Советский энциклопедический словарь (1990):
      "...все сущее, весь мир в многообразии его форм - материя, универсум, Вселенная. Объект естествознания. Совокупность естественных условий существования человеческого об-ва. Осуществление обмена веществ между человеком и П. ...Совокупная деятельность об-ва оказывает все более заметное влияние на П., что требует установления их гармоничного взаимодействия. См. Охрана природы".
      Голубев посмотрел:
      "Охрана природы - комплекс мер по рациональному (неистощительному) использованию живой и неживой природы... В постановлении ЦК КПСС и СМ СССР в 1988 г. определены главные задачи и основные направления природоохранной деятельности. Создан союзно-республиканский Гос. комитет СССР по охране природы".
      Надо же, а он, Голубев, и не помнил этого постановления. Ах, нехорошо, ах, нехорошо! Впрочем?
      Впрочем, сойдет: СССР уже нет!
      Слишком мало случаев и эпизодов, соединяющих человека с человечеством, а человечество с природой. Природа, ее живое вещество, - тоже ведь общество, а не только среда обитания. Какая же это среда обитания, если любое живое вещество более требовательно к условиям своего существования, чем человек? Южные бактерии, и червячки, и животные не живут на полюсах, но человек живет везде. Это по Адаму Смиту, Марксу, Ленину, Сталину природа не более чем одна из трех составляющих производственной деятельности человека (две других - труд и капитал).
      Лето шло вокруг дождливое, ненастное, грозовое, но это уже не касалось Голубева, не его это было дело... Единственно что он воспринимал отчетливо и с удовольствием, это громы: они гремели натурально, без участия художественной литературы, ядерной науки и политики, сами по себе.
      Очень приятно! Природа, слава Богу, не забывала его, забытого человека,жизнь которого была тревогой за жизнь.
      Голубев был не прочь спрятаться от многих-многих проблем, но прятаться надо вовремя, а не после того как проблема рассмотрит тебя со всех сторон и во всех деталях. Он опаздывал неизменно.
      Ядерное оружие безобидно в режиме хранения, но складирование искусственных радиоизлучающих отходов (в том числе и сами АЭС, проработавшие свыше тридцати лет) может разорить самую богатую страну.
      "Атомные станции - позорное прошлое человечества", - когда-топрочел Голубев.
      Сорок килограммов ядерного урана изымается в Ираке. Этого достаточно, чтобы изменить лик планеты, вес которой составляет 5976 1021 килограммов, а площадь поверхности 510,2 миллиона квадратных километров.
      В России первых лет XX века было двенадцать инженеров-гидротехников сельского хозяйства, но один только Жилинский Иосиф Ипполитовичосушил-оросил-обводнил больше миллиона десятин и ни одной десятиныпри этом не испортил. В кадрах Минводхоза два миллиона человек, тысячиинженеров, и они списывают и списывают миллионы гектаров "улучшенных" земель.
      Уже Платон был социалистом, уже Аристотель, ученик Платона, социализм не признавал, уже большевики отлучили Платона от социализма: он не выбросил лозунга "рабы всех стран, соединяйтесь!".
      Пока двигателями для человека были животные - лошади, буйволы,ослы, верблюды, собаки, олени, - которые двигались со скоростью, присущей им от природы, человек и не вступал в противоречие с природой, но паровая машина, знаменитые Ползунов и Уатт, вывели человека в исходную точку антиприродного движения.
      Земледелие, правда, и до сих пор остается природным промыслом, потомучто почвы и растения не допускают скоростей пахотных и уборочныхагрегатов выше вполне определенного предела, близкого к скорости движения лошади, запряженной в плуг либо в жатку. Стоит превысить этускорость - и почвы уплотнятся, как уплотняется дорожный грунт, распылятся, как распыляется дорожная пыль, а стебли растений полягут наземь,минуя жатвенный аппарат, либо вместе с семенами превратятся в бесформенное месиво. Это значило, что земля ставит свои условия земледелию.
      Если бы Ельцин и Хасбулатов знали, как надоели они Голубеву! Природыдля них уже не существовало.
      При жизни Голубева не было в России такого правительства, которое необманывало бы его, выполняло бы свои обещания: Николай II, Львов,Керенский, Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Горбачев.
      Правда, к троим из этих девятерых у Голубева было особое отношение пусть и под давлением обстоятельств, а все-таки они ушли от властисами и объяснили, почему ушли.
      Эти трое: Николай II, Львов, Горбачев.
      Но все бы перенес Голубев, если бы не чернобыльская катастрофа, ужочень она долговечна! Более долговечных проблем, может быть, и не было.
      Да здравствуют экологические правительства всех государств и народов! (Таковых все еще нет, но если в ближайшем будущем не будет -человечества тоже не будет.)
      Все дело в отношениях между целым и частью. Между системой и еесоставляющими.
      Вот он человек - член семьи. Семья как составляющая общества.Множество различных обществ, составляющих человечество. Человечество иживое вещество Земли (и неживое тоже). Земля и Солнечная система - вездечасть и целое.
      По поводу Земли Голубев проделывал - и ему казалось, будто удастся, -мысленный опыт: одну за другой лишал Землю частностей, прежде всегочисел. Чисел веса Земли, ее объема, размеров, ее орбиты и ее времен - и чтоже? От Земли ничего не оставалось, кроме нечисленной бесконечности.Нынче Голубев и сам себя запросто представлял уходящим в бесконечность.Еще недавно он предполагал - изойдет в нуль, но нет, ничего подобного,теперь уже было ясно как день; его ждет бесконечность! С нетерпением ждет.И у него тоже проявлялось нетерпение: ведь в принципе бесконечность начало всего, поскольку в ней существует бесконечное количество космических тел, одно из которых в конце концов может стать Землей. Вернее всего, это может случиться не без участия некой Высшей силы, думал Голубев, онбыл согласен с принципом Высшего созидания, но сомневался в том, чтоТворец может проследить за эволюцией и поведением всего того, что Имсоздано. Впрочем, это другой вопрос, но так или иначе, а только Земляприобрела собственные, ей одной присущие числа, ей одной свойственныеусловия, необходимые для существования живого вещества. Нужны условия,а тогда будет все, что в этих условиях может быть, вот и жизнь стала естьтолько потому, что могла быть. Любопытно, как никогда прежде в жизниГолубева, и, значит, так: Земля третья от Солнца планета (148 миллионовкилометров), а попробуй поживи и поразмножайся на планете второй, Венере (108 миллионов километров), если там температура поверхности 750+ С,а сутки равны 224 суткам земным? Марс (228 миллионов километров) -планета четвертая, температура от -80 - 60 до +43+ С, сутки - что-то около700 (687) земных, тоже не сахар. А вот Земля это не просто она, а райземной. (Такие же рассуждения, думал Голубев, применимы и к Солнцу всистеме галактики, и к галактике в дальнейших системах.)
      И все бы хорошо, всем был бы прекрасен тот невероятный Случай,который - Земля, если бы человек не принял роли Антихриста. Конечно,далеко не все живые (да и мертвые тоже) люди с этим согласятся, но Голубевувсегда были близки интересы, физиология и умонастроения всего живоговещества, он точно знал: там другого мнения быть попросту не может. Темболее не может, что там и выбора не было, а здесь выбор был - Христос иАнтихрист.
      Но Христос, Магомет, Будда и другие так и не смогли отвратить человека от его антиприродности. Чего же тогда с Голубева-то спрашивать?
      Произвол памяти: апрельская 1986 года чернобыльская катастрофа, онаведь в тот раз не кончилась, она (это привлекло внимание лишь немногих)продолжилась 11 октября 1991 года в 20 часов 36 минут, когда на Чернобыльской произошло короткое замыкание, большой пожар. Горела крышамашинного зала, два ее пролета, отключены блоки третий и пятый (четвертыйвзорвался в 1986 году). Все рушится, взрывается, грохот, беготня, паника(В. Ф. Скляров, "Завтра был Чернобыль").
      И - пронесло...
      Чуть ли не каждый день Голубев узнавал по ТВ: там взрыв, тут поезд долой с рельсов, отравлена река, истреблен лес, где-то пожары, стрельба,ракеты, - но все еще не доходит до катастрофы глобальной, все ещепроносит и проносит, все еще милует Бог.
      Наверное, академика Валерия Алексеевича Легасова милость не устраивала, он переживал ужас (многое пережил и Голубев, но ужас - увы! егоминовал), не мог Легасов согласиться с тем, что:
      до сих пор даже и не сформулирована концепция создания устойчивыхэкологических систем; до сих пор нет критериев эффективности самовозобновляемых, самой природой к энергетике предназначенных источников энергии (солнца, ветра, приливов-отливов);
      до сих пор строим АЭС и только через пятнадцать - двадцать лет убедимся в их бесперспективности.
      Академик Легасов Валерий Алексеевич эти пятнадцать - двадцать летпринять не мог, 24 апреля 1988 года он покончил с собой.
      Есть люди, для которых чернобыльская действительность оказалась ихсобственной действительностью.
      А ведь пора бы уже, пора прикоснуться к чему-то душевному, исповедально-завещательному! Или Голубев был лишен такой способности, или этаспособность выражалась в нем не как у людей?
      Когда-то, вернувшись из мира чистой науки, Голубев сказал сыну:
      - Знаешь, сын, я и сам не знаю - то ли стоит жить, то ли не стоит? Алешка, совсем еще в то время парнишка, отозвался так;
      - У меня, отец, правило: сам выдумал, сам и думай. - Ну все-таки?
      - А чего тут думать? Будто ты один такой. Больше или меньше, но всетакие же!
      Алеша! Сын!
      Как сложилось: я закончил "круглый стол" с самим собой, но с тобой мырасстаемся, так и не повидавшись. Где тебя носит по белу свету?
      Алеша! У меня, географа, к тебе, физику, всегда были серьезные вопросы, ноя стеснялся к тебе обратиться. Когда-то мои родители ни на один мой вопросне ответили толком, вот и я не надеялся на себя.
      Это такие разные вещи - география и физика, но и то и другое природа.Я природу боготворю, но и у меня всегда была к ней претензия: мне казалось, чтоона скомпрометировала себя ледниковым периодом. Не будь ледникового - илюдям не было бы необходимости бороться за собственное выживание и сприродой и между собой за кусок мяса мамонта, может быть, не было бы иплеменной вражды, провокаций, воровства и взяточничества, а было бы поГолубеву: смыслом всякого существования стало бы содержание природы. Понимай человек ее содержание - и все остальное станет для него на свои места! Атеперь? После ледникового - что за перестройка? И возможна ли в принципеноосфера по Вернадскому, если из бытия природы не исключены ледниковыепериоды?
      Я только что сделал выписки из словарей и энциклопедий, но ответов неполучил.
      То, что природа - это окружающий нас мир, люди знают и без книг и беззнаний, но почему же не отдать себе отчета в том, что мы тоже окружаемприроду, только гораздо плотнее и более жестоко, чем она нас?! Что мыобустраиваем ее в системе ГУЛАГа, в системе, которую заведомо не переживутни зэки, ни конвоиры - никто? Что мы - среда обитания природы?
      Все, что есть, есть только потому, что может быть. Может быть в природе. Чего в ней не может быть, того нет, нет в ней ничего лишнего да и только.Природа - высшая степень реализации возможностей, и весь вопрос в том,насколько природно такое производное природы, как человек.
      Ты, физик, что думаешь на этот счет ?
      И как это можно говорить о природе, умалчивая, что она есть непосредственная причина жизни, ее исполнительная и законодательная власть? Наверное, природа тоже существует по Чьей-то причине, это дела не меняет. Причин случается множество, иначе откуда бы явилась бесчисленность следствий?Откуда бы возникли бесприродные философии, которые так и не знают своихпричин?
      Сын Алеша! О чем прошу: пожалуйста, посмотри мои выписки, добавь к нимсвои, продолжи своего отца. Меня всегда удручало, что все, о чем я думал всюжизнь, совершенно не касалось тебя. А ведь твой опыт и твое мышление физика, опыт изучения неодушевленного и внегеографического вещества совершенно необходимо приложить к веществу живому, климатическому, поскольку и то идругое - природа. Продолжи меня хотя бы на шаг, для чего-то, но мне так нужно. Представляю себе, что этот шаг окажется для тебя безрадостным искучным, но сделай его. Наука да и все наше мышление увлечены анализом,бесконечными проблемами по разным специальностям, которые знать не знаютдруг друга, и вот уже никто не представляет себе целого и даже не задумывается о нем. Целое, повторяю, окружено колючей проволокой - кто ее, колючую,изобрел, почему неизвестен автор? - и только частности суетятся вокруг,полагая, что их суета и есть свобода, что для них нипочем ни Чернобыль, ниозоновая дыра.
      Сынишка! Ты, бывало, говорил своему отцу: "Батя! Ты поменьше думай,побольше соображай!" Прекрасный совет! Не сказал бы, что ты слишком многодумаешь, но посоображать тебе не помешает. Во всяком случае, я не желал бытебе такой жизни, в которой ты так никогда и не помучился бы этим вопросом.
      Зенон из Китона: "Ум нужен человеку, чтобы сделать невозможное, разум -чтобы определить, нужно ли это делать вообще".
      Правда, я не могу подсказать, что ты должен сообразить, но обязательнодолжен, без этого нельзя.
      Да-да, учти: в человеческой жизни (но ни в какой другой) очень часто дажев большей мере, чем сделанное, присутствует несделанное.
      Будь здоров, Алеша. Побереги маму. Обо мне не горюй, не в твоих привычкахгоревать, вот и не изменяй себе, я же, ей-богу, если уже не счастлив, так спокоен как никогда.
      Твой отец.14.VIII.93.
      Р. S. Если тебе придет соображение, что твой отец чайник таскал-таскал по редакциям статьи, а вот уже его и гонят в шею, - не смущайся: у чайников тоже бывают дети.
      Р. Р. S. Реки я отношу к живому веществу. Уже по одному тому, что все живое вещество, так же как и река, есть "продукт климата". Кроме того: нет вещества, в состав которого не входила бы вода, онасодержится и в золоте и в граните - везде, а жизнь на планете Землятеоретически возможна до тех пор, покуда Земля не растеряет свою воду вкосмическом пространстве. По Вернадскому, это может произойти через80 миллионов лет.
      А еще то, о чем он сыну не написал:
      он никогда не был альтруистом, не был в восторге от человечества - даи кто и когда был от него в восторге? Тогда почему же ему перед людьми-тобыло нынче стыдно? За какую такую вину? Может быть, за то, что он небыл ни Вернадским, ни Воейковым, ни Шуховым?
      Голубев руководил небольшой общественной, довольно известной экологической группой, она действовала против проектов переброски стока,против ленинградской дамбы, против строительства канала Волго-Дон-2,против строительства ГЭС на реке Белой в Башкирии, против КатунскойГЭС на Алтае. Что-то вроде Гринпис, только советского происхождения ибезденежное.
      Организация называлась "Эко", люди - высокого класса эксперты,работали в поте лица и совершенно безвозмездно, а правой рукой Голубевабыла в "Эко" все еще моложавая старая дева из города Барнаула, с улицыимени партизана Мамонтова, звали Нелли, фамилия - Юркова; ей Голубевдоверял едва ли не больше, чем самому себе, о ней говорил: вот человек -всю себя посвятила благородной проблеме, даже и семью не завела, даже ина мужчин не смотрит, деловая, аккуратная, организованная, знающая,преданная, религиозная, спортивная... Нелли Юркова была ученицей Голубева, слушала у него курс лекций по гидрологии.
      И что же? Оказалось, под общественным статусом "Эко" Юркова устроила частную фирму, со своими же банковскими счетами, со своей коммерческой деятельностью, со своими зарубежными связями неизвестного свойства. Вот она какой оказалась, эта барнаульская дева, и выжила из "Эко" всех, кто ее в чем-то не устраивал, кто догадывался о тайном существовании ее частной фирмы под эгидой "Эко". Голубева даже и не сама Нелли Юркова ошеломила, но та дьявольщина, которая за ней вдруг стала. Откуда?
      Вот и Юркова. Вдруг явится у нее доброта к умершему Голубеву? Недай Бог! Какому-никакому писателю, а такой бы типаж! Находка!
      И дошло до того, что однажды он дал себе зарок: "Буду умирать -прокляну Нелли! Если не сдержу слова - прокляну самого себя!"
      Конечно, для этого гораздо больше подходило бы другое лицо -министерское, академическое, президентское, но обиды не очень-то считаются с логикой...
      Был и такой пасквилянт - Юрочка Костлянский (лет за шестьдесят), внедавнем прошлом писал брошюрки о руководителях художественной жизни СССР, а еще выискивал (и находил) ошибки в статьях и выступлениях Голубева, но Юрочка - что? Большеротое ничтожество, и только, другое дело Юркова Нелли!
      Нелли обладает потрясающим самомнением, а Юрочка - что? Таракани с Марса на Землю упадет - не разобьется.
      Последним соображением Голубев соображал: "Плюнь! Куда тебе, если от тебя осталась одна десятая, не более того!" - но было уже 9 августа 1993 года, дальше-то куда откладывать? 10 августа от него, Голубева, уже и одной десятой не останется.
      И он набрал воздуху, поудобнее устроился на спине и произнес... в адрес Нелли. И стал слушать - что же с ним самим в эту минуту еще случилось?
      И не успел понять, как в смежной комнате раздался голос Татьяны, голос прежде неслыханный и незнакомый, чужой голос, совершенно чужой, но Татьяны, умирающей, уже умершей больше и дальше, чем к этому времени, к 17.30 понедельника, августа девяносто третьего, умер сам Голубев...
      Голубев вскочил, упал, снова вскочил и в соседней комнате увиделТатьяну - она лежала на полу в позе неестественной, с вывернутыми в разные стороны руками, одна нога вытянута, другая согнута под юбкой, подголовой - телефонная трубка, гудит прерывисто и громко, заглушая прерывистое дыхание Татьяны. Уже и не дыхание, а только хрипы изнутри скорченного тела.
      Голубев пытался ее поднять, но не мог, ее тяжесть сопротивлялась, силникаких. Он опустился на пол рядом, вынул из-под ее головы телефоннуютрубку и стал вызывать "скорую".
      "Дети!" - подумал Голубев, и только подумал, как Татьяна открылаглаза, сказала: "Алешенька!.." - и снова глаза закрыла.
      Приехала "скорая". Врач сделал Татьяне укол, помог уложить в постель,указал Голубеву не спускать с нее глаз, поить прохладной водой, даватьтаблетки нитроглицерина, кормить с ложки, ничем не тревожить, не вступать с больной в разговоры, разве только выслушать ее - что же все-такислучилось?.. Надо бы в больницу, но мест нет, для молодых и то мест нехватает, сказал врач. "Ничего, думаю, обойдется".
      Голубев Татьяну поил, давал таблетки, кормил с ложечки и узнал отнее: во Франции, где-то под Лионом, в автомобильной катастрофе погибАлеша. Кто-то откуда-то ей позвонил, сообщил об этом, кто, откуда - онане знала.
      Ну да, Алексей мог и должен был кончить так, как он кончил, - он обожал безумно быструю езду, не мог без быстроты, он так и оценивал легковые машины и самолеты: если быстро двигается, значит, хорошая, отличная машина, для него машина.
      Татьяна поднялась через неделю, еще согнулась, еще поседела, разговаривала с заиканием:
      - Н-не ве-вер-рю... н-не в-в-ве-рю... О-он б-был н-на-к-ка-нунев-великого от-от-открытия! Я знаю!
      Привезти мертвого Алешу из Франции в Москву и думать было нечего: валюта - где она? А порядки: по меньшей мере месяц нужен, чтобы оформиться через ОВИР, чтобы купить билет.
      Аннушка из Питера ринулась было во Францию, ничего у нее не получилось.
      Как был похоронен Алеша - Голубевы по-настоящему и не знали.
      Аннушка приезжала к родителям в горе:
      - Что со мной случилось: не могу я без Алексея! Жив был - и невспоминала, редко-редко, теперь - не могу! Вот и фасоны свои перезабыла,не идут они ко мне... Только и остается позаботиться о племянниках, ещео вас, мои старички!
      И Аннушка заботилась, но все равно не хватало, и пришлось продать (завалюту французам) квартиру Марлены и всем жить в трехкомнатной голубевской.
      А еще Аннушка звонила из Питера, сокрушалась:
      - Мой-то! Генрих-то! Ударился в сомнительный бизнес! Говорит, иначе нельзя!
      - Ну, если ты об этом знаешь, почему молчишь? - спрашивал Голубев.
      - Какое там молчу! Ору и реву целыми днями! Сама себя не узнаю!Бесполезно: Генрих меня не боится. Он Алешу боялся...
      - Алешу?
      - Только его... Да вот и сынишка мой: "А в кого мне теперь быть, если дяди Алеши нету?!"
      Ну а Марлена хотя примерной женой не была, примерной вдовой стала: вся комната в Алешиных фотографиях, заказала она и маленький памятник из мрамора, модель того, который поставила бы во Франции или в России, если бы у нее были деньги. Памятник как памятник, горизонтальная плита, стела с мелкой-мелкой надписью: "Незабвенному..."
      Модель эту Марлена поставила на письменный стол Голубева рядом смоделью башни Шухова ("Папа, я думаю, это и для вас будет так, как надо").
      Утрами Марлена молча сидела перед этим крохотным (двадцать два напятнадцать сантиметров) памятником, иногда плакала, а днем училась накурсах, которые назывались, кажется, курсами компьютерных диспетчеров - у нее не было сколько-нибудь определенной специальности.
      Месяц прошел. Голубев вспомнил: он же умирал! вот на этой кровати!по собственному желанию! Он счастливо, вполне доверительно и корректнодоговорился на этот счет с природой, природа милостиво с ним согласилась,учла его заслуги перед нею...
      Но? Какой уж там дар природы, какая смерть, не до смерти было нынчеГолубеву, надо было воспитывать Ольвиана и Олимпию, помогать по дому,стоять в очередях, торчать в коридорах жилищного управления, мало ли гдееще торчать. Марлена училась, у Татьяны сил становилось меньше и меньше,ее надо было беречь да беречь, а для всякого убережения сколько надо с утрадо ночи успеть? Он один был теперь в доме мужчина, немощный, а мужчина...
      Ольвиан и Олимпия росли сами по себе, то в садике, то дома (они частопропускали садик) помимо мамы, бабы и деда; они были легкомысленны вотца, в мать были непослушны и недружны, все что-то делили ("мое!", "нет,мое!") и все еще были без характеров - без привычек, без привязанностей.
      Олимпии было почти четыре, Ольвиану шесть лет - большой мальчик, нони о чем не думающий. Голубев себя вспоминал в шесть лет. В шесть, околосеми он на мосту через речку стоял, решал вопрос: стоит, не стоит жить?
      Ольвиан с возрастом почему-то продолжал дурнеть, Олимпия все хорошела, и приходилось удивляться - почему они все еще похожи друг на друга?
      И в том и в другой Голубеву мнилось и мнилось что-то вокзальное,что-то от того поезда с беженцами, который не так давно - года не прошло - он встречал двое суток.
      Вокзальность надо было исключить из существования и мальчика идевочки - Голубев с ужасом замечал, что такого рода склонность у них была.
      Об экологии ни тот, ни другая понятия не имели, это естественно, нопохоже было - никогда и не будут подобных понятий иметь.
      Рядом с детьми, в хлопотах, заботах Голубев, природный человек, оприроде тоже забывал, какое там! О том, что минувшие тридцать лет и теуже были для него будто знаком плюс, плюс ко всей предыдущей и закончившейся в мире чистой науки жизни, он тоже думать не думал. Теперь он стал предполагать - плюс к тридцати ему выпадет еще один, два, три, четыре, а то, и все пять, стал делать по утрам физзарядку. Чернобыль и ноосфера по Вернадскому его больше не волновали, некогда, некогда: надо было жить.. То есть выживать.
      Кто пожил в России, тоже знает, что значит - выживать, что значитсуществовать в качестве живого вещества. В любых событиях, в любыхледниковых периодах. Впрочем, для России не в первый раз... А для русской природы? Кто ее спасет? Старые девы Нелли Юрковы? Министры?Президенты и вице? "Подумаю час, час пятнадцать", - решил Голубев. Опятьне получилось: Ольвиан и Олимпия вступили в конфликт - кому принадлежит старый-старый плюшевый медведь с одним ухом? Ему, Ольвиану, или ей, Олимпии? Дело зашло так далеко, что Голубеву пришлось вступиться, искать компромиссное решение.
      Ноябрь 1992 - август 1993.