Кстати, ООН обязано было отреагировать на начало войны в соответствии со своими уставными положениями! Причем так, чтобы остановить военные операции и перейти к мирным переговорам. Но в Совете Безопасности (СБ ООН) нет советского представителя! В этих условиях решение могло быть только таким, какое предложат США. Американцы могли предложить одно из двух:
      Вообще отказаться от участия в корейских событиях (и потерпеть очередное внешнеполитическое поражение).
      Или принять ряд обращений, направленных на прекращение войны и организовать помощь правительству Южной Кореи, став при этом непосредственным участником тех событий.
      Реально был принят второй вариант, и СБ ООН его утвердил. Как должен был отреагировать Советский Союз? Можно было бы присоединиться к решению Совета Безопасности и повлиять на Ким Ир Сена, чтобы тот отдал приказ прекратить наступление и вывел свои войска севернее 38-ой параллели. Или хотя бы смолчать, коль война в Корее - это внутреннее дело корейцев. Но для чего тогда надо было затевать все это, в том числе само деление Кореи летом 1945?
      Поэтому Сталин поступил иначе. Он через МИД СССР обвинил СБ ООН (т.е. фактически США) в незаконных действиях и не потребовал от Ким Ир Сена прекращения войны.
      А вот это уже можно рассматривать как брошенную внешнеполитическую перчатку. Но советских войск в то время в Корее не было, и у американцев могла возникнуть иллюзия скорой победы военным путем. И им позволили дойти до границ с Китаем. Но потом на фронте появились дивизии китайских "добровольцев" и советская военная помощь в виде авиационно-зенитного корпуса. Для американцев сроки военной победы стали отодвигаться. Конфликт принял затяжной характер, международная обстановка все более осложнялась.
      На этом остановим обзор развития событий и зададимся вопросом по теме главы: "Кто был главным провокатором?".
      Мелкие (по международным масштабам) провокации организовывали власти Южной Кореи. Их прекращение было возможно двумя вариантами: путем переговоров или в результате военных действий.
      А фактически реализованный второй путь оказался в непосредственной близости от возникновения новой мировой войны. И если вспомнить, кто предложил поделить Корею, то напрашивается вывод, что в таком развитии событий было заинтересовано тогдашнее руководство Советского Союза (т.е. "великий борец за мир", товарищ И. В. Сталин). Иначе придется признать главным провокатором Ли Сын Мана, который своими действиями настойчиво добивался своего же свержения руками северных корейцев.
      Мог ли Сталин планировать такой ход развития событий после столь разрушительной войны? Советские идеологи это категорически отрицали. Но ведь любая война является продолжением политики другими средствами. Поэтому здесь имеет смысл более подробно рассмотреть действия Советского Союза во внешней политике за более длительный промежуток времени, например, с 1939 г.
      Однако, прежде чем приступить к такому обзору, полезно уточнить знания по теории провокаций. С некоторой практикой мы уже ознакомились на примере развития ситуации вокруг Кореи в 1950 г. При знакомстве с другими событиями нам потребуется классификация, о которой официальная наука даже и не подозревает.
      Предлагаю три класса (сорта) провокаций.
      В первый класс, конечно, должны входить "настоящие", 100%-ные провокации. Например, как вся Корейская война с предысторией ее возникновения. Т.е. такие провокации, где можно наблюдать, как одна сторона (одна страна) подстрекает (побуждает) другую к определенным действиям, которые влекут за собой тяжелые для нее последствия.
      Ко второму классу предлагаю относить реальные события, исполнителей которых какая-то другая сторона (страна) не подстрекала, они сами добивались каких-то своих целей. Но противник был свободен в интерпретации и в методах противодействия (так называемые "второсортные" провокации). Примеры: "инициативы" Ли Сын Мана до 25 июня 1950 или действия японцев в конце 30-х годов на границах СССР и Монголии ("Халхин-Гол", "Хасан"). Но можно заметить, что все перечисленные примеры не подходят в полном объеме под объяснение самого терминала "провокация" из словаря. Действия японцев можно отнести к разведке боем для уточнения собственных планов. Действия Ли Сын Мана - к попытке удержать американцев в Южной Корее. Но все равно и те и другие советские официальные лица называли "провокациями", хотя сторона, которая должна иметь для себя тяжелые последствия, здесь или вообще не просматривается, или подразумевается в образе самих "провокаторов". Но кто же тогда их провоцировал? Сами себя? Или это не "провокации"? Может, их следует называть как-то иначе? Но для упрощения дальнейшего анализа предлагаю оставить за ними этот термин, но с уточнением: "второго класса".
      А в третий предлагаю помещать провокации, признанные одной стороной, но отрицавшиеся другой и не подтвержденные "независимыми экспертами" или подвергнутые сомнению в дальнейшем ("планово-фиктивные"). Например, финские провокации в конце 1939 г., явившиеся поводом к Советско-Финской войне.
      Долгие годы резкое обострение обстановки в советско-финских отношениях в 1939 году с советской стороны объяснялось провокационными и агрессивными приготовлениями руководителей Финляндии, которые якобы, хотели создать "Великую Финляндию" за счет территории СССР, и для этого построили на своей земле мощную оборонительную полосу (т.н. "линию Маннергейма").
      Но во-первых, любой грамотный в стратегии военный заметит, что наличие мощной системы укреплений перед наступающими войсками является очень сильной преградой для наступления. Заградительные сооружения перед наступлением, наоборот, снимают (чтобы не мешали).
      Во-вторых, Финляндия могла выставить не более 300 тыс. войск. Такую армию действительно можно отнести к крупной группировке. Но с кем ей предстояло воевать? С армией, которая в следующем году одними пленными потеряла боле чем в 10 раз больше. Кроме того, для наступления требуются специальные средства прорыва - танки. Их у Финляндии было аж 60 штук. На сколько же наступательных боев они могли быть рассчитаны, если, например, только за один день 16 ноября 1941 только на одном из участков советско-германского фронта у разъезда Дубосеково немцы потеряли 32 танка.
      Другими словами, если трезво оценивать обстановку, то шансов на успешное наступление против Советского Союза у Финляндии вообще не было! Тогда какой смысл мог заключаться в финских провокациях? Чтобы вызвать (побудить) советское руководство организовать наступление через "линию Маннергейма" и тем доказать правильность в выполненных на ее строительство затрат? Кто-то внутри Финляндии сомневался в необходимости этой системы укреплений? На эти вопросы ответа здесь не будет. Даже не вижу смысла в их обсуждении. Лучше обратимся к датам.
      По версии работника советского Генштаба в то время, будущего Маршала Советского Союза Василевского А.М., ("ДЕЛО ВСЕЙ ЖИЗНИ", книга 1-я, 6-е изд., М.,1989 с. 96) первые провокации с финской стороны произошли 26 ноября 1939 возле селения Майнила (был открыт огонь по советским пограничникам). Представим: идут трое солдат с собакой вдоль контрольно-следовой полосы в карельском лесу. Вдруг по ним кто-то стрельнул. Может такое быть? Может! А из чего стреляли? По версии "КРАТКОЙ ИСТОРИИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ СОВЕТСКОГО СОЮЗА" (М.,1965) "дело дошло до артиллерийского обстрела советской территории " (с. 46). По трем пограничникам из пушек? Или из одной? Может, то наводчик ошибся, неправильный прицел установил или довернул не туда? (Кстати, лично у меня такое однажды случилось во время тренировочных стрельб в феврале 1983 г., каюсь. Но тогда никого не убило. Да и "ошибочной" оказалась только одна мина танкового калибра 120 мм). Кроме того, крупные лесные массивы - эта самые неудачные природные условия для артиллеристов: прямой наводкой далеко не стрельнешь, а стрельбу с закрытых огневых позиций невозможно корректировать (т.е. она бесполезна, особенно по мелким целям).
      А что произошло в последующие дни после 26 ноября 1939? По мемуарам Василевского - "эти провокационные действия возобновлялись". Но "последующих дней" оставалось лишь три: 27, 28 и 29, ибо 30 ноября 1939 части Красной Армии в составе двух корпусов, сведенных в 7-ую армию, начали наступление на "линию Маннергейма". Причем, 28 ноября СССР в одностороннем порядке разорвал договор о ненападении с Финляндией и порвал с ней дипломатические отношения.
      Задумаемся: ну пострелял кто-то из винтовок, пулемета или пушки по заснеженному лесу. И в ответ на это надо направить через границу кадровые войска в количестве до 10 полностью укомплектованных дивизий с полным вооружением! На поиск и наказание виновных? Да еще и разорвать дипломатические отношения?
      А кстати, как воевали посланные корпуса - как получится или по определенному плану? Оказывается, Красная Армия стала наступать по заранее разработанному плану, который, кроме того два раза перерабатывался. Об этом открыто написано в разных источниках, посвященных той войне, например, в "КРАТКОЙ ИСТОРИИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ СОВЕТСКОГО СОЮЗА" и в мемуарах маршала Василевского, который заметил (с. 94): "Нам [работникам Генштаба] пришлось проделать большую работу в связи с назревавшим военным конфликтом между СССР и Финляндией и в ходе его". В частности, "Главный Военный Совет РККА рассмотрел вопросы боеготовности Советских Вооруженных Сил на случай возникновения спровоцированного Финляндией военного конфликта. [Знали заранее!] Генеральный штаб предложил разработанный им еще ранее... частный план отражения агрессии... [Ни-ни! Только для случая отражения агрессии! СССР просто так ни на кого не нападает!] Однако Главный Военный Совет не принял этого плана и дал командующему войсками Ленинградского ВО, командарму 2-го ранга К. А. Мерецкову указание разработать новый вариант плана прикрытия границы при возникновении конфликта [Да чего там с этой Финляндией возиться! У нее же только 60 легких и устаревших танков! Кроме того, она же первой и нападет (или устроит провокации)!]. Разработанный командующим и штабом Ленинградского ВО вариант контрудара был представлен в указанный И. В. Сталиным срок и утвержден [интересно, как звали финского "Рихарда Зорге", который сообщил точную дату провокаций со стороны Финляндии? И был ли он?].
      Ну а 26 ноября (не в соответствии ли с планом?) произошли какие-то провокации, с которых и начался отсчет военного конфликта.
      Я не случайно подробно остановился на некоторых событиях 1939 г., хоть они произошли задолго до 1946 г. и не имеют прямой связи с Корейской войной. Но хочу заметить, что некоторые действующие лица со стороны Советского руководства и в 1939 г., и в 1950 г. оказались теми же: И. Сталин, А. Василевский, В. Молотов и другие.
      Они же находились на высших государственных должностях в августе 1939 г., когда был подписан Советско-Германский договор о ненападении (который вполне можно отнести к провокации 1 класса, подтолкнувшей Гитлера к нападению на Польшу. И это уже факт, что подтверждается документально - в Украинском Государственном музее Великой Отечественной войны на берегу Днепра есть даже специальный зал с секретными протоколами к советско-германским договорам, показывающими как Сталин с Гитлером делили Польшу).
      И они же были среди высших советских государственных руководителей 22 июня 1941 г. А вот об этой дате пока идут споры. Точнее говоря, теперь иногда возникают дискуссии, которых раньше вообще не было. И к окончательному, официально подтвержденному выводу спорящие стороны еще не пришли. И хотя это не моя тема, но в мои руки попал странный факт, который ранее еще никем не обсуждался. Но он прямо связан с темой данной главы. И касается даты 19 июня 1941 г. Здесь его можно было бы сразу и обсудить. Но реальность его настолько невероятна, а важность настолько велика, что рассматривать его в отрыве от других событий тех дней нежелательно. А начать лучше с рассуждений о логике объяснения событий начала войны.
      С каждым годом память о той войне все больше переходит в разряд теории, рассматриваемой историками - это естественно, что месте с уходящими поколениями притупляется горечь кошмарных потерь и жутких обстоятельств. Но вновь приходящим поколениям все равно надо объяснять прошлое. И вот тут возникает проблема - как это делать? Или объяснения базировать на ранее признанных выводах, или вносить в них изменения на основе "вновь открывшихся обстоятельств". Ничего не менять в них можно только в одном случае - если они логически связаны и не порождают дополнительных вопросов.
      Что же касается причин и хода Великой Отечественной войны, то они обычно излагаются так, что без дополнительных вопросов не обойтись. Например: с одной стороны уверяется, что советское руководство видело угрозу военной опасности со стороны Германии и выполняло всю максимально возможную подготовку. Но при этом обычно не уточняются ее многие детали. И возникает вопрос - если готовились, то почему подготовка оказалась столь неэффективной? А если обратиться к деталям, которые все же иногда приводятся при объяснении, то они не столько снимают, сколько порождают новые вопросы. Например, причиной появления директивы No 1 Главного Командования о возможном нападении немцев 22-23 июня 1941 г. называются "неопровержимые доказательства", которые появились вечером 21 июня. Вот цитата из "Краткой истории (войны)" (Москва, 1965, с. 59):
      "Директива о приведении в боевую готовность сухопутных и военно-воздушных сил была передана военным советам западных приграничных военных округов Красной Армии только в половине первого часа ночи 22 июня, после того как поступили неопровержимые данные о готовящемся вероломстве фашистской Германии в отношении нашей страны".
      Или цитата из учебника "История СССР" для 11 класса (Москва, 1990, с. 18):
      "В ночь на 22 июня, когда у Советского командования уже не было сомнений, что возможно нападение Германии на нашу страну, в западные округа телеграфом была передана директива о приведении войск в боевую готовность".
      Маршал Г.К Жуков в своих "ВОСПОМИНАНИЯХ И РАЗМЫШЛЕНИЯХ" уточняет, что текст этой директивы он составил в кремлевском кабинете Сталина вечером 21 июня вместе с генералом Ватутиным и после обсуждения его с самим Сталиным.
      С одной стороны, действия вполне логичные и такие, что должны были быть. Ибо полностью скрыть выдвижение массы войск противника в исходные районы для наступления вдоль границы практически невозможно. Сведения об этом ОБЯЗАНЫ были поступить руководству страны. И по объяснениям историков они поступили. Но ни один из историков не обратил внимание на явную несуразицу - на то, как неадекватно повело себя это руководство (т.е. Сталин) - после рассмотрения с генералами "неопровержимых доказательств" начала войны: ОН СПОКОЙНО ПОШЕЛ СПАТЬ!!!
      Вот цитата из того же учебника по Истории СССР для 11 кл. (1990 г., с. 14 -15):
      "До сих пор нет убедительных объяснений поведения Сталина в последние дни перед войной. ... Думается, что время приподнимет завесу и над этой тайной. Но так или иначе, неправильно оценив ситуацию, Сталин оказался в плену ошибки, которая дорого стоила Красной Армии и советскому народу. Сталин спокойно лег спать в трагическую ночь на 22 июня. Он был уверен, что война не начнется".
      Об этом же пишет и сам маршал Жуков ("ВОСПОМИНАНИЯ И РАЗМЫШЛЕНИЯ", том 2, Москва, 1986, с. 8):
      "Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину [около 4-00 утра]. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны.
      - Кто говорит?
      - Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.
      - Что? Сейчас?! - изумился начальник охраны. - Товарищ Сталин спит.
      - Будите немедля: немцы бомбят наши города!
      Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили:
      - Подождите.
      Минуты через три к аппарату подошел И.В. Сталин.
      Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В. Сталин молчит. Слышу лишь его дыхание.
      - Вы меня поняли?
      Опять молчание."
      Другими словами, официально признано, что утром 22 июня Сталин не имел неопровержимых доказательств немецкого нападения и долго не давал разрешения на ответные действия. И этот факт рассматривается как одна из причин кошмарных потерь.
      И ни один историк не обратил внимания на явную несуразицу ТАКОГО объяснения событий.
      Получается, что вечером 21 июня Сталин имел неопровержимые доказательства немецкого нападения, обсудил их с генералами, подписал директиву, после чего спокойно пошел спать, уверенный, что война НЕ НАЧНЕТСЯ!?!?. А утром 22 июня, когда его разбудили и сообщили о том, что нападение состоялось, он долго этому не верил, начисто забыл о вчерашних неопровержимых доказательствах и некоторое время не знал, что делать, пока количество сообщений не перешло в новое качество - понимание того, что война таки началась.
      НЕВЕРОЯТНО!!!
      Может такое быть?
      Если следовать нормальной логике - никогда!
      Следуя нормальной логике из таких объяснений возникают два вывода:
      1) или неопровержимые доказательства действительно были вечером 21 июня, но тогда высшее руководство страны должно было действовать совсем иначе;
      2) или неопровержимых доказательств вечером 21 июня не было. Но тогда становится непонятным смысл директивы No 1. В связи с чем ее послали? Хотя, конечно, на такую "наглую" постановку вопроса можно немедленно возразить причина указана в самой директиве:
      "1. В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
      2. Задача наших войск - не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения [другими словами - огня не открывать!]. Одновременно войскам ...[перечислено] округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников..."
      Да, в ней говорится о возможном нападении. Но при наличии действительно неопровержимых доказательствах начала войны такие директивы не передают. В оставшиеся считанные часы единственное, что еще может помочь - это отдание приказа о боевой тревоге по телефону. Но это не было сделано. Получается, что генералы, отдававшие такую директиву ТЕЛЕГРАФОМ (хорошо, хоть не посыльными), не очень верили в начало войны и были уверены, что время еще есть.
      Причем, вопросы порождает и еще одна странность директивы No 1 упоминание о каких-то провокациях. Если следовать нормальной логике, то практически невозможно представить, как они могли выглядеть.
      Дело в том, что обычно провокации организует та сторона, которая и планирует нападение. Причем, они (провокации) выполняются НА СВОЕЙ ТЕРРИТОРИИ! Иначе теряется весь их смысл. Допустим, немцы действительно начали бы войну с каких-то провокаций. Можно представить, какими они могли быть (с учетом того, что они должны были произойти на советской территории)?
      Например, так: немцы, выкатив на огневые позиции сотни артиллерийских батарей, приказали пострелять одному орудию несколькими снарядами. А потом они ждали бы, как на это прореагирует Красная Армия? Или так: выведя в исходные районы для наступления сотни "вооруженных до зубов" батальонов, приказали одному взводу пойти в атаку, немножко пострелять. А потом опять ждали бы, какова будет ответная реакция?
      Есть в таких рассуждениях логика?
      Любой человек, имеющий опыт службы в армии, ответит - "бред сивой кобылы". Если войска вечером выводятся в исходные районы для наступления - это означает, что утром все они СРАЗУ двинутся в атаку. Никакие "провокации" здесь совершенно не нужны, даже вредны. Потому эти районы и называются "исходными", потому что с них начинается "боевая работа", т.е. атака всеми наличными силами и средствами, находящимися в этих районах в состоянии изготовленности для боя. Это как граната с выдернутой чекой. Это как сжатая пружина или натянутая тетива со стрелой в луке. Долго удерживать их невозможно. Выведение массы вооруженных войск в исходные районы у границы с другим государством означает, что до массированного наступления остаются даже не сутки, а считанные часы. В этой обстановке единственно верное решение - приказ по телефону всем суточным дежурным всех частей и соединений: "Боевая тревога!" А дальше военные сами знают, что делать.
      Но историю уже не переделать. И если официальные объяснения именно таковы, то остается одно из двух: или закрыть глаза на логические несоответствия в них, или попытаться совместно рассмотреть максимально возможное количество фактов с целью поиска других объяснений, имеющих логическую связь и непротиворечивость.
      Первого метода придерживаются официальные историки и по сей день. Второй метод сложнее и минимальная его реализация должна коснуться действий советского руководства минимум за предвоенный месяц с 21 мая по 22 июня 1941 г. И такая возможность имеется, если за основу взять записи журнала посетителей кремлевского кабинета И.В. Сталина за май-июнь 1941 г. (архив президента Российской Федерации, фонд 45, опись 1, дело 413), опубликованных в московском журнале "ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ", No 2, 1996. И добавить к ним другие источники и другие события. (Кстати, сами авторы публикации журнала посетителей кабинета Сталина в Кремле настоятельно рекомендовали историкам использовать эти записи для уточнения разных событий, в том числе по часам и минутам, правда, желающих что-то особо не нашлось). И лучше всего рассмотреть все это в рамках "репортажа" по дням из предвоенного месяца в виде отдельной главы.
      6. [Не]Секретный репортаж из мая-июня 1941 г.
      "Однако, мне хочется, чтобы не забывали и другое: более серьезно, глубоко, со всей ответственностью должны быть разобраны причины неудач, ошибок в первые дни войны... Эти ошибки в значительной степени на нашей совести, на совести руководителей всех степеней. И чтобы они не повторились, их следует не замалчивать, не перекладывать на души умерших, а мужественно, честно признаться в них. Ибо повторение прошлого будет называться уже преступлением."
      Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов "Перед войной" (журнал "ОКТЯБРЬ", 1965, No8, 9, 11)
      21 мая 1941 (среда)
      B этот день гости у Сталина были поздними. Первым пришел его 1-ый заместитель и нарком иностранных дел В.М. Молотов. Он пробыл весь вечер и ушел последним в час ночи. В 22-30 на 25 мин. появился 1-ый зам. наркома по строительству П.А. Юдин. Через 5 мин. после него к Сталину зашел еще один его заместитель и нарком внутренних дел П.Л. Берия. Он тоже остался на весь вечер и ушел вместе с Молотовым. Но Берия пришел к Сталину не один, а со своим первым заместителем по НКВД В.Н. Меpкуловым, который вышел через 50 мин. (в 23-50). Ровно в полночь в сталинском кабинете появились двое - авиационный конструктор А.И. Микоян и секретарь ЦК ВКП(б) Г.M. Маленков. Микоян пробыл у Сталина 45 мин., а Маленков вышел с последними в час ночи.
      C Микояном Сталин мог обсуждать только одну тему - производство и освоение в войсках его истpебителей-пеpехватчиков МиГ-1 и МиГ-3, которые поступали на вооружение в приграничные военные округа и флоты, а также в войска ПВО. И вполне логичным является присутствие при разговоре секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова, который в то время имел еще несколько должностей: кандидата в члены Политбюро, члена Оpгбюpо и начальника управления кадров ЦК. Но основным его занятием, видимо, было членство в предшественнике Ставки - в Главном Военном Совете (ГВС), который был создан 13 марта 1938 г. при наркомате обороны СССР и занимался совершенствованием вооружений, а также вопросами стратегии и тактики применения войск. Состав ГВС менялся, чаще всего из-за репрессий. С июля 1940 г. согласно Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР в него входили:
      1) маршалы Советского Союза: С.К. Тимошенко (председатель), Г.И. Кулик (вопросы артиллерии), Б.М. Шапошников (видимо, стратегия и тактика), С.М. Буденный (заместитель наркома обороны);
      2) генералы: К.А. Меpецков (стратегия, тактика и боевая подготовка войск), Г.К. Жуков (бывший командующий Киевским ВО и начальник Генштаба), Д.Г. Павлов (командующий Белоpусским ВО).
      3) секретари ЦК: - А.А. Жданов (член Политбюpо) и Г.М. Маленков (кандидат в члены Политбюpо);
      4) специалист по авиации: - Я.В. Смушкевич (заменен П.В. Рычаговым);
      5) специалист по идеологии: - нарком Госконтpоля, будущий начальник Главного политуправления РККА (1941 - 1942) - Л.З. Мехлис.
      С 80-х годов было опубликовано несколько предвоенных директив наркома обороны. Обычно они имели две подписи: самого наркома (Тимошенко) и начальника Генштаба (Жуков). А на некоторых имеется еще одна подпись - Маленкова. Из этого можно сделать вывод, что для него членство в ГВС было очень важным занятием. И получается, что через него осуществлялась связь чисто военных вопросов с проблемами производства вооружений. На это же указывает и тот факт, что Маленков чаще посещал Сталина именно со специалистами военной промышленности, в первую очередь авиационной. Таким образом, его можно назвать куратором производства вооружений от ЦК.
      А если проанализировать весь состав предвоенных посетителей кабинета Сталина, то можно сделать вывод, что проблемы боевой авиации его очень сильно волновали. Это наблюдение интересно само по себе. Дело в том, что какие-либо военные вопросы не имеют особой важности в мирное время, если в ближайший период война не ожидается. Но если война готовится, то подготовка большого количества самой современной боевой техники становится очень важной задачей. Причем, это может превратиться в серьезную проблему, если какая-либо техническая отрасль переживает бурный прогресс - что и получилось с авиацией в 30-е и 40-е годы. Прогресс в ней оказался настолько быстрым, что опытные экземпляры, бывало, устаревали, не успев дойти до серийного производства. Остается рассмотреть вопрос - готовилось ли советское руководство к большой войне? Ответ на него однозначен: да, готовилось.
      Вот, например, что пишет на эту тему А.И. Шахуpин в своей книге "КРЫЛЬЯ ПОБЕДЫ" (Москва, 1983, с. 42): "К тому времени, когда меня назначили наркомом авиапpомышлености [январь 1940], было совершенно ясно, что войны нам не избежать. Никто не ошибался и в отношении предполагаемого противника. Это могла быть только гитлеровская Германия". Причем, на многих страницах своей книги он неоднократно подчеркивает огромную, с точки зрения Сталина, важность перевооружения боевой авиации, да еще в очень сжатые сроки. В частности, приводятся такие факты, как переход бригад по испытанию новых самолетов на круглосуточную работу, строительство новых и передачу наркомату многих имеющихся заводов с числом работающих в десятки тысяч (что повышало мощность авиапромышленности более чем в два раза по сравнению с 1939 г.), ежесуточный (с начала 1941 г.) письменный отчет перед ЦК о выпуске самолетов и моторов, переход работы всех самолетных и моторных заводов к началу 1941 г. на суточный график, создание в наркомате диспетчерского отдела, контролировавшего работу каждого цеха и т.д. Причем, в конце 1940 г. Сталин предложил Шахуpину довести выпуск новых боевых (!) самолетов в июне 1941 до 50 в сутки - это при том, что в 1939 и 1940 наркомат, используя сверхурочные работы, выпускал за день в среднем менее чем по 20 машин. 50 боевых самолетов в сутки - это 1500 в месяц (включая выходные) или 18 000 в год. И это задание было выполнено. В июле 1941 было изготовлено 1807 самолетов (по 60 в день), в сентябре - 2389, а после проведения эвакуации выпуск довели до 100 и более.
      Или вот что говорится на эту же тему в другом источнике - статье "ИЛ-4: ТАК БЫЛО" (журнал "АВИАЦИЯ И ВPЕМЯ", 1, 1998, с.4):
      "Страна готовилась к грандиозной войне, то ли собираясь отразить чей-то удар, то ли на кого-то напасть. Потребность в боевых самолетах стала исчисляться уже не в тысячах, а в десятках тысяч единиц. 17 июля 1939 г. нарком обороны К.Е. Воpошилов направил И.И. Сталину и В.М. Молотову проект постановления "О развитии самолетных заводов НКАП" (письмо N 80692). Документ предусматривал увеличение мощностей существовавших заводов, а также постройку 4-х новых с тем, чтобы в итоге произвести в 1941 г. ... всего 29 200 боевых самолетов без учета морских. Причем, подчеркивалось, что указанные мощности не полностью обеспечивают потребности ВВС на 1941 г. Эти цифры поражают: план производства на один только год почти в 8,5 раза превышал совокупное количество всех немецких самолетов, участвовавших в нападении на СССР 22 июня!".
      Шахуpин уточняет, что новый план развития самолетостроительных заводов был принят ЦК ВКП(б) и СНК СССР в сентябре 1939. Он предусматривал реконструкцию девяти крупных заводов и строительство девяти новых. Кроме того, строилось шесть новых моторостроительных заводов и реконструировались все старые.
      Но, конечно, в связи с немецким наступлением выполнить план в 1941 г. не удалось. По официальным данным за вторую половину 1941 г. в СССР произведено 8 200 боевых самолетов. За весь 1941 г. (по данным Шахурина) - более 15000. В 1942 г. - более 25000. (Для сравнения: в Германии за весь 1941 г. произвели 8400 самолетов, а в 1942 - 11600). Итак, в 1939 - 1941 гг. развитие боевой авиации для советского руководства являлось одним из приоритетных направлений. Шахурин подчеркивает, что он почти каждый день бывал в сталинском кабинете, и отмечает то, что Сталин почти ежедневно занимался авиационными делами.
      Причем, не только резко повышалось производство боевых самолетов, особенно новых образцов, но выполнялись мероприятия по их ускоренному освоению. Для этого ЦК ВКП(б) в феврале 1941 провело специальное совещание, на котором выступил Сталин. Однако, Шахуpин отмечает, что "тогда мы еще не знали, когда разразится война, хотя подготовка к ней шла полным ходом. Мы работали с огромным перекалом, с невероятным напряжением" (с. 94).
      Но возникает странная ситуация: с одной стороны, по планам советского руководства велась спешная подготовка к войне, возможным противником в которой явно определялась Германия. А с другой, оно же (советское руководство) совершенно не верило в возможное нападение ее же (т.