Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Денис Давыдов (Историческая хроника)

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Задонский Николай Алексеевич / Денис Давыдов (Историческая хроника) - Чтение (стр. 47)
Автор: Задонский Николай Алексеевич
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


– Не ты один, многие охотились! – заметил с усмешкой Денис Васильевич. – Фигнер даже в занятую неприятелем Москву с этой целью пробрался… Пустая, несбыточная затея!

– Теперича и я понимаю, – проговорил Терентий, – а тогда в горячке-то о чем только не бредилось… И чудней всего, что о личности Бонапарта я совсем никакого понятия не имел, а виделся он мне почему-то мужчиной громадного росту, носатым, черным вроде цыгана и в золотом кафтане!

– Ну, если так, – невольно улыбнулся Денис Васильевич, – Наполеону тебя опасаться нужды не было… Я в Тильзите его видел и запомнил отлично. Ростом он разве на вершок какой выше меня. Волосы темно-русые, а не черные. Лицо чистое, смугловатое, с чертами весьма регулярными. Нос небольшой, прямой, с легкой горбинкой. А мундир обычно носил темно-зеленый, конноегерский, с красной выпушкой и с отворотами и с эполетами полковничьими. В общем, на портрет, созданный твоим воображением, нимало не походил!

– Вестимо, не походил, – согласился Терентий, – я потому и толкую, что, дескать, время-то хотя и грозное было, а для всяких, как вы сказали, несбыточных затей и для всяких геройств очень способное…

– Да, что верно, то верно, богатырская была эпоха! – сказал, начиная воодушевляться, Денис Васильевич. – Невиданным мужеством россиян прославлен в веках двенадцатый год… Помню, как на Салтановской плотине горсть русских храбрецов преградила путь прославленным войскам маршала Даву. Помню, как под Смоленском составленная из рекрутов дивизия Неверовского отражала натиск главных сил Наполеона и хотя понесла значительный урон, но не была приведена в смешение. Помню, какими глазами мы увидели эту дивизию, подходящую к нам в облаках пыли и дыма, покрытую потом трудов и кровью чести! Каждый штык ее горел лучом бессмертия! А беспримерный героизм, проявленный верными сынами отечества на Бородинском поле? А пламенная отвага партизан и ополченцев? Незабвенные дни! Кочевье на соломе под крышей неба, вседневная встреча со смертью, неугомонная жизнь партизанская…

И долго еще с волнением сердечным и тихой грустью воскрешаются запечатленные до мельчайших подробностей картины былого. Потом Терентий идет к стреноженным невдалеке лошадям, проверяет путы и, возвратившись, укладывается прямо на траву, положив пиджак под голову, и быстро засыпает. А Денис Васильевич лежит на походной кровати и чувствует, как взбудораженные мысли гонят от него сон.

Ночь стоит теплая, безоблачная. Легкими волнами набегает ласковый полынный ветерок, нежит лицо и грудь. Где-то вдалеке, то угасая, то вспыхивая, горят костры чабанов. Из ближайшей деревни доносится чуть слышная тоскующая девичья песня. Чудесна эта ночь, эта безбрежная, вся в трепетном мерцании звезд громада мироздания, чудесна жизнь!

Денис Васильевич, сделав над собой усилие, отрывается от прошлого… Он видит себя вновь в только что оставленной столице. Он жил у Бегичевых, переехавших сюда недавно из Воронежа. Митенька получил покойное сенаторские место, растолстел неузнаваемо, сделался самодоволен и важен. Сашенька утеряла былую привлекательность и простоту, превратилась в капризную и жеманную барыньку. Хоть и свои, родные, а смотреть противно! И особенно удивляло, что простодушный и недалекий Митенька, достигнув без особого старания жизненного благополучия, стал считать себя страшно умным и дальновидным, а Сашенька, державшая мужа под башмаком, начинала верить в его несуществующие таланты и достоинства.

Несколько лет назад Митенька на досуге сочинил роман «Семейство Холмских», в котором описывались светские интриги и сплетни. Редактор «Московского телеграфа» Николай Полевой выправил и привел в относительный порядок рукопись. И все же произведение было до того литературно беспомощным, что Денис Васильевич посоветовал автору «фамилии не выставлять, чтоб не срамить родственников». Но в дворянской среде бульварную литературу многие предпочитали подлинно художественным произведениям. Книга, изданная без имени автора, имела неожиданный успех, принесла Бегичеву свыше двадцати тысяч рублей. Как было после этого не возомнить о себе!

И когда Денис Васильевич попробовал скептически отозваться о литературных способностях зятя, Сашенька вспыхнула:

– Странно тебя, Денис, слушать после общего признания Митиной книги… И, право, можно подумать, что ты нарочно говоришь так, чтоб позлить нас или из зависти…

Он пристально посмотрел в глаза сестры и произнес:

– Я не буду тебе отвечать, полагая, что ты, подумав, сама поймешь, какую глупость сказала…

Зависти он, разумеется, не испытывал, но, размышляя над судьбою Митеньки, находил в ней некое характерное явление своего времени. Бегичев ничем не выделялся из среды благонамеренных обывателей, ни административного, ни литературного таланта не имел. И вот этот Митенька Бегичев, добродушный любитель салонной болтовни и жирных кулебяк, становится сенатором и известным писателем и будет долго жить в свое удовольствие, поощряемый властями, хотя, в сущности, ничего истинно полезного для отечества он не делает и сделать не способен.

Подобные явления не были чем-то новым, но прежде они казались более естественными, а теперь, после ужасной гибели Пушкина, вызывали мрачные мысли. Судьба гениального поэта, обряженного царем в камер-юнкерский мундир и задыхавшегося в тяжелых жизненных условиях, невольно противопоставлялась судьбам таких людей, как Митенька, и это противопоставление усиливало внутренний протест против существовавшего порядка вещей, мучившего Дениса Васильевича последние годы.

Смерть Пушкина повлекла и резкое охлаждение к литературным делам. Печататься в журналах, где опять главенствовали булгарины и сенковские?.. Нет, он никогда не будет иметь ничего общего с теми, кто травил Пушкина при жизни и чернил после смерти! И вообще трудно писать, когда не видишь никакой спасительной поэтической веточки. Он не привез на этот раз в столицу ни одного стихотворения, ни одной статьи, не заходил в журналы и не искал встреч с литераторами, кроме старых приятелей Жуковского и Вяземского. А эти чем порадовали его, чем облегчили тоскующую душу? Спору нет: они старались быть приветливыми и любезными, но развращающая близость к царскому двору приучила их сдерживать сердечные порывы и откровенные признания, составляющие главную прелесть истинной дружбы. Какой смысл распахиваться перед ними, если слова сочувствия они произносят шепотом и с оглядкою! Будучи с ними, он как-то повторил старую просьбу:

– Если я окончу жизнь прежде вас, напишите общими силами некрологию мою, и не пролетный листок для «Инвалида», а что-нибудь такое, что осталось бы надолго. Шутки в сторону, я этого стою: не как воин и поэт исключительно, а как один из поэтических лиц русской армии.

Жуковский ничего не ответил. Вяземский, по обыкновению, отшутился. А он горько подумал, что они, конечно, о неугодном царю человеке писать не будут и, вероятно, никто другой за перо не возьмется, чтоб рассказать о его жизни, прожитой не бесполезно для отечества…

Он возвращался из Петербурга никем и ничем не ободренный. И торопиться было некуда. Семья, дети? Они отлично обходятся без него. Соня права. Дом держится на ней. Она хозяйствует, продает пшеницу, воспитывает детей. Он не уверен даже, замечают ли домашние его отсутствие.

Круг жизни завершался безрадостно. И нет ничего удивительного, что он находит утешение в воспоминаниях о прошлом и в дальних дорогах. Прошлое встает перед ним в поэтической дымке и освежает душу. Поездки позволяют лучше познавать страну, неистребимая любовь к которой залегала в нем с детства. Дремучие непроглядные леса и привольные полевые просторы, сверкающие глади бесчисленных рек и озер, и шумные города, и тихие деревни с убогими хижинами селян – все это его отечество, плохо устроенное, но прекрасное по богатству природы и чудесным свойствам мужественного, трудолюбивого народа.

Он так и не избавился от противоречий, порожденных сословными традициями, он во многом ошибался, многое представлял неверно, однако, убедившись еще в двенадцатом году, насколько возвышается простой народ над «потомками древних бояр», он относился к этому народу с неизменным сочувствием. Он страстно желал, чтоб исчезли всюду нищенские избенки и обитатели их получили возможность жить в человеческих условиях, под сенью справедливых законов, и верил, что так оно и будет, хотя не знал, когда и каким образом это произойдет.

Денис Васильевич незаметно задремал. А когда открыл глаза, было уже утро, всходило солнце, таял клубившийся над рекой туман и алмазно искрилась роса на лугу. Терентий, сопровождаемый гурьбой босоногих ребят, подводил лошадей, готовясь закладывать коляску.

– Добрый день, Денис Васильевич! Как почивать изволили?

– Отлично, – ответил он, быстро поднимаясь и привычно берясь за трубку. – А ты где же помощниками обзавелся?

– Из ближней деревни сорванцы набежали… Что с ними поделаешь!

Ребята к коляске подойти не осмелились. Стали в сторонке и с любопытством наблюдали за происходящим. Денис Васильевич, раскурив трубку, обратился к ним:

– Ну, а кто из вас старший? Пойди-ка сюда, я на пряники дам…

Ребята испуганно попятились. Терентий с улыбкой пояснил:

– Оробели… Впервой, чай, доброе слово услыхали, вот и не доверяют, подвоха опасаются… Позвольте-ка я им снесу!

От Терентия ребята деньги взяли и, разделив довольно мирно серебряные монетки, не ушли, а уселись в кружок на траве и что-то оживленно стали обсуждать.

А Денис Васильевич с трубкой в зубах стоял и думал о том, что пройдут годы и, может быть, этим милым ребятам тоже придется защищать свою страну от чужеземных завоевателей, а военный и партизанский опыт их отцов и дедов, опыт, о котором он неустанно писал в своих статьях и книгах, будет воспламенять их дух и помогать в суровой борьбе! Да, его жизнь прошла небесполезно. Он честно служил отечеству и как воин и как писатель. Он чувствует себя спокойно перед судом своей совести. Он не исчезнет бесследно из памяти народной! Невольная счастливая улыбка озарила лицо его, и, бросив ласковый взгляд в сторону ребят, он мысленно повторил те самые слова, которые всегда говорил сыновьям своим:

– Будьте честны, будьте смелы и любите отечество наше с той же силой, как я любил его!

г. Воронеж 1944 – 1956 гг.

АВТОРСКИЕ ДОПОЛНЕНИЯ К ТЕКСТУ

В процессе долголетней работы над «Денисом Давыдовым» мною собрано много книжных и архивных материалов, на основе которых и написана историческая хроника.

Разумеется, для автора исторического художественного произведения, где действительные события тесно сплетаются с вымыслом, не обязательно указание всех источников, питавших его творчество. Однако ввиду того, что полная биография Д. В. Давыдова до сих пор не написана, считаю небесполезным дополнить хронику некоторыми дополнениями, в какой-то степени расширяющими характеристику выведенных в ней исторических лиц, а также указать, откуда взяты встречающиеся в тексте малоизвестные цитаты, отдельные подробности.

1

Имя великого русского полководца А. В. Суворова пользовалось уже тогда большой европейской славой. Назначение Суворова командующим военными силами на юге России произвело огромное впечатление в ряде стран. В январе 1793 года русский резидент писал Суворову из Константинополя: «Слух о бытии вашем на границах сделал и облегчение мне в делах, и великое у Порты впечатление, одно имя ваше есть сильное отражение всем внушениям, кои со стороны зломыслящих на преклонение Порты к враждованию нам делаются» («Русский архив», 1878 г., кн. 2).

2

У мальчиков имелись и другие учителя, преподававшие арифметику, катехизис, географию, но все же домашнее образование было очень скудным. Впоследствии сам Денис Давыдов писал: «Как тогда учили! Натирали ребят наружным блеском, готовя их для удовольствий, а не для пользы общества; учили лепетать по-французски, танцевать, рисовать и музыке» («Автобиография», напечатанная в собрании сочинений Д. В. Давыдова, изданном Е. Евдокимовым. СПБ, 1893 г.).

3

Встреча с А. В. Суворовым написана по воспоминаниям самого Д. В. Давыдова. Слова полководца и все характерные детали взяты из Давыдовского текста (статья «Встреча с великим Суворовым»).

4

За три года Павел уволил со службы 7 фельдмаршалов (среди них Румянцева, Суворова, Каменского), 333 генерала, 2260 офицеров. Многие другие поспешили сами выйти в отставку. Общее число уволенных и ушедших из гвардии и армии генералов и офицеров достигало 12 тысяч («Русская старина», 1877 г., статья «Военные деятели 1796 – 1801 годов»).

5

Александр Михайлович Каховский, служивший при штабе А. В. Суворова, принадлежал к числу верных учеников и близких людей великого полководца. Одаренный «умом выше обыкновенного», превосходно образованный, имевший множество друзей среди офицеров, полковник Каховский при вступлении на престол Павла пытался уговорить Суворова «взбунтовать войска и восстать против государя».

Однажды Каховский, явившись к Суворову, сказал ему:

– Удивляюсь вам, граф, как вы, боготворимый войсками, имея такое влияние на умы русских, в то время как близ вас находится столько войск, соглашаетесь повиноваться Павлу?

Суворов, услышав такие слова, подпрыгнул и перекрестил Каховского.

– Молчи, молчи, – сказал он, – не могу! Кровь сограждан!

Но Каховский не оставил своих намерений и, «имея план к перемене правления», стал действовать самостоятельно. Ему удалось, главным образом из офицеров воинских частей, расквартированных в Смоленской губернии, создать довольно значительную, едва ли не первую в России, тайную антиправительственную организацию.

В Центральном государственном архиве древних актов хранятся чрезвычайно интересные материалы следствия, произведенного в 1798 году генерал-лейтенантом Ф.И.Линденером по делу «смоленских заговорщиков». Из этого дела (фонд Госархива, разряд VII, № 3251) видно, что «смоленские заговорщики» не ограничивались одной подготовкой убийства всем ненавистного Павла, их цели были значительно шире. Сам генерал Линденер называет заговорщиков «якобинцами» и «приверженцами вольности», свидетельствуя, что на своих собраниях они произносили «вольные или, паче сказать, дерзкие рассуждения о правлении, о налогах, о военной строгости и об образе правления», а также производили «чтение публичное в своей квартире запрещенных книг, как-то Гельвеция, Монтескье, «натуральную систему» и прочие таковые книги, развращающие слабые умы и поселяющие дух вольности, хваля французскую республику, их правление и вольность…» (лист 298).

Тайные группы, создаваемые А. М. Каховским, соблюдали строгую конспирацию. Большинство членов имели условные имена, так, например, Каховский был известен пои кличкой «Молчанов», капитан Стрелевский – под кличкой «Катон», Алексей Петрович Ермолов, тоже находившийся среди заговорщиков, звался «Еропкиным» и т. д. Переписка участников тайных групп зашифровывалась, новые члены принимались после тщательной предварительной проверки.

Как видно из материалов следствия, в тайных группах состояло свыше тридцати человек, однако Линденер не без основания предполагал, что их значительно больше, и только по не зависящим от него обстоятельствам ему не удалось выявить всю тайную организацию «от Калуги до литовской границы и от Орла до Петербурга», как предполагал генерал.

«Смоленские заговорщики» проводили антиправительственную пропаганду не только среди офицеров, но делали попытки обращаться и непосредственно к народу. В одном из своих донесений Линденер сообщает: «Каховский и Замятин, который, конечно, во всем есть подражатель той шайки, едучи по дороге, разговаривали с извозчиком, не иначе как в намерении их возмутить против государя императора, о умножающихся налогах и угнетениях и что при нынешнем правлении будто против прежнего народ отягощен, на что извозчик сей отвечал: «каково вам, дворянам, таково и нам». За сие Каховский, мужика обняв, поцеловал в бороду» (лист 182, оборот).

Император Павел расправился со смоленскими «якобинцами» сурово. А.М.Каховский был лишен чинов, дворянства и навечно заточен в Динамюндскую крепость. Такому же наказанию были подвергнуты другие главари; остальные заговорщики, в том числе Ермолов, были сосланы в разные города на поселение.

Для Василия Денисовича Давыдова это дело, в котором были замешаны два родных племянника, не прошло бесследно. Член тайной организации капитан В.С.Кряжев в своих показаниях сообщил следователю, что Каховский, задумав военное восстание, прежде всего «хотел ехать в Полтаву, где дядя его, Давыдов, стоял с легкоконным полком, и если б он с полком своим не пошел к Суворову, и сам бы принял полк и с ним пошел» (лист 199).

Император Павел, уведомленный об этом показании, конечно, не мог уже оставить В.Д.Давыдова на прежней должности. Именно в этом кроется истинная причина внезапной ревизии и последующего разорения Давыдовых. Более подробно об этом же деле см. статью Т.Г.Снытко «Новые материалы по истории общественного движения конца XVIII века», опубликованную в журнале «Вопросы истории» № 9 за 1952 год. Небольшая разница в цитатах этой статьи с нашими объясняется тем, что, просматривая дело в подлиннике, мы выписывали цитаты или более полно, или более сокращенно.

6

В конце 1800 года Павел резко изменил свою внешнюю политику и разорвал отношения с Англией, куда русские помещики и купцы продавали в то время хлеб, лес, пеньку и другие сырьевые продукты. «Разрыв с Англией, – писал декабрист М. А. Фонвизин, – нарушая материальное состояние дворянства, усиливал в нем ненависть к Павлу, и без того возбужденную его жестоким деспотизмом. Мысль извести Павла каким бы то ни было способом сделалась почти общею» («Декабристы», т. I, СПБ, 1905 г.).

7

В.Н.Орлов, много лет работавший над литературным наследством Д. Давыдова, говоря о том, что молодой Давыдов вращался в кругу военно-дворянской фронды и целиком разделял ее интересы, делает нижеследующее разъяснение: «Деспотизм Павла восстановил против него значительную часть кадрового офицерства и гвардейской молодежи. В резко изменившейся обстановке общественно-политического и военного быта люди этого круга, хотя и были зажаты в тиски гатчинского режима, не мирились с абсолютистским произволом Павла и продолжали жить иллюзиями «великого осьмнадцатого столетия» – века дворянского процветания, гвардейских «вольностей» и фаворитизма, упрочившегося в условиях женских царствований. Воодушевленные суворовскими традициями, они открыто враждебно относились к прусской военной системе и ненавидели Павла I как тирана и узурпатора. На почве подобных настроений сложилась военно-дворянская фронда 1790 – 1800 годов, резервы которой пополнялись по преимуществу из рядов гвардейской молодежи. Никакого революционного значения эта фронда, конечно, не имела. Отражая противоречие интересов, обнаружившееся внутри господствующего помещичьего класса, она знаменовала всего лишь конфликт, возникший между аристократическим дворянством и примыкавшими к нему более широкими дворянскими кругами, с одной стороны, и осуществлявшим невыгодную этим дворянам политику «самовластительным злодеем» Павлом I, с другой стороны. Переворот, совершенный силами военно-дворянской фронды, не принес ей ожидавшихся ею результатов. В особенно невыгодном положении очутилась гвардейская молодежь, надежды которой на возвращение «златого века» дворянских «вольностей» не осуществились. Едва улеглись первые восторги по поводу устранения Павла, как эта молодежь убедилась, что гатчинский режим (правда, в несколько иных формах) восторжествовал с новой силой… В условиях нового царствования оппозиционные настроения отдельных групп дворянства сохраняли свою актуальность» (вступительная статья В. Н. Орлова к «Стихотворениям Д. Давыдова». Изд-во «Советский писатель», 1950 г.).

8

Узнав о расстреле герцога Энгиенского, арестованного по приказу Наполеона на территории независимого Баденского герцогства, Александр послал в Париж протест против нарушения международного права. Наполеон ответил, что герцог был замешан в заговоре против его жизни, при этом ядовито намекнул, что он, Наполеон, не стал бы протестовать, если б Александр, хотя бы на чужой территории, арестовал убийц своего отца. Наполеон, конечно, хорошо знал, что Александр сам принимал участие в убийстве отца и ни тронул пальцем ни одного из заговорщиков. Понятно, что намек на отцеубийство смертельно оскорбил императора Александра. Но тогда, разумеется, об ответе Наполеона знали лишь немногие.

9

Среди других портретных характеристик Д. Давыдова, сделанных его современниками, обращает на себя внимание следующая: «Д. В. Давыдов был не хорош собою; но умная, живая физиономия и блестящие выразительные глаза – с первого раза привлекали внимание в его пользу. Голос он имел пискливый, нос необыкновенно мал; росту был среднего, но сложен крепко и на коне, говорят, был как прикован к седлу. Наконец, он был черноволос и с белым клоком на одной стороне лба» (М. Дмитриев, Мелочи из запаса моей памяти. М., 1869 г.).

10

Сильное и благотворное влияние генерала Раевского на Дениса Давыдова совершенно бесспорно, хотя нигде в биографиях его этот факт не отмечен. Д. Давыдов в течение семи лет (1805 – 1812), то есть когда складывались его общественные взгляды и совершенствовались военные знания, находился в самом тесном общении с Николаем Николаевичем, принадлежавшим, несомненно, к числу наиболее образованных, гуманных и патриотически настроенных генералов. Стоит вспомнить, как высоко ценил его А. С. Пушкин, который писал в 1820 году брату Льву из В\рыма: «Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душой, снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12-го года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привлечет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества»

11

Разговор Наполеона с Евдокимом Давыдовым впервые был опубликован в «Русском архиве» (1866 г., стр. 916).

12

Беннигсен ставил задачу: «…овладев течением нижней Вислы, открыть сообщение с Данцигом и освободить от обложения Грауденц», в которых находились немецкие гарнизоны. В распоряжении Беннигсена с резервами было 107 тысяч человек. У Наполеона – до 150 тысяч, не включая сюда войск, блокировавших крепости на Висле (М. Богданович, История царствования императора Александра I, т. II, СПБ, 1869 г.)

13

Этот эпизод, приведенный в сокращенном виде, описан Д. Давыдовым в статье «Урок сорванцу».

14

Д.В.Давыдов в своих воспоминаниях о войне 1807 года и сражении при Прейсиш-Эйлау допускает многие неточности. Так, он считает, что русская армия при Прейсиш-Эйлау имела 80 тысяч человек, тогда как М.Богданович, производивший подсчет по официальным документам, более верно определяет численность русских войск при Прейсиш-Эйлау в 58 тысяч. Со стороны французов в сражении участвовало, по свидетельству французского генерала Дюма, 68 500 человек, а по мнению М.Богдановича – до 80 тысяч. Во всяком случае, численное преимущество было у французов. Значительно преувеличены Д.В.Давыдовым и потери наших войск. На самом деле русские потеряли не 37 тысяч, как сообщает Давыдов, а 8 тысяч убитыми и 18 тысяч ранеными. Французы исчисляли свои потери в 18 тысяч человек, но на самом деле у них выбыло из рядов до 25 тысяч. Не потеряв в этом сражении ни пушек, ни знамен, русские взяли у французов пять орлов, несколько орудий и около двух тысяч пленных.

Необходимо отметить и другое. Из воспоминаний Д.В.Давыдова видно, с каким явным негодованием он относился к деятельности Беннигсена и его штаба. Однако, обрабатывая эти воспоминания в то время, когда Беннигсен был жив, и даже пользуясь его личной консультацией, Давыдов кое-где попытался «выгородить» Беннигсена, противореча сам себе. Так, например, утверждая в одной статье, что после сражения французы не могли сделать «малейшего шага вперед», что отступление Беннигсена было вызвано лишь его трусостью (факты, подтверждаемые другими историками), Давыдов в другой статье пишет, что «Беннигсену трудно было после понесенных потерь вновь сразиться с неприятелем». Таким образом, он оправдывал отступление.

Подобных «натяжек», иной раз вызванных и цензурными условиями, в воспоминаниях Д.В.Давыдова немало. Поэтому при работе над исторической хроникой это всегда учитывалось, использовались другие источники, материалы архивов.

Наименования населенных пунктов в воспоминаниях Д.В.Давыдова тоже не всегда точны. В хронике они выверены по официальным реляциям и военным картам того времени.

15

В императорском рескрипте, сохранившемся в бумагах Д.В.Давыдова, говорится, что он «во все время отступления арьергарда к Гейльсбергу отдаваемые генерал-лейтенантом князем Багратионом приказания доставлял в самые опаснейшие места с точностью и особенною деятельностью и оказал как в сем, так и в сражении при Гейльсберге 29 мая храбрость и примерную неустрашимость, причем получил сильную контузию». За это Д.В.Давыдов был награжден орденом Анны второго класса и получил золотую саблю с надписью: «За храбрость» (В. Жерве, Партизан-поэт Д.В.Давыдов. СПБ, 1913 г.).

16

В своих воспоминаниях о Тильзите подобных «крамольных» мыслей Д.В.Давыдов, разумеется, не высказывает. Но настроен он тогда был, несомненно, так. Академик Е.Тарле по этому поводу делает следующее справедливое замечание: «Денис Давыдов уже по цензурным условиям не мог в своих воспоминаниях передать, как не только он, но и большинство русского офицерства смотрело в тот день на Александра. Но мы и без Давыдова хорошо знаем это из многочисленных позднейших свидетельств. В русских военных кругах на Тильзитский мир сохранился взгляд, как на гораздо более постыдное событие, чем аустерлицкое или фридландское поражение. И в данном случае позднейшая либеральная дворянская молодежь сошлась в воззрениях с непосредственными участниками этих войн» (Е.Тарле, Наполеон. М.. Госполитиздат, 1941 г.).

17

Пользуясь полным доверием Беннигсена, сэр Роберт Вильсон занимался шпионажем почти открыто. «Во время свидания двух императоров в Тильзите он собрал некоторые нужные для английского правительства сведения, для чего даже переодевался казаком; и потом он первый привез из Петербурга в Стокгольм и в Лондон известие о намерении России вторгнуться в Финляндию и разорвать мир с Англией» («Русский вестник», 1862 г., кн. I, «Записки сэра Роберта Вильсона»).

18

Интересно отметить, что Багратион, проявивший заботу о своих войсках, сумел все же получить на содержание госпиталей два с половиной миллиона и на добавочное жалованье солдатам и офицерам два миллиона рублей. Эта огромная по тому времени сумма значится в росписи государственных расходов за 1811 год (М. Богданович, История царствования Александра I, т. III, 1869 г.).

19

Д.Давыдов, как и в прошлую кампанию, принимал непосредственное участие во всех боевых операциях авангарда. Особенно отличился он в боях под Шумлою, командуя 2-м Уральским казачьим полком. «Атаковав гору с правого фланга, он занял ее спешенными стрелками от всего полка и выгнал неприятеля из деревни. Когда же находившиеся впереди казаки полка Барабанщикова были сбиты, он ударил турок во фланг и сильным ружейным огнем опрокинул их, удержав за собою деревню, весьма важную по своему значению в общем ходе боя. Во время кавалерийской атаки он снова нанес туркам удар с левого фланга и преследовал их до вала крепости, проявив при этом большую храбрость и в особенности – присутствие духа» (В. Жерве. Партизан-поэт Д.В.Давыдов. СПБ, 1913 г.).

20

Д.Давыдов все время поддерживал с «опальным» Раевским самые тесные, дружеские отношения. В середине августа выхлопотав отпуск, Давыдов две недели гостил у Николая Николаевича в Яссах, а потом оттуда опять поехал в Каменку. 23 августа 1810 года Раевский пишет А.Н.Самойлову: «Денис Давыдов очевидец всему, и очевидец не молчаливый, перескажет вам, милостивый государь дядюшка, о наших военных действиях, прошлых и настоящих». А в другом письме, от 31 августа, Раевский сообщает дяде: «Денис Давыдов занемог жабой, но ему теперь легче. Но посему письмо он продержал до сего числа» («Русский вестник», 1898 г., кн. 6, «Письма Раевского»).

21

Настоящее письмо публикуется по копии с отношения господину военному министру генерал-от-инфантерии князя Багратиона от 26 марта 1812 года, сохранившейся в бумагах Д.В.Давыдова (Филиал ЦГВИА в Ленинграде, фонд 717, опись 1, дело 1, лист 19).

Любопытно отметить, что впоследствии, поместив письмо в первоначальном варианте «Дневника партизанских действий», сам Д. В. Давыдов зачеркнул в этом письме фразу «и за неимением способов содержать себя в корпусе гвардии по весьма небогатому состоянию». Д. В. Давыдов, очевидно, считал, что эта фраза его компрометирует, хотя она довольно тччно характеризовала его материальное положение.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50