Разговор с электрическим мозгом

      Если расценивать синтетическое искусство, рожденное кибернетической машиной, с высоты выдвинутых нами положений, являются ли искусством продемонстрированные стихи, музыка, живопись и балет, то ответ напрашивается один - это не искусство в принятом нами понимании. Здесь нет гармонического сочетания разобранных нами основ подлинного искусства.
      Оригинальный русский поэт Велемир Хлебников однажды определил поэзию как "путешествие в незнаемое". Думается, это своеобразное определение не расходится с замечательным высказыванием такого видного теоретика искусства, каким был А. Луначарский. Он говорил: "Художественное произведение тем ценнее, чем больше в нем новых элементов". Но в то же время Луначарский настойчиво предупреждал: "Однако при включении их в некую ограничивающую систему". Последнее замечание очень важно.
      Приведем несколько примеров математического исследования из области поэзии, чтобы не отступать от основной темы нашего разговора - алгеброй поверить гармонию.
      Где располагаются границы поэтических возможностей?
      Мы имеем 30 букв, которые могут составить слова. Таким образом, можно иметь однобуквенных слов - 30, двухбуквенных - 302, то есть 900, трехбуквенных - 303 - 27000, четырехбуквенных- 304 - 810000 и т. д. Однако известно, что язык содержит около 50000 слов. Представьте себе слова, состоящие из семи букв. Что же тогда получится? Из всех комбинаций, какие могут составить 30 букв, только 0,0002 составят реальные слова.
      Возьмем другой пример. Предположим, поэт, пользуясь 400 буквами, должен написать стихотворение в 8 строк. Этого вполне достаточно, чтобы создать оригинальные, проникновенные, неповторимые стихи. Проверив математически все возможные сочетания в стихотворении из 400 букв, математика пришла к цифре 10100. Это значит, что число возможных вариантов в стихотворении, состоящем из 8 строк, равно фантастическому значению - единице со ста нулями!
      Математический анализ рифм, проведенный академиком А. Н. Колмогоровым, также весьма интересен. Если мы имеем 10 слов, найти среди "их рифму порой чрезвычайно трудная задача. При 20 словах это тоже довольно сложный процесс, но, имея 50 слое, рифму найти уже относительно легко. 100 слое обеспечивают возможность подбора тройной рифмы- мы в состоянии писать сонеты. При 500 словах даже десятикратные рифмы могут подбираться относительно свободно.
      При 1000 словах мы можем неограниченно пользоваться многократными рифмами.
      Эти математические исследования языка чрезвычайно интересны.
      К чему же мы ведем весь этот разговор? Мы говорим о том, что математика, вторгаясь в область поэзии, помогает нам осмысливать сложный, удивительный и прекрасный мир искусства, помогает поэтам обогащать свою сокровищницу языка, а критикам анализировать методы творчества и технику создания поэтических произведений.
      Однако обратимся к синтетической музыке. Здесь, в машинной композиции, существует, если можно так выразиться, метод сопоставления. В чем он состоит?
      На одной машине было предварительно обработано 37 религиозных гимнов разного звучания. То есть в машину сумели заложить информацию о музыкальном содержании произведений принципиально одного характера, в данном случаерелигиозных гимнов. После этого по методу сопоставления машину заставили самостоятельно создать ряд произведений. Машина сделала 6000 попыток, из них было отобрано и признано возможными к прослушиванию около 600 новых гимнов. Но в этих произведениях машина компилировала гимны и отдельные музыкальные фразы того или иного произведения. Таким образом, у электронного композитора метод создания музыки не самостоятельный, а чисто компилятивный.
      А ведь этим порой грешат кое-какие композиторы!.. Но есть и другой метод.
      На магнитной ленте записывались различные звуки: звучание разных инструментов, шумы, пение птиц и т. д. Затем лента вводилась в машину вместе с программой, в соответствии с которой машина выбирает в своей "памяти" звуки надлежащего тембра. Так еще в 1956 году на Международном конгрессе по кибернетике в Бельгии австрийский инженер Земенек демонстрировал музыку, сочиненную подобной машиной. К сожалению, больше всего музыка напоминала настройку инструментов оркестра перед началом концерта.
      Попытка машинизировать музыку в буржуазном обществе, в конечном итоге, приводит к откровенному шарлатанству, к погоне за модой. Такой данью моде явилось создание несколько лет назад новой музыкальной школы, названной "додекафонией". Австрийский композитор Шенберг поставил своей задачей во что бы то ни стало отказаться от созвучия тонов и решил строить свою "додекафонию" на звучаниях, неприятных человеческому слуху. Автор гарантировал, что его "произведения" ни в каком случае не будут иметь даже признаков музыкальности.
      Получился совершенно бессмысленный набор звуков. Однако он вызвал ликование скучающих музыкальных снобов - они восторженно встретили искусство, уничтожающее все музыкальное в музыке. Композитору даже предоставили кафедру в Брюссельской консерватории.
      И вот по его стопам ринулись музыкальные шарлатаны, теория которых опиралась якобы на конструирование музыки, а не на сочинение ее. Французский композитор Буле создал пуантилизм. Он решил вместо нотного строя ввести арифметические элементы, гарантирующие от всякого благозвучия. Вслед за этим появились и сторонники "конкретной музыки". Она состояла не из звучания музыкальных инструментов, а из шумов на машинах-генераторах с таким расчетом, чтобы поразить воображение отсутствием музыкальности. Эту музыку монтировали из грохота уличного движения и автомобильных гудков. Так появилась модная в последнее время на западе "электронная музыка".
      Несколько лет назад я был на Всемирной выставке в Брюсселе и там имел возможность посетить специальный павильон, который знакомил с произведением, носящим название "Электронная поэма".
      Прежде всего поражало воображение само здание. Внешне оно напоминало застывшие гребни бетонных волн, взметнувшихся в воздух. Это были какие-то овеществленные пространственные математические кривые, связанные между собой тонкими линиями бетонных перекрытий.
      Форма зала тоже была необычной - многогранной. Неожиданно в зале гас свет, и со всех сторон - с потолка и со скошенных стен - на нас обрушивался водопад неясных образов. То это были вспышки света, то картины, создаваемые с помощью проекционного фонаря, мелькали отрывки кинофильмов. И все это сопровождалось звучанием симфонии XX века - "Электронной поэмой".
      Трудно, почти невозможно описать характер этой музыки. Нельзя отличить звучание отдельных инструментов. То сотня громкоговорителей, вделанных в потолок и стены, шипели, как змеи, то, казалось, весь мир звенит и грохочет у нас над головой. Шумы переходили в крики, в рев, в удары кузнечных молотов, в звон цепей и шорохи.
      Оглушенные, потрясенные, понимая, что мы присутствуем не при рождении нового вида искусства, а, если можно так сказать, одурачены и высмеяны в присутствии значительного количества зрителей, мы подошли наконец к сердцу павильона. Здесь стройными рядами стояли магнитофоны, счетно-решающие машины и какие-то совсем незнакомые нам устройства. Механики, которые следили за автоматическим проведением кибернетического сеанса, совершенно серьезно разъясняли нам:
      - Здание для "Электронной поэмы" строил знаменитый французский архитектор Корбюзье. Модный поэт и известный композитор отбирали звуки для "Поэмы".
      - Каким же образом это делалось? Ведь звуки "Поэмы" совершенно непохожи ни на какие естественные звучания?
      - Да и не могут быть похожи,- согласились механики.- Для того чтобы собрать все эти звуки,- пояснили нам,- во все концы земли разъехались специальные группы. Они записывали шумы нью-йоркской биржи, грохот прибоя у мыса Горн, крики верблюдов на скачках в Аравии, рев современной механической кузницы. Когда был создан достаточный фонд записей, все эти сокровища были привезены в абсолютно тихую комнату, обитую синтетическим звуконепроницаемым материалом. И здесь,- вдохновенно продолжал оператор,- из тысячи и тысячи звуков были отобраны самые необычные, самые резкие.
      Но с их записями поступили тоже своеобразно. Если звучание было низкого тембра, пленку с записью прокручивали на магнитофоне с ускорением, и звук становился высоким и звенящим. Так же поступали и со звучаниями высоких тонов, изменяя их естественный тембр замедлением. Затем из кусков ленты, на которых синтетически, с обратной скоростью переписаны шумы, составили единую пленку. И опять эту пленку, но теперь уже в обратном порядке прокрутили через аппаратуру.
      Мы были потрясены:
      - Значит, ничего не осталось не только от музыки, не только от живых шумов, но вообще ничего не осталось от звучания богатой и щедрой жизни. Здесь же все выдумано.
      - Создатели нового искусства именно к этому и стремились,- сказал нам оператор.
      - Так где же искусство?
      - О каком искусстве вы говорите? Кибернетическая поэма двадцатого века не имеет ничего общего с древним представлением об искусстве.
      Возмущенные, мы ушли из этого мира модных мистификаций, которые предприимчивые бизнесмены пытаются выдать за искусство завтрашнего дня.
      Не об этих ли людях с возмущением и непримиримостью говорил всемирно известный советский композитор Д. Шостакович:
      "Они убивают душу музыки - мелодию. Разрушают форму и красоту гармонии, богатство естественных ритмов, вместе с тем уничтожая какие бы то ни было намеки на содержательность, человечность музыкального произведения".
      Что же, значит, следует полностью отказаться от применения кибернетики в музыке? Конечно, нет. Новая техника дает новые возможности музыкальному искусству.
      Мне не раз приходилось слышать удивительные по своему звучанию электрические органы, которые конструировал ныне уже умерший актер Ильсаров. Под его тонкими пальцами привычные мелодии звучали совершенно необыкновенно. Электроорган передавал силу звучания могучего хора, придавал неповторимую прелесть быстрым и бурным стаккато. И весь он размещался в небольшом ящике.
      В Москве в музее композитора Скрябина вы можете видеть электронный аппарат - резонатор, созданный кандидатом технических наук Мурзиным. Этой машине доступно буквально все. Ома имитирует всевозможные тембры, создает новые, рожденные новыми средствами, музыкальные звучания. Об этом устройстве дают прекрасные отзывы крупнейшие советские композиторы, потому что резонатор помогает им в инструментовке опер, в поисках новых звучаний. В нашей стране в этой области работают по-настоящему талантливые, увлеченные музыкой ученые.
      Однако исследования советских ученых направлены не на разрушение музыки, а на расширение ее возможностей.
      Что же касается машин-живописцев, электронных танцовщиков, то все эти трюки весьма далеки от подлинного искусства.
      Когда механический живописец бездумно, автоматически размазывает различные краски по холсту, этот процесс не имеет ничего общего с творчеством. Но кибернетическая машина способна к творчеству в некоторых областях. Например, она в состоянии рисовать чисто математические кривых, имеющие и художественное значение. Однако это не так уж ново. Известно, что движение маятника, к концу которого прикреплен обыкновенный карандаш, дают удивительные фигуры на подложенном под карандаш листе бумаги. Вспомните фигуры Лиссажу, которые можно получить, проводя смычком по пластинке, на которой насыпаны легкие опилки. Вспомните своеобразную, тонкую мозаику напряжений, получаемую в машинах с помощью интерференции света, И вы поймете: такое искусство может иметь лишь абсолютно прикладное значение.
      Придет день, и на сцене фантастического театра завтрашнего дня мы увидим балерину, которая движением своего тела будет вызывать не только звучание электронных музыкальных инструментов, но и поток непрерывно меняющегося цвета. Мы знаем, что уже сегодня инженеры и художники работают над проблемой цветомузыки, над проблемой взаимосвязи между движением и звуком.
      Было бы неправильно творческим людям отказаться от тех возможностей, которые дает им электроника, возможностей света и цвета. В конечном итоге важен результат, который может быть получен в области подлинного искусства, а на путь и трудности, преодолеваемые художником для достижения этого результата.
      Обычный орган, воспроизводящий музыку Баха, колоссальнее сооружение целая фабрика труб и мехов, подающих воздух. Но ведь те же звуки могут быть получены не колебанием воздуха в гигантской органной трубе, а колебанием диффузоров динамиков размером с обычный чемодан.
      И так во всем: в музыке, в живописи, в игре света и цвета. Электроника дает новые возможности, открывает новые перспективы.
      Но каким бы ни было искусство завтрашнего дня, мы верим, что искусство это будет художественным, эмоциональным, будет дарить человеку эстетическое наслаждение, а не раздражать его потоком оглушающих звуков, мельканием цветов и красок, лишенных какого бы то ни было смысла.
      25 мая, понедельник
      С утра зарядил дождь. Нудный, противный, он танцевал на лужах круглыми пузырьками, неуверенно стучался в окна, разрезая стекло, как школьную тетрадку, косыми линейками. Может быть, поэтому наш разговор с Колей Трошиным тоже тянулся медленно.
      - Наконец я закончил сдачу зачетов. И сколько лишнего в наших учебных программах! - говорил Николай.- Иногда я думаю о том, все ли, что мы изучаем, так уж необходимо для практики. А вот чего нам явно не хватает это я хорошо знаю, работая на производстве. Здесь я занимаюсь кибернетикой, а в институте изучаю электростатику на уровне середины прошлого века. Здесь я работаю с осциллографами, а сдаю экзамены, рассказывая про древние наши лейденские банки.
      Думается, Коля Трошин во многом прав. Нужно пересматривать программы кибернетика подхлестывает нас. И это не только его мнение.
      Отлично высказалась на эту тему сентиментальная Нина. Она раскопала чудесную цитату Льва Толстого:
      "Хорошо, если бы мудрость была такого свойства, чтобы могла переливаться из того человека, который полон ею, в того, в котором ее нет, как вода переливается... из одного сосуда в другой до тех пор, пока оба будут равны".
      - Отлично сказано! - восторгалась Нина.- Если бы так построить наше образование... Ведь все дело в том, что передается и как передается.
      - Здесь вряд ли можно обойтись без помощи машин,- неожиданно вмешался Николай Иванович Авдюшин.
      Он тоже много размышляет над вопросами обучения. Больше того, кандидатская диссертация молодого ученого была тесно связана с машиной-экзаменатором, которую он конструировал в энергетическом институте в Москве.
      - Она не может не полюбиться студенту,- говорил Ни
      колай Иванович.- Она даст возможность из 4-5 ответов найти единственный правильный. А такую манеру "разговора с экзаменатором" студент, я не сомневаюсь, полюбит.
      - Век живи, век учись! - приветствовал меня Кибер, когда мы остались с ним вдвоем.- Вы еще нас припомните.
      А. Кого это нас?
      К. Нас - ученые машины. Право, мы были бы неплохими учителями. Мы не устаем, не ошибаемся. Если хотите, научимся проверять тетради и даже ставить отметки. Каждый день учитель в школе должен проверять по 40 тетрадей, расставляя двойки и пятерки! Это же адский труд.
      А. Согласен с тобой. Давно пора освободить учителя от этой неблагодарной работы.
      К. Однако я слышал ваш разговор с Трошиным. У меня такое впечатление, что он прав - ваши учебные программы в чем-то должны брать пример с моей программы. Ничего лишнего, только самое главное и современное. Алгоритм! От него никуда не уйдешь.
      А. Но не забывай и об одаренности людей. Есть люди способные, талантливые и даже гениальные - их надо выявлять, к ним нужен свой подход.
      К. Я видел у вас в руках книгу Эшби "Конструкция мозга". Там он высказывает другое мнение.
      "Что мы называем гением? - спрашивает ученый. И отвечает: - Существуют два глубоких заблуждения, которые мешают понять этот вопрос. Первое заключается в том, что мы приписываем какие-то особые способности ученому, решившему проблему, над которой безуспешно бились в течение ряда лет многие другие. Это мнение столь же неразумно, как и заключение, что человек, десять раз кряду угадавший, какой стороной упадет монета, имеет особые способности в предсказании по сравнению с тысячью человек, гадавших вместе с ним и не получивших правильного результата".
      А. Стоп, стоп! А каково же второе заблуждение?
      К. "Вторым заблуждением является представление, что гений способен решить проблему без затраты труда. В действительности большая часть его работы состоит в попытках решений, которые являются мощным средством получения информации".
      А. Так что же, по-твоему, гений - это исключительное умение отбирать, помноженное на трудолюбие?
      К. Нет, не только, "Гений есть упорный труд и могучая мысль, сосредоточенные в известном направлении".
      А. Кто это сказал?
      К. Исаак Ньютон - гениальный ученый. Но посмотрим, как скромно он говорит о себе:
      "Если я видел дальше других, то только потому, что стоял на плечах гигантов".
      А. Но я думаю, что дело здесь не только в гигантах, поднимавших гений Ньютона,
      К. Конечно... Ведь еще знаменитый писатель Стендаль говорил в свое время: "Гений всегда живет в среде народа, как искра в кремне. Необходимо лишь стечение обстоятельств, чтобы искра вспыхнула из мертвого камня".
      А. Здорово сказано... Вот почему и хочется, чтобы наше время и будущее коммунистическое общество создали то необходимое "стечение обстоятельств", которое будет способствовать выявлению талантливых людей. Ведь талантливый человек, а тем более гениальный - это народное достояние, живое богатство государства.
      КИБЕРНЕТИКА ОБЯЗЫВАЕТ...
      Я часто вспоминаю своего учителя химии. Это было давно, задолго до войны. Однажды в нашу школу пришел человек средних лет, спокойный, вежливый, аккуратно одетый. И никто ке мог даже предположить, что этот человек принесет революцию в старенькую подмосковную школу. Но произошло именно так. Это он заставил нас, мальчишек и девчонок, стать одержимыми химией. И вот сегодня я задумываюсь: в чем же был секрет его успеха, как удалось ему увлечь нас своим предметом?
      Он был хитрым и умным, наш новый учитель химии. Он отказался от обычных школьных уроков - он вывел нас в "химический цех". Так он называл небольшую лабораторию, сделанную нашими собственными руками в школьном подвале. Он заметил среди нас самых увлеченных и назначил их дежурными по лаборатории.
      Вдохновенно рассказывал учитель об удивительной связи химии с жизнью. Биографии великих ученых-химиков раскрывались перед нами как увлекательные романы, в которых битва человека с природой была основной темой. Мы не только выучили наизусть в древнем его начертании закон Ломоносова, мы даже знали по-французски, что говорил Лавуазье о законах сохранения вещества.
      Я вспоминаю, как часто засиживались мы после окончания занятий в нашей лаборатории. Мне даже частенько попадало от матери за химические опыты, которые я перенес на окно нашей комнаты, в результате чего у нас дома иногда раздавались взрывы и окна застилало густым дымом. Да, это было подлинное увлечение. Привлекали новизна, смелость, то, что химию отдали в наши руки, то, что нам доверяли.
      Но потом произошло непоправимое: наш чародей-учитель покинул школу. Какое-то учебное начальство - люди с каменным сердцем - не поняло откровенной и взволнованной души новатора. Они обвинили его в нарушении каких-то педагогических правил, дежурных - самых увлеченных учеников назвали "любимчиками" и даже закрыли нашу гордость - "химический цех". Рассказы учителя, которые мы слушали как захватывающие романы, назвали фантазией.
      Когда сегодня я задумываюсь, почему я не стал химиком, а я обязательно должен был им стать,- я понимаю, что в свое время мечты были разрушены в самый начальный период их утверждения. Обидно это вспоминать, но вспоминать нужно. Ведь те ребята, которые учатся сегодня в школах, через десять или пятнадцать лет будут созидать такое, чего сегодня мы не можем даже и предполагать.
      Мы живем в век атома, космонавтики, в век химии и электроники, и то, чему мы когда-то обучались, сегодня становится азбукой для наших детей. Они уже по-другому видят науку, чувствуют ее связь с техникой. И неправильно было бы считать, что процесс обучения, сложившийся за десятилетия и даже века, должен оставаться неизменным.
      Кибернетика, анализ работы человеческого мозга - все говорит о том, что наступило время перестройки системы накопления информации в мозгу человека.
      Встает вопрос: можно ли в наш век передать все, что накопил человеческий разум и опыт, теми же методами, какими пользовались наши отцы и деды? Ведь количество информации, которую воспринимает сегодня человек, в три раза превосходит то, что удовлетворяло наших предков.
      Ведь, кроме традиционных знаний, которые составляли когда-то основу наук, сегодня существует огромное количество совершенно нового, которое осваивается, а может быть, даже только еще подлежит освоению. Необходима "поправка на время". Она определяется достижениями науки наших дней и, вероятно, тем, что еще предстоит открыть и освоить за десятилетия, на протяжении которых и проходит самый процесс обучения.
      Об этом думают сегодня многие - академики, учителя, родители. Не об этом ли пришлось мне спорить в Мюнхене, на совещании экспертов многих зарубежных стран, посвященных проблеме развития науки и техники и воспитанию нашей молодежи. По-разному относились к этой проблеме зарубежные ученые.
      - Человечество не в состоянии переварить все, что оно создало,- говорил седой профессор из Франции.- Человечество, как удав, проглотило больше, чем оно может переварить. Нужно разбить все научные и технические знания на отдельные куски и дать каждому молодому человеку то, что ему достанется.
      - Нет, я считаю, что знания в полном объеме должна получать только элита - самые гениальные и избранные в каждой стране,- настойчиво утверждал молодой, энергичный профессор из Западного Берлина.- Неужели вы не видите, что рядовому человеку наука ни к чему? Рядовой должен заниматься спортом, развлечениями.
      - У нас в Америке это одна из сложнейших проблем,- озабоченно говорил небрежно одетый профессор Колумбийского университета.- Главное, не отставать от времени...
      ...Не отставать от времени. Нет, это неверно! Нужно быть впереди времени, нужно обгонять время и его научно-технические достижения, хотя бы на период, необходимый для обучения молодежи.
      Науки стали уже не такими строго разграниченными, какими они были раньше. Математика хлынула не только в близлежащие области, такие, как физика и химия, но она ворвалась в биологию и медицину, в сельское хозяйство. Если раньше математика была наукой сухих цифр, теперь она изучается и осмысливается не только по формулам и схемам, но легла в основу создания сложнейших вычислительных машин. Пересмотрела свои позиции и физика. Из науки, в прошлом более теоретической, она стала самой жизненной наукой, связанной с биологией и химией.
      Ведь это парадоксально: в годы моей юности об атомной энергии разговор шел как о чисто теоретическом деле. Об использовании атомной энергии на практике даже и мысли не допускалось. А уж если и фантазировали в этой области, то предположения шли не менее чем на тысячелетие вперед. Мы же знаем, что недавно пустили в эксплуатацию новую Белоярскую атомную электростанцию, и в прессе даже не было по этому поводу особого шума. Обычное явление!..
      А что произошло в области химических наук? Химия стала творцом второй природы - всего того прекрасного и удивительного, искусственно созданного мира, который занимает все больше и больше места в окружающей нас естественной природе. Мир синтетики, мир технологических процессов, проходящих чуть ли не на уровне вулканических явлений.
      А биология? Вооруженная химическими, физическими и математическими знаниями, она стала смыкаться через кибернетику с точными науками. Как же в этих новых условиях не искать новых путей накопления человеческого опыта - в этом стремительном, грандиозном по объему потоке, который должен пройти сквозь сознание человека, оставив в нем все самое ценное, самое перспективное.
      Один американский ученый как-то сравнил существующие школьные программы с лоскутным одеялом. Появляется что-то новое в науке - еще один лоскут пришивается к одеялу, а по существу одеяло остается таким же, как было десятилетия назад. Однако размер его стал человеку неудобен. Оно расползается по краям, какие-то лоскуты давно истлели, да, вероятно, они уже и не нужны. Но традиция продолжает действовать, и одеяло растет, хотя пользоваться им стало совершенно невозможно.
      С этим нельзя не согласиться. Нужно не только добавлять новое к программе, но и отсеивать стерее. Нужно принципиально перестроить всю сетку, на которой разбросаны человеческие знания.
      Человек прошлого века получал, как говорится, "классическое воспитание". Оно не мыслилось без латыни и греческого языка. В наших школах давно уже не изучают "мертвые языки", а в мире интеллигентного человека ничего не изменилось. Из лоскутного одеяла программы выбросили два лоскута и освободили место для новых важных разделов. Так, вероятно, и следует поступать впредь.
      В середине XX веке ребята разговаривают по телефону, их не оторвешь от телевизоров и магнитофонов, а в школах кропотливо изучают опыты старика Гальвани, который впервые заставил вздрогнуть лапки лягушонка от прикосновения эбонитовой палочки. За окнами проносятся троллейбусы, проходят трамваи, радиостанции оплели земной шар незримыми волнами эфира, а ребята возятся над лейденскими банками, торопясь как можно скорее вернуться к телевизору или магнитофону.
      Парадоксально? К сожалению, это касается не только науки и техники. Вспомните, сколько времени и энергии уходит на изучение грамматических правил, на вызубривание того, что на практике кажется ненужным и бессмысленным. Не проще ли произвести революцию в преподавании языка, отбросив слепое вызубривание правил, которые практически почти никогда и никем не используются.
      А как обстоит дело с изучением математики? Она так распространила свои корни по всем наукам, что, вероятно, не следует делать различия между отдельными направлениями математики, изучая ее как единый сплав, перекинув живой мостик от теории к вычислительным машинам. Вероятно, неэвклидова геометрия, дифференциальные исчисления и да-жа теория относительности должны приходить к школьнику, а не к студенту высшего учебного заведения. Ведь без этизс знаний невозможно понять процессы, которые сегодня происходят на практике, в жизни - в науке и производстве.
      И что самое глазное - новая программа должна показать гигантскую и все возрастающую силу взаимодействия всех наук как единого целого, где диалектика является дирижером, стоящим над физикой, биологией, математикой.
      Это одна сторона вопроса. Но имеется и другая...
      Я вспоминаю очень интересный разговор с педагогом-новатором Л. Н. Ландой,
      "Если развить у юноши общие методы мышления, можно резко поднять эффективность обучения,- рассказывает он.- Если хотите, нужно спрограммировать психологию обучения так, чтобы школьник мог за тот же период освоить значительно больше, чем он в состоянии сделать это сегодня".
      О чем же идет речь?
      Как в кибернетических машинах существует алгоритм, так и в процессе поступления информации в мозг должен быть разработан алгоритм, то есть точный график последовательного усвоения знаний. Человеческий мозг гораздо совершенее машины - нужно только выработать определенную новую систему усвоения отдельных предметов, а затем и всего комплекса поступающих знаний.
      Применив новые алгоритмы на практике, в процессе усвоения русского языка, Ланда добился значительного успеха: в 5-6 раз уменьшилось количество ошибок у школьников, которые пользовались новыми алгоритмами, связанными с программой кибернетических машин.
      - Надо не просто передавать знания, а активно управлять процессом их поступления. В этом случае школьник за 6-7 лет может усвоить то, на что потребовалось бы не менее 11 лет.
      Но ведь есть и третий, очень активный фактор, влияющий на обучение,это использование кибернетических машин: машин-репетиторов, машин-экзаменаторов, всего того огромного комплекса новой техники, который так необходим нашим школам и вузам.
      В Московском энергетическом институте студентами построен кибернетический экзаменатор. Он в состоянии принимать у студентов экзамены. В машину заложено несколько сотен вопросов. Учитывается время обдумывания каждого из вопросов, и составлены они так, что нельзя ответить наобум, случайным нажатием кнопки. Прежде чем нажать кнопку, необходимо думать экзаменатор автоматически фиксирует правильные и неправильные ответы и время, затраченное на ответ.
      В Соединенных Штатах Америки создан электронный экзаменатор, который выдает студентам не вопросы, а готовые ответы. Таких ответов экзаменуемый получает 6-7, но среди них только один правильный. Для того чтобы найти правильный ответ, необходимо думать и знать...
      Интересен разработанный преподавателем Ланда аппарат машина-репетитор. Представьте себе на мгновение класс, в котором никто не отвечает вслух. Перед школьником небольшой пульт, ученик нажимает кнопки ответов, читает вспыхивающие на экране вопросы и вновь выполняет задание. Только активное мышление дает возможность правильно и увлеченно работать на машине-репетиторе. А ведь для обучения целого класса достаточно одной кибернетической машины.
      Вспоминаю беседу с академиком Б. В. Гнеденко по вопросу обучающих машин:
      "Вас интересует, что дают эти машины ученикам? Во-первых, они заставляют их работать не по старым принципам заучивания, а по новому методу вторжения в существо вопроса. Это открывает новые горизонты для психологии обучения. Ребенок, работающий с обучающей машиной, которая реагирует на все его ошибки, не стесняется машины, как иногда он смущается присутствия учителя. Обучение на машинах становится не обузой, а увлекательной игрой. А для педагога? Такая кибернетическая машина освобождает учителя от мучительной работы по проверке сотен и сотен тетрадей, давая ему возможность направить свою энергию по более важному руслу".