поймет. Но что она скажет на это? Нет, об этом и думать нечего.
 
      Ивик было плохо.
      Она училась, тренировалась. Ходила в патрули. Дана и Ашен замечали несколько раз ее дурное настроение, но Ивик отговаривалась школьными проблемами. Она с некоторой надеждой ждала следующего случая - а вдруг получится? И тут же понимала - что нет, не получится.
      Слишком хорошо она знала себя. Свою трусость, слабоволие. Мягкотелость. Ничего у нее не выйдет. Она не могла преодолеть себя - никогда не могла. Есть нечто внутри, что сильнее ее. Она по сути всегда плыла по воле того, что внутри. Единственное, что могло преодолеть это течение - это кто-нибудь внешний, кто приказывал ей, заставлял ее что-то делать. Своей воли у нее не было никогда.
      Ну была - но очень слабенькая.
      Чем больше Ивик думала обо всем этом, тем яснее вставали перед ней силуэты дарайцев, и тем очевиднее ей было - она не сможет в них стрелять. Она не сможет убить.
      Просто физически не сможет. Вот живой человек - руки, ноги, глаза. И сделать так, чтобы он перестал жить? Никакие соображения, ни гибель Дейтроса, ни что иное не заставит ее это сделать.
      Она все хотела поговорить об этом с Росси - та ведь уже опытная квисса, ей шестнадцать лет, но она не преподаватель, и не примет сразу мер, чтобы Ивик выгнали из квенсена. Но и с Росси говорить было страшно. Ну как сказать об этом? Прямо в Медиане, чтобы Росси уже точно знала - случись что, и напарница ее даже прикрыть не сможет. Хотя и молчать об этом было трусливо. И за это Ивик тоже презирала себя. Но не могла сказать - просто физически не могла.
 
      Весна уже заканчивалась, близились экзамены за второй курс. Девочки, как и многие квиссаны, облюбовали для занятий один из уголков в саду. За пределы квенсена выходить нельзя, но огромный огород и сад были в ограде, все сплошь яблони, груши, сливы, массонги - летом и осенью изобилие собственных фруктов, зимой варенье.
      Часы самоподготовки теперь были свободными, без присмотра, в комнате сидеть не обязательно. Подруги зубрили Основы Теологии, забравшись на большую раскидистую яблоню. Белый цвет уже облетел, листочки были нежные, яркие, еще не крупные. Ивик иногда, украдкой протянув руку, гладила эти листочки. Словно мысленно разговаривала с яблоней. Все это, конечно, отвлекало от теологии. Но зато отвлекало и от собственных постоянных мрачных мыслей.
      — Ну-ка, девки, проверьте меня, - Ашен сверху подала тетрадь. Дана перехватила ее и раскрыла.
      — Значит, это… учение Ария. Арий ввел идею посредника между человеком и Богом. Христос является, по его мнению, не Богом, а таким посредником. Арий писал, как передал Афанасий Великий, что Бог сотворил первоначально единственно Единственного, Единого и назвал его Сыном и Логосом, дабы Тот стал Посредником; таким образом, все остальное создавалось уже через Него. Согласно же христианским православным представлениям Бог-Творец творит мир по свободной воле и прямо придает смысл всем и каждому, не нуждаясь в посредниках…
      Ивик на какое-то время перестала слышать. Очнулась оттого, что Дана толкнула ее в плечо.
      — Ты что, спишь? Передай.
      — Кажется, да, - виновато сказала Ивик.
      — Какая тягомотина, - с чувством произнесла Дана, - нич-че не понимаю, если честно!
      — Я маленько понимаю, - сказала Ивик, - но сложно…
      — Что делать, учить-то надо, - Ашен спустилась к ним, - там ветка такая тонкая, боюсь, сломается. Пустите к себе?
      Они потеснились, Ашен уселась в развилку у самого ствола. Ее ноги доставали до белого "чулка", словно надетого на ствол - дерево было снизу обработано известью. Они с Даной тут же бодро продолжили зубрежку. Ашен всегда была бодрой и энергичной, и у Даны настроение приподнятое. Дане позавчера тоже довелось поучаствовать в бою. Только у нее все получилось хорошо… она уже два дня ходила как цветущая вишня. И куда делись все диссидентские настроения, вся ненависть к Дейтросу, скорбь по отцу и нежелание становиться убийцей? Теперь она только радовалась, что у нее все получается, что она такая хорошая гэйна… ну да, у нее же талант. Высокий коэффициент сродства.
      Кажется, я завидую, мрачно подумала Ивик. Дошла. Докатилась до ручки. Завидую собственной подруге… Но что делать? Пусть бы у меня получалось хуже, я бы не расстроилась. Но ведь у меня - вообще никак! Зачем меня взяли в квенсен?
      Неужели они не понимают таких вещей? Мало таланта. Нужна еще и воля. Способность причинить вред другому человеку. Могли бы уж сразу это проверять как-то…
      А интересно, бывают еще такие случаи, как у нее? Что из квенсена выгоняют тех, кто не справился… не смог. Наверное, если и бывают, то очень редко. Ивик никогда о таком не слышала.
      — Ивик! Ну ты сегодня точно спишь!
      — А? - она мрачно посмотрела на Ашен.
      — Ты чего такая вся пасмурная?
      — Ничего, - сказала Ивик. На днях она решила - не надо ни с кем советоваться. Лучше пойти к Меро и все объяснить. Или даже к самому Кершу. Он поймет. Ее просто тихонько отправят домой, и все…
      — Нет, правда, - настаивала Ашен, - я же вижу! Уже давно ведь. Устала, что ли?
      — Да нет, - неожиданно для себя сказала Ивик, - просто у меня ничего не получается. В Медиане. В бою. Я не могу…
      И заплакала. Подруги пораженно смотрели на нее.
      — Да ты что, Ивик? - Дана придвинулась ближе, - все получится! Это тогда что ли не получилось?
      Ивик кивнула сквозь слезы.
      — Убить… не могу. Никак… Меня выгонят, наверное.
      — Тьфу ты, какие глупости! - вздохнула Ашен, - я думала, у тебя что серьезное…
      — А ты думаешь, это не серьезно, да? Если я стреляю, а результата… вообще никакого. Ничего. Мое оружие… оно бесполезно. Вообще.
      — Да это на каждом шагу бывает, - сказала Ашен, - не у всех сразу получается. И что ты из всего трагедию делаешь?
      — Ну да… вон у Даны же получилось.
      — Ну и что, - сказала Дана, - и у тебя получится.
      — А я вообще в бою еще не была, - вздохнула Ашен. Похоже, ее это расстраивало. Ивик открыла рот и хотела сказать, что уж если Ашен окажется в бою, то с ней точно не будет такого конфуза, у нее-то все выйдет хорошо… Но слова застряли в горле - сзади оглушительно завыла сирена.
 
      За эти два года квиссаны уже привыкли к таким звукам. Изредка устраивали тревоги учебные, там звук сирены был другим. Это была боевая тревога. Только младшие квиссаны на этот сигнал не должны реагировать - единственное, если они находились вне зданий, надо было пойти в учебный корпус, наиболее укрепленный. Оттуда можно было смотреть, как выскакивают во двор и строятся старшие сены…
      Теперь уже им предстояло бежать за автоматами и бронежилетами, а потом строиться. 24-й сен второго курса, иль Кон, строился в передней линии, у самой ограды, куда уже подали задом первый грузовик - на место прорыва им предстояло ехать. Старшие уже лезли в кузов. Руки у многих второкурсников подрагивали, нервно сжимали рукоятки шлингов на поясе, даже по команде "смирно", сцепив руки впереди и чуть расставив ноги, многие стояли с трудом.
      — …потом около трехсот метров - марш-бросок до места прорыва, - говорила между тем Меро иль Лав, оглядывая своих квиссанов, - действуем по обстановке. Вольно!
      Откинутый бортик машины. Руки соскальзывают. Тянутся. Мелькает - серая пятнистая форма. Автоматы, шлинги. Бледные возбужденные лица. Грузовик трогается. Трясет по кочкам. Кажется, так можно ехать до бесконечности. И лучше бы совсем никогда не приезжать. И сейчас еще хорошо, и совсем не страшно. Даже очень хорошо. Немножко потряхивает, кто-то там бубнит, разговаривает - кажется, Скеро с компанией, она ж не может помолчать хотя бы немного. Но это даже не мешает. Главное - можно сидеть спокойно и ничего не делать, никуда не бежать, и ничего страшного здесь нет… до страшного еще очень далеко. Очень. Оно никогда не наступит.
      Остановка.
      Спрыгнуть на землю. Бежать. Триста метров, здесь уже не может проехать грузовик, но есть тропинка, узкая, протоптанная среди высокой мокрой травы. Утром был дождь. Бежать надо чуть в гору, ноги проскальзывают - не дай Бог еще упасть, впереди чуть подпрыгивает "Клосс" на спине Клайда, Ивик оказалась вслед за ним, а собственный автомат тянет плечи, но это уже привычно, это всегда так. Временами приходится продираться сквозь влажные стебли, все лицо уже мокрое, а вытереть нечем. Когда же это кончится наконец? Когда? Как же я не люблю все эти кроссы… И спереди - оглушительный сухой треск, грохот, свист и вой.
      Дарайцы прорвались на Твердь. В Медиане их еще можно остановить, на Тверди, здесь - гораздо труднее. И там уже гэйн-вэлар, они уже ведут бой. По сути, главное, что должны сделать гэйны - это поставить триангуляр, три маленьких прибора, чтобы перенести весь участок боя в Медиану. Но этим занимаются сейчас другие сены, а 24й - во второй линии. Не дать дарайцам прорваться к Лансу - мы ведь уже почти на полпути к поселку. Но может быть, подумала Ивик, мы с ними и не столкнемся. В первой линии - гэйн-вэлар, взрослые, они умеют воевать на Тверди. И старшие квиссаны. До нас не дойдет… наверное… не так уж и страшно, подумала она.
      — Сен! Рассредоточиться! Залечь цепью!
      Местность здесь полуоткрытая - бугорки, ямы, кустарники. Залечь цепью. Клайд упал впереди, метрах в пяти от Ивик. Она осмотрелась, увидела камень. Не то, чтобы очень большой, но прикроет. Залегла за камень, одновременно снимая автомат, передергивая затвор, ставя на предохранитель. Слева от нее, слишком близко, метрах в трех из ямки торчала голова Венни. Раздался грохот, сразу заглушивший разрывы и почти непрестанную стрельбу впереди - над головой пошли вертолеты. Слава Богу, подумала Ивик. Ей даже стало на миг немножко жаль дарайцев. Через Медиану не пронесешь реальную технику, только то, что на себе. Правда, у них есть переносные ЗРК, но все равно - против вертолетов… Зачем же они лезут к нам, подумала Ивик. Зачем? Кто просит?
      Надо только дождаться, пока установят триангуляр, а это не так быстро… Ивик сглотнула. Уши хронически закладывало - грохот впереди стоял такой, что ничего больше не слышно. Постоянный фон стрельбы, частые глухие разрывы, оглушительный свист и вой, грохот, неразличимая какофония, до боли в барабанных перепонках, до саднящего давления в груди. Господи, помилуй, начала Ивик молиться. Господи, помилуй! Она все повторяла это, и так было легче. И вдруг, перекрывая грохот - пронзительный крик Меро.
      — 24й сен, прямо, десять, по атакующим огонь!
      Машинально Ивик установила прицел, хотя в голове еще билось - по каким атакующим? - никакого врага она не видела, и уже прижав автомат, изготовившись к стрельбе, она увидела, как впереди земля вспучилась и взлетела фонтаном, и загремело… совсем рядом. Ивик переждала, пока земля осядет. Выпустила очередь - не зная, куда. В кого. Так никого и не видно. Нет… мелькнула впереди чья-то фигура, мелькнула, и тут же слилась с местностью. Ивик прицелилась и пальнула туда, где по ее предположениям должен был находиться дараец. Наверное. Земля осела, теперь перед Ивик, в нескольких метрах впереди зияла воронка. Ивик подумала, что если переползти вперед и укрыться там, в воронке, то видно будет лучше. И тотчас исполнила свое намерение, быстро поползла, придерживая автомат, и доползла благополучно, свалилась в воронку и снова стала готовиться к стрельбе. Вокруг свистело - уже рядом, прямо над головой, и хотелось лежать, вообще не поднимая голову, и наверное, это было бы правильно, но так невозможно стрелять. Ивик чуть-чуть подняла голову и стала целиться. Самое худшее, что и не видно ничего впереди. Совсем ничего. Откуда стреляют-то? Снова шарахнуло чуть впереди и слева, и на Ивик посыпался сверху град камней, кусков земли, пыли, девочка вжалась в почву, камни больно забарабанили по спине, по затылку. И ничего сделать нельзя… Господи, помилуй! Ивик наконец вдохнула остатки пыли. Чуть приподняла голову. Выпустила несколько очередей вперед - все равно ничего не видно. Слева и впереди образовалась еще одна воронка. Яма. Видно, не ей одной пришло в голову двигаться вперед - сразу двое квиссанов свалились в новообразованную воронку, приладились и стали вести оттуда огонь. Краем глаза Ивик успела заметить, что это Венни и Чен. Господи, и ведь это всего-лишь навсего небольшая перестрелка, подумала она… Да, судя по тому, что изучали на тактике. Не более, чем… Впереди снова вспучилась земля, раздался грохот, Ивик прижалась, молясь про себя.
      Когда она подняла голову, впереди было чисто.
      Соседняя воронка сильно увеличилась и состояла теперь из двух выбитых кратеров, наползающих друг на друга. В заднем из них - в старой воронке шевелилась Венни. Чена нигде видно не было. Потом Ивик увидела на земле впереди, прямо перед собой, ногу. Просто отдельную ногу, из оторванного бедра быстро вытекала темная кровь, и она пахла - так воняла, что у Ивик потемнело в глазах, и голова закружилась. Потом Ивик увидела тело, оно лежало дальше, за воронкой, она не разглядела, целое или нет, но голова - с мягкими вихрастыми волосами - была какая-то очень страшная, то ли размозженная, то ли… Ивик не стала разглядывать. Понятно было, что это Чен. Ивик сразу подумала, что с Венни - скорее всего, она ранена, надо пойти и посмотреть, но тут впереди она наконец увидела дарайцев.
      Они, как видно, решили, что этот участок свободен, что здесь никого нет, и можно атаковать - и побежали, полусогнувшись, прямо на Ивик.
      Темный ужас, оцепенение, совершенное, полное непонимание окружающего наконец пропали, перелившись в одно ясное, страшное чувство, и оно выражалось одним только словом: дорши.
      Это были дорши. Они убили Чена. И бежали теперь на нее - чтобы и ее тоже убить. Ивик стиснула зубы, прицелилась под верхнюю треть туловища и дала очередь. Дорши впереди мгновенно залегли, и она так и не поняла, попала в кого-то или нет. Надо было ползти и смотреть, что с Венни, но Ивик не могла двинуться - ей надо было держать доршей под прицелом. Она чуть приподнялась, но пули тут же засвистели вокруг, Ивик снова нырнула в воронку. И раздался откуда-то издалека крик.
      — Эшеро Медиана!
      Ивик закрыла глаза, ощутила Переход. И поднимаясь на ноги - здесь уже не надо прятаться от пуль, переводя автомат в походное положение, быстро оценила обстановку. Все вокруг резко изменилось.
      Не было больше воронок, полуоткрытой местности, горящей рощи впереди, и грохота тоже не было. Серая голая равнина, и впереди - дарайцы, кажется, до самого горизонта, мамочка, как же их много! И квиссаны… Рядом с Ивик какой-то гэйн-вэлар - санитар с маленькими чашами на погонах возился с Венни, лежащей на земле, мелькали белые бинты, обнаженное бледное плечо в кровяных разводах. Затем он исчез вместе с раненой - перешел на Твердь, Ивик успела это отметить мельком.
      Один из отрядов вангалов стоял прямо напротив их сена, и атака уже началась, дорши быстро приходили в себя, а неопытные еще второкурсники не сразу начали действовать. Ивик все еще чувствовала темное и страшное внутри - там, впереди, дорши. Они только что убили Чена. Ужас, тоска и гнев - только они не уничтожали, они превращались - внутри - в ярость. Ивик неторопливо выпрямилась. Созданный ею щит уже действовал. Со стороны доршей летели стрелы, красивые, неоново-синие, и гасли на грани невидимого щита. Ивик подняла руки, ладонями вверх, задумалась на полсекунды - и из ее ладоней в небо забил фонтан ослепительных алых искр.
      Это было красиво. Это было невообразимо красиво - дождь из сверкающих алых продолговатых капелек. Сталкиваясь в воздухе с дарайскими стрелами искры гасли, растворяя их, а падая вниз, на головы и плечи дарайцев, коснувшись живого тела, они взрывались. Взрывы были небольшими - но их хватало, чтобы разнести в клочья голову или вырвать кусок плоти. Ивик не видела подробностей, дорши стояли слишком далеко, на таком расстоянии видно было лишь, что там, где падает алый дождь, сминаются ряды, словно провал возникает. Ивик спохватилась и краем глаза взглянула на соседей - как же совместные действия и все такое… Справа от нее снова был Клайд, в руках у него - огромная, но похоже, легкая серебристая пушка, похожая на гранатомет, и из этой пушки Клайд непрерывно стрелял сгустками серебряного огня. Ладно… А слева стоял Верт, и он - с радостью заметила Ивик - копировал ее алый дождь. Давай, с ожесточением подумала она. Мы их раздавим! Она не замечала, что говорит это мысленно - Верту, которого давно на дух не выносила. Но Верт в Медиане не лучше, чем она. Четыре потока алого дождя струились из их ладоней, и вот уже кто-то там еще дальше в цепи, скопировал эти потоки, и потом Меро крикнула:
      — Сен, в атаку, за мной!
      И цепь стала медленно двигаться на доршей, сминая их ряды, заставляя уходить дальше вглубь, в Медиану, в те места, откуда возможен выход в Дарайю.
 
      Чен лежал третьим слева. Что-то завернутое в плотный полиэтилен, и сверху - алое, как кровь, флаг. И дальше - длинный ряд таких же пакетов, и флаги. Квенсен потерял в этом прорыве 35 человек, и еще полсотни раненых. Отец Райн читал молитвы, а Ивик не слышала почти ничего. Она плакала. Даже не думала сначала, что будет плакать. Но перед глазами все стоял маленький вихрастый мальчишка, и как они шли вдвоем по дороге, и он рассказывал ей про детский лагерь, и как вылечился от астмы. Это было невозможно, несправедливо. Он не мог умереть! Но его не было здесь, а завернутые в непрозрачную пленку подобранные где-то куски его тела - не были Ченом. Его не будет больше никогда. Никогда. Ивик плакала, и слезы было нельзя вытереть, потому что стояли в строю, но и перестать плакать она не могла тоже.
      Это недолго продолжалось - молитвы, траурная музыка оркестра, короткая речь директора - иль Рой выглядел совершенно больным, Ивик казалось, что у него и голос полностью изменился. И говорил он тихо, не так, как всегда. Потом тела погибших погрузили в машину, а квиссанов распустили.
      — Идемте все в тренту к мальчишкам, - сказала Скеро. И все двинулись за ней. Ивик, Дана - с бледными заплаканными лицами - пошли тоже. Дверь спальни закрыли, по рукам пошли пустые стаканы. Кто-то достал большую двухлитровку, и Скеро стала разливать по стаканам сорокаградусную шеманку.
      — Давай, давай, - бормотала она. Ивик тоже подставила стакан, и Скеро налила ей половину. Потом она встала.
      — Давайте, ребята, - сказала она, - за Чена.
      И опрокинула в себя стакан.
      Ивик до сих пор пробовала шеманку лишь однажды, в прошлом году, и тогда решила, что ни за что не станет такое пить. Да, все пьют, но она не будет. Теперь же она выдохнула и стала быстро, большими глотками хлебать настойку как лекарство. Это оказалось совсем не противно. Даже вкусно. Да, шеманка немилосердно обжигала рот и глотку, горячей волной скатывалась в желудок, но сейчас это было самое то, сейчас только это и нужно было. И в голове сразу легко и горько зашумело. Ивик почувствовала, что может не плакать. Что может думать о случившемся почти без отчаяния.
      — Меро сказала, такого прорыва давно не было, - заговорил Марро, - года два или три как.
      Ашен села рядом с Ивик, обняла ее за плечи. Многие сидели вот так, обнявшись.
      — У Дэйма и Рейна в сене убили девчонку, - сказала Ашен тихонько.
      — Видно, готовились они всерьез, - с ожесточением сказала Скеро, - а мы ж их остановили!
      — И правда, одни только квиссаны ведь были, - подтвердил Дирза, - ну еще гэйн-вэлар…
      — Без вертолетов мы бы не продержались, - заметил Клайд.
      — Да, гэйн-вэлар молодцы, но остановили их мы. Мы их отбросили, не так разве? - возразил Верт. Он сидел прямо напротив Ивик, и вдруг их взгляды встретились. Ивик показалось, что Верт чуть-чуть кивнул ей. Как будто с благодарностью. Ведь это ее оружие он копировал в Медиане. Странно, сейчас она совсем не чувствовала враждебности к нему. И обиды исчезли. И на Скеро - на Скеро она тоже совсем не злилась. И похоже, что и Скеро относилась к ней хорошо.
      — Это наша задача, - сказала Ашен, - мы и должны их отбрасывать. Мы гэйны.
      Все замолкли ненадолго. Наверное, подумала Ивик, положено говорить сейчас о Чене. Какой он был. Как жил. О чем мечтал. Хотя бы - как погиб, она одна это видела, видела еще и Венни, но Венни лежала в Лансе в госпитале, ее здорово покалечило. Наверное, положено, но она не чувствовала в себе сил говорить о нем. И никто сейчас не мог о нем говорить. Может быть, потом… когда перестанет быть так больно. А то ведь сейчас кажется, что он прямо тут сидит, и говорить о нем как-то даже неловко…
      — Давайте еще выпьем? - Марро достал откуда-то новую бутыль, - у меня тут еще есть.

Умеющие творить.

 
И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим
Кто живет по законам другим,
И кому умирать молодым.
Он не помнит слова да и слова нет,
Он не помнит ни чинов, ни имен
И способен дотянуться до звезд
Не считая, что это сон
И упасть опаленным звездой по имени Солнце
(В. Цой)
 
      Компания собралась во дворе у Мары - Шагин жил тут же рядом, и потом, отсюда было рукой подать до реки, и конечно же, сразу пошли купаться.
      Шан здесь выглядел совсем иначе, чем вверху по течению, где располагался их родной тоорсен. Река текла по-прежнему стремительно, закипая бурунами вокруг могучих камней. Но здесь поток был шире, вода теплее, а пологий бережок покрыт мелкой галькой. Почему мы раньше не ходили сюда, размышляла Ивик. Ведь никогда же не ходили. А здесь так здорово! Она блаженно растянулась на полотенце, расстеленном прямо на камешках.
      Купальник у нее был плотно закрытый, с широкими лямками на плечах.
      Но плечи и руки были совсем не такие, как у девчонок. Словно из перевитых жил. Ивик предпочитала не думать об этом. Какая разница, как она выглядит? Лучше просто лежать и смотреть на солнышко, что пробивается вверху сквозь плотную и густую листву. Слушать шум реки. Тихий, словно шелестящий голос Мары.
      — Представляете? И он тогда говорит…
      — А ты что? - перебила ее Диссе.
      — А что я? Я говорю - ну пошли, погуляем.
      Ивик поймала себя на том, что совсем не слушает. Тен присел рядом с ней.
      — Давно не виделись, - сказал он. Ивик почувствовала себя неловко. Вообще с кем в компании, кроме Диссе, она чувствовала себя хорошо? Когда Диссе рядом - вроде все свои. А так… особенно мальчишки ее смущали.
      — Угу, давно, - Ивик приоткрыла глаз, - расскажи хоть, как там у вас в школе.
      — Сейчас уже попривыкли, вначале было тяжело, - сказал Тен.
      — У нас тоже.
      Она села - лежа разговаривать было неудобно. ЕЙ вдруг пришло в голову, что с Теном-то как раз можно поговорить. Он поймет. Он ведь гэйн-вэлар. Будущий. Они начинают участвовать в боевых действиях только после выпуска.
      — Я уже сдал вождение, - похвастался Тен, - водитель бронетранспортера.
      — Это хорошо, - заметила Ивик, - у нас одни грузовики…
      — Это временно, - солидно сказал Тен, - еще обеспеченность техникой невысокая, конечно.
      — А сколько людей входит в такой… бронетранспортер? - спросила Ивик. Тен нахмурился.
      — Ты прям как на занятиях… это от типа зависит. Они же разные есть. Да какая разница?
      — Разница очень большая, - сказала Ивик. Подумала, о чем бы еще можно было Тена спросить. И почему с мальчишками так трудно разговаривать? - А девчонки у вас есть?
      — Не-а. В пехотной школе, это недалеко от нас, есть немного девчонок. И у гэйнов, конечно… А у нас, знаешь, девочкам сложно. Техника… вы бы не потянули.
      — Пошли купаться! - крикнула Диссе и первая вбежала в реку, подняв тучи брызг, сразу же, сложив над головой руки, решительно нырнула в темную полупрозрачную глубь.
      После купания отправили мальчишек наверх, на Базу - там давали сегодня пряники. И талоны у Мары были. Девочки пристроились рядышком, на полотенцах. Ивик легла на живот и задумчиво строила узоры, выискивая белые камешки и выстраивая их на фоне серых. И удивительно было, какие эти камешки гладкие, со всех сторон обточенные, словно кладка неведомых птиц.
      Диссе, протянув красивые стройные ноги на солнце - для загара - рассказывала о своей личной жизни. У всех личная жизнь уже началась. Как у Ашен. Только на Ивик, как обычно, никто из парней не обращал внимания, ей и рассказать-то о себе нечего.
      — Вот, представляете? Мы танцевали, танцевали, а потом пошли гулять. Ночью. Ну там, целовались… Вроде, думаю, парень ничего. Встречались мы с ним месяца два. Он стихи мне читал… цветы дарил. Говорил - ты мой идеал. Но потом что-то я на него смотрю… какой-то он скучный. Все одно и то же повторяет из раза в раз. Как будто ритуал… Нет, думаю…
      — Ну и правильно, - сказала Мара, - еще успеешь себе найти кого-нибудь.
      — Да конечно, успею. Хотя думать об этом надо. Все-таки замужество, семья - это половина жизни, и надо организовать ее как следует…
      — А на меня никто внимания не обращает, - сказала Ивик. Диссе посмотрела на нее с сочувствием.
      — Понимаешь, Ивик, в тебе очень мало женственного… а теперь ты еще квисса.
      — Но у нас девчонки знаешь какие есть… это же я только такая. А так… все мои подруги уже влюблены…- Ивик вспомнила, что Ашен собиралась осенью отметить помолвку с Рейном.
      — Ты совсем не умеешь кокетничать, - продолжала Диссе, - играть… понимаешь? Женщина должна быть немножко загадочной.
      — Да я некрасивая просто, - вздохнула Ивик.
      — Неправда! Ты нормальная. Может быть, не красавица, но знаешь, и куда хуже тебя замуж выходят…
      Налетел очередной порыв ветра.
      — Что-то холодает, - Диссе потерла ногу, покрывшуюся гусиной кожей, - Я, пожалуй, оденусь.
      — Я тоже, - подхватила Мара. Девочки быстро натянули платья. Ивик надела свое - темно-синее, легкое - прямо поверх купальника. Она все никак не могла привыкнуть к платью. Его было так приятно носить! Почему Диссе говорит, что она совсем не женственная? Хотя, конечно, со стороны лучше видно… Ивик вдруг стало обидно.
      — У меня был, между прочим, мальчик, - сказала она, - он был в меня влюблен.
      — Ну вот как хорошо! С вашего курса?
      — Да. Из нашего сена. Мы дружили… - Ивик вдруг осеклась. Она хотела соврать про Чена. Как он разговаривал с ней тогда, в походе. Хотя по правде сказать, не то, что влюбленности, но даже дружбы никакой с ним не было. Ну поговорили тогда. Ну так, на уроках общались. Но соврать-то можно?
      Боже, какая же она дура… в горле вдруг защипало. Ивик бросилась к реке. Присела, сделала вид, будто ищет что-то у берега.
      — Ну расскажи, расскажи, - не отставала Диссе. Ивик глухо ответила.
      — Да нечего рассказывать. Ничего не было. Потом его перевели.
      — Эй, девчонки! Кому пряников? Налетай!
      Шагин свалился сверху, прямо с обрыва. В руках он держал большой пакет.
      Ивик грызла пряник, прислушивалась к болтовне ребят и думала, почему не может сказать ничего. Ведь ничего рассказать невозможно! Она и раньше-то чувствовала себя чужой, а теперь и вовсе. Куда ни ткни, о чем ни вспомни - обязательно всплывут такие вещи, которые рассказывать нельзя. Никому. Ни ребятам, ни дома. Потому что либо захочется сразу реветь, как с Ченом. Либо просто это такое, что не укладывается в голове у нормального человека. После чего, казалось Ивик, на нее уже не смогут смотреть как на нормальную. Но ведь я же люблю их, подумала она. Они же хорошие. Только рассказывать это все - нельзя, потому что… ну слишком уж несовместимо все это, вся наша жизнь - с вот этой обычной человеческой жизнью.
      — У нас два раза в неделю стрельбы, - рассказывал Тен, - ездим на полигон. Я ни разу меньше, чем на 20 баллов, не выбивал. Это очень хороший показатель… Ивик, а вы стреляете тоже?
      Она вздрогнула.
      — Ага.
      Сверху вдруг послышался шум. С осыпи покатилась галька. По боковой тропинке к ним спускались какие-то парни - постарше, взрослые.
      — Ой, - Мара вцепилась длинными цепкими пальцами в рукав Тена, - это наши, они тут весь район контролируют.
      — Что значит контролируют? - спросил Тен. Вся компания уже вскочила на ноги. Пришельцы - их было трое, и уже не подростки, взрослые парни лет по 20, и не хилые на вид - спустились на пляж. Один из них стоял чуть впереди - с бритой почти налысо головой, с длинной железной цепочкой, намотанной на кулак, а свободным концом цепи болтал в воздухе.
      Двое других не так колоритно выглядели. Все трое были одеты в майки, похожие ни нижнее белье, но совершенно черные, обнажающие красивые мощные бицепсы. Как вангалы, с отвращением подумала Ивик. В последние полгода они регулярно тренировались с гэйн-вэлар, учились справляться со взрослыми мужчинами. Лысый медленно, почему-то писклявым голосом произнес.
      — Детки, вам кто разрешил здесь купаться?
      — А что, кто-то запрещал? - неожиданно для себя сказала Ивик. Тен вдруг схватил ее за руку.
      — Мы сейчас уйдем, - сказал он. Ивик высвободила руку.
      — К твоему сведению, крошка, это наше место, - сообщил лысый, - и вы, конечно, уйдете. Но сначала вы извинитесь за то, что сюда пришли.
      Он взмахнул рукой так, что цепь просвистела у самого лица Тена, стоящего впереди.
      — Вы это место купили? - спросила Ивик. Лысый с удивлением взглянул на нее.
      — Ты что-то сказала, тля? Кстати, я не слышу извинений.
      — Извините, - поспешно сказал Тен.
      Какая же мразь, подумала Ивик, чувствуя, как копится внутри ярость. И вдруг сама испугалась - до чего она может дойти?
      Ведь это не вангалы. Не дорши. Это мразь, конечно, но своя родная мразь. Дейтрины.
      — Хорошо, твое извинение принято, ты свободен, - согласился лысый, - теперь остальные. В первую очередь эта сука.
      Он шагнул и попытался схватить Ивик за руку. Та молниеносно ударила нападающего в кадык, тут же отскочила, перемещаясь по дуге влево и широким взглядом контролируя положение противника. Лысый захрипел, хватаясь руками за горло. Тогда оба его приятеля бросились вперед. Один из них схватил Диссе, которая тут же оглушительно завизжала, и это был правильный ход - черномаечник растерялся и выпустил девушку, тотчас к нему подскочил Тен. Видно, в школе гэйн-вэлар учили хуже, чем в квенсене, Тен бросился было на парня, но тот ударил первым, и Тен согнулся, хрипя и держась за живот.
      Второй парень тем временем кинулся на Ивик. Девчонка была ниже других ростом, и выглядела как-то слабее. Поэтому было очень странно, когда она снова легко ушла от захвата и сама вцепилась рукой в запястье противника. Потом она сделала странную вещь - рванула парня на себя и второй рукой уцепилась за брючный ремень лысого, который только что пришел в себя и ревел что-то нецензурное. После этого Ивик и двое агрессоров исчезли.
      Третий непонимающим взглядом смотрел на то место, где только что были его друзья. Потом, словно сообразив что-то, не сказав ни слова, быстро зашагал по склону вверх.
 
      У Ивик не было тримера, который позволил бы перенести клочок реальности в Медиану. Но как известно, в Медиану можно перевести человека, если держать его хотя бы за одежду. Оказавшись в привычном сером пространстве, Ивик почувствовала себя уверенно. Легко.
      Лысый еще не понял, в какую попал ситуацию. Он заревел и бросился на Ивик. Та легко отпрыгнула в сторону и подняла ладони.
      Нет, убивать ей и в голову не приходило.
      Сильный ветер сорвался с пальцев. Ивик физически ощущала, как ветер несется сквозь нее, развивая скорость. Ураган… он сбил с ног лысого и второго парня, не в силах сопротивляться ветру, они беспомощно катились по серой почве Медианы. Ивик вдруг улыбнулась, придумав месть.
      Ветер словно обрел осязаемость. Воздух заискрился вокруг жертв. И одежда на них стала быстро расползаться под действием только что придуманного Ивик газа, безвредного для живого тела, но губительного для волокон ткани. Минута - и оба агрессора оказались совершенно голыми.
      — Я все понял, простите! - закричал лысый. Руками он судорожно прикрывал свое хозяйство, - простите, мы не будем больше, а-а!
      Ивик опустила руки.
      — Встаньте и идите сюда, - сказала она.
      Надо вывести их из Медианы. Это, конечно, каждый в состоянии сделать, даже если он в Медиане в первый раз. Но оставить их здесь Ивик не могла. Они могут запаниковать, побежать куда-нибудь… А из другого участка Медианы обратно в Шим-Варт уже ведь не попадешь.
      Оба агрессора медленно подошли к Ивик. Девочка подняла руки.
      — Мы больше не будем, - поспешно сказал товарищ лысого.
      — Не бойтесь, - сказала Ивик, - я просто верну вас назад.
      Она взяла каждого из парней за локоть. И совершила обратный переход. По "горячему следу" - там, где ты только что выходил, можно и войти, Врата не нужны.
      Диссе, Мара, Тен, Шагин - все они молча смотрели на нее. Лысый хулиган представлял из себя жалкое зрелище - совершенно голый, тщетно пытающийся прикрыться, с окровавленной губой и разбитым носом. Второй выглядел не намного лучше.
      — Туда, пожалуйста, - Ивик указала на склон. Парни послушно двинулись наверх. Ивик повернулась к своим.
      — Ну ты даешь, - выдохнула Диссе. Подошла к Ивик, - ничего себе! Ты их в Медиану забрала?
      — Ну а куда ж еще? Не в Дарайю же.
      — Здорово ты ему вмазала, - признал Тен. Ивик кивнула.
      — Вангалы хуже, - сказала она коротко. Тен внимательно посмотрел на нее. Ивик поймала его взгляд и едва заметно кивнула снова.
      — Вот это да! - сказала Диссе, - да ты же просто страшный человек!
      — Ничего, - сказала Ивик, - так им и надо. Драли их мало в детстве. Теперь запомнят.
      — Ну ты молодец, - искренне сказала Мара. Ивик вдруг стало очень неприятно - просто оттого, что все смотрели на нее.
      А она не любила, когда на нее смотрели.
      — Пошли ребята, а? - предложила она. Компания стала подниматься наверх по склону. Загалдели и заговорили уже о чем-то другом…
      Ивик же чувствовала себя так, словно внутри долго терли наждаком. Ее тошнило. Было противно и мерзко. Хотя она сделала все правильно, она не позволила сволочам унижать друзей, и дала им урок, который, может быть, эти парни надолго запомнят.
      Все правильно? Да, ответила себе Ивик.
      И уже говорят о чем-то другом. Уже не помнят. Но ты же и не хотела, чтобы о тебе говорили? Нет. Просто мне хотелось бы сейчас говорить с ними. Чувствовать себя - с ними. Быть своей. Но как я могу быть своей хоть где-нибудь? Я - страшный человек…
      Все правильно. Только кто бы знал, чего она стоит, такая правильность…
 
      Осенью, в квенсене Ивик почувствовала себя гораздо лучше. Не то, чтобы совсем уж своей, не идеально, но это было не сравнить с тем, что было раньше - и с тем, что она испытывала дома. Занятия превратились в рутину. Ивик удивлялась - как это на первом курсе все казалось таким тяжелым. Оказывается, и время можно найти. И тяжелого почти ничего нет, ну разве что иль Нуш, которая продолжала требовать от квиссанов высокой духовности, и для которой приходилось учить зубодробительные лекции наизусть. По сравнению с патрулями, где нет-нет, да и случаолсь столкнуться с доршами, все это было, в сущности, ерундой. Но и редкие бои были теперь не такими уж страшными. Прорывы, такие, как весной - это редкость. В основном отлавливали иногда группы лазутчиков, беда лишь в том, что те стремились как можно быстрее перейти на Твердь, а на земле воевать было нелегко, это не Медиана, где квиссаны чувствовали себя почти всемогущими магами. Но на Твердь нельзя перейти из любой точки Медианы, надо было всего лишь не дать дарайцам прорваться к Вратам. Теперь третьекурсники дежурили самостоятельно, но пары формировались каждый раз заново - Ивик довелось подежурить уже со многими, хотя предпочла бы она, конечно, с Ашен или Даной.
      Отношения в сене стали другими. Ребята стремительно повзрослели. Никто больше не доводил Ивик. Ее просто не трогали. Она была аутсайдером, никто не прислушивался к ней, но никто и не дергал, и она уже почти начала чувствовать себя своей. Среди сестер и братьев. Пусть и не очень-то ее любящих, но в конце концов, разве она знала в жизни что-нибудь другое? Идеала все равно не бывает.
      Еще - квиссаны стремительно разбирались на парочки. Скеро уже поссорилась с Вертом и теперь ходила с одним из четверокурсников. Верт и еще несколько мальчишек нашли девочек на младших курсах. Венни, которая оправилась все-таки от ранения, дружила с Дирзой, Намис - с Тиллом. Многие девочки дружили с парнями с четвертого курса.
      Рейн, друг Ашен, закончил квенсен, его перевели в боевую часть, а Дэйм сразу поступил в школу разведки. Иногда по выходным они вдвоем приезжали в квенсен. Рейн - к будущей невесте, а Дэйм… к сестре, наверное. Но общаться они предпочитали "всей компанией" - Рейн, Дэйм и три подруги, Ашен, Дана, Ивик. Лишь иногда Ивик замечала, как Дэйм смотрит на Дану - украдкой, и в глазах то ли восхищение, то ли тоска. Как бросается к ней, если вдруг нужна помощь.
      — А тебе нравится Дэйм? - как-то напрямик спросила Ивик. Дана пожала плечиками.
      — Ничего… только надоедливый немножко.
      Ивик вздохнула. Ей нравился Дэйм. Она находила его почти совершенством. Нет, она не была влюблена. Она не стала бы страдать по этому поводу. Ивик подозревала, что наверное, и не способна ни в кого влюбиться. Но Дэйм был прекрасен. Как и Рейн, впрочем, и многие мальчишки. Ивик никогда не сказала бы о нем "надоедливый". Или вообще хоть что-то плохое. Он был красивый, высокий. У него были крепкие, сильные руки, блестящие серые глаза. Он был гэйн. Такой же, как все они. Он был хорошим солдатом. Еще и в школе разведки, а это все-таки элита гэйнов. Но и Рейн тоже хорош. Да и большинство мальчишек в сене ей нравились. Ей вообще нравились мужчины. В них было что-то необыкновенное. Такие же люди - и как бы совсем другие. Гораздо сильнее, крепче, и пахли они иначе, и что-то в них было невыразимо иным. Ивик не могла бы этого объяснить. Вроде бы, и девчонки умели воевать, в Медиане вообще разницы не было ни малейшей, да и на Тверди - разница небольшая. Вроде бы, девчонки были ничуть не глупее, даже, как правило, лучше учились. Только мальчишки - они другие совсем, и это так чудесно по сути. "И сотворил Бог человека, мужчину и женщину сотворил их".
      Но все это не относилось к самой Ивик. Она знала точно, что никогда и никому не понравится. Диссе права - не хватает женственности. Девчонки старались хоть для вечеринок накраситься, сделать из короткой квиссанской стрижки хотя бы подобие прически, носили самодельные сережки и бусы. Ивик тоже пыталась это делать, но по-настоящему не умела, и это ей было неинтересно. Какой смысл? Она все равно не женственна. Не красива. Ее просто не любят. Ивик не огорчалась по этому поводу. Главное, есть подруги, да и в сене к ней относятся неплохо. Она давно привыкла быть хуже других.
      Но если бы кто-то из мальчишек вот так смотрел на нее! Да она бы все отдала за него. Даже все равно, кто бы это ни был. Даже, например, Тен. Так ведь нет, Тен по-прежнему смотрит на Диссе. А Дана - она просто слишком независимая. Прекрасно ведь понимает, что Дэйм в нее влюблен. Понимает, но ни за что не сделает шаг навстречу. Еще и отталкивает его, как бы играет.
      — А знаете, девчонки, - сказала как-то Ашен. Они были одни в это воскресенье, их отпустили в увольнительную, в Ланс, - между прочим, гэйны как правило выходит замуж только за гэйнов. Вот сколько у нас знакомых семей…
      Она задумалась.
      — Еще бывают случаи, когда гэйн-мужчина женится на девушке из другой касты. Таких я знаю… даже не так уж мало. Но чтобы гэйна-женщина вышла за чужого мужчину…
      Они сидели втроем в беседке в тенистом осеннем парке, а вокруг медленно кружил листопад. Кругом - куда ни глянь - золото, и багрянец, и бурые пятна, и редкая зелень. Просинь неба там, в высоте, над деревьями.
      — Я знаю две таких семьи. И только одна живет еще как-то нормально… А во второй муж, который аслен - просто взял и ушел. Представляете?
      — Разве так можно? - удивилась Ивик.
      — Нельзя, но если очень хочется, кто запретит… Теперь этот муж живет с какой-то одинокой женщиной просто так, без всякого брака. А эта гэйна, она осталась одна, и дети с ней, четверо детей. В основном они в школе живут, конечно… знаете же, какая жизнь у гэйнов, - Ашен нахмурилась, подумав, видно, о своих родителях - их она тоже видела не часто, - вот потому я и говорю, только гэйны могут понимать друг друга.
      Ивик задумалась. И в самом деле - как жить с чужим человеком, который вообще представления не имеет о том, каково это - быть гэйном. И ведь женщина должна многое делать по хозяйству. Она сидит дома, пока рождаются дети - положим, гэйнам тоже дают отпуск, но почему-то у всех женщин-гэйн детей не много, не больше трех-четырех. Потом, женщина ведь должна каждый день готовить еду, стирать, а гэйна не всегда это может, попробуй-ка приготовь что-нибудь, когда только что вернулась из патруля. И тревоги… и вообще. Поймет ли это человек другой касты?
      — Любовь-то зла, полюбишь и козла, - буркнула Дана, - любовь ведь не спросит.
      — Да, конечно, - согласилась Ашен, - слушай, ты бы сыграла, что ли?
      Дана сняла с плеча скрипку. Она почти все время таскала ее с собой. Ивик подшучивала, что это привычка к автомату - надо что-нибудь на плече держать. На самом деле, похоже, музыка служила для Даны чем-то вроде наркотика. Или успокоительного средства.
      Девочка прижала инструмент узким подбородком. Взмахнула смычком.
      Мелодия была как листопад. Ивик узнала ее, но названия припомнить не могла. И неважно. Дана все равно быстро ушла от темы, пустилась, как обычно, в импровизацию. Как в Медиане. Ивик закрыла глаза. Ей не нужен был листопад. Ей и музыка уже почти была не нужна. Это было похоже на Медиану, но лишь отчасти - совсем иное измерение, и телом она не была там. Наверное, телом туда и нельзя попасть, разве что душой после смерти. Это было так же, как в лесу, когда сливаешься с окружающим миром, уже не чувствуя разницы между собой, деревом, камнем. Так же и сейчас - листопад, музыка, сладкий холодный осенний воздух, и она, скользящая где-то на грани, и ни единой мысли, ни единой тревоги в душе. Дана плавно сменила тему. Ивик открыла глаза. Теперь она смотрела на подругу. Это было очень красиво. Черные волосы Даны, куст, похожий на застывший взрыв термитного заряда, огненный с золотом, тонкая нервная рука, водящая смычок, и глаза. Господи, какая же она красивая, подумала Ивик с замиранием сердца. Еще бы в нее не влюблялись… Какие у нее глаза - огромные, черные. Как ни скажи, все будет не то. "Твои глаза - как океан. Как бесконечность", - вспомнила Ивик. Такое надо про Дану сочинять. "А мне твой облик на земле - как в небе просинь. И я рисую на стекле твой детский профиль". Ивик вдруг кольнула тревога, а может, это музыка чуть сменила тональность. Дане всего четырнадцать, а она уже - вот такая… она не сможет жить долго, вдруг подумала Ивик с ужасом. Просто не бывает такого. Она - слишком не от мира сего. Слишком прекрасная, необычная. Как ангел. Вот Ашен - другое дело, та приспособлена к этой жизни… все мы приспособлены. А Дана - нет. У нее и судьба тяжелая. И отец вот… Ивик стиснула кулаки, подумав о том, как легко в самом деле умереть - и тем более, вот такой, как Дана. Слишком хорошей, к расивой, талантливой для этого мира.
      По щекам Ивик покатились слезы.
 
      На первом курсе Ивик почти перестала читать - не было времени, слишком уставала. Разве что в каникулы она подолгу просиживала в библиотеке, а обычные выходные были заполнены зубрежкой, рефератами и сочинениями. На втором, опять же, было не до привычных занятий. Ивик слишком увлеклась тогда другими вещами. Так уж было ей свойственно - если Ивик увлекалась чем-нибудь, то ни о чем другом думать уже не могла. Все, что она тогда читала - это "Письмо незнакомому брату" и каталог дарайской фирмы (сейчас об этом было стыдно и неприятно вспоминать). И дальше - слишком много событий, и слишком они были тяжелыми. Ивик запуталась. Она слишком сильно менялась тогда.
      Но сейчас, на третьем курсе, время у них появилось. И вроде бы занятий стало даже больше, прибавилось ориентирование в Медиане - один из важнейших навыков гэйна, и другое разное, но странным образом это не занимало теперь весь день. Может быть, стало легче физически. После тренировки по трайну раньше хотелось только одного - лечь и не двигаться, а сейчас Ивик чувствовала себя полной энергии. Даже казалось, можно бы и побольше тренироваться. Усталость, как выяснилось, всегда можно преодолеть.
      Квенсен окончательно стал домом. Родным домом. Может быть, у других было и не так - Ивик не знала. Но она еще на каникулах ловила себя на мысли "когда же домой?" В квенсене было легко. Отношения с братьями и сестрами - как с родней. Квенсен был большим домом, Ивик хорошо изучила все его уголки, освоилась в нем, и только теперь, кажется, почувствовала себя почти спокойно и счастливо.
      Ивик становилась прежней. Возвращалось старое. То, без чего она не могла жить раньше. Прошел хронический стресс, и теперь снова можно было читать, а вместо того, чтобы как раньше, играть в одиночестве, фантазировать, Ивик попробовала свои ненормальные фантазии записывать. Это оказалось неожиданно интересно. Похоже на игру со словами. Она и раньше так делала, конечно - но не часто.
      Слова - чудесные игрушки. Они многомерны, и каждое красиво по-своему. Их очень много, десятки тысяч. Хочешь - бери одно и до бесконечности вглядывайся в него, не разлагая на корни и суффиксы, а входя в глубину, открываемую словом, так, как пароль открывает доступ к лавине информации, запертой на жестком диске. Вглядывайся, испытывая бесконечное и бессловесное удивление, погружайся в любое слово, разбирай на отдельные безличные атомы - буквы. А еще можно составить два слова вместе. Или создать предложение. Ивик не умела писать неграмотно. Она никогда не учила правил, но никогда и не делала ошибок в словах - она почти болезненно воспринимала искажения слов, вздрагивала от них, как вздрагивают внутренне, увидев ребенка, искалеченного хромосомной ошибкой.
      Словами можно рассказать все, что хочется.
      А Ивик хотелось рассказать многое.
      Она открыла для себя в библиотеке раздел со старыми дейтрийскими авторами. Литература нового Дейтроса была другой. Отчасти совсем оторванной от жизни, многие теперь любили писать о том, чего в жизни не бывает - о сказочных существах и странах, и даже сами отношения в этих книгах, сами чувства и мысли уже почти ничего общего не имели с обычными человеческими.
      Отчасти - и этот род литературы очень любила иль Нуш - в Новом Дейтросе гэйны предпочитали просто играть со словами, и это было приятно, прекрасно, но кроме самой игры, не содержало ничего, что было бы близко уму и сердцу.
      Странно - жизнь била по ним куда безжалостнее, чем это случалось в Старом Дейтросе. Жизнь была неустроенной, бедной, суровой. А литература - почти целиком созданная гэйнами - напоминала о сказочных дворцах за высокой оградой, где били фонтаны рафинированной, далекой от жизни изящной словесности, где расхаживали гранды и придворные дамы, чьи нежные пальчики никогда не касались чего-то грубее носового платка.
      А может быть, им просто хотелось бежать туда.
      Ивик тоже хотелось бы бежать, но она слишком боялась. Повернуться спиной к реальности жизни - и к реальности смерти - значит, погибнуть почти наверняка. И она стала писать о жизни.
      Так, как это делали гэйны старого Дейтроса. Многие из них описывали просто жизнь - жизнь-как-она-есть. С ее любовью и кровью, со всем, что в ней полагается и неизбежно. Но писать об этом Ивик было бы слишком уж страшно, да и какой смысл заново переживать все то, что хочется преодолеть и забыть.
      Может, писать о реальном могут еще благополучные люди, не чуждые всем в этом мире, не чувствующие хронической боли непонимания и нелюбви.
      Другие в старом Дейтросе писали что-нибудь фантастическое, невозможное - но тесно связанное с этой реальной жизнью. Этот жанр нравился Ивик. Неожиданно она открыла, что многие в старом Дейтросе писали что-нибудь о будущем. Существовал целый пласт идей о том, каким оно, это будущее станет. Великие открытия. Изобилие. Поиск новых миров - не только через Медиану, но и полеты в космических кораблях через вакуум к звездам. Преобразование планет своей звездной системы…
      Многие писали о воздействии на историю Тримы, Земли. Ивик знала, что об этом много спорили. Правомерно ли воздействие вообще? Земля должна развиваться свободно, по Божьей воле. Земная Церковь - та, что основал сам Христос. Даже если она заблуждается, не наше дело - ее поправлять. Осторожное, информационное воздействие на Триму из Медианы началось лишь тогда, когда дарайцы активно стали вмешиваться в земную историю. Как противовес.
      Но фантастам позволялось многое. И они писали о светлом будущем Земли, о контакте с землянами, о воссоединении Церквей…
      По большей части дейтрийская литература после Катастрофы была восстановлена - у многих, особенно в монастырях, вся она сохранялась в электронном виде. С тех пор написали много нового, но о будущем писать перестали. Исчезла уверенность в том, что оно - вообще - возможно. Если мир в любой момент может исчезнуть, быть уничтожен, как стремиться к лучшему, что, и для чего строить, о чем мечтать?
      Ивик хотелось мечтать. Почему на Дейтросе не может быть такой же счастливой и обеспеченной жизни, как в Дарайе? Ведь по сути ничто не мешает этому, ничто - кроме того, что Дейтрос еще очень молод, и малочисленно население, и еще приходится много сил тратить на оборону. Но когда-нибудь будет иначе. Когда-нибудь у каждой семьи будет собственный большой дом, у каждого ребенка - своя комната. Корабли полетят к другим планетам. На Северном Полюсе будет построен огромный город с искусственным светом в полярную ночь, все болезни исчезнут. Дарайя тоже изменится. Не будет больше войны. Будут совместные экспедиции в иные миры.
      А чем тогда будут заниматься гэйны? Ивик все равно хотелось бы, чтобы гэйны оставались. Творить в Медиане - это так здорово. Даже оружие. Но в общем-то, все равно, что творить, просто это удовольствие. Гэйны и будут творить в Медиане - красивые образы, для того, чтобы на Тверди, на разных мирах творцы воспринимали эти образы и воплощали их в своем искусстве. Чтобы конструкторы-аслен, увидев в Медиане экономичные и остроумные виды транспорта или роботов, старались воплотить их в реальность.
      У Ивик получались длинные рассказы или маленькие повести.
      Там все было - как в жизни. Только немножко лучше. Там была любовь. Была дружба. Там никто не чувствовал себя одиноким. И еще, так как дело происходило в будущем, люди там были богаты, счастливы, там было много вкусной фантастической еды, красивой одежды, зданий, самодвижущихся лифтов и дорожек, удивительной техники. Научные экспедиции отправлялись в другие миры и возвращались домой. Дейтры приходили в те миры, где людям было плохо и тяжело, помогали, меняли их жизнь.
      Так же, как и раньше, Ивик начала убегать от реальности, и только теперь она понимала, как же ей плохо было все это время. Как тяжело - и не потому даже, что жизнь тяжелая, что война, что в прошлом году ей так сильно досталось, а потому, что все это время она почти не имела возможности ускользнуть в другой мир. Лучший. Счастливый. Раньше она играла - и так уходила в свои фантазии, теперь же начала писать, и это навсегда, на долгие годы стало ее способом мыслить и жить.
      Она давала почитать свои вещи Дане и Ашен. Ашен попросила разрешения и дала еще кому-то из девчонок. Через некоторое время Ивик с удивлением заметила, что Намис - эта вечная подпевала Скеро, и до сих пор они с Ивик не очень-то любили друг друга - сидит на перемене, согнувшись над тетрадкой с ее собственным корявым и разлапистым почерком.
      Тетрадки ходили по классу. Их передавали из рук в руки. Кое-кто подходил к Ивик и говорил, что это здорово, что было очень интересно. Ивик перепечатала некоторые из вещей на компьютер, дождавшись своей очереди - и по квенсену стали ходить ее распечатки. Ивик даже не знала, кто это делает, она-то просто выложила свои рассказы в общую электронную библиотеку квенсена.
 
      Но особого повода гордиться у нее не было. Многие третьекурсники уже начали что-то писать.
      Таланты определились и оформились. Ашен, например, была очевидной художницей - как ее мать. Только если известные картины Кейты иль Дор были похожи на живое пламя или текущую воду, и даже лица на них казались призрачными, рисунки Ашен были выполнены совсем в другой манере. Ашен была реалистична, проста. Лица, пейзажи, животные - все как настоящее. Она училась в квенсеновской изостудии, писала акварелью, маслом, но особенно любила графику.
      В сене было еще несколько художников, были и музыканты, как Дана, хотя талант Даны оставался уникальным. Несколько человек писали стихи. Ивик особенно нравились стихи Марро. Сам Марро ей не нравился, она его побаивалась и не доверяла, а вот стихи - да.
      Когда затерянный в людской толпе иду,
      Цепляясь мыслью за зрачки прохожих,
      Мне кажется, я каждого пойму,
      Даже тогда, когда так непохожи…
      У каждого своя, по жизни, правда,
      Проверенная почерневшим днем…
      Нас единит доставшееся право на жизнь! А прочее потом.*
      Ивик и сама писала стихи, но очень редко. Предпочитала прозу.
      Скеро тоже начала писать. Хотя она умела все, и все получалось у нее хорошо. Кроме пения - Ивик про себя считала, что Скеро поет плохо, у нее слишком резкий голос, а лучше сказать, и вообще никакого голоса нет. Однако слушать Скеро ей все равно нравилось, потому что песни та выбирала всегда хорошие, часто сама сочиняла музыку. Еще Скеро танцевала в ансамбле, лепила небольшие скульптурки, шила и мастерила кукол. Немного писала акварели. Где она брала на все это время - Ивик никогда не могла понять. Удивительно даже не то, что Скеро делала так много, удивительно, что все это ей удавалось очень хорошо, на уровне лучших или чуть выше. Например, на клори она начала учиться играть одновременно с Ивик, но умела уже гораздо лучше. Ивик фактически только аккомпанировала песням, Скеро играла почти профессионально.
      И писать Скеро тоже начала. Только не рассказы какие-то там. Скеро не писала рассказов или стихов. Она запланировала сразу большой роман. Роман был тоже фантастический, но не о будущем, а о неоткрытом еще странном мире - о неизведанных мирах вообще в Дейтросе писали часто. И еще, собственно, Скеро не придумывала персонажей и сам мир, она воспользовалась романами знаменитого писателя Тримы Толкина. Ивик тоже читала его, ей понравилось, впрочем, он почти всем нравился. Арда, придуманная Толкином, вроде бы существовала в одном из миров, еще не открытых. Скеро взяла и персонажей у Толкина. Ивик опасалась, что читать это будет скучновато, но оказалось - здорово. Скеро писала, сразу же распечатывала написанные отрывки, и они ходили по рукам. От Толкина там почти ничего не осталось, это была самостоятельная вещь. В то же время она была написана очень грамотно, очень хорошим стилем - Ивик иной раз замирала над фразой, смакуя ее с наслаждением. Очень хотелось знать, что будет дальше, но работа над романом шла медленно. Персонажи получались живыми и особенными. Мне никогда так не написать, думала Ивик, и опять ее начинала разбирать зависть. И все равно это вторично, успокаивала себя Ивик. Подумаешь, подражать каждый может - а ты придумай своих персонажей! Кстати, и в Медиане Скеро почти всегда действовала точно так же. Перенимала придуманную кем-то идею и развивала ее сама. Но этого никто не замечал. Потому что Скеро развивала идею, которая ей нравилась, так остроумно и неожиданно, иногда полностью видоизменяя созданное оружие, вкладывала такую необычно мощную энергию, что уж никак нельзя было обвинить ее во вторичности. Да и какие обвинения? Наоборот, умение взаимодействовать с товарищами, развивать чужие идеи - это плюс для гэйна.
      И нельзя же сказать, чтобы Скеро сама была не в состоянии ничего придумать. Фантазии у нее хватало.
 
      Отпраздновали помолвку Ашен. Рейн специально приезжал для этого в квенсен, а с ним Дэйм и еще двое друзей из части. Помолвка, в общем, не была таким уж выдающимся событием. Многие уже с 14 лет, с разрешенного возраста, становились женихами и невестами, многие в квенсене - близость смерти подстегивала такие решения.
      Ивик смотрела на Ашен, и думала о том, какая она красивая, ее подруга, и Рейн тоже красивый, и вместе они так замечательно выглядят. Шестнадцатилетний Рейн выглядел совершенно взрослым. Ашен, тоненькая в своей серо-зеленой парадке, с круглым нежным лицом, с тонким румянцем, тонким серебряным колечком на пальце. И как она смотрит на Рейна, и он - на нее. Ивик уже знала этот взгляд. И знала, что на нее точно никто, никогда не будет так смотреть. На этот раз она не завидовала. Любовалась. Хорошо, что хоть у кого-то вот такая жизнь. Хоть кто-то может смотреть друг на друга вот так, не отрываясь, будто все время разговаривая глазами. И все равно, что творится вокруг, что все говорят, смеются, между Рейном и Ашен будто натянули нить, и то и дело их взгляды встречаются - и вспыхивают звездочками. Кто-то из девчонок, вроде бы Венни, тихонько пел под клори.
      Эх, квиссанское счастье,
      Да недолгая жизнь!
      Тут дарайские части
      Сквозь посты прорвались.
      По квенсену тревога,
      Вой сирены ночной.
      Поднимайтесь, квиссаны,
      Выходите на бой!
      Ивик, как и другие, подхватывала.
      Любовь моя! Пока мы вдвоем,
      Ни боли, ни смерти нет.
      В бою меня будет хранить под огнем,
      В бою меня будет хранить под огнем
      Глаз твоих ласковый свет.
      А потом Рейн снова уехал, и все было как раньше. Мало времени, неизбывная усталость, вечные поиски места, где можно побыть в одиночестве, зубрежка, тренировки, патрули - и хорошо еще, если в хорошей компании. Пару раз Ивик видела дарайцев, однажды пришлось и пострелять, но немного - дорши быстро сбежали.
      Незадолго до Рождества начались тренировки в Килне.
      Килн был один из двенадцати известных обитаемых миров. С богатой природой, богатыми недрами, здесь всего было полно - и нефти, и руд. А все население Килна сосредоточилось на одном из материков, и это были племена, живущие на уровне неолита, в глинобитных хижинах в необъятных килнийских джунглях. Килн, конечно, представлял стратегический интерес для Дарайи, и там велись кое-какие разработки недр - но не слишком активные. Слишком сложен транспорт через Медиану. Дарайцы могли бы заселить Килн, но мешало одно обстоятельство.
      Килн был слишком массивной планетой. Он располагался близко к своему маленькому красному солнцу, и в диаметре намного превосходил и Дарайю, и Триму, и Дейтрос - в основном, все обитаемые миры приближались к некоему стандарту.
      Соответственно, и сила тяжести на Килне была почти в два раза выше, чем в Дейтросе или Дарайе. Жить там постоянно казалось невозможным. Хотя дейтрины охотно использовали Килн как тренировочную базу. А среди килнийцев работали дейтрийские миссионеры, врачи и учителя. Там же нередко происходили стычки с дарайцами - те относились к местному населению как к досадной помехе.
 
      Для квиссанов тренировки в Килне означали переход на другой уровень физических требований. Те же кроссы с полной выкладкой, однодневные походы по горам, полевые тактические занятия - но все это при двойной силе тяжести. Когда на тебя внезапно начинает давить сила, равная твоему собственному весу, в первую минуту это кажется еще терпимо. Через пять минут становится ясно, что долго так не выдержать. А делать нужно было все так же, и в том же темпе, что и в Дейтросе…
      Когда выходили в Медиану, возвращались домой, Ивик казалось, что она прямо сейчас взлетит. Достаточно оттолкнуться ногой от почвы - таким легким казалось тело. Вес оружия вообще не чувствовался.
      В первые недели Ивик, да и всем остальным, жизнь показалась почти такой же тяжелой, как на первом курсе. Но потом привыкли и к этому. Крепли мышцы и кости. Становилось ясным, что и это человек вполне может делать. Что и это не предел, и это вполне доступно. Вообще Ивик часто думала, что вся жизнь в квенсене, с самого начала - это было расширение представлений о том, что человек может делать, и что он может перенести.
      Оказывается - практически все.
 
      Перед самым рождеством Кейта иль Дор взяла небольшой отпуск.
      Работа ее на Триме была такого рода, что Кейта, уже получившая звание зенны, фактически никому не подчинялась. Могла решать сама, когда отдыхать, когда и как работать. Но это ничего не меняло - отдыхать удавалось редко, и с детьми даже в каникулы не всегда можно было увидеться.
      На этот раз у Кейты была целая неделя, включая само Рождество. В первый же день она позвонила Тео иль Рану, старинному приятелю ее мужа, из гэйн-велар, уже много лет работавшему в Версе. Иль Ран обещал ей кое-что, и не забыл о своем обещании.
      Кейту допустили в архив.
      Копаться в делах ей, разумеется, не позволили. Служащий архива, шехин гэйн-велар, принес ей флешку, которую и разрешено было просмотреть тут же, на служебном компьютере.
      Кейта открыла файл, в начале которого были размещены фотографии, и надолго замерла, разглядывая их. Художница, она остро переживала зрительные образы. И помнила девочку. Дана была похожа на отца. Ее образ, только мужской и взрослый. Есть лица, собранные вокруг носа или губ, есть те, что поражают особой правильностью или особой тонкостью линий. В этом лице главными были глаза. Они жили, они светились - даже на неважной фотографии, остальное таяло и пряталось в их свете, как в солнечных лучах. Остальное было несущественно. Черные глаза горели и жили. Дело не в генетике, у Даны глаза похожи, но они - детские. А у этого хойта в белом хабите, с узким, худощавым лицом взгляд совсем другой. Печальный и словно все-все на свете понимающий.
      Шанор иль Лик. Работы… Кейта пролистывала файл. Он написал совсем немного. "Литургическая символика", небольшая монография, опубликованная монастырем Арс-Нори в ежегоднике. Раз опубликована, значит, в этой работе не было ничего уж "такого". Цензура бы не пропустила. Еще несколько статей, тоже опубликованных. Что-то об исповеди. О повседневной христианской жизни - для мирян. Вполне нормальные статьи, хорошие. Интересные, иль Лик умел писать, все же бывший гэйн. Но и в них не было ничего, что могло бы вызвать пристальное внимание Верса.
      "Суть жизни христианина - всесожжение. Принесение себя в жертву огненную, жертву Богу на алтаре. Ошибаются те, кто думает, что можно сочетать христианство и ласковую, дремотную обыденность буден. Так не бывает. Подлинное христианство - сгорание, медленное или быстрое, на глазах у всего мира или же совершенно бесславное в мире сем, но сгорание, мучительная самоотдача, когда иной раз остается один только крик - за что? - когда жизнь не щадит не только самого христианина, но и самое дорогое ему, его любимых, его детей…"
      Кейта вздрогнула, всматриваясь в строчки.
      Подумала, что надо будет достать эти статьи. В библиотеке все это наверняка есть. Перечитать внимательно, для себя.
      Дальше шли протоколы допросов. В Версе ничего не делается тайно. На все берется разрешение, и все документируется. И хранится в архиве. Кейта читала, сжимая от злости зубы. Нелепость происшедшего раскрывалась перед ней.
      Ересь - если то была ересь - оказалась только предлогом. Для чьего-то служебного рвения, для подъема по служебной лестнице. Собственно, почему "чьего-то"? Старший следователь шехин Меррин иль Гвен. Гэйн-велар, лишенный проблеска таланта и искры Божьей, лишенный, видимо, и совести, сволочь, подумала про себя Кейта. Ей доводилось сталкиваться с такими. Никто не любит работников Верса. Но если большинство из них по крайней мере выполняет свою работу добросовестно, то другие… не дай Бог попасть к тупому оперативнику. Иль Гвен решил выявить "дарайский заговор". Якобы связь еретика с дарайцами. Якобы "преступную группу" в монастыре.
      "Суть жизни христианина - противостояние злу. Не надо думать, что зло - это только там, за гранью Медианы. Зло вокруг нас, зло экзистенциальное, последствия греха, выраженные в болезнях, увечьях и бедствиях. Зло в нас самих - это наш эгоизм, наш гнев или уныние. Боль - это зло. Каждый из нас должен стать гэйном. Каждый должен встать на пути зла, затопившего мир, потому что каждый - воин. Остановить зло, если нужно, закрыв собственным телом амбразуру вражеского пулемета. Сделать свое тело и свою душу - препятствием злу…"
      Найду для себя, подумала Кейта. Мало кто из хойта так понимает нашу суть. Даже если некоторые из них и были когда-то гэйнами. Ей вспомнился Аллин, и ныне живущий в Лайсе в монастыре, затворником. Аллин был хорошим гэйном, отличным бойцом. И он был готов остановить зло, хотя бы и своим телом - и ногу свою он потому и потерял, что остался прикрывать нас. Только Аллин никогда не написал бы так.
      Начиная с пятого допроса, шехин иль Гвен потребовал применения спецметодов. Разрешение было дано.
      "Суть жизни христианина - противостояние злу".
      Иль Гвен был относительно молод - двадцать пять лет. Шехин. Недавно женился. Очевидно, продвижение по служебной лестнице давалось нелегко. Раскрыть целую подрывную группу хойта, связанную с Дарайей? Это было бы неплохо. Только вот еретик так и не назвал ни одного имени. Выкручивался, как мог. Он даже согласился с тем, что сам, лично, был связан с дарайскими шпионами. Выходил в Медиану и связывался с ними. Распространял подрывную литературу. И книгу, за которую на него и донесли, написал по заданию, конечно же, дарайской разведки. После нескольких часов спецметодов фактически он "поплыл". Его слова и мысли были правильными, надо приносить себя в жертву, надо противостоять злу, но железной волей хойта не обладал. Читать сухие строчки признаний о себе и собственной шпионской деятельности, о якобы ненависти к Дейтросу, было противно и стыдно. Их стиль был отвратителен, беден и жалок. Гэйн не должен так писать - никогда. Гэйн не может сочинить такое. Это было бы пошло и некрасиво. Впрочем, скорее всего, это сочинял следователь, иль Лик только подписывал, и ему было не до стиля, ему лишь бы отдохнуть от боли.
      Кейта заплакала. Ей вспомнился Дэйм, в честь которого она назвала сына. Не каждый может быть железным. Дэйму было всего 16, когда он попал в дарайский плен. Он не выдержал "спецметодов", согласился работать на дарайцев. Но до конца его не сломали. В конце он пожертвовал собой и спас Кейту. Иль Лика тоже не сломали до конца.
      Хойта не назвал никого из своих знакомых. Даже монаха, написавшего на него донос - и об этом доносе иль Лик знал. Никакой преступной группы вскрыть не удалось.
      "Подлинное христианство - сгорание, медленное или быстрое, на глазах у всего мира или же совершенно бесславное в мире сем, но сгорание, мучительная самоотдача, когда иной раз остается один только крик - за что?…"
      Противостоять злу еще можно, когда с другой стороны - враги, дарайцы, когда по тебе стреляют, и у тебя оружие в руках. Но как противостоять злу, когда зло - в родной дейтрийской форме, в образе Хранителя Истины, оперативника Верса, и когда ты неправ, неправ во всем, и это тебя считают носителем зла и предательства, и стрелять тоже нельзя, а надо только вытерпеть до конца и умереть…
      Умереть бесславно, не защищая Родину, зная, что никто не одобрит твоего поведения, никто не будет им восхищаться, твой портрет не повесят в Зале Славы.
      ":вы ничего не добьетесь своим упорством, иль Лик. Нам известны имена предателей. У вас еще есть шанс смягчить вашу участь и со временем даже вернуться к нормальной жизни. Вы вредите только себе самому. :это ты вредишь себе, братик. Мне жаль тебя. Подумай о том, что будет с твоей душой".
      Его редко прорывало на такое. От боли он сдавался и начинал говорить то, что от него требовали. Но иногда - иногда он называл следователя "братик". Кейта знала, что скорее всего, разговоры были другие. Протоколы редактировались, конечно. По своему опыту она помнила, как охотно следователи Верса применяют грубость и ругательства, и уж конечно, не называют подследственных на "вы". Но слова иль Лика вряд ли редактировались. Он, наверное, и правда, называл своего мучителя "братиком". И молился, вероятно, хотя это протоколы не отражали.
      Кейта высморкалась и вытерла слезы. Стыд какой. Зенна. Разревелась, как девчонка. Перед охраной стыдно.
      А может, когда мы разучимся плакать, мы перестанем быть гэйнами…
      Станем просто военными, как дарайцы. И не сможем работать в Медиане.
      Она прокрутила дальше - читать все это сил не было. Приговор. Расстрел. Приведен в исполнение в спецпомещении.
      Заключение богословской комиссии. Это интересно. Гм, а обвинения-то не такие уж страшные. "Проявляет недостаточное уважение к исторической Церкви", "Считает, что верования различных народов, например, килнийцев, заслуживают изучения и уважения", "Делает чрезмерный акцент на человеческом, а не Божественном".
      Бог ты мой, да все это можно найти и в книгах совершенно ортодоксальных богословов!
      А вот та самая книга, которую сочли еретической. "Живая реальность Бога".
      "Мы можем познать Бога через посредство мира и человека. Бог реален и осязаем, потому что Он не снаружи и не над миром - Он в сердце мира и вокруг него. Живя в мире, Бог не исчерпывается лишь этим, и не становится от этого частью мира. Но так как редко кто-либо ощущает Бога в координатах нашей реальности, Бог застыл, подобно окаменелости, где-то вне ее. Но мир не предоставлен самому себе и не брошен в бесконечном пространстве. Мир тесно связан с Богом".
      "Бог лишь тогда что-то значит для нас, когда Он обретает контуры в конкретной исторической ситуации, когда Он становится радикальным смыслом человеческой жизни, становится тем светом, в котором человек может видеть свет"*.
      Кейта знала, что эту книгу ей нельзя будет вынести отсюда. Она читала жадно и внимательно, но понимала, что ей вряд ли удастся запомнить формулировки, а ведь в них, в сложных сплетениях слов, заключается вся теология, и жаль, что это нельзя будет обсудить, например, с Аллином. В конце концов, она в теологии ничего не понимает. Ей просто нравится эта книга. Ей нравится этот человек.
      По крайней мере, ответ на свой вопрос она получила. И сможет рассказать об этом девочке.
 
      Широкая спина Скеро маячила впереди. Ивик чувствовала глубокую тоску - еще одиннадцать часов… даже больше. Патруль только начался. Вообще ничего удивительного, странно, что до сих пор их ни разу вместе не назначали. Ивик снова украдкой взглянула на келлог - да, еще только полчаса прошло.
      Она не чувствовала себя свободно в обществе Скеро. Скеро была привычным, хорошо знакомым и уже не раздражающим врагом, мимо нее следовало проскакивать как можно скорее, на нее следовало обращать как можно меньше внимания - и все будет хорошо. Но теперь они вдвоем, и уже никак нельзя избежать прямых обращений Скеро к ней. И вся эта бурная, громогласная энергия, которую старшая сена выплескивала на всех окружающих, на толпу - вся она теперь была обращена к Ивик.
      Казалось, она давила одним своим присутствием.
      Недавно Скеро получила звание ксаты, первое воинское звание гэйна. Она и Верт, поскольку они командовали сеном. Это все приняли как должное - кому ж еще, если не ей? Ивик про себя думала, что наверное, останется рядовой до самой пенсии. Но собственно, это все равно - лишь бы у нее все получалось.
      Скеро, разумеется, сдерживалась, не в ее интересах сейчас было ругаться с Ивик. Да и вообще в последнее время их отношения стали лучше - в смысле, они стали из очень плохих просто никакими.
      Ничего, уговаривала себя Ивик. Она с трудом поспевала за Скеро, шагающей быстро и широко. Ничего страшного, потерпеть каких-то двенадцать часов. Она едва не взвыла от нового приступа тоски. Двенадцать часов! Молча или обмениваясь короткими репликами, ощущая себя под пристальным взглядом Скеро, точно грешник на адской сковородке. Хотя ведь казалось бы, Ивик ни в чем не виновата. Просто неловко, неловко буквально все…
      — Отдыхаем, - Скеро обернулась. Сбросила на землю плащ - на Тверди стояла зима, поэтому носили плащи. В Медиане температура воздуха всегда почти одинаковая, легкая прохлада. Почему - никто не знает. Ивик села на свой плащ рядом со Скеро. Наверное, надо было что-то сказать, но она не знала - что. Предложить перекусить? Рано еще. Ивик открутила колпачок фляжки, отхлебнула. Просто, чтобы чем-то занять руки. Сидеть так молча было невыносимо.
      — Холодновато на Тверди, - сказала Скеро, - мороз. Я себе пальцы, кажись, отморозила.
      Она стала ожесточенно тереть руки.
      — Ага, - с облегчением подхватила Ивик, - очень холодная зима.
      Скеро посмотрела на нее и вдруг улыбнулась.
      — Че, страшновато? Да ничего не будет. Редко же бывает что-то.
      — Мне кажется, будет, - тихо сказала Ивик. Вдруг она сама это осознала - странное, тяжелое предчувствие. Не может быть так, чтобы ничего не было. Не может. Будет - обязательно. Да, обычный патруль - это скорее скучно, чем страшно. Очень, очень редко на самом деле бывают столкновения. Не лезут же дорши через грань, словно червяки из банки. С начала этого учебного года Ивик всего один раз пришлось повоевать.
      Но сегодня, сейчас - она ощущала - что-то должно случиться. Просто по логике не может не случиться. Раз они оказались вместе со Скеро…
      — Ерунда, - отрезала Скеро, - ты не каркай. А то правда появятся еще.
      А как же мы будем воевать, если они появятся? Мы - вдвоем со Скеро? Ивик отогнала эту мысль. Еще острее, явственнее она почувствовала, что "они" - появятся. В Медиане обостряются все эти внутренние ощущения. В Медиане ты всегда знаешь, что впереди. По крайней мере, Ивик всегда знала, когда впереди опасность, когда - спокойное дежурство. Почти всегда было спокойно. Но сейчас… Они появятся.
      — Блин, мне еще реферат надо дописывать для Нуши, - пожаловалась Скеро, внимательно разглядывая собственные, аккуратно подпиленные ногти. Ивик опять радостно подхватила тему. Не то, что приятно говорить об учебе, но молчать уж совсем невозможно.
      — Ага. Я тоже еще не закончила. Наверное, после патруля…
      — После патруля я дрыхнуть пойду.
      — Дрыхнуть само собой, но потом еще будет немножко времени.
      — Я не понимаю, на фига нам задают столько. Уже пора на третьем курсе и снизить обороты, нет?
      — Ну ты-то хорошо учишься, - сказала Ивик. Скеро вздохнула.
      — Хорошо-то хорошо, да уже все это задолбало. Времени нету нихуа. Уж либо учиться, либо воевать, одно что-то.
      — Да, тяжело… - согласилась Ивик. Скеро вдруг решительно поднялась на ноги.
      — Пошли. Хватит рассиживаться.
 
      Она же хорошая, думала Ивик, едва поспевая за Скеро. И зачем так быстро идти, куда торопиться? Мы же не в марш-броске. Какая разница, с какой скоростью передвигаться по участку. Плащи девочки скинули и, закрутив, повязали на пояс - здесь все-таки не зима. Наверное, Скеро просто не умела ходить медленно. Энергия ее переполняла. Она слишком сильная, слишком напористая. А Ивик стеснялась попросить идти помедленнее. Как признаться в собственной слабости…
      Она чувствовала, что начинает восхищаться Скеро. Да ею и невозможно было не восхищаться! Ивик никогда не любила самодовольных, самоуверенных людей. Но у Скеро было одно преимущество - ее самоуверенность имела под собой основания. Если она говорила "я хорошо пишу" - то она и действительно хорошо писала, никто не придерется, все в восторге, читают взахлеб и требуют продолжения. И даже самый строгий стилист ничего не скажет. Если она считала себя хорошим бойцом, то она таковым и была, и на Тверди, и в Медиане. Она была самодовольной, да - но отнюдь не пустышкой. Ею действительно можно восхищаться. И за все ее выдающиеся качества простить ей какую-то мелочь… немножко слишком наглый и самоуверенный характер… это пара пустяков.
      Лишь бы она саму Ивик не доводила. Не трогала бы. И вот теперь и это исполнилось - Скеро больше не считала ее никчемностью, не изводила, не ругалась на нее. Скеро признала ее равной! Говорила с ней так же, как с любым из сена. Как с сестрой. И теперь Ивик могла вполне искренне восхищаться ксатой.
      Какие у нее волосы красивые! Сама Скеро по сути не красавица, слишком широкое, кругловатое лицо, крепкий волевой подбородок. Хотя, безусловно, она симпатична. Куда симпатичнее Ивик. И у нее прекрасные глаза и волосы. Светловолосые дейтрины - это большая редкость. Конечно, настоящей блондинкой, как дорши, Скеро не была. Искристо-золотая голова в солнечных лучах. Чуть отросшие, мягкие волосы темно-пшеничного цвета спускались на воротник. Автомат, закрепленный на спине, почти касался затылка и, как водится, слегка подпрыгивал при ходьбе. И двигалась Скеро красиво - плавно, быстро, как хищная кошка.
      На исходе третьего часа сели перекусить. Съели по плитке анвита. Ивик легла на плащ, глядя в серое беспросветное небо. На Тверди лучше - там хоть звезды бывают и облака. Скеро сосредоточенно проверяла показания "сторожей" - приборы контролировали всю их зону, а зона была такой, чтобы дежурные могли быстро, менее, чем за минуту, добраться до любого ее места.
      Можно, конечно, парить в небе Медианы, как птицы, обозревая местность: раньше, до изобретения "сторожей", так и дежурили. Но это все-таки требует затрат энергии. В Медиане учишься беречь энергию.
      — Давай, я помогу? - предложила Ивик. Было как-то неловко, что Скеро одна проверяет, хотя ведь планшет у нее…
      — Да ладно, я уже все почти.
      Все же неловко с ней, подумала Ивик. И всего три часа прошло. А как будто целая смена. Страшно подумать, что еще четыре раза по столько же…
 
      Ивик почувствовала даже некоторое облегчение, когда запищал сигнал тревоги - сработал один из "сторожей".
      — Шендак! - выругалась Скеро, - за мной!
      Ивик уже создала "лошадку" и вскочила в седло. Вслед за Скеро она взмыла в серый воздух Медианы. Ветер засвистел в ушах. Знакомый страх и возбуждение овладевали ею. Ивик успела еще подумать, что Скеро, вероятно, сама останется прикрывать, а ее пошлет на Твердь, и тут в поле зрения появились дорши.
      — Сами разберемся! - крикнула Скеро, - их мало!
      Действительно, их было всего человек восемь или десять. Фигуры в сером камуфляже на фоне почвы издали были почти неразличимы, видно лишь движение - они быстро бежали в сторону Врат, и Врата, судя по келлогу, уже недалеко.
      — Огонь! - крикнула Скеро и тотчас создала в воздухе несколько ракет, которые мгновенно вспыхивали сзади реактивной плазмой и срывались с места, с визгом исчезая… на таком расстоянии ракеты - самое то. Но Ивик отчего-то чувствовала, что не сможет создать такие же совершенные… как Скеро. Скеро слишком уж хорошо все делает. Ивик создала тонкие длинные иглы, блестящие в воздухе, они ввинчивались в пространство и исчезали, возникая уже у грани дарайской защиты, пронизывая ее… кажется. Квиссы стремительно приближались к врагу. Щит действовал - тонкие малиновые лучи резали небо и вспыхивали на невидимой грани вокруг Ивик, не причиняя ей вреда. Группа доршей разделилась - четверо продолжали двигаться к Вратам, шесть остановились, прикрывая их от нападения патрульных. Скеро молотила врага потоками серебряных искр. Внезапно ударная волна перехватила дыхание, земля и небо перевернулись, Ивик вышибло из седла, смертельный ужас падения парализовал ее, но за несколько метров от земли она собралась и создала воздушную подушку, приземлилась, как кошка, на ноги. Падения в Медиане они отрабатывали. Шендак, один-ноль в пользу доршей! Скеро тоже приземлилась рядом с Ивик и попыталась достать уходящую группу "белым огнем".
      Они же сейчас пройдут… в Дейтрос пройдут! Ивик задыхалась. Она протянула руку вперед, и земля перед доршами встала на дыбы. Поднялась, как при взрыве - Ивик всегда это поражало, как земля буквально поднимается к небу и рушится на тебя.
      — Молодец! - крикнула Скеро, и на секунду эта похвала остановила Ивик, помешала, но тут же она опомнилась, вторая волна - и перед группой прикрытия тоже выросла стена из камешков и почвы, а потом каждая частица поднятой земли вспыхнула, словно материя звезды, и стены обрушились на врага ослепительным пламенем.
      — Шендак, ушел! Кончай с ними! - приказала Скеро и, наскоро создав вытянутую леталку, вскочила на нее и метнулась в сторону. Ивик еще краем глаза заметила, что один из доршей ушел от взрыва и стремительно бежит к Вратам. Скеро разберется… Но здесь, в Медиане, все было кончено. Оружие Ивик оказалось смертельным. Пятеро доршей неподалеку от Ивик превратились в обгорелые остовы, температура пламени была мощной, они сгорели мгновенно, словно попав в корону звезды. Слишком уж Ивик испугалась, что они пройдут. Она пробежала вперед, взглянуть на остальных убитых, один из доршей еще шевелился. Обгорел, но был еще жив. Ивик метнула шлинг, уверенно рванула. Облачное тело, охваченное сияющими петлями, заплясало в воздухе. Разрушать его было некогда. Сам сдохнет, подумала Ивик. Она создала "лошадку" и помчалась в сторону Врат.
      Ни Скеро, ни дорша уже не было в Медиане, они вышли на Твердь. При этой мысли Ивик охватил страх. Это здесь, в Медиане они сильные. А на Тверди… взрослый, хорошо обученный вангал - и Скеро. Какая бы она ни была, ей всего пятнадцать лет! Ивик ощутила "горячий след" и вывалилась на Твердь, на ходу сдергивая автомат. Тотчас, как учили, повалилась вниз, носом в снег - ледяной воздух обжег лицо и дыхание, но Ивик почти этого не заметила.
      — Лежать! - закричала Скеро откуда-то сзади, затрещала очередь, одновременно свистнуло над головой. Ивик чуть подняла голову - и увидела дорша. Так близко, как никогда в жизни. Вдруг ее поразило, насколько же они, дорши, другие… Она увидела широкое лицо, большие голубоватые глаза, под козырьком светлые, налипшие на лоб волоски, черную дырочку дула, глядящего на нее, страх судорогой свел тело, и в этот момент дорш стал заваливаться набок, и казалось, уже лишь после этого в его лбу возникла темная дырка, и побежала по лицу кровь. Скеро достала его первой… Ивик почувствовала, что внизу, в штанах, стало тепло и мокро - судорога ужаса оказала свое действие. "Шендак", прошипела она. Зачерпнула рукой снег и стала жадно есть его из горсти.
      — Ивик, вали сюда!
      Она встала на колени, поднялась и, шатаясь, пошла к Скеро.Та нацепила наушник и что-то говорила по рации. Сидела неловко на земле, зажимая рукой бедро.
      — Шшендак… помоги! Зацепил, дьявол… - Скеро убрала микрофон за ухо.
      — Где?
      Под пальцами Скеро была кровь. Ивик потащила аптечку из внутреннего кармана. Штанину Скеро она разрезала. Рана в середине бедра казалась неглубокой, венозная кровь вытекала медленно - видно, крупные сосуды целы.
      — Хня. Видно, кость не задел.
      Ивик стала туго бинтовать. Скеро морщилась, но молчала. Потом заговорила сдавленным голосом.
      — Я связалась с квенсеном. Наш участок прикрыли. За мной вышлют группу. Ты иди домой сразу. До квенсена десять километров.
      Ивик закрепила конец бинта. Булавкой сколола штанину. Обернулась, впервые осматривая по-человечески местность. Их выбросило в глухом лесу, глуше некуда. Ни единого просвета, высоченные сосны закрывали небо, глухие кустарники, вниз тянулся крутой склон.
      — Вертолет пришлют? - спросила она.
      — Черта с два, вертолет здесь не сядет. Да и нет у них. На лыжах будут искать. Ладно, иди, Ивик, тебе-то чего здесь сидеть…
      — Нет, - Ивик покачала головой, - обморозишься.
      Теперь она начала чувствовать холод. Холод - не то слово. Привыкшая к субтропикам Ивик никак не могла смириться с тем, как мороз обжигает кожу, как перехватывает дыхание при каждом глубоком вдохе.
      Ивик сняла плащ с пояса Скеро, набросила на раненую. Потом надела собственный плащ.
      Можно было бы, конечно, выйти через Медиану. Минут через пять еще они восстановятся и смогут туда перейти. Но… на третьем курсе квиссаны еще не умеют ориентироваться точно. Им никогда не выйти на квенсен. Они только уйдут еще дальше. Можно ведь и вообще заблудиться. Нет, Ивик понимала, что в Медиане, хоть и тепло, делать им нечего. Надо через Твердь пробиваться.
      — Пойдем вместе, - сказала она Скеро, - а то не дождешься их.
 
      Очень скоро Ивик почувствовала, что больше не может. Никак. Продвигались они очень медленно. Скеро висела на ее плечах, отталкиваясь здоровой ногой, шипя от боли при каждом шаге. Снег временами доходил и до пояса, так что они и не шли, а почти плыли, выгребались сквозь лес. Метр за метром. Единственное преимущество - в том, что они хотя бы не замерзали. Ивик даже охотно сняла бы плащ снова, хотя лицо закоченело, и кончики пальцев уже не чувствовались. Ледяной ветер швырял кристаллики снега в лицо, и казалось, кожа кровоточит.
      Это было хуже любого кросса, хуже тренировки в Килне. Но Скеро упорно, тяжело дыша, помогала ей прорываться сквозь снег, и Ивик не смела остановиться.
      Они найдут нас. Главное - двигаться, чтобы не окоченеть, не обморозиться окончательно. Голова кружилась. Если сейчас выйти в Медиану - Ивик не смогла бы ничего создать путного. Надо съесть кусок сахара. Или хотя бы анвита, но они доели свой паек в Медиане. Ивик подташнивало. И тяжесть, тяжесть давила на плечи… Господи, какая же она тяжелая. Большая… Как никогда, Ивик четко осознавала, что Скеро выше ее почти на голову. И крупнее… хотя Ивик ведь тоже вроде не хрупкая.
      Крутой склон открылся под ними. Ивик стала спускаться, нашаривая ногами выступы под снегом, корни, ставя ступню на ребро. Скеро висела на ней, постанывая при каждом движении. Внезапно нога Ивик соскользнула, и уже падая, уже зарываясь носом в снег, выпустив Скеро, она подумала обреченно - "знала же, что этим кончится"…
      — Шендак! - завопила Скеро. Ивик замерла, ощущая свою вину… но Скеро быстро пришла в себя.
      — Шендак! Давай хоть передохнем маленько! Свихнуться можно!
      Во всем есть свои положительные стороны. Теперь можно было отдыхать, лежа в снегу, чувствуя, как руки и ноги наливаются свинцовой усталостью… И как уже коченеют пальцы, и грудь пробирает насквозь. Ивик снова поела снега. Скеро хуже. Гораздо хуже. У нее еще и нога болит. Скеро лежала рядом и тихо, монотонно ругалась, а Ивик боялась сказать хоть слово, ей казалось, что все ругательства относятся к ней лично. Вроде и не за что, но… ей казалось, что она виновата во всем. И в том, что мороз такой, и в том, что Скеро ранена… надо было побыстрее на Твердь переходить. Хотя как быстрее? И чем бы это помогло?
      Да нет, ерунда, просто больно, вот она и ругается…
      — Холодно, - сказала Ивик, совершив над собой героическое усилие, - давай дальше… поползем как-нибудь.
      Через час они выползли на дорогу, относительно ровную и прямую, не слишком глубоко покрытую снегом. Еще через двадцать минут их нашел высланный из квенсена наряд на вездеходе.
 
      Скеро уже через две недели вышла из изолятора и жизнерадостно посещала занятия, ковыляя на костылях. Конечно, занятия только теоретические. Она не хотела отстать от сена и остаться на второй год. Рана и в самом деле оказалась не тяжелой, кость не задета, в город Скеро не увезли, но все равно время для заживления требовалось. На характер ксаты это никак не повлияло. Она была такой же веселой, громогласной, заполняла собой окружающее пространство и сразу бросалась в глаза.
      Зато Ивик почувствовала, что отношение Скеро к ней изменилось. Если раньше старшая практически не замечала ее, то теперь иногда прямо к ней обращалась. Как-то на посиделках потребовала, чтобы Ивик дали клори, и чтобы она спела что-нибудь хорошее. Спрашивала ее мнения о чем-нибудь. Впрочем, общались они все равно мало - Ивик и не хотелось больше.
      В самом факте боя ничего особенного не было. Почти все квиссаны уже имели на своем счету убитых доршей. В Медиане убивать - если один раз научился - и не так уж сложно. Но все равно Ивик вспоминала случившееся раз за разом, анализировала мысленно и с облегчением констатировала, что все-таки все было нормально.
      Гордости особой тоже не было. Воспоминания были связаны с тягостным чувством, со стыдом, с ощущением, что еле-еле выкрутились, чудом избежали смерти, чудом избежали позора… Пронесло. Не было у Ивик чувства победы. Она спрашивала себя, а бывает ли вообще такое чувство.
      У Скеро, наверное, оно было. Та с удовольствием рассказывала о бое. О том, как "мы с Ивик" - и конечно, у Ивик что-то сладко таяло внутри от этих слов.
      И с некоторым внутренним удовлетворением вспоминались мрачные пророчества Скеро на втором курсе - что якобы, Ивик будет только обузой, что из нее никогда ничего не выйдет, она подставит всех…
      Однако - ничего ведь? Не такая уж обуза. Даже наоборот.
      Однажды Ивик сидела в библиотеке, и слышала, как за стеллажами разговаривают Скеро и Дирза. В библиотеке полагалось говорить только шепотом, но Скеро не умела быть тихой. Ее все равно было хорошо слышно. До Ивик донесся шепот Дирзы:
      — Шендак, ты бы меня еще с Ивик поставила дежурить…
      — Ивик, - сказала Скеро, - будет получше вас всех. Такому слизняку, как ты, она сто очков вперед даст. Она меня из снега выволокла, после боя, без сил, а если бы ты там был, мне бы сейчас все пальцы отрезали обмороженные. И в бою она поприличнее тебя работает. И с ней я тебя не поставлю, хрен тебе. С ней я поставлю нормальных людей, а не тех, кто ноет на каждом шагу, понял?
      Дирза что-то заворчал, а Ивик закрыла ладонями пылающее лицо. Она была счастлива. Неизвестно почему, но именно высокую оценку Скеро ей так ужасно хотелось заслужить - и вот пожалуйста! Может, потому что Скеро такая… такая необыкновенная. Такая талантливая, волевая, лучшая во всем. Если уж такой человек хвалит, значит, и правда, есть за что. Ведь она всегда говорит правду в глаза, нарочно льстить она не будет.
      И все же что-то в этом было не так.
      Что - Ивик не понимала. Знала только, что и сейчас ей не очень-то хочется сталкиваться со Скеро. Даже меньше, чем раньше. Сейчас она стала Скеро побаиваться и стесняться, это предпочтение с ее стороны казалось незаслуженным, и вроде бы, это обязывало Ивик к чему-то… она еще сама не понимала, к чему именно. К восхвалению Скеро? Может быть… Чтобы дружить с ней, надо было считать ее идеальной, искренне и постоянно ею восхищаться. А этого Ивик не могла - у Скеро много положительных черт, но восхищаться ею постоянно как-то не хотелось.
      И еще она чувствовала, что добром эта новая дружба не кончится.
 
      На пасхальные каникулы совершенно неожиданно Ашен пригласила к себе в гости обеих подруг.
      Ивик с радостью согласилась. Побывать дома у легендарных гэйнов, Кейты иль Дор и Эльгеро иль Роя! Да и вообще - если честно, в Шим-Варт ее не очень тянуло. Достаточно и того, что она туда поедет летом, на последние каникулы.
      В Кору, где жила семья Ашен, приехали под вечер. Их дом располагался недалеко от вокзала, дошли быстро, пешком. Ивик улыбнулась, входя во двор - все почти точно так же, как дома. Длинный-длинный барак из досок со множеством отдельных входов. Стаи, тучи детей, словно мошкары, во дворе. На веревках полощется белье. Мальчишки гоняют мяч. Лавочки вдоль двора оккупированы бабушками.
      Почти в самом центре двора под огромным вековым тамгатом был установлен огромный, как в цирке, батут. И на этом батуте, разумеется, скакали несколько ребятишек и какой-то взрослый мужчина - не то чей-то отец, не то парень постарше решил поразвлечься. Вдруг Ашен остановилась. Ивик посмотрела на нее. Мужчина, прыгающий на батуте, внезапно взлетел высоко и, сделав сальто, ловко встал на ноги неподалеку от девочек.
      — Папа! - Ашен бросилась вперед. Ивик с Даной переглянулись и двинулись за ней. Ашен повисла на шее у шемана Эльгеро иль Роя, тот ласково похлопывал дочь по спине и что-то ей говорил. Еще один мальчишка, остролицый и растрепанный, слез с батута и побежал к Эльгеро и Ашен. Присоединился к объятиям. Видно, это был младший брат Ашен.
      — Привет, девчонки! - сказал Эльгеро, - что-то вы поздно! Ну - пойдемте домой?
      — Поезд стоял, пап. Там работы какие-то! - объяснила Ашен.
      Кейта стояла на кухне, с половником в руке, и закричала, увидев компанию.
      — Эль, быстренько руки мыть, и Вэйна заставь! Девочки, вещи бросайте в гостиной и сразу есть!
      Ивик, сидя за столом, внимательно разглядывала Кейту, знаменитая триманка вызывала у нее безотчетную симпатию. Как и Эльгеро, впрочем. Кейта была симпатичная. Совершенно дейтрийское лицо, даже не поверишь, что мать ее - другой расы, с Тримы. Высокие скулы, темные, едва заметные веснушки, давно не стриженная копна темно-русых волос. Добрые глаза. Ивик боялась бы Кейты, если бы не выражение этих глаз, в любую минуту готовых залучиться улыбкой.
      — Это у нас называется ва-ре-ники, - пояснила Кейта. В тарелках дымились кусочки вареного теста с завернутой в них картошкой, - Их хорошо со сметаной есть…
      — Но сметаны на нашу базу уже неделю как не завозили, - со вздохом добавил Эльгеро.
      — А когда Дэйм приедет? - спросила Ашен.
      — После Пасхи, - ответил Эльгеро, - на Пасху он занят в патруле.
      — Ну-ка, девчонки, рассказывайте, - потребовала Кейта. И Ашен тут же начала выбалтывать последние новости квенсена. Дана иногда вставляла что-нибудь, а Ивик не решалась. Она ела молча - было вкусно. И думала о том, что вот здесь ведь можно рассказать все. Может, не за столом, но потом, после ужина, обнявшись с мамой, Ашен может рассказать даже про патрули… даже про доршей. И обычная жизнь квенсена - учителя, тренировки, мелкие сплетни - все это воспринималось родителями Ашен легко, все можно было рассказать. Как это удобно все-таки и хорошо, когда родители сами гэйны, и все понимают! Но даже не только в этом дело. Родители Ашен не пытались найти в ее рассказе повод для того, чтобы прочитать нотацию, повод для беспокойства. Ивик потому и перестала рассказывать маме о чем-то, что - ни к чему. Расскажи она о своих проблемах со Скеро - мама начала бы ее пилить за то, что она не умеет себя поставить. О несданном зачете - мама прочла бы мораль о том, что надо стараться, а то выгонят, и пойдешь работать на стройку. А уж если хотя бы как-то намекнуть о боевых действиях - мама наверняка не спала бы ночь, и самой же Ивик пришлось бы ее утешать и объяснять, что не все так страшно. Здесь все было не так. Ашен прямо за столом с удовольствием рассказала о бое, в котором ей довелось участвовать недавно, и родители обсуждали с ней тактику и подробности хладнокровно и с шуточками. Так же, как могли бы обсуждать ребята в сене. Вообще они как-то не по-родительски себя ведут, подумала Ивик. Как свои…
      Ей вдруг стало обидно за собственную маму. А она не хуже, подумала Ивик. Не хуже. И хорошо, что у меня есть мама… и что она такая. Как есть. Как будто кто-то имел что-то против родителей Ивик. Да что уж греха таить - если кто-то и подумал о них плохо, то это была она же сама…
      Хотела бы я, чтобы у меня были такие вот родители… как у Ашен? Они, конечно, классные, подумала Ивик, наблюдая искоса за смеющейся Кейтой, за черноглазым, шустрым Эльгеро (и это главнокомандующей всей шематы Тримы! Уму непостижимо…) Ивик вспомнила своих родителей, и снова обида за них кольнула где-то ниже грудины. Нет. Ей других родителей не нужно. Какие бы они ни были… но это ее родители. Ивик вдруг захотелось - чего не было много лет - обнять маму, уткнуться ей носом в шею. И папа… маленький, с длинными залысинами, с вечными засаленными стандартными шуточками… такой милый, любимый. И почему она домой-то не поехала? Да, здесь весело, здесь даже, наверное, лучше. Но ее дом - там. Здесь она чужая.
      Вдруг ей на плечо легла тяжелая и теплая рука. Ивик вздрогнула от неожиданности. Посмотрела на Эльгеро.
      — Загрустила, малышка? - тихо спросил он. У Ивик что-то быстро и тепло растаяло внутри.
      — Да нет… хорошо все, - она улыбнулась, глядя на шемана.
 
      С одной стороны, в этом доме все было - как у всех. Низкие потолки, теснота, двухэтажная койка в "детской". Старая, хотя и аккуратная мебель. Две комнатки, но очень небольшие. Туалет и ванная, общие на пять семей, в общем длинном коридоре. Правда, Эльгеро (своими руками, с гордостью сказала Ашен) еще устроил душ в одной из комнат, смастерил кабинку из матового стекла, сделал каким-то образом сток. Вообще в доме все было сделано добротно, красиво, приятно посмотреть. И картины Кейты на стенах. Иной бы гордился, заполучив в дом оригинал живописи самой Кейты иль Дор. Здесь же этих оригиналов был даже некоторый избыток. Но в целом ничего здесь не отличалось принципиально от того, как жили все остальные дейтрины. До сих пор Ивик не приходилось бывать в домах особенно высокопоставленных людей. Эльгеро был первым таким. А вот шепотки про то, "как живет начальство", иной раз приходилось слышать, и здесь Ивик с облегчением видела, что никак особенно начальство не живет. Как все. И ест, и одевается, и живет - как все остальные дейтрины.
      С другой стороны, все было - не так. Все было как раз совсем по-другому, чем в остальных знакомых Ивик домах. Например, здесь было принято каждый день, кроме воскресенья, тренироваться по утрам. А как же, объяснял Эльгеро, мы же не в квенсене и даже не в части живем, нас гонять некому, если мы сами себя гонять не будем, форму-то и потеряем. А разве гэйну можно форму терять? Дорши, они ведь не будут спрашивать, по какой причине ты бегать разучился…
      Эльгеро и выгонял всех с утра на зарядку. Ивик и Дана с трудом поспевали за остальными. И теперь становилось ясно, почему Ашен такая сильная и так хорошо преуспевала в квенсене с самого начала. Девятилетний Вейн легко бежал вслед за родителями. Бегали даже больше чем в квенсене, несколько километров, и потом еще довольно тяжелая разминка…
      Еще в этом доме было принято, чтобы все работали. Убирали, мыли пол - примерно через день - стирали, накрывали на стол. Но с другой стороны, и времени для себя почему-то оставалось много. Девочки каждый день бродили по Коре. Познакомились с бывшими тоорсеновскими друзьями Ашен. Ходили в кино. Развлекались, как могли.
      После ужина в семье Ашен было принято посидеть всем вместе в гостиной. Видеона у них не было, а радио не включали. Просто разговаривали или играли в карты. Дана играла на скрипке. Ивик на клори, и пела - удивительно, но она совсем не боялась здесь петь. Потом пел Эльгеро. Как ни странно, в этой области он был не так уж хорош. Играл неплохо, лучше Ивик, но пел слабовато, и почти всегда чужие песни, хотя и сам немного сочинял. Одаренность в области искусства и одаренность в Медиане не обязательно так уж связаны друг с другом. Хотя, думала Ивик, насколько Эльгеро одаренный гэйн? Он ведь известен именно своей агентурной деятельностью на Тверди, на Триме, организацией работы там. Вот Кейта - действительно великая гэйна. И великая художница. И прославилась она именно как оператор фантомов - создатель прекрасных образов в Медиане, оказывающих влияние на развитие Тримы.
 
      После Пасхи приехали Дэйм и Рейн. Рейна, оказывается, тоже пригласила Ашен, но без друга, до Пасхи он приехать не решился, да хотел навестить и своих родителей. Теперь гуляли по городу впятером, целой компанией. Ивик видела, что Дэйм то и дело стремится оказаться рядом с Даной. Нет, иногда он из вежливости предлагал руку Ивик, разговаривал с ней, но видно же, что Дана интересует его куда больше. Но их отношения не развивались. Дане, казалось, нравится кокетничать, избегать общества Дэйма, а временами чуть-чуть его поощрять. Чтобы не терял интереса. Наверное, так и надо с мужчинами, обреченно думала Ивик. Она бы так не смогла. Если бы хоть кто-нибудь влюбился в нее! Она бы просто все, действительно все и сразу отдала такому человеку.
 
      . Дана вязала пестрый носок, в последнее время она пристрастилась к вязанию. Ивик взяла клори, но не для того, чтобы петь, а просто - занять руки, пальцы рассеянно бегали по грифу, извлекая тихую гамму. Они сидели в гостиной вдвоем - Ашен ушла гулять с Рейном, смотреть на закат. Эльгеро с остальными мальчишками отправился на рыбалку.
      — Эльгеро вроде завтра опять на Триму, - сказала Ивик, - даже жалко. Он классный, правда?
      — Ага, - согласилась Дана, - только страшный какой-то.
      Ивик удивленно вздернула брови.
      — Он? Страшный? Да ты что!
      Она покачала головой. Эльгеро был просто замечательный. Как раз такой, как надо. Чем-то на Меро похож, пожалуй. Ивик очень хорошо понимала Кейту, она тоже влюбилась бы в такого человека… только ей, конечно, так не повезет.
      — Я бы хотела, чтобы у меня такой командир был, - сказала она, не зная, как еще выразить свои чувства.
      — Слишком уж он… правильный какой-то, - пожаловалась Дана, - все по полочкам. По порядку. Мне тяжело как-то с такими людьми… вот Кейта…
      Она умолкла, потому что хлопнула входная дверь. Кейта заглянула в комнату.
      — А-а, вы тут одни сидите? Ашен, конечно, умотала гулять с Рейном?
      Она вошла. Сощурилась на оранжевый закатный свет, льющийся в окно. Выдвинула из угла мольберт, стала что-то на нем рассматривать. Дана опустила глаза и быстро работала спицами.
      Кейта вдруг взглянула на нее и, словно что-то вспомнив, подошла к стеллажу, забитому книгами. Вынула брошюру и несколько толстых журналов. Положила перед Даной на стол.
      Дана бросила взгляд на книги. Чуть покраснела. Посмотрела на Кейту. Та села напротив.
      — Их сейчас уже трудно достать, только через монастырь, - сказала она, - но мне помогли. Это тебе, Дана. Я для себя сделала копии. Это книга и статьи твоего отца. Я знаю ту историю, - добавила она, - мне Эльгеро рассказал. А ему звонил ваш директор, они братья по сену. Ну вот, я решила выяснить, что там произошло. Мне удалось попасть в архив Верса. Я видела дело твоего отца, Дана. Он ни в чем не виноват…
      Кейта стала рассказывать, опуская, впрочем, особенно страшные подробности. Ивик и Дана замерли и слушали внимательно.
      — А тот следователь, - спросила Ивик, - он где сейчас?
      Кейта посмотрела на нее и кивнула.
      — Я тоже сразу задала себе этот вопрос. Выяснила. Он умер в прошлом году. От рака. Запустил болезнь.
      — Надеюсь, он мучился, - пробормотала Дана.
      — В гибели твоего отца, Дана, виноваты два человека. Следователь Верса иль Гвен и тот, кто написал донос. Кто это - я не знаю, в деле информации не было.
      Два человека, подумала Ивик, а не Дейтрос. В последнее время она много размышляла об этом. Подлости случаются везде. Люди-то везде одинаковы. С другой стороны, мысленно возразила она себе, автор "Письма незнакомому брату" наверняка нашел бы аргументы: мол, это система, которая позволяет совершаться таким подлостям. Да, но разве в Дарайе не бывает низости? Разве само существование вангалов, генетически изуродованных существ - не подлость? А их матери, которые идут на такое от безысходности, которые выброшены на обочину и никому не нужны? Трудно сказать - плохо везде. Везде по-своему. Но это один вопрос, а само существование Дейтроса - другой. Теперь Ивик это знала. Керш объяснил.
      Но ведь мог бы и просто объяснить! Обида за тот случай до сих пор мучила Ивик. Не боль ведь страшна. Страшно сознание, что с тобой могут - вот так. И за что? Что уж они сделали такого страшного? Мог бы объяснить, неужели она не поняла бы?
      Но обиды - это одно, а Дейтрос - другое.
      — Спасибо, - сказала Дана, собрав журналы. Взглянула на Кейту, - правда, спасибо вам большое.
 
      Вторую неделю шли полевые занятия в Килне. Килн - населенный мир, но плотность населения мала, места - сколько угодно. Обидно, думала Ивик, у нас там лето начинается… теплынь. Купаться можно. А здесь как раз - мокрый сезон, постоянно льют дожди. К постоянной двойной силе тяжести привыкаешь через несколько дней. Не то, что совсем привыкаешь, нет, болит живот от постоянного напряжения, трудно оторвать ноги от земли, хочется лечь - но это уже кажется неизбежным злом.
      А когда собственно, можно посидеть или полежать, то и вовсе хорошо. Как мало человеку нужно для счастья… Ивик сидела под навесом, хотя дождь прекратился, снаружи сияло солнце, разноцветно отражаясь в миллионах капелек, блеском оживляя мокрую листву. Но под навесом трава сухая. Ивик была почти счастлива. У нее наконец-то выдалось свободное время. Она почистила автомат, раздобыла ножницы и постригла себе ногти, а теперь пришивала оторвавшийся кармашек к форме, да и пуговицы надо было бы укрепить, некоторые уже болтались. Только одно, пожалуй, не очень хорошо - никого из друзей нету, Ашен на посту, Дана наряд схлопотала и торчит на кухне, да и вообще никого из сена не было поблизости. Несколько человек еще сидели под навесом, тоже подшивались, один парень из сена иль Веш просто лежал рядом с Ивик, закинув руки за голову. Смотреть на него было завидно. Но надо дошить, сказала себе Ивик. Как хорошо, когда можно никуда не бежать, наконец, не работать, а просто посидеть спокойно… сделать что-то для себя. А потом даже полежать, может быть. Еще целый час времени. Потом занятия… Но потом зато - ужин. И после ужина еще час! Если никуда не погонят, озабоченно подумала Ивик. Может, опять в карты сыграем, вчера так хорошо получилось. Или с девчонками посидим. Дана сыграет на скрипке. Она даже тут умудряется играть, хотя, говорит, конечно, тяжело. Ивик уже давно было не до музыки. Разве что странные слова пробивались иногда сквозь пелену усталости, вопреки силе тяжести и всей этой жизни. Странные, обрывочные слова.
      Иду к тебе, иду к тебе,
      Земля, рождающая сны,
      Земля непаханных полей,
      Земля звенящей тишины…
      Издали послышалась стрельба. Ивик вздрогнула. И все, сидящие под навесом, зашевелились, повернули головы… Ничего, наверное, поблизости внеочередные стрельбы устроили, мало ли, подумала Ивик. Но могут быть и дорши… а там Ашен. При большом прорыве патрульные гибнут первыми. Она выживет, подумала Ивик упрямо.
      Почему-то больше всего Ивик боялась за Дану. Осознав однажды ее хрупкость и непринадлежность, по сути, к этому миру. Дана слишком талантливая. Слишком прекрасная. Такие долго не живут. Вроде цветка, который легко раздавить. Сама себе Ивик казалась более приспособленной, сильной. Она-то как-нибудь удержится. Сможет. Она только кажется слабой и неприспособленной, а на самом деле нет нагрузки, которую она не могла бы перенести. А вот Дана… чудо, что она вообще до сих пор жива.
      Ашен казалась куда более сильной, крепкой. Но с другой стороны, погибнуть может любой. Никто не застрахован. При этой мысли Ивик почувствовала, как подступает знакомое отчаяние. Да что ж это такое… ведь не объяснишь никому на гражданке, не расскажешь этого. Неужели так будет всегда? Всю жизнь? Вот погиб Чен. И ждешь - на кого выпадет в следующий раз? В принципе, не исключено, что в следующий раз половина квенсена ляжет… и такое бывало. Очень редко, но… все ведь может быть. По статистике до конца учебы не доживают 1-2 человека из сена. Кто следующий? Ашен, Дана? Ну хорошо, пусть, например, Скеро. Пусть Венни или Марро. Кого не жалко? Всех - это-то и страшно, что жалко всех, и боишься за всех, каждый раз, как подумаешь об этом, так начинает ужас подбираться к горлу. Только представить… вот завтра раз - и не будет кого-то. Например, Даны. Или Дирзы. Или Рицы. Совсем не будет, никогда. Тело накроют алым шелком, прочитают заупокойную. Опустят в могилу. Прекрати, зло сказала себе Ивик. Как мама! Нечего давать волю воображению.
      Она оборвала зубами нитку. Воткнула иглу в ткань. И тут завыла сирена.
 
      Поселок все еще горел. Черный дым они увидели сразу, едва выйдя из лагеря, который располагался в ложбине. Влажность воздуха здесь высокая, бревна горели неохотно, но от половины хижин поселка остались обугленные остовы. Здесь не жалели напалма.
      Доршей удалось сразу же вытеснить в Медиану. Прорыв оказался серьезным, но в Медиане дорши потеряли преимущество и сразу стали спасаться бегством, большинству из них это удалось. Несколько сенов сразу отправили в килнийский поселок, на Тверди, среди них был и сен иль Кон. Входили в поселок с южной стороны. Впечатление, будто все вымерло здесь. Ни килнийцев, ни местных однорогих коз, обычно лениво бродящих среди хижин, ни собак, ни возящихся в пыли гребенчатых кур. Доршей тоже видно не было. Шли осторожно, рассредоточившись, вдоль уцелевших стен. Марро, шедший впереди, внезапно громко выругался, едва не споткнувшись, и через секунду Ивик увидела то, что преградило ему путь - это был обгоревшее тельце ребенка, черное, с причудливо изогнутыми ручками, похожими на корни, а на лицо Ивик смотреть не стала. По размерам ребенок был маленький совсем, лет трех, но мог быть и старше, просто от тела осталась обугленная головешка…
      По дороге осматривали одну хижину за другой. Доршей нигде не было. В одном из домов нашли живую девочку-килнийку, она спряталась под лавку и рыдала. Ничего путного добиться от нее было нельзя, девочка дрожала всем телом, да и местным диалектом владела только Меро, и то плоховато. Девочке дали пол-плитки анвита и оставили на месте. Ближе к центру стало попадаться больше целых домов, сюда огонь не добрался. Видно, жгли деревню еще под ливнем, а ливни в Килне такие, что затушат что угодно. В середине улицы тек сплошной поток черной грязи, и ноги у квиссанов были все по колено в мокрой саже. Ивик вместе с Марро и Леном осматривала очередную хижину, когда снаружи послышался крик.
      — Ничего нет? Пошли, - Марро вышел первым. Ивик выскочила за ним, и сразу же поняла - не кто кричал, но по крайней мере, почему.
      На стене соседней хижины, бревенчатой, хорошо сохранившейся стене, висел человек. Это был дейтрин, характерно высокий и тонкий, с удлиненным лицом, а разметанные по плечам волосы указывали на то, что это был монах, хойта. Конечно, из местной миссии, давно работавшей в поселке. Человек был совершенно обнажен, кровь на нем засохла. Он был распят и пришпилен к стене длинными железными штырями - дарайскими, потому что килнийцы не знали обработки железа. Штыри воткнуты в его предплечья, беспомощно растянутые по стене, в плечи выше ключиц, бедра, голени, живот. Ивик почувствовала, как ее выворачивает изнутри, и сейчас вот-вот вырвет… Кого-то впереди, кажется, уже и вырвало. На лицо хойта лучше было не смотреть. На шее его так и болтался большой монашеский крест на шнурке, черно-серебряный, конгрегации святой Кейты…
      — Шендак… шендак… - монотонно повторял кто-то впереди. Меро крикнула.
      — Сен, слушай мою команду! Рассредоточиться! Продолжаем движение! Кор, Клайд, позаботиться о теле.
      Мальчишки подошли к убитому хойта, чтобы снять его со стены. Ивик двинулась за Леном. Продолжаем… продолжаем движение… она была на грани истерики и наверное, остальные чувствовали себя не лучше.
      Откуда-то спереди раздалась очередь. Ивик вжалась в стенку рядом с Марро.
      Там дорши, спокойно подумала она. Засада.
      — Верт, Тилл, Нуран, за мной! - негромко приказала Меро, стоявшая у соседней хижины, - Эшеро Медиана!
      Она исчезла, парни вслед за ней. Ясное дело, они пройдут через Медиану в тыл доршам, выйдут по "свежему следу" сразу же и ударят оттуда. Ивик перехватила поудобнее автомат и стала ждать, напряженно вглядываясь в дрожащее марево вдоль улицы.
      Значит, пришли и просто так, от нечего делать, перебили кучу народу в деревне… надо надеяться, что хоть часть килнийцев успела скрыться в лесу. По-видимому, они откуда-то узнали, что здесь лагерь квенсена. Что у нас здесь, поблизости, учения. Деревню, вероятно, им кто-то назвал как ориентир. Мог даже кто-то из килнийцев. Или у них здесь разведка работает, тоже вероятно. Сволочи, но килнийцев-то за что? С хойта страшно, но хоть можно понять, а их за что? Ивик почувствовала, как знакомая ненависть сжимает горло. Ребенка-то за что?
      Им ведь просто все равно! Для них килнийцы - это так, и не люди вовсе. Вот об этом разные писатели "незнакомым братьям" ничего не упоминают. Какой милый, гуманный, красивый мир… пока не увидишь один раз, что они творят за его пределами! Ашен, подумала Ивик, и сердце снова заныло. Что с Ашен?
      Спереди раздалась стрельба. Внезапно прямо на улицу выскочил какой-то дорш. Ивик мгновенно прицелилась, и то же самое сделали еще полтора десятка квиссанов. Но команды на открытие огня Скеро не давала. Дараец заметался, как безумный, бросился в сторону, и в воздухе блеснул чей-то шлинг. На Тверди облачное тело не извлечь, но шлингом легко обездвижить врага, и конечно, раз есть возможность, лучше взять живым. Стрельба впереди стала громче, и где-то на другой окраине забухали взрывы. По всему поселку, как видно, шел бой…
      — Вперед! - крикнула Скеро. Ивик помчалась вслед за остальными к хижине, где видимо, засели дорши. Когда она, вслед за Марро, ворвалась туда, готовая стрелять, все было уже кончено. Доршей было шесть или семь, лежащих в причудливых позах на полу, на лавках, у маленького оконца. Бледное лицо Меро перемазано кровью.
      — Ивик, Келл, Намис, остаетесь здесь четверть часа, потом выходите. Караулите свежий след. Остальные за мной!
      Ивик села на лавку, рядом с убитым вангалом. Глаза его были широко открыты. Лицо казалось совершенно человеческим. Может, кстати, это даже и не вангал. На дорше были погоны с тремя полосками, офицер все-таки. У них и обычные люди служат, и не так уж мало. Струйка крови засохла у рта. Совсем как человек, правда, подумала Ивик и ужаснулась своей мысли.
      — Кошмар какой, девки… хойта… - сказала Келл. Намис выругалась. Ивик промолчала. Только сейчас она поняла, чем пахнет в поселке, кроме гари. Это мясом пахло. Сладковатый такой запах подгоревшего мяса. Здесь, в хижине тоже запах был своеобразный. Голова от него кружилась. Ивик последовательно запретила себе думать об Ашен, об убитом хойта (она знала, что когда закроет глаза ночью - распятое окровавленное тело всплывет во тьме, и ничего с этим не сделаешь), о сгоревшем ребенке, о ненависти к доршам. Свежий след надо караулить. Сейчас какое-то время еще можно выйти прямо в эту точку из Медианы - потому что недавно сюда вышли наши. Если что, подумала Ивик, сразу в Медиану. У каждой из девчонок был триммер, в случае чего можно перенести в Медиану весь участок.
 
      …Ивик медленно шла по улице. Торопиться уже никуда не надо. Из Медианы вышла срочно вызванная сюда из Дейтроса зенна гэйнов, полторы сотни взрослых бойцов. Они займутся поселком. Часть килнийцев действительно убежала в джунгли. Их уже разыскали. Поселок будут охранять. Учения квенсена сворачиваются. Все это уже разнесло "сарафанное радио", Ивик только что была в центре поселка, работала на завале, дарайцы разрушили местный языческий храм. Живых под обломками не оказалось. В противоположном конце улицы показалась чья-то фигура, Ивик схватилась за автомат, но это не мог быть дорш, слишком маленькая фигура… Квиссан. Квисса. Да и очертания формы знакомые. Девушка едва ковыляла, прихрамывала. Ивик приблизилась - и узнала.
      — Ашен!
      Куда делись усталость и отупение? Ивик бросилась к подруге, обняла ее. И наконец заплакала, прижимаясь к Ашен, дрожа всем телом, как та перепуганная килнийская девчонка. Ашен тоже всхлипывала.
      — Ивик… ты что… Ивик… а Дана где?
      — Дана… - последний раз Ивик видела Дану еще до приказа остаться у "свежего следа", - наверное, в порядке. Не знаю. Ты это… ты что хромаешь? Зацепило?
      Ивик оторвалась от Ашен и только теперь увидела, что та совсем бледная, и на шее и нижней челюсти следы крови.
      — Меня? Нет.. хромаю… взрывом бросило. Вывих или что-то, не знаю… ерунда. А где наши?
      — Не знаю… там где-то. Пошли.
      Они двинулись вдоль улицы. Ивик чувствовала, что надо бы, наверное, рассказать Ашен о том, что тут происходило. Но это было выше ее сил. И Ашен тоже молчала. Как она выжила вообще? Ивик не спрашивала, захочет - расскажет.
      Им обеим совершенно не хотелось говорить. Ни о чем.
 
      Дана вышла из хижины, пошатываясь, совершенно белая. Увидела Ашен и тоже, как Ивик, сразу обняла ее.
      — Не ходите туда, - сказала она сдавленным голосом, - не надо.
      Ивик взглянула на нее и молча шагнула через порог.
      Здесь были свои. Верт, Марро, Лен, Тилл, Рица… Скеро. И еще Ивик краем глаза опознала нескольких ребят из других сенов. Народу битком. И на земляном утоптанном полу лежал человек. Дорш. Вернее то, что от него осталось. Судя по виду, били его долго и от души. Дорш еще был жив, он часто дышал, и постанывал при дыхании. Ивик передернуло. Она остановилась. Прислонилась спиной к дверной притолоке.
      Скеро подошла к лежащему, еще раз пнула его в ребра ботинком.
      — Сволочь… это тебе за хойта.
      Ивик почувствовала, что воздуха не хватает. В глазах стало темнеть. Но в обморок она так и не упала. Кто-то сказал, что надо кончать, и на шею дорша надели петлю. Кто-то влез и закрепил веревку на потолочной балке. Кто-то еще несколько раз от души хлестнул дорша ремнем, снятым с пояса. Пряжкой. Враг слабо завозился.
      — Давай! - ожесточенно сказала Скеро. Кто-то рванул веревку. Изуродованное, кровавое тело вангала, с руками, закрученными за спину и связанными, тяжело поползло вверх.
      Ивик наконец оторвалась от стены и почти вывалилась на улицу. Ашен с Даной поддержали ее с двух сторон.
      — Я же сказала, не ходи, - беспомощно пробормотала Дана.
 
      После учений в Килне традиционный поход квенсена показался чем-то вроде отпускного развлечения. Ивик весело шла с другими, пела и иногда с удивлением вспоминала, как тяжело было на первом курсе. Как ей каждую минуту казалось, что она вот-вот упадет…
      После окончания похода она отправилась на каникулы в Шим-Варт. Там ничего не изменилось, казалось Ивик. Совсем ничего. У некоторых соседок родились дети. Построили новый микрорайон, а в центре - многоэтажное здание, и несколько бараков расселили. На первом этаже нового здания сделали общественный спортивный центр с бассейном. На Базу стали завозить регулярно фруктовые соки. Умерла бабушка из соседней квартиры. Ричи закончил первый класс тоорсена. Но все это мелочи, а в целом все оставалось так же, как всегда, как год назад, десять лет назад, и всегда так оно все и будет. Стиранное свежее белье колышется на веревках, поскрипывают качели, ребятишки галдят, в выбоинах асфальта лужи, а в лужах отражается солнце. И все это было очень хорошо. Просто чудесно. Похоже на интересное кино, которое можно смотреть и смотреть без конца, и никогда не надоедает. Ивик прислонилась к стене угольного сарая (углем над ней была выведена надпись "Роми + Шари =", и дальше стерто). Ричи гонял мяч с несколькими мальчишками из двора. Ивик смотрела на брата, как острые лопатки ходуном ходят под замызганной футболкой, и острая нежность заливала ее. Малыш. Какой же он еще малыш… И все эти мальчишки. Рядом возились на огромной куче свежего рассыпчатого песка детишки помладше, полуголые, в трусиках, там шло большое строительство - то ли крепость, то ли дворец. Две девочки в цветастых платьях озабоченно шептались под грибком, недавно покрашенным. Тетка Рея из третьей квартиры кричала на кого-то, чтобы немедленно ушли с клумбы, и даже это сейчас было хорошо, даже Рея казалась милой и любимой…
      — Ивик!
      Она обернулась. Диссе кинулась ей на шею. Ивик почувствовала себя неловко, но чмокнула подругу в щеку.
      — Ивик, привет, как я соскучилась! Ты чего на Пасху не приезжала? Ой, какая у тебя форма! - Диссе с интересом разглядывала ее, - такая новенькая! Будто и не ношенная!
      — Так это ж парадка… мы ж не в таком ходим-то обычно…
      Видела бы Диссе ее рабочую форму, совершенно выцветшую и потрепанную…
      — А это что, пистолет? Ну надо же! - Диссе потрогала кобуру Деффа, - ой, Ивик, ты так изменилась!
      — Да и ты тоже, - сказала Ивик, улыбаясь.
      И правда, Диссе изменилась. Она стала девушкой. Совсем взрослой и очень красивой. Золотисто-русые волосы были забраны в тугой узел, открывающий стройную и длинную шейку. На загорелых открытых плечах бретельки топа, видимо, самосшитого, ярко-желтого, туго обтянувшего крепкие уже развитые грудки. Широкая юбка до колена не скрывала длинных красивых ног.
      — Пойдем, а? Пошли ко мне? Родители на работе, а остальные все на улице, мы хоть посидим спокойно. Мы вчера печенье делали, чайку попьем…пошли?
 
      Диссе рассказывала о своих новостях. Она участвует теперь в театре в своей Академии. У нее главная роль. Она играет в пьесе (написанной каким-то гэйном еще в Старом Дейтросе) слепую девушку. Диссе изображала в лицах сцены из спектакля. Ивик не очень нравилось, казалось, что Диссе слишком манерна. Зато печенье было вкусное, с джемом, Ивик едва удержалась, чтобы не сожрать слишком много. Хотя напекли его целый таз, и сейчас еще половина оставалась. Но неловко объедать такую большую семью.
      — Ой, Ивик, а я хочу, чтобы ты мне спела! Ты же на клори теперь играешь! Погоди!
      Диссе убежала и вернулась с инструментом. Ивик послушно взяла клори. Пальцы пробежались по струнам.
      — Ты так здорово научилась! Ничего себе! У вас там занятия есть? Или вы только воюете там?
      — Конечно, есть, откуда же все гэйны-музыканты берутся, - сказала Ивик.
      — Ну спой, спой что-нибудь!
      Ивик задумалась. Петь не очень-то хотелось. Она вспомнила старую-старую гэйновскую песню.
      Между небом и землей - тоска.
      Снова белая, как снег, мгла! Ты не помнишь, как печаль легка.
      Ты не помнишь, как любовь зла.
      Между небом и землей война,
      И разрывы, в душу твою мать.
      Ты не помнишь крови и огня.
      Ты не помнишь, как меня звать.
      Диссе слушала, подперев подбородок кулачком, преувеличенно внимательно глядя на Ивик.
      Ты лежишь за облаками льда,
      Ты летишь за океаном тьмы.
      Зелена в твоей реке вода.
      Отраженьями в воде стоим - мы.
      Ивик повторила последние строчки. Диссе чуть нахмурилась.
      — Красиво, - сказала она, - ты летишь за океаном тьмы… Красивая абстракция!
      Ивик вытаращилась на нее.
      — Почему? - спросила она, - что здесь абстрактного-то?
      — А о чем песня? Наверное, я не поняла…
      Ивик не знала, как объяснить. Вернее, объяснять было глупо. Но и сказать "ну и ладно" - как-то нехорошо.
      — Так там же сказано все, Диссе… Там же… ясно, что погиб кто-то… любимый. И вот автор и говорит так… от боли просто. Она… или он, не знаю… погиб, умер, его нет больше. И никогда не будет. А мы тут остались. И как будто река разделяет. Все же тут понятно!
      — А-а, - протянула Диссе, - по-моему, не так уж понятно. Абстрактная такая песня…
      Ивик промолчала.
      — Ну а как у тебя с личной жизнью? - спросила Диссе. Ивик пожала плечами. Как у нее может быть с личной жизнью?
      — Моя подруга, Ашен, я тебе рассказывала, помолвлена уже.
      — О да, у нас тоже многие! - кивнула Диссе, - а у меня, знаешь, в этом году такая проблема была… сейчас-то переболело уже все, конечно… я тебе не писала. Вообще плохо, что мы так далеко друг от друга. Писать я не все могу. Это не то!
      — А что у тебя было?
      — Понимаешь… это зимой еще было. Еду я в трамвае… В Шари-Пале же трамвай есть! И вдруг передо мной садится мужчина, вот так напротив. И смотрит, смотрит… И вдруг говорит: девушка, я не могу больше… вы мой идеал. Ну представляешь, да? Главное, чего уж там идеального, у меня нос покраснел, холодно было, я вся закутанная. Короче, мы с ним стали встречаться…
      Ивик подумала, что наверное, раньше при этом рассказе почувствовала бы зависть. А сейчас - нет. Конечно, Диссе идеал. Она и правда…
      — Ты и правда очень красивая.
      — Ну вот. Мы с ним стали встречаться. Он меня в кино водил, гуляли так… представляшь, стоит и ждет, встречает после лекций. Каждый день. Он был искусствовед. В музее работает, статьи пишет. А потом девчонки мне сообщили, что он женат!
      — Ой…
      — Да, и трое детей, представляешь? Я была в ужасе… Конечно, сначала я решила, что все, мы не будем встречаться, совсем. Через черный ход выходила из школы. А он, представляешь, в тренту мне каждый день цветы присылал… Вся комната была в цветах у нас. Ну в общем, пришлось с ним объясниться. Он говорит, что и семью бросит, и все, что мы с ним уедем…
      Диссе тяжело вздохнула.
      — Ты знаешь, я его любила…
      — Бедная, - сказала Ивик.
      — Ага! Ужас… я ни спать, ни есть не могла… ничего. Но знаешь… с одной стороны, любовь. Он, конечно, необыкновенный человек! Таких не бывает… Такой чуткий, такой… А с другой, я все думала. Встречаться с женатым - позор, еще и из Академии выгонят, а исповедоваться как? Врать, что ли? Уехать с ним… ну не знаю, бросить учебу, а что меня там ждет, кем я буду? Конечно, какую-нибудь работу найду, могу хоть в вирсен пойти воспитателем, но… не знаю. Наверное, другая пожертвовала бы всем ради любви.
      — Да он бы тебя тоже потом бросил.
      — Не знаю… может быть. В общем, знаешь, я не решилась. А еще потом я к нему пришла как-то, а он начал.. так приставать, ну ты понимаешь… И говорит - не бойся, в этом же нет ничего плохого, это же любовь! И лезет, лезет… он какой-то прямо сам не свой стал! Я взяла и убежала. И все, мы с тех пор не встречаемся. Но мне так плохо было! Ты не представляешь… ужас просто.
      Ивик кивала.
      — Спой лучше что-нибудь еще, а?
      У Ивик почему-то все песни вылетели из головы разом. Вообще так всегда бывает, когда просят "спой что-нибудь". Она вздохнула и спела "Светят луны на небе, спят квиссаны в ночи". По крайней мере, тут уж точно нет ничего абстрактного.
      Любовь моя, пока мы вдвоем,
      Ни боли, ни смерти нет.
      В бою меня будет хранить под огнем,
      В бою меня будет хранить под огнем
      Глаз твоих ласковый свет.
      Это все было - про жизнь. Нормальную, реальную жизнь, какая она есть. Пусть и написано не так уж хорошо, скажем так, примитивно. Может, кто-то из младших квиссанов сочинял, только что пороху понюхавших. Зато все реально.
      …А девчонка на койке в лазарете лежит
      И смертельная рана под бинтами горит.
      Милый друг с нею рядом, молча смотрит в глаза.
      Смерть не знает пощады, не отступит назад!
      И пятнадцатилетних косит смерть на войне.
      Милый друг, не печалься, вспоминай обо мне!
      Диссе в этот раз слушала невнимательно. Даже отошла, поставила посуду в мойку. Ивик поняла, почему - наверное, правильно цензура не пропустила эту песню в широкий мир. Кому она интересна? Она плохо написана, примитивно… мелодрама какая-то. Правда, никто не догадывается, что жизнь похожа как раз на мелодраму. Жизнь совершенно не напоминает произведение настоящего искусства. В жизни все так и есть: по квенсену тревога, вой сирены ночной, поднимайтесь, квиссаны, выходите на бой! Угу. И вой этой сирены до самой печенки пробирает. Но это ж совершенно неинтересно тому, кто его не слышал.
      — Ага, интересно, - сказала Диссе, садясь рядом с ней.
      — Вроде квиссанский фольклор… это так, - улыбнулась Ивик.
      — Ну а ты как, есть хоть на примете кто-нибудь? - спросила Диссе.
      — Да нет… в общем, как-то не до того. И потом… ну кому я нужна?
      — Ты нужна! - убежденно сказала Диссе, - ты между прочим, очень даже симпатичная. Может, за тобой и не бегают толпами, но уж если кто тебя полюбит, то это на всю жизнь!
      Ивик неловко пожала плечами.
      — Слушай, а у тебя выпить нет чего-нибудь?
      — Выпить… ну вот, у папы настойка тут… но я не пью такого крепкого, а тебе, если хочешь…
      — Так ты разведи, подумаешь!
      Диссе развела настойку водой. Чокнулись и выпили. Ивик почувствовала себя немного легче.
      — Ты как-то изменилась очень, - сказала Диссе.
      — Алкоголизм? Ты не думай, я ж не всегда так… - Ивик замолчала. С Ашен и Даной они почти никогда и не пили наедине. Это было не нужно. Вообще. А так - это хорошее лекарство. От неловкости, от напряжения.
      — У вас бои бывают? Настоящие? Ты… тебе приходилось убивать?
      — Да, - сказала Ивик.
      — Ты не рассказываешь ничего совсем… страшно было?
      — Да.
      Ивик налила себе еще полстаканчика настойки и выпила одна. Ей вдруг пришло в голову, что она с Диссе чувствует себя как мужчина. И правда, смешно. Как в классических триманских книгах. Там же вообще женщины никогда не воевали… сидели дома и ждали героев. Красивые, изящные, милые. А герои да, убивали и видели все то, что приходилось видеть Ивик. Только в Дейтросе такого разделения никогда не было. Потому что в Медиане все равны. А перед военной необходимостью всегда отступали прочие мелочи вроде необходимости рожать детей.
      Ей вдруг захотелось рассказать. А почему бы и нет, собственно? Глядя в сочувствующие, тревожные глаза Диссе, она начала рассказывать. Про Килн. Про сожженную деревню и убитого хойта. Он там не один такой был, хотя остальных смерть настигла быстрее, перебили всю миссию. Ивик словно прорвало. Может, помог алкоголь, может, сочувствие Диссе, но ее несло. Она рассказала все. И про казненного дорша - тоже.
      — Это нельзя, понимаешь? Конечно, нельзя… но Меро… наша куратор - она знала. И не остановила. И никто их не остановил. И я… не знаю. Я бы не стала так с пленным. Но я ничего не сказала. Потому что…
      Ивик замолчала. Сказать "они были правы" - нельзя. Они не были правы, и она тогда это знала. Но не останавливала их, не кричала, нет. Потому что распятый хойта был еще перед глазами. Потому что она не могла закричать, просто физически не могла.
      — Понимаю, - глаза Диссе вдруг наполнились слезами. Ивик почувствовала благодарность - за эти слезы, за ужас в ее взгляде.
      — Вот так… - хрипло сказала Ивик. Она уже почти успокоилась в последнее время. Почти. Только по ночам иногда снилось что-нибудь… то, что одни люди могут делать с другими людьми. И тогда она стонала и просыпалась. Мама все спрашивала, чего она так кричит по ночам. Вчера дала ей на ночь успокоительной настойки, и в этот раз Ивик спала крепко.
      — Слушай, Ивик… но как же так можно… нет, я понимаю. Ты не думай, я не осуждаю. Я не представляю, что бы я делала там… на вашем месте. Что бы со мной было! Я даже представить не могу. Я другого не могу понять… если гэйны все вот такие. Если вы живете в таком ужасе, все время… и некоторые даже вот такие, как эта ваша Скеро… жестокие. Как вы можете писать музыку, книги… как? Песни такие красивые. Это же несовместимо совершенно! Мы проходили психологию творчества… Ничего же общего с этим нет! Это же такая тонкая, хрупкая вещь, душа, и… что вы с ней делаете?
      Ивик взглянула на нее.
      — Знаешь, - тихо сказала она, - а мне наоборот кажется, иначе нельзя. Если не носить в душе ад… настоящий ад, без дураков… ничего никогда и сделать нельзя. Ерунда получится. Впрочем, не знаю. Я сама не знаю, как это все совместимо. Знаю только, что нет других путей защитить Дейтрос. Не придумали еще других.
      — Ты не думай, - снова сказала Диссе и вдруг обняла ее, - Ивик! Ты не думай… я тебя люблю.
      Она порывисто встала.
      — Я не думала никогда, если честно, что ты способна так вот… ты же вроде слабая такая всегда была. А вот ведь…
      — Гэйны многие так. И Диссе, не все же такие, как эти… Скеро и остальные. Только некоторые. А остальные… они все больше такие, как я.
      — А помнишь, ты ведь хотела сама в квенсен? Твоя мама еще собиралась хлопотать… тебя правда могли бы в медар взять… не так уж и строго с этой комиссией, девчонки рассказывали. Все равно желания учитывают. А ты тогда в квенсен рвалась… Могла бы стать врачом.
      Ивик с удивлением посмотрела на Диссе.
      — Но я и хочу быть гэйной, Диссе. Я и сейчас пошла бы в квенсен. Да, бывает всякое… но если кому-то надо это переживать, кому-то надо защищать Дейтрос - то почему не мне?
 
      Осенью начались занятия на четвертом курсе. Ивик было немного странно сознавать, что вот - она взрослая, ей скоро шестнадцать. Совершеннолетие. Четвертый курс. Иногда посмотришь - вроде не изменилось ничего. Чем она отличается от себя двенадцатилетней? Больше видела. Больше опыта. Больше умеет. А так… По сути - ничем.
      В учебном расписании стало гораздо больше часов по ориентированию в Медиане, а общеобразовательные предметы сократились. Еще появился новый предмет - обществоведение. У сена иль Кон его вел сам Керш иль Рой. Первые несколько месяцев посвящались изучению Дарайи. Затем обещали перейти к Триме, и наконец - спецкурс по моделированию фантомных образов.
      Предмет показался Ивик необыкновенно увлекательным.
      Да в общем-то, он и всем нравился. Хотя Керш излагал по сути то же самое, что уже рассказывал ей лично на втором курсе, но теперь это было глубже, подробнее. Использовалось гораздо больше фильмов, наглядного материала - и не на маленьком дисплее, а на стенном развернутом экране. Это были не отрежиссированные фильмы, а просто документальные съемки, а Керш давал пояснения по ходу дела.
      Дарайская жизнь развертывалась перед глазами - и она была, черт возьми, привлекательна! Даже все зная, все понимая, даже помня деревню в Килне, невозможно было не восхищаться этой жизнью. Не мечтать о ней хотя бы краешком души.
      Все-таки вот так и должен жить человек! Выходить из собственного двухэтажного дома, окруженного садом. Садиться в собственный маленький автомобиль с прозрачным верхом - в Дейтросе таких маленьких машин, на 4-5 посадочных мест, почти и не было. Разве что служебные машины для самых высших чинов. Ехать в ряду таких же пестрых, глянцево сверкающих автомобилей с прозрачными крышами, по широкому шоссе с идеально ровным покрытием.
      Камера смаковала приметы дарайской жизни. Скользила вдоль прилавка, полного румяных булочек, крендельков, глазированных пирожных, пряников, баранок, казалось, они пахли, нестерпимо сладко и сдобно, и во рту набегала слюна. Память услужливо подсовывала вид железных ящиков на Базе, куда с утра закладывали суховатый хлеб трех-четырех сортов - два черных сорта и два белых, и потом выдавали по талонам, по максимальной норме - полбуханки на человека. На экране квиссаны видели обычное дарайское жилище - там ванная комната была по размеру не меньше, чем спальня в дейтрийском бараке. А как все сверкало в этой ванной, как отражались краны в многочисленных зеркалах, а светильники - в начищенных кранах! И одноцветные стопки махровых полотенец на полках!
      И длинные ряды вешалок с одеждой в магазине. Женщины, лениво перебирающие тряпки - пестрые топики и рубашки, яркие кофточки, стильные костюмы, платья, брюки, юбки. А новенькие носки, разложенные этикетками вверх по кругу, образуя как бы гигантское солнце, причем в центре лежали носки белые, светлых оттенков, а по краям круга - темно-синие, коричневые, черные! Что такое для квиссана чистые, свежие носки - это же почти предмет культа! Когда тебе выдают две пары носков на полугодие, и к концу срока жизни их подошвы уже почти полностью состоят из штопки… Но этому надо радоваться, потому что не так давно носили вообще портянки.
      А там они лежат в магазине совершенно свободно, и стоят, как объясняет Керш, очень недорого, в общем, буквально каждый может иметь десятки пар носков. Фантастика!
      — Не понимаю, - сказала Ашен, - зачем нам все это показывают? Ну мы ладно, все понимаем, но это же прямо пропаганда дарайского образа жизни! А если кто-то окажется слабым и… засомневается, что ли.
      — Мне кажется, я понимаю, - ответила Ивик, - дело в том, что вся дарайская пропаганда на этом и построена. И если ты попадешь в плен, вербовать тебя будут именно на этом. И так тоже… Поэтому нам вроде прививки делают. Чтобы мы все это заранее знали, понимаешь? Что там лучше. Что там удобно жить, красиво, хорошо… Чтобы это для нас не было новостью.
      Несколько занятий были посвящены только описанию дарайского образа жизни. Керш рассказывал о том, как живут люди разных общественных слоев. Все очень подробно, в деталях. Самые богатые люди Дарайи, конечно, вообще жили как сказочные короли. Владели целыми островами, архипелагами, огромными концернами, океанскими флотилиями… Очень хорошо жили врачи, адвокаты - по нескольку собственных домов, целый парк автомашин, иногда личный вертолет. Но даже образ жизни дарайского безработного сильно отличался от жизни любого дейтрина.
      Примерно треть людей на Дарайе не работала. Хотели они работать или нет - это, по сути, значения никакого не имело, потому что работы и не было для всех. Каким образом люди попадали в разряд хронических безработных? Как правило, из-за недостаточного образования. На Дарайе практически уже не требовались чернорабочие. В любой профессии нужно обучение. Отбраковка будущих маргиналов начиналась уже в детстве. В возрасте 10 лет детей распределяли по разным школам. В первой ступени учили интенсивно, много, ее окончание давало право на поступление в высшее учебное заведение (немного странно было думать о том, что дарайцы начинают учиться профессии только в 20 лет… в то время, как в Дейтросе в 16 заканчивают учебу вообще). Окончание школы четвертой ступени давало право лишь на самые примитивные профессии, да в этой школе и не учили толком, а так - отбывали время, показывали фильмы, развлекали детей. После четвертой и частично третьей ступени дети, как правило, уже не могли приобрести какую-то профессию - хотя бывали и исключения, теоретически путь вверх никому не был заказан - и пополняли ряды маргиналов. Многие из маргиналов были вполне довольны своей судьбой и совершенно не хотели бы работать.
      Никто их и не гнал. Рабочие места были дефицитом. На них всегда претендовала куча кандидатов. Получить работу было счастьем в Дарайе.
      Кроме необученных в детстве, безработными часто были женщины после того, как родят и вырастят ребенка - кто возьмет такую, после длительного перерыва в работе? Или люди после 40-50 лет, которых по какой-то причине уволили - на новую работу их уже не брали.
      Хотя и безработные жили, сравнительно с дейтринами в материальном смысле, очень неплохо. Некоторые из них даже имели собственные машины (особенно те, кто стал безработным не после школы, а некоторое время поработав). Они жили в роскошных квартирах, на одного человека - две комнаты и отдельная ванная. У них была куча одежды, еды, масса свободного времени, которое они проводили по большей части у видеона или шатаясь по улицам. Многие из них пили алкоголь в больших количествах или принимали наркотики. Мало кто жил семьями - в Дарайе вообще мало кто так жил. Женщины рожали детей просто "для себя". Безработные женщины иногда рожали вангалов, потому что это давало существенную прибавку к пособию. У такой безработной женщины и ее "партнера" (не мужа, а временного сожителя) могло быть пять, а то и десять маленьких вангалов, и жили они не так уж бедно. Еще был женский вариант - вангали, только девочек рожали с другой генетической специализацией. Они были красивы и повышенно сексуальны. И так же, как мужчины - со сниженным интеллектом. Все они, вангали, заканчивали школу четвертой ступени, а потом работали в "Клубах досуга" и "Мирах ощущений", как в Дарайе завуалированно назывались роскошные бордели. Собственных детей генетически измененные люди иметь не могли.
      Одновременно с показом Керш понемногу раскрывал перед квиссанами понятия дарайской философии, представлений о человеке и обществе. Дарайскую экономику они изучили на нескольких занятиях и уже имели представление о товарно-денежных отношениях, частной собственности, капиталистической системе производства.
      Дарайцы жили по совершенно другой логике.
      Логика их мира базировалась на таком представлении: человек абсолютно свободен. Человек - всегда и во всем хозяин своей судьбы.
      И это казалось совершенно правильным.
      Поэтому, гласила логика дарайцев, нельзя вмешиваться в жизнь, судьбу и свободный выбор человека.
      Конечно, за исключением маленьких детей и психически больных.
      Общество дарайцев было устроено так, что теоретически - теоретически! - любой человек мог бы стать, например, президентом планеты. Или очень богатым. Так же, как любой квиссан теоретически однажды может стать шеманом, но на практике шеманов всего сотня на армию.
      Теоретически любой человек не обязательно попадет в треть маргиналов, а может выучиться и найти работу.
      Для этого надо всего лишь преодолеть конкуренцию и опередить других. Тех, кто будет маргиналом вместо тебя. Надо стать лучше, умнее, образованнее, уметь лучше общаться и производить впечатление, рекламировать себя в глазах начальства. Чтобы взяли тебя, а не его.
      Конкуренция - основа дарайской жизни. Конкуренция во всем. Считается, что именно конкуренция обеспечивает высокий уровень жизни. Одна фирма соревнуется с другой за то, чтобы покупали ее булки, а не другие, такие же вкусные и сладкие, но может быть, чуть-чуть менее красивые. Один рабочий соревнуется с другим, чтобы именно его оставили на работе, а второго уволили при необходимости, и потому оба стараются хорошо трудиться.
      Если ты готов бороться за себя, лезть вверх, стараться - у тебя есть все шансы неплохо устроиться в этом мире.
      Раньше те, кто проигрывал в конкурентной борьбе, просто умирали с голоду. Были времена, когда нищенствовать, просить подаяния в Дарайе было запрещено, нищих просто сразу казнили. Или запирали в тюрьмы, где они выполняли бесплатную и бессмысленную работу.
      Но теперь дарайское общество богато и может прокормить всех неработающих, проигравших конкурентную борьбу. Почему это выгодно государству, кормить таких людей? Потому что раньше они могли воровать, убивать, устраивать голодные бунты, что в общем, понятно - когда тебе нечего терять, пойдешь и на преступление. Теперь же никаких поводов к этому у них нет. Поэтому резко уменьшилась преступность. Теперь если человек совершает преступление, он в Дарайе считается психически больным, и его лечат в Атрайде. Пока он не обретет правильные социальные наклонности.
      — Разрешите вопрос? - Тилл поднялся, - но ведь это не логика! Я хочу сказать, это как раз совершенно нелогично, о справедливости и конкуренции. Конкуренция в Дарайе несправедлива! Она была бы справедливой при равных стартовых условиях. Хотя бы, как у нас - одинаковое для всех общее образование! Или, например, если мы возьмем ребенка из семьи маргиналов или сына какого-нибудь промышленного магната… разве они в равных условиях соревнуются… это же все равно, что пустить бежать наперегонки не знаю… квиссана с четвертого курса и инвалида с детским параличом… и говорить, что это справедливо, и что все зависит только от самого человека!
      — Садитесь, Тилл, - Керш удовлетворенно улыбнулся, - вы это совершенно правильно подметили. И есть еще один аспект. Предположим, для всех людей изначально созданы совершенно равные стартовые условия. Одинаковое образование, одинаковые материальные блага. Зависит ли в этом случае победа в конкурентной борьбе только от воли самого человека? Ивик?
      — Нет, - сказала Ивик, - есть же еще врожденные свойства. Если даже человек очень волевой… но правда, если детский паралич? Есть просто люди умные и глупые. Потом, вот вы говорили, женщины там рожают детей и потом не могут найти работу…
      — Садитесь, Ивик, вы правы. Да. В том-то и дело, чтобы конкуренция была справедливой, надо создать не только формально общие стартовые условия, но и индивидуально подтянуть каждого человека к некоему стандарту, который ему позволит участвовать в конкуренции на равных. Женщина должна стать похожей на мужчину, детей не рожать. Для больных и инвалидов должны быть созданы особые условия. И да, отчасти в Дарайе так и делают. Но есть еще такой момент - люди все равно остаются разными. Бог дает людям при рождении разные свойства, и с этим мы никогда ничего не сможем сделать. С этим надо жить. Поэтому рассуждения о справедливой конкуренции вообще нелепы, справедливости тут нет и быть не может в принципе. Конкуренция - это всегда неправедно и всегда несправедливо. Но что ответил бы вам на это дарайский пропагандист? Кто-нибудь знает?
      Керш обвел взглядом квиссанов. Все молчали.
      — Он бы сказал, что человек не должен задаваться вопросами о справедливости или несправедливости общества. Это его не касается. Он должен ставить вопрос иначе: как я, лично, на своем месте могу улучшить свое положение? И вот тогда его ждет успех. Тогда он может добиться успеха! А ведь именно в достижении личного успеха - цель и смысл жизни человека. Так считают дарайцы…
      — Как скучно… - пробормотал Нуран. Керш не обратил внимания на нарушение дисциплины.
      — Да, человек, которому знакомы другие цели и другой смысл жизни, сочтет это скучным. Добиваться чего-то для себя - хорошей машины, высокой должности, еды, одежды. При том, что ведь прожиточный минимум и без того доступен. А более высоких целей общество Дарайи не предлагает. Но здесь дарайский пропагандист ответил бы вам, что дарайское общество, хоть и не предлагает высоких целей, однако в итоге гуманно и обеспечивает наиболее счастливую, материально богатую жизнь для любого человека, и что пусть это общество не идеально, однако, ничего лучшего до сих пор не придумали. Нигде не живут так хорошо, как в Дарайе и в некоторых странах на Триме, где экономика, опять же, дарайского типа. Ашен?
      — Простите, - сказала Ашен, - у меня вопрос в таком случае. Но разве эта хорошая, богатая жизнь не обеспечена просто-напросто тем, что у Дарайи лучшая армия, и что они могут себе позволить эксплуатировать тот же Лей-Вей? Ведь у них все, например, радиоактивные полезные ископаемые, золото, платина - все оттуда… и добывают их там местные жители, которых содержат буквально как в концлагере… И дешевое производство тоже в Лей-Вей, все эти пластиковые вещи, детали электроники. А тамошние жители живут едва ли не хуже, чем нищие в Дарайе в старые времена.
      — Да, совершенно верно, - согласился Керш, - тут вы правы, Ашен. Садитесь. По дарайской логике, отношения между странами и мирами тоже определяются конкуренцией и соображениями выгоды. Дарайя победила в конкурентной борьбе, поэтому справедливо, что они могут уничтожать килнийцев, когда им хочется и нужно, когда килнийцы мешают. Ведь они находятся на низшей ступени развития! То же относится и к жителям Лей-Вей. И своих нищих в Дарайе кормят не из человеколюбия, а потому, что иначе эти нищие будут мешать, а уничтожать их прямо на глазах у остальных - это будет неприятно. Ну а дейтринов, килнийцев, жителей Лей-Вей, Тримы или других миров - можно уничтожать. Когда Трима стала мешать дарайцам, они решили просто ее уничтожить, и вряд ли кому-то пришло в голову, что так просто нельзя делать. Да, вместо этого уничтожили Дейтрос. Но ведь это, как им кажется, совершенно логично и справедливо - исходя из их собственной логики. Скеро?
      — Ну а как насчет лучшего мира, хессин? В самом деле, ничего лучше Дарайи не создали? А старый Дейтрос? Там ведь не так жили, как мы сейчас…
      — Садитесь, Скеро. Все правильно. Сейчас у нас мобилизационный период, мы боремся за выживание. В старом Дейтросе жили иначе. Не так, как мы. Но и не так, как живут в Дарайе. Старый Дейтрос - это наше будущее, то, к чему мы сейчас стремимся, хотя, конечно, и он - не идеал. Идеала, квиссаны, нет и не может быть на Тверди! Идеал - это Царствие Небесное. Но это не значит, что нельзя изменить и улучшить общество, более того, мы обязаны этим заниматься! О том, как жили люди в старом Дейтросе, мы поговорим на следующих занятиях.
 
      Ивик увлеклась чтением книги иль Лика, отца Даны. Сама Дана тщательно, с любовью хранила подаренные Кейтой журналы, часто доставала их и разглядывала… но вот содержание книги так осилить и не смогла. "Знаешь, если честно, муторно читать немного… богословие это…" Ивик так вовсе не казалось. Впрочем, Дана никогда не была интеллектуалкой. Ашен иногда отпускала шуточки, что Дана мыслит нотными знаками.
      Но и Ашен не читала произведений отца Даны. А вот Ивик они показались вдруг очень интересными. Это было так, как будто разговариваешь с умным и все понимающим собеседником. О Боге, о мире. Иль Лик писал очень важные вещи, и это было не похоже на те заумные теологические трактаты, которые они проходили на занятиях.
      Но не было это похоже и на популярные книжки "Как правильно молиться" или "Иисус в твоем сердце".
      Шанор иль Лик писал вроде бы чисто богословский трактат, и в то же время он был совершенно понятным. И, казалось Ивик, очень честным. Идущим до конца в своей честности.
      Он описывал Большой Взрыв и образование Вселенной. Описывал эволюцию. Говорил о данных астрофизики. И о том, как проявляется Бог во всем этом, как осознать и совместить все это - современному человеку. И это нравилось Ивик. Другие авторы существовали вне времени, над временем - казалось, им было безразлично то, что происходит на Тверди. Всегда и везде одно и то же, считали они. Одни и те же грехи, Таинства, одно и то же спасение. А то, что меняются люди, меняется мир, меняется уровень знаний - казалось им незначащими пустяками. То, что приходится приспосабливаться к новым - и пугающим - вызовам времени, новых идей - как-то отвечать на них, казалось им несущественным. Небо твердое, Твердь плоская. Выше неба взлететь нельзя. Женщина должна бояться мужа, потому что так сказал апостол Павел (то, что нормальная гэйна ну никак, в принципе никак не может бояться кого бы то ни было, апостол не предусмотрел, как и самого существования гэйн). Согрешил - покайся, и нечего лезть в какие-то там душевные дебри, все просто. Не убий - а как быть с дарайцами, об этом богословы ничего не писали, видимо, гэйны постоянно должны были ощущать свою вину. Как вообще вести себя во многих ситуациях… в разных.
      Ивик потому и не любила читать ничего богословского, что казалось - все это не имеет ни малейшего отношения к ее собственной жизни, ни внешней, ни внутренней.
      Возможно, она чего-то просто не понимала. Ей было всего 15 лет.
      У Шанора иль Лика, бывшего гэйна, все было иначе. Он писал о Свете, озаряющем жизнь христианина. О Свете непобедимом. Источнике жизни, любви, источнике всего сущего. О том, как зло пытается затопить душу, но Свет сильнее, но чтобы обернуться к Свету, нужна воля человека, связанная с Божьей волей. Отказаться от тьмы, отринуть тьму. Победить ее. Победить ее всюду - в своей душе, побеждать ее каждую секунду, каждую минуту, обращаясь к сияющему Свету… к Радости… к Христу. В мире вокруг себя. В обществе. В Медиане, защищая Дейтрос. Воины - не только гэйны, воином может и должен быть каждый человек - поняв это до конца, Шанор и ощутил призвание.
      Ивик писала очередную повесть про мир будущего. Там у нее появился странствующий проповедник… похожий на Шанора. Его мысли, его слова Ивик вкладывала в уста своего героя.
      "Суть жизни христианина - противостояние злу. Не надо думать, что зло - это только там, за гранью Медианы. Зло вокруг нас, зло экзистенциальное, последствия греха, выраженные в болезнях, увечьях и бедствиях. Зло в нас самих - это наш эгоизм, наш гнев или уныние. Боль - это зло…"
      — Я не знаю, - сказала Ашен, прочитав начало ее повести (Ашен всегда ждала ее текстов с нетерпением), - тебе не кажется, что надо это хотя бы со священником обсудить? Ты уверена… ведь все-таки…
      Она не договорила, но Ивик поняла. Да, Шанор иль Лик - никакой не авторитет духовный, он ведь обвинен в ереси, и хотя, наверное, не виноват, но обвинение не снято. В общем-то, ничего страшного. Но вдруг, подумала Ивик, Шанор ошибается. И я ошибаюсь. И это приведет меня к совершенно неверным результатам. Церковь же ошибаться не может!
      Она отнесла книгу иль Лика отцу Райну. Тот обещал прочесть, и правда через неделю был уже готов к разговору. Отец Райн пригласил Ивик к себе - он жил в одной из комнат преподавательской тренты. Налил чайку, положил в вазочку колотый сахар.
      — Угощайтесь, Ивенна, - он прочитал молитву и перекрестился, - вы знаете, книга показалась мне очень интересной.
      — Мне тоже, - сказала Ивик.
      — Да… очень интересной, - повторил отец Райн, - но есть моменты, с которыми я не могу согласиться. Вот посмотрите, я отметил, - он протянул книгу Ивик. Она открыла заложенную страницу.
      " Каждый из нас должен стать гэйном. Каждый должен встать на пути зла, затопившего мир, потому что каждый - воин. Остановить зло, если нужно, закрыв собственным телом амбразуру вражеского пулемета. Сделать свое тело и свою душу - препятствием злу.."
      Ивик вопросительно посмотрела на священника.
      — Видите ли, автор слишком уж акцентирует внимание на зле. А это никогда не было христианским подходом. Ибо призыв каждого быть воином Христовым - это да, но вот акцент на том, что "мы должны, иначе все будет плохо" - неправилен. Никто из нас не победит зла и даже, как ни печально, не будет в состоянии противопоставиться ему, ибо каждый из нас - всего лишь человек. Гэйн может быть очень сильным, но он лишь человек. Зло побеждает только Христос, а если мы что-то можем - то только вместе с Ним и Его силой, иначе - никак. Вот этого акцента принципиально недостаёт в книге! Полагаю, что направление сделать из себя солдата и положить жизнь на алтарь - есть соблазн. Всё, что угодно, лишь бы так или иначе перенести акценты с Христа на человека - и поражение человека обеспечено.
      Ивик опустила глаза.
      — Не огорчайтесь, - сказал добрый отец Райн, похоже, он расстроился. Ивик помотала головой.
      — Не понимаю… простите, отец, не понимаю. Но мы же противостоим злу? Выходит, как противостоять до… дарайцам - это нормально, это мы можем… А как злу в собственной душе… А они же хуже! - с ожесточением сказала она, - потому что хуже некуда!
      — Вот вы опять судите, Ивенна. А ведь судить может только Бог!
      — Вы просто не представляете, - буркнула Ивик и сразу покраснела - что она себе позволяет? - простите!
      — Ничего, ничего, - с интересом сказал отец Райн, - говорите.
      — Я просто не знаю… ну вот стою я в Медиане. Я про Твердь уже не говорю, на Тверди вообще смешно, вы же понимаете. А вот когда я в Медиане… я же убиваю своими руками, понимаете? Мне надо захотеть убить! Захотеть. Только тогда получится. Я долго училась, не могла. Нет, я знаю, что за этим - Бог. Что это Он создал Дейтрос для того, чтобы мы защитили Триму… Землю. Сохранили во всех мирах память о Христе. И я знаю, что была Божья воля на то, чтобы и я сама… лично стала гэйной. И защищала. И ведь наши способности… творить в Медиане - они же от Бога?
      — Да, конечно, - сказал отец Райн, - безусловно. Дарайцы потому и лишены этих способностей, что отреклись от Бога окончательно. Внутренне. Понимаете, Ивик, были случаи, особенно на Триме, когда атеисты совершали вполне достойные дела или создавали настоящие произведения искусства, и при этом совсем не были христианами. И даже очень не любили христианство. Мы такие случаи знаем. Но в отношении дарайцев, можно, увы, сказать, что они сделали следующий шаг. Вы ведь помните, что Христос сказал: всякая хула простится человеку, а хула на Духа Святого - нет. Так вот, еще можно хулить христианство, но вот дарайцы замахнулись на большее, на Духа Святого.
      — Ну вот, - продолжала Ивик, - Эти способности от Бога. И да, я понимаю, что в общем-то, это не моя заслуга, а Христа, что вот я могу… в Медиане что-то делать. Но… я ж не могу в тот момент думать об этом! Если я начну молиться или вообще думать о чем-то постороннем, меня убьют, понимаете? Даже молиться! Потому что мне надо там все время щит поддерживать, они же все время стреляют. Ну коротко очень можно молиться… но некогда. Выходит, что я сама все-таки это все делаю? А на Тверди, ну что, не Бог же стреляет из "Клосса"? Мы же сами это делаем. Своими руками!
      Отец Райн мягко улыбнулся.
      — Знаете, Ивик, вы слишком много размышляете обо всем этом. Есть вещи, которые можно понять только Духом Святым. Доверьтесь Господу! Доверьтесь. Он сделает все за вас, и гораздо лучше, чем вы можете себе представить…
      Ивик вдруг почувствовала бесконечную внутреннюю усталость.
      Наверное, он был прав. Все же священник. Только она давно уже, очень давно не могла доверять никому. А уж тем более - Богу, которого она не видела.
      Но и объяснять это казалось ей сейчас невозможным. Она только кивнула и сказала, что постарается.
 
      На второй день Рождества вечером сен опять собрался в спальне. Половина ребят уехала домой на каникулы, но оставшиеся почти все были здесь. Кроме Нэша и Даны. Скеро и Кор, который стал лучшим клористом в классе, вдвоем играли красивую печальную мелодию. Играл в основном Кор, Скеро лишь задавала ритм, а потом она запела своим низким, густым голосом.
      …
      Это была ее песня на стихи все того же Марро. Хорошая песня. И мелодия красивая. Какая же она все-таки талантливая, подумала Ивик, и тут же отметила про себя - но… Но когда поет кто-то другой, и сочиняет кто-то другой, эта мысль просто не приходит в голову. Какая разница, кто и насколько талантлив? Дело ведь не в авторе, дело в песне. Не для того ведь мы в конце концов сочиняем, чтобы нас кто-то хвалил - а для того, чтобы был результат… чтобы человек задумался, почувствовала что-то, чтобы тронуть чье-то сердце. Это как в Медиане - попробуй только думать не о том, что делаешь, а о себе, моментально сорвешься.
      Но такое уж несчастье, когда Ивик слушала Скеро или читала отрывки из ее так и не законченных до сих пор романов - она могла восхищаться… именно самой Скеро… но вот до души ее все это как-то совершенно не доходило.
      Но ведь до других доходит! - с тоской подумала Ивик. Другие ведь говорят, что песни Скеро или ее романы вполне трогают сердце, убеждают, увлекают… почему же у меня так? Неужели это зависть? А что такое зависть вообще? Это желание быть не собой, а другим человеком. Или желание зла. Но я, конечно, не желаю Скеро зла! И уж ни в коем случае мне не хотелось бы быть Скеро, писать, как Скеро… Тьфу ты.
      Музыка замолкла, квиссаны нестройно зааплодировали. Вообще-то они это редко делали, в своей же компании. Но песня уж очень хорошая…
      Колыхнулись серебристые гирлянды над дверью, бочком в раскрытую дверную щель проскользнула Дана. Ивик махнула ей рукой. Больше никто не обратил на Дану особого внимания. Скеро как раз говорила, держа в руке бокал с темно-вишневой жидкостью - шеманкой, подкрашенной вишневым сиропом.
      — Все-таки классный у нас сен, правда, ребята? Вы мне все свои… правда, как братья. И сестры! Давайте выпьем за это! За нашу дружбу.
      — Как нам хорошо вместе! - подхватила Рица, сидевшая рядом со старшей.
      Ребята одобрительно зашумели. Ивик посмотрела на свой пустой уже стакан. Ашен заботливо наливала шеманку Дане. Посмотрела на Ивик.
      — А ты хочешь?
      — Не… хватит уже мне.
      В голове и правда слегка шумело. Неужели им всем и правда так хорошо вместе, подумала Ивик. И песня всем так понравилась. И сейчас вот они все смотрят друг на друга и чувствуют настоящую близость… любовь… глаза горят. А я… наверное, я моральный урод? Наверное, так. Вот даже иль Лик писал, что если ты не любишь своих близких в жизни, то и после смерти не сможешь встретить Бога… да, это еще в посланиях где-то было, кажется, Павла. Что-то о том, что если не любишь ближнего своего, которого видишь, то как ты можешь любить Бога, которого не видишь? И раз я не ощущаю этого чувства единства со всеми, раз мое сердце не чисто, значит…
      — Слышите, девки, - шепнула Дана. Ее глаза тоже загорелись от алкоголя, - Мне сейчас Нэш сделал признание!
      — Да ты что! - выдохнула Ивик. Они с Ашен уставились на Дану.
      — Угу… я выхожу из туалета, и тут он. Сначала говорит, дай учебник по военной истории, мне реферат надо делать… ну мы пошли с ним в спальню. Я учебник нашла, он взял… ну чего-то там заговорил. Потом молчит. Потом меня за руку вот так взял и говорит "Дан, я тебя люблю".
      — Ой… а ты чего?- спросила Ашен.
      — А я так растерялась! Даже не знаю, что сказать.
      — А ты-то как к нему? - поинтересовалась Ивик. Дана пожала плечами.
      — Да никак… ну хороший парень в принципе.
      — И чего он?
      — Ну потом он это… в общем, он меня поцеловал.
      — Ой! А ты что?
      — А я потом вырвалась и убежала. Глупо как-то, да?
      — А что здесь такого? - Ашен пожала плечами, - вот мы с Рейном…
      — Не знаю. Но я его не люблю! - сказала Дана. В центре спальни уже ударили по струнам - в четыре клори, и дружно заорали развеселое - "Хэй, мамаша, не грусти!" Дане было явно не до того, а разговаривать под дружный ор оказалось проще.
      Слава Богу, думала Ивик, что Дана не любит Нэша. Ей самой Нэш никогда не нравился, тоже из компании Скеро. Хотя Дане вроде и Скеро нравится… не поймешь тут ничего! Ашен между тем выпытывала подробности.
      — А раньше? Раньше он к тебе приставал?
      — Нет… ну смотрел иногда, - Дана пожала плечами, - словом, конечно, я чувствовала.
      — Ой, ну и поцеловалась бы с ним, - сказала Ивик, - у тебя же никого нет.
      Она нечаянно сказала то, что думала - о себе. У нее-то никогда никого и не будет. И вроде бы в зеркало смотришь - не уродка. Но почему-то никто ее не любит. Ну конечно, она не уродка, но разве такие девушки могут вызвать романтические чувства? У нее слишком широкое лицо. И сама она… нет, совсем не то, что Дана - тоненькая, большеглазая, прекрасная. Прекрати, велела себе Ивик. Нет, все-таки это зависть…
      — Без любви? - Дана покачала головой.
      — А ты вообще кого-нибудь любила? - спросила Ашен. Дана посмотрела на нее задумчиво, открыла рот, собираясь ответить, и тут глухо стукнули в дверь. Все разом повернулись, Ивик почувствовала, как сердце сжимается в ледяную точку, но тут же сообразила, что это не тревога, сирены нет, а она просто идиотка… кровь прилила к щекам, адреналиновая волна запоздало хлестнула по телу.
      — Дэйм! - завопила Ашен, вскакивая. В дверях действительно стоял ее брат, Ивик поразилась, каким он стал высоким и взрослым. Дэйм сейчас на втором, последнем курсе разведшколы. Ашен тут же повисла у него на шее, чмокнула в щеку. Ивик и Дана тоже оказались рядом, они уже привыкли к Дэйму, они все были одна компания - трое девчонок, Дэйм и Рейн. Лицо гэйна показалось Ивик похудевшим и очень темным, и глаза - как черные провалы, но может быть, это от полумрака… нет, подумала Ивик, глядя на лицо Дэйма, нет. Темное предчувствие кольнуло в сердце.
      — Давайте выйдем, девочки, - сказал Дэйм. Подруги последовали за ним. В коридоре гэйн остановился.
      — Что-нибудь случилось? - спросила Дана странно звенящим голосом. Тоже почувствовала, отметила Ивик. Дэйм посмотрел на Дану. Потом на сестру.
      — Ашен, - сказал он, - значит так, я…
      Он замолчал. Опустил глаза. Ашен сделала шаг назад, к стене. Ухватилась за стену руками. Ивик вцепилась в запястье Даны. Они уже все поняли. Одно только - на кого выпало в этот раз? На кого? Мать Ашен или ее отец…
      Дэйм набрал воздуха и выдохнул, глядя в жалобные глаза сестры.
      — Рейн.
      — Нет, - сразу же ответила Ашен, - нет.
      Ее затрясло. Ивик немедленно обняла подругу, и Ашен ткнулась носом ей в плечо. Дэйм подошел сбоку и тоже обнял их. Ашен дергалась, как в клонической судороге, и что страшно - даже не пыталась плакать. Ее просто дергало, при каждом толчке она едва не вырывалась у Ивик из рук, и это было безумно страшно, Ивик прижимала ее сильнее и готова была сама закричать - вот-вот… И Ашен все-таки вырвалась из ее рук и закричала, хватая руками воздух.
      — НЕ-ЕТ!
 
      Ашен и Дана уехали с Дэймом на похороны, а Ивик не отпустили, у нее через день был назначен патруль. Она плакала ночью беззвучно. Было жалко Ашен. Нестерпимо жалко Рейна. Сейчас ей казалось - она сама любила его. Да она бы и любила его, как бы сильно она его любила, если бы он обратил свое внимание на нее, а не Ашен. Ивик и так его любила, только понимала, что такие парни - не для нее, поэтому любовалась молча, издалека.
      Он погиб в Медиане, в одном из патрулей. Об этом прорыве уже сообщили по радио. Попытка атаки на Шари-Пал (Шари-Пал, столица, самый крупный город Дейтроса, и там ведь Диссе!) Четыре дарайских стана - десять тысяч бойцов. И если бы их не остановили сразу, видимо, была бы переброшена целая армия. К счастью, разведка сообщила об этом заранее, и в районе Шари-Пала была сконцентрирована боевая техника… Дарайцев уничтожали на Тверди, вытесняли в Медиану и добивали там. Одновременно они совершили еще несколько прорывов, но бой под Шари-Палом был самым крупным.
      Рейн просто оказался в этот момент в патруле. Сдерживал, как положено, дарайцев до подхода своих частей. Это было практически невозможно, но ведь и уйти нельзя. Тело Рейна потом удалось найти похоронной команде.
      "Не расстраивайся так, - сказала Венни, - ты ведь понимаешь, он теперь на небесах".
      Ивик все вспоминала эту фразу, тыкаясь носом в мокрую подушку. На небесах? Она раньше молилась, и это приносило облегчение. Но вот из-за этой мысли молиться ей уже не хотелось. Да, наверное, Рейн на небесах, наверное, ему там хорошо.
      А зачем мы живем тогда вообще, думала Ивик ожесточенно. Скажи мне, зачем? - спрашивала она кого-то, о ком, вроде бы, так много слышала с детства, но ничего, оказывается, ничегошеньки не знала. Если жизнь на самом деле - только на небесах, а здесь - что, одно только мучение, и ничего другого никогда не будет? Ивик давно уже примирилась с мыслью, что у нее лично, у нее самой никогда не будет ничего хорошего. Ей не повезло. Она некрасивая, не умная, не очень талантливая. Но вот ведь - у Ашен была любовь, и все было так хорошо, и что теперь? Зачем Ты у нее-то это отобрал? - думала Ивик в отчаянии.
      Любовь моя, там, в небесах,
      Ни боли, ни смерти нет…
      Так и забери тогда меня тоже сразу на небеса! Или, может, я не гожусь для неба, может, мне положено в ад? Может быть. Но ведь чем дольше я живу, тем хуже, только хуже становлюсь! Я начинаю все больше ненавидеть мир и людей. И доршей, особенно, но ведь и к своим-то я не очень… Значит, если я еще проживу сколько-то лет, то в ад попаду просто гарантированно.
 
      Ашен с Даной вернулись через несколько дней. Ашен выглядела совершенно потерянной, как будто вся поблекла, даже ее яркие серые глаза казались белесыми. Голос стал тихим. Вообще она мало говорила. Носила на рукаве черную ленточку. От празднования Нового Года отказалась, Ивик с Даной тоже - из солидарности с ней, да и вообще… Свое общее шестнадцатилетие девочки никак не отмечали, вместо этого гуляли по заснеженному лесу, сидели в спальне и говорили, и говорили - о чем угодно, только не о Рейне.
      Ивик казалось, что так теперь будет всегда. Оказывается, Рейн, который не был ее другом по большому счету, которого она почти не замечала, был такой огромной и важной частью этого мира. Вот не стало его - и мир опустел. В мире возникла зияющая дыра. Ивик уже забыла о том, что похожее чувство было и после гибели Чена…
      Но постепенно суета захлестывала их. Начались занятия. Обычная рутина - тренировки, уроки, самоподготовка, хозяйственные наряды, чистка и проверка оружия, опять уроки.
      После каникул выяснилось, что Лайза иль Нуш все-таки решила уволиться - по своему обыкновению, произведя как можно больше фурора, среди учебного года. Наверное, хессин Керш переживал по этому поводу, но квиссаны дружно вздохнули с облегчением. На место Лайзы тут же прислали нового преподавателя литературы и дейтрийского языка.
      Сен иль Кон впервые увидел нового учителя прямо на занятии. Дверь открылась, квиссаны привычно вскочили по стойке "смирно" и затихли. В наступившей тишине новый учитель вошел в класс. Он сильно хромал, черная шерстяная шата висела нелепо на широких покатых плечах, седые волосы были коротко стрижены. Преподаватель проковылял к доске, повернулся к сену, многие девочки невольно вздрогнули - лицо литератора было обезображено длинным косым шрамом.
      — Доброе утро, квиссаны. Вольно! Садитесь.
      Ивик села и подумала, что этот медар свое дело знает туго, и дисциплину поддерживать сможет легко.
      — Я ваш новый преподаватель литературы и дейтрийского языка. Меня зовут Бен иль Видан. Мое звание - стаффин.
      По комнате пронесся шумок. Темные глаза иль Видана огнем сверкнули из-под густых, нависших бровей.
      — Да. Но поскольку я уже более десяти лет как перешел в касту медар, обращаться ко мне следует соответственно - хет Бен. Чтобы предупредить ваши вопросы, еще несколько слов о себе. Я был гэйном, командовал боевой частью в зоне Рингар в Лайсе, после ранения и наступившей инвалидности переведен в медар. Мне 44 года, я литературовед и автор восьми сборников повестей, рассказов и стихов.
      — Я думала, ему лет шестьдесят, - шепнула Дана на ухо Ивик. Та согласно кивнула.
      — Я женат, восемь детей. С вами я рассчитываю познакомиться в процессе занятий. А теперь мы поговорим о литературе… кто из вас читал Нойса иль Хара?
 
      Уроки литературы - два раза в неделю - неожиданно стали очень интересными.
      Если раньше к ним относились, словно к тяжкой повинности, сейчас на эти уроки квиссаны рвались. Ведь в конце-то концов все они были творцами. Большая часть из них в той или иной степени пробовала себя и в литературных упражнениях. Да и остальные не были совсем уж чужды искусству слова.
      А хет Бен половину занятий отводил стилистике и творческим упражнениям. Они изучали стихотворные размеры - и придумывали на каждый размер по строфе. Они писали короткие этюды на заданную тему, заданного объема. А потом Бен выхватывал наугад несколько упражнений и едко критиковал их, подробно разъясняя ошибки. Сен покатывался со смеху, виновник краснел и бледнел, но почему-то это было не обидно. Ивик же почувствовала настоящий восторг - ей стало легче писать. В этом деле, по сути - главном в ее личной, тайной жизни - никто и никогда ей не помогал. Она всегда писала одна. Никто не учил ее, не объяснял ничего. Где-то, откуда-то по крупицам Ивик выуживала тайны писательского ремесла, запоминала их и применяла в своих повестях. А теперь знания ее о том, как это делается, росли с каждым днем.
      Но и собственно изучение литературы оказалось безумно интересным. Дане гораздо больше нравилась эта часть уроков. Может быть, потому, что с языком она часто ошибалась, она и грамотно писать толком не умела, и конечно, нередко подвергалась едким насмешкам иль Видана. Причем ее эти насмешки почему-то - по непонятной Ивик причине - сильно обижали.
      Но и Дана с удовольствием слушала рассказы хета Бена о писателях и поэтах. Он говорил о них, как о старых друзьях.
      — Если сказать честно, Мара иль Кетт была старая ехидная грымза. Причем таковой она стала уже лет в 25. Отношения Мары с родителями были такими, что она специально подала рапорт о переводе ее в квенсен в другое полушарие. И будучи в квенсене, ни разу не ездила домой, и вообще порвала все связи с родителями. И вот расставшись с ними, и как вы понимаете, против их воли и со скандалами, она пишет "Балладу о Рогане", которая для нас - эталон отношений дочери и матери. Иль Кетт была из тех, кто ведом талантом. Понимаете, вот есть - и среди вас тоже - талантливые люди, у которых талант служит чему-то. Таких, собственно,большинство. А есть люди, которые сами служат - и всех вокруг тоже заставляют - служить своему собственному таланту. У которых все и вся концентрируется только на одной цели. Кстати, это обычно не очень-то хорошие бойцы. Их нужно правильно использовать. Если вам придется командовать, и у вас в подразделении окажутся такие бойцы, вам следует это знать. Как правило, это отличные креаторы, то есть в Медиане они вам выдадут такие феерии, что заменят собой половину шехи. Это что-то вроде атомной бомбы на Тверди. Но взаимодействовать с другими они не могут совсем. Совершенно. Полная инфантильность и внутренний глубокий эгоизм. Это может быть очень славное, милое существо, но оно способно бросить раненого товарища, и не из трусости, а потому что просто не сообразит и не заметит. И оно инстинктивно очень бережет себя. И это не надо осуждать, а надо правильно использовать, потому что мы ничего не можем сделать с тем, что Бог создал их вот такими… Кстати, вообще почему-то многие считают, особенно из небоевых каст, что гэйн и вообще творец просто обязан быть идеальным. Ничего подобного. Ничего такого талант не дает, и ни к чему не обязывает. Та же Мара иль Кетт пустила в ход такую поговорку - "Талант как прыщ, на ком захочет, на том и вскочит"…
 
      На третьем или четвертом занятии хет Бен, грозно сверкнув глазом из-под густых бровей, велел Ивик после урока подойти к нему. Как только отзвучали колокола, девушка, внутренне трепеща, приблизилась к учительской кафедре.
      — Ивенна, сядьте. И ответьте мне на вопрос - какого шендака вы не посещаете занятия литературного клуба?
      — Не знаю, - тихо сказала Ивик.
      Ей никогда это не приходило в голову. Во-первых, и без того времени нет. Конечно, квиссанов обязывали выбрать какие-либо факультативные занятия по искусству, но она же и так училась играть на клори, и уже играла не так плохо.
      А во-вторых, ей все казалось, то, что она пишет - никакая не литература и не искусство. Если уж квиссан обязан быть "кем-то" в искусстве, то она, скорее, клористка. Конечно, она не так талантлива в музыке, как Ивик. Но у нее отличный слух, хорошая техника. Не все же гэйны одинаково талантливы! А что она пишет - какую-то ерунду, просто для себя, во всяком случае, все другие, как казалось ей, создавали что-то настоящее… искусство… по крайней мере, похоже на искусство, а ее вещи - ни на что не похожи.
      — Ведь вы же пишете! И много. Вот, - хет Бен потряс толстой распечаткой, лежащей у него на столе, и холодея, Ивик узнала свои "Воспоминания о будущем", - я прочел это сегодня ночью. Но вы посмотрите, Ивенна, что вы здесь пишете…
      Он полистал распечатку.
      — Вот смотрите, пожалуйста! "Ранняя осень украсила город багрянцем и золотом". Вы сами не чувствуете, как это убого? Вот это слово - "украсила" - оно вам не режет взгляд? И штампы, штампы… вот еще: "Небо грозно нахмурилось тучами". Как вы думаете, можно вообще нахмуриться чем-то? Вот вы, например, чем хмуритесь?
      Ивик покорно вздохнула.
      — Так я же и не претендую, - сказала она, глядя в матовый скос стола, - я плохо пишу, я знаю… потому и не хожу в клуб.
      — Нет, квисса. Вы либо должны перестать писать, либо должны учиться это делать нормально. И кстати, пишете вы не плохо. Вы просто это еще не умеете делать. Сколько вы пишете - год, два? Этого мало. Стрелять научиться куда легче, и даже творить оружие проще на порядок.
      Он помолчал и сказал тише и ласковее.
      — Ивенна, если бы вы писали плохо, я бы вообще не приглашал вас в клуб.
 
      Ивик стала ходить в литературный клуб по субботам. Хет Бен вел занятия так же, как и учебные - с той разницей, что конспектирования и тестов не было совсем, рассуждений о литературе - гораздо меньше, а стилистических упражнений - намного больше. Старожилы клуба поначалу отнеслись к Ивик с легкой усмешкой - поздновато пришла. Но неожиданно оказалось, что делать эти упражнения не только интересно - но и легко, и приятно. Что это у Ивик получается едва ли не лучше, чем у других. Со стихами средне, а вот проза ей удавалась легко. Ивик стала сознавать, что по сути раньше и не задумывалась над тем, как пишет. Писала только для удовольствия. Для того, чтобы зависнуть в том блаженном состоянии неведения и пустоты, когда вся суета отступает, когда никого нет вокруг, и ты свободен, полностью свободен - словно в Медиане, словно летаешь во сне.
      А слова приходили сами. Автоматически. Ивик не думала о стиле. Не старалась. Но теперь она усваивала некоторые правила, и оказывалось, что результат с ними выходит все-таки получше. Она избавлялась от штампов, от тавтологий, от словесного мусора. Хет Бен задавал конкурсы - кто сумеет короче всех выразить такую-то мысль? Кто использует меньше слов, чтобы передать какое-нибудь сообщение, настроение или чувство. Учил строить диалоги. Описания. Разбирал по косточкам собственные произведения квиссанов.
      Потом пили чай с вареньем, которое приносил хет Бен. Разговаривали. Учитель снова рассуждал о литературе, о тех или иных поэтах, писателях Дейтроса, Тримы и даже Дарайи, в старые времена в Дарайе существовала довольно неплохая литература. Ее квиссаны изучали тоже. Ивик смотрела в рот хету, думая о том, что живой человек просто не может знать столько - для этого надо быть компьютером.
      Иль Нуш относилась к квиссанам свысока, внушая им мысль, что они, тупые солдаты, не способны воспринять высот и тонкости подлинного Искусства, словно дейтрийское искусство не создавалось уже много веков точно такими же солдатами. Но знания иль Нуш по сути напоминали отдельные островки, а хет Бен будто владел системой, казалось, сведения по литературе и истории уложены в его мозгу в отдельные ящички, и достаточно лишь нажать нужную кнопку - назвать нужное имя или заглавие, чтобы хет Бен выдал подробную лекцию на заданную тему.
      К своим ученикам хет Бен относился точно так же, как относился любой хороший офицер или куратор сена к своим бойцам.
      Скеро тоже посещала клуб, но не каждую субботу - она была слишком занята для этого. И как ни странно, в клубе она не играла главной роли. С удивлением Ивик заметила, что выполняет упражнения лучше и быстрее, чем Скеро. Но сами произведения Скеро были безупречны. Хет Бен никогда не ругал ее за стиль, наоборот, нередко ставил в пример. Похоже, думала Ивик, что Скеро просто очень много работает над своими вещами. Правда, только один роман до сих пор ей удалось закончить, но зато этот роман был огромен. Ивик тяжело вздыхала, думая, что Скеро намного трудолюбивее ее самой - ей было лень долго и упорно работать над стилем, как получилось - так и ладно.
      А вообще компания в клубе подобралась приятная. И что еще лучше - Ивик здесь уважали. В сене она и до сих пор была - не чучелом для битья, конечно, как раньше, но объектом легкого презрения. А в клубе она быстро выдвинулась на первые позиции, потому что легко находила ошибки в разбираемых текстах, мало делала собственных ошибок, да что говорить - этим она хорошо владела. И почему-то остальные ребята тоже казались ей милыми и приятными. Ни Ашен, ни Дана никакого отношения к литературе не имели, клуб не посещали. И впервые за все время у Ивик появились хорошие приятельницы и помимо них - маленькая Рона, многообещающая поэтесса-третьекурсница, Шилли, пишущая короткие и яркие новеллы, Эйна, с которой они задумали небольшой роман в соавторстве…
      Жизнь налаживалась. Если бы еще не Ашен, похудевшая и побледневшая, с залегшей меж бровей постоянной морщинкой - по сути, тень прежней Ашен… Если бы не боевое патрулирование - в феврале Ивик, в паре с Тиллом, снова попала в переделку, столкнувшись с доршами, к счастью, все обошлось. Если бы не изматывающие по-прежнему тренировки… Если бы можно было только писать. Просто жить спокойно и писать, думала Ивик. Какое это по сути было бы счастье!
 
      Весна здесь, в северных широтах - это настоящая весна. Так думала Ивик, шагая по раскисшей дороге, в зимних еще высоких ботинках, от легкости - это тебе не Килн - и звенящей свободы чувствуя, как внутри что-то поет. Ей хотелось побыть одной. Хоть немного. И сейчас, в каникулы, у нее было на это время. Хотя и меньше, чем раньше - уже теперь начали готовиться к выпускным экзаменам. Мысль об этом портила настроение - сегодня она должна еще пройти несколько параграфов по космографии. И даже Ашен с Даной, они тоже никуда не уехали, виделись ей как досадное мутное пятнышко на кристальном стекле настроения. Только вспомнишь о них, внутренний сигнал - плохо. Не то, чтобы как-то особенно. Но с самого Рождества не было уже больше так, как раньше. Оказывается, Ашен была главной в их компании. Они с Даной все-таки - не такие, совсем. Ашен сплачивала их, она всегда придумывала, куда идти, чем заняться. Она была тем спокойным и прочным остовом, на который нанизывалась дружба. А сейчас этот остов шатался. Ашен тянулась к ним еще больше, чем раньше. Ей, наверное, было с ними легче. Только она сама перестала быть прежней.
      А мы и никогда такими не были с Даной, подумала Ивик. Потому что мы… мы давно уже слабые, от рождения. Мы привыкли, что жизнь - это плохо, это постоянная внутренняя боль. Мы никогда и не были счастливыми. Ведь по сути она, Ивик, всегда была такой, как Ашен сейчас.
      Ивик снова ощутила знакомый укол совести. Разве она несчастнее, чем Ашен? У нее же прекрасные родители, благополучная семья, и между прочим, им не грозит постоянно гибель, они же не гэйны. И все равно внутри Ивик чувствовала, что она права, что дело обстоит именно так. Да. До сих пор Ашен была слишком счастлива. И вдруг ее мир рухнул. Мгновенно и полностью. Мне-то легче примириться, подумала Ивик. И в детстве еще, как только она начала осознавать себя, лет в 10 - стали возникать мысли о смерти. Особенно дома. Она слишком плохая. Она никому не нужна. Да, у нее прекрасные родители, но сама-то она слишком уж плохой и никчемный человек.
      Я даже полюбить кого-то не могу так, как Ашен, подумала Ивик. Так, чтобы был только он, любимый - и больше никого. И с его смертью рухнул весь мир.
      Но и эта мысль сейчас не мучила. Это была знакомая, привычная мысль. Ивик просто это знала.
      Ашен никогда не станет прежней. Они не полезут обследовать чердак, не сбегут в самоволку, не рванут вдруг в город - к сладостям и кино. Ашен никогда не будет так заливисто хохотать, сверкая белыми зубками. Всего этого никогда не будет. Детство прошло окончательно. Наверное, так и должно быть. Еще немного - и они закончат квенсен. Скорее всего, расстанутся. Начнется совсем новая жизнь, взрослая, уже окончательно взрослая.
      Лучше не думать обо всем этом. Слишком уж вокруг хорошо. Солнце сочится сквозь верхушки деревьев, белесое небо матово светится, так бывает в Медиане иногда. Под ногами хлюпает, и теплая, черно-коричневая жижа - она повсюду, и только в лесу еще грязными островками лежит снег. Удивительно, что эта раскисшая грязь может радовать - как знак тепла, пробуждения, и теплый весенний воздух облизывает тело под расстегнутой курткой. Только здесь, на севере, и можно почувствовать это, как земля сбрасывает тяжелую снежную корку, растапливает, освобождается. Как флаги, выбрасывает победно зеленеющие ростки. Ради того, чтобы увидеть это, стоит пережить ледяную, морозную зиму.
      "Вставай, вглядись и слушай, - вертелось в голове старое стихотворение, - рассеян мрак ночной! Встает большое утро над светлою землей… Весенним разноцветьем сменилась белизна…" И что-то там дальше еще. Вдали показались ворота квенсена, Ивик прибавила шаг.
 
      В коридоре тренты, там, где небольшая ниша с диванчиком для посиделок, мелькнула чья-то темная, большая фигура в рабочей форме. Выше и крепче любого квиссана. Ивик вгляделась с любопытством, а потом сердце ее медленно и мучительно сжалось. Это был Дэйм. Да, вне всякого сомнения. Ивик стиснула зубы и выругала себя. С того самого раза Дэйма она ни разу не видела. Но если он приехал в квенсен, это же не значит, что опять что-то случилось… Ашен не переживет… а если - родители? Тьфу ты, идиотка. Приближаясь к Дэйму, она видела уже, что нет, что все в порядке. Лицо у него было… не то, что радостное, а какое-то глупое. Странное. Но видно, что ничего не случилось. И Ашен рядом, и кажется, спокойная и довольная. И Дана… странно, почему-то Дэйм держит Дану за руку.
      Ивик подошла и поздоровалась. Глаза Дэйма радостно блеснули.
      — Рад тебя видеть, Ивик.
      Он посмотрел на Дану, которая, казалось, совершенно замерла рядом с ним. И вдруг обнял ее за плечи. Ивик чуть раскрыла рот от удивления. Дана сказала тихонько.
      — Знаешь, Ивик… а у нас будет помолвка.
      И посмотрела на Дэйма совершенно счастливыми, влюбленными глазами. Ивик ощутила, как внутри что-то медленно и тепло тает. Смотреть на этих двоих было - одно удовольствие.
      — Как хорошо, - вырвалось у нее, - я так рада за вас.
      — Да и я рада, - весело сказала Ашен, - давно уж пора, тебе не кажется?
      Дана засмеялась коротко и счастливо.
      — Так я же дура была, - сказала она. Дэйм наклонился к ней и тихонько поцеловал в лоб.
 
      Помолвка Даны и Дэйма состоялась через неделю. Потом он уехал снова - заканчивать свою школу. А девочки погрузились в учебу. Теперь четверокурсников реже ставили в патрули - подоспела смена с третьего курса, а им надо было готовиться к выпуску.
      Ивик в общем не волновалась - да и никто не переживал особенно сильно. Все зависело от работы в течение года, экзамены обычно сдавали примерно так же, как и учились. Ивик знала, что в физподготовке и трайне она по-прежнему одна из худших - хотя на гражданке в это никто бы не поверил. Что с основами боевой техники она тянется еле-еле, а все виды математики у нее в лучшем случае тянут на 5-6 баллов. Впрочем, у Даны положение было еще хуже. Но гуманитарные предметы Ивик надеялась сдать хорошо. Ориентирование в Медиане давалось ей плоховато и до сих пор оставалось чем-то очень туманным (впрочем, оно и для взрослых гэйнов не просто). Зато тактика и работа с образами и фантомами были у нее на высоте.
 
      Была суббота и вечер. Ивик любила этот час, когда солнечные лучи падали косо, высвечивая скрытые уголки, морщинки, детали предметов. Неяркий луч ложился на лакированный стол светлым квадратом, блестел зеленью на крашеном жестяном чайнике, гладил мимоходом руку, лежащую на столе, и видны были все складки, морщинки, пигментные пятна на этой руке и почерневший ноготь на широком указательном пальце.
      — Вам еще налить, Ивенна? - спросил хет Бен. Она кивнула. Подвинула кружку.
      Преподаватель налил ей чаю. Положил рядом с кружкой большой, косо сколотый кусок сахара.
      — Когда вы закончите квенсен, постарайтесь заниматься дальше, - сказал он, - уровень - это важно. Помните о том, за что мы, гэйны, отвечаем. Это не только военная защита Дейтроса. Это еще и культура. С этим ничего нельзя сделать - другой культуры, кроме созданной нами, у Дейтроса не было и нет.
      Ивик кивнула и позволила себе взглянуть в лицо иль Видана. Косые лучи скользили по шраму, беспощадно выделяя его, словно разрезав лицо по диагонали на две неравные части, но теперь это не казалось страшным или неприятным. Ивик вдруг подумала о жене хета. Если бы она была его женой, она очень любила бы его. Очень. Его жене просто повезло. Если бы Ивик была женой иль Видана, она могла бы осторожно провести пальцами вдоль шрама, погладить его лицо. Тьфу ты, что за дурацкие мысли?
      Но ведь правда, он очень хороший. Лучший из всех преподавателей квенсена. Даже лучше Меро. Ивик испытывала бесконечную благодарность. Она вообще была благодарна всем людям, которые чему-то научили ее - реально. Не требовали, не наказывали, не давили - а просто взяли и объяснили, как делать что-нибудь очень важное. А хет Бен…
      Ведь он вовсе не обязан был учить их писать. Мог бы, как другие преподаватели, просто готовить к экзамену. Начитывать лекции. Заставлять зубрить литературоведение.
      Теперь уже мало кто из четверокурсников ходил в клуб по субботам. Сегодня было всего пять человек. И задержаться никто не мог - никто, кроме Ивик. Но традиция пить чай уже сложилась. Вообще-то Ивик тоже надо было бы сегодня потренироваться, в понедельник зачет по трайну, завтра у нее наряд на кухне, и будет некогда. Но как-то не хотелось уходить. Неожиданно для себя самой Ивик спросила.
      — Скажите, хет Бен, а откуда у вас?
      Она провела рукой поперек собственного лица. И вдруг испугалась собственной смелости - никто не решился бы задать хету Бену личный вопрос.
      Но он не рассердился. Вздохнул.
      — Да дело самое обычное. Попал под бомбежку.
      — В Килне? - спросила Ивик. У дарайцев в Килне был сборочный авиацех, база. Там они тоже применяли технику. Хет Бен помотал головой.
      — Нет, у нас. Под своих попали. Прорыв восемьдесят восьмого года, знаете? Я служил тогда в Шаре. А что такое наша штурмовая авиация, вы же представляете…
      Ивик кивнула. Комок отчего-то подкатил к горлу. Дело-то, в общем, обычное. Может быть, от этого гэйны и не очень-то любят гэйн-велар, и не считают их своими - когда от своей авиации и артиллерии зарываться в землю приходится похлеще, чем от доршей. И в Версе, в конце концов, служат гэйн-велар.
      Бойся дорша спереди, авиации сверху, а инспектора Верса со всех сторон…
      — Ладно, голову не оторвало, - хмыкнул хет Бен. Ивенна снова взглянула на него, и в этот же момент блеснули глаза иль Видана, темные, из-под кустистых бровей, и неожиданно их взгляды встретились и задержались так - на несколько секунд, не дольше. Будто воздух зазвенел напряженно. Дальше Ивик вдруг покраснела и быстро отвела глаза. Хет Бен, словно чтобы разрядить неловкость, встал и направился к шкафу - достать еще сахару.
      Интересно, откуда он сахар носит - из дому ведь, наверное.
      — Так вот, об ответственности, - заговорил иль Видан преувеличенно громко, словно на занятии, - обратите внимание, Ивенна, что Дейтрос принципиально отличается от остальных известных нам цивилизованных миров. Вы знаете, чем?
      Ивик подумала.
      — Наверное, тем, что у нас есть общая, объединяющая идея. Цель. Конечно, идеологии есть везде, но у нас одна цель - защита Тримы… и так уже две тысячи лет.
      — Вы правы, Ивенна. Так и есть. Но защита Тримы, Земли - она для нас важна лишь потому, что важно христианство, что важна память о Христе, которая сосредоточена только на самой Триме. Не станет Тримы - не станет этой памяти. Обратите внимание… в Дарайе тоже когда-то существовала христианская церковь. Но она была вытеснена. Секуляризация общества. Идеология свелась к обеспечению обывательских потребностей, и это неизбежно в любом мире, лишенном духовности, лишенном выхода к трансцендентному. Похожие процессы, не без влияния дарайских фантомных операторов, идут в некоторых обществах на самой Триме. Почему так не произошло в Дейтросе? Еще сахарку хотите?
      — Не знаю, - сказала Ивик, - То есть сахару хочу, спасибо. Может, потому, что у нас цель такая… конкретная? Или потому, что мы живем в таких условиях…
      Хет Бен сел рядом с ней и с любопытством стал слушать. Ивик осмелела. Ей вспомнились уроки директора иль Роя. На втором курсе, когда он пожертвовал ей, малявке, немного собственного драгоценного времени и объяснил, о чем идет речь.
      — Дело ведь не только в защите Тримы. Дело в том, что мы сами… не так богаты, как дарайцы. Что наше существование не защищено надежно. Наш мир борется за жизнь, за существование. И дорши же лезут постоянно… И у нас еще ничего не построено. Если мы не будем бороться, работать изо всех сил - мы вымрем, вот и все. Будет голод, или дорши нас перебьют. Это у нас все знают, вот и… стараются. А дорши… и те общества на Триме, я знаю, про какие вы - северная Америка, Европа - там обыватели просто уже очень хорошо живут, у них нет такого стимула, чтобы бороться. Им кажется, что их мир незыблем, что им не угрожают опасности, и мир защищать не надо. Вот и живут каждый сам для себя… Наверное, так? Ведь всегда, когда цивилизация достигает расцвета и довольства, происходит… - Ивик умолкла, пытаясь подобрать слово.
      — Потеря пассионарности. Упадок. Вы правы. Но, Ивенна, старый Дейтрос был высокоразвитой цивилизацией. Население было хорошо обеспечено материальными благами. Хотя иначе, чем в Дарайе, но обеспечены мы были. И потери пассионарности не произошло. Ведь Рейта и Кларен иль Шанти, принявшие решение пожертвовать Дейтросом ради Тримы, могли родиться и вырасти только в очень пассионарном обществе, ориентированном на высшие цели. Почему же у нас было так?
      Ивик пожала плечами. Покраснела.
      — Благодать Божья? - предположила она.
      — Тоже объяснение, конечно. Но если мир не подчиняется законам социопсихологии, надо попробовать сначала поискать материалистические причины. И они есть. Гэйны, Ивенна. Благодаря гэйнам наш мир остается неизменно идущим вперед и пассионарным. Благодаря искусству, которое вы создаете. Это ведь очень важно, Ивенна - искусство. Это оружие, изменяющее лицо мира. Особенно важна литература, потому что она конкретна. Музыка может вдохновить кого угодно и на что угодно. А вот люди, владеющие словом - меняют мир. Власть имущие всегда это понимали и старались правильно использовать таких творцов для себя. Для укрепления своего могущества, для достижения целей, которые ставились перед обществом. В Дарайе это еще проще - рынок сам использует писателей для самоукрепления, потому что деньги могут заработать лишь те, кто в той или иной форме воздает хвалу потреблению. А в Дейтросе этого нет, разумеется.
      — Но ведь, хет Бен, вы же сами говорили, что талант как прыщ, на ком захочет, на том и вскочит. Мы же все очень разные. И не все мы такие уж хорошие и правильные, - Ивик подумала, - мы же тоже пишем всякое… мы несовершенны. Как же мы можем изменять общество к лучшему? И нас не контролируют почти совсем… ну есть цензура, которая не пропускает какие-то совсем уж ужасные вещи, но ведь многое так распространяется, помимо цензуры. Для того, чтобы общество всегда оставалось таким… пассионарным, надо же, чтобы и вели его такие люди. А мы… - Ивик умолкла. Да уж, какие из них пассионарии, если честно? Обычные люди, ничуть не лучше других. Что-то она не могла припомнить у кого-то из товарищей по квенсену проявления высокой идейности. Да и сама она такой идейностью не отличается. В церковь все ходят только в качестве обязаловки. Думают о самых обычных вещах - о девочках/мальчиках, о том, как устроиться получше, о том, как бы с занятий слинять и куратору не подвернуться… Смешно просто - и такие люди будут формировать культуру Дейтроса? И она сама, Ивик, разумеется, ничем не лучше.
      — Может быть, - подумала она вслух, - если бы культуру формировали только очень хорошие люди… горящие… чистые… тогда был бы другой мир. Такая… элита, что ли.
      — Элита, руководящая низменными и глупыми людишками? Были такие идеи, Ивенна, были… Так ведь и вообще если бы люди были чистыми и прекрасными, весь наш мир был бы иным, и Дарайи бы такой не было, какой мы ее знаем, и Триму не надо было бы специально защищать. Неоткуда взять других людей, Ивенна. Люди, они все, всегда и везде приблизительно одинаковы. И гэйны ничем не лучше остальных каст. И все-таки я повторяю - именно то, что гэйны формируют нашу культуру, позволяет нам не терять духа так долго.
      — Но почему тогда?
      — Да потому, что гэйны-то - люди обычные, а вот живете вы в необычных условиях. В любом мире влиятельные творцы либо в итоге сбиваются в профессиональную богему, уходят в эскапизм, живут лишь творчеством… Либо, в Дарайе, например, удачливый творец начинает зарабатывать большие деньги, обзаводится барахлом, роскошью, перестает думать о несовершенстве мира, его-то личный мирок вполне прекрасен. Ведь то, что мы пишем - оно очень зависит от того, как мы, собственно говоря, живем. Бытие определяется сознанием, но ведь и сознание наше, как ни крути, тоже определяется бытием. Человек, который постоянно сталкивается со смертью… живет на грани. Знает цену дружбе, поддержке друга. Понимает, что такое предательство. Что такое семья. Долг, в конце концов. Человек, который постоянно живет на войне - то есть гэйн - у него ведь и ценности другие. Да, вы обычные люди, вы разные - но какие-то простые вещи, простые, как хлеб и воздух, вы понимаете очень четко. Поэтому в книгах, которые вы напишете, все будет соответственно. И те, кто эти книги прочитает - в детстве, в юности - они будут этими вашими словами сформированы. Других слов у нас в Дейтросе просто нет, потому что никто, кроме гэйнов, ничего не напишет, просто не сможет, не хватит таланта и сил - всех способных мы забираем в гэйны. Даже если вдруг просмотрели талант в детстве, забираем позже, переобучаем. Мы же проходили с вами дарайскую литературу, триманскую - помните, Ивенна? Есть ведь отличие. Именно в ценностях. В содержании.
      Ивик задумалась. В общем-то, гэйны ведь не пишут постоянно о войне. Некоторые - вот и она сама - вообще никогда о войне не пишут. А зачем писать еще о гадостях, которых и так в жизни хватает? Но если говорить не о содержании, а о ценностях… Ведь можно и про любовь написать, и про будущее общество - так или сяк. Как может написать про любовь гэйн, который знает точно, как жизнь человека хрупка, и как надо за эту любовь держаться, пока все живы…
      — А представьте, Ивенна, о чем и как станет писать хорошо обеспеченный, сытый, богатый человек, живущий в довольстве и безопасности? Нет, есть исключения, конечно. Есть люди, которые не так уж зависят от условий, в которых живут. Но в массе, в основном происходит так, что человек ведь и пишет о том, что происходит вокруг него, в его душе. Вы можете создать совершенно отвлеченную вещь, фантастический мир - писать вы будете все равно о себе, и ни о ком другом. Вот и получается у дарайских писателей… - хет Бен замолчал, прислушиваясь. Медные переливы колоколов накатывали друг на друга, словно волны. Ивик вскочила.
      — Да, вам пора уже, Ивенна. Спасибо за беседу, до следующей недели!
      — Да это вам спасибо, - пробормотала она и поспешно выскочила из кабинета.
 
      По Медиане шли четвертые сутки. За все время Ивик ни разу не поучаствовала в том, для чего, собственно, их отправили в этот поход - в ориентировании. Конечно, она посматривала на келлог, но… Скеро, командир группы, решения принимала быстрее, чем она, Ивик не всегда соображала, почему именно так. Не успевала сообразить. Наверное, остальные как-то могли, а может, и нет, а может, не все. Дана ориентировалась в Медиане очень хорошо. И вообще она как-то приблизилась к Скеро, шла рядом с ней, они вместе хихикали над чем-то - Ивик это раздражало, она ревновала, чувствовала себя от этого виноватой, и это раздражало еще больше.
      Лучше бы Ивик поставили в одну группу с Ашен.
      Теперь она чувствовала себя почти чужой. Рица всегда была подругой (Ивик ехидно думала "подданной") Скеро. Мальчишки - Кор, Лоренс, Марро - сами по себе. И только она, Ивик, идет чуть поодаль от других. И даже ориентироваться толком не успевает.
      Перед группой поставили задачу - пройти по определенным участкам Медианы, найти несколько Врат в Дарайю, Руанар и одни Врата на Триму, сфотографировать их. Руанарские и Триманские Врата уже миновали, шли вблизи самых опасных участков. Потому, собственно, группы и делали большими, по семь человек - в случае чего сумеют отбиться. Но если не приближаться к дарайским Вратам, тамошние патрули могут и не заметить. Пока все было благополучно.
      Ивик дежурила на рассвете. То есть, конечно, на рассвете сообразно часам, в Медиане нет ночи и дня. Она выбралась, пошатываясь, из теплой, уютной постели, уничтожила ее одним взмахом руки - дабы соблазна не оставалось. Кор хлопнул ее по плечу.
      — Удачи… я пошел спать.
      — Спокойной ночи, - улыбнулась Ивик. Кор наспех сотворил что-то вроде трентовской койки и сразу завалился. Ивик глотнула воды из фляги. Воду следовало экономить. Тут же она создала льющийся из воздуха водопадик, умылась прохладной влагой. Вымыться в Медиане несложно, но создать настоящую воду, молекулы которой насытят жаждущее тело - не получится никак.
      После умывания спать ей расхотелось. Ивик встала, походила туда-сюда. По границам участка вчера поставили "сторожей", задача Ивик - следить за их показаниями. Когда враг приблизится, будет уже поздно реагировать. Ивик посматривала на планшет, хотя, конечно, в случае чего, приборы сами поднимут тревогу.
      Интересно смотреть, как народ спит. В Медиане вообще интересно. Можно ведь все, что угодно, сотворить, кроме, разве что, еды и питья. Квиссаны не слишком предавались фантазии - неловко было друг перед другом. Марро и Рица качались в гамаках на невидимой подвеске, завернувшись в одеяла. Лоренс сделал мягкий диванчик, и спал не укрываясь, его окутывала серебристая дымка фантастической термоизоляции. Скеро сотворила деревянную кровать с высоченной, пышной пуховой периной, она почти тонула в этой перине. Вскакивать, конечно, неудобно будет, подумала Ивик. Надо же, и спинки кровати тщательно продуманы, будто живой розовый тамгат с орнаментальной резьбой, даже стиль какой-то просматривается. Это Скеро - за что ни возьмется, все делает великолепно. Дана скумекала себе колыбельку, висящую в воздухе, и спала там внутри, закутавшись в одеяло, и тонкая рука трогательно свешивалась через край. Ивик подошла ближе, всмотрелась в спящее лицо Даны. Подруга казалась малышкой, тоорсеновского возраста, длинные темные ресницы на нежной коже щек, чуть вспотевшая прядь на виске. Ивик захотелось вдруг погладить Дану по хрупкому запястью, по шелковистой щеке, так захотелось, что если бы не страх разбудить, она бы и погладила.
      Так, будто это ее дочка спит в колыбельке. Или младшая сестричка. А ведь Дана скоро замуж выйдет. Они с Дэймом планируют сразу после выпуска. Дэйм как раз тоже закончит разведшколу. Надо, наверное, думать, что Дане предстоит тяжелая жизнь - муж-гэйн, еще и разведчик, может случиться так, что она годами его не будет видеть. И все равно Ивик завидовала. Чуть-чуть, по-хорошему. Но почему она-то родилась такой некрасивой? И даже не некрасивой, в принципе, она не хуже большинства девчонок. Просто - нелюбимой. Никому не нужной. Наверное, у нее дурной характер. Ивик вздохнула. Папа как-то сказал после их очередного скандала с мамой: "У тебя, Ивик, точно такой же характер, как у мамы". А мама, конечно, не сахар… Не сахар? Но ее все любят и уважают. А Ивик…
      Надо бы помолиться, кстати, с утра, вспомнила Ивик. Но молиться не хотелось. Если честно, она вообще это делала редко - не считая, конечно, общеобязательных в квенсене молебнов и служб.
      Вот почему она так не любит Скеро? Почему? Ведь теперь все хорошо. Да и не то, что не любит. Ивик честно восхищалась Скеро, ей только некоторые черты ксаты не нравились. Почему все чувствуют себя рядом со Скеро хорошо - а она нет? Или не все… Если подумать, некоторые тоже не любят Скеро. Например, Дирза не любит, со злорадством вспомнила Ивик. Верт ее бросил. Или, скорее, она его - но во всяком случае, большой любви с его стороны не заметно. Из девчонок Венни ее не любит… Ивик с наслаждением вспомнила, как девчонка из сена иль Винс спрашивала с ужасом - как они вообще терпят такую старшую по сену? У них все Скеро ненавидят. "А у нас любят", - ответила Ивик с горечью. Но ведь и правда, большинство любит… или терпит. И только она, Ивик, вот такая - и ничто не помогает, даже то, что у них теперь со Скеро хорошие отношения. Даже исповедь…
      Ивик вздрогнула от пронзительного мерзкого писка. Надо же, в этот раз и предчувствий не было, мелькнула мысль. Она всмотрелась в планшет - "сторож" с востока подавал сигнал. Слабенький, будто враг еще очень далеко. Такой слабенький, что Ивик не решилась сразу будить всех. Она ослабила вокруг гравитационное поле, оттолкнулась ногой и легко взмыла в небо.
      Дарайцы были близко. Почти у самого "сторожа". Но их было всего двое - потому и слабый сигнал. Ивик опустилась вниз и нажала на планшете кнопку тревоги.
      Продирая глаза, ребята вскакивали, хватались за шлинги.
      — На взлет! - Скеро опомнилась и начала командовать через несколько секунд. Квиссаны оседлали привычных "лошадок", только Лоренс выпендрился и создал какого-то грифона с крыльями. Взлетали в обычном порядке, парами, Ивик - рядом с Даной, пристроилась в спину Марро и понеслась сквозь серый мерцающий воздух. Несколько секунд, и вот уже снижение, крик Скеро:
      — Берем шлингами!
      Не тут-то было! Ивик едва успела, на автомате, создать сферу. Воздух заискрился и запылал белым огнем - оружие оказалось неожиданно опасным и сильным. Слева вскрикнула Рица - похоже, ее зацепило. А дорши мгновенно сменили тактику - чего они не делали обычно, с неба обрушился чернильный ливень. Все силы Ивик пока уходили на оборону. Но она собралась и, увертываясь от новой напасти, стремительно жалящих черных ос, всей своей силой, всей мощью своего страха ударила вниз, по доршам, синей удушающей волной.
      Это было невозможно, но бой продлился около двух минут, как позже прикинула Ивик. Ей эти минуты показались двумя часами. Дорши защищались так, будто были гэйнами, взрослыми и опытными гэйнами. Наконец Дана атаковала ядовитым зеленым туманом, он, кажется не подействовал, но отвлек врага, и через несколько секунд все было кончено. Один из доршей, огромный вангал, валялся на земле с обезображенным лицом, в обгоревшем плаще. Второй лежал в параличе, но глаза его были открыты, он был жив и невредим и смотрел на квиссанов с ненавистью и страхом. Облачко его, захваченное сверкающими петлями шлинга, болталось в воздухе. С ужасом Ивик увидела, что это мальчишка, даже младше их самих, наверное. Лет тринадцати или четырнадцати. И форма у него странная, ни на что не похожая - если это вообще форма.
      Это он защищался, вдруг поняла Ивик. Вангал бы так не мог. Вангала мы взяли бы сразу. И она сообразила, кто это такой, и почему он вдруг оказался в Медиане. Как и в Дейтросе, в Дарайе запрещали выходить в Медиану штатским, без охраны - просто по соображениям безопасности.
      — Сволочь! - Скеро подошла к пленному и пнула его по ребрам. Тот не вскрикнул и не шевельнулся - паралич. Кор поднял шлинг и стал медленно, тщательно сжигать облачное тело парня.
      Это враг, сказала себе Ивик, стараясь не смотреть на лицо дарайца, в глаза, полные боли. Он еще хуже тех, вангалов. Он создавал маки… Взрослые дарайцы начисто теряют способность творить в Медиане, но она сохраняется у детей и подростков. Подростков используют для этой цели - они придумывают оружие, а вангалы потом, как уж у них получается, копируют его. А этот парнишка мог бы стать квиссаном, родись он в Дейтросе. В Дарайе он отлично зарабатывал, к 16-17 годам стал бы богатым, обеспечил себя на всю жизнь, и школа не нужна, и профессия. Правда, и способность творить тоже бы пропала, но это уже мелочи. И зачем его понесло в Медиану, одного, с одним только охранником? Неужели он рассчитывал в случае чего выстоять против обученных гэйнов?
      Да нет - Медиана бесконечна, рассчитывал, что обойдется как-нибудь. Что никто не встретится, а если - он успеет спастись, добежать до какого-нибудь выхода.
      А как она, Ивик, в детстве тайком уходила в Медиану… и ведь ни разу не встретила никого. А если бы встретила, даже и сомневаться не приходится, какая судьба ее бы ждала.
 
      Он создавал маки… Он еще хуже тех.
      Не вязалось все это. Это не он убивал килнийцев и пригвоздил к стене хойта. Возможно, он ничего об этом даже не знал. Возможно, он не хотел бы этого. Он просто создавал маки, играл - а однажды решил прогуляться в Медиану… мы-то ведь знаем, как это заманчиво и приятно - создавать образы, когда никто тебя не видит, никто не мешает… Ивик чувствовала, что это так. Она умела понимать людей с одного только взгляда, по лицу. Этот был - из других. Он был слишком ребенком, слишком наивным и добрым. Он не мог бы вести себя так, как те. Он никогда и не воевал, а если бы пришлось - вел бы себя иначе.
      Но он дорш, сказала себе Ивик. Она старалась не смотреть.
      Его даже не били толком. Скеро смаковала ситуацию. Мальчишка все равно был трупом - без облачка он проживет месяца два, три и сдохнет от какой-нибудь лейкемии, и это тоже нелегкая смерть. Хотя, говорят, в Дарайе широко применяют эвтаназию. Двигаться или говорить он пока не мог. Но вот способность чувствовать сохранил. Парня привязали - руки назад - к широкому столбу, который создала Скеро.
      Его надо в Верс, подумала Ивик. Это же даже по Уставу запрещено, то, что она делает. Как она может так?! Если уж мы взяли его живым, он должен попасть в Верс. Но возражать Скеро нельзя. Нельзя портить с ней отношения, Ивик попросту боялась возразить. Мир между ней и Скеро висел на слишком тоненькой ниточке, на одном только воспоминании. Все ведь может снова взорваться…
      К тому же, невеликое это счастье - попасть в Верс.
      Скеро, Рица и Кор быстренько ободрали с парня одежду. Остальные так и не приближались - наверное, тоже противно было. Но на это Скеро не обращала внимания.
      — Ну что, сука? - Скеро подошла близко, глянула в глаза дарайца, - Дождался?
      Она хлестко ударила парня по щеке.
      … И самое страшное то, что и Скеро Ивик тоже понимала. Она знала, почему Скеро так себя ведет, и как это связывается у нее со всем остальным - например, с церковными проповедями о милосердии. Скеро, с одной стороны, это просто нравилось. Возбуждало, наверное, как-то. Ивик все это было омерзительно, но в глубине души она понимала, что кого-то да, это может возбуждать. С другой стороны, все это было и оправданно - действительно, враг (а что у него глаза ребенка - так Скеро не умеет читать по глазам), действительно, надо уничтожать, ни у кого в этом нет сомнений, они же солдаты, а не воспитательницы марсена. Вся культура гэйнов, весь опыт, как личный, так и накопленный в веках, весь ужас, посеянный доршами в Дейтросе, все убитые и замученные - требовали лишь одного: уничтожить. Как только видишь дорша - так и убивай сразу. Просто потому, что это дорш. Правда, от них требовали все-таки - по Уставу - не трогать нонкомбатантов, но мальчишка к ним не относился. Он был еще опаснее дарайских военных, он был опасен и достоин уничтожения в квадрате. А если уж уничтожать, то почему бы не сделать этого со вкусом и с душой… Просто у Скеро такой темперамент. Не будем ханжами… Все мы люди, имеем право на маленькую слабость.
      Ксата протянула руку, в ее ладони возникла черная рукоятка из которой торчало лезвие белого пламени, раскаленное даже на вид. Ивик не выдержала, взглянула в лицо пленного - и покачнулась, ей никогда не случалось видеть такого ужаса в чьих-то глазах. Ни гордости не осталось в них, ни ненависти, если бы он мог, наверное, он бы умолял не трогать его. А может, и не умолял бы… Лоб под светлой короткой челкой покрылся крупными каплями пота.
      — А ты что думал, детка, ты в игрушки играешь? А здесь война. Нас убивали твоими игрушками.
      Скеро провела огненным лезвием по белому дряблому животу дарайца, погружая вглубь, оставляя вывороченную обугленную плоть. Ивик вздрогнула всем телом, сразу ощутив острую боль в животе, словно это ее резали.
      В следующий миг она оказалась возле дарайца и закричала. Лезвие снова взлетело - но Скеро успела его удержать, иначе оно воткнулось бы в Ивик. Зеленоватые яркие глаза полыхнули удивлением и гневом.
      — Ты что?!
      — Не надо, - попросила Ивик, - не надо. Пожалуйста.
      — Что, птичку жалко? - брови Скеро изогнулись, - а ну, в сторону!
      — Ивик, отойди в самом деле! - сказала Рица, - что ты лезешь? Боишься руки запачкать, иди отсюда, никто не просит.
      Ивик задрожала всем телом. Она не знала, что сказать. Жалко? Глупость, действительно, какая.
      — Нет, - сказала она, - не надо. Мы же люди.
      — Зато он - не человек!
      — Нет, и он человек… не надо, Скеро, пожалуйста!
      — Да ты что думаешь, я тут с тобой спорить буду? Квисса, нале-во, два шага вперед, марш!
      Ивик не подчинилась. Она молча, с ненавистью смотрела на Скеро.
      — Ивик, дома получишь пять хознарядов.
      — Есть пять нарядов, - пробормотала она.
      — В сторону, кому говорят! Ну!
      Скеро сделала незаметное движение, Ивик, конечно, не успела среагировать и, задыхаясь, полетела на землю. Через пару секунд она встала, еще не отдышавшись после удара, и готова была снова защищать дарайца, но внимание Скеро уже было надежно отвлечено от парня. Она с ненавистью смотрела на Ивик. Кор между тем подошел к пленному, создал длинное блестящее лезвие вроде шпаги и вогнал его парню меж ребер. Кровь плеснула темной струей на белую кожу, тело обвисло на веревках.
      Кор стал старательно уничтожать столб и все следы происшедшего.
      Скеро шагнула к Ивик и молча хлестнула ее по щеке. Ивик заплакала - просто механически.
      — Ты гадина. Это же враг!
      Ивик выпрямилась неторопливо. Взглянула на Скеро. Теперь она уже ничего не боялась, бояться нечего. Все, что можно испортить - уже испорчено.
      — Это враг, Скеро. А Библия учит любить врагов своих. Можешь меня бить, если хочешь.
      Этот аргумент подействовал на Скеро убийственно. Она побелела. Но больше бить Ивик не стала.
      — Шендак, какая ты чистенькая, какая умная! - злобно сказала Скеро, - тебе не гэйной надо быть, а морали читать. Тебя к Медиане на шаг подпускать нельзя. Вон - иди психологом в Верс работать. Ты своей правильностью так подследственных достанешь, никаких пыток не надо.
      Дана вдруг подскочила к Скеро.
      — Скеро, не надо, правда, - волнуясь, заговорила она, - мы же все понимаем… и ты права. Все равно его убить надо было… Ты всегда все берешь на себя. Но Ивик тоже… ты пойми…
      Ивик содрогнулась от того, что показалось ей предательством. Скеро - права? Дана правда так думает? Да ведь сама она никогда бы… да она просто лизоблюдка, вот и все!
      Скеро не слушала Дану. Глаза ее горели ненавистью. Ивик вдруг почувствовала, что взрывается изнутри.
      Она стала кричать на Скеро. Это была истерика.
      — Я чистенькая? Да нет, Скеро, я такая же, как все. А вот ты сволочь! Ты сволочь и садистка. Это тебя нельзя подпускать… Это из-за таких, как ты, войны бывают! Тебе бы лучше в Дарайе родиться, там бы тебе позволили все, что ты хочешь! А Дейтрос - христианский мир! А ты, ты всегда была сволочью! И шендак, ты весь наш сен развалила! Хуже тебя вообще нет! Ты хочешь, чтобы перед тобой все пресмыкались, все - и они пресмыкаются, да, они уже забыли, что они личности, люди, не хуже тебя - все должны перед тобой унижаться и тебя восхвалять! Ты вообще хоть кого-нибудь кроме себя замечаешь вокруг?
      Ивик не могла остановиться. Ей было стыдно, так нельзя себя вести, она истеричка, и вопли делают ее только смешной - но остановиться было немыслимо. Лицо Скеро постепенно приобретало обычное спокойно-насмешливое выражение.
      — Ты думаешь, что если ты такая талантливая и яркая, тебе все позволено? И твои подпевалы все всегда оправдывают - подумаешь, у тебя такой темперамент! Так вот нет, не все оправдано! И то, как ты надо мной издевалась на втором курсе - думаешь, я забыла? А я что, дараец, враг - какого шендака ты это со мной делала? И ведь ничего, когда в бою рядом оказались, и я оказалась не такой уж плохой, правда? Вот только извинений я от тебя не услышала. Да и не надо мне извинений, Бог с ним - но хоть бы ты относилась по-человечески! Так ты можешь только тех любить, кто тебя восхваляет и видит в тебе идеал. Нормальных равных отношений ты не признаешь и даже не представляешь! Ты не знаешь, что такое нормальная дружба. Ты уже родилась, видно, шеманой! Считаешь себя лучше всех? Ради Бога. Только без меня, пожалуйста!
      — Закончила? - спросила Скеро презрительно, - так вот, лапочка… Ты тут про Библию что-то вякала. Так в Библии сказано - так как ты не холоден, и не горяч, а тепел, то извергну тебя из уст моих. Так вот, это про таких, как ты. Ты тепленькая. Такие, как ты, никому не нужны. Да, наряды остаются в силе…
      Она вскочила на "лошадку", скомандовала "за мной" и взмыла в воздух. Рица, Кор и Лоренс - за ней. Ивик осталась стоять, а рядом с ней - Марро и Дана.
      — Не расстраивайся, - неуклюже сказал вдруг Марро, - ты права. И правильно сделала. Я тоже должен был ее остановить. Но мы все, как дураки, побоялись возражать, а ты… молодец.
      Ивик расширившимися глазами посмотрела на Марро. У нее вдруг потекли по лицу слезы. Она обернулась к Дане. Гнев снова вспыхнул.
      — А ты что? Ну иди, догоняй… свою новую подругу!
      — Ивик,- беспомощно сказала Дана, - мне что, разорваться, что ли?
      — Ты же считаешь, что она права!
      — Да… по-своему. И ты тоже.. по-своему. И она мне не подруга, ты же знаешь… просто… ну правда ее жалко иногда.
      — Ее жалко?! - вспыхнула Ивик, - а меня тебе не жалко? А дорша этого не жалко, да? А вот ее жалко? Да она…
      — Пойми, Ивик, она только внешне такая… на самом деле она очень в себе не уверена и всего боится…
      — Это она-то боится?!
      — Да… я чувствую. Она… ты ее сильнее. У тебя такой стержень внутри, а у нее ничего. Вот она и…
      — Да ни шендака себе она слабенькая, - пробормотала Ивик. Обида - теперь уже на Дану - жгла ее изнутри. Ничего себе! Да, конечно, это очень по-библейски, правильно. Смотреть, как твою подругу бьют - Ивик не то, что было больно, но нестерпимо обидны эти удары - оскорбляют, и при этом еще жалеть обидчика. Ивик от бессилия махнула рукой.
      — Пошли, девчонки,- сказал Марро, - отстанем.
 
      — Конечно, ты права, - решительно сказала Ашен, - она омерзительно поступила! Ладно еще там, в Килне… тоже неправильно, но хоть можно понять, все обозлились. Но в этой ситуации! А ты молодец, что остановила ее. Может, в следующий раз, когда она захочет так сделать, задумается…
      Ивик посмотрела на Ашен с признательностью. Ну вот, хоть кто-то на ее стороне. С Даной они в итоге помирились. Но недоверие внутри осталось - как можно надеяться на человека, который… вот так. Который вдруг может оказаться тебе совершенно чужим.
      — Это все очень сложно на самом деле, - продолжала Ашен, вдруг опустив глаза, - родители рассказывали… мы говорили о таких вещах. Когда я пошла в квенсен. Они тогда стали со мной говорить иногда. Рассказывать о своем опыте. Знаешь, такое правда бывает. Особенно с квиссанами. Потом когда люди взрослеют, они как-то… меньше уже. Садисты такие, они не выживают долго, так получается. Это все запрещено, и по Уставу, и вообще. Мы не имеем права мучить пленных, вообще. Если уж взяли - передаем в Верс, а сами - нет. Но… бывает такое. И бывает, что мирных доршей… ну просто людей оттуда - убивают. Только так нельзя, конечно. Знаешь, на твоем месте там я бы тоже ее остановила.
      Правда, подумала Ивик, остановила бы. Только, скорее всего, без истерик, спокойно, и Скеро бы просто подчинилась Ашен - хоть она формально и начальство. А я… истеричка, слабая дура.
 
      Она бежала под мелким моросящим дождем, по размякшей земле, почти утыкаясь носом в грязно-пятнистую широкую спину Нэша. Слыша смачное "чпок-чпок" по грязи и тяжелое дыхание не в такт. Ботинки так облипли грязью, что ступни казались неподъемными, но она уже почти не замечала этого. Иногда ей казалось, что весь сен - одно гигантское неповоротливое животное, сороконожка, которая еле-еле ползет, выдирая свои многочисленные лапы из грязи, размешивая дорогу, как ложкой мешают кисель. Изгибаясь вместе с дорогой. Ремень автомата передавливал плечо, но она и к этому давно привыкла.
      Можно было даже думать о чем-то. Мысли текли не плавно, как всегда, а прерывисто. Раньше, помнила Ивик, в таких случаях она думала лишь о том, когда все это кончится. Теперь уже было не так тяжело, и в результате мысли неслись вперемешку. Это называется конец весны… я точно не сдам ориентирование… как дожди надоели… в Медиане хоть сухо… Скеро опять съязвила сегодня утром на мой счет… сколько же можно, почему не оставить меня в покое… проклятая Скеро… проклятые дорши… куда, интересно, меня направят после выпуска… в какую-нибудь провинциальную часть… и там будет то же самое - такая же Скеро… а вдруг нас вместе… нет, нет, Скеро у нас отличница… чертов дождь… все ведь мокрое, все… трусы даже, кажется, мокрые…будет все точно так же… тренировки, койка в общей спальне… замуж я не выйду никогда… да и что хорошего, если вдуматься… и там ничего хорошего не будет… здесь хоть Ашен с Даной… а если кто-то из них погибнет… странно, вот и жить не хочется, но и умирать-то страшно… а вот когда хочется жить, то умереть вроде не страшно… а что лучше, поехать к маме и жить у нее?.. Нет уж, пусть направят куда-нибудь подальше… мама и в письмах-то успевает столько полезных советов дать, что тошно становится… Господи, почему несчастье такое… почему так плохо все…
      Ивик хотелось плакать, и она заплакала бы, если бы не надо было бежать и не сбивать дыхания. Сколько еще до квенсена? Километров пять… С ума можно сойти. Над головой пронзительно закаркали вороны. Чего это они, смутно подумала Ивик. Гнездовье у них сейчас… кружит воронье… Над тучами правых и неправых кружит воронье, сложилось вдруг. Ивик задохнулась. Строчка зацепилась за строчку. Пошло неожиданно легко. Самое трудное было - сразу же все запоминать.
      Над грудами правых и неправых кружит воронье.*
      Какие могилы в твоих дубравах, сердце мое?
      Рельсы на запад, ползет с востока цветная мгла.
      Что там, в отверстии водостока? Зола, зола…
      Сделай поправку, зеница ока - кругом вранье.
      Кто растравил тебя так жестоко, сердце мое?
      Под рельсы лягут - рядами - шпалы, молча, без слов.
      Снова рассвет окрасился алым - солнце взошло.
      Ожоги плети, штрихи неволи, точки над ё.
      Перекати ледяное поле, сердце мое.
      Только кровь холодеет в жилах - все ближе лед.
      Больше курганов и меньше милых. А ворон ждет.
 
      Ивик сохранила стихотворение в памяти, все время повторяя его по пути. Ей уже не было тяжело. Наоборот - хорошо стало, свободно. Мрачные мысли улетучились куда-то. Ей стало плевать на Скеро, на свою неудачливость, на то, что другие лучше ее, и даже это стихотворение, наверное, не произведет на всех большого впечатления - сейчас, впрочем, оно казалось ей гениальным.
      … нет, они не поймут. Это - о самой Ивик. Но все слишком зашифровано. Так получилось помимо ее воли. Никто не поймет, о чем это. А если объяснять, выйдет пошло и некрасиво. Здесь все было - и Рейн, и деревня в Килне со всеми убитыми, и Скеро, и дарайский мальчишка, убитый в Медиане, и снова Скеро, и то, что никто, никто не любит Ивик по-настоящему, разве что Ашен, но у Ашен и без нее много друзей, и что все говорят о дружбе и любви, а на самом деле ничего этого нет, нет, а есть одна жестокость, одна ледяная жестокость к врагам и к друзьям, и одиночество - но кроме всего этого есть и что-то другое, и кто-то другой… сердце мое.
      И отчего-то уже не больно. Как будто все это легло в уплотненную ткань стиха, словно сжалось в нейтронную звезду, электроны упали в ядра - и атомы реальности перестали существовать. Остался лишь призрачный бледный свет. Прекрасный. Никто и не поймет никогда, как эта звезда родилась.
 
      Экзамены промелькнули быстро. Оценки ставились по успеваемости в течение года, экзамены оказались скорее формальностью. Был выпускной вечер. Разрешили гражданскую одежду, девочки заранее доставали себе платья - Ивик платье прислала мама, ей кто-то там сшил, легкое, светло-голубое. Мальчишки были кто в чем, большинство просто в парадке. Ивик довольно много выпила, голова у нее кружилась. Она много смеялась. Танцевала с Марро, и с Клайдом, и с Дирзой, и еще с кем-то, кажется, из другого сена. Никто не стоял у стены. Ивик даже стало казаться, что все хорошо, и что они и правда - братья и сестры, не только формально, но и на самом деле, и даже вид веселящейся Скеро настроения не портил, да и Скеро к ней не приставала. Потом гуляли под звездным небом, жгли костер и пели песни. Читали стихи. Гэйны - особые люди. Хет Бен сидел рядом с Ивик и просил ее прочесть то, последнее стихотворение. Но оно было как-то совсем не в тему. Ивик смеялась и отмахивалась. Она сыграла на гитаре и спела "Как-то в пути, темнотою измучен, песенке, песенке был я научен". Потом еще что-то пели. Ашен обняла Ивик за плечи.
      Все уже знали, кто куда назначен. Ивик не слишком ошиблась - ее отправили служить в новый, только строящийся поселок у Северной магистрали. Ее одну из всего сена. Других раскидали - кого куда. Дану отправили служить в часть у Лоры, крупного города. Возможно, потому, что в Лоре была самая крупная филармония Дейтроса, а Дана все же гениальная скрипачка. Да, такие вещи при распределении учитывались тоже.
      Скеро оставалась в квенсене.
      Кураторы говорили, что ей светит серьезная академическая карьера. Скеро хорошо ориентировалась в Медиане, и при этом имела блестящие оценки по всем предметам. Пока ей дадут младший сен (Ивик с ужасом думала о бедных ребятишках - но впрочем, может быть, им понравится? К Скеро ведь все по-разному относятся, одни терпеть не могут, а другие, наоборот, обожают). И она будет углубленно изучать теорию Медианы и разные другие предметы, а затем, возможно, займется научной работой.
      И еще необычным было распределение Ашен. Ее забирали к себе родители. Она будет адаптирована к условиям Тримы, и станет работать там. Кем - простой гэйной, в охране или же станет, как ее мать, фантом-оператором - это будет видно впоследствии.
      Все остальные отправлялись служить в разные боевые части, кто в звании ксата, кто - рядового гэйна. Заниматься тем, для чего их, собственно говоря, готовили - защищать Дейтрос.

      Близкие люди.
      Спелый хлеб закачается,
      Жизнь - она не кончается,
      Жизнь, она продолжается каждый раз.
      Будут плыть в небе радуги,
      Будет мир, будут праздники,
      И шагнут внуки-правнуки
      Дальше нас.
      (Р.Рождественский)
      Ивик дали отпуск уже после Нового Года.
      Праздники она встретила в части. Да была и не против. Домой хочется летом, когда тепло, все цветет, а что такое зима в Шим-Варте? Слякоть и серость. Ее тянуло пройтись по родным улицам, посмотреть, как оно там теперь. Встретиться с родителями хотелось, но не так уж и сильно.
      А в Маире было неплохо. Спальня на четырех девушек-гэйн. Удобное, теплое здание тренты, горячая вода, бесперебойно работающее отопление. Девчонки рассказывали, что ей повезло, а они-то начали здесь служить - в палатках еще жили. Это строители молодцы, быстро работают. Только четыре года назад заложили поселок, а посмотри уже, как вырос…
      Да, в городке гэйнов все было устроено удобно, несколько новеньких корпусов - жилье, штаб, гаражи для техники. Рядом располагались части гэйн-велар - пехота, танкисты, артиллеристы. Вот только между корпусами ничего не было, кроме сплошного пустыря, теперь покрытого снегом. Время от времени Ивик попадала в наряд, и разгребала этот снег огромной лопатой, расчищала дорожки.
 
      Вертолет до Кавея летел послезавтра. Ивик решила не мучиться с поездом. Два часа - и ты в Кавее, а там нормальный аэродром, пассажирские рейсы теперь прямо до Шим-Варта. В крайнем случае, до Вейга. Зачем трястись трое суток в вагоне?
      Тем более, приятно вот так побыть здесь, когда делать-то ничего не надо. Нагрузка в части, конечно, куда меньше, чем была в квенсене. Учить гораздо меньше - два раза в неделю занятия по повышению квалификации, и все. Тренировки, правда, довольно серьезные. Патрули гораздо чаще. Но всегда ощущаешь внутреннее напряжение, всегда что-то надо делать. Если выпадали свободные часы, Ивик читала книжки, в поселке была отличная библиотека, или же писала. Она начала большой роман о межзвездных полетах. Ее стала очень интересовать эта тема - космос, звезды, передвижение в Пространстве, минуя Медиану.
      А вот теперь можно только читать и писать, и больше ничего не делать. Ну постирать, конечно, подежурить по спальне. А так - красота. Целых два дня. Понятно, что если вдруг тревога, Ивик тоже придется идти, но пока тревоги нет, можно жить спокойно.
      Идти по заснеженной улице Маира, вдоль одинаковых длинных стен бараков, по вытоптанной меж сугробов дорожке. Как хорошо! Ивик невольно улыбалась. Она только что сменила библиотечные книги. Парочку надо будет взять с собой, хотя в Шим-Варте, конечно, найдется, что почитать. Снег поскрипывал под толстыми подошвами зимних ботинок. Вдали раздавался собачий лай, из труб валил дым, ряды сосулек под крышами блестели и переливались в солнечных зимних лучах. И небо было зимним - высоким, бледным и чистым. И дети. В квенсене Ивик отвыкла от этого, а здесь, как и в Шим-Варте, было очень много детей. Только здесь, на севере, им веселее зимой - Ивик миновала огромную залитую снежную горку, на которую карабкались целые гроздья малышей, скатывались с визгом на попах, на дощечках, на самодельных салазках. Дальше, на замерзшем пруду стайка ребят постарше гоняла на коньках. Взрослых не было видно - сейчас все на работе. А вот ребята все дома, потому что - каникулы, все тоорсены и вирсены сейчас распущены. Сколько еще каникулы продлятся? - дня три, прикинула Ивик.
      Она постояла перед строящимся двухэтажным зданием - здесь будет продуктовая База, клуб, кажется, и кинотеатр. Может, и библиотека сюда переедет. Интересно наблюдать за строителями… И ведь еще неделю назад второй этаж и не начинали, а теперь - вот он стоит, сверкает новенькими панелями. Стройка напоминала поле боя - кто-то отрывисто кричал команды, бегали туда-сюда строители с носилками, быстро двигалась стрела крана. Только здесь все останутся живы, подумала Ивик. И слава Богу.
      — Тетенька, а покажи пистолет?
      Она обернулась. Двое пацанов лет десяти смотрели на нее блестящими глазами. Ивик усмехнулась. Рука легла на кобуру.
      — Не положено, - сказала она. Мальчишки разочарованно переглянулись.
      — А у вас какое звание?
      — Гэйна, - сказала она. Никакого звания - рядовой, и все. Просто гэйн, так принято говорить. Ей хотелось чем-нибудь порадовать пацанов. Сунула руку в карман - там обнаружились залежавшиеся с завтрака несколько кусков сахара.
      Не очень-то военный подарок, но… Ивик достала сахар, протянула ребятам по куску.
      — Спасибо, хесса, - солидно сказал тот, что повыше.
      — Вольно, - фыркнула она, - можете идти, квиссаны.
      Мальчишки порскнули прочь. Ивик посмотрела им вслед, улыбаясь. А что… года через два - кто знает?
      Военная часть располагалась на вершине холма (постоянные пронизывающие ветры, ледяной холод зимой). Ивик поднималась по дороге, раскатанной рубчатыми следами грузовиков, временами оглядываясь назад - отсюда было видно, как еще мал поселок. Видна вдали линия железной дороги и станция, и две цепочки зданий - главная улица Маира, и несколько тупичков, и стройки, стройки - краны, высокие заборы, отвалы, неутомимое копошение строителей. Поселок-младенец, подумала Ивик. Сердце сжимается, до чего маленький. И беззащитный (вот только Килн не надо вспоминать, хорошо? Здесь так не будет. Не будет, наверное. Во всяком случае, вспоминать не надо). Но ведь все это построено всего за 4 года. А что здесь будет через 20 лет, через 50? Может быть, большой город, как Шари-Пал. Академии, школы, высотные дома вместо бараков. И ведь я это увижу, подумала Ивик. Если не убьют раньше - увижу еще. Даже если всю жизнь прожить здесь, в Маире, и никуда не уезжать - можно увидеть так много нового. И будущее, о котором я пишу - оно хоть немного приблизится.
      Может быть, тогда и люди станут другими… как в моем романе, подумала Ивик. Добрее, терпимее друг к другу. Нет, понятно, что они не будут идеальными, но все-таки!
 
      С непосредственным начальством Ивик повезло. Командир их шехи, шехина Валла иль Гай была опытная добродушная гэйна лет пятидесяти. Большой карьеры она не сделала, зато, в отличие от других гэйн, родила кучу детей - их у нее было восемь. К Ивик она относилась очень снисходительно, по-домашнему. Командир отделения, ксат Вир иль Керен, носил прозвище Вирик - желтогрудая птичка такая, которая в родных краях Ивик жила зимой, а здесь - летом. Вообще-то на вирика он был никак не похож, скорее уж, на быка, но нрав у ксата был простой и веселый.
      Соседки Ивик были единственными незамужними девушками шехи. И то восемнадцатилетняя Хетта собиралась замуж весной, была помолвлена. Арике был двадцать один год, два года назад у нее погиб жених, и она до сих пор еще не могла прийти в себя. Эсси, старшей, уже исполнилось 22. У нее было звание ксаты, она командовала вторым отделением. И в спальне вела себя как старшая, впрочем, не особенно много распоряжалась. Эсси тоже была не замужем, по дейтрийским меркам даже перестарком. Но этот факт ее особенно не волновал.
      Да и большинство мужчин в шехе были женаты - на своих или на поселковых девчонках. Большинство жили в семейной тренте, по соседству.
      Поэтому и военный городок не так уж отличался от поселка внизу, разве что дорожки были шире и лучше вычищены, не было совсем строительного мусора, проходы везде обеспечены, сугробы сметены в сторону - словом, благоустроенный вид. Но так же в сугробах возились ребятишки, катались со снежных горок, строили крепости, пуляли снежками. За самыми маленькими приглядывали старшие братья и сестры, изредка - молодые мамы. Как Ивик - лет семнадцати, или восемнадцати, или чуть старше.
      Ивик до сих пор чувствовала себя сродни скорее этим ребятишкам, чем товарищам по службе. Квенсен закончился стремительно, а ведь совсем недавно она точно так же носилась, играя то в прятки, то в войнушку. Интересно, повзрослеет она когда-нибудь или нет? Ведь пора бы уже. Ивик толкнула дверь тренты, вошла в холл, дежурная лениво подняла голову, махнула рукой.
      Дома Хетта озабоченно тарахтела швейной машинкой. Ивик бросила книги на кровать (Эсси будет ругаться, но до ее прихода Ивик еще успеет убрать… Эсси была помешана на порядке). Села за круглый стол напротив Хетты.
      — Как ты думаешь, оборки сделать? У меня обрезков куча, - спросила Хетта. Из-под ее рук на пол лилась темно-голубая плотная ткань, Хетта шила новые шторы. Ивик пожала плечами.
      — Не знаю. По-моему, без разницы.
      — Какая ты, - упрекнула ее Хетта, - я же для нас стараюсь. Для всех!
      — А я в этом ничего не понимаю, - Ивик достала тетрадку и письма от Даны и хета Бена. Ей и старые, желтоватые шторы казались вполне нормальными. Хотя, наверное, голубые будут красивее. Ивик ощутила легкую зависть к Хетте, способной потратить так много времени и сил на такую мелочь, как шторы, и ведь действительно - для всех так лучше. Бывают же люди такие… это вот она ни на что не годится, уродка безрукая.
      — Сделаю оборки, - решила Хетта. Снова застучала машинка. Ивик пробежала глазами письмо от Даны. У той все было хорошо. 14-я неделя беременности - перевели на работу в хозчасти. Работа физически не тяжелая, на полдня, вести учет белья в прачечной. Правда, она уже потеряла два пододеяльника, и теперь не знает, что делать, надо Дэйма дожидаться, может, он что придумает… На Рождество она работала как вол - каждый день концерты в филармонии, теперь тоже сплошные репетиции, с ума можно сойти. Дэйм обещал в марте появиться в отпуск. Дана очень надеется, что он сможет присутствовать при рождении малыша!
      Ивик отложила письмо. Сначала хет Бен. Почему-то он попросил ее писать, и высылать ему, как и раньше, написанные куски текста. Ивик любила письма от Бена, хотя они и были редкими. Бен тщательно и придирчиво разбирал ее тексты. Но это не отбивало желания писать - наоборот, хотелось сделать лучше. Потому что он в нее верил.
      Ивик всегда считала, что пишет плохо. Есть и правда талантливые гэйны, которые вносят вклад в культуру Дейтроса и прочее бла-бла. Вот Дана, может, что-нибудь внесет. Скеро - наверняка, она пишет безупречно и талантливо. Марро - блестящий поэт, его уже теперь печатают в Шари-Пале, скоро выйдет сборник. Но большинство гэйн, как и она сама, ничего выдающегося не создают. Ну просто сочиняют или творят что-нибудь для себя. Например, картины Кейты иль Дор известны, а в чем художественный талант ее мужа, Эльгеро, кажется, он музыкант - Ивик этого даже и не знала.
      Вот и она такая. С этим надо смириться. Не писать гэйна все равно не сможет - это самая большая радость в жизни, без этого и жизнь покажется совсем уж тоскливой. Но ничего выдающегося Ивик явно не напишет. Не хватает таланта. Ну не всем же быть талантливыми!
      Видно же, что других охотно читают, передают их вещи из рук в руки, о них говорят, обсуждают. А ее? Нет, она и писать может только для двух-трех друзей.
      Но вот хет Бен почему-то был уверен в ней, и хотя не писал ничего прямо о ее будущем, о ее, так сказать, месте в литературе, но просто требовал - чтобы это было хорошо. Просил присылать дальше. Обсуждал с ней мысли, которые она излагала. А ведь он не со всеми так. Нет, не со всеми… И он - литератор, вкусу которого можно доверять. Значит, что-то в ней есть? Значит - оно того стоит?
      Ивик открыла письмо Бена, стала перечитывать.
 
      "… наверное, помните одного из триманских русских поэтов прошлого столетия, Бориса Пастернака. И стихотворение это:
      Быть знаменитым некрасиво,
      Не это поднимает ввысь.
      Не надо заводить архива,
      Над рукописями трястись.
      Цель творчества - самоотдача,
      А не шумиха, не успех.
      Позорно, ничего не знача,
      Быть притчей на устах у всех…
      И вы, наверное, не знаете этого, Ивенна, но в старом Дейтросе еще было такое течение - они называли себя Летящими Листьями. По нынешним временам они кончили бы в Версе, думаю. Тогда мы могли себе позволить вольности. Тогда не все таланты становились гэйнами, предоставлялась возможность выбора, и до поступления в квенсен, и после его окончания. Были деятели искусства, которые не воевали. Было вот это объединение - Летящие Листья, их кредо - полная свобода поэта, художника или музыканта, свободное самоопределение. Правда, они не собирались отказываться от распределительной системы, но работа - они считали совершенно достаточным трудиться во имя искусства. И наверное, они правы были в чем-то, хотя по опыту я скажу вам - единицы из творческих людей одарены и одержимы, и трудолюбивы настолько, что готовы творить неустанно. Остальных безделье, отсутствие долга перед обществом, лишь развращает. Лень, благополучие, покой для таланта опаснее, чем дарайские пули, губят его вернее и чаще. Летящие Листья требовали создания армии по типу дарайской, отказа от участия гэйнов в боевых действиях. Обоснование - как можно губить таланты, они намного ценнее всех других людей. По сути, Ивенна - это теория элиты. Но гэйны - не элита. Они лишь одна из четырех каст. Вы создаете образ будущего, придумываете корабли и рассказываете о далеких звездах. Аслен потом построят эти корабли и полетят в Космос. Медар обучали и вас, и аслен. Хойта непрерывно молятся за то, чтобы наш общий труд удался. Какая из этих каст важнее? Что предпочтительнее? Ничто. Но мы, люди творческие, знаем, что такое священный огонь, мы знаем, чего стоит создавать эти образы - и возникает большое искушение счесть элитой именно себя.
      Впрочем, от этого искушения не свободны и остальные касты. И аслен могут свысока смотреть на других, не способных ничего сделать руками, и недооценивать значение творящих и молящихся. И медар - по учительской привычке видеть мир с кафедры. О хойта я уже и не говорю.
      Летящие Листья не оставили никаких значимых произведений. Они не раз говорили, что музыкант должен круглые сутки репетировать - но не осталось записей их исполнителей, и они не дали ни одного известного композитора. Ни одного писателя и поэта, некоторые из них известны литературоведам как "типичные представители" - но и только…"
      Ивик зачиталась. Над рукописями, может, и не надо трястись, но вот письма иль Видана она складывала в отдельную папочку. Он писал длинно и интересно. А ведь, казалось бы, у него столько учеников, он так занят… Но ведь и я его ученица, подумала Ивик. Так и осталось.
      И чего он такого нашел во мне - то есть не во мне, конечно, а в моих никому не нужных писульках? Чего он так выкладывается? Здорово, конечно.
      Она достала свою рукопись и начала править, поглядывая в листок с разбором иль Видана.
 
      Шим-Варт оказался не по-зимнему ясным и чистым. Когда Ивик прилетела, дождя не было. Пахло весной, птицы бешено верещали среди вечнозеленых, чуть побитых холодами ветвей.
      И здесь работали строители, поднялись целые новые кварталы. Еще Диссе писала, что ее семья получила новую квартиру - четыре комнаты. Теперь у них просторнее. А мама с папой и Ричи так и жили в старой, но для троих этого достаточно. Тем более, что у Ричи на следующий год распределение, и он уедет куда-то далеко.
      Ивик сияла, как начищенные пуговицы на парадке. Ей было хорошо. Все сидели за столом, мама, папа, повзрослевший двенадцатилетний брат, и тетя Стай пришла с двумя младшими, и бабушка. И на столе все такое вкусное, и главное - всего так много. Хотя Ивик подозревала, что не сдерживай она себя, и от большей части блюд ничего бы и не осталось. Салаты в тазиках, пирожки, фаршированные сардины, курица в тесте, дефициты - колбаски и полосы просоленной рыбы.
      — Как жаль, что тебя не было на праздники! На Базу завезли икру! - рассказывала мама, - мне так хотелось сохранить для тебя, но я побоялась, что пропадет. Можно было заморозить, но…
      — Да ладно, зачем мне.
      Ивик подумала, что мама мало изменилась. Вот отец постарел, кажется - он выглядел ниже и тише обычного, лысина, вроде бы, еще увеличилась, а кустики волос по бокам засеребрились. Но ведь он и старше мамы на восемь лет. А мама - будто годы и не меняют ее, и морщин не прибавилось, и волосы ярко-каштановые, и голос все такой же веселый и властный. Но она смирилась с тем, что я гэйна. И что я самостоятельный человек, подумала Ивик. Как глупо сейчас выглядят все эти детские обиды… и чего я так на нее злилась всегда?
      Надо прощать своих близких. Ивик улыбнулась. Как хорошо прощать и забывать обиды…
      Как хорошо вообще иметь близких.
      Какие они все милые, родные. И она - плоть от плоти их. Корни. Кровь. Свои. Никому никогда она не будет так нужна, как этим людям…
 
      Ивик чистила картошку над тазиком. Раньше, в детстве, она никогда не помогала по дому. Как-то так сложилось. Почему? Наверное, я была слишком погружена в себя, подумала Ивик. Мама еще и по этому поводу нередко скандалила, но ведь, наверное, она была права…
      Приятно ощущать себя взрослой. Сильной. Все умеющей. С утра Ивик вымыла кухню и сходила на Базу за продуктами. После обеда договорились встретиться с Марой.
      — Доченька, да я почищу, дай! - мама протянула руку. Ивик пробурчала было, что не надо мол, сама, но мама настойчиво отобрала у нее нож.
      Ивик села, сложив руки на коленях, глядя в окно.
      — А что там у Диссе? Она не приедет?
      — Ну у нее же отпуск с моим не совпадает… Она продолжает учиться в Академии. Вышла замуж.
      — Да ты что? Я и не знала.
      Ну да, мама и раньше-то не общалась с родней Диссе, а теперь ведь они переехали.
      — Да, она вышла за одного аслен. Он программист. Симпатичный такой, высокий очень! Они такая красивая пара, она мне фотки присылала со свадьбы.
      Мама дочистила картошку, стала резать ее в кастрюлю с закипевшей водой.
      — Вот, доченька, - сказала она с неожиданным упреком, - а ты ведь у меня симпатичная! Если бы ты слушалась меня и хотя бы одевалась прилично…
      Ивик вздохнула.
      — Так у нас в основном в форме ходят… на танцы у меня платье есть хорошее. Ты же и прислала.
      — Ты не умеешь себя вести. Не умеешь кокетничать. Ты вечно как бука. Посмотри на себя - у тебя даже выражение лица какое-то напряженное. Конечно, кто же тебя полюбит…
      — Да, - грустно сказала Ивик. - меня действительно любить не за что.
      И правда - за что? Романтические отношения, любовь - все это бывает, она видела. Можно и с ума сходить, и стихи писать… Но к ней это все относиться не может. Смешно же, кто это будет писать стихи о такой, как она - ведь, положа руку на сердце, она просто некрасива.
      — Вот не надо так говорить! Ты же сама себе это внушаешь! Ты внушила себе какую-то чушь, как будто ты некрасивая! Да эта Диссе в двадцать раз хуже тебя! Надо же что-то делать!
      — Мам, ну что ты в самом деле… мне семнадцать лет! Неужели я обязательно должна быть уже замужем?
      И кстати, Диссе красивая, мысленно добавила Ивик. Ну почему, почему надо так не любить Диссе? То есть можно не любить, но нельзя же отрицать очевидного - что Диссе стала красавицей.
      Да, конечно. Диссе и устроилась в жизни хорошо - станет ученым-историком, преподавателем столичной Академии. И замуж вышла удачно. Ивик до этой минуты ни разу не задумывалась о таких фактах, но глядя на вещи мамиными глазами, должна была признать - да, это так.
      И еще она чувствовала в глубине души мамину правоту. Аргумент насчет семнадцати лет вроде подействовал, мама замолчала. Конечно, мало кто выскакивает замуж в таком возрасте! Восемнадцать - еще куда ни шло. Из всех ее ровесниц замужем только Дана - но у нее большая любовь с Дэймом, и Диссе - так она привыкла быть во всем первой.
      Да, но по сути мама ведь права. Мало кто выскакивает замуж - но у всех уже в профессиональной школе возникают романы, все гуляют с мальчиками, целуются, влюбляются… И только у Ивик нет ни малейшего опыта в этом отношении. Никто никогда не обращал на нее внимания.. И на танцы она на самом деле не ходит - там ее не приглашает никто. Была охота у стенки стоять… Пока еще можно отговариваться молодостью. А пройдет два, три года…
      И парни-то ведь очень хорошие все в шехе. И неженатые есть, например, Айнор, Тайро. Только с ней разговаривают вежливо-отстраненно… Ивик ощутила, как горечь подкатывает к небу. Ну что у нее за жизнь такая несчастная в самом деле?
 
      Мара тоже была еще не замужем, и даже не обручена. Хотя и встречалась с одним парнем. Но там у нее все было пока неясно.
      Ивик встретила ее прямо с работы - Мара выскочила из ворот марсена, и они пошли вдоль сетчатого забора. За забором на площадках играли малыши до трех лет, за ними бегали озабоченные воспитательницы.
      — Ты похорошела, - заметила Ивик. Мара очень повзрослела, нескладная подростковая фигурка стала изящной и тонкой, волосы мелированы светлыми прядками. Модный плащ лимонного цвета, модная сумочка.
      — Скажешь тоже, - Мара тряхнула головой, - ну рассказывай, как ты там…
      — Да как я. Ничего. У нас там север, снег лежит, мороз знаешь какой? Из дома выходишь, сразу лицо как обжигает.
      — Ничего себе!
      Они шли и болтали ни о чем. О том, о сем. Вспоминали тоорсен. Мара все знала - про учителей, про одноклассников. Хета Альва все еще директор. В прошлом году был юбилей ее работы в школе, Мара тоже ходила, носила цветы. У одноклассников все было более-менее ровно и благополучно, кроме Хайта - парень был альпинистом и разбился в позапрошлом году, но об этом Ивик уже знала. Знала и про Тена - тот получил назначение и служил где-то на Серебряном Океане. А вот про Шагина нет, а Шагин, оказывается, теперь работал в Лоре в новом центре военной электроники. Растолстел, рассказывала Мара. Похож на кота, довольный такой.
      Ивик с грустью подумала, что всех очень уж раскидало. Сколько ребят осталось в Шим-Варте - десять-двенадцать, не больше. Но что поделаешь? Везде нужны люди. И на крайнем Севере, и на Серебряном океане. Теперь ее дом там. Там надо устраиваться и жить.
      — Ну а детишки как? Не достают?
      — Да ничего детишки, - сказала Мара, - своих только вот уже хочется!
      Ивик поняла, что это давнишняя и заветная мечта Мары. Скорее бы уж выйти замуж и родить детишек, таких же славных и сладких, как те, за кем она приглядывает в марсене. Мара с упоением планировала - у нее будет шестеро. Три девочки и три мальчика. Ну или как Бог даст. Она уже и имена придумала. И даже начала вязать свитерки, но опомнилась и подарила их малышам в марсене.
      — Но знаешь, такие свитерки хорошенькие, я взяла журнал "Вязание", а там такая прелесть…
      Ивик слушала, улыбаясь. Слушать Мару было приятно. Живут же люди. Может, и мне так надо? - подумала она. Конечно, я гэйна. Но в самом деле тоже так хочется выйти замуж… и дети… я бы тоже могла им что-нибудь связать.
 
      По крайней мере, Мара еще не замужем, и пока у нее нет особых перспектив, мрачно думала Ивик шагая домой. И поймала себя на том, что готовится оправдываться перед мамой.
      Глупость какая… Она же взрослая. Все же теперь иначе. Она не должна постоянно и за все оправдываться.
      Ивик замедлила шаг. Домой идти не хотелось. Она вдохнула холодный воздух, посмотрела вверх. Какие здесь яркие, крупные звезды! В Маире они маленькие и колючие. И там гораздо холоднее. Зато и в доме уютнее. Ивик вдруг представила комнату в тренте, Хетта что-нибудь шьет или рисует. Эсси выкладывает очередную мозаику из цветных стеклышек - художница, в последнее время она вполне профессионально этим занялась. Арика наигрывает на клори или лежит на койке с книжкой. И ее собственная койка, где можно валяться поверх пушистого покрывала, и торшер роняет такой уютный свет на страницы. А можно сесть за стол, и писать. Вообще можно заняться чем угодно… И так свободно, легко. Ивик вдруг кольнула тоска - захотелось оказаться там.
      Странно, а так тянуло домой, так хотелось увидеть маму, всех родных…
 
      Дома оказался мамин брат, дядя Велл.
      — Привет! - Ивик радостно обняла дядю, чмокнула его в холодную сухую щеку. Дядя Велл был много старше мамы, но на пенсию еще не ушел, работал на машиностроительном заводе технологом.
      — Садись, поешь, - сказала мама и продолжила, обращаясь к дяде Веллу, - Ивик умничка. Вот некоторые как уехали от родителей, так и все… как будто нас нет. Как будто мы ее не вырастили… никакой благодарности.
      — Да, дети нынче такие, - прогудел дядя Велл. Ивик сжалась, хотя ее, казалось бы, и похвалили. Она знала, что речь идет об Ани.
      Ивик и сама была почти незнакома с родной старшей сестрой. В детстве общались, конечно. А теперь… домой Ани никогда не приезжала. Писать ей было вроде бы не о чем…
      — Выкинула нас, как собак, из своего сердца, и все тут… - с обидой продолжала мать. Ивик тяжело вздохнула и стала ковырять вилкой картошку.
      — Ну а ты, Ивик, как? - спросил дядя, - воюешь?
      — Да, помаленьку, - отозвалась она.
      — Звание-то какое у тебя?
      — Гэйна, - сказала Ивик чуть холоднее.
      — То есть никакого? Что-то недалеко ты пошла.
      — Но я же только начала служить…
      — Ну некоторые и в квенсене получают звание, - заметил дядя, - а еще ты, вроде, пишешь - тебя печатают?
      — Нет, - сухо ответила Ивик.
      — Ну тогда это несерьезно, - заявил дядя и с раздражением отодвинул стакан, - Тэм, я не хочу пить.
      — Ну выпей, выпей, это же вкусный компот, я сама варила! - настаивала мама. Ивик угрюмо жевала картошку.
      — Это, Ивик, графоманство одно, лучше бы ты чем-нибудь серьезным занялась.
      — Не всем же быть великими писателями, - буркнула она. Отодвинула пустую тарелку, сказала "спасибо" и ушла в спальню. Там она села, уткнувшись лбом в холодное дерево платяного шкафа. Чувствуя себя глубоко несчастной. Никчемной.
      "Ну а что ты обижаешься? - услышала она мамин голос, - ведь мы же твои родные! Только мы скажем тебе правду, другие-то не скажут!"
      Да, это правда - она ничего не достигла, у нее нет звания, ее не печатают, даже никто и не интересуется ее книгами, кроме хета Бена, ну еще нескольких человек. Она не устроена. Ее запихали в тьмутаракань, потому что она далеко не лучшая в выпуске. Наконец, она безнадежная старая дева и останется такой вовеки.
      Может, и жить-то не стоит… Ведь это никак не изменить. Она и так старается как может. Ну просто не может она лучше!
      Да уж конечно, со злостью подумала она, жить, может, и не стоит. Тем более, это желание так легко выполнить. Дорши будут просто счастливы…
 
      Ивик проснулась оттого, что луч солнца скользнул по закрытым векам. В Маире гораздо позже светает… Перед Рождеством почти все время стояла тьма - близко к полярной ночи. А здесь уже яркий свет. Солнечные зайчики метались по комнате. Ивик улыбнулась, наблюдая за их игрой.
      На что она вчера обиделась-то? А, дядя Велл… Ну он же просто старый и несет всякую чушь. Ивик встала, сбросила ночнушку, натянула рубашку и форменные штаны. Мама, конечно, приготовила ей платье, еще кучу какой-то одежды, но Ивик сейчас хотелось носить военное.
      В дверь постучали. Ивик крикнула, чтобы входили, а сама тем временем быстро убрала постель. Ричи ворвался в комнату. Ах да, сегодня суббота, он опять на выходные пришел домой.
      — Привет!
      — Здорово! - обрадовалась Ивик, - ну как жизнь-то у тебя?
      — Да ниче… Ивик, а можно мне шлинг подержать?
      — Да конечно.
      Она подала брату шлинг. Тот повертел рукоятку так и сяк.
      — А как это…
      — Вот так, - засмеялась Ивик. Выпустила огненные петли, точно захватив плечи мальчишки. Снова убрала их поворотом ручки.
      — А-а… а как облачное тело извлекают?
      — Так это же не здесь, это только в Медиане можно.
      — Ивик… а это… давай в Медиану сходим?
      — Я думаю, нам втык будет тогда большой от мамы… лучше уж не надо, - сказала Ивик. Ричи расстроенно потупился.
      — И один ты не ходи туда, - добавила она, - это правда опасно. Понимаешь?
      — А меня в квенсен не возьмут, - печально констатировал Ричи. Ивик пожала плечами.
      — А ты хочешь? Можно стать гэйн-велар, это по желанию. Хочешь - летчиком или танкистом…
      — Не-е… это не то совсем. Гэйном… это в Медиане! Там не так…
      Ивик смотрела на брата. Вот тоже дурацкая идея у людей. Будто гэйны - это какие-то особенные воины. И в Медиане воевать - одно удовольствие. Гэйн-велар он не хочет, да и правильно - чего там, грязь, кровь, пот, железо… А у нас будто бы ничего этого нет. Это они так думают.
      — Да ничего в этом нет хорошего, - сказала она. Дверь внезапно открылась.
      — Ивик! Доброе утро, ты уже встала? - мама увидела шлинг в руках у Ричи и нахмурилась, - да-да, ты еще ребенку в руки даешь боевое оружие!
      — Мам, это шлинг. Он не стреляет. Он не опасный.
      — Ивик, мне надо с тобой поговорить, - металлическим голосом произнесла мама и вышла. Ивик обреченно двинулась за ней, отобрав у Ричи шлинг. Оказавшись в кухне, мама повернулась и зашипела, глядя на Ивик злыми глазами.
      — Ты зачем отбираешь у меня сына?
      — Чего? - оторопела Ивик.
      — Мало того, что тебя забрали, ты еще хочешь, чтобы и он воевал?
      — Да не хочу я… мам, ты что? Ну все же мальчишки интересуются оружием. И девочки тоже многие… что тут такого? Я ему наоборот сказала, что в этом нет ничего хорошего…
      Кажется, маму удалось убедить. Она уже поставила перед Ивик тарелку с оладьями. Ивик принялась есть, с тоской думая, что вот хотела взять на себя домашнюю работу… она же все умеет теперь, могла бы помочь. Как было бы хорошо… но маме это вовсе не нужно. Мама хочет чувствовать себя необходимой, это понятно… ну пусть.
      Как это глупо, говорила себе Ивик, и ты ведь сама виновата. Ты ведешь себя как обиженный подросток! Не надо обращать внимания… мало ли, что они говорят… они же мои родные люди, других же у меня нет. Она через силу подняла голову и улыбнулась маме. Почему в последние дни так тяжело улыбаться? Господи, ведь это ее дом, ее родной дом! Там - все чужие, там даже подруг-то настоящих еще нет, здесь все свои… но там ей намного легче. Может, у нее и нет дома… и не будет никогда.
      — Вот ты меня тогда не послушалась, - заговорила мама, - а я ведь тебя предупреждала - ничего хорошего не будет!
      — Ну да, - сказала Ивик, - ты говорила, что меня убьют. А я до сих пор жива почему-то.
      — Надолго ли? - с надрывом спросила мама, - а главное - посмотри, во что превратилась твоя жизнь! Ты живешь в какой-то дыре! На севере! Среди этих тупых парней, которым ты не нужна - а здесь мы бы нашли тебе интеллигентного жениха. Сидишь там в своем общежитии и предаешься мелким радостям графоманства!
      Ивик молчала. Сил не было возражать. Тут ведь что ни предложение - то перл. Живет она в дыре - но если бы она была врачом, ее легко могли бы отправить в такую же дыру. Интеллигентный жених - да зачем он ей сдался? Если уж выходить, так за гэйна, лучше них парней все равно не найдешь. В общежитии живут все, кто уехал по назначению, все холостые и незамужние. То есть все это чушь, но возражать даже и не хочется.
      — Ты там совсем сгнила! А я тебе говорила - вот ты не слушалась маму, ты же была самостоятельная, такая крутая вся, сама пошла беседовать с начальником, и потом выпучив глаза, ничего не слушая - сразу в квенсен, даже домой не заехала! И я вернулась как оплеванная!
      — Ну извини. Но мне нравится быть гэйной, - Ивик отодвинула тарелку.
      — Нравится? Тебе это нравится? Не жить, как все нормальные люди, не устроиться! - в голосе мамы зазвучал надрыв, - ты и замуж не выйдешь ни-ког-да! Это я тебе обещаю! Никогда в жизни не выйдешь! И так и будешь сорокалетняя, никому не нужная - зато будешь ходить в Медиану! И детей у тебя не будет! Все твои подруги от тебя отвернутся!
      — Мам, - сказала Ивик, глядя в пространство, - извини, но ты, по-моему, несешь какой-то бред.
      Она встала.
      — Я? Я бред несу? - мама заплакала, - это ты так разговариваешь с матерью?! Хамка!
      Ивик почувствовала, что еще секунда - и она заорет, как бывало в детстве, взорвется, и мать начнет хлестать ее по щекам и бить чем ни попадя. И потом будет стыдно и мерзко, и захочется сдохнуть поскорее. Ивик поспешно выскочила в комнату… Бросилась в спальню и стала быстро набивать свой рюкзак. Белье в стирке? Бог с ним, обойдемся. Так, книжку не забыть… Распятие. Тетради.
      Да, она ведет себя как обиженный ребенок. Да, она сама во всем виновата. Наверное. Но она просто больше не может. Она этого не выдержит. Матерь Божья, а как же она выдерживала все это в детстве? Ведь все детство так… и хуже даже… начинается все с "Ивик, доченька", а кончается мордобоем, "скотиной" и "сволочью".
      Хорошо еще, что была школа.
      Хорошо, что ее взяли в квенсен.
      Что теперь ей есть куда возвращаться. Пусть это и не рай, пусть это северная дыра, и гэйны все тупые и грубые, но там она - среди равных, такая же, как все, а не объект чьего-то воспитания. Там ей действительно никто не скажет такую "правду в глаза". А надо ли это вообще?
      Господи, а она-то ведь искренне думала, что самое страшное в ее жизни - тот эпизод на втором курсе, и встречи с доршами, и Килн…
      — Ивик! - мать, почуяв неладное, вцепилась ей в плечо, - Ивик, ты что? Ты куда?
      Она растерянно остановилась.
      Наверное, раньше все это так и осталось бы демонстрацией. Ей стало очень неловко. Ну поругались… ну бывает. Что же, сразу вот так уходить - и все? Это же так обидит маму… это так некрасиво. Ивик с тоской подумала о комнатке в тренте, где Хетта уже повесила голубые шторы с оборками, о торшере и книжках в тумбочке, о хрустящем морозце. Как хочется туда… У нее еще отпуск. Можно будет валяться с книжками, писать, сколько душе угодно. Покататься на лыжах. Сходить с кем-нибудь из девчонок в кино. А здесь… только молча считать дни до возвращения. Неудобно обидеть маму…
      Сейчас она скажет сквозь зубы "никуда", сбросит рюкзак и уйдет в спальню… Ивик молча смотрела в пол. А ведь она опять стала бояться смотреть людям в глаза.
      Мама цепко держала ее за руку.
      — Не пущу! Ты что? Куда пошла? Ты что выдумала?
      Надо было что-нибудь такое сказать, жесткое и решительное. Вырваться и уйти. Но Ивик ничего уже не могла. Она печально посмотрела на мать. Легким умелым движением высвободила плечо. И скользнула в Медиану.
 
      Ивик была уверена, что не заблудится. Все ж-таки она профессионал, и настолько уж в Медиане ориентируется. Келлог показывал направление. Вот только скорость - даже если двигаться по воздуху максимально быстро, чтобы ветер в ушах - все равно быстрее, чем двое-трое суток, не получится. Как ни странно, здесь расстояние в Медиане было даже больше, чем на Тверди. Вообще расстояния там с нашим трехмерным континуумом никак не коррелируют. Ведь в реальном пространстве Дарайю, Дейтрос и Триму разделяют десятки парсеков…
      Но Ивик и не торопилась никуда. Она создавала "лошадку" и летела низко над землей, на удобной для себя скорости. Иногда лететь ей надоедало, и она шла пешком.
      Конечно, она не взяла ни еды, ни воды. Поэтому вышла в ближайшие врата, добралась до города - оказалось, недалеко, и взяла на Базе все необходимое - сухари, сухофрукты, растворимые супчики, набрала воды. Гэйнам выдают все нужное по одному только удостоверению.
      Медиана давала свободу. И одиночество - а это только и нужно было Ивик сейчас. В глубине души она чувствовала свою вину. Да, наверное, она не права. Она просто не знает - как жить в этом мире. Как?
      И зачем? Ради кого защищать Дейтрос? Дейтрос - это ведь они и есть, ее мама и папа, ее родня. Никто из гэйнов, кого Ивик знала, не думал, конечно, о своей работе так, как об этом говорилось в официальных речах и брошюрах. О доблестных защитниках и благородной жертве за Дейтрос и Триму. Ивик тоже так не думала. Дейтрос не был абсолютно белым, Дарайя - абсолютно черной, все в мире было очень сложным и малопонятным. А воевать они все-таки обязаны. Но - существовали лазейки, можно ведь и уйти из гэйнов. Варианты есть. Подать в Распределительную комиссию на пересмотр - а если у нее все-таки призвание врача? Или хойта? Хойта вообще только так и оказывались в монастырях, переходя из других каст. Кто-то уговаривал врача (или подкупал - нечестно, конечно, Ивик бы так не стала делать) написать справку о каких-нибудь болезнях. Можно и оставаясь гэйной, добиться распределения на какое-нибудь место-синекуру, что-нибудь исследовать, заниматься теорией, преподавать. В конце концов, выйти замуж и рожать каждый год по ребенку.
      Можно даже уйти - если не в Дарайю, так есть и другие миры. Хотя бы Трима… уйти, поселиться там, затеряться.
      Но все это случалось очень редко. Гэйны оставались на своих местах. Воевали. Казалось, они думали только о том, чтобы получше устроиться, выбивали места в общежитии, квартиры, стояли в очереди за продуктами - как все. Жили своей частной жизнью. Не были они никакими особыми пламенными патриотами. Просто ходили в Медиану и выполняли свою работу, чаще всего монотонную и скучную, иногда тяжелую и опасную. Но под всем этим скрывалась глубокая, абсолютная уверенность: Дейтрос защищать надо. Дейтрос - это мы. Это Родина. Это наше все.
      Может быть, для Ашен, думала Ивик, Дейтрос - Родина. Ее родители защищают Дейтрос, ее деды тоже защищали. Ашен любит родителей. Она плоть от плоти своей семьи.
      Но нельзя любить Родину, если ты не любишь собственную семью. А как любить - такое? Да, Бог любит всех. Но ведь Он тоже ничего не может с нами сделать. Он только терпит…
      И она, Ивик - не Бог.
      Да, она все может понять. Может быть, в конце концов, мама, дядя Велл и все остальные - прекрасные люди, может, так и надо жить. Это она какая-то неправильная. Вполне вероятно. Но так или иначе, она - другая. Она к этой семье по сути и не принадлежит. И семья ее, кстати, совершенно не интересуется вопросами защиты Дейтроса. Мама готова себя на алтарь положить, лишь бы только не пустить своих детей в гэйны. А почему не ее дети? Почему умирать должны другие? Чем ее дети лучше остальных?
      Если мама неправа, если вся семья Ивик неправа - то что такое тогда Дейтрос? Набор абстрактных идеалов, оторванных от жизни… Глупость.
      Но что тогда? Если жить так, как этого от Ивик хочет мама - надо в первую очередь думать о себе. Устраиваться. Что ж, устроиться можно.
      Только не хочется.
      Тоскливо тогда жить будет. Очень уж тоскливо. И писать она вряд ли сможет.
      Убиться - тем более, в Медиане это легко, сложно ли создать оружие против себя самой… Убить себя, и на могиле напишут "она хотела быть гэйной".
      Хотела - но это, по-видимому, никому не нужно. Реальным людям - таким, как мама - это не нужно. Гэйны - это только неудачники, те, кто не сумел устроиться. Кстати же, Скеро сумела. Она в квенсене была лучшей - и пожалуйста… она уже не ходит в патрули, и не встает по тревоге, она изучает свойства Медианы и пишет работу, она учится.
      А Ивик неудачница.
      Она неторопливо скользила над серой землей. Здесь, по крайней мере, никого нет. Редко-редко что-то мелькнет на горизонте. Раза два, правда, пришлось пообщаться с патрулями. Но она скользила по границам дейтрийских зон, и не в сторону Врат, и в основном ее не замечали.
 
      Ивик проснулась. Сразу встала и движением руки уничтожила постель. Странно… вроде и торопиться-то некуда, а привычки сохранились старые.
      Она распаковала последнюю пачку сухарей. Больше ничего не оставалось - сухари да немного водопроводной воды. Да и не надо больше, до родных Двенадцатых Северных врат остались несколько часов.
      Ивик создала себе удобное кресло. Села - грызть сухари. Настроение - хуже некуда. Ей хотелось вообще остаться в Медиане. Хотя бы до конца отпуска.
      А может, и правда - махнуть куда-нибудь подальше? Что она забыла там, в Дейтросе? Что она там хорошего видела? Да, школа и квенсен были все же получше родного дома. Но и там, если вдуматься… Ее снова обожгла та, старая обида. Показалось, что спина заныла знакомо. За что? Неужели она настолько хуже других, что с ней могли вот так поступить?
      "Ты всегда ищешь повод обвинить других, но не себя", сказал внутри жесткий ехидный голос. Ивик сжалась. Да. Этот голос тоже из тех, кто "всегда говорит правду в глаза". Наверное, это правда.
      Это она виновата во всем. И в том, что ее травили в сене. И в тоорсене-то ее никто не любил. Всегда были подруги - одна, две, не более. А остальные относились в лучшем случае с насмешкой. И насколько любили эти подруги - тоже еще вопрос. Дана - Ивик с горечью вспомнила, как та заступалась за Скеро. Ашен? Да, она хорошая, но она для всех хорошая. Не для Ивик. Шендак, да должен же быть хоть один человек, который любит только тебя! Для которого ты - лучшая и единственная в мире. Мама любит, конечно… только она любит не Ивик, как она есть, а что-то такое, чем Ивик должна, по ее мнению, стать.
      Но голос прав. Это инфантилизм - "никто меня не любит". И она во всем виновата сама.
      Она только не знает, как исправить свои ошибки, в чем вообще ее ошибки заключаются, в чем именно, конкретно, она виновата.
      Вообще, наверное, лучше всего - умереть. Что бы там ни было - хуже уже не будет. А что я видела здесь? - спросила себя Ивик. Зло усмехнулась. Ничего хорошего.
      "Такие, как ты, никому не нужны".
      Вот так всю жизнь бодришься, доказываешь себе, что "все будет хорошо", изображаешь из себя полноценного члена коллектива, яркую, интересную личность, а на самом деле…
      Ивик встала. Сколько можно сидеть? И домой-то… то есть в тренту… уже не хочется. Никого не хочется видеть. А сегодня она уже дойдет. Но по крайней мере, она пойдет потихонечку. Пешком. Торопиться некуда.
      Она выпила немного воды. Бросила рюкзак на воздушную подушку, наспех созданную. Зашагала по ровной серой почве, грызя на ходу сухарь.
 
      Ивик двигалась по границе дейтрийской зоны - не хотелось объясняться с патрулями. Ночевала она еще в зоне, а для того, чтобы кратчайшим путем дойти до двенадцатых врат, следовало сначала отойти подальше от Дейтроса. Этот участок был опасным, не нейтральным - здесь пролегала уже дарайская территория. Ну не буквально, в Медиане нет собственности - но территория, где могли оказаться дарайцы.
      Ивик была уверена, что с ней ничего не случится. Именно тогда, когда особенно хочется сдохнуть - ничего не происходит. Ходьба немного развеяла хандру. Интересно еще, где именно окажутся врата. На тверди расположение врат то и дело менялось. Сегодня они в трех километрах от Маира, а послезавтра - в пятидесяти. Иначе все было бы просто - поселки строили бы подальше от врат, а военные части - наоборот, поближе. И знали бы, откуда ждать нападения. Может быть, там от врат еще придется добираться. Зимний плащ Ивик был упакован в рюкзак. Надо будет достать, да хоть намотать на пояс…
      Внезапно она увидела вспышку вдалеке. И сразу инстинктивно замерла. Потом решительно взлетела вверх.
      Там, вдали, шел бой. Прорыв, причем не маленький. Километрах в десяти отсюда. Почти у самых Врат… Ивик застыла, не зная, что делать.
      То есть, что делать - понятно. Там же наши, наша часть, наверное. Идти и присоединяться… Она медлила. И вдруг метнулась вниз, шестым чувством поймав опасность, над головой свистнуло что-то опасное, ярко-синее и золотое. Ивик поспешно создала защиту, уже видя, что к ней приближаются.
      Человек двадцать. На одну гэйну - в общем, это нормально. Равные силы. Ивик опустилась на землю, встала, чуть расставив ноги, лицом к врагу. Бросила назад "сторожа" - чтобы предупреждал о попытках окружения.
      И вдруг поняла, что новой идеи не появилось. Она не готова к бою.
      Ивик поспешно создала знакомое оружие, первое, что пришло в голову - "белые искры". Искры, прожигающие насквозь одежду, кожу, живую ткань… Дарайцы даже не дрогнули, их фронт стремительно надвигался. Знакомое оружие - знакомая защита.
      "Ты же не сможешь! Да, ты хуже других. Разве ты недостаточно убеждалась в этом?"
      Нет, в панике подумала Ивик, метнув несколько ракет. Они пока еще слишком далеко. Шлинг, добротный и надежный шлинг, не требующий работы воображения, внутренней энергии… Но они пока далеко для шлинга, и их слишком много. Ракеты взорвались на кромке защитного поля, не причинив врагу вреда. Вокруг Ивик плясало пламя.
      "Но до сих пор у меня все получалось!"
      "Это случайность. Ты просто от страха отбивалась кое-как. Ты ни разу не участвовала в бою, по-настоящему серьезном".
      … и ничего нового не идет в голову. Ивик создавала знакомое - черные стрелы, огненные молнии, камнепад - но получалось с каждым разом все слабее…
      Вот это испытывают дарайцы, когда выходят в Медиану сражаться с гэйнами… когда ты просто не можешь. Не можешь. Нет на тебе благодати Божьей. Нет вдохновения. Ничего нет…
      "А с чего ты решила, что на тебе какая-то там благодать?" Кто-то сказал голосом отца Райна - "Это прелесть, вы же понимаете - надеяться на свои силы, ставить в центр не Христа, а себя". "Боже, помоги!" - в отчаянии крикнула Ивик, но небо оставалось немым.
      Теперь она не видела дарайцев. Созданная сфера пока еще защищала Ивик от их оружия, но случилось худшее - вокруг все заволокло черным ядовитым дымом. И из этого дыма летели и гасли в сфере какие-то стрелы, огни, ракеты, невидимая стена перед Ивик казалась живой, она то и дело вспучивалась неслышными взрывами, расцветала и переливалась огнями, клубилась, и - надвигалась на Ивик,и это было страшно до потери сознания, но красиво, невероятно красиво…
      Страх в бою - это ничего, поняла Ивик. Это правильно. Хуже всего - смириться с тем, что ты умрешь. Она замерла. Ей просто не хотелось ничего делать.
      Она не может.
      Опять возник мамин уверенный и сильный голос.
      "Я тебе говорю - тебя убьют! Ты же хуже всех! Ты никогда ничего не могла! Куда ты лезешь?"
      Хорошо, мамочка, покорно подумала Ивик. Сейчас она любила маму. Та ведь говорила это вовсе не для того, чтобы ее убить.
      Стена взорвалась протуберанцем и лизнула Ивик слева, опалив адским жаром. Ивик задохнулась, почувствовала, что волосы еще горят, поспешно создала поток воды, затушив огонь, и только тогда наконец упала.
      Мама ведь желала добра…
      Только добра…
      Она ведь так любила меня… Меня больше так никто не любил. И вообще никто.
      Это и есть любовь. Ивик не было больно, только бесконечно горько. Сейчас, она знала, все кончится. Что-то упало на нее сверху и теперь уже воткнулось в правый бок, пригвоздив к земле. Ивик почувствовала под собой мокрое. Правая рука совсем ослабела. Дым навалился на нее, Ивик задохнулась, запрокидывая голову…
      А потом дым исчез. И кто-то подошел сзади и над собой Ивик увидела свет - просто свет, ослепительно-белый, невозможный, сверкающий. Ивик закрыла глаза (а боль уже начинала разрастаться где-то над печенью), но свет бил сквозь сомкнутые веки. И кто-то взял Ивик под мышки и вздернул наверх. Ивик закричала от боли. Но этот - непонятно кто - положил руку ей на самое больное место, на ребра справа, и сказал.
      — Радость моя. Единственная. Любимая.
      Ивик замерла. Боль исчезла - совсем. А в следующую секунду ничего не стало вокруг - только она одна, и правая рука повисла плетью, и впереди - почти два десятка дарайцев, они все еще шли на нее, не скрываясь, они осмелели, но Ивик встала на колено, чуть скривившись набок, и протянув левую руку, выпустила на волю родившийся образ - черная косая стена рассекла пространство, черно-серая рваная мгла, пронизанная огненными молниями, разрезала воздух и землю, как масло ножом, вонзилась в шеренгу вангалов, раскидывая и убивая… Ивик слышала крики, и машинально успевала строить защиту вокруг себя, дорши не переставали атаковать, но вот их атаки захлебнулись…
      Зачем? Да просто чтобы выжить. Он же хотел, чтобы я жила.
      Ивик хотела нащупать шлинг - и не могла, одной рукой - никак. Но теперь уже все было нормально. Она корчилась и кривилась от боли, стискивала зубы, но удерживала и медленно поворачивала по оси страшную рваную кляксу перед собой. В бешеном напряжении поднялась на ноги. Шагнула вперед, последний рывок - доршей впереди больше не было. Остались неподвижные тела, засыпанные странным серым пеплом. Ивик только осознала это - и рухнула на колени, а потом - вниз лицом, на серую, холодную почву.
      Кровь, кажется, уже не текла. Наверное, крупные сосуды не задеты. Левая половина тела обожжена. Ивик исхитрилась посмотреть на свою левую руку, которой только что уверенно действовала - рукав спекся с кожей в черно-серую корку, пальцы покрыты волдырями. Господи! Но боли пока не было, первая стадия шока - видимо, эйфория первой стадии и помогла Ивик справиться с врагом. Болело лишь справа, что же там было, что за гадость, и правая рука болела нестерпимо, особенно выше локтя - перебита, видно, кость. Сердце колотилось. Ивик подняла голову. Надо как-то встать… идти. Нет, встать никак. Ползти. Где келлог?
      Если бой кончится, ее найдут. Или не найдут. Она слишком далеко.
      Ивик кое-как, левой рукой, с громкими стонами достала келлог - он превратился в спекшийся камешек. Ивик заплакала и уронила голову.
      Ее, кстати, и дорши могут найти опять. Как плохо… как пить хочется… Там рюкзак где-то был, но его теперь не достать. Даже если он и уцелел. Что же делать-то? Ивик подняла голову. Там, впереди, метрах в двадцати от нее, мерцали несомненные признаки врат.
      Так бывает - внезапно открываются новые. Почему - на этот вопрос пока никто не может ответить. Просто они появляются. Всегда перед человеком - никак иначе. Чтобы открыть новые врата, нужен человек.
      Ивик поползла вперед. Это оказалось неожиданно трудно. Левое бедро тоже будто парализовано. Как и правая рука. Как же она стояла на ногах? Выбрасываешь вперед левую руку… толкаешься правой ногой. Сквозь боль. Подтягиваешься. Да ей и до врат не доползти. Слезы текли градом, и раз за разом Ивик преодолевала себя, выбрасывая руку, ногу, подтягивая непослушное тело, а боль ломила его изнутри, колола до темноты в глазах, до тошноты… Я не смогу, Господи, я не смогу. Почему-то она знала, что надо ползти. Что там, во вратах - спасение. Она не рассуждала, просто подтягивала руку… ногу… Замирала, тяжело дыша, приникнув лицом к земле, плакала, думала, что уже не сможет двинуться. И двигалась снова…
      Словно во сне, она провалилась на Твердь. И сразу леденящий холод сковал дыхание, горящее лицо ткнулось в снег. Но Ивик не ощущала мороза, она стала есть этот снег, катать во рту, жадно глотая, с облегчением укутав в холод истерзанные болью горящие руки. Опустила лицо в ледяную свежесть. Вот так бы и заснуть теперь… Ивик вздрогнула. Надо ползти. Ползти надо. Теперь уже точно надо ползти… вспоминалось что-то смутное, из прошлой жизни - тяжесть на плечах, Скеро, раненое бедро… и у Ивик бедро раскалывалось. И все остальное тоже. Чем же ее так… она даже не видела. Надо ползти.
      Ивик поползла вперед. Выбросить руку. Зацепиться. Толчок. Подтянуть тело. Выбросить руку. Толчок…
      Внезапно снег под ней поехал, исчезла опора, и гэйна начала проваливаться, проваливаться, и наконец с криком боли стремительно соскользнула вниз, все дальше и дальше, в темень и неизвестность.
      Марк вел машину осторожно, на каждом повороте бормоча про шендак. Скользкая дорога. Снег. Интересно, доедет ли он вообще… и шоферы все в разгоне. Только удалось договориться на эти плинтуса, а везти некому. Но с другой стороны, хорошо, что удалось их достать. Марк представлял комнаты на новом объекте, полностью облицованные, с тамгатовыми добротными плинтусами. Это будет прекрасно. Только бы не занесло на повороте - и все будет просто замечательно.
      Грузовичок пока неплохо слушался руля. Марк включил радио - опять передавали про близкий бой. Дарайцы, вроде бы, отступили, потери у нас небольшие. Слава Богу, подумал Марк. Если что - уже объявили бы состояние тревоги номер один, эвакуацию, а он плинтуса везет… а там, может, детей вывозить надо. Хотя куда вывозить, везде опасность…
      Вот занесло все-таки. Страхом перехватило горло. Марк чуть добавил газа, выровнял машину. Повернул-таки. Слева теперь возвышался голый очень крутой склон, справа - лес. И на этом склоне Марк сразу заметил пропаханный кем-то след. Прищурился - и разглядел впереди, внизу у дороги что-то черное.
      Человек.
      Или труп. Во всяком случае, он не двигался.
      Это гэйн. Марк стал осторожно тормозить передачей. Остановился в нескольких метрах от лежащего.
      Это бывает. Может быть. Мало ли - вышел из Медианы. Бой же был только что. Выполз, раненый, наверное. Или здесь подстрелили… а если здесь где-то - они? Марк остановился. Сдержал заколотившееся сердце. Он не взял с собой оружия, хотя про бой говорили с утра. Больше всего ему хотелось сейчас в кабину - и гнать отсюда. Шендак, он аслен, мирный человек, он ненавидит эту войну долбанную, ну за что это ему? Но не бросать же раненого… если он жив еще, конечно. Марк прислушался - вокруг стояла тягучая, мертвенная тишина. Подошел ближе.
      Это была девушка. Даже девочка. Марк сначала увидел лицо - из-под неплотно закрытых век виднелись полоски глазных яблок. Лицо, запрокинутое назад, было чистым и почти таким же белым, как снег. Только губа разбита, и струйка крови сползла на подбородок. В первый миг Марка поразила какая-то неописуемая, невероятная красота этого лица - даже такое, мертвое, оно было прекрасным. Потом он увидел остальное, и снова пришлось преодолеть себя. Марк очень стеснялся этого - но с детства ему становилось плохо при виде крови. Тошнило. Почти до потери сознания. А девушка была искалечена страшно. Куртка пропиталась темной кровью, и даже пахло сырым мясом, как на бойне, рука неестественно изогнута выше локтя, штанина тоже пропитана кровью, а вторая рука… на нее Марк вообще старался не смотреть, там была какая-то черно-серо-белая мешанина. Марк отвернулся и несколько раз глубоко вдохнул. Только не брякнуться в обморок… Господи, ну что за идиотизм? Ведь я мужчина. Ну нельзя же так…
      Надо проверить, может быть, она жива. Как там учили в тоорсене? Пульс. Реакция зрачков. Марк нагнулся, стараясь смотреть только на лицо девочки. Руки… нет, руки лучше не трогать. Он нащупал сонную артерию. Господи, до чего у нее нежная кожа. Нежная, шелковистая. Холодная. Под пальцем что-то билось, торопливо и неровно, как сердце пойманного вирика. Она жива, подумал Марк. Жива! Какое счастье…
      Довезти бы как-нибудь.
      Он старался дышать ртом, запах, конечно, все равно пробивался, и от запаха Марка мутило. Но тащить девочку по земле? Зажмурившись, он подвел руку под бедра, вторую - под лопатки и поднял раненую. Его собственные рукава сразу пропитались влагой. Девочка была не тяжелая, Марк легко донес ее до машины. Устроил на широком сиденье, боком, подложив под ребра одеяло из бардачка и собственную куртку - под голову. Сам вскарабкался в шоферское кресло - его колотило, руки мелко дрожали. Он приоткрыл окно, чтобы справиться с тошнотой, лучше уж холод. Повернул зажигание. Тронул машину и повел осторожно, временами поглядывая на девушку. Она не приходила в себя.
 
      Марк сначала был рад уже тому, что девочку разрешили положить на каталку, одну из каталок, на которых лежали раненые, вдоль полутемного коридора, у обеих стен. А врачи все были заняты, и только медсестры и медбратья бегали по коридору, подходя то к одной, то к другой каталке… И стоял сплошной, непрерывный стон - большинству уже вкололи что-то, но несколько человек стонали не переставая, Марку казалось, что у него сейчас лопнут виски, или он заорет, как ненормальный… И запах. Он уже почти привык к этому запаху. Казалось, что он в аду. Казалось, что это не кончится никогда. Но он представить не мог - уйти и оставить девочку здесь, одну - у них и руки до нее не дойдут, и она умрет. Он то и дело нащупывал на шее пульс, сердце билось неровно, часто и слабо, Марка окатывал холодный пот при мысли, что она вот, сейчас прямо, умрет. Почему-то было очень страшно за нее - совершенно чужую, незнакомую Марку девчонку. Господи, подумал он, и ведь они всегда живут так. Медики всегда в этом аду… И гэйны - они знают, что в любой момент могут вот так. Нет и мы, конечно, можем, война есть война, дорши никого не жалеют, но гэйны… И вот такая девочка?! Никогда раньше Марк не задумывался об этом. Он вообще старался думать о войне как можно меньше. А сейчас вот пришлось, и казалось слишком страшным, слишком несправедливым то, что такая вот девчонка - на войне. Что она умирает.
      В конце коридора мелькнул белый комбинезон. Марк побежал туда. Вцепился в плечо молодой врачихи. Женщина яростно сверкнула на него очками.
      — Немедленно отпустите! Вы не видите, я работаю!
      Она нагнулась к раненому, лежащему на одной из каталок. Медбрат поспешно готовил какие-то инструменты.
      — Там… подойдите туда, - попросил Марк жалобно, - пожалуйста. Там девочка… умирает.
      — Здесь все умирают, - отрезала врачиха, - не мешайте работать!
      Марк растерянно посмотрел на медбрата. Тот вздохнул. Повернул голову и крикнул.
      — Кир! Иди сюда, быстро!
      — Чего? - другой парнишка в синеватом костюме младшего персонала подбежал к нему.
      — Помоги вон человеку.
      — Идемте, - сказал Кир. По дороге он оправдывался, - бой был, вы понимаете? Привозят и привозят… столько их. Большой прорыв… такое редко бывает.
      — Да, да, - бормотал Марк. Девушка была еще жива. Кир взялся за ручки каталки.
      — Помогите мне, - сказал он Марку, - я один не смогу.
      Марк никогда не думал, что ему придется таким заниматься. И не собирался, и не хотел сроду. Но не бросать же ее и теперь? Если он уйдет, ни у кого до нее руки не дойдут. И Киру правда была нужна помощь. Они закатили раненую в одну из палат. Кир разрезал на ней куртку и штаны, кое-как стащили все это - левая часть груди и рука были обожжены, ткань въелась в ожог, Кир просто обрезал все вокруг ножницами. Марка снова стало подташнивать, пот разъедал глаза, сердце колотилось. Господи, и что он за неженка? И ведь никто об этом не знает. Марк тщательно скрывал свою слабость - страх перед кровью и ранами. Он уже ничего не соображал, только машинально выполнял распоряжения медбрата.
      — Это оперировать будут. Кожу пересаживать. Много сожжено, процентов тридцать. А справа - чем это ее?
      — Не знаю.
      — В Медиане наверняка… не огнестрельное. Хрен поймешь, когда их в Медиане зацепит… но как сильно! Обычно так не бывает… как еще выжила.
      Тем временем Кир воткнул девочке иголку в вену на правой руке, закрепил ее, подключил капельницу.
      — У нее шок, - пояснил он, - пока врача дождется…
      Сняли остатки одежды, Кир стал бинтовать грудную клетку, потом бедро, Марку приходилось поддерживать тело. На раны он старался не смотреть. Ему было плохо. Девочку накрыли одеялом.
      — Как ее зовут-то? - спросил Кир.
      — Не знаю.
      — Вы бы лучше с ней тут посидели. Пока у нас такой бардак.
      Кир стал осматривать куртку, нашел вшитый номер. Сказал "сейчас", ушел и вернулся с отпечатанной наклейкой - в компьютере он по номеру нашел имя гэйны, это была Ивенна иль Кон, из ВЧ Маир, по Тверди - в 40 километрах отсюда. Ей было 17 лет.
 
      Ивик открыла глаза.
      Мир был подернут тонкой полупрозрачной пеленой, и эта пелена чуть колебалась туда и сюда, и от этого Ивик тошнило. Боль была относительно терпимой - так, ныло что-то, не понять даже, где. Просто очень ощущалось тело, неподъемное, недвижное, и из этого было понятно, что она жива.
      Ну и попала же ты в переделку, гэйна.
      Прямо над ней качалось чье-то круглое симпатичное лицо. Большеглазое. Ивик шевельнула губами, и почувствовала, как во рту пересохло, как хочется пить.
      — Где? - только и вышло у нее.
      — Вы в Ламари, в больнице, - поспешно сказал тот, кто сидел рядом, - хотите пить?
      — Та-а, - прошелестела Ивик. Ей подняли голову. К губам поднесли воду. Она стала пить.
      — Ивенна, - сказал этот, незнакомый, и потом еще раз, робко, - Ивик… вам больно?
      — Не-е… ниче.
      Он осторожно положил руку ей на голову. Погладил по волосам. От этого становилось как будто легче.
      — Ивик, все будет хорошо. Вы поправитесь. Все будет хорошо, милая.
 
      Марк приходил всегда после работы. Вечером. Ивик уже привыкла к его посещениям. И вся палата привыкла. Ивик положили вместе с пятью другими ранеными гэйнами, из них три - как она, из Маирской части. Не из ее шехи, правда, но Ивик знала их. Все они были старше Ивик, все замужем и уже родили детей. Вначале в палате было семь человек, но одна, Фалена, на третью ночь умерла. Остальные стали выздоравливать. У всех, кроме Ивик, ранения были огнестрельные - чаще всего гэйны гибнут и получают раны на Тверди. В Медиане - только если силы очень уж неравны.
      Страшно было ночью. Ивик почти не спала. Днем как-то все отвлекало - шум, хождения туда-сюда, разговоры с ближайшими соседками, процедуры, перевязки. Потом приходил Марк, его полюбила вся палата. Он приносил всегда что-нибудь совершенно фантастическое - апельсины, свежие летние ягоды свиринки (оказывается, местные старожилы умудрялись как-то замораживать эти ягоды на зиму), морс (и побольше, побольше), сладости. Ивик почти не могла есть, а приносил он много - и доставалось всем.
      А вот ночью становилось плохо. Первые ночи очень болели кости - бедро и плечо. Наркотиков врачи не разрешали никому. Ивик проводила ночи в борьбе с собой, потому что очень хотелось постонать или мерно, протяжно повыть, казалось, что так будет легче. Но она не стала этого делать, потому что так делала Шана - та совсем теряла контроль над собой и выла, и никто не мог из-за этого забыться сном хотя бы ненадолго. К счастью, Шана иногда засыпала. Ей никто ничего не говорил по этому поводу, все и всё понимали, но… Ивик страшно было подумать, что и она вот так же будет всех мучить своими воплями, а ведь соседкам без того несладко. Эта мысль заставляла терпеть.
      Она думала, что вот этого никто ведь и не знает… и не задумывается об этой стороне жизни. Ни сами гэйны, ни люди вообще, и даже медики к этому относятся спокойно, как мясник на бойне - к страданиям забиваемых животных. Да и понятно, иначе ни один медик жизни такой не выдержит - если еще и сочувствовать. Никто же, никто, шендак, не знает, и не догадывается, где на самом деле ад… И что такое ад - это когда время останавливается. Когда мысль только одна - дожить бы до утра. Дотерпеть бы. То, что боль когда-нибудь пройдет - не верится, да и когда это случится. Молиться - невозможно. Думать о чем-то - тоже нет. Сочинять - какое там. Дожить бы до утра - а когда чудом удается извернуться и глянуть на часы с белыми стрелками, видными в темноте - оказывается, что прошло всего три минуты. Еще одна. Еще одна. Этих минут - целая бесконечность.
      Когда боль чуть стихала, Ивик вспоминала, как все случилось. Ей было стыдно за себя. Силы были равны. Опытная гэйна справилась бы и с большим числом врагов. Но она, Ивик - действительно полная никчемность. В самый неподходящий момент дрогнуть. Она ведь чуть не сдохла на самом деле! Позор был бы - гэйна, погибшая в Медиане… правда, никто бы и не узнал, сочли бы пропавшей без вести. Хорошо еще, что она, видно, смертельно перепугалась и в последний момент все-таки взяла себя в руки…
      Она еще смутно помнила что-то - сверкающий свет, фигуру сзади, физически ощутимый рывок вверх. Было ли это на самом деле? Ощущение того, какой на самом деле должна быть любовь. Какая она, наверное, в Царстве Божьем. Ощущение было реальным, Ивик его помнила. Но все остальное? Никаких доказательств и объяснений этому не было. Ивик решила, что все-таки, видимо, у нее была галлюцинация. От страха. Он ведь, тот, не уничтожил доршей. Вообще ничего не сделал, только развеял дым, создал видимость (это могла сделать она сама, бессознательно), и поставил ее на ноги (так она на адреналине и сама могла вскочить).
      А может, не галлюцинация - но ведь все равно поверить этому невозможно. И не надо об этом думать.
      — Может, Ивик, позвонить твоей маме? - спросил Марк.
      — Нет, - быстро сказала она, - не надо.
      Мама, конечно, будет беспокоиться, добралась ли она до места, писать запросы. Но беспокоиться она начнет не сразу, скорее всего, еще не начала. Ивик ей позвонит, как только встанет на ноги, скажет, не было времени и так далее. Пусть она будет бессердечной дочерью, которая не беспокоится о маминых нервах.
      Но мысль о том, что мама притащится сюда, и начнет здесь за ней ухаживать… Даже если она не будет читать морали ей в таком состоянии и в присутствии других - Ивик просто не хотелось, чтобы мама хоть что-то делала для нее.
      А вот Марк умел помогать и ухаживать совершенно незаметно и тактично, и казалось, что это ему доставляет удовольствие. Он был какой-то весь уютный и хозяйственный. Они быстро подружились. Ивик чувствовала себя с ним свободно и легко. Марк, видимо, привязался к ней, часто и охотно рассказывал, как он ее нашел, вытащил, привез сюда. Ивик думала, что в его жизни, однообразной и бедной на приключения, жизни простого строителя, бригадира отделочников, такие события случались не часто.
      Марк сразу же, придя, поправлял ей постель, устраивал подушку так, что Ивик становилось приятно и удобно. Подавал он ей и судно, Ивик и не думала этого стесняться, ведь не стесняешься же медиков. И сам он был мягкий, круглолицый, уютный. И вокруг него становилось уютно и удобно. Он озабоченно убирал у нее на тумбочке, притащил даже какую-то салфетку вязаную, регулярно таскал вялые гвоздики из теплицы, а потом подснежники. Как женщина, думала иногда Ивик. Вот Ашен такая же хозяйственная и умеет уют вокруг создавать.
      У Марка были слишком большие для мужчины оленьи серые глаза, и слишком длинные, густые, чуть загнутые темные ресницы. А руки у Марка были мужские, крупные, с неожиданно ловкими сильными пальцами. Ему оказалось 25 лет, а выглядел он старше, но был еще не женат. Как поняла Ивик, что-то у него не сложилось.
      Говорили о самых простых вещах. Не так, как с гэйнами, те всегда почти были сложнее. Говорили о том, какие на родине Ивик растут фрукты - Марк вырос в умеренной полосе, ближе к северу. Какие дополнительные предметы преподавались в тоорсене. Во что там играли обычно. О фасонах штанов, которые можно взять на Базах, и как их можно перешить. В разговор включались соседки. Ивик уже замолкала, но улыбалась, слушать эти неторопливые беседы было приятно. Марк рассказал, что в его родном городке, в Хари, по субботам устраивали маленький рынок на площади, туда народ приносил старые вещи, ходили и меняли одно на другое, шило на мыло. Грейн заметила, правда, что еще немножко - и они так дойдут до введения денег. Ивик вспомнила, что до появления в Дейтросе христианства, как известно, деньги существовали. Мало того, на Триме они существуют и сейчас, и церковь ни в чем этому не помешала. Грейн отрезала, что деньги - зло, и они несовместимы с учением Христа, и хорошо очень, что наша церковь не совершила тех ошибок, что были совершены на Триме… Ивик сказала, что может, и так. А про себя подумала, что деньги-то, конечно, зло, но к сожалению, есть много других вещей, которые тоже несовместимы с учением Христа, но которые есть и в Дейтросе - и куда от этого денешься? Марк рассказал, как в детстве они с мальчишками собирали шарики, а потом эти шарики выменивали друг у друга, и можно было, например, купить редкий шарик за сладости, присланные из дома. Он даже рассказал, какие у него были шарики, и об этом было почему-то приятно слушать. Он их хорошо помнил - красный полупрозрачный, целая россыпь перламутровых, золотистый, нежно-зеленый, как майская листва, прозрачно-синий, матовый белый, еще были шершавые на ощупь металлические золотые, и редкие упругие - каучуковые.
      — Ты их так описываешь, что хочется потрогать, - сказала Ивик. Она в детстве тоже собирала - не шарики, а фантики от конфет, но уже ничего об этом не помнила.
 
      Ивик никогда не понимала, как человек может сознательно стремиться получить какую-нибудь специальность вроде работы на станке или на стройке. Инженером-строителем или архитектором - ну еще может быть. Или конструктором. Но стремиться к тому, чтобы всю жизнь, как Марк, заниматься, скажем, отделкой помещений?
      То есть понятно, что никто ведь и не спрашивает о желании, оно играет вспомогательную роль. Существует распределительная комиссия. Ивик была убеждена, что хочет стать врачом. Ей, правда, скорее повезло. Ивик на самом деле просто вытесняла мысль о желании стать гэйной - ей это казалось невозможным. До сих пор она думала, что распределительная комиссия выявляет способности подростков, и тех, у кого эти способности есть, направляют учиться на инженера, учителя или гэйна. Ну а остальные, середнячки, те, кто учится плоховато или просто плохо, лишен особых ярких талантов - их, видимо, просто распределяют так, как это нужно и выгодно дейтрийской экономике.
      Ивик втайне жалела таких людей - в чем смысл их жизни, в чем интерес, чем они вынуждены заниматься большую часть каждого дня? Это же просто скучно…
      Марк рассказал, что направление комиссии не было для него неожиданным. Он в принципе и хотел чего-то подобного. Всегда хорошо работал руками. Строительная школа? Ну и замечательно. Точно, конечно, он не представлял, кем будет - так ведь непосвященные и не представляют, что такое строительство, и какие специальности там существуют.
      — Марк, а тебе не скучно там работать?
      — Работа как работа, - он пожимал плечами, - а тебе разве не бывает скучно?
      Ивик вспомнила нестерпимо долгие, муторные патрули - и хорошо еще, если партнер подходящий. Изнурительные тренировки… Многочасовые ожидания неизвестно чего, по сигналу "тревога-3". Скучно - это не то слово. Если честно, большую часть своей работы она просто ненавидела.
      Ненавидела - но не променяла бы ее ни на что другое.
      Она это теперь понимала. Даже возможность "просто жить и писать" не привлекала, потому что Ивик не знала - сможет ли она тогда писать… Если не будет всего вот этого.
      — Пожалуй, бывает, - сказала она, -но… все равно у нас не так. Во всем этом есть большой смысл.
      — А у нас разве нет смысла? Мы ведь строим для всех. Жилье. Базы. Помещения разные. Ведь люди же живут… Вот мы сейчас оштукатурим объект, поставим плинтуса, стены покроем олифой. Линолеум опять же. Люди въедут - спасибо ведь нам скажут.
      — Да, ты прав, - растерянно согласилась Ивик. Ей вдруг стало даже неловко. Она живет в комнате тренты, и даже не думает, что кто-то здесь красил, вставлял стекла, проводил электричество. Простые вещи, как воздух, вода и хлеб - замечаешь лишь тогда, когда их не хватает. Кто-то шьет для нее форму. Кто-то выращивает хлеб и скот на мясо, перевозит, готовит. Мастера оружия - уникальные специалисты, редкие таланты - вручную делают шлинги, которые для них, гэйнов - так, расходный материал. Делают келлоги, без которых в Медиане никак, а на заводе кто-то штампует "Клоссы", без которых не выжить на Тверди. Это же с ума сойти, если подумаешь, сколько людей работает только для того, чтобы она, Ивик, могла выйти в Медиану и что-то там сотворить… оправдывает ли она вообще этот их труд? Убийство двадцати доршей - оправдывает?
      Несколько раз к Ивик приезжали девочки и ребята из ее шехи. Привозили что-нибудь вкусненькое, разговаривали, играли на клори. Это было обычно - ко всем в палате так приходили друзья.
      Однажды приехала Дана. У нее теперь было достаточно времени, с хозяйственных работ несложно отпроситься. Дана просидела с Ивик два дня, переночевала в поселке. Живот у Даны еще не был виден. Она похудела и побледнела, под глазами залегли синяки. Зато Ивик уговорила остальных, и Дану попросили сыграть на скрипке. Она сыграла - и через некоторое время палата наполнилась гостями, те, кто мог ходить или ковылять - явились из соседних палат.
      Боль почти прошла. Заживающая на месте ожога кожа со страшной силой зудела и шелушилась. Так ведь теперь, наверное, и будет, думала Ивик. Справа останется шрам, а слева - вообще кошмар, летом неловко будет в купальнике… Но почему-то ее это не слишком огорчало. Она ведь никогда и не была красавицей. Со шрамами или без них - она никому не нужна. Со шрамами пожалуй, даже оправдание будет - для мамы, кто же такую уродку замуж возьмет…
      И все же хорошо, что лицо не задето.
      Бедренная кость была только надломлена. Однажды, ощупав ее, лечащий врач Ивик, пожилая, добрая Виэри, сказала, что сегодня надо сделать рентген, но она уверена, что все в порядке, и что можно начинать вставать.
      — А плечо? - Ивик скосила глаза на гипс.
      — А с плечом, детка, надо подождать. Там тебе косточку раздробило. На операции осколочки собирали. Покажи-ка мне левую руку. Пошевели пальцами.
      Ивик пошевелила - пальцы пока двигались с трудом.
      — Ничего, восстановится. Кисть у тебя не сильно задета, вторая степень, обойдется без контрактур. Только делай упражнения, не забывай.
      Виэри посидела рядом, помолчала. Она любила так просто посидеть. Никогда не торопилась. Виэри все раненые очень любили.
      — Долго мне еще лежать? - спросила Ивик.
      — А вот ходить научишься, да и выпишем тебя домой. Дома-то лучше, правда?
      Ивик при слове "домой" слегка вздрогнула, но тут же подумала, что никто не заставляет ее ехать к маме. Еще чего не хватало. Она прекрасно сможет жить в тренте… Как уже хочется туда! Надоело - не то слово. Эта койка, стена, окрашенная желтоватым, стойкий запах дезинфекции и еще какой-то сладковато-затхлый, от чужих тел и ран, окно с двойной рамой, с белой занавеской - еще долго потом будет сниться Ивик, и она будет просыпаться в холодном поту. Наверное, если ад существует, то он примерно так и выглядит.
      Ивик научилась ходить - не на костылях, потому что правая рука не действовала, а сразу просто с палочкой. Сначала ходила с помощью Марка. Он был терпелив и мог водить ее сколько угодно по коридору, а Ивик тренировалась до темноты в глазах, преодолевая боль. Только бы поскорее выбраться отсюда. Она дошла до гостевой комнаты и оттуда наконец позвонила маме. Мямля и стараясь изображать бодрый уверенный голос, она наврала, что вот хотела позвонить, да простудилась, болела гриппом, долго не могла выйти. Мама встревожилась и даже сказала.
      — Наверное, ты мне врешь… Передавали, что у вас был прорыв. Наверное, тебя ранили, а ты мне теперь заливаешь. Я же чувствую, ты врать не умеешь.
      — Прорыв был до меня, - твердо ответила Ивик, - я еще была в отпуске и не дошла сюда… да, у нас поубивало многих.
      Из шехи действительно пять человек погибли.
      — Врать нехорошо, - сказал Марк, когда она положила трубку. Ивик отмахнулась.
      — А, ну ее… волноваться начнет, не спать ночами. Зачем это мне такая радость?
      — Ты все-таки молодец, - сказал Марк задумчиво, - о матери заботишься. Какие вы все-таки, гэйны… это ж уму непостижимо, откуда столько силы в человеке… тем более, в женщине.
      — Да ну и что, - ответила Ивик небрежно, - думаешь, я какая-нибудь сильная? Да я всегда в школе была отстающей и всего боялась. Просто нас в квенсене дрессируют… ну и вообще, в Медиане… там если будешь бояться - убьют. Очень помогает от страха.
      — Я не о том даже. Хочется же иметь кого-то близкого… Маму, например. Чтобы пожаловаться, поплакать. Нет? А ты как будто обо всех заботишься, а сама… тебе как будто никто не нужен. А тебе ведь всего семнадцать, и ты девчонка. Как ты справляешься с этим?
      Ивик вдруг почувствовала, как защипало внутри. Опустила голову.
      — Конечно, нужен кто-то, - тихо сказала она, - очень нужен… человек, который бы понял. Пожалел.
      Она почувствовала, что сейчас заплачет и прикусила губу до боли.
      — Только если нет такого человека? - сказала она зло, - вот нет его? Что толку жаловаться маме, она же не поможет, не поддержит, только сама расстроится… еще и ругать будет, что я сама виновата. А остальным - вообще плевать. Мир - он такой, Марк. Всем на тебя плевать по большому счету. Все говорят - братская любовь, Христос - а на самом деле… - она замолчала.
      Марк напряженно смотрел на нее. Положил ладонь ей на предплечье.
      — Как же ты живешь так, Ивик? Тяжело ведь…
      Рука ее вздрогнула. Как будто его слова копнули глубоко запрятанный пласт… и все там было - и мама с ее оплеухами, и холодное равнодушие учителей, и унижение, и травля Скеро, и тот ужасный случай на втором курсе, и как венец всего - дорши, дорши во всех видах…
      Но об этом лучше было не думать. Иначе разревешься, разрыдаешься, начнешь себя жалеть… плавали, знаем. Ивик замкнулась.
      — Да ладно, ничего… бывает и хуже, - сказала она.
      — Ты такая хорошая, Ивик, - просто сказал Марк, - такая… красивая.
      Ивик вытаращила на него глаза.
      — Я?!
      — Ты очень красивая, - серьезно продолжал он, - правда. Я даже когда увидел тебя первый раз… ты была вся покалеченная, в крови, а лицо… Я подумал, лицо, как у ангела. Как на иконе. Такое… таких и не бывает лиц. Оно у тебя все такое светлое. И глаза необыкновенные. У тебя такие добрые глаза, внимательные… Умные.
      — Ну ты скажешь тоже, - улыбнулась Ивик, - вот нашел красавицу! А я-то думала, что нужно, чтобы завоевать мужское сердце - косметикой я толком не умею пользоваться, одеваться не умею. Оказывается, надо было обмотаться бинтами и хромать… Ну и мужчины нынче пошли!
      — А знаешь, красивую женщину ничто не портит. Ну ожог, подумаешь. Наденешь платье, и не видно будет. Вот в этом и разница. Есть те, которые накрасятся, оденутся - и тогда вроде бы ничего выглядят. А есть такие, как ты - кто в любом виде, хоть в военной форме, хоть в бинтах, всегда выглядят красиво. Это настоящая красота.
      — Умеешь ты комплименты говорить, - Ивик помотала головой. Ее настроение резко улучшилось.
      Какой бы ни был мужчина - но все ж таки, мужчина оценил ее красоту! Да было ли вообще такое хоть раз в ее жизни? Пожалуй ведь, что и нет. А может быть, Марк и прав, может, и другие оценят… Если она сама к себе получше относиться начнет.
      Марк попрощался с ней в коридоре, и пока Ивик добиралась до своей койки, она уже почти забыла о нем. В голове билось продолжение недавно законченной повести - "Хроника голубого шара". Ивик решила, что прямо сейчас будет писать. С облегчением села на койку. Убрала булочки, принесенные Марком, в ящик. Поправила на тумбочке букет снежников.
      — Ну мать, везет тебе, - заметила Грейн, - как он за тобой ухаживает! Смотреть ведь приятно!
      — Не говори, - поддержала Теша, - от родного мужа такого сроду не дождешься!
      — Так ведь то муж, - философски вздохнула Грейн, - а не жених.
      — Да он и когда женихом был, что-то я такого баловства не припомню. Нет, Ивик, повезло тебе, хорошего мужика отхватила!
      — Чего? - растерянно сказала Ивик. Ей стало нехорошо, и она легла на койку поверх одеяла.
      Что за чушь они несут? - подумала она. Он же просто так…
      А может быть… Ивик что-то засомневалась. Может, и правда? Ведь он каждый день приходит. Каждый день! И столько всего приносит - наверное, все свои талоны на нее переводит…
      Да нет, успокоила она себя. Ерунда это. Не может быть. Смешно же - она и здоровая никому не была нужна. А тут - покалеченная. Девчонки боятся перед парнями непричесанными показаться… некоторые в патруль, и то краситься умудряются. А она на что была похожа, когда ее сюда привезли? Не может же мужчина влюбиться в такое! Это был бы полный бред.
      Просто - нашел, спас, вот теперь интересуется ее судьбой. Хороший человек. Добрый. Жалеет вон - что одна, что некому поддержать. Прекрасный человек, побольше бы таких!
 
      Незадолго до Пасхи Ивик выписали, и она отправилась в Маир - долечиваться. Правая рука двигалась уже свободно, но ее надо было еще разрабатывать. Странное дело, теперь ей хотелось работать, тренироваться, ходить в патрули. Занятия малоприятные, казалось бы, но сидеть просто так в тренте надоедало. Хотя Ивик писала следующий роман из цикла про Голубой Шар, читала последние сборники поэзии, прозы реалистической, прозы символической (все эти ежегодники избранного, лучшего - "Вихрь", "Час", "Глаза камня", "Ждущие электричества"), позевывая, изучала умные литературоведческие книжки по списку Бена, играла на клори, занималась хозяйством, гуляла по окрестностям, наслаждаясь видами северной весны, ледоходом на реке, ручьями, черной грязью и россыпями снежников… И все равно ей хотелось уже работать - как все. Ивик стала добровольно делать зарядку по утрам, хотя и не могла еще бегать так быстро, как остальные. Днем тренировалась потихоньку. А вечером приезжал Марк.
      Нет, не каждый день, конечно. Примерно раза четыре в неделю. Иногда он не успевал, и тогда звонил ей из Ламари, предупреждал, что сегодня не сможет. Ивик, в общем-то, и не беспокоилась. Марк не мешал, но она и не ждала его. Иногда она предпочла бы его не видеть, но он в общем-то не надоедал. Посидит с ней часок в тренте, в компании остальных девушек - и едет домой на дрезине, которая шла по железке каждый час. Или они гуляли вдвоем по поселку, ходили к реке. С Марком было легко болтать о самых разных вещах - но не о самых важных. О литературе, например, Ивик никогда с ним не говорила - Марку это все было чуждо. Хотя романы самой Ивик ему нравились, он прочитал все, что она дала ему. Вообще-то он читал очень мало, можно сказать - почти ничего не читал. Ивик ощущала, что ему были бы неинтересны привычные для нее рассуждения - об искусстве, о мироустройстве, о Дарайе и Триме, о религии. Иногда запускала пробный шар, рассказав какую-нибудь свою мысль, но Марк лишь вежливо кивал - все это было ему малоинтересно. Чуткая Ивик быстро сворачивала на тему, интересную им обоим. О разных людях. Марк рассказывал о товарищах по бригаде, о своей родне - Ивик пересказывала свою жизнь (старательно обходя страшные и неприятные моменты), говорила о родном сене, об учителях. Болтали и просто так, о том, о сем. С Марком было легко и ненапряжно. Он казался Ивик еще одной подружкой.
      Хотя подружка не стала бы так о ней заботиться. Марк по-прежнему привозил ей продукты, очень неплохие - где он доставал их, было непонятно. Да взял на базе - он разводил руками. Видимо, он как-то умел отслеживать, когда на базу только завезут что-нибудь хорошее - Ивик всегда успевала к шапочному разбору, видя на полках только всегдашний хлеб, молоко и какие-нибудь консервы. Марк починил в их комнате безнадежно сломанную дверь и повесил над кроватью Ивик аккуратную полочку. Марк привез им красивую удобную ширму. Марк… В общем-то, Ивик совершенно уже не понимала, почему он так привязался к ней.
 
      На столе дежурного по этажу Ивик сразу углядела письмо от Бена. Едва не подпрыгнула от радости. Получив в руки голубой треугольный конверт, быстро распечатала его, и сразу стала читать, спускаясь по лестнице.
      Бен подробно разбирал очередной присланный ею отрывок. Еще он писал, что получил ответ от "серьезных людей", которым посылал "Хронику голубого шара", и по-видимому, Ивик берут в сборник символической прозы этого года. Ивик остановилась, едва сдерживая сердце, от радости готовое выпрыгнуть из груди. Да! Вот это здорово! Ивик прикрыла глаза… Обложка с черной летящей графикой, желтоватая бумага, и там, внутри - ее, ее собственная, с кровью от сердца оторванная вещь, ее слова, ее мысли… Так же не бывает! Этого просто не может быть… я же ерунду пишу! - подумала Ивик. Так никто не пишет больше! "Хроника голубого шара" была повесть о жизни на орбитальной станции будущего. Просто о людях. Таких же, как настоящие - и все же немножечко других. Лучше, добрее, чище. Неужели это все-таки - не ерунда? Неужели - настоящее?
      Неужели кто-то оценил то, что у нее сочинилось?
      Ивик побежала вниз. У выхода на улицу она наткнулась на Тайро иль Дея, парня из их шехи. Тот растопырил руки, закрывая выход.
      — Здорово, Ивик, куда несешься?
      — По делам, - сказала она, с разбегу почти ткнувшись носом в куртку Тайро, тот сомкнул руки, заключив ее в шутливые объятия.
      — Пусти! - дернулась Ивик. Но Тайро не выпускал ее. Они немного поборолись, наконец Ивик высвободилась.
      — Ишь ты какая! Слушай, Ивик, ты сегодня на танцы не собираешься?
      — Нет, - удивленно сказала она. Сегодня собирался приехать Марк и позвонил ей, чтобы она встретила его - обычно он так не делал, приходил сам. Странное дело…
      — А ты приходи, а? - попросил Тайро. Ивик наконец-то взглянула ему в лицо. Красивый, кстати, парень. Высокий - на голову ее выше, лицо словно точеное, блестящие темные глаза. И выражение очень уж странное.
      — Приходи, я приглашаю. Идет?
      — Подумаю, - вывернулась Ивик. Дальше она пошла неторопливо, обдумывая происшествие. Что это случилось? Мир перевернулся… Ее ни разу никто не приглашал на танцы. Это значило, по обычаю, что Тайро будет танцевать с ней, ухаживать за ней, что ей не придется стоять у стенки - и в принципе, можно было бы и пойти при таких условиях…
      Но она обещала, что встретит Марка. Сразу же после врача и пойдет встречать.
      Очереди почти не было. Больничка в военной части была своя, работали там спецы. Иль Шет, который занимался Ивик, стал хирургом еще в Лайсе, ему было лет пятьдесят. Он долго ощупывал ее ребра, заставлял сгибать и поднимать руки и ногу, мерил пульс и давление. Потом сказал.
      — Одевайтесь.
      Ивик стала натягивать майку. Ребра справа все еще побаливали - надо ж было так давить. Но Ивик терпела, делала вид, что боли нет.
      — Ну что, работать-то можно мне уже?
      Иль Шет вздохнул, сел за стол, стал что-то там отмечать в компьютере.
      — Ладно. Начинайте. Но постарайтесь не перенапрягаться. Первое время.
      Ивик надела штаны. Правое бедро было перечеркнуто длинным косым шрамом. И что это тогда зацепило ее - она так и не поняла. Верхняя часть тела - все еще хуже. Скоро лето - и ведь даже платье с коротким рукавом не наденешь, плечо сожжено начисто, почти до локтя. Еще маме объяснять, где и когда. Придумывать придется. И бок, и половина груди. Самое страшное во всем этом - то, что жизнь по сути только начинается. Ей еще только 17. Что будет дальше? Половина кожи уже сейчас изуродована. На спине беловатые тонкие рубцы, похоже,останутся на всю жизнь. И вот это теперь. Лучше уж не думать об этом, просто не думать. Ей не повезло. А может, и повезло, это как посмотреть - можно было и там остаться.
      Из кабинета она выскочила довольная. Натянула куртку на меху. Берет. Почему-то работать очень хочется. Может, завтра уже или послезавтра - в патруль.
      Впрочем, что думать - почему… Просто - чтобы побывать в Медиане. Да, в патруле скучно, надоедает, тяжело. Но потом все равно - снова и снова хочется ощутить это всемогущество. Легко парить над землей, не ощущая тела, нестись сквозь атмосферу со свистом, творить своими руками все, что хочешь, все, что взбредет в голову. После этого жизнь на Тверди кажется нестерпимо тоскливой. Как тяжело - чтобы получить даже самый маленький результат, надо работать и работать мышцами, преодолевать сопротивление материи.
      Медиана - как наркотик. Там все слишком легко. Слишком свободно… Вот она, истина. Какая там любовь к Родине! Какая защита Дейтроса или христианства. Какое призвание, чувство долга, патриотизм, месть за погибших, чувство товарищества, профессионализм, честолюбие… Волшебная легкость игры в Медиане - вот то, что удерживает нас прикованными к этой галере. Нигде, ни в каком варианте больше мы не получим такой возможности - только будучи гэйнами. Возвращаться туда снова и снова - за это отдашь все.
      Ивик поежилась и прибавила шагу. Неприятно сознавать иногда такие вещи. Но с другой стороны, хорошо, когда есть что-то вот этакое - за что можно отдать все. Ведь не у каждого это есть. Пусть это пустяк, пусть это всего лишь игра - но не каждый положит жизнь на кон ради игры.
      Дрезина уже набирала ход. Маленькая темная фигурка спускалась по насыпи. Ивик остановилась. Марк поскользнулся, взмахнул руками, удержался. Ивик улыбнулась. Пошла навстречу. Марк добежал до нее, опять едва не поскользнулся, уцепился за ее рукав.
      — Привет, Ивик.
      — Привет. Куда пойдем - домой или погуляем?
      — Погуляем, - сказал Марк и зачем-то пригладил без того прямые, ровные волосы. Они пошли рядом, не касаясь друг друга - в сторону реки. Ивик подумала, что сегодня Марк и не привез ничего. Он всегда приезжал с гостинцами. Или цветы какие-нибудь привозил. Или вкусненькое.
      — Как у тебя жизнь? - спросила она. Марк непривычно молчал. Обычно он болтал много, и это нравилось Ивик, сама она говорить не любила, а с Марком не надо было искать темы и вообще вести беседу. Ивик всегда нравились болтливые люди.
      — Жизнь… хорошо. У нас сегодня рубероид… - начал он и вдруг снова замолчал. Ивик взглянула на него искоса.
      — Что - рубероид?
      — Слушай, Ивик. Ты это… выходи за меня замуж?
      Они остановились. Ивик уставилась Марку в лицо.
      У него были яркие, небольшие, очень темные глаза. Нос маленький и смешной, будто картофелина. Лицо круглое, мягкий подбородок, в общем, очень милое, приятное лицо. Он был выше Ивик, но не намного, всего на полголовы. Уши слегка оттопыренные. Темно-русые волосы, стриженные в кружок.
      Какая я все-таки дура, подумала Ивик. Испугалась, что сказала это вслух… кажется, нет. Он не поймет, о чем я. А я ведь и правда не понимала, искренне думала, что все это время он ездит сюда просто так. Ну не дура ли?
      — Ты это… извини. Так неожиданно, - сказала она. Просто чтобы выиграть время. Собраться с мыслями. С языка готово было соскочить "нет".
      Марк взял ее за руку. Они медленно пошли к реке - уже был слышен плеск и шум волн, недавно освобожденных от льдистой корки. Ивик напряженно думала - но мысли были лишь о том, почему, собственно, "нет".
      Потому что есть любовь. Нет, не так - Любовь. Есть любовь сильнее смерти и боли. Может, и банально - в бою меня будет хранить под огнем глаз твоих ласковый свет… И есть просто мир, в котором выходят замуж, заводят детей. Но Ивик-то придется жить как раз под огнем. А Марк - он смешной, он добрый и заботливый, он хороший, но… разве это имеет отношение к Любви?
      Так думала Ивик, а рука Марка между тем сжимала ее ладонь, и была эта рука теплой, очень теплой и нежной, и ладони Ивик было невыразимо приятно от одного ее прикосновения.
      — Марк, но я же гэйна, - сказала она наконец.
      — Ну и что? Что в этом особенного?
      — Ты не боишься? Ведь я же буду уходить все время… и потом, ну сам понимаешь, мужчины из других каст редко женятся на гэйнах… сам же говорил, мы сильные. Мы не женственные.
      — Почему, ты очень женственная, - искренне удивился Марк, - мне нравится, что ты гэйна. Ты такая талантливая… поешь хорошо, романы пишешь. Это же здорово! А бояться… ну конечно, я за тебя буду бояться. Но ведь если я не буду с тобой, я все равно буду за тебя бояться… всегда. Понимаешь?
      Ивик вздохнула.
      — Я некрасивая. И у меня шрамы.
      — Ты очень красивая. Ты самая красивая девушка, которую я встречал.
      Ивик недоверчиво посмотрела на него. Он говорил какую-то явную чушь, но при этом, она ощущала, не врал. Он это говорил искренне.
      — Я еще не хозяйственная, - сказала она, - я ничего не умею делать. Готовить даже почти не умею.
      — Ну и что?
      — Я вообще плохая. Меня обычно, знаешь, как-то никто не любит. Я не очень-то хороший человек. Со мной трудно.
      — Ивик, но я же тебя люблю, - ответил Марк. Он это сказал так просто, что у нее слезы навернулись на глаза. Надо было сказать, что она-то не любит его. Но сказать это - просто невозможно. Ивик смотрела в ласковые, полные любви и преданности глаза Марка и понимала, что - невозможно, что слово "нет" его убьет.
      Она чуть придвинула лицо, голова закружилась оттого, что он был теперь совсем близко… еще ближе… губы коснулись щеки. Уголка ее губ. Нижней губы, потом верхней. Ивик закрыла глаза… потянулась губами.
      …пронзает, пронзает, летит… волшебная легкость. Тепло… не все ли равно… Еще и еще…запах ступенек, нагретых солнцем… в этом мире, где выходят замуж и рожают детей… тепло. Очень тепло. Раскинув руки. А что такое - любовь?.. девочка с длинными ресницами и вопросом в удивленных глазах… он - как щенок… как смешной и верный щенок… ковыляет на толстых лапках… как ласково, как легко… оторваться. А почему бы мне не выйти за него замуж?
      Ивик оторвалась. Она не думала, что это может быть - вот так. Она с удивлением смотрела в лицо Марка. Говорить сейчас о любви, о том, что она чувствует или не чувствует, какая-то там пошлая, давящая, окончательная честность - было бы некрасиво. В этом мире были только он и она. И это неважно, кем был он. И кем - она. Они были.
      Ивик поняла, что запуталась окончательно. Но ни о каких чувствах сейчас говорить было нельзя. И она спросила.
      — Когда у нас будет помолвка?
 
      Это было непривычно - чувствовать себя красивой. Первый раз в жизни. Платье для Ивик шила Хетти, уже давно перебравшаяся в семейную тренту. Хетти была не просто хорошей портнихой, она была гэйной. Она все делала талантливо. Платье было из белого шелка, гипюра, атласа (а ткань достала и прислала мама Ивик). Оно сверкало, текло и менялось, словно в Медиане скроенное. Оно колыхалось складками до пола и причудливо изгибалось. В волосах Ивик - она специально отрастила за лето волосы до плеч - сверкали стразами лепестки белых цветов.
      Ивик чувствовала себя неловко. Она никогда не была такой красивой. Из зеркала на нее смотрела совсем чужая девушка с сияющими огромными карими глазами. Темные локоны, правильное, милое личико. Маленькие трогательные ладошки. Принцесса. Сказочная фея. У Ивик пересохло во рту. Она не знала, куда деть руки, как двигаться. Как вести себя. Она вышла в холл, наполненный людьми, чувствуя себя Бог знает как. На пол уронили что-то тяжелое, звук был похож на выстрел, руки Ивик непроизвольно дернулись к поясу, за шлингом и пистолетом, а ноги напряглись, в полной готовности отпрыгнуть в сторону и упасть. Она прикусила губу, подумав, что так нельзя. Марк, немного смешной в своей темно-синей свадебной мантии, смотрел на нее восхищенно и все говорил, говорил что-то. Ивик почти ничего не слышала.
      Но потом ей стало легче. Она забыла, как выглядит и во что одета. Наверное, она вела себя не совсем как принцесса, но это уже было неважно. Платье, конечно, мешало двигаться, было неудобным, но что поделаешь - можно уж потерпеть, на собственной-то свадьбе.
      Ивик думала, что венчаться будет тяжело. Как это ни странно, она думала об этом всю ночь - она почти не спала. И даже плакала. Помолвка четыре месяца назад была совсем не такой, там все было весело и просто. Выпили с ребятами из шехи и из бригады Марка. Пели песни, веселились. Танцевали.
      А теперь она чувствовала себя точно так же, как перед принесением обета гэйны. Окончательный выбор. Конец, и ничего нельзя уже переиграть. Делая этот выбор, отрезаешь все остальные возможности. Навсегда. Больше у нее никогда в жизни не будет другого мужчины. Она решила свою судьбу.
      Ее судьба - Марк, смешной, круглолицый, с оттопыренными ушами. Никакой не гэйн и вообще не героическая личность. Нет, он очень хороший. Ивик не сомневалась в своем выборе. Она вовсе не хотела повернуть назад. Кроме прочего, с Марком было очень приятно целоваться. Хотелось делать это практически все время. И хотелось уже продолжения, было интересно, а как оно дальше, Ивик подозревала, что еще лучше. Еще Марк был очень добрый, хозяйственный, постоянно дарил ей что-нибудь и делал для нее что-нибудь полезное. И вообще Марк очень ее любил. И его любовь нисколько не становилась слабее. Он постоянно говорил Ивик, какая она красивая, хорошая, умная, как он с ней счастлив. Ивик даже казалось, что это чересчур, что он, наверное, лицемерит - но нет, неискренность она бы почувствовала. Временами ее начинала мучить совесть оттого, что она вовсе не любит Марка так же сильно, как он ее. Несколько раз она пыталась заговорить с ним об этом. Но прямо сказать "я не люблю тебя" - было бы, во-первых, жестоко, а во-вторых, это было неправдой. Ивик любила Марка. Наверное, не так, как об этом пишут в книгах и поют в песнях. Ей просто было очень приятно его видеть, она скучала по нему. Она восхищалась им как личностью - его умением работать руками, фантастической, невозможной добротой и умением любить. Но во всем этом как-то недоставало романтики.
      — Знаешь, - как-то сказала Ивик, - я ведь не могу дать тебе так много, как ты мне.
      — Почему? - искренне удивился Марк, - ты мне наоборот так много даешь… ты такая хорошая, такая милая. Ты самая лучшая.
      Ивик с тоской подумала, что даже не может ответить ему тем же. Она не знала, самый ли он лучший. Наверное, нет. Он, конечно, очень хороший, но…
      — Ты мне всегда говоришь так много хороших вещей, а я… Ты такой ласковый, а я совсем не умею этого, ты же видишь.
      Марк не понимал, в чем проблема. Тем более, что Ивик тоже часто восхищалась вслух теми его качествами, которые ей действительно нравились. Вообще ей часто было как-то неловко, казалось, что она использует чувства Марка, поэтому она старалась изо всех сил проявлять к нему нежность и любовь. А уж его любое такое проявление делало бесконечно счастливым.
      В последнюю ночь Ивик долго размышляла над этим. С одной стороны, наверное, если нет полной готовности любить одного только этого человека всю жизнь - может быть, и не стоит выходить замуж? Может быть, это просто нечестно по отношению к нему?
      Но что делать? Отказать? Или надо было отказать раньше? В том-то и дело, что это уже не то, что нечестно - это жестоко. Это так жестоко, что Ивик просто не могла так поступить.
      Она даже плакала. Тихо растворялось во тьме сказочное видение из детства, мечта о ком-то прекрасном, кто встанет рядом - и жизнь превратится в сказку, кончится одиночество. Но бывает ли так? Ивик не знала, реальные знакомые ей семьи не напоминали эту мечту. Но ведь все девочки мечтают о сказочном принце. Теперь больше принца не будет. Она сама отказалась от мечты. Ей было грустно и тяжело, совсем не так, как должно быть накануне собственной свадьбы.
      Но в церкви ей уже не было тяжело. Ей было радостно и легко. Она почти не слышала всего, что говорил священник, и только когда понадобилось - громко и уверенно сказала "да". Потом она опустилась на колени и склонила голову. Отныне и навеки она отдала себя Марку. Он надел ей венец на голову, и даже это прикосновение его рук было приятно. Он помог ей подняться. Потом сам встал перед ней на колени, и она увидела склоненную его темную макушку, и ей захотелось его в эту макушку поцеловать. И он принадлежал теперь ей, до конца - как дитя или как раб, так же, как она ему. Ивик надела венец Марку. Обряд был закончен.
      Ивик улыбалась почти беспрерывно. Было ли это счастье? Наверное. Наступил покой. Она ни в чем больше не сомневалась. Только сейчас она вдруг поняла, что Марку это, в общем, все равно - все эти ее бредни про прекрасных принцев и все эти тонкие ощущения. Он этого просто не понимает. Он счастлив, что она рядом. Вот и хорошо - она и собирается быть рядом и быть ему верной до конца. И никаких других намерений у нее нет и не будет никогда - уж настолько-то Ивик в себе уверена.
 
      Разговор с мамой состоялся за несколько дней до свадьбы. Мама приехала почти на две недели, специально взяла отпуск. Разговор был тяжелый, неприятный. Поначалу мама как будто спокойно восприняла ее намерение выйти замуж. Ивик вообще-то надеялась даже обрадовать этим маму - ведь та сильно переживала, что Ивик "никогда не устроится в жизни". Но теперь оказалась недовольна.
      — Ивик, - сказала она, - Если хочешь, я добьюсь твоего перевода в другую часть… вообще ты живешь в этой дыре, на Севере, а ведь у тебя здоровье слабое…
      Ивик вздохнула. Про здоровье (черта с два - слабое!) и перевод на юг мама заговаривала уже не первый раз.
      — Мам, почему слабое-то? Я ведь не болею совсем.
      — Ну как же? А зимой? Ты ведь даже в больнице лежала! У тебя было воспаление легких!
      Ивик прикусила язык. Вот так всегда - начнешь врать, потом запутаешься. И так уже большого труда стоило отвертеться от того, чтобы раздеваться при маме. Ивик опасалась, что если мама увидит следы ранения, она решит немедленно принимать меры, спасать дочь, писать во все инстанции и так далее.
      — И вообще, - продолжила мама, - ты живешь здесь в этой дыре, света белого не видишь. Ну что тут у вас хорошего? Одна улица и база. Нельзя же так жить! Одни только патрули и общага.
      — Почему нельзя, люди ведь живут, - рассеянно сказала Ивик.
      — Ты не такая, как все. Ты слабая. И ты ведь, Ивик, была когда-то умной девочкой, наукой интересовалась… а сейчас что?
      Ивик промолчала. Она была совершенно довольна своей жизнью, но как объяснить это маме?
      — И насчет этого венчания, - продолжала та, - может быть, ты передумаешь? Ведь еще можно отказаться.
      — Почему? - поразилась Ивик.
      — Разве ты не видишь, что он тебе не подходит? Какой-то строитель… Ивик, вам же поговорить будет не о чем!
      — Ну мы же находим, о чем поговорить.
      — Ивик, ты совершенно не знаешь жизни! Ты не представляешь, что такое - жить с таким человеком. Послушай меня! Он простой строитель, он, наверное, в жизни ни одной книжки не прочитал. Рано или поздно он сопьется. Будет тебя бить… Мужики, они еще и не любят умных женщин, тех, кто их превосходит. Ты умная, тонкая, образованная. Ты талантливая, пишешь. Гэйна. Рано или поздно у него возникнет комплекс неполноценности. Все мужики хотят быть главой семьи, хотят быть выше женщины, а он будет прекрасно понимать, что до тебя ему расти и расти. Поэтому он начнет тебя ненавидеть…
      Ивик сначала улыбнулась от предположения, что какой-нибудь мужчина, например, Марк, в состоянии ее побить… ага, только это для него чревато серьезными травмами. Но потом она улыбаться перестала. Ей захотелось завизжать. Впасть в истерику.
      — Ладно, мам, - сказала она, - я понимаю, ты любишь меня и не хочешь, чтобы я вообще любила кого-то, кроме тебя… чтобы у меня была своя собственная жизнь, семья. Тебе это обидно…
      Мама всплеснула руками.
      — Да как ты можешь такое говорить! Конечно, я хочу, чтобы у тебя была семья! Я желаю тебе только добра! Но я хочу, чтобы у тебя была нормальная семья. Нормальная, а не с этим…
 
      Итак, маме не понравился Марк. Это было ясно. Тем не менее, на свадьбе она этого не показывала, мило разговаривала со всеми, улыбалась матери Марка. Словом, с мамой все было нормально. Ивик просто перестала о ней думать.
      Свадьба была большая, настоящая, такая же, как у Даны и у других знакомых Ивик. Свадьбы в Дейтросе праздновали всегда с большим знанием дела. Почти вся трента гуляла на свадьбе, все холостые парни и незамужние девушки воинской части, вся бригада Марка здесь, в Маире - он уже месяц как переселился сюда, и почти вся его прежняя бригада, и еще куча друзей. И вся шеха Ивик. Все родственники Марка - его одиннадцать сестер и братьев, Ивик их до сих пор еще не запомнила всех по именам и в лицо, хотя всю родню они уже успели посетить, его родители, тети-дяди и еще какая-то родня. И родители Ивик, Ричи и родня с ее стороны, кроме Аны - Ана так и не поддерживала отношений с семьей, только прислала Ивик письмо и подарок. Ивик даже не знала, сколько гостей - сотня, две…
      И приехала Ашен - с Тримы, и Дана приехала со своей маленькой дочкой в сумке-перевязке на животе.
      После церковной церемонии Ивик и Марк выпили по бокалу вина, обнявшись, и все гости последовали их примеру, а также перекусили со столов,стоящих полукругом. Столы ломились, но это была только так, разминка перед пиром. Новобрачные первыми прошли по кругу в парном танце. Для Ивик это было мучением - она танцевать толком не умела, Марк тоже не был мастером в этом деле. К тому же, на них смотрело столько народу, а оба они не были людьми компанейскими. Но кое-как они прошли по кругу, а потом стали танцевать уже все. Танцы мешались с "языческой свадьбой", в Дейтросе до сих пор сохранились обряды дохристианских времен, конечно, теперь без всякой религиозной нагрузки, просто игры. Ивик всегда очень нравилась игра, когда жених с завязанными глазами выбирал невесту из ряда девушек, ощупывая протянутые ему руки. Чаще всего жениху это удавалось лишь с пятого-шестого захода, смотря по числу девушек. Ивик поставили в ряд из двух десятков молоденьких, хохочущих девчонок. Марк дошел до нее, взял ее кисть, погладил нежно. Ивик слегка сжала его руку, желая подсказать - хотя это было бесполезно, многие девчонки хитрили так же, стараясь запутать жениха. И вдруг Марк дернул ее за руку и притянул к себе, чем вызвал общий вопль восторга. Он отыскал ее, даже не дойдя до конца ряда, да еще так уверенно принял в объятия, словно у него и тени сомнения не было.
      — Как ты умудрился? - прошептала Ивик, обнимая его.
      — А по запаху, - объяснил Марк, - от тебя так чудесно пахнет!
      Ивик лишь головой покачала. Ее изумляла эта способность Марка почти по-собачьи чуять запахи, его тонкое осязание и чувствительность.
      После танцев и игр начался пир, потом были еще какие-то развлечения, Ивик уже почти ничего не соображала, усталость начала одолевать ее. . Зал полон народу, а лица тают и расплываются. Вроде, почти и не выпила ничего, подумала Ивик, а ведь совсем пьяная. Арика и Тайро играют на клори. Новая песня Арики.
      А утром кончилось лето. Глазам светло.* Осеннее небо - ветер и синь в окно. Осенние фразы - легкие, как вино, Осенние мысли - терпкие, как печаль: О чем не мечталось летом - к чему теперь?
      Ивик садится рядом. И Марк кладет ей руку на плечо. Ивик поворачивает лицо и улыбается ему. Ломкий, звонкий голос Арики.
      А сердце мое легко, как летящий лист, А руки мои - как сердце твое - пусты, А небо мое атлантам не давит плеч, А купол его - хрустален и невесом, А слезы мои - в сухую листву росой, А радость твоя - как иней на стеблях трав… Ивик всегда так нравились ее песни. И эту песню надо будет выучить. Все затихли, все слушают. Это немножко грустно, но так и хорошо. Ивик не хотелось безудержного веселья.
      Осенние дни мои! Акварельный сон, Не солнце, а бледных раковин перламутр, И сердце - моллюск, и жемчуг его - печаль. Прохладное море недвижно у берегов, Прохладное небо баюкает облака, Что грезят о снеге, и тихо плывут во сне. Нестрашно звенят обрывки былых цепей: О чем не мечталось летом - к чему теперь?
      Вдруг клори оказывается в руках Ивик. Марк чуть отодвигается, чтобы ей было удобно. Все ждут, все смотрят на нее. Она должна теперь спеть. Ивик всегда была позади, на втором плане,она очень не любит, когда смотрят на нее - но теперь надо что-то спеть… И ничего не идет в голову. Болтаются какие-то обрывки. Ивик встала. Бросила клори на лавку.
      — Пойдемте танцевать!
 
      Танцевали парами, потом все вместе, "большим каскадом". Потом снова парами - медленный танец, трехтактный, быстрый, снова медленный. Ивик покачивалась в объятиях Марка. Он что-то шептал ей на ухо. Потом снова танцевали в общем кругу, ходили цепочкой, выписывая замысловатые фигуры. Ивик подняли на руки, и сверху она бросала в толпу белые цветы из своей диадемы - кто поймает, тому повезет в следующий раз. Ашен тоже поймала цветочек, Ивик это заметила и улыбнулась. Может быть, Ашен оживет. Может быть, у нее все-таки будет еще счастье. Потом танцевали снова…
      На улице стемнело, когда Ивик выбралась из круга. Звезды, похожие на светлую пыль, заполнили небосвод. Две луны были почти полными, а голубой Исгар - тонким полумесяцем. На улице было холодно по-осеннему, но Ивик слишком разгорячилась, ей хотелось прохлады. Она устала. Слишком много народу, слишком долго все это продолжается. Конечно, людям хочется повеселиться, свадьба - редкий праздник, по-настоящему счастливый. Но сейчас Ивик уже хотелось побыть одной. Или чтобы уже все разошлись, и они остались вдвоем с Марком - об этом Ивик думала с волнением и радостью. Но вряд ли гости разойдутся так рано…
      Чей-то силуэт возник сзади. Ивик шагнула в сторону, разворачиваясь - слишком резко и широко для своего женственного наряда. Это была Ашен. Лицо ее в сумраке казалось совсем белым и тонким. Ашен изменилась, повзрослела. Ивик так и не видела ее после окончания квенсена, только письмами обменивались. Ашен проходила обучение, адаптировалась для работы на Триме, там же, где ее родители. Где и Дэйм. Ивик улыбнулась - наконец-то можно спокойно поговорить с подругой наедине.
      — Не помешаю?
      — Нет, конечно, - сказала Ивик, - ну расскажи… как ты там вообще?
      — Да нормально. Работы много.
      — Ты почти все время на Триме?
      — Почему, иногда мы возвращаемся в Дейтрос. Но редко. Родители чаще, они хотят Вейна навещать, а мне-то что…
      — Тяжело там?
      Ашен задумалась.
      — Трудно сказать. Там интересно. Опасно, конечно, но ведь везде так. Там совсем другая жизнь, другие люди… - она умолкла. Потом посмотрела на Ивик.
      — А ты знаешь, я ведь с тобой поговорить хотела. Если хочешь, я могу устроить, чтобы тебя взяли в следующий набор на адаптацию. Нам нужны еще агенты. Хочешь тоже работать на Триме? Понимаешь, там все-таки больше разнообразия. Не одни патрули и дорши. Там есть что посмотреть, разные ситуации…
      — А я справлюсь? - неуверенно спросила Ивик. Ашен улыбнулась.
      — А почему нет? Ну как - хочется?
      Ивик замолчала. Конечно, хочется, какой вопрос! Даже просто побывать на Триме интересно. А уж работать! Даже все равно, кем, в группе обеспечения агентурной деятельности, или боевиком, в охране фантомных объектов, или даже агентом. Или контрагентом, дарайцев там вылавливать.
      Здесь, конечно, неплохо. Но все же рутина. Патрули, тренировки. Изредка стычки с доршами. Время от времени, может, раз в несколько лет - крупные прорывы и бои. И так всю жизнь. Ивик ничего не имела против этого, ее устраивала размеренная, относительно спокойная и всегда одинаковая деятельность. Можно ходить в Медиану сколько угодно, развлекаться там. Можно писать, совершенствовать свое мастерство, общаться с Беном. Вот повесть ее скоро напечатают. Можно спокойно рожать детей и жить с Марком.
      Но быть агентом на Триме! Это шанс, который выпадает не каждому. Я ведь никогда себе не прощу, если откажусь, подумала Ивик. Никогда! Авантюрная жилка внутри так и задрожала.
      — Да, - сказала она, - конечно, хочется. А когда?
      — Не торопись, - усмехнулась Ашен, - время еще есть. Я не знаю, когда будет следующий набор, и когда удастся насчет тебя договориться. Может, года два или три надо подождать. Просто я буду тебя иметь в виду тогда, ладно? Мне с тобой тоже будет веселее… просто знать, что ты где-то недалеко.
      — Хорошо, - медленно сказала Ивик. Мысли ее уплывали. Тревога кольнула сердце.
      …все это, конечно, очень здорово, и она правда не может отказаться. Но… у нее свадьба. С семьей все это мало совместимо. С Тримы она сможет, конечно, возвращаться в Дейтрос, к Марку. Но не то, что не каждый день, а даже не каждую неделю. По сути не так уж важно, где отдыхать, путь по Медиане до родного дома недолог. Но у нее будет очень мало свободного времени. Мало выходных. Не вопрос, многие гэйны живут так. И не только гэйны - а как же геологи, которые уходят в экспедиции, как исследователи Медианы, моряки, летчики? И как-то ведь их супруги все это терпят. И дети терпят. Но все-таки с Марком будут проблемы. И жалко его просто. Наверное, он ошибся и напрасно женился на гэйне. Но что же теперь делать? Наверное, не поделать ничего.
      Успеется еще, решила Ивик. Все равно это еще не скоро. Там будет видно.
      — Ты такая красивая сегодня, - заметила Ашен. Сзади возник еще один силуэт. Это был Марк. Уже без мантии, в одной белой рубашке. Он улыбнулся Ашен застенчиво и положил руку на плечо Ивик. Девушка поежилась и прижалась к нему.
      — Кажется, завтра ясно будет, - сказал Марк, - смотри, небо совсем чистое - ни облачка.

      Как модно, как модно
      Танцуют пары под аккорды, аккорды,
      И можно говорить свободно
      Про жизнь и про любовь.
      "Ариэль"
      Фален всегда просыпался первым. Просыпался и немедленно начинал хныкать. Ивик тут же его подхватывала, но было поздно, Шетан открывал глазенки и присоединялся к брату.
      — Шендак, - выругалась Ивик, Фален, похоже, наделал в штанишки. Братцу придется подождать. Ивик стала переодевать малыша. Грудь ощутимо наполнилась молоком, но после второго сна Ивик уже детей не кормила, сколько можно. Три раза в день вполне достаточно в этом возрасте. Она натянула Фалену свежие штанишки, сунула ему оструганный кусок яблока и усадила в манежик. Вытащила из кроватки Шетана.
      Бог ты мой, насколько же проще было с Миари! То ли потому, что она одна, то ли просто - спокойнее ребенок. Ивик поменяла штанишки и Шетану. Взяла мокрое и грязное, пошла в ванную. Внизу в подвале стояла общественная автоматическая машина, но детского не настираешься - приходилось возиться руками. Ивик замыла грязное, сунула штаны в мыльную воду. Прополоскала те, что сушились с прошлого раза. Повесила их на сушилку, с тревогой прислушиваясь к тому, что происходит в комнате. Там было тихо и мирно. Никто не вопил, ничто не рушилось. Войдя в детскую, Ивик обнаружила, что Фален бросил обмусоленное яблоко, встал на ножки, держась за стол и в данный момент пытается стянуть на себя скатерть, на которой стоит довольно тяжелая швейная машинка. Шетан между тем нашел грязный, извалянный непонятно в чем яблочный обмылок и с наслаждением его грызет.
      Ивик восстановила порядок, отобрала яблоко у Шета, усадила близнецов в одинаковые детские стульчики - Марк смастерил их собственноручно, дала каждому по ложке и достала творожок. Пока она засовывала ложку в рот одному из близнецов, второй успевал перенести часть содержимого миски на себя, стульчик, маму или просто на пол. Шустрый Фаль между делом еще молотил ложкой по стульчику и громко разнообразно высказывался. Все было как всегда.
      Покормив детей с переменным успехом, Ивик вытерла им мордашки и начала одевать - на улицу. Пора было идти за Миари, забирать ее из марсена.
      За день Ивик успевала соскучиться по Миари. Дочь казалась ей невероятно взрослой и умной - ей двадцать три месяца, она уже свободно разговаривает и вообще солидный, серьезный человек, не то, что оболтусы. Она скучала по Миари, но с другой стороны, мысль о том, что скоро и оболтусов заберут в марсен, и тогда Ивик целый день будет от них отдыхать, и сможет наконец-то пойти работать, приятно согревала.
      Чаще Миари забирал Марк по пути с работы. Но сегодня он задержится. У него аврал, надо закончить объект к сдаче. Довести до ума. Может быть, он придет совсем поздно, и придется Ивик сидеть с тремя бандитами дома в одиночку. Пойду к Луте, решила она.
      Одевать детей долго не пришлось. Остаток северного лета грелся в солнечных лучах, разве что ветерок раздувал теплый воздух. Ивик просто надела обоим мальчишкам легкие курточки. До дверей Фален доковылял, держась за ее руку, самостоятельно, а Шет закапризничал, брякнулся. Ивик усадила обоих в двойную коляску. Взглянула в зеркало - отросшие темные волосы забраны сзади в хвостик, под глазами круги. Когда начну работать, волосы придется срезать, а жаль, подумала Ивик. Марку нравились ее длинные волосы. Он даже сам заплетал ей косичку. Играл с прядями, пропуская между пальцами, гладя ее по голове, Ивик жмурилась от наслаждения. Эх, когда же он придет сегодня!
      Детские вопли были слышны прямо с улицы. Ивик никогда не понимала, как это выдерживают воспитатели марсена - ведь обезьянник настоящий. Она подкатила коляску ближе к ограде и стала наблюдать сквозь прутья решетки.
      Летом дети в марсене почти все время находились на улице. В дождь - под огромным навесом-куполом. Там же и спали, в маленьких спальных мешках. В марсене все было, в общем, устроено так же, как в те времена, когда саму Ивик водили туда. Обыкновенные джунгли. Сплетения веревочных паутин, лиан, горки, гамаки и сетки, на земле - туннели, норки и домики, лесенки и Бог весть что еще, огромные ямы, наполненные свежим ярко-желтым песком, груды щебня и камушков, и повсюду - ползающие, бегающие, играющие младенцы до тридцати шести месяцев. Ивик попыталась найти взглядом свою Миари, но это было немыслимо - дети просто кишмя кишели. Фаль между тем начал скандалить и выворачиваться из коляски.Ивик поставила его на землю и повела за ручку. За ручку, правда, он тоже идти не захотел, а захотел немедленно отправиться к противоположной стороне улицы. Ивик подхватила Фаля на руки, подумала, что слава Богу, хотя бы Шет сидит себе спокойно в коляске, и толкая коляску перед собой, вошла в калитку марсена. Справа от нее трое малышей возились с огромной кудлатой равнодушной собакой. Собака лишь мотала головой, когда дети слишком уж активно тянули ее за уши или совали пальцы в пасть. Слева воспитательница читала вслух книжку с картинками, двое детей сидели у нее на коленях, еще несколько сгрудились вокруг. Все было как всегда. Ивик дошла до площадки Муравьишек, группы, где была Миари. Фаля пришлось поставить на землю. Он оперся на какое-то длинное бревно и немедленно отправился в путешествие вдоль него. Ивик подумала, что еще немного - и он пойдет сам. Мальчишкам уже почти 10 месяцев. И вот когда Фаль пойдет самостоятельно, вот тут-то и наступит окончательный шендак, потому что уловить его будет тогда невозможно. Шет тоже завозился в коляске, покрикивая. Рядом с коляской в песке сидела пухленькая девочка, перебирая песок, просеивая между пальцами. Девочке было на вид месяцев уже тридцать, но сидела она неловко, а глазки были странного разреза и как бы углубленные внутрь, в некое неведомое обычным людям созерцание. Ивик знала эту девочку-инвалида, в младших ступенях умственно и физически отстающих детей обычно не отделяли от остальных, только занимались специальным развитием. В группе Миари была только одна такая девочка. Ивик хотелось посмотреть на нее внимательнее, но было неловко. А если бы у нее самой родился такой ребенок? Даже интересно, подумала Ивик. Хотя и трудно. Они совсем другие, странные, умственно отсталые дети, и всегда кажется, что они знают что-то, чего мы не знаем и не понимаем.
      — Мама! - Миари кинулась к ней, обильно засыпая песком ботинки. Ивик подняла ее на руки и стала целовать. Миари была хорошенькая, как кукла. Серые папины глаза и длинные ресницы. Черные кудри. Как радовался Марк, когда она родилась! Он даже плакал от счастья. Впрочем, близнецам он радовался тоже.
      Ивик постояла с минуту с дочкой на руках, чувствуя абсолютное, полное, совершенное счастье. Подошла молоденькая, младше Ивик, наверное, воспитательница. С усилием подняла на руки девочку-инвалида.
      — Пойдем, Кариш, пойдем, моя красавица… Вы Миари забираете? Она сегодня покушала плохо. На обед почти ничего, а на полдник только выпила полстакана молока…
      Фаль тем временем дошел до конца бревна, деловито встал на четвереньки и пополз к ближайшему деревянному сооружению, ярко раскрашенному кораблику со штурвалом.
      Ивик поговорила немного с воспитательницей. Забрала Фаля и даже усадила его в коляску. Миари повела за руку. Та соскучилась по маме и шагала послушно. Сегодня они учили песенку, старую, Ивик тоже ее знала. И тоже ведь какой-то гэйн написал, подумала она вдруг. Кажется - как легко писать песни для детей, но все наоборот, как раз это очень трудно. Они с Миари шли, держась за ручку и распевали громко, на всю улицу.
      Солнышко, свети, свети
      На весенние цветы,
      Ты совсем немножко
      Посвети в окошко…
      Ивик пела и думала, что когда Миари родилась, все казалось трудным и сложным. Хорошо, что Марк такой удивительный и делал тогда даже больше, чем она. А теперь вот у нее уже трое детей, да еще близнецы, и вовсе ничего сложного в этом нет. Очень даже легко справиться. Вот сейчас они придут, надо будет покормить Миари кашей. Близнецов попозже, но скорее всего, они ничего не будут, кроме грудного молока. Потом можно уложить малышей спать, а Миари, например, почитать книжку. Ну в общем, там найдется, чем заняться. Ивик хотелось еще дочитать очередную тетрадку "Ждущих", там было продолжение нового романа восходящей звезды символизма, иль Граша. Она вообще в последние годы читала очень много. Больше, чем когда-либо. Писать почти не удавалось, да и не очень-то хотелось. А вот читать получалось много. Можно будет завалиться на диван, и пусть Миари скачет на пузе или рисует что-нибудь рядом - и почитать… Пока Марк не придет. Придет же он в конце-то концов сегодня.
      Ивик наконец уложила малышей. И даже усыпила Фаля. Миари все это время послушно строила в углу сооружения из кубиков. Просто замечательно. Но планы насчет почитать развалились сами собой - Миари все-таки надоело развлекать себя самостоятельно. Ивик прихватила ее и пошла на кухню,мыть посуду, скопившуюся за день. Миари радостно плескалась ручонками в теплой воде. Ивик понимала, что кухню потом придется мыть - слава Богу, кухня у них своя, не как у мамы - одна на три блока. Все становится лучше и лучше. Может быть, когда Миари будет взрослой, у нее появится посудомоечная машина. И своя стиральная, и свой видеон, а не один на десять блоков. Да и дом собственный. И вообще… Дело ведь не в том, что у нас чего-то нет, что все неудобно, плохо, всего мало. Дело в том, что постепенно все появляется, становится удобнее, больше, лучше. Это важнее для счастья. Даже для такого простого, самого что ни на есть мещанского счастья. Зазвонил телефон.
      — Мама! Лифон! - завопила Миари и едва не спикировала со стула. Ивик поставила ее на пол и побежала за трубкой. Отряхивая мокрые руки, взяла телефон.
      — Ивенна иль Кон, слушаю вас.
      — Ивик, - раздался ясный, давно не слышанный, но такой родной голос, - как жизнь?
      Ашен! Сто лет уже не разговаривали. Точнее, около года. Ашен совсем пропала на своей Триме. Вся в работе. Кто бы мог подумать, Ивик была уверена, что из них троих Ашен выйдет замуж первой.
      — Нормально жизнь! Ашен! Я так рада тебя слышать!
      — Как твои дети? Младшим уже сколько?
      — Скоро десять… осенью пойдут в марсен.
      — Осенью - это когда точно? До Дня Памяти?
      — Да, конечно. А что?
      — Это хорошо. Ивик, ты помнишь, о чем мы говорили на твоей свадьбе?
      Ивик напряглась. Миари начала дергать ее за штаны. Но сейчас это было уже безразлично.
      — Помню, - настороженно ответила она.
      — Место есть, Ивик. Тебя возьмут. Ты готова?
      Ивик перевела дух. Вот и оно. Вот все и кончилось, пронзила отчего-то странная и печальная мысль. Что кончилось? - она не знала.
      — Я уж разучилась, в Медиане так давно не была.
      — Ничего, вспомнишь. И у нас ты будешь другим заниматься. Только если ты готова, надо будет тебе уже на этой неделе появиться и поговорить с моим отцом.
      — Появлюсь. А… где?
      — На Триме. Я дам тебе все координаты. Идти по Медиане недалеко. Послезавтра, по вашему времени днем. Детей пристрой куда-нибудь. Ты согласна?
      — Да, - быстро ответила Ивик, - конечно, согласна.
      Они попрощались. Хлопнула входная дверь - это вернулся Марк. Ивик побежала ему навстречу, ткнулась в плечо носом, они постояли, обмениваясь теплом. Миари Марк сразу взял на руки, и девочка тоже обхватила его за шею. Ивик вдруг отстранилась.
      — Ты что? - спросил Марк. Ивик только помотала головой. Потом, все потом.
      Они пошли в кухню. Ивик вытерла следы дочкиных игр. Поставила разогреваться рагу. В последнее время всегда Марк приходил с работы, и она кормила его. Но раньше было и по-другому, даже чаще было по-другому, когда она возвращалась из патруля, и ее встречал Марк, и кормил, и мыл посуду, и если нужно было, утешал и заклеивал ссадины. Он необыкновенный человек, думала Ивик. Ее никто и никогда так не любил. Так сильно и постоянно. Марк рассказывал про свой объект. Болтал, как обычно, Ивик кивала рассеянно. Положила рагу и оставшийся кусочек мяса ему на тарелку.
      — Ой, как вкусно! - похвалил Марк, - ты так готовишь здорово!
      Марк и сам умел прекрасно готовить. Но Ивик было приятно. Ей нравилось смотреть на него. Миари села рядом с папой, вытащила из его тарелки вареную картофелину и начала грызть. Так вкуснее, конечно же. Ивик сидела напротив, смотрела на Марка, и ее заливали волны тепла, волны сплошной, бессмысленной нежности, только сегодня это было грустно и остро. Почему - Ивик уже понимала. Она знала теперь, что вот это и есть счастье, когда ты - не один, когда ты - часть целого, маленькой, теплой компании, где все друг друга любят, где все свои и родные. Она никогда не чувствовала себя так дома. Она никогда до замужества не была счастлива. Теперь - была. Она теперь как бы и не существовала сама по себе, как Ивик иль Кон, все ее свойства, все особенности - все растворилось, сплавилось в единый состав со свойствами Марка. Они стали как бы одним существом, и это было существо не хуже Ивик-в-отдельности, оно было добрее, гораздо уютнее и несравнимо счастливее. И еще туда же входили дети, и это тоже было прекрасно.
      Только послезавтра это уже перестанет быть так. Ей уже придется стать собой. Отдельной. И другого пути ведь нет, все равно придется оторваться. Иначе нельзя, думала Ивик. Я ведь гэйна, и есть ведь Дейтрос, и для чего-то меня учили, и в конце концов - в конце концов все это нужно для того, чтобы защитить этот наш маленький теплый мир. Кто-то ведь должен это делать - а покоя хочется каждому.
      — Марк, - сказала она. Его было жалко, но надо это сказать в конце концов, - Мне позвонила Ашен.
      Он оторвался от еды. Внимательно посмотрел на нее.
      — У них есть место. Они берут меня, с осени.
      — На Триму? - спросил Марк. Ивик кивнула. Опустила глаза. Ей было неловко на него смотреть. Хотелось добавить "извини". Марк вздохнул.
      — Ты будешь редко появляться…
      Он доел рагу. Быстро выпил свой чай и встал. Ивик тоже поднялась, поставила посуду в мойку, но Марк перехватил у нее чашку.
      — Давай я помогу… Так что, значит, теперь уже не будешь домой приходить каждый день?
      — Прости, - не выдержала Ивик, - я все понимаю, но… у всех ведь семьи. Все ведь так живут, Марк. Почему не мы, а другие должны… И я буду приходить, как можно чаще. Оттуда недалеко… по Медиане - недалеко.
      — Да нет, ты что… за что простить, - тихо сказал Марк, - я ведь знал, что так будет. Помнишь? Ты говорила, чтобы я не женился на гэйне. Только знаешь что? Я ни о чем не жалею.
      У Ивик задрожали губы. Глаза заблестели от влаги. Марк обнял ее.
      — Ну ты что, маленькая? Все же хорошо будет. Я, конечно, буду за тебя бояться. Но я же знал, что так будет, что ты по-другому не сможешь. Я, может, за это тебя и люблю, - шепотом закончил он.
      Мальчишки мерно сопели во сне. Миари спала в детской, а близнецов они все еще укладывали рядом с собой в кроватке, в родительской спальне. Чтобы не бегать далеко.
      Ивик лежала без сна - когда ты целый день дома и не делаешь ничего особенного, кроме ухода за двумя малышами, не очень-то хочется спать. Вот Марк вымотался на работе. Ивик с нежностью погладила его лицо, круглую щеку, смешной маленький нос. Ей было хорошо, необыкновенно хорошо, и так бывало почти каждую ночь. Тело казалось воздушным и легким. С Марком было приятно не только целоваться. С ним вообще было все чудесно. Каким-то волшебством Марк точно угадывал, как сделать, чтобы им обоим было хорошо - тоже, если вдуматься, талант, который бывает далеко не у каждого. Ивик, например, так не могла.
      Теперь она смотрела в окно, не закрытое шторой, на черное небо, взрытое светлыми россыпями звезд. Интересно, где среди этих звезд - то светило, которое светит на Триму? На Землю? Они называют его по-своему - солнце, соль, сан. Как далеко отсюда до Земли? Сколько десятилетий или может быть, веков, пришлось бы лететь до нее?
      А по Медиане - может быть, идти несколько часов. Как сложно и непонятно все же, если вдуматься, устроен мир.
      И где там, за этим миром - Бог? За всеми этими россыпями созвездий, сокровищами дальних миров, неведомой бесконечной пустоты… Он еще больше, еще непонятнее - потому что ведь Он и сотворил этот странный мир. Его совершенно уже нельзя представить. Но Он и совсем рядом, и совсем простой, проще не бывает - как вот это сонное сопение Марка и мальчишек. Кто-то из близнецов запищал и заворочался. Ивик села на кровати. Теперь в комнату лег лунный луч, от самой крупной из лун, от Фанкора. Луч коснулся лица одного из детей, это был Шет, и видно, поэтому, малыш забеспокоился во сне. Ивик придвинулась к нему, спустила ноги с кровати. Повернула Шета на бочок и стала чуть покачивать кроватку, усыпляя малыша.
      Спи, моя радость, думала она. Я ведь никогда тебя не оставлю. Я всегда буду тебя любить. Даже на Триме. Даже очень далеко отсюда. И я всегда буду возвращаться, снова и снова. Нам нечего бояться в этом мире, детка моя. Завтра обязательно встанет солнце. Мы все будем рядом, все вместе. Никаких чудовищ не существует, и зла в мире тоже нет, а если что-нибудь и появится - так ведь сюда оно никогда не доберется. Потому что есть кому его остановить. Послезавтра мне надо на Триму, а завтра мы с тобой и с Фалем пойдем на речку. Мы будем кидать в воду камешки, и возьмем немножечко хлеба - покормить уток. Мы будем валяться в траве, а яблоки и творожок в банке я возьму с собой. Если будет тепло, можно искупаться или во всяком случае намочить ножки. А пока набирайся сил перед новым днем, и расти, ведь дети растут во сне. Ничего не бойся, моя радость, и спи.