- Ох и востер! Ладно - валяй в приказ...
      А тем временем объезжий голова сидел в душной комнате подьячего и сердито говорил:
      - Лихого человека привел в приказ, Силантий Карпыч.
      - В чем его воровство, Дорофей Фомич? - нехотя, проронил подьячий, уткнувшись в бумагу.
      Кирьяк откинулся в кресло, обтянутое зеленым сукном, с полминуты молчал, а затем произнес, поглаживая длинную бороду:
      - Возле Яузских ворот на гиль посадских людишек подбивал. О ближнем боярине Борисе Федоровиче срамные речи выкрикивал и государя хулил воровскими словами. Поучил я его маленько возле крепостной стены, - Дорофей при этих словах крякнул и глаза ниц потупил, - да жаль Федька Конь помешал удальца захватить. Федька сам из смердов и смердов привечает. Заступился за мятежного человека, душа холопья. Давно Федьке пора на дыбе висеть. Седни повстречал удальца в кабаке на Варварке. На моих стрельцов, как зверь, накинулся. Ерофейке зубы выбил, Захарке руку сломал. Пришлось мне вступиться. Повязал вора.
      Подьячий, не поднимая головы от бумажного столбца, усердно скрипел гусиным пером, брызгая чернилами по всему столу.
      - Мотри, все запиши, Силантий Карпыч.
      Подьячий сделал последнюю завитушку в грамотке, воткнул перо в оловянную чернильницу и только теперь повернулся лицом к объезжему.
      - А ты чегой-то опух весь, Дорофей Фомич? И глаз у тебя подбит, и бородишка в крови. Уж не тот ли удалец экую красу тебе навел?
      Дорофей насупился.
      - Таких четвертовать надо! Добавь в своей грамотке о злодеяниях гилевщика.
      Силантий Карпыч смахнул муху с бумажного листа, протяжно вздохнул и, скрестив руки на животе, проговорил степенно:
      - Недосуг мне сейчас, Дорофей Фомич, твое дело слушать.
      - Как недосуг? О чем же в грамотке строчил?
      - Али впервой здесь, Фомич? Приготовил приказному дьяку приговорный лист по делу сретенских тяглецов, кои в Съезжей избе воровство учинили. А твое дело обождет.
      - Так зачем я тебе битый час о воровском человеке толкую! загорячился Кирьяк. - Не забывай - парень тот противу государя и Бориса Годунова крамольные речи посадским тяглецам изрекал.
      Подьячий хитровато сощурился и снова вздохнул озабоченно:
      - На Москве бунташных людей тьма, а нас - всего трое. Нелегко дела преступные вершить. Всему свой черед. Чего ты загорелся вдруг, Дорофей Фомич? Обождать придется. В застенке сейчас тесновато. Пущай покуда в Земском приказе посидит. Там посвободней, голова.
      "Деньгу вымогает, чернильная душа. Каждый крючок ловит свой кусок. Придется сунуть гривну. Не жаль. Зато гилевщика завтра на дыбу подвесят да ребра выломают. Пусть помнит Кирьяка", - зло подумал объезжий и потянулся за мошной.
      - Наслышан я, что царь Федор Иванович задумал к Разбойному приказу прируб пристроить. Прими от меня, Силантий Карпыч, гривну на государево дело.
      Подьячий не спеша спрятал деньги за пазуху.
      - Радение твое не забуду, Дорофей Фомич. Ох, чую, неспроста ты на своего парня в великой обиде. Так и быть - помогу тебе. Сегодня же будет бунтовщик в Пыточной.
      - Многие лета тебе здравствовать, Силантий Карпыч, - обрадовался Кирьяк.
      - Отчего ты от князя Василия Шуйского ушел, мил человек? - вдруг неожиданно спросил Силантий Карпыч.
      - Тут дело не простое.
      - Поведай мне свое дело, Дорофей Фомич.
      - Потом как-нибудь, - уклончиво ответил Кирьяк.
      А про себя подумал: "Мыслимо ли дело о своих грехах подьячему Разбойного приказа рассказывать. Нет уж, лучше умолчать".
      ...Сильно разгневался тогда на своего приказчика князь Василий Шуйский. Кричал, ногой топал:
      - У меня мужики из вотчины и без того ежедень по лесам разбредаются.
      - Так ведь я, князь, из мужиков на тебя дань выколачивал. Супротивничают они, - оправдывался Кирьяк.
      - Так оброк нынче не собирают. Не те времена, Дорофейка. Намедни известил меня староста, что из Березовки после твоего погрома семь мужиков сошли. А куда - неведомо. Прикажу кнутом тебя бить нещадно, пес греховодный! Экий урон моей вотчине нанес.
      - Я человек вольный, князь. К тебе на службу сам пришел и кабальной грамотки на себя не писал. Потому стегать меня кнутом не положено.
      - В своей вотчине мне все положено. И не тебе меня судить, лиходей.
      Василий Иванович звякнул колокольцем. В палату вбежал бойкий молодец.
      - Кличь дворовых, Сенька. Дорофейку на козле17 растяните. Всыпьте ему тридцать плетей за княжьи убытки.
      Челядинец метнулся во двор за холопами, а Кирьяк обиженно фыркнул:
      - Верой-правдой тебе служил, князь. Пошто перед холопами меня бесчестишь?
      - Наперед будешь знать, как хозяйские дела вершить. Не по тебе, вижу, эта служба. В Разбойном приказе твое место - за воровским людом досматривать. А с крестьянами похитрей надо дельце обставлять. Твоей голове это не под силу. Потому с приказчиков тебя снимаю. Кнута изведаешь - и ступай прочь с моего двора...
      - Чего замешкался, Фомич? - вывел Кирьяка из раздумья подьячий.
      - Пойду, однако, - поднялся с лавки Дорофей.
      - С богом, с богом, Фомич. Зело много у меня дел государевых.
      Глава 53
      КНЯЗЬ И БОБЫЛЬ
      Афоня Шмоток толкался по темным сеням приказа, рассчитывая увидеть Болотникова. Мимо него сновали челобитчики, мелкие приказные люди, истцы и стрельцы. Один из них подозрительно глянул на неказистого мужичонку и схватил его за сермягу.
      - Уж не тебя ли я в кабаке видел, человече? Кажись, тебя Кирьяк по голове шмякнул.
      "Выходит, Кирьяком супостата кличут", подумал Афоня и перекрестился.
      - Побойся бога, мил человек. Нонче скорбь всенародная по царевичу Дмитрию. Нешто ты - государев служивый - в эту пору по кабакам ходишь. Грех, батюшка.
      Стрелец что-то буркнул себе под нос и отпустил набожного человека.
      Бобыль присел на лавку в темном углу и стал выжидать. Через полчаса он снова увидел Болотникова. В окружении шестерых стрельцов его вывели из приказа во двор. С Ивановской площади государевы люди пошагали к подворью Крутицкого митрополита, а оттуда свернули мимо хором боярина Морозова к Пыточной башне.
      "Ох, плохи дела у Иванки", - горестно покачал головой Афоня.
      Якушка осерчал: с первого же дня пропали двое ратников. Сказывают, убрели на торг да так и не вернулись. Неужели в бега подались? Не должно. Афонька Шмоток сам в поход напросился, а Иванка с великой охотой на Воронцовом поле ратному делу обучался. Не иначе, как загуляли в кабаке. Придется кнутом наказать за экую вольность.
      Князю о пропавших и словом не обмолвился. Уехал после обеда с ратниками на луг, надеясь, что к вечеру оба страдника вернутся в подклет.
      В пятом часу Андрей Андреевич засобирался в Кремль в Боярскую думу. Конюший холоп вывел стройного вороного коня в богатом, нарядном убранстве.
      Андрей Андреевич легко поднялся в седло, натянул узду, но в это время перед конем бухнулся на колени невысокого роста мужичонка в сермяжном кафтане.
      - Прости раба своего, милостивец. Дозволь слово молвить.
      Телятевский недовольно сдвинул брови и хотел было уже огреть плеткой мужика, но раздумал. Заметил, что из светлицы глядела на него Елена. Не любит жена, когда он в гневе бывает.
      - Говори, да покороче.
      Афоня Шмоток, ткнувшись головой о землю и сложив на груди руки крестом, проговорил:
      - Батюшка князь! Возри на мою слезную молитву. Заступись за сирот своих. Призвал ты нас с Иванкой Болотниковым из села Богородского на ратную службу. На Русь-то вон какая беда навалилась. Думали мы вместе с татарином повстречаться под твоим началом. Лихо ты ливонцев бил, батюшка, и на басурманина с таким князем не страшно идти. Да вот беда приключилась, пресветлый государь наш и воитель!
      - О деле сказывай, - оборвал красноречивого мужика Телятевский.
      - Худое дело, батюшка князь. Знатного ратника мы лишились. Иванка Болотников - детина могутный. Во всей вотчине нет ему равных. Не ему ли в твоей хороброй дружине быть. Ан нет. Свели государевы люди богатыря нашего в Пыточную.
      Андрей Андреевич еще более нахмурился. Ивашка Болотников ему ведом. Молод парень, но силы в нем на десятерых поганых татар хватит. Разумно мужик сказывает: такой ратник на поле брани не подкачает. Спросил строго:
      - В чем вина Ивашки? Встань с земли.
      Афоня Шмоток поднялся, подтянул съехавшие порты и поведал князю о случившемся.
      Андрей Андреевич внимательно выслушал бобыля и сказал свое слово:
      - Смерду на господ и государевых людей поднимать руку не дозволено. Пусть сидит Ивашка в Пыточной.
      Глава 54
      В ПЫТОЧНОЙ БАШНЕ
      Крик. Пронзительный, жуткий...
      За стеной пытали. Жестоко. Подвесив на дыбу, палили огнем, ломали ребра, увечили. Стоны, хрипы, душераздирающие вопли.
      Холодно, темно, сыро...
      На лицо падают тягучие капли. Ржавые, тяжелые цепи повисли на теле, ноги стянуты деревянными колодками.
      Мрачно, одиноко, зябко...
      Болотников шевельнулся. Звякнули цепи по каменному полу. Сплюнул изо рта кровавый сгусток. Хотелось пить.
      Иванка с трудом подтянул под себя ноги, прислонился спиной к прохладной каменной стене. И снова жуткий вопль. Болотников зло ударил по стене колодкой.
      - У-у, зверье! Пошто людей губят. Нешто мало им крови. Вот и его без всякой вины в башню заточили. Прощай, ратное поле. Отсюда едва ли выбраться. В государевой Пыточной башне, сказывают, долгими годами в темницах сидят. А ежели и выходит кто - долго не протянет. Здесь заплечные мастера да каты18 горазды простолюдинов увечить.
      Неправедная жизнь на Руси. Всюду кнут да нужда и горе, что стрела людей разит. "Горе горемыка: хуже лапотного лыка", - так Афоня сказывает. И ему крепонько досталось. В драку полез, заступился. А много ли ему надо. Дорофей его шибко по голове ударил. Очухался ли, страдалец? Зато и объезжему крепко попало. Дважды на полу побывал.
      Послышались шаги гулкие, неторопливые. Звякнула щеколда, скрипнула железная решетка. По узким ступенькам, с горящим факелом и железной миской в руках спустился к узнику приземистый старичок в суконном, армяке.
      Тюремщик подошел к Болотникову, приблизил факел к лицу, забурчал:
      Совсем молодой. А-я-яй. Пошто с этих лет бунтовать? Не живется молодцам спокойно.
      - Кой час, старина?
      - Утро, детинушка. На-ко, подкрепись. Чать, проголодался?
      Тюремщик поставил на пол миску с холодной похлебкой, протянул узнику горбушку черствого хлеба.
      Иванка отвернулся к стене.
      - Твое дело, детинушка. Токмо вечером пытать тебя указано. Хоть и скудна снедь, а силы крепит.
      - Пытать?.. За что пытать, старик? - резко вскинул голову Болотников.
      - Про то не ведаю. Одно знаю: уж коли в Пыточную угодил - вечером на дыбу к катам попадешь в гости. Ох, жарко будет, детинушка.
      Вечером к Болотникову вошли трое стрельцов. Сняли цепь, отомкнули колодки. Один из служивых ткнул бердышом в спину.
      - Айда на дыбу, парень.
      Иванка поднялся с пола, хмуро глянул на стрельцов и молча начал подниматься по узкой каменной лестнице. В коридоре его подтолкнули к низкой сводчатой двери, возле которой застыл плечистый кучерявый тюремщик с горящим факелом в руке.
      В Пыточной полумрак. На длинном столе горят три восковых свечи в железных шандалах. За столом, откинувшись в мягкое кресло с пузатыми ножками, закрыв глаза, сидит худощавый горбоносый дьяк в парчовом терлике нараспашку. Подле него двое подьячих в долгополых сукманах, с гусиными перьями за ушами. В углу, возле жаратки, привалился к кадке с водой рыжеволосый палач в кумачовой рубахе. Рукава закатаны выше локтей, обнажая короткие волосатые руки.
      Посреди Пыточной - дыба на двух дубовых стойках. Возле нее - страшные орудия пытки - длинные железные клещи, батоги, гвозди, деревянные клинья, пластины железа, ременный кнут, нагайка...
      Болотникова подвели к столу. Приказной дьяк на минуту открыл глаза, окинул колючим взглядом чернявого детину и снова смежил веки. Спросил тихо и въедливо:
      - О крамоле своей сейчас окажешь, али на дыбу весить?
      - Не было никакой крамолы. Вины за собой не знаю.
      Дьяк широко зевнул, вытянул длинные ноги под стол и кивнул головой подьячему.
      - Чти, Силантий, о воровском человеке.
      Подьячий развернул бумажный столбец, заводил по нему коротким мясистым пальцем и громко, нараспев прочел:
      "Мая шестнадцатого дня лета 721119 вотчинный крестьянский сын Ивашка Болотников стольника и князя Андрея Андреевича Телятевского, прибыв в Москву, возле Яузских ворот глаголил среди черных посадских людишек мятежные слова противу великого государя и царя всея Руси Федора Ивановича и ближнего боярина, наместника Казанского и Астраханского Бориса Федоровича Годунова. Опосля оный Ивашка учинил разбой противу государева человека Дорофея Кирьяка, бывшего приказчика князя Василия Шуйского, а ныне..."
      Услышав имя Кирьяка, Болотников вздрогнул и тут же его осенила жуткая догадка. Так вот кто, оказывается, надругался над матушкой Василисы!
      Иванка уже не слышал монотонного голоса подьячего. Лицо его помрачнело, глаза заполыхали гневом. Ну, и изверг Кирьяк! Отчего таким людям на Руси вольготно живется? Жаль, что не узнал ранее, пса боярского.
      - Праведно ли в грамотке изложено, парень? Отвечай, - вывел Иванку из раздумья скрипучий голос второго подьячего.
      - Правда далеко, а кривда под боком, дьяк. Поклеп в грамотке. Не тому суд чините. Дорофейку Кирьяка надлежит здесь пытать, - зло отозвался Болотников.
      Приказной дьяк пожевал сухими губами и махнул рукой палачу.
      - Зачинай, Фролка. На дыбе по-иному заговорит.
      Палач шагнул к Болотникову и грубо разорвал на нем рубаху.
      Иванка обеими руками оттолкнул ката. Фролка отлетел к столу. Оловянные чернильницы опрокинулись, забрызгав чернилами дорогой и нарядный терлик приказного дьяка. Тот поднялся с лавки и, брызгая слюной, закричал стрельцам:
      - Тащите вора на дыбу. Палите его огнем!
      Стрельцы навалились на узника, но Болотников вырвался из их рук и дерзко тряхнул кудрями.
      Фролка сунул в жаратку с горячими угольями длинные железные клещи, раскалил их добела и, по-звериному оскалив зубы, двинулся на узника.
      - Погодь, палач. Закинь клещи! - громко произнес вдруг кто-то возле дверей.
      Приказной дьяк и подьячие оглянулись. По каменным ступеням с горящим факелом в руке спускался в Пыточную высокий детина в нарядном кафтане. Сбоку пристегнута сабля, за кушаком - пистоль.
      Приказной дьяк недовольно заворчал:
      - Кто таков, чтобы мешать государево дело вершить?
      - От царева боярина Бориса Федоровича Годунова к тебе направлен. Велено отпустить сего удальца к князю Телятевскому.
      - Слову не верю. Грамоту кажи, мил человек.
      - Есть грамотка. Отпущайте Ивашку.
      Глава 55
      БОЯРСКАЯ МИЛОСТЬ
      Впервые за долгие годы ходил Афоня Шмоток понурый. Жалел Иванку, вздыхал. Пропадет парень, не видать ему больше белого света.
      На вечерней заре приехали с Воронцова поля ратники с Якушкой усталые, хмурые, неразговорчивые.
      Якушка, спрыгнув с коня, сразу же пошел в холопий подклет и напустился на Афоню. Бобыль, ничего не скрывая, рассказал о случившейся беде.
      Якушка в сердцах замахнулся на Афоню плетью, но не ударил и расстроенный побрел в княжьи хоромы. Сожалея, подумал: "Хорошего ратника лишились. Крепкий был удалец".
      А вскоре на княжий двор прибыли из села Богородского трое дворовых людей от приказчика Калистрата. Ратники обрадованно загалдели, стали выспрашивать односельчан о новостях, житье-бытье.
      Дворовые почему-то отвечали неохотно и все поглядывали на Афоню, который отрешенно забился в угол подклета.
      Когда мужики потянулись на ужин, холопы подошли к бобылю.
      - Есть разговор к тебе, Афанасий.
      - Говорите, ребятушки.
      Здесь нельзя. Айда за ворота.
      Вышли за деревянный тын. И сразу же, не дав опомниться бобылю, холопы накинулись на Афоню и принялись вязать его веревками. Шмоток забрыкался, отчаянно забранился.
      В шуме борьбы не заметили, как к воротам подъехал верхом на коне князь Телятевский, окруженный десятком челядинцев с горящими факелами.
      - Что за брань? резко спросил Телятевский.
      Холопы, узнав князя, отпустили Афоню, оробели. Услышав шум, из ворот выскочил и Якушка.
      - Чего рты разинули? Отвечайте!
      Дворовые низко поклонились князю, растерянно переглянулись меж собой. Наконец один из них выступил вперед и вымолвил:
      - Велено нам, батюшка князь, мужика Афоньку к приказчику Калистрату возвернуть.
      - Отчего так?
      - О том нам неведомо, батюшка Андрей Андреевич.
      Князь недовольно взглянул на Якушку, спросил:
      - Ты Афоньку в ратники брал?
      - Я, князь. Приказчик Калистрат отпустил его с миром. Бобыль он безлошадный. А я его в дороге к табуну приставил.
      Телятевский тронул коня и бросил на ходу Якушке:
      - Таких замухрышек в ратники не берут. Его место у меня на конюшне. А холопов обратно к Калистрату спровадь.
      - Все ли готово к смотру? - в своих покоях спросил Андрей Телятевский Якушку.
      - Не подкачаем, князь. Людишки обучены. Царь будет доволен.
      - Добро. Ступай к дворецкому. Накажи, чтоб новые кафтаны к смотру ратникам подобрал.
      Якушка замялся в дверях.
      - Ну, чего еще?
      - Ночью челядинцы боярина Бориса Федоровича Годунова привели в подклет Ивашку Болотникова. Не знаю, что делать с парнем.
      Андрей Андреевич поднялся из-за стола, подошел к поставцу, раздумчиво налил из ендовы фряжского вина в серебряный кубок и неторопливо выпил. Неожиданно для Якушки решил:
      - Сего молодца накормить вволю, выдать кафтан новый и доспех ратный. На смотре быть ему в моем первом десятке.
      Якушка остался доволен княжьим ответом. Вышел в сени, улыбнулся, сдвинул колпак на затылок. Ну и чудной же князь! Сроду его не поймешь: то гневен, то милостями сыплет. Опять повезло Ивашке.
      А князь, оставшись один, вновь уселся за стол и углубился в хозяйские расчеты. От приказчика Гордея давно нет вестей. Не напали ли на хлебный обоз лихие люди? А может, монахи обворовали, прикрываясь христовым именем? Теперь никому нет веры.
      Андрей Андреевич взялся за гусиное перо и принялся выводить мелким кудреватым почерком цифирь за цифирью. Думал. На, Москве хлеб вон как подорожал. Самая пора последнюю житницу открыть. Жаль, Гордейка далеко. Он на эти дела горазд. Мигом все распродаст и в барыше останется...
      Снизу, со двора, через распахнутое оконце громко раздалось:
      - Эгей, Тимошка! Сыщи-ка мне Болотникова. Куда он опять запропастился?
      Телятевский отбросил перо. Вспомнил боярский Совет, всклоченную редкую бороденку низкорослого Василия Шуйского с хитрыми и пронырливыми белесыми глазами. Шуйский, опираясь обеими руками на рогатый посох, доказывал царю и Думе, что хана Казы-Гирея надлежит задобрить богатыми подарками. Крымский хан до посулов20 жаден. Смягчится и басурманскую рать свою снова в степи отведет. Князь Шуйский говорил также, чтобы Новгородское войско к Москве на подмогу не посылать-де шведский король Иоанн вот-вот нападет на порубежные северные земли.
      Телятевский высказывал другое. Богатыми дарами татар не прельстишь, не остановишь. Войско следует слить воедино, в один кулак. Стянуть все рати спешно под Москву и ударить первыми по хану. Шведский король Иоанн, после разгрома под Нарвой и уступки порубежных крепостей Яма, Иван-города и Копорья не посмеет вторгнуться на Русь без помощи Литвы и Польши, которые заключили дружественный союз с русским государем.
      Доводы Телятевского поддержала Борис Годунов, оружничий21 боярин Богдан Бельский, князь Тимофей Трубецкой...
      Андрей Андреевич, закрыв обтянутую красным бархатом толстую книгу с золотыми застежками, снова отпил из кубка и недобро подумал о Шуйском. Хитрит князь, козни плетет неустанно, к власти рвется. Что ему Русь? Родной матери в угоду басурманину не пожалеет, черная душа. И всюду свой нос сует, пакостник. Вот и Кирьяк его человеком оказался.
      ...В тот день по дороге в Боярскую думу один из холопов напомнил Телятевскому:
      - Прости, батюшка князь. О Кирьяке, про которого мужик Афонька толковал, я много наслышан.
      - А мне до него дела нет, - отрезал Телятевский.
      Но челядинец, на свой риск, решил все же продолжить:
      - Человек, этот многие годы ходил в приказчиках у князя Василия Шуйского.
      Телятевский вспыхнул.
      - Отчего раньше молчал, холоп?
      Челядинец виновато развел руками.
      "Не бывать тому, чтобы людишки Шуйского моих крестьян на дыбу вешали. Не бывать!" - негодовал Телятевский, подъезжая к государеву Кремлю.
      После боярского Совета князь сразу же направился к Борису Годунову...
      В дверь постучали. Вошел дворецкий Пафнутий, сгибаясь в низком поклоне.
      - От приказчика Гордея человек, батюшка князь.
      - Впускай немедля.
      В покои вошел рослый молодец в разодранном суконном кафтане и стоптанных рыжих сапогах. Дышал часто. Лицо усталое, болезненное. Глаза лихорадочно горят.
      "Знать, беда приключилась", - в тревоге подумал Андрей Андреевич и подошел вплотную к изможденному гонцу.
      - С добром или худом?
      Холоп истово перекрестился на киот с божницей и повалился на колени.
      "Так и есть - пропал хлеб", - меняясь в лице, решил князь и рывком поднял гонца на ноги.
      - С добром, князь, - наконец выдавил из себя холоп. - Велел приказчик Гордей сказать, что весь хлебушек распродан в Вологде по двадцати три алтына за четверть. Дня через три приказчик в Москве будет.
      Телятевский выпустил из рук гонца и с довольной улыбкой опустился в кресло. Слава богу! Ох и пронырлив Гордейка. По самой высокой цене хлеб распродал. Придется наградить достойно за радение.
      Андрей Андреевич внимательно глянул на холопа, спросил:
      - Отчего сам невесел? Или хворь одолела? Да и кафтан весь изодран.
      - По дороге в Москву разбойные люди на меня под Ярославлем напали. Коня свели, платье порвали да полтину денег отобрали. Едва отбился от ватажки. А тут еще лихоманка замаяла.
      - Плохо отбивался, ежели без коня и денег остался, - промолвил князь.
      Однако за добрые вести гонцов кнутом не жалуют. Спросил миролюбиво:
      - Чьи шиши22 тебя повстречали?
      - Атаманом у них Федька Берсень. Лихой бродяга. Сам-то он из пашенных мужиков князя Шуйского. А вот в ватажке его разбойной и наши беглые крестьяне очутились.
      Андрей Андреевич нахмурился. Хотел было что-то резко высказать гонцу, но передумал и махнул рукой.
      - Ступай на двор. Покличь мне Якушку.
      Глава 56
      НА ДВОРЕ КНЯЖЬЕМ
      В княжьей поварне Болотникова накормили вдоволь. Иванка озадаченно вышел во двор и не спеша побрел на конюшню проведать Савраску. Шел и удивлялся. Отродясь так не везло. От смерти его сам боярин Борис Годунов вызволил. Тот самый боярин, который в народе нелюбим. Непонятно! И какое дело цареву боярину до мужика. Здесь что-то не так. А может, Афоня Шмоток к государеву правителю пробился? Не должно. Не так просто бобылю во дворец пройти. Государева стража мигом бердышами вытолкает. Мудрено...
      Болотников вошел в распахнутые настежь ворота княжьей конюшни и зашагал по проходу между стойл к концу полутемного сруба, где стояли на привязи кони ратников.
      Иванку окликнул невысокого роста сухонький старичок в лыковых лаптях и кожаном запоне.
      - Чего надобно, молодец?
      - Аль не признал, Ипатыч? Ратник я княжий. Иду к своему Гнедку, отозвался Иванка.
      Старичок глянул на Болотникова подслеповатыми глазами, но, видимо, так и не признал. Подошел ближе, осенил себя крестом.
      - А не врешь, молодец. Уж не лиходей ли? Наведешь порчу на лошадей, чего доброго. Ты постой тут, а я до наибольшего конюха добегу. Он-то глазастый. Разберет что к чему, - промолвил старичок.
      - Да ты что, Ипатыч? Совсем у тебя память отшибло. Нешто забыл, как я тебе два дня назад пару навильников топором выстругал?
      - Вот так бы и толковал сразу, Иванка. Уж ты прости меня старого. Глазами ослаб, запамятовал. Ступай к своей лошадушке.
      В последнем стойле слабо заржал конь. Поднялся на ноги и потянулся мордой к человеку.
      - Узнал, Гнедок. Ох и соскучился я по тебе! - тепло проронил Болотников и обнял коня за шею. И почему-то сразу вспомнились Иванке сев, отец в чистой и белой рубахе, первая, теплая, комковатая борозда...
      Болотников опустился на копну свежего сена и закрыл глаза. Дурманяще пахло чуть привядшей травяной зеленью - чебрецом, вьюночком, манником, пыреем, мятликой. И до чего ж хорошо лежать на мягком сене!
      На селе сейчас страда. Взлеты и шарканье кос, потные спины мужиков, духовитые стога...
      В соседнем стойле послышался неторопливый разговор двух крестьян.
      - В деревеньку тянет, ох, тянет...
      - Топерь не скоро в вотчину возвернемся. Князь повел для конюшни стога в лугах метать.
      - У тя лошаденка есть?
      - Угу. Добрый коняга. Соху легко тянет. Три года его выхаживал. А у тебя?
      - Нету, братец. Прошлым летом загубили мою Каурку. Князь себе летние хоромы ставил. Лошаденку к плотничьей артели приписал. Лесины таскала Каурка. А она у меня по десятому году, слабосильная. Возле хором и пала. Потом не купил.
      - А чяво ж?
      - Хе, братец. Откуда эких денег набраться? В одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи. Ребятенок-то тринадцать душ!
      - Пропадешь без лошаденки.
      - Пропаду, братец... К соседу пойду. Богатющий, изба-пятистенка. Приеду с боярщины и в ноги кинусь Никите Силычу. Коня попрошу. Вспашу десятину как-нито.
      - Дорого дерет, поди, Силыч?
      - Свирепый. Без бога живет. За каждый день по чети хлебушка обирает.
      - Ох, сгинешь...
      - Сгину, братец.
      - Оброк велик князю даете?
      Уж куда больше. На Евдокию в сусеках един ветер гуляет.
      - А деревенька у вас большая?
      - Не. Года три назад стояло десять изб, а теперь всего пять дворов осталось. Кои мрут с голодухи, кои в бегах. У меня два братана шестой год в бегах. Бродяжная Русь нонче...
      Болотников протянул руку к Гнедку. Конь лизнул сухую ладонь шершавым языком и снова тихо заржал. Иванка поднялся и долго молча стоял, прижавшись щекой к теплому лошадиному, боку.
      "Надо Шмотка искать. Где-то здесь на конюшне, сказывают, обитается. С ним, говоруном, легче станет", - подумал Болотников и вышел.
      Бобыля нашел в просторном приземистом сарае, где хранились княжьи зимние колымаги. Афоня Шмоток сидел на деревянном обрубке и, тихонько посвистывая, чинил подвесной ремень. Рядом, незлобиво переругиваясь, елозили коленями по земле двое холопов, обтягивая деревянную дверцу красным сукном.
      - Эгей, умелец колымажный!
      Афоня вздрогнул, поднял голову и оторопел. Выронил ремень из рук, изумленно заморгал глазами, а затем обрадованно метнулся к Иванке.
      - Ах, голубок ты мой!
      Восторгу Афони не было предела. Он крутился возле Болотникова, толкал его кулаками в грудь, обнимал за плечи.
      Друзья отошли в сторонку, присели на телегу. Бобыль бойко принялся рассказывать о своих похождениях и мытарствах.
      - Неспроста приказчик задумал тебя воротить в вотчину. Ужель о сундучке проведал? - тихо и озабоченно проговорил Болотников, когда бобыль закончил свою длинную речь.
      - Сумлеваюсь. Кажись, следов не оставляли... Ну да бог с ним. Сам-то как из Пыточной выбрался?
      Иванка лишь руками развел.
      - Уму непостижимо, друже. Сам Борис Годунов за меня заступился.
      Глава 57
      ЕЛЕНА
      Наконец-то княгиня Елена дождалась своего часа. Князь Андрей, получив добрую весть от приказчика Гордея, сдался на ласковые мольбы молодой супруги. Елене было дозволено прогуляться верхом на коне.
      В это раннее утро, спровадив ратников на Воронцово поле, а холопов и челядинцев загнав в подклет, князь самолично вывел из конюшни молодого рысака. Подвел его княгине, слегка поклонился, молвил шутливо:
      - Потешайся, Елена. Но ежели с коня упадешь - разлюблю.
      Княгиня низко поклонилась князю, вспыхнула ярким румянцем.
      Конь облачен богатым убранством. Седельные луки горят золотом. Сидение и крыльца седла обтянуты аксамитом. Поверх седла - попона из вишневого бархата, шитая золотом и жемчугом; по краям ее тянется густая золотая бахрома. Подшейная кисть - из шелковых нитей с жемчужной сеткой. Стремена серебряные, чеканные. Попона, закрывающая круп коня, из атлабаса23, полосатая, расшитая золотом и серебром.
      Андрей Андреевич подсадил княгиню на коня, а затем вошел на красное крыльцо. На обширном опустевшем дворе осталась одна Елена.
      Спохватилась княгиню мамка Секлетея. Не сказала ей Елена о готовящейся потехе. Принялась спрашивать сенных девок, но те лишь озорно фыркали и молчали. Так ничего и не добилась старая.
      Выглянула мамка ненароком из косящетого24 окна светлицы во двор да так и ахнула. Пресвятая богородица! И надо же такому привидеться! Выглянула Секлетея еще раз на двор и пала на колени перед киотом, сотворив крестное знамение.
      Затем долго стояла возле окна, качала головой, сварливо бормотала. Срам какой, прости господи! Блудница, греховодница. Ох, падет на княгиню божья кара. Гляди как вырядилась. Мужичьи порты натянула и по двору скачет, аки дьяволица. Ох, святотатство! Уж лучше бы на белом свете не родиться, чтобы такого сраму не видеть.
      А князь Андрей стоял тем временем на красном крыльце и откровенно любовался Еленой. Думал, улыбаясь. Знатно скачет. Сидит в седле, как добрый молодец. Ну и княгинюшка!
      Елена раскраснелась, глаза ее блестели. Из-под кокошника выбилась на спину пышная черная коса. Весело и звонко покрикивала на рысака, смеялась на всю усадьбу Еще бы! Стосковалась по былым девичьим забавам. Бывало, у батюшки Григория Петровича Шаховского в каждый воскресный день, окромя постов, по вотчине на резвом скакуне тешилась.
      Елена резко осадила коня возле крыльца. Взгоряченный рысак поднялся на дыбы и пронзительно заржал. Андрей Андреевич побледнел: как бы не сбросил княгиню. Но Елена легко укротила своего скакуна, задорно крикнула: