В маленьком будуаре, зеленые шелковые обои которого делали его похожим на большую, увитую листвой беседку, напротив очаровательной женщины сидел молодой человек красивой наружности и держал шелковые нитки, которые та наматывала на небольшой валик из слоновой кости.
      – Опять запутались, – воскликнула дама, восседавшая в облаке муслина и тонких кружев, и при сем восклицании так от нетерпения топнула ножкой, что обнажилась вышитая золотом домашняя бархатная туфелька и ажурный чулок. – И не глядите, пожалуйста, на меня так влюбленно, Ланской , это все из-за ваших томных глаз, это вы во всем виноваты!
      – Помилуйте, да как же мне иначе смотреть-то на вас? – простодушно спросил красавец Ланской. – Я не могу скрыть то, что чувствую к вам, графиня Браниша, я не в силах этого сделать!
      – Фи! Вы начинаете надоедать мне своим мечтательным поклонением. Конечно, у наших господ при дворе уж вовсе чувств не осталось, они испытывают только волнение крови, но и слишком много любви тоже утомляет.
      – Я вас утомляю, графиня?
      – Более того, – живо отреагировала маленькая подвижная женщина, вырывая шелк у него из рук, – вы становитесь просто невыносимым.
      – Так почему же тогда вы терпите меня возле себя? – с детской наивностью спросил Ланской.
      – Только потому, что у меня слишком доброе сердце, – в порыве самовлюбленности выпалила графиня Браниша, – это сердце чуть ли не ежедневно наносит мне вред, мне уже давно следовало бы распрощаться с вами, но я все еще испытываю сострадание к вам и к вашей восторженности; сейчас, однако, все позади, я более не стану щадить вас и скажу вам всю правду прямо в глаза: я не люблю вас, и что гораздо хуже, я прихожу в отчаяние едва только вы переступаете мой порог, поскольку прекрасно знаю, что вы опять до смерти наскучите мне своими нежностями.
      – Стало быть, вы собираетесь расстаться со мной, графиня?
      – Да, да, идите себе с богом.
      – Вы отсылаете меня, потому что меня не любите?
      – Скорее потому, что вы меня слишком любите.
      Тогда Ланской с самой невинной очаровательной улыбкой поднялся, неспешно пристегнул шпагу и галантно поднес к губам маленькую ручку прекрасной Браниши. Стоя в тот момент перед ней, он представлялся красивым мужчиной, какого только могла бы вообразить фантазия большого художника, великолепным образцом цветущей молодости и непринужденного благородства.
      – Сударыня, я благодарен вам за искусство, которому вы меня обучили, – сказал он.
      – Какое такое искусство?
      – Искусство стать любимым, – с легким грациозным поклоном промолвил в ответ Ланской.
      – Как это? – недоуменно воскликнула графиня Браниша. – Что за загадки вы мне тут загадываете?
      – Только что вы преподали мне урок, значение которого для меня трудно переоценить.
      – Свою отставку с любовной службы мне вы рассматриваете...
      – Как исключительно полезное наставление, – на полуслове прервал графиню Ланской.
      – Которое, похоже, вас нисколько не огорчает, – проговорила прелестная женщина, с досады разрывая носовой платок.
      – Напротив, оно приводит меня в восхищение.
      – Вы лжете.
      – Я говорю сущую правду, сударыня, – с нарастающей веселостью продолжал Ланской, – ибо я со всей страстью и увлеченностью люблю...
      – Ах! Да знаю я, знаю...
      – Нет, нет, не торопитесь, вы не знаете, – перебил ее Ланской, – я люблю одну даму, обладание которой сделало бы меня богом, а утрата ее – несчастнейшим из людей. Чтобы не совершить какого-нибудь faux pas в отношении означенной дамы, я решил пойти на сближение с ней лишь тогда, когда буду абсолютно уверен, что не только завоюю ее, но и смогу удержать, когда я, следовательно, почувствую себя уже не учеником, а мастером в искусстве становиться любимым. Таким образом, графиня, я три года исправно отходил в вашу школу и, как мне представляется, закончил ее на отлично. Я был мечтательным, нежным, преданным, исполненным обожания и в итоге имею перед собой вас: изнывающую от скуки. Следовательно перед дамой, которую я люблю, мне нужно предстать сухим, холодным, отвергающим, исполненным равнодушия, и тогда я завоюю ее. Я благодарен вам за эту теорию, и после сделанного мной объяснения вы, вероятно, поймете, почему я считаю себя вашим неоплатным должником.
      – Какая мерзость! – воскликнула графиня. – Так значит, вы меня не любили?
      – Откровенность за откровенность: не любил!
      – Ах, вы чудовище, Ланской!
      – Я всего лишь ваш прилежный ученик, мадам.
      – А эта другая, которую вы любите, – выдержав паузу, промолвила графиня Браниша, – она красива?
      – Весь свет утверждает это.
      – Красивее меня?
      – Ее называют совершенством среди вашего пола.
      От этих слов маленькая графиня с неистовой резвостью, которая при напудренной башне волос, домашнем халате в стиле мадам Помпадур и туфлях на высоком каблуке производила, надо признать, исключительно комичное впечатление, вскочила на ноги. Она с трагизмом версальской актрисы жеманно загрохотала по комнате взад и вперед на своих красных ходулях, с такой силой смахнула со стены дорогую декоративную чашу, что черепки разлетелись во все стороны будто осколки гранаты, схватила маленькую кочергу, поочередно посбивала головы всем маленьким толстопузым фарфоровым китайцам на каминной полке, и в завершение разразилась громкими рыданиями.
      – Я сделал вам больно, графиня, – прошептал Ланской, подходя к ней, – это не входило в мои намерения, ради бога, простите меня.
      – Скажите, что вы меня любите, тогда я больше не буду плакать, – тут же выдвинула встречное требование прелестная женщина, точно ребенок капризно надув губы.
      – Что это вдруг!
      – Скажите мне, что я красива, – продолжала графиня, – что на ваш взгляд нет более привлекательной дамы, чем я, признайтесь, что все произошедшее было всего лишь неудачной комедией, которую вы разыграли, желая доказать мне, что можете быть забавным, эдаким наказанием, которого я заслужила своим дурным поведением...
      – Полно, графиня, – оборвал Ланской словоизвержение маленькой женщины, – вы же меня не любите...
      – Это я-то вас не люблю? – Она остановилась перед ним и сжала маленькие кулачки. – Вы совершенно не заслуживаете, чтобы я так сильно любила вас...
      – Но ведь еще четверть часа назад вы велели мне убираться!
      – То было... четверть часа назад, а сейчас я люблю вас и люблю страстно, – она порывисто обняла его обеими руками за шею и привлекла к себе, – так терзать меня, ну скажите же мне наконец, что... что вы меня обожаете.
      – Графиня, вы и в самом деле очаровательная женщина и сейчас видели бы меня у своих ног, если бы я не... любил другую.
      – Вы не хотите меня?
      – Я не должен оказывать вам особого предпочтения, мое сердце отдано.
      – Поклянитесь.
      – Клянусь.
      – Ах! Я самая несчастная женщина на свете! – она бросилась на диван и, всхлипывая, разрыдалась, в то время как Ланской, глядя на эту сцену, начал громко хохотать. – Как? Вы еще изволите смеяться, мерзкий?
      – Я только радуюсь победе моей теории, – спокойно констатировал Ланской, – похоже, я весьма основательно обучился у вас искусству стать любимым, поскольку четверти часа холодного равнодушия с моей стороны оказалось достаточно, чтобы в вас, которая находила мою мечтательность и нежность такими скучными, такими невыносимыми, вспыхнула страсть.
      – Итак, вы действительно отвергаете меня, Ланской?
      – Нет, очаровательная графиня, – с тонкой улыбкой на губах ответил молодой офицер, – я намерен даже весьма усердно поухаживать за вами, если вы удовлетворитесь тем обстоятельством, что я позволю вам любить меня, но сам при этом буду пылать чувствами к другой женщине.
      – Ах! Да неужели ж она действительно такая красивая? – спросила графиня. Она немного успокоилась, вытерла слезы и со сладким томлением взглянула на Ланского.
      – Даже греческие ваятели не создали ничего более совершенного, – промолвил в ответ Ланской, – когда бы свет мог справедливо судить о современниках, он изваял бы эту великолепную женщину из мрамора и установил бы в храме как богиню любви.
      – Вот как! А я эту женщину знаю? Мне хочется знать, кто она такая, Ланской, – воскликнула графиня Браниша.
      – Если вы угадаете имя моей богини, я отпираться не стану, – предложил он.
      – Вы лишили меня покоя, – сказала маленькая очаровательная женщина, – и я хочу отомстить. Я убью вас... естественно, поцелуями.
      Она вдруг с грациозностью вакханки, резвясь, смеясь и ликуя, заскакала по комнате, поймала и пухлыми руками обняла Ланского, принялась целовать его, отчего у того буквально перехватило дыхание, и снова пустилась в пляс, кружась и вертясь до тех пор, пока башня ее волос не рассыпалась и в воздух не взметнулось облако белой пудры.
      Когда на следующий день около полудня Ланской вошел в салон графини Браниша, он застал ее уже в grande parure , готовой к выезду, башня ее волос, искрившаяся точно свежевыпавший снег, была увита ювелирными украшениями всех цветов, образуя радугу исключительной ценности, две юбки из тяжелого шелка, нижняя из которых была расшита пестрыми цветами, а верхняя – золотом и серебром, крупными складками вздувались одна над другой.
      – Я слышала, что сегодня ночью на Неве возвели ледяные горки, – воскликнула навстречу ему миниатюрная женщина.
      – Так и есть, графиня.
      – Давайте поедем туда и взглянем на них, – продолжала графиня, радуясь как ребенок, – это так интересно.
      – Я к вашим услугам.