Мусульманин

      Ничего не понимая и забыв о молитве, Коля встал с колен и побежал вниз, к людям.
      Туда же, куда бежали все, неслась подвода, полная народу с баграми, сачками и мешками в руках. Лошадью правил Колин крестный.
      - Садись, крестник! А то не успеешь! - крикнул крестный, придерживая лошадь.
      Но, ничего не понимая, Коля не двигался.
      - А! - махнул рукой крестный и хлестнул лошадь.
      Задыхаясь, бежала Тонька Чугунова.
      - А ты чего стоишь-то, Коль? - заговорила она с плачущей интонацией, потому, видимо, что бегущие слева и справа обгоняли ее, а ей требовалось отдышаться.
      - А что случилось?
      - Деньги там... зеленые эти... договоры, что ль... Польча пошла на речку гусей выгонять - целую охапку принесла. Настоящие, говорят...
      - Доллары, блин! - проорал Федька, на бешеной скорости пролетев мимо на велосипеде.
      Тонька Чугунова вздохнула и потрусила дальше. А навстречу Коле бежала Верка, бежала и смущенно улыбалась.
      - Чего стоишь, Абдалла? - закричала она, подбегая. - В натуре, баксы, я сама проверяла!
      Коля схватил ее за руку, останавливая.
      - Стой! Не надо! - попросил, почти потребовал он.
      - Ты чего, сдурел? - Верка потянула его к реке.
      - Это - нельзя!
      - Что - нельзя? - сорвалась на крик Верка. - А нищету разводить можно? Раз в полгода колготки покупать можно?
      - Это воровство!
      - Да они ничьи, понимаешь? С неба свалились!
      - Не бывает ничьих денег!
      - Да пошел ты! - Верка вырвалась наконец и побежала со всеми.
      Коля растерянно смотрел ей вслед.
      - Вера! - закричал он что было сил, даже присел, крича.
      Она остановилась.
      - Мантуро дуст недорам!* - крикнул Коля.
      - Потом! - крикнула Верка и побежала дальше.
      В том месте, где маленькая речка впадала в реку большую, где мелководье обрывалось глубиной, где малая вода становилась водой большой - плыли и кружились на месте зеленые прямоугольнички, по одному, стайками и целыми коллективами. И по одному, по одному, по одному к ним бежали, плыли, летели люди...
      Федька въехал на скорости в воду, перелетел через руль и тут же поплыл, будто специально этому обучался.
      Верка стянула через голову свитер, но в спешке вместе с ним и футболку и, голая по пояс, побежала по мелководью. Никто этого не замечал, да и, похоже, она сама не заметила.
      Двое мужиков в черных длинных трусах раскручивали на берегу бредень.
      Колин крестный бегал по мелководью с подсачником и подсекал доллары.
      - Гля, Васька тонет! - крикнула ему какая-то баба и указала на барахтающегося беспомощно на глубине мужика.
      Крестный посмотрел коротко, крикнул успокаивающе: "Выплывет" - и побежал за стайкой зеленых.
      В нескольких местах уже дрались.
      Поднимая белью буруны, со стороны Мукомолова к месту необычного лова неслись моторки.
      - Не надо! - закричал Коля, пытаясь хоть кого-то остановить.
      Кто-то столкнулся с ним, ругнулся и побежал дальше, а Коля упал.
      Он лежал на земле долго и неподвижно, потом поднялся, отряхнул рубаху и брюки и направился к круто-яру, но увидел вдруг бегущую последней, култыхающую мать, торопливо отвернулся и закрыл глаза руками.
      Но и этим история не кончилась, потому что подобные истории вообще так просто не кончаются. Только успели аржановские доллары по своим домам разнести, как приехала в Аржановку милиция. Да сколько! Человек пятьдесят, а может, и все сто... Столько милиционеров сразу аржановские сроду не видели и перетрухали здорово. Особенно старухи, решившие, видно, что век свой доживать им придется в казенном доме. Они выбегали милиционерам навстречу, кланяясь и каясь, и протягивая мокрые, слипшиеся зеленые деньги. Мужики отдавали улов не сразу и посмеиваясь, но при этом и они были бледны. А Колин крестный и тут отличился. Пока милиция другие дома шмонала, он успел переписать на отдельный листок все номера купюр, а к сему приложил "заявление о добровольной сдаче валютных средств". И когда милиционеры ввалились в его дом и остановились, потрясенно глядя на висящие на протянутых через всю комнату нитках, словно сушеная вобла, доллары, Колин крестный, в трусах и кирзачах, перемазанный чернилами, протягивал им листок и простуженно сипел:
      - Здесь приход - восемь тыщ шестьсот двадцать четыре доллара, здесь расход - расхода ноль. У МММ нет проблем!
      После того как милиция убралась восвояси, аржановские до самой ночи в себя прийти не могли. Ходили от двора к двору, но почти не разговаривали. Только и скажут: "Да-а...", а в ответ: "Вот тебе и да..." И все.
      Боялись, что посадят. Только Колин крестный гоголем ходил, не боялся, и ему завидовали. Успокаивала лишь одна мысль, часто по этому поводу повторяемая вслух: "Всех не посадят". Муторно было от обилия вопросов и от отсутствия ответов на них. Главное - непонятно было, откуда эти доллары в речке взялись? Настоящие они или фальшивые? Милиционеры, те прямо кричали, что доллары фальшивые... Тогда совсем непонятно, откуда столько фальшивых долларов в речке взялось?
      Так, с одними вопросами и без единого ответа заснули аржановские, и снилось им в ту ночь черт знает что.
      Но утром встали, умом пораскинули, и картина стала проясняться. Доллары, конечно, настоящие. А то согнали бы милицию со всего района, старались бы они так, если бы не настоящие. А про фальшивые говорили, чтобы себе не оставляли. Милиционеры про Павла Петровича все спрашивали: что да как, из чего аржановские сделали вывод, что деньги его. Откуда у него такие деньги - другой вопрос... Про Павла Петровича одни говорили, что он с ума сошел и теперь в желтом доме все про какого-то мужика твердит, а другие - что он сидит в КПЗ, и, странное дело, не спорили между собой - кто прав.
      К полудню собрались в магазине. Слово держала Валька-продавщица. Она чуть не плакала от обиды, потому что вчера была в городе с отчетом, домой приехала к вечеру и ничегошеньки не знала.
      - Только я домой, Федька твой, Сонь... Мокрый весь, синий прямо, дрожит... И сует мне зеленые эти... Слиплись все... Целая пачка... "Дай бутылку"... Я говорю: где взял? А он говорит: "В речке наловил". Ну, и послала я его.
      Валька смотрела на тетку Соню, и тетка Соня понимала, что примирение состоялось.
      - Да он, черт, в Мукомолово от тебя поплыл, - продолжила тетка Соня, радуясь в душе хотя бы этому. - Купил там у Крысихи бутылку самогонки. Всю ночь проблевал потом...
      - Да Крысиха - она ж куриный помет добавляет! - заговорили сразу несколько человек, но продавщица Валька не желала про то слушать.
      - За сколько? - спросила она и даже через прилавок подалась, приготовилась слушать ответ. - За сколько купил?
      - А сколько было у него... За полторы тыщи, что ль, - равнодушно ответила тетка Соня.
      - Чего? Чего полторы-то? - спросила Валька полушепотом.
      - Ну, чертей этих зеленых.
      Валька всплеснула руками и хлопнула себя по бедрам.
      - Ну, вот и не верь после этого людям! - воскликнула она расстроенно.
      И тут вошел в магазин Колин крестный. Вошел так, будто мимо проходил и решил пачку сигарет про запас взять. На него и внимания не обратили. А он помялся, помялся, нашел глазами Соньку и сказал негромко:
      - Федька повесился...
      Когда тетка Соня вбежала в свой дом, там уже было полно народу. Она вломилась в комнату, где люди стояли плотно, пробилась на середину и увидела сидящего на полу Федьку. Живого. Рядом валялась отрезанная веревка с петлей. Федька ошалело вертел головой, тер шею с поперечным, иссиня-черным шрамом и сипло, почти неслышно объяснял:
      - Колян ножом - чик, я - шарах... Вся хмель сразу вышла...
      У тетки Сони подкосились ноги, она упала рядом и, зарыдав без слез, стала колотить Федьку по голове, плечам, спине безвольной ватной рукой. Федька улыбался, ежась от ударов, и объяснял матери:
      - Колян ножом - чик, я - шарах... Веришь, мам, вся хмель сразу вышла...
      Рядом стоял на табуретке Коля. Он вцепился в тот злосчастный крюк с привязанным обрезком веревки и, сжав зубы, напрягшись до предела, раскачивал его из стороны в сторону.
      Стоящие внизу молча и бесстрастно наблюдали за ним. И тетка Соня подняла глаза, прижимая к груди Федькину головушку и гладя по волосам.
      Крюк никак не поддавался. Колино лицо скривилось в гримасе почти истеричной, и он закричал вдруг, потрясая руками:
      - Не вешайтесь больше! Без причины не вешайтесь! - Сам испугавшись своего крика, он осекся и прибавил: - Хотя бы... А будет причина, тоже не вешайтесь, потому что нет такой причины...
      Он вновь ухватился за крюк, качнул его дважды - бесполезно, и, увидев среди других лиц лицо своего крестного, обратился к нему:
      - Не пейте неразведенного спирта. Хотя бы...
      Он опустил глаза и встретился взглядом с глазами матери. Тетка Соня смотрела удивленно и непонимающе.
      - Не крадите два мешка комбикорма. Оставьте один. Хотя бы... А если его не украдут другие, то он будет - как жертва! И вам зачтется...
      В толпе стояла Верка. Коля попытался улыбнуться.
      - Не кляните своих стариков. Хотя бы... Ведь они скоро умрут и на том свете не попросят за вас Аллаха...
      Коля поднял глаза к потолку, вспомнил что-то и опять закричал:
      - Не поднимайте деньги, если они лежат на дороге, и не входите в воду, если они плывут по реке! Это сатана искушает вас! - На Колиных глазах выступили слезы, и он надавил на глаза с силой пальцами и продолжил тихо, почти шепотом, так, что все напряглись, слушая его:
      - Не можете молиться - не молитесь... Не можете поститься - не поститесь. Не можете верить Христу - не верьте... Не можете верить Мухаммеду - не верьте... Не можете верить - не надо... Но знайте! Придет сатана! Он приходит всегда, когда люди не верят в Бога. Сатана придет, и вы поверите в него. Вас даже не надо будет заставлять, ведь вы уже готовы в него поверить...
      Коля вновь ухватился за крюк и, раскачивая его, стал выкрикивать слова своей молитвы:
      - Ашхаду ан ла илаха илла ллаху ва ашхаду анна Мухаммадан абдуху ва расулуху!
      Табурет вдруг вывернулся из-под его ног, мгновение он висел, держась за крюк, а в следующее мгновение рухнул вместе с крюком на пол и лежал, не двигаясь.
      А вечером того же дня все кончилось. Вот как это было...
      Из низин у речки туман заползал в деревню. Коля сидел на лавочке, сжавшись, обняв себя за бока. Его знобило.
      В доме пьяно бубнил Федька.
      В низине, у речки, в самом тумане, кто-то невидимый разжигал костерок, и Коля неотрывно смотрел на его зыбкий свет.
      В доме что-то загремело, упало.
      - Сломал! Ах ты, скотина пьяная! - заругалась тетка Соня. - Колька делал-делал, а ты сломал! Ну, глянь, была прялка как новая!
      Не отрывая взгляда от костра, Коля поднялся и пошел к нему.
      Костер был разведен под кроной огромной ветлы, наполовину погибшей от старости. На отпавшем от нее сучке сидел спиной к Коле человек и подбрасывал в огонь сухие ветки. Костер вырос, пока Коля шел к нему, веселыми языками слизывал туман вблизи. Человек обернулся. Это был неизвестный в черных очках.
      - Чего встал, присаживайся, - сказал он и подвинулся, освобождая у огня место.
      Коля сел, протянул к огню руки, согреваясь, и улыбнулся.
      - Не узнал меня? - спросил неизвестный.
      - Нет, - сказал Коля, глядя в огонь.
      Неизвестный снял очки, повернул голову.
      - Так - профиль, так - анфас. Теперь узнал?
      - Товарищ старший лейтенант? - удивленно улыбаясь, спросил Коля.
      - Обижаешь - майор. Правда, в отставке... По состоянию здоровья... Зови замполитом по старой памяти... А я тебя, между прочим, тут почти целый месяц пасу. Догадываешься почему?
      - Нет.
      - Недогадливый ты, гвардии рядовой Николай Иванов. А помнишь 14 октября 1986 года, кишлак Шат-ома в ста двадцати километрах от Кундуза?
      - Да.
      - Помнишь, как командир роты капитан Алексей Медведев приказал тебе расстрелять трех пленных духов, а ты отказался?
      - Помню.
      - А дальше что было?
      - Вы расстреляли их.
      - Правильно. А помнишь, на следующий день, ночью, на марше мы устроили привал в степи, все развели маленькие костерики из сухого спирта, чтобы консервы разогреть, и ты сказал, что сейчас на земле, как на небе, а Леха... гвардии капитан Алексей Медведев спросил тебя: "А ты случаем не поэт?" А ты что ответил?
      - "Нет".
      - Вот видишь, все помнишь! А потом мы провели с тобой политбеседу. Мы говорили, что у тебя здесь живут мать и отец, и брат, и односельчане, и ты защищаешь их! Защищаешь, хотя ты от них и далеко. Мы тебя били?
      - Нет.
      - А знаешь почему? Потому что Леха сказал: "В этом парне что-то есть..." И ты пообещал нам, что завтра при чистке кишлака Маруни пойдешь в первой линии. Обещал?
      - Да.
      - И ты пошел... Но духи ударили... Мы отступили, а ты сдался, так?
      - Нет! - выкрикнул Коля, поворачиваясь к неизвестному.
      Неизвестный усмехнулся:
      - Нам надо было уходить, потому что... все могли там полечь. Но Леха сказал: "Пропавший без вести - это хуже, чем убитый. А потом, - сказал он, - в этом парне что-то есть". И мы пошли, ночью, положили шестерых, а седьмой... У неизвестного вдруг сорвался голос. - Лехе пуля попала в легкое... И когда он говорил, у него изо рта летела кровавая пена, и у меня вся морда была... Он сказал: "Я понял, что в этом парне. Он - предатель". К тому времени перебежчик из духов уже рассказал, что ты сдался и тебя увели...
      - Нет, - сказал Коля. - Рядом разорвалась граната, я упал, а когда...
      Но его собеседник не слышал. Он продолжал:
      - И Леха сказал мне: "Если ты когда-нибудь где-нибудь увидишь его - в Афгане или в Союзе, - убей его". Я сказал: "Есть".
      Неизвестный покачал головой, усмехаясь и вздыхая, и вдруг схватил Колю за плечо и на мгновение крепко прижал к себе.
      - И когда я тебя увидел в программе "Время", я занял денег, купил "тэтэшник", попросил у приятеля машину, взял отпуск на работе и приехал... Два раза я чуть... Чудо тебя спасло... А потом... И вот сегодня мне уезжать, а убивать тебя я совсем не хочу. И не буду. Что-то случилось... Места у вас красивые, отдохнул... - Неизвестный вдруг резко поднялся, заходил взад-вперед, сцепив за спиной руки. - Купил я тут одну, так сказать, книжицу... "Евангелие" называется, давно собирался почитать, да все как-то... И все читал ночами... Не спится, давно все-таки никого не убивал, да и клопы... Там, конечно, много такого, с чем согласиться не могу. "Не клянитесь!" А как же, например, присяга? На ней же вся армия стоит! Или: "Не судите". Хорошо, я согласен не судить... если расстреливать всякую сволочь без суда и следствия! А многое, конечно, устарело. Заповедь номер три, к примеру. Не разводись, если она не прелюбодействовала, и не женись на разведенной. Почему? Моя первая, например, не изменяла мне, но сукой была редкой. Я развелся, женился на разведенной, живем хорошо, двое детей. И первая, главное, хорошо с новым живет! Где же тут логика? Ну, а уж насчет щеки... Может, в его времена по щекам били, а сейчас, если в тебя калибром 7,62 справа влепят, левой стороной уже не повернешься... Я не богохульствую, я, между прочим, два года назад крестился, я теперь замполит крещеный! Но чем больше я читал, тем меньше мне хотелось тебя убивать! Вот какое дело! Значит, что-то есть в этой книжице, есть! А главное там все про нас написано! И все, что с нами теперь! Когда книжники и фарисеи требовали знамений с неба, а он, ну, Христос, рассказал им про одного мужика, который беса из своей души вы-гнал. Выгнать-то выгнал, да только душа-то пустая осталась, ничем хорошим он ее не заполнил. А тот, ну, бес, пошатался по пустыне, с другими такими же встретился и решил посмотреть, как там его хозяин? Смотрит, а жилплощадь свободна! Он - туда. И не один - всемером! И знаешь, что Христос напоследок сказал книжникам? Это я даже запомнил! "Так будет и с этим злым родом!" - Неизвестный помолчал и повторил: - "Так будет и с этим злым родом..." Ведь это он про нас, про русских говорил! А ты знаешь, когда я всех семерых в себе почувствовал? Когда баксы эти по реке поплыли. Я ведь был там. И штиблеты скинул уже. А потом тебя увидел... И понял - нельзя лезть в воду, не полезу! А они как заворочаются в моей душе! Аж завыл я, веришь? Вот тогда ты себя и спас, гвардии рядовой Николай Иванов.
      Коля поднялся, и неизвестный крепко обнял вдруг его, прижимая к себе, - и замер так.
      - Значит, по новой все начинать, - продолжил неизвестный, глядя в костер. - Только теперь тяжелее будет. Ровно в семь раз. А тебе... Тебе в сто раз тяжелее будет.
      Коля смотрел удивленно, не понимая, о чем говорит неизвестный. Тот понял это и усмехнулся:
      - А ты и вправду поверил, что ты теперь Абдалла? Нет, брат, Колька Иванов ты, наш, почаще в зеркало на себя смотри. И между прочим, ты сначала крещен был. А первое слово дороже второго. И никуда тебе не деться, все равно в свою веру возвращаться придется! В нашу веру. Не сразу, конечно, не сразу. - Он помолчал, вздохнул. - Ладно, уезжать мне надо, завтра с утра на работу.
      Неизвестный повернулся, протянул для прощального пожатия руку, но вдруг опустил.
      - Знаешь, что, перекрестись на прощание... - попросил он. - Перекрестись, и я пойду.
      - Как? - не понял Коля.
      - Ну, как все нормальные люди крестятся. Вот так! - Неизвестный быстро и решительно перекрестился.
      - Вы левой рукой, - сказал Коля.
      - А, это... - смутился неизвестный. - Я же от рождения левша, когда волнуюсь... Вот! - и так же быстро и решительно перекрестился правой. - Ну? Я понимаю, трудно, но начинать-то надо!
      - Я не могу, - тихо сказал Коля.
      - Почему?
      - Потому что мне нельзя.
      - Потому что нет Бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его?
      - Да.
      Неизвестный катнул по скулам желваки, стукнул друг о друга кулаками, резко сел, думая, с силой потирая лоб.
      - Хорошо! - выкрикнул он. - Оставался бы в таком случае там - зачем ты сюда приехал?
      - Я не знаю.
      - Хорошо, почему ты сюда приехал?
      - Потому что я слышал голос.
      - Голос? И что он тебе сказал?
      - Он сказал: "Возвращайся в свой дом".
      - Ну! - закричал неизвестный. - И после этого ты...
      - Он сказал мне это на фарси, - тихо объяснил Коля. - Я рассказал это дедушке Амриддину, и он стал собирать меня в дорогу.
      Неизвестный засмеялся:
      - Так, может, ты приехал сюда, чтобы народ в веру свою затягивать?
      - Я не знаю, - тихо сказал Коля.
      - А я знаю! - закричал неизвестный. - Знаю, что ты сейчас перекрестишься!
      Коля помотал головой, виновато улыбаясь.
      - Но ты хотя бы просто перекрестись, для меня! Просто, понимаешь?
      Он схватил Колину ладонь, с силой свел пальцы в щепоть, но тот вдруг вырвал руку и оттолкнул его.
      И мгновенно неизвестный выхватил из-под мышки пистолет и навел в Колину грудь.
      - А так? Так - перекрестишься?
      Коля попятился, испуганно глядя на оружие.
      - Теперь я понимаю, что Леха имел в виду, когда предателем тебя назвал. Ты не только Родину, ты веру нашу предал... Коля Иванов, Коля Иванов... Коля Иванов, родной, я умоляю тебя, я на колени готов стать, только... - заговорил неизвестный со слезами на глазах, наступая и не сводя дула с Колиной груди. Я не хочу убивать тебя, клянусь, но, если ты...
      Коля остановился, и неизвестный остановился.
      - Если ты...
      - Нет...
      Из ствола вылетело пламя, и только потом громыхнул выстрел. Пуля отбросила Колю к стволу ветлы, и он вцепился в ее корявую кору. Пуля пробила рубаху и проломила грудную кость, в отверстой груди что-то глубоко и редко вздыхало, успокаиваясь. Ноги отказывались держать его, и он держался руками, обламывая кору и оседая. Он улыбался, глядя прямо перед собой. Оставляя на дереве широкий кровавый след, Коля опустился на колени и ткнулся головой вперед, как делал это в своих мусульманских молитвах, и застыл так, умер.
      - Коля-я! - послышался от деревни голос тетки Сони.
      Неизвестный оглянулся, побежал к реке и на ходу бросил пистолет в воду.
      - Колян! - закричал от деревни Федька.
      Туман был непроглядно густым.
      Неизвестный вбежал в реку, окунул руки, плеснул пригоршню воды в лицо и побежал прочь вдоль берега. Но, споткнувшись обо что-то, упал, быстро поднялся и остановился...
      - Ко-оля-я! - звала тетка Соня.
      - Коля-ян! - звал Федька.
      - Колю-юня! - звал крестный.
      - Абдалла! - звала Верка.
      - Абдула! - звали аржановские.
      И никого не было видно в этом тумане.
      Обхватив голову руками, сидел у погасшего костра неизвестный и, раскачиваясь из стороны в сторону, то ли выл, то ли стонал.
      Вязнущие в густом тумане голоса, короткое гулкое эхо, вой неизвестного и шум близкой реки - все это перемешивалось и звучало едино, словно первая молитва Богу, о существовании которого аржановские только теперь и узнали, Богу суровому и милосердному.