Голубка сидит на голом, перекрученном, суковатом корне и жадно клюет беловатые шарики. Я сажусь рядом – верчусь, пританцовываю, подбегаю поближе, нахохливаюсь, воркую.

Я прекрасный и сильный, Голубка! Будь моей! Я хочу тебя...

Но она не слушает меня. Жадно склевывает плоды вместе с прилипшими к ним мелкими тлями и мошками.

Хвостом и крыльями я заметаю перед ней опавшие тутовые ягоды. Прыгаю с корня на корень. Любовно воркую, наклоняя и снова поднимая голову.

Она не обращает на меня никакого внимания. Не замечает меня.

– Будь только со мной! – воркую я.

Она фыркает, отворачивается и улетает. Я не гонюсь за ней. Поедаю мягкие, расплывающиеся в клюве ягоды. Приторная, кисловатая сладость наполняет зоб.

Я ищу среди ветвей удобное, затененное место, куда не проникает полуденный зной и где можно спокойно заснуть.

Мне снится Голубка. Во сне она моя, она рядом со мной.

Ее красноватые перышки и искрящийся всеми цветами радуги слегка коричневатый цвет, местами переходящий в светло-розовый, становится почти белым на кон­цах крыльев и хвоста и отливает чистейшей белизной на кончиках маховых перьев.

– Голубка! Моя Голубка! – повторяю я сквозь сон.

Луч солнца просочился сквозь неподвижную листву, скользнул по лбу, по спинке. Черные ветки и зелень. В просвет между ветвями я вижу светло-голубое небо и кружащих в вышине коршунов, которые высматривают зазевавшихся неосторожных голубей.

Ом хочет, чтобы все голуби его боялись. Он не позволяет приближаться к вашей нише не только чужим, но и хорошо знакомым птицам. Он бросается на всех, нападает, опрокидывает, хватает клювом за шею и сбрасывает вниз. Особенно Ом ненавидит других самцов, к которым он ужасно ревнует. Ты делаешь вид, что ничего не замечаешь. Отворачиваешься, закрываешь глаза, не отвечаешь на кокетливое воркование и волнообразные движения головы.

Думаешь, Ом поверит, что ты не обращаешь внимания на других? Думаешь, он успокоится, станет помягче? Но можно ли вообще усыпить ревность умного старого голубя, который рядом с тобой переживает свою вторую молодость? Ом всегда чувствовал твой интерес к другим самцам. Он знает, что полузакрытые глаза, ленивое раскрывание клюва, показная усталость, позевывание, повороты головы, покорность и послушное следование за ним, крыло в крыло, -это всего лишь часть правды.

Разве ты не восхищаешься молодыми стройными голубями с широкими, сильными крыльями? Неужели тебе не хочется задеть крылом вот этого серого Молодого Голубка, что каждое утро смотрит на тебя с противоположной стены? Разве ты смогла бы остаться равнодушной к его манящему воркованию и волнующему танцу на рогатой голове статуи, если бы Ома не было рядом? Неужели не прилетела бы к нему? Не о нем ли ты думаешь, Голубка? Не о нем ли мечтаешь? Не улетаешь ли ты в своих снах далеко-далеко вместе с этим быстрокрылым голубем с матовыми перышками, у которого еще не было ни своей голубки, ни собственного гнезда?

Ты чувствуешь под своим брюшком нагретые твоим телом округлости. Приподнимаешься и клювом пододвигаешь теплые яйца. Ом самодовольно поглядывает на тебя. У него очень сильно развито чувство собственности.

– Мое гнездо! Мои яйца! Моя Голубка! И все вокруг – мое! – повторяет он, кружась вокруг гнезда.

На мгновение тебя охватывает сожаление, что ты так быстро сбежала от Молодого Голубка, столь явно искавшего твоего общества там, у водопоя. Ведь он так беспокойно оглядывался по сторонам, сидя на верхушке колонны. А потом, когда ты притворилась, что тебя испугали лягушки, он помчался за тобой в шелковичную рощу. И снова ты сбежала от него. Ты оставила его с раскрытым от разочарования клювом под старым скрюченным тутовым деревом.

Ты смотришь на противоположную стену. Там, на балке под самым куполом, ты можешь увидеть его тень... Но его нет. Он еще не вернулся. Наверное, уснул в прохладной тени листьев шелковицы?

Внутри нагретых яиц пока еще царит тишина, но ты чувствуешь, что в них зарождается жизнь, что под белыми скорлупками, с которых еще не сошли ржавые пятна твоей крови, возникает птица – слепой, голый птенец, каким и ты была совсем недавно.

Солнце медленно движется по небу. Сквозь дырявый свод купола ты видишь узкую полоску небесной синевы и медленно кружащего в высоте ястреба.

– Здесь, в затененной нише, ты в полной безопасности. Зоркий глаз хищника не сможет проникнуть сюда.

Ты закрываешь глаза. Приглушенные голоса птиц доносятся как бы издалека. Они даруют успокоение и навевают сон.

Тебя будят нервное воркование и шорох когтей Ома. Ты открываешь глаза и видишь Молодого Голубка, который с любопытством вытягивает шею в твою сторону. Ом злится все сильнее, фыркает, разгневанный нахальством молодого самца.

– Проваливай отсюда! – воркует Ом.

Он летит прямо на каменную полку, падает сверху наискось, сбрасывает Голубка и разъяренно встряхивает головой, глядя, как сброшенный с карниза ухажер тщетно пытается взобраться обратно на каменную полку, по которой, злобно воркуя, расхаживает гордый победитель.

Ты вспоминаешь, – какие равнодушные взгляды бросала на него там, под шелковицей. Как же сильно он интересуется тобой, если даже грозный Ом не может прогнать его?

Внезапно Молодой Голубок взмывает вверх и пикирует прямо на тебя, летит прямиком в ваше гнездо. Ом, который только что видел его перед собой, злорадно наблюдая, как тот пытается взобраться обратно на полку, ничего не понял и все еще возмущенно воркует, раздувая огромный зоб.

Сердце колотится все быстрее. Молодой Голубок садится прямо под каменной фигурой, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Ты должна быть моей! Я хочу тебя, Голубка! – любовно воркует он.

Он смотрит на тебя, не сводя глаз и не обращая внимания на Ома, который только и ждет, как бы сорвать на нем свою злость. Ты приподнимаешься, застываешь, твои крылышки вздрагивают. Если бы не белые овалы под брюшком, ты бы вспорхнула и полетела на этот сладкий голос.

– Лети со мной! Мы вместе построим наше гнездо! – воркует Голубок.

Ом все еще не заметил его. Он оглядывается, осматривает карнизы, колонны, статуи, окна и ниши в поисках внезапно скрывшегося ненавистного соперника.

Ты переступаешь с ноги на ногу, наклоняешь клюв пониже, взъерошиваешь перышки на голове и спинке. Он прилетел сюда к тебе, прилетел, не испугавшись сильного, крупного, массивного Ома. Ты чувствуешь исходящее от яиц тепло – твое тепло, – и только это одно удерживает тебя на месте. Молодой Голубок все смотрит на тебя, только на тебя, не обращая внимания на то, что Ом в любой момент может напасть на него сзади.

– Лети со мной! Лети со мной в мое гнездо! В наше гнездо!

Сердце бьется все сильнее. Все тело заливает жаркая волна желания. Ты делаешь шаг навстречу.

– Оставь все это! – Лети со мной! – просит Голубок.

– Уходи! – неуверенно отвечаешь ты.

Ты хочешь его. Ты хочешь быть с ним. Ну почему ты должна оставаться со стареющим, агрессивным, отпугивающим всех подряд Омом? Разве ты не чувствуешь, как близок тебе этот Молодой Голубок с шелковистыми серыми перышками, на которых уже появляются первые зеленовато-фиолетовые отблески? Разве он не нравится тебе? Что связывает тебя с этим гнездом? Что тебя здесь удерживает?

Яйца, эти нагретые белые округлости, в которых дремлет потомство – твое и Ома? Достаточно лишь одного шага, чтобы перешагнуть их. Взмахнуть крыльями и оставить их позади. Полететь за Молодым Голубком и пережить те восторги, каких ты жаждешь, какие предчувствуешь.

Твои глаза застыли, округлились... Молодой Голубок уже знает, что ты жаждешь того же, чего жаждет он. Что, если бы не эти яйца, ты давно уже была бы в его гнезде. Он высоко поднимает голову, он уже чувствует себя победителем.

Яростное хлопанье крыльев, свист рассекаемого воздуха.

И ты, и Молодой Голубок совсем забыли, что Ом остался там, на противоположной стене...

Ом с широко распахнутыми крыльями, с растопыренными когтями, с брызжущим слюной, хрипящим ненавистью клювом врывается между вами. Отпихивает ухажера кры­лом, вытягивает шею, хватает его за пушок, тащит к краю, выпихивает, сбрасывает вниз. Все. Молодой Голубок улетает на свое прежнее место – на противоположную стену. – Ом тяжело дышит. Он стоит перед тобой с волнующимся зобом, с расширенными от злости зрачками. Хватает тебя за пух на затылке и заталкивает в гнездо, сажает на яйца, прижимает сверху.

Ты не протестуешь. Лишь удовлетворенно воркуешь. Ведь это из-за тебя Ом так беснуется, так мечется, подталкивая тебя то крылом, то клювом.

– Ты моя! – повторяет он, заметая широким хвостом по каменному карнизу. – Я убью его! Убью!

До конца дня Ом никак не может успокоиться. Не позволяет тебе даже расправить затекшие ноги. Когда ты приподнимаешься, надеясь, что он, как всегда, заменит тебя в высиживании яиц, он гневно шипит и изо всей силы запихивает тебя обратно.

– Не вставай! Сиди здесь! – злится он.

Ом улетает и приносит тебе еду в своем зобу. Еда напоминает густую жидкость – это -вода с размоченными в ней зернами, ягодами, насекомыми. Он стоит над тобой, а ты утоляешь голод и жажду, копаясь клювом в огромном мешке на его шее.

Как только солнце начинает клониться к западу, Ом улетает, а когда он возвращается, ты снова выбираешь из его зоба все, что он нашел до последней капли.

Ом уже устал сторожить тебя, наблюдать, утолять твою жажду и голод. Он сидит под белой мраморной фигурой. Глаза его смыкаются от усталости. На него наваливается сон, его усталость так сильна, что он просто больше не может сопротивляться.

Старые птицы спят совсем не так, как молодые. Они засыпают чаще, но сон их более краток. В течение дня им бывает необходимо вздремнуть по крайней мере несколько раз. Но Ом, который все время следит за Молодым Голубком, старается не засыпать. Он, нахохлившись, усаживается поближе к стене, загородив своим телом выход из гнезда, закрывает глаза и подпирает клювом клонящуюся вниз голову.

Тебя раздражает, что Ом не позволяет тебе вылететь из гнезда, злит, что он тебе не доверяет.

Ты глядишь на кружащих в вышине птиц, и тебя охватывает непреодолимое желание летать.

Ты озираешься по сторонам, высматриваешь Молодого Голубка. Где он? Неужели так испугался угроз Ома? А может, уже нашел себе другую голубку?

Тебе хочется, чтобы он появился снова, чтобы ты могла увидеть его хотя бы издалека. Ом ненадолго просыпается, запихивает тебя обратно в гнездо, напирая всей тяжестью тела, и снова засыпает.

Небо затягивается красноватой дымкой. Солнце захо­дит. Еще несколько минут – и в гнезде воцарится серый полумрак. Сверху, с противоположной стены, пикирует птица. Она почти бесшумно приземляется в каменной нише. Оглядывается по сторонам, смотрит на тебя.

Ом спит крепким сном старой усталой птицы. Молодой Голубок описывает дугу и садится на карниз. Он хочет быть поближе к тебе хотя бы во время его сна.

– Я убью его! Убью! – воркует сквозь сон Ом, но Молодой Голубок этого не слышит.

Ты перекатываешь яйца другой стороной, прикрываешь их крылом и засыпаешь. Ты радуешься тому, что Голубок рядом, что он не испугался, не сбежал, не забыл, радуешься, что он не нашел себе другой голубки.

Ты спишь, прижавшись к своему Ому, а думаешь о другом.

Ночью зазвонили колокола. Может, их раскачал слишком сильный ветер? Но почему тогда этих звонов не было слышно днем?

Удары разбудили тебя. Сердце забилось сильнее. Этот звон во тьме говорил о том, что существуют какие-то неизвестные создания, способные заставить колокола звенеть.

Ты схватила клювом клюв Ома, слегка сжала его и долго смотрела в темноту. Страх прошел, и ты заснула, хотя колокола все продолжали звонить. Утром ты даже не вспоминаешь о своей бессоннице и ночных страхах – зеваешь, потягиваешься, расправляешь крылья и распрямляешь ноги, вытягиваешь шею.

Ом метет карниз своим широким хвостом и призывно воркует.

Солнце пробудило в нем желание, он бегает за тобой, подпрыгивает, подергивается.

Тебя мучил голод, и ты полетела на поиски пищи к заросшим кувшинками и ряской прудам, а за тобой устремился пылающий страстью Ом. Он не давал тебе есть, подгонял, торопил, нетерпеливо тыкал клювом в затылок, в спинку, в крылья. Стоило тебе вытянуть шею за зернышком водяного перца или сердечком пастушьей сумки, как он уже стоял за спиной, подталкивая и покрикивая.

Он напирал на тебя всем телом, наступал ногами на рулевые перья хвоста, на маховые перья крыльев, а ты оборачивалась и отгоняла его, нежно пощипывая пух на грудке и шее. Ом объявлял тебе и всему миру о своем желании.

С переполненным зобом ты отбивалась от его назойливых ухаживаний, останавливалась, поджимала под себя ноги и разводила пошире крылья.

Ом, в пике своего желания, жаждал быстрого удовлетворения. Ты лежала на брюшке, приподняв кверху хвостик, и ждала его.

Он подбежал сзади, взобрался на тебя, вскочил и, трепеща крыльями, переживал момент наивысшего экстаза. Ты ощущала его тяжесть, чувствовала, как он давит на тебя, как его коготки впиваются в твои бока, слышала его ускоренное дыхание, чувствовала прикосновения его клюва к твоей взъерошенной шейке, ощущала его вос­торг.

Все. От счастья ты даже закрыла глаза. Ты тоже испытала мгновения любовного восторга, момент волнительного упоения.

Ом гордо нахохливается, бегает вокруг тебя, задевая перьями за упавшую колонну.

Ты покорна и послушна... Ты ждешь, что он снова захочет тебя, что он еще раз смочит твои перышки своим семенем.

Другие голубиные пары подсматривают за вами с окрестных крыш. Голубки наклоняют головы, вытягивают шеи, щурят глаза. Многие из них хотели бы иметь рядом такого же большого, сильного голубя. Самцы неодобрительно фыркают, стараясь отвлечь внимание своих партнерш от Ома.

Ты не уверена в себе, становишься все более ревнивой и потому стараешься всегда сопровождать Ома в его загородных путешествиях. Вы присоединяетесь к летящим к морю галкам, сойкам, горлицам. Чтобы попасть на берег, нужно набрать высоту и лететь на запад. Уже на полпути ты замечаешь впереди огромное синее пространство.

Море. Мы летим к сверкающим белизной пляжам, где в песке прячется множество маленьких рачков.

Он и ты. И я – чуть повыше, немного позади – чтобы не потерять из глаз твою стройную фигурку.

С моря дует ветер, он намного сильнее, чем те ветры, что бывают на суше. Ты ходишь по сыпучему песку, кое-где проваливаясь почти по грудь. Рядом расположились пеликаны, бродят фламинго, плавают и ныряют чомги, лысухи, бакланы, лебеди.

Чайки ссорятся из-за выброшенных волнами на берег устриц. Завидев нас, они бегут навстречу, злобно вытянув шипящие клювы.

Среди такого разнообразия птиц чувствуешь себя увереннее, спокойнее. Если бы здесь вдруг появился ястреб, слишком мала вероятность того, что он бы выбрал именно меня. Ом тоже чувствует себя тут по-хозяйски. Он прогоняет молодых чаек, которые пытаются утащить у него прямо из-под клюва желеобразные остатки медузы. Синеглазые родители птенцов делают вид, что не замечают, как Ом пренебрежительно отпихивает крыльями и бьет клювом их отпрысков.

Наполовину засыпанный песком распоротый корпус судна притягивает птиц, как магнит. Чайки и поморники гнездятся в палубных рубках. Они сидят на яйцах и прогоняют назойливых чужаков. На накренившейся мачте отдыхает пустельга. Ты делаешь поворот, пролетаешь над дюнами и летишь дальше на запад.

Находишь знак, который помнят все прилетающие сюда птицы... Три скелета в руинах бывшего порта. Скелеты корабля, рыбы и человека, изъеденные солью, песками и ветром.

Дальше мы не полетим – иначе не успеем вернуться обратно до темноты.

Ом влетает в распахнутые ворота склада. Сильная волна сквозняка дует нам навстречу из виднеющегося вдали выхода. Прохладный воздух раздувает горло, сушит внутреннюю поверхность зоба, не дает закрыть клюв.

С нами наперегонки летают козодои, ласточки, стрижи, которые лепят свои гнезда под крышами портовых зданий. Эти огромные склады набиты тяжелым металлическим ломом, ржавеющими железками.

Мы вылетаем на серую площадь, откуда начинается дорога, ведущая обратно в город.

Солнце клонится к западу. Теперь оно будет светить нам в спину, освещая наше возвращение в город. Мы летим над портом, над гаванью и неглубокими заливами, на дне которых лежат затопленные по самые мачты корабли, пролетаем над остатками развешенных на просушку сетей, над белыми домами, с которых штормовые ветры давно сорвали крыши и выбили окна. Ома нет рядом с тобой. Я вижу его красные крылья среди летящих плотной стайкой совсем молодых голубков, чьи перья еще не успели приобрести зрелый блеск.

Заросшие тростником зеркальца воды. Мы садимся. Ты утоляешь жажду пресной водой и с удивлением смотришь по сторонам в поисках Ома.

С поросшего высохшей чемерицей холмика доносится нежное воркование. Ом ухаживает за молодыми голубками – точно так же, как еще сегодня утром ухаживал за тобой. Подпрыгивает, трется крыльями, вертит глазами. Сизый Голубок с удлиненной головкой и белыми маховыми перьями покорно отдается старому самцу, и счастливый, довольный Ом радостно бьет крыльями, взгромоздившись на его спинку.

Ревниво нахохлившись, ты разгоняешь влюбленную парочку.

Мы летим... Лучи солнца становятся пурпурными, тени удлиняются, вдали уже маячат городские купола.

Лети рядом с Голубкой. Касайся ее рулевых перышек своим серо-голубым крылом. Не бойся ревнивого, злого Ома, который гоняет тебя с соседних колонн, карнизов, стен. Приблизься к ней... Видишь, как ветер раздувает ее бело-розовый пушок, как солнце искрится на ее спинке, как вздрагивают кончики ее маховых перьев, как ловко она маневрирует рулевыми перышками, выравнивая свой полет, как щурит глаза и выгибает шею?

Разве не ты – та Голубка, кого я так давно ждал и искал? Неужели ты не замечаешь моего желания? Почему ты не хочешь оставить Ома, почему не улетишь со мной, хотя бы в порт, который мы только что оставили позади?

Разве ты не слышишь моего воркования и ударов хвостом о камни? Разве не видишь, что даже в полете я стремлюсь быть рядом с тобой, как можно ближе к тебе? Разве ты не знаешь, зачем я это делаю? Да неужели можно не понять моих взглядов, наклонов, поворотов, подскоков, ухаживания?

Я хочу тебя, Голубка... Лишь тебя одну... Взгляни: Ом летит крыло в крыло с молодым Сизым Голубком. То над ним, то под ним... Он приближается к нему, возбужденный, и почти ложится на него прямо в полете... Трется подбрюшьем. Сизый Голубок опадает вниз, и Ом тут же подлетает, чтобы помочь ему подняться повыше.

Скажи, Голубка, почему тебя так волнуют капризы Ома? Почему даже в таком быстром полете ты непрестанно поворачиваешь голову, проверяя, продолжает ли Ом лететь рядом с Сизым Голубком? Почему ты так взволнована и обеспокоена? Если бы ты была со мной, я гнал бы прочь всех других самок и молоденьких сизых голубков...

Сверкающие башни, купола, город на холмах... Я вижу косуль, которые пытаются спастись бегством от преследующих их волков. Подсвеченные солнцем белые облака слепят глаза.

Ты с беспокойством посматриваешь вверх...

С севера летят хищные птицы... Они знают, что в это время с моря возвращаются голуби, горлицы, зяблики, утки – птицы с маленькими, слабыми клювами и мелкими коготками, предназначенными не для борьбы, не для драки, а лишь для того, чтобы держаться за ветки и копаться в земле.

Хищники осторожны... Они избегают галок, ворон, сорок, соек, грачей, потому что удары их клювов и когтей могут поранить, ослепить, причинить боль. Хищники кружат на широко раскинутых в стороны крыльях, поддерживаемые восходящими потоками воздуха. Пустельги... Соколы... Ястребы... Коршуны...

Ом и Голубка заметили опасность. Они опускаются пониже, чтобы в случае погони успеть скрыться в тенистых ущельях, оврагах, улицах... Хотя и там тоже караулят совы, филины, сипухи.

Кружащий в вышине хищник бросается вниз, к выбранному издалека голубю. Ом и Голубка снижаются... Лишь один Сизый Голубок летит вперед, засмотревшись на белые вершины облаков и серебристые купола города. Ом поворачивает обратно и, придавив сверху молодого голубка всей своей тяжестью, вместе с ним летит вниз.

Мимо со свистом проносится коршун. Я вижу расширенные желтые глаза, наискось оттянутые назад крылья, раскрытый крючковатый клюв. Вытянутыми вперед лапами он ударяет летящую рядом горлицу, хватает ее, ломает клювом шею и уносит в когтях.

Птицы бросаются в разные стороны, спасаются бегст­вом. С высоких каменных башен за ними в погоню кидаются пустельги. Голубка, Ом и Сизый Голубок прячутся между плоскими зданиями, отсвечивающими стеклом и сталью. Розоватая белизна Голубки четко выделяется на фоне темных пыльных стен. Это опасно, ведь крылатые охотники ее здесь могут легко заметить. Ты мчишься вслед за ними. Сверху то и дело летят перья, падают капли крови.

Голубка знает, что ее светлые, бледно-розовые перья привлекают внимание хищников. Она прячется между Омом и Сизым Голубком. Солнце отсвечивает от ее переливающихся, как у бабочки, крыльев.

Они заметили тебя... Черная тень делает круг, отводит назад крылья, вытягивает вперед шею и летит вниз, как сорвавшийся с обрыва камень. Я бросаюсь вперед, напе­ререз. Изо всех сил машу крыльями. Ох, как же ты сверкаешь, Голубка, среди темных кипарисов... Насколько же незаметнее сверху и темно-коричневые перья Ома, и матовые сизые перья Голубка!

Канюк проносится совсем рядом. Черная голова с толстым крючковатым клювом, мощные когти... Он не заметил меня – видит лишь бледно-розовую трепещущую Голубку, которая из последних сил стремится к растущим на холме платанам.

– Возьми меня, ведь я же ближе! Схвати меня – разорви, убей вместо нее!

– Что ты делаешь? Беги! Лети прочь! Ведь твоя жизнь важнее ее жизни...

Страх. Тревога. Я камнем падаю вниз... Ближе к несущейся между рядами темных кипарисов Голубке.

Канюк вытягивает шею, он уже готов выпустить когти...

Сверни в сторону, Голубка... Скройся в темных ветвях, спрячься в густой кроне...

Шум, крики, трескотня... Сине-белые сороки вылетают из темных кипарисовых крон, машут хвостами, злобно вытягивают вперед клювы. Хлопают крыльями, отгоняют, кричат, угрожают.

Ошарашенный, перепуганный, разозленный канюк отбивается от стаи юрких нахальных птиц, перья которых отсвечивают белизной, синевой, чернотой. Они штопором взмывают вверх и ловко отскакивают в стороны, когда хищник пытается поймать их или ударить клювом.

Голубка скрывается в тени платановой рощи, и вместе с ней Ом и Сизый Голубок... Я лечу за ними вдоль густо застроенных высокими домами улиц, засыпанных песком, щебенкой и гравием. Из щелей в асфальте и бетоне пробиваются трава и мелкие кустики, рядом с которыми пасутся серны, косули, козы, кабаны.

Голубка и Ом уже в своей нише за белой статуей. Маленький Сизый Голубок пристроился на рогатой голове... Ом нежно воркует, призывно поглядывая на него.

Я смотрю на Голубку с карниза на противоположной стене.

Ом больше не прогоняет меня... А если бы он обратил внимание не на него, а на меня? Если бы я стал его маленьким Сизым Голубком?

Тогда я был бы рядом с ней, рядом с моей Голубкой.

Глаза закрываются от усталости. Сумерки. Наступает ночь. Слышится отдаленный звон колоколов...

Ты боялась сорок и часто сворачивала с дороги, услышав впереди их громкую трескотню. Они могли окружить, поколотить и даже убить неожиданно оказавшуюся слишком близко от них птицу. Но ты большая и сильная Голубка, и сороки не причинят тебе никакого зла.

Помнишь заклеванного, полусъеденного неоперившегося маленького голубя? А забитую клювами молодую горлицу? А трепещущих в сорочьих клювах птенцов воробьев, щеглов, синиц и славок?

Сорок надо бояться... За первой, которая появится поблизости, сразу же прилетят и все остальные. А ты ведь хочешь, чтобы из твоих яиц выводились птенцы, чтобы они вырастали и устраивали свои гнезда неподалеку от твоего. Ты хочешь видеть, как они живут, как растят своих птенцов. Пронзительные крики сорок отвлекают внимание... В огромной колонии голубиных гнезд на полуразрушенном чердаке стеклянно-стального здания каждая семья защищает свой кусочек территории, устланный перьями и веточками.

Днем меня беспокоят тени ястребов и злобная трескотня сорок. Ночью из щелей, трещин и отверстий выползают клопы, и к утру тела голубей становятся красными от высосанной крови. Клопы ждут, когда мы за­снем. Мы не чувствуем их укусов, не чешемся, не отряхиваемся. Мы спим глубоким сном усталых птиц, не ощущая суеты кровожадных насекомых.

Клопы с наибольшей жадностью набрасываются на молодых, еще слепых голубят, и те иной раз бывают настолько искусаны, что умирают. А иногда случается и так, что сквозь пленки век клопы высасывают у птенцов глаза.

И тогда родители тщетно ждут, когда же птенцы наконец прозреют, – под побелевшими пленками век – лишь пустота. Маленькие птички, хотя и не замечают ни теней, ни световых пятен, тоже ждут прозрения, которое никогда не наступит.

Родители иногда очень долго кормят таких ослепших птенцов, все еще надеясь, что их глаза когда-нибудь откроются.

Но наступает день, когда птенцы, несмотря на свою слепоту, пытаются выбраться из гнезда и взлететь, а вместо этого падают вниз или разбиваются о стены.

Полдень. Жара. Сонливость. Ты тоже погружаешься в сон. Голова опускается. Глаза затягиваются пленкой... Ты усаживаешься поудобнее на белых теплых яйцах и зеваешь.

С крыши доносится воркование Ома, который воюет со мной за внимание Сизого Голубка. Ты думаешь, я забыл о тебе? Думаешь, что какой-то молодой самец когда-нибудь смог бы заменить мне тебя?

Ом ужасно злится на меня. Голубок ведет себя совсем как самочка. Он сидит в гнезде и ждет – хочет снести яйца. А тем временем я, воркуя и пританцовывая вокруг него, стараюсь отвлечь внимание Ома, стараюсь заставать его перестать охранять тебя.

Голубок, похоже, действительно поверил в то, что он – самочка, и позволяет Ому ласкать клювом его шейку. В ответ на мое воркование он поворачивается и смотрит своими круглыми красными глазами. Ом в порыве ревности бьет его клювом по затылку.

У тебя заспанные глаза, Голубка. Ты как будто вспоминаешь о первых проблесках света и тени под пленками век. Ом снова рядом с тобой, но он все время беспокоится за того Голубка, который одиноко сидит на веточках и перышках в точно таком же, как твое, гнезде. Ом мечтает о том, чтобы ты и Голубок уселись рядом, в одном гнезде – тогда ему легче будет присматривать за вами.

Ом – ревнивый собственник. Он не понимает, почему ты прогнала Сизого Голубка из вашего гнезда. Он все еще важно вышагивает вокруг, воркуя и отпугивая всех, кто осмелится слишком близко подойти сюда.

Уставший от высиживания несуществующих яиц, Голубок смотрит по сторонам, разыскивая взглядом своего самца, как это обычно делают все молодые самочки. Он вытягивает шею ко мне, приподнимается, трепещет крылышками.

Я делаю вид, что не замечаю его. Недовольный моим равнодушием, он взмывает в небо и летит к пруду. Жара стоит ужасающая. Птице хочется охладить раскаленные перья и наполнить водой зоб.

Голубок садится на каменных ступенях, не замечая устроившихся поблизости молодых сорок. Он погружается в воду и приседает, разбрызгивая воду в стороны. Капли отлетают далеко, попадают на спрятавшуюся в ветвях сорочью стайку.

Увлеченный купанием Голубок бьет крылышками по воде, а сороки со злостью отряхивают намокшие перышки.

Ом, который из своего гнезда то и дело посматривает туда, где он оставил Голубка, вдруг замечает его отсутствие.

От пруда доносится злобная трескотня сорок. Ом издалека видит, как сороки не выпускают Голубка на берег – наоборот, кричат, подпрыгивают, клюют, пугают его, стараясь спихнуть на глубокое место.

Ом летит вниз, широко раскинув крылья.

Он оставил тебя, Голубка, забыв обо мне, забыв о том, что я сижу на карнизе, совсем рядом с тобой.

Широкие, слегка приподнятые кверху коричневатые крылья рулят прямо к барахтающемуся у берега Голубку. Ом врывается в стаю разозленных сорок, пролетает между ними, и вот он уже рядом со своим Голубком. Тот стоит в воде – мокрый и испуганный.

– Взлетай! Оторвись от воды и лети за мной! – приказывает Ом взмахами крыльев.

Я не собираюсь ждать, пока он вернется в гнездо. Поворачиваюсь и вижу твою стройную бело-розовую шейку.

Ты смотришь на меня, Голубка?

Я лечу... Пусть Ом как можно дольше занимается своим Голубком... Он сам оставил тебя одну, и я должен этим воспользоваться.

Я уже совсем рядом с тобой, уже над тобой... Ты смотришь на меня без враждебности, не прогоняешь, не фыркаешь, не клюешь.

Ты лишь слегка приподнялась, привстала над яйцами и развела пошире крылья, защищая их, как будто я собирался разбить скорлупки.

– Ты должна стать моей! Я хочу тебя! Будь моей! – повторяю я – воркую, распушаю перышки, убеждаю, уговариваю.

Ты смотришь на меня благосклонно, уже готовая покориться. Я верчусь вокруг, не в силах поверить, что моя заветная мечта сбывается.

Ом с Голубком взмывают в небо, но мокрые перья Голубка не дают ему лететь. Он тут же садится на освещенную солнцем балюстраду, и Ом чистит ему перышки, выжимая из них лишнюю влагу.

– Голубка! Моя Голубка!

Я чувствую под собой покрытую пухом стройную теплую спинку. Машу крыльями. Я счастлив. Я самый счастливый голубь на свете!

После бесснежной, сухой зимы наступила солнечная, иссушающая весна. Жара, духота, горячий ветер, и ни одной капли дождя.

Ты в ужасе перепархиваешь от лужицы к ручью, от родника к пруду, от канавы к реке. Ты боишься, предчувствуешь... После такой сухой зимы, после сухой весны придет жаркое, палящее лето... Птенцы будут сохнуть от жары, от горячих ветров и сквозняков. Старые птицы будут умирать прямо на лету и падать на раскаленную землю. Из перегретых лучами солнца яиц никогда не родятся птенцы.

Ты боишься своих предчувствий, потому что знаешь – они осуществятся... Если бы они были неосуществимы, ты бы так упорно не искала холодных, сырых мест, ям, канав, лестниц и ниш, способных задержать влагу.