И о политике БН в тот раз поговорил - "мы", и только в категорической форме: мы Сталина вынесли из Мавзолея (это кто бы еще мог?! никто немог!), мы Ленина в Мавзолее оставили на веки веков! - свято место не должно быть пусто! А вот тебе наш прогноз: уровень Каспийского моря будетпонижаться ну и что? А мы Волгу в Азовское море повернем, и все дела!
      Голубев ехал в метро, давка. Притиснутый к задней торцовой стенкевагона, через два стекла он отчетливо видел содержание вагона соседнего: тоже помятые мужчины и женщины с однообразно усталыми, усталоозабоченными лицами. Не совсем сельди в бочке и не совсем не сельди.
      Вдруг увидел он - будто бы?.. женское лицо в возрасте, но с выражениемуже минувшей, а все-таки молодости, с живым и выразительным воспоминанием о молодости, душевного к молодости возвращения. Лицо голубоглазое,в меру продолговатое, с прической чуть седых волос. Седина была украшением.
      И не один он был внимателен: и в заднем вагоне и отсюда через два стекла в это лицо пристально смотрели несколько мужчин и одна молодаяженщина, все как будто бы пытались угадать - кто? Но та, на которуюсмотрели, взглядов не замечала, не замечала естественно, просто, безнарочитости, с которой красивые женщины игнорируют устремленные наних взгляды (не очень красивые тоже).
      Память человека о себе прошлом, давнем в давнем, редко отражается налицах людей, но тут эта память была.
      Сам Голубев этим свойством не отличался, и не нужно ему было: он оченьменялся с возрастом.
      Ему пришло в голову: когда-то он эту женщину встречал... Когда? Где?Была остановка поезда, сутолока, он вслух воскликнул: "Ася! Неужели?! Неможет быть!" - и стал шарить глазами через два стекла. Той женщины ужене было. Осталось только ее изображение на вагонных стеклах.
      И верно: быть не могло. И он прогнал от себя всякие по этому поводувоспоминания, если уж не совсем прогнал, так отложил их на будущее, накогда-нибудь.
      Голубев давно жил проблемой - Нижняя Обь! Нижняя Обь и ничегобольше! Вот уж когда явится что-то другое, ну тогда другое дело...
      Глава четвертаяНИЛ - СВЯЩЕННАЯ РЕКА
      Еще и ста лет не прошло с тех пор, как путешественники достигли истоков Нила. Ни одна река не вошла в историю человечества столь же серьезно,столь же значительно и так же надолго, но откуда Нил истекает, из каких земель, широт и долгот - люди не знали тысячелетиями. "Поиски истоков Нила" сделалось поговоркой.
      Карта Нила была составлена Клавдием Птолемеем (ок. 90 - ок. 160), и в течение веков никто эту карту не мог ни отвергнуть, ни подтвердить.
      Истекая из-под экватора, Нил пересекает тропические леса, непроходимые травяные джунгли (в которых он теряет две трети своего стока), горные хребты, озера и пустыни - в пустынях на тысячах километров он не имеет ни одного притока. Длина Нила нынче определяется в 6671 километр - на земном шаре нет реки длиннее. Нил перекрывают пороги (катаракты) и делят его на автономии, недоступные одна для другой: вода течет та же, а люди в автономиях самые разные - черные, коричневые, белые, с разными обычаями и религиями, с разной историей, притом что для всех племен и народов это священная река, божество, которое создало государства и культуры.
      Нил питает оросительные каналы протяженностью свыше 25 тысячкилометров, они наполняются в зависимости от того, выше или ниже уровень воды в Ниле. Упала в Нил слеза богини Изиды - быть благополучию, слеза не упала - не миновать людям безводья, голода, тяжких испытаний. Богиня Изида - олицетворение супружеской верности, материнства и плодородия, она порождает и воды и ветры, но мало ли что случается с богами и богинями - у них тоже свои судьбы.
      Бассейн Нила - 2 миллиона 870 тысяч квадратных километров. Средний годовой сток в устье 73 кубических километра, твердый сток (наносы) 62 миллиона кубометров в год, наносы оплодотворяют не только прибрежные земли - течение каналов уносит их на орошаемые поля в пределах Сахары. Нил исполняет две задачи земледелия, питая землю и водой и удобрениями.
      Священный Нил не только отец, он еще и мать, и древнее его изображение - полулежащий голубой мужчина с бородою и с женскими грудями в окружении множества младенцев. Рядом с ним- женщина с львиными лапами.
      Голубев составил справку о реке Нил для БН. По его заданию:
      - Мало ли что. А когда мне придется в Египте выступать - а я об ихней речке ничего не знаю?!
      Справкой в целом БН остался доволен, но вздохнул:
      - Сюда, в эту справочку, с полдюжины цитат, а? Из Маркса, Энгельса, Ленина и Хрущева?
      - Зачем? - удивился Голубев.
      - За-ради политики. Разделение труда: дело политиков трепаться, мое дело под этот треп проектировать ГЭС и каналы, содержать огромный коллектив. Самому содержаться. Чтобы это я делал без лозунгов и без трепа нельзя! Так что пиши. Пиши, имея в виду: Нил для нас с тобой - марксистская река.
      Голубев пожал плечами и ценное указание по цитатам не выполнил, зато привел в справке сведения о пирамиде Хеопса - как-никак, а высота 146,6 метра, строилась она более ста лет. Рабочая сила была даровой - рабский труд.
      Если бы начали строить Нижне-Обскую ГЭС, там тоже были бы рабы. Там такая была бы Пятьсот вторая, которой Пятьсот первая и в подметки не годилась бы!
      БН был игроком, игроком в карьеру. Мальчишкой БН слесарил пошестому разряду на заводе "Серп и молот", будучи рабочим от станка, вне конкурса поступил на гидротехнический факультет МИСИ (Московский инженерно-строительный институт имени Куйбышева), сразу же стал фигурой в институтском комитете сначала комсомола, потом в парткоме. Если фигура заметна, она хочет быть еще заметнее, значит, надо играть. Но если человек играет, значит, он хочет выиграть. Нынче не очень-то толково он играл, если все еще ставил на Маркса. В этом смысле Хрущев, кажется, был толковее, а это обижало БН - он-то чем хуже?
      И в самом деле - ничем не хуже!
      В Асуан Голубев прилетел за восемь дней до прилета БН. Восемь днейоставалось ему для изучения технической документации в интересах научноготруда "Гидравлика перекрытий крупных водотоков".
      Какое там! - советское управление строительства Асуанской ГЭС,начиная с вахтера, полуараба-полунегра, темного, с детски розовыми ладонями, было занято подготовкой к приезду в Асуан Насера и Хрущева: их ждали на торжества по случаю перекрытия Нила. На все запросы Голубева, письменные и устные, ответ был:
      - Некогда! Приходите после перекрытия! Некогда, некогда, некогда!
      Какой только охраны не было на дорогах в окрестностях Асуана, в самомгороде: полиция, армия, а еще, понял Голубев, полицейская армия иармейская полиция - повсюду палаточные городки. Советская охрана ввоенном и штатском тоже прибыла. Многочисленная.
      Рабочие поезда на стройку и обратно шли переполненные, и в окна, и скрыш вагонов, и с вагонных подножек землекопы, бетонщики и водителипровозглашали в пустыню: "Гамаль! Гамаль! Гамаль!" За восемь дней доприбытия Гамаля Насера они приветствовали вождя. Ну и, конечно, "Хрушша" тоже не забывали.
      У Голубева же свободного времени оказалось много, и на катере онпобывал вверх по Нилу в Абу-Симбеле ("Отец колоса"), посмотрел два храма,высеченных в скале во времена Рамзеса II (1388 - 1322 г. до Р. X.). Вход вбольшой храм - тридцать метров в ширину, тридцать два в высоту, статуяцаря на троне - двадцать метров, три ниши в скалах, средняя, святая святых, углублена в скалу на шестьдесят три метра. Перед меньшим храмомшесть фигур высотой в одиннадцать метров.
      Эти памятники должно было затопить водохранилище Асуанской ГЭС,но в то время как советские строили плотину, немцы из ФРГ распиливали всеэти фигуры на части и по частям транспортировали в музей на высоком берегу. Благородно, к тому же выгодно: работы оплачивала ООН. Голубеврасспрашивал советских строителей - а почему мы-то не взяли подряд?Никто из советских не знал - почему?
      Огромная толпа встречала Насера и Хрущева на краю летного полянебольшого асуанского аэропорта.
      Дневная жара наступила, земля и воздух ухе раскалились, но люди стоялитерпеливо и час, и другой, и третий. Наконец приземлился самолет. Толпазакричала "ура!" и "али!", охрана всех видов и подразделений выстроиласьвдоль поля, оттесняя толпу, кто-то из неприметного здания асуанскогоаэропорта двинулся к самолету, кто-то подкатывал трап. Выстроился ипочетный караул. Грянул оркестр. По трапу спустились какие-то люди,огляделись вокруг и торопливо трусцой-трусцой устремились в вокзал.
      - Не те, - прошло по толпе. - Насера нет, Хрущева нет прилетятследующим самолетом!
      На следующем - не те!
      Так же с третьим, четвертым, пятым самолетом. По летному полю неторопясь двигались люди в штатском и в военном, советские и арабские, туда-сюда они катали трапы, фотографы на трапы взбирались, примеривались откуда и как они будут снимать. Охрана куда-то исчезла.
      Тут Голубев и подумал: он-то чем хуже? - и тоже вышел на поле, покаталтрап, взобрался на него и стал примериваться фотоаппаратом туда, где, емуказалось, может остановиться тот, главный самолет.
      Прилетела машина, по счету шестая, но опять не те, а температура уже+41,5+ С, Голубев на своем трапе изнывал, однако решил ждать еще.
      Машина седьмая остановилась как раз против него, открылась дверь, и натрап вышли кругленький Хрущев в кругленькой же соломенной шляпе истройный, без головного убора Насер. Они выходят; а перед самолетом -никого, человек, который подкатил трап, и тот исчез. Президенты недоумевают, рассматривают Голубева с фотоаппаратом.
      Голубев к ним подошел, поздоровался за руку:
      - Здравствуйте, Никита Сергеевич!
      - Как фамилия? - ответил Хрущев.
      - Голубев, - сказал Голубев, и переводчик перевел Насеру: "Голубев".Насер кивнул, тоже протянул Голубеву руку. Сопровождающие его люди - высокопоставленная свита - толпятся у самолета, с этими Голубев не здоровался.
      Первыми подбежали женщины, жены советских рабочих и специалистов:
      - Здравствуйте, Никита Сергеевич! А мы-то вас ждем-ждем. Очень жаркождать!
      - Жарища так жарища! - подтвердил Хрущев. - Египетская! И как вытут живете? Невозможно! Я бы здесь помер. Без разговоров!
      - Действительно, спасу нет! Но мы-то в легком, мы терпим, а вот нашиммужчинам сегодня велели быть в темных костюмах и в галстуках!
      - Кто велел?
      - Начальство. Кто же еще придумает?
      - Скажите вашим начальникам, что они болваны! Скажите вашиммужчинам, чтобы они костюмы побросали. И галстуки тоже. Будут врубашках, в брюках чего еще надо-то! Ну а сами можете ходить голыми!
      Женщины завизжали от восторга, зааплодировали, но тут подбежала иохрана, почетный караул подбежал, оркестр подбежал - началась официальная встреча. Женщин оттеснили, и Голубев не стал ждать, когда его оттеснят,ретировался самостоятельно.
      В поселке строителей, где Голубеву была отведена комнатка в доме дляприезжих, комнатка с кондишен, температура поддерживалась нормальная,спать было легко, думалось и вспоминалось легко, и Голубев вспомнил ещеодну нечаянную встречу с Хрущевым.
      Встречу сделал все тот же БН:
      - Тебе, Голубев, хоть однажды надо побывать в Кремле. На правительственном приеме. Сделаю!
      - Необязательно... - удивился Голубев.
      - Необязательно, а надо. Это принцип. А я из принципа чего только несделаю!
      Столы на всем протяжении Георгиевского зала, под белыми скатертями,с грудами распрекрасной еды, с бутылочными батареями - это вдоль, апоперек зала только один стол - для высшего начальства, правительственный.
      Любопытно на правительство посмотреть, сравнить Политбюро с егопортретами, но там, вблизи, места уже заняты, а еда, а вино везде хороши,и Голубев принялся за дело, пообещав себе, что до конца приема будетпитаться, питаться, больше ничего.
      По лицам присутствующих было видно, что они настроены точнотак же.
      Однако минут через двадцать каких-нибудь Голубев с сожалением констатировал: сыт! И сколько положено - пьян.
      В домашней обстановке с этакой едой часа два, и три, и четыре прошлобы, но там другое дело, там - разговор, а здесь никто ни с кем, все рубаютмолча. К тому же стоя. И ничего не оставалось как бродить по залу, глядетьпо сторонам.
      Прошел Голубев и мимо начальственного стола и там увидел оживленного, жестикулирующего, блистающего лысиной Хрущева, а невдалеке отнего Большого Начальника. Большой Голубева тоже заметил, стал делатьзнаки: заходи сюда, за этот стол! Не прямиком, лавируя, но заходи обязательно! Голубев зашел...
      Хрущев только что закончил какой-то рассказ, байку какую-то, всесмеялись, Хрущев тоже, и, посмеявшись, он сделал знак: еще расскажу. Сновавокруг сбилась толпа слушателей, а совсем уже в непосредственной близостиот Хрущева оказался и БН. Но и Голубев тоже приспособился, встал так,чтобы не только слышать, но и видеть Никиту.
      - Значит, сидим мы семьей в Киеве, на даче. Воскресенье. Лето, - стал рассказывать Хрущев. - День рождения дочки, вот мы и сидим хорошо. Вдруг звонок по московскому: Поскребышев. "Никита? Ты чего делаешь-то? Ты чем занимаешься?" - "Александр Николаевич, я с семьей сижу. День рождения дочери". - "А-а-а... Ну раз так - сиди, сиди..." Уже настроение не то: с чего бы звонок? Четверть часа проходит - опять звонок. Поскребышев. "Никита, значит, сидишь?" - "Так ведь, Александр Николаевич, ведь у дочери день рождения! К тому же воскресенье!" - "Ну-ну... Я-то понял, а ты сиди". Ну, думаю, что-то тут есть. Что-то не просто так. Что-то имеет место. Сидим, жена говорит: "Не дай Бог - третий звонок". И что вы думаете? Вот он, третий: "Сидишь, Никита?" - "Воскресенье, Александр Николаевич. День рождения дочери". - "Ну тогда сиди..." Жена: "Если еще позвонит лети, Никита. Обязательно лети. Надо!" - "Без тебя знаю. Три звонка подряд - что-то значит? Что-то серьезное". И тут же - вот он, звонок. Четвертый... Прилетел в Москву к ночи, переночевал, утром еду на дачу в Кунцево. В Кунцеве, на сталинской даче, - там как было сделано? Там сделано - все нижние ветки у елочек-сосеночек срублены, а специальные люди в центре усадьбы сидят, понизу во все стороны смотрят, каждый по своему сектору, если кто и пойдет - издалека видать. Ну, конечно, а кто пойдет, если кругом огорожено, и сигнализация тоже кругом, и вход-въезд через проходные? Но все равно - вот как сделано. Меня охрана знала, но и пропуск, и фото, и всякая всячина при входе. Вошел на территорию. Там беседка - Сталин утром чай в беседке пил. Думаю - там. И верно - там. Не один - с Молотовым чаевничают. Но меня-то не звали, как теперь подойдешь?.. Делаю большой такой круг вокруг беседки - не видят. Поменьше делаю круг - не видят. Крутил-кружил заметили... "Никита, а ты чего здесь? - Сталин спрашивает. - Кто тебя вызывал? Сидел бы в своем Киеве". "Дела! - говорю. - Дела в Совмине... Неотложные". "Всех дел не переделаешь. А чаю хочешь? Садись". А тут Молотов ни с того ни с сего: "Иосиф! А почто Никита будет задаром чай пить? Чтобы не задаром - пускай спляшет!" И что вы думаете - сплясал! Под гопака, под барыню, еще как, но сплясал. Сталин доволен остался, говорит: "Молодец, Никита!" - налил мне чайку. Сидели с полчаса, разговаривали... О делах...
      Хрущев оглянулся, никто из слушателей не смеялся, никто не знал, надо смеяться или не надо. Хрущев сказал:
      - Вот как было. Помирать буду - буду помнить. А вы? Вы все только и говорите: "С нами не так обходятся!" Вы сперва бы узнали, как с нами-то еще недавно обходились! Как - с нами?
      Тут слушатели закивали: да-да, обязательно надо узнать, как с вами, а Большой Начальник сделал Голубеву знак: хватит с тебя! Большой Начальник, как всегда в таких случаях, был прав: Голубеву вполне хватило услышанного, он услышанное на всю жизнь запомнил, и вот где оно снова явилось на память - в Египте!
      Утром и вечером, немного спустя после восхода и на закате, Голубев ездил в город Асуан, бродил по берегу Нила, в городе и за городом слушал о чем Нил подскажет думать?
      Суровый, в безлесных и бестравных берегах, целеустремленный, с водою более светлой, чем в Оби, но и темнее волжской, он был божественно строг и независим и питал круг себя пустыни, потому что так нужно было и так должно быть. Голубой, с бородою и с женскими грудями мужчина, он знал, что надо и чего не надо. И страшно подумать, что в середине XX века людям оказалось мало того, что Нил им всегда отдавал, и теперь они требуют от божества больше того, что оно может, - киловатт-часов электроэнергии требуют, забывая, что Бог тоже может не все, что это великий грех - требовать от божества того, чего требовать нельзя.
      Освальд Шпенглер (1860 - 1935), "философ жизни", насчитал восемь культур, начиная с египетской, предсказывал он и девятую русско-сибирскую. Все культуры, умирая, говорил Освальд Шпенглер, перерождаются в цивилизации, все цивилизации - это период перехода от творчества к бесплодию. С века XIX начинается, по Шпенглеру, "Закат Европы". (Восход начался в эпоху эллинизма.)
      Древний Нил Освальда Шпенглера подтверждал.
      Голубев никогда не доверял возвышенному мышлению. Сама природа не могла быть возвышенна в чем-то, потому что былавысокой вся и ее возвышенность была ее обыденностью. Вот так же она небыла чудесна, потому что вся была чудом; была справедлива во всем, потомучто если бы она была несправедлива и незаконна в чем-нибудь одном, водном-единственном из бесконечных законов ее существования, - она бывся не существовала; она не была невероятно красивой, потому что былакрасивой повсюду, Голубев нигде не встречал некрасивого пейзажа, разветолько мусорные свалки, заводские трубы, городские трущобы, перекрытыереки представляли собою безобразность.
      Нил был прекрасен. Чем? Голубев не мог догадаться. И не хотелдогадываться.
      Лингвистика совершила ошибку, когда-то не захотев отличать предметы,созданные природой, от предметов, созданных людьми. Если бы не эта афера,наше сознание постоянно взвешивало бы, ощущало бы разницу между темии другими предметами. Если бы не она, ребенок знал бы, что "воздух" - этоот природы, а "завод" - это от человека, что "улица" от человека, а "река" -от природы.
      Мы и неодушевленным предметам зачем-то придаем изначальный признак природности - признак пола, и вот ножик - это он, а ложка - она,потолок он, крыша - она. Невероятную путаницу внес человек в природувсем своим существованием, и словами тоже.
      Бесцерковный Голубев не отрицал Бога - нельзя отрицать то, что тебенедоступно, такое отрицание антинаучно. Бог - это Творец и художник, о художнике судят не по его биографии, но по его произведениям.
      Природа предоставила человеку самые различные энергии ветра,приливов-отливов, непосредственно солнечного света. Но человек не сумелэту энергию использовать - она слишком рассеяна в пространстве, а емупотребовались мощности, мощности и мощности, сосредоточенные на шипахэлектростанций. Лет через сто, меньше, он научится использовать и рассеянную энергию, поймет - иначе нельзя, но будет уже поздно... Пока-то оннаучится не расщеплять атом, но синтезировать его?!
      Пока человек называет природу природными ресурсами, а естественныеисточники энергии (подумать только!) альтернативными - в чем же егонадежда на выживание?
      При всем том Нил не был рекою Голубева, Голубев был поклонникомНила, трепетал перед ним, но чтобы учить древний арабский мир тому, какотноситься к этой реке,- нет, нет!
      Тем более что он так и не мог постигнуть - может Египет обойтись безАсуанской плотины или действительно не может? Из всех арабских странБлижнего Востока и Африки один только Египет был обделен нефтью, но иАсуанская ГЭС - решит ли она проблему?
      Население страны растет не по неделям, по дням, индустрия развивается - надолго ли хватит мощности ГЭС?
      Если же и в самом деле нет иного выхода как строительство АсуанскойГЭС, как только принести в жертву Нил - зачем устраивать из этогопраздник? Невиданное торжество? Зачем веселиться на похоронах?
      Газеты тех дней писали (на русском):
      "Здравствуй, великая плотина!", "Великая высотная!",
      "Нил высотной плотины, где в грохоте и пыли куется счастье народа!",
      "Советские самосвалы укрощают великую африканскую реку!", "Чудо совершилось!", "Триумф мысли и труда!", "Исторический момент окончательного укрощения великой реки!". И в том же духе, в том же стиле.
      Но Геродот имел другое мнение: Египет - это подарок Нила человечеству.
      Нет, перекрытие Нила не произвело на Голубева впечатления. Голубев стоял на берегу в огромнейшей толпе строителей - арабов ирусских, - он издали видел, как самосвалы засыпали проран (также как и наКрасноярской ГЭС и в проране, не хватало только катера под красным флагомс восторженным Голубевым на борту), видел, как вода Нила пошла посвежевырытому каналу в сторону донных отверстий, свежевыдолбленных вскале, видел толпу начальственную на дамбе перекрытия и корабль "Рамзес"с фигурами Никиты Хрущева и Гамаля Насера на борту, слышал, как наарабском и на русском ликовали люди, наводнившие и левый и правый берегаНила, как оркестр исполнял государственные гимны Египта и СССР... Все этоуже было пережито Голубевым в собственном воображении, причем пережито безошибочно.
      Что было совершенно неожиданным, так это эпизоды. Опять они!
      Только что до проектной отметки был выкопан котлован под здание ГЭС,под бетонную часть плотины, и там на дне состоялся грандиозный митинг.
      По окончании митинга Насер и Хрущев должны были проехать по дороге, проложенной в откосе котлована. Очень крутая дорога, очень пыльная,вся разбитая колесами самосвалов, которые вывозили на поверхность грунт.Слева почти вертикальный откос котлована, справа откос пологий, тысячи итысячи землекопов-арабов на этом откосе, жаждущих приветствовать вождейдвух великих народов.
      Быть с народом решил и Голубев и вот стоял в толпе, изнывал от жары,сосредоточившись взглядом на цепочках вооруженной охраны вдоль дороги - охрана никому не позволяла выйти на эту дорогу, одни толькоавтоцистерны ползали вверх-вниз, увлажняли пыль, чтобы начальственныйкортеж в пыли не утонул. В охране - бравые молодцы-арабы и наши тоже внепривычной для Голубева пятнистой форме. Но вот и показался сначала надне котлована, потом и на дороге кортеж мотоциклистов, и машина сНасером, с Хрущевым тоже показалась... Толпа приветственно взревела, а вэтот момент Голубеву взбрела мысль: перебежать дорогу! Он заметил железобетонную плиту, которая лежала поперек дороги, из плиты вертикальноторчал металлический штырь. Если перебежать, стать на плиту и вцепитьсяруками в этот штырь - избавишься от удушья, в толпе оно становилосьневыносимым. Голубев так и сделал растолкав охранников, перебежал,вцепился в штырь, но тут же, в ту же секунду люди из толпы тоже бросилисьна другую сторону дороги. Машина с Насером и Хрущевым остановилась, еестали теснить к обрыву. Насер, стоя в открытой машине в рост, что-то кричал,Хрущев же сидел, закрыв лицо соломенной шляпой, изредка выглядываяповерх нее. Охрана, несколько человек, те, кто был в машине, отбивалась отлюдей, била их рукоятками пистолетов, мотоциклисты рвались сквозь толпуобратно на помощь вождям, пыль поднялась невероятная, но Голубеву с егоновой позиции было видно: заднее левое колесо машины уже висит надобрывом. Он зажмурил глаза... и тут мотоциклисты прорвались, спешились иприподняли машину на руках, поставили ее всеми колесами на землю, икортеж медленно-медленно снова тронулся вверх. Насер опустился насиденье, Хрущев опустил шляпу на голову, толпа покричала "али, али!", "ура!ура!", Голубев поспешил умотаться с места происшествия: еще и арестуют запокушение на жизнь вождей!
      Слава Богу, обошлось.
      Говорили, советский инженер Мальков выиграл в международном конкурсе проектов Асуанской ГЭС. Человек еще нестарый (чуть за пятьдесят),полный грандиозных замыслов, замысла Нижне-Обской ГЭС в частности.Настигнуть Малькова в Москве Голубев не сумел, в Асуане - надеялся.
      Хотя с проектом Нижней Оби - все это утверждали - было покончено,Голубев всем не верил: в постановлении правительства речь шла о сроке в двагода для окончательных выводов экспертизы.
      Когда Голубев встретил инженера Малькова в управлении строительстваАсуана, он, не представившись, спросил:
      - Вы решились затопить на Нижней Оби сто тридцать две тысячиквадратных километров? Плюс подтопления? Для вас это просто? Мальков пожал плечами.
      - Просто: Урал надо вызволять из энергетического кризиса!
      Договорились встретиться у Малькова в его квартире для высокопоставленных приезжих.
      Чистенькие-чистенькие комнаты, блистающие солнечным светом и прохладные (кондишен).
      Сели на диван за круглый столик, жена Малькова принесла чай, фруктовые напитки. Разговор напряженный.
      - Будущее, будущее! Откуда возьмется будущее, если его не обеспечитьэнергией сегодня? - это Мальков.
      - Энергия будущему нужна, а земля не нужна? - возражал Голубев.
      - Земли в Советском Союзе хватит, а затопить не значит уничтожитьземлю.
      Голубев насторожился.
      - Так ведь плотина-то - на века?
      - Кто сказал? Будут другие источники энергии, ну, скажем, альтернативные (Голубев словечко отметил), и мы плотину взорвем, водохранилищеопорожним, получайте свои земли обратно! Мы, энергетики, свой урожай снее сняли!
      Вот это признание Голубев и ждал - многие гидротехники так же думали, однако вслух не признавались.
      Больной вопрос - никто никогда водохранилище не осушит, безобразноеКаховское тоже никогда, но все говорить будут: "Это - можно!"
      Голубев же был убежден - это нельзя:
      - Останется ли земля землей, если лет через пятьдесят выйдет из-подводохранилища? Не земля это будет, не болото, не почва - нечто бесприродное. Тем более на Севере. Северное солнце не высушит такую землю.Практика такого не знает. Жизнь - не знает.
      - Голландия знает!
      - Голландцы дамбами защищают землю от моря, но не предают ее воде! Мальков вздохнул.
      - Ах, гидролог-гидролог - ненавидит воду! А что же у нас с вамиполучается? Детский разговор?.. Читал вас, но чтобы подобное детство.
      - Я тоже о вас наслышан.
      Напрасно он к Малькову пришел. Чтобы больнее было? Чтобы былоневероятнее? Чтобы больше образовалось пустоты в нем самом?
      - Вы инженер? - спросил Мальков. - Мне не верится.
      - Географ. И представляю себе землю, которая не земля! Ни болото, нисуша, ни вода, ни пустыня... Нечто в природе без признаков природы.Каховскую ГЭС не вы ли проектировали? Там что-то подобное...
      - Каховскую - не я. Но если нужно - запроектировал бы и ее. А ктозапроектировал вас, товарищ Голубев? Ваш консерватизм? Который пресекает будущее? Претит будущему? Умерщвляет его в зачаточном состоянии?
      - Не путаете свое сегодняшнее настоящее с будущим всех людей? Эторазные вещи!
      Неразумный был разговор. Не надо было и приходить и начинать.Уходя Голубев спросил:
      - Царь? Природы?
      - Почему бы нет? Это лучше, чем раб природы. Гораздо лучше!
      - Царь без царя в голове! - сказал Голубев, на этом распрощались. Безрукопожатий.
      Как о необыкновенном, прекрасном, умном и честном человеке оМалькове говорили в "кВч" - там был культ Малькова. Это мнение Голубевесли бы и захотел - не разрушил.
      Тьма была. Часов восемь вечера - и тьма египетская. На стадионе, закаменной оградой, на скамьях разместились тысячи зрителей, на холмах ещетысячи, во тьме они выказывались белыми одеждами. Все смотрели, всеслушали через магнитофон действо - Хрущев развернул его на огромной,ярко освещенной сцене стадиона: снова доклад о значении Асуанской ГЭС,а также вручение строителям высоких правительственных наград.
      Голубев сидел во втором ряду, слушал Хрущева, во втором же, неподалеку,находился БН. Они поздоровались, БН сказал:
      - Видел, видел тебя: ты же самолично товарища Хрущева на аэродромевстречал. Моло-о-дец! Не думал, что ты горазд. Я ведь с ним в одном самолетеиз Каира летел, с Хрущевым-то! С Никитой-то! Но ты меня не заметил!
      Незлобливо было сказано, однако и не добродушно.
      Голубев вернулся на свое место, и тут же Хрущев вручил Насеру Золотуюзвезду Героя Советского Союза и опять завелся: Асуанская плотина, дружбанародов, торжество социализма...
      На сцене в несколько рядов сидели шейхи, все в белом, слушали. ГеройСоветского Союза Гамаль Насер чуть в стороне тоже слушал - лицо строгое-строгое.
      Вдруг Хрущев спросил, обратившись к арабскому народу:
      - Вы чего хотите? Чтобы я читал, что мне написали мои щелкоперы?Или говорил, что сам думаю?
      Стадион по-арабски, по-русски взревел в том смысле, чтобы - сам. И сотдаленных холмов донесся тот же смысл.
      Хрущев сбросил листочки доклада с трибуны.
      - Я не первый уже день в Египте, не первый в Асуане и везде слышу:
      "Мы - арабы, мы - арабы, мы - арабы!" Ну если вы, арабы, такие умные,так и стройте Асуан сами! Мы, советские, приехали сюда помогать не арабам!Мы, советские, приехали сюда помогать трудящимся! Кто не работает тотне ест!
      И далее, исходя из этого пролетарского тезиса, Хрущев развивал иразвивал идею дружбы народов.
      Насер сидел неподвижно, лицо каменное. Вот-вот, казалось Голубеву, онснимет с френча Золотую звезду, вернет ее Хрущеву, но что бы это стоилоЕгипту? Сколько миллионов египетских фунтов стоило бы?
      Хрущев тем временем еще и еще разъяснял (с энтузиазмом), что этотакое - дружба народов. Изредка прерываясь, он обращался к Георгадзе -секретарь Верховного Совета СССР ни на шаг не отступал от хозяина.
      - Георгадзе! - покрикивал Хрущев охрипшим голосом. - Кто там у насследующий-то? Вызывай!
      Георгадзе - на языке не то русском, не то арабском, не то грузинском -вызывал очередного шейха, зачитывал указ Верховного Совета СССР онаграждении государственным орденом (орден Трудового Красного Знамении другие тоже были ордена), Хрущев вручал награду очереднику, стадионбурно приветствовал интересную сцену и некоторое время после того не безвнимания слушал Хрущева о дружбе - она была, есть и будет не чем иным,как дружбой трудящихся всех стран, как историческое продолжение лозунга"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!".
      Он и на Сталина ссылался, Хрущев: Сталин был большим специалистомпо национальному вопросу! Митинг длился и длился, зрители устали, шейхиустали, Гамаль Насер окаменел, Георгадзе бормотал наградные указы тихо иневнятно, зато Никита больше и больше распалялся.