Без «выхода»

В период опричнины и в последние годы правления Грозного с правовой точки зрения отношения между феодалами и крестьянством не менялись. «Но уже в повседневной юридической практике крестьяне начинают все более и более рассматриваться как «люди» господина, принадлежащие ему в силу прав феодала на землю», отмечают исследователи[1044]. В годы правления Федора Иоанновича начинают формироваться законодательные устои крепостного права. В грамоте Федора Иоанновича июля 1595 года говорится, что «ныне по нашему указу крестьяном и бобылем выходу нет». Другой указ царя Федора, изданный в ноябре 1597 года, хотя и не содержал пункта, формально упразднявшего Юрьев день, но он подтвердил право землевладельцев на розыск беглых крестьян в течение пяти урочных лет: «Которые крестьяне из поместий и отчин выбежали до нынешнего года за пять лет, на тех суд давать и сыскивать накрепко».

Наверняка к появлению этих приказов был самым непосредственным образом причастен Годунов. Но в какой степени? В марте 1607 года царь Василий Шуйский обсуждал с собором, «что де переходом крестьян причинялись великие крамолы, ябеды и насилия несмочным от сильных, чего де при царе Иване Васильевиче не было, потому что крестьяне выход имели вольный; а царь Федор Иванович, по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьяном заказал, и у кого колико тогда крестьян где было, книг учинил.

Царь Борис Федорович, видя в народе волнение велие, те книги отставил и переход крестьяном дал, да не совсем, что судии не знали, како по тому суды вершити[1045].

Шуйский был недоброжелателем Бориса Федоровича. Но С.М. Соловьев соглашается с тем, что «Годунову… выгодно было опираться на духовенство и на мелких служилых людей, которых он старался привлечь на свою сторону уступками, поэтому имеем право принять известие, что Годунов содействовал этой сделке между выгодами духовенства и мелких служилых людей». Понятно, что Дума, состоявшая из крупных вотчинников, не могла сочувствовать подобным мерам. «Что же касается знатных и богатых вотчинников, то, конечно, закрепление крестьян не могло быть для них выгодно, ибо лишало их права перезывать на свои земли крестьян с земель мелких помещиков»[1046].

Р.Г. Скрынников заметил, что в указе об отмене тарханов, принятом в самом начале царствования Федора Иоанновича и упомянутом нами выше, отсутствовала обычная формулировка «царь указал, а бояре приговорили», что дало исследователю основание предположить, что данный закон мог быть принят в обход Думы[1047]. Действительно, пока в Думе не стали преобладать сторонники Годунова, она могла выражать несогласие с мерами, ущемляющими интересы крупных землевладельцев, в том числе и направленные на закрепощение крестьян.

«Чтоб понять цель закона об укреплении крестьян, стоит только обратить внимание на то, с какою целию и в чью пользу закон поддерживался после, в XVII веке: бедные помещики бьют челом, что богатые, несмотря на закон, переманивают у них крестьян и засылают их сначала в свои дальние вотчины, чтоб сыскать было нельзя, и таким образом разоряют их, бедных помещиков… – пишет С.М. Соловьев. Историк обращает внимание на то, что в Литовской Руси схожая коллизия была решена совершенно иначе. – Здесь шляхта решила ввести общее положение, на каких условиях водворять вольных крестьян, и тот, кто б осмелился дать крестьянам большие льготы и тем переманивать их к себе, подвергался денежному взысканию. В России Восточной употреблено было другое средство – прикрепление к земле»[1048].

Очень важное замечание. Проблема переманивания крестьян могла быть решена другими способами. Но правительствам Ивана Грозного и Бориса Годунова не нужны были деньги. Точнее, они не видели прямой связи между обладанием деньгами и обладанием властью. Чтобы добиться власти абсолютной, они нуждались в отдельной, специально ими созданной и ими облагодетельствованной группе, враждебной остальной части общества. Ради этого социального мутанта – служилого дворянства – Годунов и Грозный шли на эксперименты, не беспокоясь, что каждый новый шаг все более заводит страну в тупик.

Наступление на боярские латифундии и монастырские имения вело к разрушению социальной организации общества. Боярская вотчина привлекала крестьянина не только более выгодными условиями хозяйствования. Как отмечает Н.П. Павлов-Сильванский, значительная часть боярских земель стояла обыкновенно вне… какого-либо хозяйственного наблюдения, находясь в наследственном владении крестьян. Управлял вотчинным владением боярский приказчик, который делил свою власть с крестьянским миром. При этом «иногда миру принадлежала большая власть, ограничивавшая приказчика, иногда же его значение сводилось почти на нет»[1049].

На это же обстоятельство указывает и Ключевский: «село… привилегированного землевладельца с приписанными к нему деревнями и починками выделялось из состава волости как особый судебно-административный округ, со своим вотчинным управлением, с барским приказчиком или монастырским посельньм старцем; но рядом с ними действуют сельский староста и другие мирские выборные, которые ведут поземельные дела своего мира с участием вотчинных управителей, раскладывают налоги..»[1050] Разумеется, такое положение не могло сохраниться в небольшом помещичьем хозяйстве, где была учтена каждая пядь земли и каждый крестьянский двор.

Чем больше была вотчина, тем более целостной и значительной силой выступал мир. «В крупных богатых вотчинах оно (крестьянское население. – М.З) было устроено в общины со своими выборными, ведавшими его податные и иные дела. При раздроблении этих вотчин на мелкие поместные участки община гибла, и крестьяне отдельными дворами расходились по рукам помещиков, попадая в худшие для них условия крепостной зависимости»[1051]. В имении помещику противостоит уже не мир, а его осколки. Но мир гибнет не столько из-за расчленения территории. Как замечает Ключевский, «и для сел, и для волостей связью, соединявшей их в общества, служило поземельное тягло, а не прямо сама земля»[1052]. Тягловая община распределяла податную нагрузку между ее членами. Между тем, по заключению С.Ф. Платонова, «межи мелкопоместных владений дробили волость, прежде единую, на много частных разобщенных хозяйств, и старое тягловое устройство исчезало. Служилый владелец становился между крестьянами своего поместья и государственной властью. Получая право облагать и оброчить крестьян сборами и повинностями в свою пользу, он в то же время обязан собирать с них государевы подати»[1053].

По мнению С.М. Каштанова, право феодалов самим собирать и вносить важнейшие налоги явилось модификацией старинного оброчного принципа, в целом нарушенного московским великокняжеским правительством последней трети XV – первой половины XVI века, отражавшей тенденцию усиления крепостничества[1054]. Если Иван III и его сын, а также боярские правительства времен малолетства Грозного передавали функции сбора налогов от землевладельцев к «земле», то Грозный и Годунов очередной раз выступают не как «проводники прогрессивных начинаний», а как радетели возвращения к удельной старине.

Необходимо отметить три основных следствия того, что помещик берет на себя функции плательщика податей за крестьянский мир. Первое. Прежде земля выступала перед лицом государства как его главный кормилец, что составляло ее хозяйственное и политическое значение. Теперь появляется посредник в лице помещика. Второе. Сам помещик, таким образом, становится не столько землевладельцем, сколько откупщиком – его первейшая задача собрать налоги, а это, в свою очередь, дает ему право получать прибыль с имения. Третье. Теряется основная материальная причина, связывавшая крестьян в общину, и как результат – «в этот-то печальный период потеряли и свою живую силу начатки общинного самоуправления и народной льготы… многие формы в этом роде оставались и после, но дух, оживлявший их, испарился под тиранством царя Ивана»[1055].

Живая ткань «земли» разрывается метастазами опрично-дворянской опухоли. В районах поместно-вотчинного землевладения (преимущественно центральные и юго-западные районы) посадское и волостное самоуправление по многим городам было ликвидировано, как были в большинстве случаев ликвидированы и сами черные волости этих районов, в массовом порядке розданные правительством помещикам и монастырям и заменены органами дворянского самоуправления в лице губных старост и городовых приказчиков[1056]. Земская система управления разваливается, уступая место помещичьему надзору.

«Черносошные крестьянские земли были поглощены поместным землевладением, а местное самоуправление заменено дворянской администрацией, — констатирует Н.Е. Носов. – Все это привело к установлению военно-феодальной диктатуры дворян-крепостников, как наиболее верной и надежной в глазах опричного правительства Ивана Грозного опоры самодержавного строя»[1057]. Именно в те годы, когда «государьское» поглотило земское, власть слилась с государством до неотличимости, тогда и родился феномен российского тоталитаризма, с разными модификациями которого приходится иметь дело каждому поколению русских людей.

«Рабоцарь» и царь рабов

Разрушив экономическую основу Московской Руси – крупное вотчинное землевладение и вольные крестьянские хозяйства, разрушив ее социальную основу – подвергнув репрессиям служилых князей и бояр и закрепостив свободных землепашцев, Грозный и Годунов разрушили и ее политическую организацию. Если в царствование Ивана Васильевича все более уходило в тень земское самоуправление на местах, то Годунов взялся за центральные органы сословно-представительной монархии. Исследователи почему-то не обращают внимание на то, что за два десятилетия правления Федора Иоанновича и Бориса Годунова не созывались Земские соборы, за исключением тех сословных совещаний, которые понадобились правительству для легитимизации своей власти в период политической нестабильности.

Р.Г. Скрынников отмечает, что при царе Федоре Дума как представительный орган высшей демократии, опираясь на вековую традицию, вернула себе некоторые функции и привилегии, упраздненные опричниной[1058]. Однако исследователь делает свой вывод, отталкиваясь от формальных признаков. Дума превратилась в цветастую ширмой, за которой скрывался абсолютистский режим Годунова, в его послушное орудие, чего не было в доопричный период. С.Ф. Платонов указывал на то, что раздавленное опричниной боярство потеряло свое прежнее значение, в Думе его заменили новые люди[1059]. И дело не только в кадровом составе Думы. Если прежде боярами становились благодаря заслугам предков и своим собственным, то теперь многие из думцев отличались исключительно преданностью сильному, например конюшему Годунову. Вся полнота власти отошла к бюрократическому аппарату.

Годунов не поощрял, а разрушал традиции, в том числе и Думу, поскольку они препятствовали установлению невиданного дотоле на Руси режима личной диктатуры. Эту угрозу ясно видели современники. До нас дошли известия о требовании бояр, чтобы Годунов целовал крест на ограничивающей его власть грамоте[1060]. Несмотря на свое «ниспровергательство», Грозный мыслил традиционными категориями, и именно потому им был выбран такой причудливый способ тирании. Годунов смело ломал обычаи и каноны, которыми держалась Русь и потому, в определенном смысле действовал более прямо и последовательно.

Грозный – потомок Рюрика и потомок (пусть только в его воображении) Августа. Грозный унаследовал державу от предков, семь столетий правивших русской державой. Потому для Ивана Тимофеева, как бы тот ни обличал его преступления, Иван Васильевич – властелин «царюющий вправду, по благодати». Годунов же, по гениальному определению того же Тимофеева, «рабоцарь»: сметливый плебей, интригами и преступлениями укравший трон у своих хозяев. Потому для русских людей он стал первым «самозванцем», или «самовыдвиженцем», как говорили одно время, подав соблазнительный пример другим властолюбцам.

«Рабоцарь» окружал себя такими же плебеями. Как писал один из современников, у власти оказались «дьяки недостойные быть в холопах у бояр», которые «разворовали до половины казны»[1061]. Тимофеев же видит в том, что Грозный и Борис, нарушая традицию, стали приближать к себе незнатных дворян, одну из причин смуты. И не стоит видеть в этом явлении некие элементы демократизма. Люди, преуспевавшие при Грозном и Годунове, готовы были с одинаковым рвением как унижаться перед сильными, так и унижать слабых. Потому как человек, не уважающий себя, не способен уважать других.

Интересное наблюдение приводит Соловьев: при Иоанне III знатные люди подписываются обыкновенными именами: Иван и Василий; менее знатные употребляют уменьшительные: Иванец, Васюк; при Василии встречаем форму уменьшительную, уничижительную для людей незначительных, например Илейка; при Иоанне IV и люди знатные начинают употреблять эту последнюю форму: например, князь Александр Стригин подписывается: «холоп твой Олешка Стригин»; потом встречаем: «Федко Умный-Колычев» и т. д.[1062] Когда падает цена жизни, падает и цена человеческого достоинства.

Грозный отучил служилого человека служить, а приучил выживать прислуживая, выживать, тщетно приноравливаясь к переменчивому настроению самодержца. Годунов постарался к прислуживанию приохотить. Борис Федорович был человеком даровитым и преуспел во многом. Но едва появился призрак властителя «по благодати», тщательно возводимое им здание абсолютизма рассыпалось как карточный домик.

Очередной парадокс описываемой нами исторической эпохи состоит в том, что в то время, когда бояре и земство оказались не в состоянии сопротивляться надвигающемуся абсолютизму, поскольку Годунов ловко подчинил выражавшие их интересы учреждения – Думу и соборные совещания, могильщиками установленного царем Борисом режима стали социальные группы, порожденные экспериментами последних десятилетий. Это обнищавшее и деградировавшее дворянство, потерявшее понятие о долге и чести, готовое принять участие в любом мятеже и погреть на нем руки. Это беглые крестьяне, часть из которых подалась на волю и стала казаками, а другая часть сошлась в шайки разбойников, которые неимоверно размножились. Именно эти группы, отторгнутые обществом и готовые восстать против него, и стали главными движущими силами Смуты. Но это уже другая страница российской истории.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1998.

Антихрист. (Из истории отечественной духовности): Антология. М., 1995.

Антоний (Блум), митрополит Сурожский. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. Клин, 1999.

Бессерман П. Каббала и еврейский мистицизм. М., 2002.

Булгаков С, протоиерей. Апокалипсис Иоанна. Опыт догматического истолкования. М., 1991.

Деревенский Б.Г. Учение об Антихристе в древности и средневековье. СПб., 2000.

Дионисий Ареопагит. О Божественных именах. О мистическом богословии. СПб., 1995

Зеньковский В.В. История русской философии. В 2 т. Л., 1991.

Из глубины: Сборник статей о русской революции / С.А. Асколь-дов, Н.А. Бердяев, С.А. Булгаков и др. М., 1990.

Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. Т I—II. М., 1993.

Иосиф Волоцкий. Просветитель. Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1994.

Иосиф Волоцкий. Послания. (Послания Иосифа Волоцкого.) М. – Л., 1959.

Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб., 1995.

Карсавин Л.П. Святые отцы и учители Церкви. (Раскрытие Православия в их творениях). М., 1994.

Киприан (Керн), архимандрит. Антропология св. Григория Паламы. М., 1996.

Климков О., священник. Опыт безмолвия. Человек в миросозерцании византийских исихастов. СПб., 2001.

Ключ разумения. Русские подвижники благочестия о молитве Иисусовой. Москва – Екатеринбург. 2003.

Лившиц Л.И. Идеи заволжских старцев и роспись Дионисия в соборе Ферапонтова монастыря. Иконографическая заметка // Фе-рапонтовский сборник. VI. М. 2002.

Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991.

Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ. Дух, душа и тело. М., 1997.

Макарий Египетский. Духовные беседы. Репринтное издание. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994.

Макарий (Веретенников), архимандрит. Жизнь и труды святителя Макария, Митрополита Московского и Всея Руси. М., 2002.

Максим Грек. Творения. Репринтное издание в Зч. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1996.

Мейендорф Иоанн. Жизнь и труды святителя Григория Паламы. Введение в изучение. СПб., 1997.

Мень А., протоиерей. Сын Человеческий. М., 1997.

Милюков П.Н. Счерки по истории русской культуры. В 3 т. М., 1995.

Мирандола Пико делла. Речь о достоинстве человека // Эстетика Ренессанса. В 2 т. Т. 1. М., 1981.

Григорий Палама. Беседы (Смилии) святителя Григория Паламы. Ч. 1-3. М., 1993

Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. М: 2003.

Пападимитриу Г. Маймонид и Палама о Боге. М., 2003.

Пиголь П., игумен. Преподобный Григорий Синаит и его духовные преемники. М., 1999.

Путь к священному безмолвию. Малоизвестные творения святых отцов-исихастов. Сост. Дунаев А.Г. М., 1999.

Россия перед вторым пришествием. Материалы к очерку русской эсхатологии. Сост. С. Фомин. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993.

Сатпрем. Шри Ауробиндо или Путешествие сознания. – СПБ., 1992. С. 35—47

Синергия. Проблемы аскетики и мистики православия. М., 1995.

СмоличИ.К. Русское монашество. Возникновение, развитие и сущность (988 – 1917). Жизнь и учение старцев (Путь к совершенной жизни). М., 1999.

Соколов В.В. Европейская философия XV—XVII веков. М., 1996.

Прп. Симеон Новый Богослов. Прп. Никита Стифат. Аскетические произведения. Клин, 2001.

Топоров В.Н. Святость и святители в русской духовной культуре. Т. II. Три века христианства на Руси. М. 1998.

Трубецкой С.Н. Сочинения. М., 1994.

Умное делание. О молитве Иисусовой. Сборник поучений святых отцов и опытных ее делателей. Минск, 2001.

Успенский Л.А. Богословие иконы Православной Церкви. М., 1989.

Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры. Т. 1 – 2. СПб., 1991.

Феофан Затворник. О молитве Иисусовой. Поучения. М. 2001.

Флоровский Г. В. Пути русского богословия. Репринтное издание. Киев, 1991.

Штейнзальц А. Свет в философии хасидизма. Иерусалим: 1998

ЭкономцевИ., игумен. Православие, Византия, Россия. М., 1992.

Cochrane Е. Science and Humanism in the Italian Renaissance // The American Historical Review. Volume 81. Issue 5. Dec, 1976.

Donne John. The Sermons of John Donne. V. VIII. Berkley – Los Angeles, 1956.

Rees V. Renaissance Ideas on Hungarian Soil // Hungarian Quaterly. Vol. XXXVII. n. 141. Spring 1996.

Thorndike L. History of Magic and Experimental Science. New York. 1934

Yates F.A. Giordano Bruno and the Hermetic Tradition. Chicago. 1964.

Абрамович Г.В. Поместная система и поместное хозяйство в России в последней четверти XV и в XVI в. АДД. Л., 1975.

Алексеев А.И. Под знаком конца времен. Очерки русской религиозности конца XIV – начала XVI вв. СПб., 2002.

Алексеев. Ю.Г. «К Москве хотим»: Закат боярской республики в Новгороде. Л., 1991.

Анхимюк Ю.В. Слово на «Списание Иосифа» – памятник раннего нестяжательства // Записки Отдела рукописей Государственной библиотеки им. Ленина. М., 1990. Вып. 49.

Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства (вторая половина XV века). М., 2001.

Берри А. Краткая история астрономии. М. – Л., 1946

Бегунов Ю.К. К изучению истории текста «Беседы на новоявив-шуюся ересь болгарского писателя Хв. Козмы пресвитеря // Византийский временник. М., 1969. Т. 30.

Бегунов Ю.К. «Слово иное» – новонайденное произведение русской публицистики XVI века о борьбе Ивана III с землевладением церкви // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР, Т.XX. М.-Л., 1946.

Вернадский В.Н. Новгород и новгородская земля в XV в. М. – Л., 1961.

Бобров Ю.Г. Основы иконографии древнерусской живописи. СПб., 1995.

Богуславский В. В. Держава Рюриковичей. Славяне – Русь – Россия. Том первый. Тула, 1994.

Боровкова-Майкова М.С. Нила Сорского Предание и Устав. СПб., 1912 // Памятники древней письменности и искусства. Т. 179.

Бычков В.В. Русская средневековая эстетика. XI—XVII века. М., 1995.

Бычкова М.Е., Виноградов А. В. Международные связи России в 7 0-е годы XV – первой половине XVI века // История внешней политики России. Конец XV—XVII век. (От свержения ордынского ига до Северной войны.) М., 1999.

Бычкова М.Е. Состав класса феодалов России в XVI веке. Историке-генеалогическое исследование. М., 1986. С. 78 – 79

Будовниц И.У. Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян. М., 1966.

Величко Ф.К. Астрологический толковый словарь. М., 1992.

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь – Москва. 2001.

Вернадский Г.В. Россия в средние века. Тверь – Москва: 2000.

Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969

Виноградов А.В. Внешняя политика Ивана IV Грозного // История внешней политики России. Конец XV—XVII век. (От свержения ордынского ига до Северной войны.) М., 1999.

Еладимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Киев., 1907.

Герцен А.Г., Могаричев Ю.М. Крепость драгоценностей. Кырк-ор. Чу-фут-кале. Симферополь, 1993.

Голейзовский Н.К. «Послание иконописцу» и отголоски исихазма в русской живописи на рубеже XV—XVI вв. // Византийский временник. XXVI. М.-Л., 1965.

Голубинский Е.Е. История Русской церкви. Том II. Период второй, московский от нашествия монголов до митрополита Макария включительно. Первая половина тома. М., 1997.

Горский А.А. «Все его еси исполнена земля русская..». Личности и ментальность русского средневековья. М., 2001.

Гофф, Жанле. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.

Греков Б. Д. Избранные труды. М., 1960. Т. 4. Новгородский дом Святой Софии.

Греков И.Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV—XVI вв. М., 1963

Григоренко А. Духовные искания на Руси конца XV в. СПб., 1999.

Громов М.Н. Мильков В.В. Идейные течения древнерусской мысли. СПб., 2001.

Гумилев Л.Н. От Руси к России: очерки этнической истории. М., 1992.

Гумилев Л.Н. Панченко A.M. Чтобы свеча не погасла. Диалог. Л., 1990.

Демидова Н. Ф. Бюрократизация государственного аппарата абсолютизма в XVII—XVIII вв. // Абсолютизм в России XVII—XVIII вв. М., 1964.

Дмитриева Р.П. «Сказание о князьях Владимирских». М. – Л., 1955.

Домников С.Д. Мать-земля и Царь-город. Россия как традиционное общество. М., 2002.

Дружинин В.Г. Несколько неизвестных литературных памятников из сборника XVI века. // Летопись занятий Археологической комиссии. СПб., Вып. 21.

Дюличев В.П. Рассказы по истории Крыма. Симферополь: 1997.

Евсеев И.Е. Геннадиевская Библия 1499 года // Труды XV археологического съезда в Новгороде 1911 г. М., 1916. Т. 2.

Жданов И.Н. Русский былевой эпос. СПб., 1895.

Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия ипоэззия. М., 1880. С. 239—255.

Замалеев А.Ф., Очинникова Е.А. Еретики и ортодоксы. Очерки древнерусской духовности. Л., 1991.

Зелинский A.M. Конструктивные принципы древнерусского календаря // Контекст. 1978. Литературно-теоретические исследования. М., 1978.

Зимин А.А. В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России. М., 1986.

Зимин А.А. И. С. Пересветов и его современники. М., 1958.

Зимин А. А. Крупная феодальная вотчина и социально-политическая борьба в России (конец XV—XVI в.). М., 1977.