Алексей зарулил "Боинг-гипер" к стоянке. Самолет замер. Алексей откинулся в кресле, расслабляя мышцы после посадки. Закинув руки, помассировал шейные позвонки.
      - Шея чего-то болеть стала, - пожаловался он.
      - Стареешь, - откликнулся Слава, второй пилот. Бортпроводницы побежали выпускать пассажиров.
      - Я внесу насчет слышимости, - Алексей включил бортжурнал, забормотал в микрофон.
      Во время посадки слышимость была так себе. Приходилось повторять в микрофон по нескольку раз.
      - Да уж точно, надо внести. Но это не в самолете дело.
      - Все равно.
      Алексей поднялся, достал сумку. Во Владивостоке он, как обычно, купил японские лакомства - лосося, креветок, готовое суши в пакетиках… жалко, Ленке сейчас сакэ нельзя. Где-то за спиной играла музыка, эстрада - пассажиры покидали лайнер с комфортом. Алексей в последний раз оглядел свое хозяйство, погашенный пульт выглядел непритязательно - стекляшка, изрисованная концентрическими кругами и графиками. А если закрыть глаза - так и видишь мерцающие красные, зеленые, желтые огоньки и впереди, перед носом, облака, рвущиеся в стекло. И так еще долго будешь видеть. Вечером ляжешь спать, и ноги будут подергиваться, пытаясь найти педали. Алексей был собой доволен. Хорошая посадка. Правда, и условия прекрасные… Пулково… погода оптимальная.
      Но надо постепенно отключаться… Алексей сунул в карман иконку Спаса, которую обычно брал в полет. Ни к чему оставлять, пропадет еще.
      - Пошли, - сказал Славка, вскидывая на плечо свою сумку. Пилоты вышли из кабины. Девчонки возились в салоне. Слава откинул шторку, и оба летчика громко попрощались со всеми.
      Питер встретил друзей порывом ледяного, влажного ветра. Слава поморщился, отворачиваясь. Вдвоем они спустились на поле, зашагали к служебному входу здания аэропорта.
      - Леша, и вообще, встретишь этого мудака из диспетчерской, передай ему, чтоб уши мыл не компотом, а если компотом, так хоть бы косточки вытаскивал, - мрачно сказал Слава.
      - Да ладно, - ответил Алексей, - Это система дурацкая.
      - В прошлый раз была не дурацкая, а сейчас дурацкая, - сказал Слава, - Добрый ты, Леша… Был бы я командиром, я бы ему точно по морде дал. Надо самому смотреть за системой… так и людей угробить можно.
      - Ладно, я схожу в УВД*, - сказал Алексей.
      Они вошли в здание, Славка отправился вместе с Алексеем сдавать документы и расписываться, переоделись, чтобы не светиться по городу в форме. Потом, по традиции, заглянули в бар. Теперь можно было и пропустить по рюмочке. *Управление воздушным движением.
      Оно и помогает немного отвлечься… Там, впереди - совсем другой мир. Там совершенно никакой роли не играют воздушные течения, облака можно просто игнорировать, а если откажет электроника - всегда можно выйти и пройтись пешком. Алексею всегда трудно было перестроиться… особенно после таких длительных полетов. Его совсем недавно поставили на рейсы в Дальневосточную республику. Даже на "Гипере" это четыре часа в кабине. По-настоящему большие лайнеры летают все равно медленно.
      Он превращался в некий придаток к электронному управлению. "Ускоритель" - Алексей вспомнил Шекли, улыбнулся. Он так и ощущал себя и все окружающее… мотор, крылья, компьютер - все было живым, все выполняло свои сложные жизненные функции, с каждым из элементов самолета можно было общаться, спорить, злиться на него, обижаться, восхищаться… И он, пилот, был всего лишь "одним из многих", только "ускорителем", необходимым элементом полета, но, пожалуй, даже не главным. Крылья не менее важны… И без рулей не полетишь. Он был частью тела самолета, в согласовании с другими частями он жил ради того, чтобы совершить Полет. И Полет-то и был Главным…
      - Кто машину поведет? - спросил Славка.
      - Как бы тебе положено, - сказал Алексей, - Я, вроде бы, сажал…
      Слава испустил тяжелый вздох.
      - Ладно, я пива выпью, - быстро согласился Алексей. Кружку пива перед поездкой Автонадзор теперь разрешал. Алексей взял себе "Балтийского". Славка, известный гурман, заказал мартини. С оливкой. Сели у окна, глядя на летное поле - по полю тягачи развозили гигантские, казавшиеся призрачными, белые и серебряные тела аэробусов.
      - Смотри, "Тамплиер" пошел, - Славка стремительно подался к стеклу. Алексей тоже посмотрел - на поле разворачивался небольшой сверкающий золотыми полосами треугольник, лайнер, закупленный недавно в Италии.
      - А кто на нем?
      - Я знаю, что Горяинова назначали на "Тамплиер", - сказал Славка, - может, он… а в сменном уж не знаю кто.
      - Наверное, молодой этот, как его… Ваня, - вспомнил Алексей.
      - Молодой, а крут, - согласился Славка, - могли и поставить. А кто с ним вторым?
      - Лесковский, вроде бы…
      Алексей отхлебнул пива. И если честно, то и к своему правому относишься точно так же, как к себе, как к мотору и крыльям… Славка тоже часть единого тела. Полет - это жизнь. Это главное. Все они -только части.
      "Нам разум дал стальные руки-крылья, и вместо сердца - пламенный мотор"… на самом деле для летчика это вовсе не оскорбление.
      Наверное, поэтому к ребятам и на земле относишься иначе, чем к другим людям. Это даже не друзья. Друзья - это общие мысли, общие чувства… А здесь - другое. Они как родные. Как единое тело. У тела члены могут быть разными, но разорвать их связь невозможно. Их узнаешь в любой толпе, издалека, просто почувствуешь… К ним можно подойти и заговорить о чем угодно, не боясь, не стесняясь. При такой близости стеснения не бывает. Это как с Ленкой…
      И все же с Ленкой - иначе. Она - совсем другой мир. К нему нужно привыкнуть, перестроиться после полета.
      - Леш, ну что, может, придешь завтра на собрание? - спросил Славка. Алексей поморщился.
      - Чего я там не видел?
      - Ну, посмотришь.
      - Слава, меня там убьют… Я воевал за ликеидов.
      - Ты же с чурками воевал, не с русскими. И вообще - кто узнает? Ну давай, Леша, а?
      - Слав, я не знаю. Честно говоря… не знаю, как со временем будет.
      - Ну ясно, опять отговорки… - вздохнул Слава. Он давно и упорно пытался втянуть Алексея в свои националистические дела… Обычная ошибка - так хочется, чтобы родные люди были еще и единомышленниками. Отказываться было неловко, но и соглашаться… Славина организация была официально зарегистрирована, выступала против террора, но все равно политикой заниматься Алексей не собирался.
      Во-первых, это значило - нарываться на неприятности. Он и так до сих пор на психологическом учете. Спасибо, обследования сократили до одного в год. Во-вторых - зачем это вообще нужно?
      - Ты православный, тебе сам Бог велел, - ляпнул Слава. Алексей покачал головой.
      - Мне лично Бог ничего подобного не велел.
      - Странно… не понимаю. Есть даже православные организации…
      Здесь, в этом мире - все другое. Все иначе, чем в Полете. Движения, ощущения, дыхание, краски, звуки. Приспосабливаться надо заново. Учиться ходить, дышать, разговаривать с людьми, адекватно реагировать на их слова. Ведь люди очень сильно отличаются от крыльев, мотора, компьютера.
      Здесь семья - а семья живет не ради Полета. Она - ценность сама в себе. Это ты живешь ради семьи.
      Но постепенно отходишь, отходишь, забываешь тот мир, полупризрачный, словно ты видел его во сне. И вспоминаешь реальную жизнь. Алексей допил пиво, перевернул кружку.
      - Пошли, Славик. Ты готов?
      Они вышли на стоянку, Алексей отыскал взглядом машину Славки - желтоватую старенькую "Неву"… Славка подбрасывал его в аэропорт - свою машину Алексей обычно оставлял дома. Лене может понадобиться. Сумки закинули в багажник, Алексей сел за руль. Слава включил музыку.
      С некоторых пор Славка стал ярым националистом. Новое увлечение пронизывало все стороны его многообразной жизни. Если говорить точнее - Славка был из "евразийцев". Алексей слабо разбирался во всех этих тонкостях. Разных партий и организаций существовало множество. В частности, и музыку Славка слушал только русскую. Алексей ему подкидывал кое-что: скопилась приличная коллекция и православной духовной музыки, и народной, и просто старой, времен Империи и Союза - от "Солдатушки, бравы ребятушки", до Марка Бернеса и ВИА конца двадцатого века.
      Все это Славка слушал с восторгом, но - подозревал Алексей - не столько из художественных, сколько из принципиальных соображений. Вот и сейчас включился диск советской песни. Певица выводила великолепным густым меццо-сопрано.
      Мне хорошо, колосья раздвигая,*
      Сюда ходить вечернею порой.
      Стеной стоит пшеница золотая
      По сторонам тропинки полевой.
      Всю ночь поют в пшенице перепелки
      О том, что будет урожайный год,
      Еще о том, что за рекой в поселке
      Моя любовь, моя судьба живет…
      Алексей смотрел на дорогу. Вот бы сейчас, разогнавшись, взять руль на себя… пройти низко над крышей впереди идущего "Мерседеса".
      - Вот ведь интересно, - заговорил Славка, - всегда говорят - проклятый коммунизм… А вот послушаешь эти песни, фильмы тех времен посмотришь - там о коммунизме вообще речь не шла. Просто люди… любовь к Родине, любовь к женщине, любовь к профессии. Никаких идей на самом деле не было…
      - На самом деле идеи тоже были, - сказал Алексей, - но люди никогда не живут идеями. Поэтому и фильмы, и песни невозможно делать чисто идеологическими.
      И хорошо мне здесь остановиться,
      И глядя вдаль, подумать, помолчать…
      Стеной стоит высокая пшеница,
      И ей конца и краю не видать…
      /*М. Исаковский /
      - Тогда не было собственности на землю, - сказал Славка, - земля была общей. Поэтому и можно было стоять у пшеничного поля и ощущать его как свое, родное.
      Алексей вздохнул.
      - Что пользы жалеть о том, что было когда-то. Наверное, это лучше… но надо жить в том мире, в котором нам довелось жить.
      - А пытаться хоть что-то изменить к лучшему? Это что, церковью возбраняется?
      - Не знаю, - сказал Алексей устало, - Я чувствую, что это не по мне. Я просто не знаю, как лучше, понимаешь? Ну плохо сейчас… А я что, могу что-то лучшее создать?
      - По крайней мере, уничтожить… изгнать тех, кто мешает народу самоопределиться, - изрек Славка.
      - Не вижу в этом смысла.
 
      Алексей завез Славку домой и поехал к себе, в Павловск, на метро. Всего три перегона, недалеко… Он уже совершенно адаптировался к миру. Стоя в трясущемся вагоне, бездумно читал рекламные надписи.
      "Школа экстрасенсорной диагностики. Мы делаем слепых зрячими!"
      "Богиня чистоты, рожденная из пены… Новейший пеноочиститель "Афродита"
      "Центр Социальной Психологии. Новые курсы. Диагностика и помощь в трудных жизненных ситуациях. Занятия и индивидуальные сеансы ведут ликеиды!" - Алексей усмехнулся. Вот уж для этой рекламы он абсолютно непробиваем.
      Когда-то казалось так тяжело переносить обследования в этом центре… Жить не хотелось после этого. Какая чепуха, в сущности…
      Но понять это удалось не сразу.
      СТАТЬ ЛИКЕИДОМ ПРОСТО!
      Хотите, чтобы ваш ребенок стал ликеидом?
      Конечно!
      Только детский сад "Кастальский родник" выполнит эту задачу!"
      "Помощь в трудных жизненных ситуациях. Диагностика. Лечение. Консультации. Целительский Центр Иллариона".
      Вагон притормозил. Алексей вышел вслед за всеми в распахнувшуюся дверь и отправился домой, думая о семье.
      Семья встретила его нерадостными известиями.
      - Раздевайся, Леша, заходи, - крикнула Лена из спальни, - Погоди немного… его опять вырвало.
      Алексей разделся, бросил сумку, вбежал в спальню.
      - Что такое? Митя?
      Он совсем немного температурил вчера утром. Насморк, больше ничего. Алексей даже забыл об этом - велика ли беда, легкая простуда. А вот, оказывается, что-то посерьезнее.
      Лена меняла белье в детской кроватке. Митя, необычно вялый, лежал на родительском покрывале. Алексей взял ребенка на руки.
      - Смотри, испачкает, - предупредила Лена, - хотя там уже рвать нечем.
      Грязные тряпки лежали тут же, на полу. Митя серьезно смотрел на отца карими большими глазами. Он был такой горячий, что ощущалось даже сквозь плотную ткань куртки. Даже не улыбнулся, не задвигался… дело плохо, понял Алексей.
      - Какая температура? - спросил он.
      - Полчаса назад была 39,6, - Лена вышла с грязным бельем. Алексей положил Митю на пеленальный столик, взял градусник, приложил к уху малыша. На табло засветились красные цифры… 40, 1.
      - Давала ласмил? - крикнул он.
      - Да, - донесся голос Лены, - Но он тут же выкакал.
      - Значит, надо еще дать, - Алексей взял с полочки початую упаковку свечек, поставил одну Мите. Потом взял ребенка на руки и стал ходить с ним.
      - А где остальные? - спросил он, подойдя к ванной. Лена запихивала мокрое белье в машину.
      - Бобка в музыкальной, а девчонок бабушка забрала. У нас со вчерашнего вечера такое началось… Слушай, Леш, иди на кухню. Я тебе там сварила…
      - Господи, могла бы уж и не варить, - сказал Алексей, но пошел в кухню, встал у окна с Митей. Мальчик вдруг скривился, заплакал. Алексей стал его качать.
      - Сейчас, сейчас лекарство подействует, - сказал он. Лена поставила на стол тарелку с бифштексом.
      - Садись, поешь. Погоди, я сразу и чаю налью, - она отошла к плите. Алексей посмотрел на Митю. И вдруг увидел, что глаза ребенка закатились. Из-под полуприкрытых век блестели белки.
      В первую долю секунды Алексей испугался, но тут же сообразил, что это такое и быстро понес Митю в спальню. Положил на столик. Лена прибежала за ним. Ребенок весь вытянулся, закинул ручки и застыл в странной, неестественной позе…
      Лена что-то пискнула или простонала.
      - Спокойно, - сказал Алексей, - Сейчас… сейчас пройдет.
      Через несколько секунд Митя задышал и расслабился.
      - Температурная судорога, - выдохнула Лена, посмотрела на Алексея. Такие судороги были в младенчестве у Ани. Они, в общем, безвредны, но видеть такое все равно страшно.
      - Вызовем "скорую"? - спросила Лена.
      - Да ну их… сами поедем. Когда Боб вернется? - спросил Алексей. Минут через десять.
      - Тогда дождемся. Завезем его тоже к бабушке. Так, я посмотрю за Митей, ты одевайся.
      Лена побежала одеваться - она, видимо, с утра, как встала, ходила в халате, наброшенном на ночную рубашку. Алексей, держа Митю на одной руке, выбрал свежую рубашонку, штанишки. Лена сменила его уже через минуту, полностью одетая.
      - Ты, Леша, иди все-таки перекуси быстренько, все равно Бобку ждать, - она стала одевать ребенка.
      Алексей вышел на кухню. В дверях остановился, прислонился к косяку, закрыл глаза. Сил не было даже чтобы дойти до табуретки. Так всегда… держишься, держишься, а потом как навалится усталость. И только тогда понимаешь, что пять часов вел самолет, что сейчас надо плотно поесть и завалиться, и больше уже не можешь сделать ни шагу. И есть хочется просто невыносимо. Когда он вошел домой, даже аппетита не было особого - а сейчас живот подводит и подташнивает слегка. Нет, расслабляться нельзя, рано еще. Алексей собрался с духом, сел за стол, быстро прочитал молитву и стал уничтожать мясо и картошку. Раздался звонок - пришел Бобка.
      - Леша, если тебе тяжело, так я могу сама съездить, - робко предложила Лена. Он покачал головой.
      - Нет уж, поедем вместе. Тебе там наверняка придется остаться. Кстати, собери свои вещи тоже.
      - Я уже собрала. Знаю, не первый раз.
 
      Через два часа все формальности были закончены. Закинув Бобку по пути к бабушке, Старцевы приехали в пятую городскую клинику, где их уже знали - Лена там и рожала, и лежала как-то с заболевшей Аней. Молодой врач осмотрел Митю, как Алексею показалось, поверхностно. Но Алексей не сказал ничего - ладно, все равно вряд ли что-то серьезное. Просто положено при температурных судорогах дня три отлежать в больнице. Как раз до следующего вылета, подумал Алексей и погрустнел. Придется одному дома торчать.
      Наконец заполнили все анкеты, и медсестра пришла, чтобы отвести Лену с ребенком в палату.
      - Ты точно все взяла? - спросил Алексей настойчиво, - И зубной крем?
      - Конечно. Ну что ты, будто я маленькая…
      - А почитать взяла что-нибудь?
      - Там ВН есть в отделении. Завтра мне принесешь почитать. И Библию принеси, - попросила Лена.
      - Я сейчас прямо съезжу.
      - Ради Бога, не надо, - Лена покачала головой, - Ну пожалуйста! Я же знаю, что ты очень устал. Не надо! Ты меня только расстроишь. И не покупай ничего, тут же есть кафетерий… И детей сегодня не забирай, отдохни. Ты знаешь, им там хорошо.
      - Пойдемте, - поторопила медсестра. Алексей наскоро поцеловал Лену и смотрел, как она, с ребенком на руках, исчезла за дверью приемного покоя.
      Пожалуй, лучше действительно приехать завтра. Можно сейчас съездить купить фруктов, лакомств каких-нибудь, она же кормит все-таки… хотя будет ли Митя сейчас кушать - вопрос. Но Ленка больше расстроится, что он из-за нее не может отдохнуть. Минуту Алексей взвешивал, как лучше будет поступить, и решил, что приедет все-таки завтра.
      И детей - она права - можно пока у бабушки оставить. Теща к этому относилась легко - у них вечно был полон дом ребятишек. Бобка и девочки тоже любили бывать у Лениной мамы, там можно было поиграть с двоюродными братьями, к тому же бабушка неумеренно их баловала. Ленка всегда удивлялась - их-то держали в строгости, а вот внуков…
      Алексей вышел из здания больницы. Усталость снова накатила, но уже не сокрушающим ударом, а - легкостью, воздушностью во всем теле, слабостью. Так, бывает, покачивает после тяжелой болезни. Сейчас домой… Алексей сел в машину, включил музыку, попалась какая-то месса, он даже не определил с ходу, чья, уже далеко не начало, "Agnus Dеi". Мощные звуки органа подхлестывали его, но и несли утешение. Плохо, думал Алексей. На душе неспокойно как-то. Детские болезни - вроде бы ничего страшного, пора привыкнуть. Да и не в лесу живем, в больнице-то уж вылечат. И все же не по себе… И одному теперь дома сидеть. Спать одному… А Ленке каково? Знаю я эти больницы.
      Алексей подъехал к дому, заворачивая направо, нажал газ зачем-то… машина рванула вперед, Алексей тут же затормозил, едва не задев чей-то припаркованный "Колобок". Выругался сквозь сжатые зубы. Надо же, повернул рулем и тут же попытался педаль дать… Нет, совсем плохой стал. Машину с самолетом спутал - это уже первая стадия отключки.
      Алексей запарковал "Хонду", направился к подъезду. Из-за дождя двор был пуст. Впереди маячила лишь какая-то серая фигура под желтым неожиданно ярким зонтом. Фигура шагнула к нему, сказала робко:
      - Здравствуйте!
      Он смотрел на девушку секунды две, прежде чем узнал ее.
      - Агния. Здравствуйте. Извините, у нас тут неприятности. А мы на сегодня разве назначили?
      - Да… кажется. Шесть часов. Я вот жду. А что у вас случилось?
      Алексей рассказал коротко.
      - Но подождите, разве на сегодня? Я сегодня только вернулся, это не могло быть… ну конечно! - вспомнил он, - Мы на завтра договаривались, на двадцать седьмое. Вы забыли просто…
      - Да? Ой… не знаю, наверное, я ошиблась. Но что с ребенком?
      - Да врач ничего не сказал толком. Будут смотреть. Агния, давайте, может, все-таки завтра? А то я сегодня с вылета никакой.
      - Ну конечно… извините, что так получилось. Я пойду. Только… Алексей, вы знаете, - она замялась, - Я ведь умею… ну, лечить умею. Давайте, я полечу вашего сына. Я могу и на расстоянии. Только мне фотография нужна. И ваше согласие.
      Алексей покачал головой.
      - Нет, Агния, не надо.
      - Но ведь хуже не будет, - растерянно сказала она.
      - Ну что вы, мы ведь не в лесу живем. Мы не маргиналы. Там врачи, да и у Мити ничего смертельного нет. Я понимаю, что вы хотите помочь, - продолжал Алексей мягче, - Но не надо… Кстати, давайте, я вас подвезу, а?
      - Нет-нет, - отказалась Агния, - Я пройдусь… у меня зонтик, не беспокойтесь. Значит, завтра в шесть?
      - Да. Приходите, буду ждать.

      Бывает такое - ребенок абсолютно здоров генетически, и даже не глуп, но на практике почему-то не блещет способностями.
      Так и Вика была - сплошное разочарование. Джейн занималась с ней с рождения по ликейской методике. Но на самом деле ликеидов растят только в ликейской среде. Когда есть квалифицированные педагоги раннего развития, когда вся обстановка вокруг способствует становлению личности. Когда вся семья - ликеиды. А Джейн была одна.
      Будь это талантливый ребенок, талантливый и честолюбивый - может, и выкарабкалась бы. Так получилось с Алексеем. Так получается с большинством русских ликеидов. Но Вика… увы, она совершенно не проявляла стремления бороться с окружающей ее средой. Наоборот, она с этой средой сливалась, подстраивалась под ее уровень.
      Джейн с рождения учила дочь плавать, занималась с ней динамической гимнастикой. Но в три месяца Вика умудрилась подхватить тяжелое воспаление легких, после чего возобновить занятия удалось не скоро. В восемь месяцев, когда будущие ликеиды обычно начинают ходить (разумеется, благодаря интенсивным тренировкам), Вика выпала из коляски и сильно повредила ножку. Ходить она в результате стала только в 14 месяцев.
      Еще хуже дело обстояло с умственным развитием. Говорить Вика начала достаточно рано… но дальше этого дело не пошло.
      Джейн приходила в отчаяние, выбивалась из сил… а ребенок развивался своим чередом. Точно так же, как все другие дети.
      Джейн никак не могла посвящать воспитанию дочери весь день. Нужно было зарабатывать на жизнь. А вечером Вике хотелось поиграть, посмотреть ВН (о прелестях голубого экрана девочка узнала в садике). В восемь часов наступало время сна. Нужно было еще и покормить, и искупать Вику, и обсудить дела в садике, в конце концов, просто потискать и пощекотать, похохотать, покидаться подушками. На развитие оставался час, максимум - два. Джейн успевала ежедневно порисовать с Викой, почитать книги, поучить буквы, что-то смастерить… потом начались еще занятия на фортепиано.
      Этого было катастрофически недостаточно для того, чтобы подготовить ликеиду. Но даже и заметно лучше других детей Вика не становилась!
      Джейн казалось иногда, что дочь все делает ей назло. Она не хотела учиться читать. Обычная ликейская методика - обучение до года - ничего не дала, Вика выучила несколько слов, и дальше дело просто не пошло. Лет до пяти категорически отвергала попытки хотя бы показать ей буквы. К школе выучилась читать еле-еле. Сама Джейн в шесть лет играла пьесы Чайковского и Моцарта. Вика едва освоила простейшие упражения двумя руками по очереди. Вика просто не интересовалась тем, чем должен интересоваться ребенок-ликеид. Она не то что читать самостоятельно - даже слушать отказывалась более-менее сложные книги. Сестренке Джейн Кэрри в три года читали "Алису в стране чудес". Вика и в четыре года наотрез отказывалась слушать что-либо более сложное, чем "Красная шапочка". Одним словом - Джейн с ужасом сознавала это - Вика была глупа.
      Элина лишь пожимала плечами, улыбалась… Она вырастила свою дочь ликеидой. Ей это удалось. Джейн - нет. "Дети разные", - сочувственно говорила Элина. Но Джейн понимала свою вину. Да, Элина не работала первые три года жизни дочери. Но ведь и Джейн сидела дома полтора года. Было детское пособие, к тому же она проедала прежние сбережения. В эти полтора года можно было создать ликейскую обстановку. Джейн, кажется, старалась изо всех сил. Но - значит, не создала.
      Она вспоминала Кэрри - сестренку воспитывали на ее глазах, она сама участвовала в воспитании. Кэрри была мягким воском в руках воспитателей. Она делала то, что ей скажут, интересовалась тем, что ей дадут родители. Такой же была и сама Джейн. Виктория, напротив, уже родилась личностью - яркой, упрямой и вредной. Ее нельзя было заставить что-то делать (не бить же в самом-то деле…), нельзя было заинтересовать тем, что ей неинтересно… а интересно ей было, увы, как раз то, что вредно и плохо для развития. Даже не ее постоянные болезни сыграли свою роль… Нет, главное - это характер Виктории…
      Но ведь в ликейских поселениях воспитывали всех детей… Многих. Ну, процентов восемьдесят.
      Но что делать - ломать характер? Каким образом? Наказывать? Нет, так ликеидов не воспитывают, да это было и противно Джейн. Занимать ребенка развивающими занятиями с утра до вечера, как это делают ликеиды? Да, но Джейн была занята… даже и когда она была свободна - Виктория просто НЕ ХОТЕЛА. А что делать с ребенком, если он заниматься не хочет, а хочет кормить куклу или бессмысленно орать и прыгать по комнате, и никакие ухищрения не помогают?
      Никак Джейн не удавалось и приучить дочь к медитации. Вообще, похоже, Вика была совершенно глуха к Высшим Реальностям, ни Бог, ни что-то подобное ее никогда не занимало, рассказы про ангелов и гномов совершенно не трогали. Чисто земной ребенок. Медитация для нее была страшным и бессмысленным наказанием, и Джейн быстро оставила эти попытки.