Я аккуратно сделала скальпелем неглубокий разрез вдоль залитого йодом предплечья. Побрызгала коагулянтом и аккуратно убрала тампоном выступившую кровь. Агнес с интересом смотрела на собственную руку, терзаемую мной. Не глядя, я взяла со столика иглодержатель и начала шов. Мы должны уметь шить раны вручную. Все может случиться, мало ли. Только вчера сдали зачет на крысах, сегодня - последняя проба, друг на друге, не на пациентах же нам тренироваться. Моя собственная левая рука почти не ощущалась, доктор Терро уже посмотрел шов, и Агнес наложила мне на предплечье клеевую повязку. Анестезия, конечно, пройдет через пару часов, и тогда начнет болеть, но что сделаешь?
      Не на пациентах же тренироваться.
      Я накладывала аккуратные частые стежки, ровные, как железнодорожные шпалы.
      — Длинноват разрез, - заметила Агнес.
      — Ты думаешь?
      Мне нравилось шить. Кожа аккуратно сходилась, закрывая слегка вывороченное мясо. Очень нежная, тонкая кожа, с синеватыми прожилками вен. На локтевом сгибе легкий синяк, на той неделе мы все сдавали кровь, приезжал передвижной донорский пункт. У меня, как правило, синяков не остается, кожа толстая. Агнес - как принцесса из той сказки, где под перины положили земляной орешек. У нее тоже было бы "все тело в синяках". Агнес белокожая, астеничная, с тонким и аристократическим лицом. Красавица. На месте Йэна я бы ее скорее выбрала, я-то самая обыкновенная.
      — Слышишь, сегодня почему-то Феликса нет, - сказала Агнес, - заболел он, что ли?
      — Да? - вяло отреагировала я, - а ты уже к нему бегала?
      — Ну да, я заходила на большой паузе… я у него учебник брала по внутренним, - оправдалась Агнес, я только улыбнулась. Вдруг моя рука замерла на мгновение - Феликса нет? Вспомнился вчерашний разговор с Йэном, вообще вся эта история… Почему же его нет сегодня? Я ощутила тревогу, но не показывать же ее Агнес. Ничего не случится, глупости. Ну могли и с утра вызвать на разборки, это нормально. Я закончила шов.
      — Все, пошли показывать Терро.
 
      Мой шов был признан безупречным, и нас с Агнес отпустили - мы закончили работу вторыми, все остальные девчонки еще возились, рассевшись парами по учебной процедурной.
      Агнес отправилась сдавать инфекционные, а у меня с ними уже был порядок. Я пошла в читальный зал, дописывать реферат по бронхиальной астме. По дороге прихватила в буфете булочку с колбасой, обедать явно будет некогда, да и нехорошо перед тренировкой. И в самом деле, реферат был закончен уже к шестым колоколам, я даже в конвиктус не смогла зайти, сразу отправилась в спортзал. На занятия кьянгом. Спорт у нас не то, что обязателен, но если не ходишь на кьянг, придется ходить на ОФП, а этого никто не любит, да и времени оно занимает еще больше, чем спортивная секция. Я занималась отдельно от девочек, у меня опыта мало - только здесь начала, занимаюсь третий год, заработала всего четыре нашивки. Агнес и Тавита уже специализируются в кьянге, их группа - "Танец лигана" - начинается сразу после нашей. Но мне сегодня еще надо на военку, перезачет по стрельбе. Третий курс перед сессией - что вы хотите?
      Я даже не стала переодеваться в тир, так и пошла в белой кьянг-файре, промокшей от пота. Ощущая себя при этом каким-нибудь хавенским воином. Тар Грейн неодобрительно покосился на меня, но винтовку выдал. Сегодня мне везло - я с ходу отстрелялась по движущимся целям, выбила нужное число очков и получив в зачетку роспись, отправилась домой.
      Девочек, конечно, еще не было. Так что душ свободен. Отлично! И только когда тепловатые струйки воды полились на меня, я осознала, что наверняка святая Мейди поступила бы совершенно иначе, она бы сначала сделала уборку и приготовила ужин для остальных, раз уж представился такой случай послужить своим сестрам. И уж если мылась бы, то под холодной водой. Потому что теплая у нас явно скоро кончится. И значит, под холодной придется мыться девочкам. Некоторое время во мне боролись эгоизм со святостью, и эта борьба закончилась сокрушительной победой эгоизма. Я решила вымыть голову, потому что волосы уже свисали как сосульки, а будет ли горячая вода вечером и завтра - еще вопрос. Все равно кому-то придется на кухне бачок греть… Правда, смывать мыло второй раз мне пришлось уже ледяной водой. Стуча зубами, я растерлась полотенцем и надела домашнее платье.
      — Из-ззвините, девчонки, - я вышла из душа, - что-то я увлеклась…все, свободно - кому надо…
      Я осеклась. Агнес сидела у стола, в белом форменном платье, и лицо ее…
      — Агнес?
      Я бросилась к ней. Агнес всхлипнула и высморкалась в свой необъятный платок.
      — Ты чего?
      — Феликса забрали, - мрачно сказала Тавита, - парни говорят, в ДИС.
      Я остановилась на полпути. Тьфу ты…
      — Агнес, не реви, - сказала я, - это все ерунда.
      Подруга уставилась на меня - с такой надеждой во взгляде, что вот сейчас я все разъясню, успокою, что ничего страшного не случилось. Я вздохнула и села за стол рядом с ней.
      Что ж, рано или поздно она должна это узнать. И лучше сейчас. И от меня. Я начала рассказывать - всю историю, с самого начала.
      — Так что не реви, ничего не случится. Как видишь, ерунда это все. Ну там просто выяснят… это же надо как-то разъяснить, ты понимаешь. Завтра он будет на месте, или сегодня к вечеру.
      — Крис, - тихо сказала подруга, - но ведь это… ведь это получается, что это ты на него донесла!
      Я опешила и молча смотрела на нее.
      Честно говоря, такой реакции я не ожидала. И даже не знала, что сказать.
      Как я ни ставила себя на место Агнес, для меня во всей этой ситуации самым противным было бы поведение Феликса. Именно для нее, Агнес, это должно быть, на мой взгляд, очень оскорбительно. Я бы наверняка порвала после этого с парнем, тем более, что он над ней издевается уже третий год, и намерения его совершенно непонятны. Они даже не помолвлены! Но дело не в этом. Просто это ведь бесчестно по отношению к девушке. Это оскорбительно! Раз он смотрит такие картинки, значит, он вот так - так мерзко и похабно способен думать о девушках! И когда он со мной, может быть, он представляет меня вот в таком виде и думает… обо всяких таких моих местах. Такую грязь, такую мерзость он себе, может быть, представляет! Если бы Йэн… это невозможно, непредставимо, чтобы Йэн так думал о женщинах и смотрел на такую гадость… но если бы, предположим, я такое о нем узнала, это резко изменило бы мои взгляды на него. Агнес же, вроде бы, и ничего… Как будто это совершенно нормально!
      А может быть, она уже и сама знает об этом? И даже те картинки видела?!
      — Да, я в курсе, - Агнес будто услышала мои мысли. Смотрела на меня зло, даже почти с ненавистью, - иди и обо мне сообщи. Расскажи своему инквизитору, иди! Я тоже эти картинки у него видела. Не рассматривала, но видела.
      Меня мелко затрясло. Плакать не хотелось, просто дрожь какая-то…
      — Агнес, - я даже не знала, что сказать.
      — Ну-ка, прекратить! - вмешалась Тавита. Я с благодарностью взглянула на нее, - Агнеска, ты сдурела? Ты что, считаешь, он это правильно делает?
      Подруга угрюмо взглянула на нее и пожала плечами.
      — Ну всыплют ему там по первое число, и все. И правильно, я считаю, - заметила Тавита, - тебе же лучше, а то ты с таким потом горя хлебнешь.
      Агнес взяла платок и снова высморкалась, длинно и основательно.
      — И кончай реветь, в самом деле, - добавила Тавита, - подумаешь, трагедия…
      Она умолкла, и я поняла, что ей только что хотелось сказать. Ей-то, может быть, каждый день плакать хочется. Она, может быть, и плачет в подушку по ночам, я один раз видела - когда от Иоста долго писем не было. Ее-то жених каждый день рискует собой в боевых вылетах. Вот это - трагедия, а здесь - что?
      — Давайте, девчонки, лучше пожрем, - я поднялась, - а то, в самом деле, уже желудок болит.
 
      На следующий день Феликс не вернулся.
      И на послеследующий.
      Агнес больше ничего не говорила, только была бледной, как тень. Я смотрела на нее и думала, что все это, пожалуй, к лучшему. Она позволяет этому типу себя унижать. И если сейчас у них произойдет разрыв, это лучшее, чего можно ждать. Конечно, ей это больно, я понимаю. Но лучше пройти через боль и забыть, чем потом страдать всю жизнь. Он до сих пор не удосужился сделать ей предложение или хоть как-то прояснить ситуацию. Если он на ней в итоге женится, то вот так всю жизнь и будет - неопределенность, неясность, а ведь это эгоизм с его стороны. Агнеска в него влюблена, вот так всегда, козлов всегда любят. Вопреки всему. Мне бы эта мерзость навсегда отбила охоту даже прикасаться к парню. Еще чего - выходит, он и на меня бы смотрел такими сальными глазками! Но Агнес его любит все равно, знает, что гад, и любит. Иначе с чего бы она такое могла простить?
      Он ей не муж, даже не жених. Лучше порвать сейчас, пока еще не поздно.
      Феликс вернулся через три дня. С утра. Я встретила его на улице. Возвращалась с ночного дежурства. У меня еще оставалось десять часов в больнице, без них меня к сессии не допустят. Поэтому, чтобы не работать в воскресенье, я взяла ночную смену. Отработала в приемном покое, как обычно. Немножко тяжело после этого целый день учиться, но что сделаешь? Возвращалась я ранним утром, еще пусто было во дворе, только за конвиктусом на спортплощадке занимались особо рьяные спортсмены.
      Сегодня ночью привезли четверых с травмами, все выжили, одному из них я очень удачно поставила подключичный катетер. Так что были поводы радоваться. Хотя поспать удалось всего часа два, меня пошатывало, а впереди еще целый рабочий день. Но сейчас даже это меня не пугало - ну и что, справимся… И тут я увидела Феликса.
      Он стоял возле мужского конвиктуса, что по соседству с нашим. Возле скамейки, держа за ручку огромный старомодный чемодан. Будто ждал кого-то.
      Я не сразу его узнала, потому что он изменился. И когда узнала - то испугалась.
      Ведь всего три дня прошло. Только три дня.
      Да не так уж много изменилось. Просто он был очень бледный и как будто похудел. Скулы заострились. И выражение лица. Я никогда такого выражения у Феликса не видела. Он всегда смотрел нагловато-весело, глазки светились плотоядно. А сейчас лицо его было серьезным и будто пустым. Пустой, невидящий, равнодушный взгляд. Ко всему безразличный. Одной рукой он сжимал ручку чемодана, стоящего на скамейке, и на тыльной стороне кисти я увидела нашлепку клеевой повязки.
      — Привет, - машинально сказала я. Уже невозможно сделать вид, что я его не заметила. Феликс ответил равнодушно и тихо.
      — Привет.
      — Ты… собрался куда-то? - спросила я.
      Господи, и самое страшное - голос. Интонация. Он никогда так не говорил!
      — К родителям. Меня исключили из школы, - ответил он так отстраненно, будто речь шла о ком-то другом.
      — К-как исключили? - глупо сказала я. Феликс пожал плечами.
      — А… что же ты теперь?
      — Не знаю, - сказал он. Я вдруг почувствовала полную неуместность своего существования в этой точке пространства и времени, невозможность, дикость происходящего, до такой степени дикость, что даже и не знаешь, что сказать, как, зачем…
      Думаю, перелом во мне произошел именно в этот момент. Точнее - чуть раньше. Когда я только его увидела - бледное лицо, взгляд опустошенный, в никуда, и белую нашлепку на тыльной стороне кисти. Вот тут что-то во мне надломилось и хрустнуло… хрустнуло и надломилось.
      — Извини, - сказала я зачем-то. Феликс посмотрел на меня с легким удивлением.
      — Почему? А… Да неважно.
      — Ну ладно… я пойду тогда…
      Я отошла на несколько шагов и наконец пустилась бегом прочь.
 
      Комната напоминала поле боя. Разверстые пасти двух больших чемоданов на полу. В них летели книги, тряпки, связанные Агнес салфеточки, статуэтка Божьей Матери, картинка, покрывало, зеркальце, расчески, туфли… Все это было свалено кое-как. Тавита забилась в угол, на свою койку и угрюмо смотрела на все это разорение. Агнес, бледная, бешеная, с вытянутыми в струнку побелевшими губами, металась по комнате. Молча. Самое страшное то, что все мы молчали, все трое. Агнес сняла с полочки свои искусственные цветы, осталось только мое Распятие, голое, на голой стене, страшное в своей обнаженности. И картинка Тавиты - "Тайная вечеря", тоже осталась.
      И с каждой тряпкой и книжкой что-то уходило, рвалось, один за другим лопались капилляры, текла кровь, вопили болевые рецепторы, и ничего, ничего нельзя было поделать с этим, потому что Агнес не могла поступить иначе, и я не могла остановить ее. И каждым движением она осуждала меня, приговаривала меня, но это все было ничего - она рвала по живому, и вот это уже было страшно и больно.
      Агнес захлопнула один чемодан, потом второй.
      — Ты куда идешь-то? - спросила Тавита тихо.
      — К Петре. Они меня примут, у них первокурсница уехала.
      Не глядя на меня, Агнес подхватила оба чемодана и вышла из комнаты - ободранной и страшно пустой.
      Я повернулась к Тавите.
      — Ты тоже уйдешь?
      Она смотрела на меня со злостью.
      — Да ну вас к черту всех! Дуры!
      Легла на койку и отвернулась к стене.
 
      Мы должны были встретиться с Йэном как раз этим вечером. И это было хорошо, потому что… потому что надо сразу и быстро все выяснить. Что выяснить, как - я сама еще этого не понимала.
      Он сразу понял, что со мной что-то не так. Это Йэн. Он понимал меня с полувзгляда. Сунул мне припасенную шоколадку и сказал спокойно.
      — Крис? Что-то случилось?
      — Намнадопоговорить, - пробормотала я. Он понял и повел меня за конквиктус, мы двинулись по улице в направлении рощи. И там, в лесу остановились. Там нашлась пустая беседка, с вырезанными на ней сакраментальными "Пенни и Флавис здесь были" и "Маркус + Рита". Я взялась за изрезанный пыльный столбик, словно он мог мне чем-то помочь.
      — Йэн, - сказала я, - Феликса выгнали из школы. Запрет на высшее образование.
      Мне это показалось - или на лице Йэна появилось облегчение?
      — А… вот ты что. Я и не знал. Правда. Я этим не занимался, это же не мой отдел. Просто передал дальше.
      Я знала, разумеется, что специализация Йэна в ДИСе - контрразведка. Больше о его работе я не знала ничего, об этом нельзя говорить, понятно - секретность же.
      — Так быстро приняли решение? - спросила я. Йэн кивнул.
      — А в чем проблема? Это административная мера пресечения, укладывается в моральный кодекс. Суд здесь не нужен. Достаточно установить виновность, а она установлена.
      — Йэн, - я помолчала, - тебе не кажется, что это… как-то слишком?
      — Нет, - сказал он так, что переспрашивать не захотелось, - не кажется.
      Во мне поднималось что-то слепое, ярость медленно разворачивалась внутри.
      — Что же вы так… а если он шпион… ты же контрразведчик, нет? Надо было выяснить как следует. А что если эти вещи скантийские шпионы распространяют?
      — Крис, - тихо сказал Йэн, - мне не нравится твой тон. Правда. Почему ты так говоришь?
      — Нет, а в самом деле? Почему не выяснили, не связан ли он со Сканти?
      Йэн смотрел на меня, словно пытаясь определить, ехидство это или я спрашиваю серьезно. Наконец ответил.
      — Выяснили. Нет, не связан. Если бы был связан, его передали бы в наш отдел. А так, конечно, цепочку будем отрабатывать.
      — За три дня выяснили? - я уже не могла сдержать злобно-ехидной интонации.
      — Да. Этого срока вполне достаточно.
      Он помолчал, потом спросил почти жалобно.
      — Крис, что случилось? Почему ты так? Ты считаешь, что это было неправильно?
      — Ты обещал, что с ним ничего плохого не случится! - почти выкрикнула я. Йэн пожал плечами.
      — Но с ним ничего не случилось, не так ли? Его не посадили. Он жив, здоров, едет к родителям, будет жить и работать. В чем дело? Ты считаешь, что это надо было оставить без последствий?
      — Йэн.. он никогда уже не будет врачом.
      Йэн помолчал.
      — Крис… врач - это не просто лекарь-ремесленник. Это эдолиец с высшим образованием. Ты понимаешь, что высшее образование накладывает и определенные моральные требования? Ты же помнишь, что при отборе… уже при отборе в высшую ступень отсеивали тех, кто… кто имел определенные замечания и отметку по поведению ниже восьми.
      Я замолчала. Йэн вообще-то прав. Да, есть такое. Правда, не сказать, чтобы у нас кого-то отсеяли. Иметь оценку по поведению ниже восьми - надо быть уж совсем бандитом. Но да, нам говорили о моральном кодексе, о том, что специалист с высшим образованием обязан быть лидером не только в своей специальности… Обязан вести за собой, показывать пример и прочее бла-бла-бла…
      Йэн взял мою руку и поцеловал. У него очень сильные пальцы. Сильные и гибкие. Мы с ним познакомились, когда я подвернула ногу, и он накладывал мне повязку. Очень умело накладывал. Я думала, он из наших же, из старшекурсников. Но потом выяснилось, что Йэн закончил школу разведки. Воевал в Кари, потом перевелся работать в ДИС, в инквизицию.
      Вот он все и объяснил. И все правильно. Агнес - истеричка и дура. Все равно никакой нормальной жизни с этим Феликсом у нее бы не было.
      Йэн. Мне вдруг страшно захотелось зареветь и обнять его, ткнуться носом в грудь, и он чтобы утешал меня и гладил по голове. Это же Йэн! Любовь моя, счастье мое. Я стиснула зубы и ограничилась тем, что погладила его по руке.
      — Йэн, но… но ведь это же просто ошибка. Просто одна ошибка. Неужели надо из-за такого сразу ломать человеку жизнь?
      — Это не случайная ошибка, - тихо сказал он. Я подняла лицо. Серые глаза Йэна - ни тени колебания, честный и прямой взгляд. Инквизитор. На воротнике нашит золотой крестик. Они всегда так носят. Да, это его работа. А как мы дальше жить будем? Как жить с человеком, если все время надо думать, что можно ему сказать, что нельзя…
      — Йэн, - выдохнула я, - скажи мне. У вас в ДИСе применяют пытки?
      Он пожал плечами.
      — У нас много чего применяют. Смотря что понимать под этим словом.
      (Ведь я теряю его, теряю! Еще немного - и я больше не смогу, никогда не смогу разговаривать с ним. Я больше не почувствую тепло его руки. Не увижу глаз. Он больше никогда не придет, потому что я запрещу ему приходить. Потому что я буду избегать его. Йэн, ну сделай же что-нибудь, ты же всегда что-нибудь делал! Ты же сильный, умный, ты все понимаешь! Сделай так, чтобы… чтобы мне не надо было терять тебя! Сделай так, чтобы все было по-прежнему… пожалуйста…)
      По-прежнему - уже не будет.
      — Крис, - его тон стал холоднее, - ты должна понимать… Я никогда не говорил с тобой об этом. Я не хотел. Но я думал, что ты и сама это понимаешь… Я же военный, Крис. Это война, пойми. Как в Кари была война, так и здесь. Только здесь - невидимая, которую никто может быть, кроме нас, не замечает. Но она ведь есть.
      — На войне… - я могла говорить лишь с большими паузами, - позволено… все?
      — Нет, Крис, не все. Очень даже не все. Это очень сложно, пойми. Очень не просто. Каждая… каждая сложная ситуация - это шаг, может быть, к гибели. Ты себе потом не простишь. Покаешься, исповедуешься, а себе простить не сможешь. Только ведь это тоже кто-то должен делать, понимаешь? Кто-то же вас-то должен защитить?
      Я вырвала свою руку.
      — От кого защитить? - почти крикнула я, - ты соображаешь, что говоришь? От кого? От несчастного этого Феликса? Этого дурака?
      Йэн молчал беспомощно. Водил рукой по вырезанным на дереве чьим-то инициалам. Обводил их пальцем. Раз за разом.
      — Я не знаю, как тебе объяснить, - сказал он, - понимаешь… это надо пережить, наверное, что ли. Понять по жизни. Не знаю.
      Мне надо было заплакать. И я заплакала. И конечно, Йэн сразу отреагировал - прижал меня к себе… Только вот я не чувствовала никакого тепла. Уже не чувствовала. Я молча и старательно высвободилась из его объятий.
      — Крис, - сказал он тихо. Так, как будто очень жалел меня.
      Он хороший. Очень хороший, подумала я. Только вот есть и другое что-то. И это другое - Феликс во дворе с чемоданом, бледный, и белая повязка на тыльной стороне кисти. И через это - другое - я уже не смогу перешагнуть и забыть. Просто так взять и забыть.
      И так ведь будет всегда, подумала я. Это не один такой случай. Это вся жизнь моего будущего мужа. Это я всегда должна буду думать, что ему можно сказать, что - нельзя. И всегда будет он - отдельно, и все остальные, нормальные люди, девчонки, коллеги, пациенты - отдельно. Как будто чертой он от всех остальных отделен. И что там, за чертой, нормальные люди не понимают. И значит, надо выбрать…
      Между ним и всеми остальными людьми.
      Только я-то ведь нормальный человек. Я люблю его, но я-то самая обыкновенная.
      Я не смогу перешагнуть и забыть.
      — Извини, - выдавила я. Он, видимо, понял меня, потому что продолжал стоять все так же неподвижно, ковыряя пальцем зарубину в дереве и молча ждать… Чего ждать - приговора?
      На миг мне стало его жалко. Но уже сломалось что-то внутри. Уже никогда не будет по-прежнему. Никогда.
      Чужой. Хороший, сильный, умный человек. Настоящий христианин. Жертвенный и честный. Чужой.
      Он не хотел мне верить.
      — Крис, - сказал он, - пойми…
      — Я все понимаю, - тихо сказала я. Сделала шаг назад.
      — Крис, но ведь ты должна была знать раньше… ты же знала, кто я. Какая у меня профессия. Ты знала, что я воевал. Я же ничего не скрывал от тебя.
      — Наверное, я была глупая дура. Да. И не понимала.
      — Крис, там, в горах… я убивал. Ты знаешь, война - это очень грязная вещь… Я расстреливал… пленных. Без оружия, связанных. Их просто девать было некуда, мы сами в окружении были… Ты думаешь, война - это очень красиво, благородно, как показывают по видеону. Нет. Это гадость, Крис, это мерзость. Я… никогда не хотел тебе говорить. Я один раз убил… там ребенок был, ему лет пять, наверное, было. Шерг. Он меня увидел и хотел закричать, но я успел выстрелить. Если бы он закричал… я там один был, и впереди позиции шергов. Меня бы даже не убили, Крис. Вернее, не сразу бы убили. Мы находили наших потом… кто попал в плен. Понимаешь, они отрезали все, что можно… носы там, уши, руки, ноги… все.
      — Я понимаю, - собственный голос казался мне чужим, - я понимаю. Но у нас здесь не война.
      — Война, Крис. Только невидимая, незаметная. Другая война.
      Я кивнула. Может быть, даже он прав. Мне совершенно не хотелось спорить. Да, наверное, он во всем прав. И наверное, будь я на его месте, тоже могла бы убить ребенка. Или пленного. Только я не хочу быть на его месте. И вообще не хочу. Даже думать обо всем этом не хочу. Потому что противно. Мерзко.
      И нельзя отвечать злом на зло, иначе превратишься в подобие собственного врага.
      И если победа требует такой цены, если такой ценой надо нас защищать - так не стоим мы того. И лучше мы все сдохнем, чем… Чем так.
      Только объяснять все это Йэну мне совершенно не хотелось. Все, чего мне хотелось сейчас - это уйти. Насовсем. Нелепость все это. Зачем я стою здесь с совершенно чужим, посторонним мужчиной, о чем я разговариваю с ним?
      Нам не о чем говорить.
      — Ладно, Йэн. Извини, - спокойно сказала я, - в общем, все понятно. Я пойду, ладно?
      Он не двигался с места. Лицо его странно изменило цвет. Я такого и не видела никогда. Просто в одно мгновение посерело, стало похожим на бумагу из вторсырья.
      Он понял.
      И опять на какой-то миг мне стало его жаль, но вернуть уже ничего нельзя было. Я снова пробормотала.
      — Извини.
      И пошла прочь. Сделав несколько шагов, опомнилась и обернулась. Йэн все так же стоял, вцепившись пальцами в угол беседки.
      Лицо его было чужим. Мертвым.
      — Да, Йэн… знаешь что? Ты… не приходи ко мне больше. Ах, да…
      Я с усилием сняла с пальца колечко. То самое, подаренное прошлой осенью. Когда состоялась наша помолвка.
      Надо было подойти и отдать. Но не было сил сделать шаг назад. Я бросила колечко Йэну.
      — Лови.
      Он не шелохнулся. Колечко упало у его ног в сплетение трав и ветвей - не найдешь теперь. Неважно. Оно дешевое.
      Теперь все. Все, вроде бы, ясно. Можно идти. Я больше не смотрела на Йэна, молча зашагала к общежитиям.
      Кажется, стало легче.
 
      К празднику готовились почти месяц. День святого Реймоса у нас отмечают всегда бурно, и не просто так, а потому что наша община и наш храм носят его имя.
      А в этом году еще и 20 лет исполнилось нашей школьной общине. Так что, конечно, торжества намечались грандиозные.
      Да и хочется в середине мокрой, серой, слякотной осени устроить себе хоть какой-то праздник. А так повода нет - только и остается ждать Рождества.
      Тавита - она хорошо шьет - каждый вечер уходила в мастерскую готовить костюмы для спектакля. Спектакль намечался фантастический, не на сцене, а прямо посреди зала, вроде ролевой игры, и в принципе, участвовать в нем будут все, даже те, кто ни сном ни духом, просто так случайно оказался в зале. Мне дали поручение - готовить лотерею. Поскольку особых талантов нет, ни в пении, ни в танцах, ни еще в какой художественной декламации. Я постаралась, конечно, сделать все на совесть. Ездила по городу, искала выигрыши. Лотерея должна быть беспроигрышной, пусть каждый получит мелочь на память. Крупных призов, правда, всего несколько. Цена билетика - один купон. На время праздника по традиции печаталось что-то вроде "денег", наподобие тех, которые употребляются в Сканти. При входе каждому выдавалось 40 купонов, а уж что человек с ними сделает - купит лимонада, жаренку или лотерейный билет - его личное дело.
      Для лотереи тоже нужно было нарисовать и напечатать билеты. Художник из меня неважный, однако мне помогла наша новая соседка по комнате, первокурсница Вики. А напечатать согласились в храмовой типографии, где и купоны готовили, и всякие шуточные лозунги для праздника.