Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Денис Давыдов (Историческая хроника)

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Задонский Николай Алексеевич / Денис Давыдов (Историческая хроника) - Чтение (стр. 21)
Автор: Задонский Николай Алексеевич
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Продолжая следовать на запад параллельно движению французов, партизаны разбили большую неприятельскую колонну у местечка Ляды и, захватив в плен до пятисот солдат и офицеров, подошли к городу Копысу на Днепре.

Узнав, что там находится кавалерийское депо под начальством майора Бланкара, сумевшего уже переправить на ту сторону реки большую половину войск и тяжестей, партизаны ворвались в город. Днепр еще не был скован морозом, лишь у самых берегов его образовалась тонкая ледяная кромка. Появление казаков у переправы вызвало замешательство и панику среди французов. Многие из них стали кидаться в реку, чтобы вплавь добраться до противоположного берега. Но казаки, очистившие город от неприятеля, двумя колоннами под командой Дениса пустились через Днепр вплавь. Кавалерийское депо было полностью разгромлено. В плен партизаны захватили десять офицеров и шестьсот рядовых, на месте положили не меньше.

Возвратившись в Копыс, Денис приказал доставить к нему поставленного французами мэра города, по слухам, расстреливавшего русских пленных и всячески притеснявшего жителей. Казаки привели рябого и невзрачного, перепуганного насмерть человека, за которым вся в слезах прибежала молодая жена.

– Как твоя фамилия, негодяй? – сурово спросил Денис арестованного.

– Попов, ваша милость, – пролепетал тот.

– Как же ты осмелился служить врагам отечества? – возвысил голос Денис. – Предатель, изменник!

Попов еще более побледнел и что-то невнятно забормотал. Жена, рыдая, упала в ноги.

– Сударыня, вам здесь не место, – обращаясь к ней, сказал Давыдов. – Ваш муж недостоин никакого сожаления…

– Простите… Он всего три дня работал в магистрате. Его Калецкий заставил бумаги подшивать…

– Какой Калецкий? Кто таков?

– Из Могилева сюда присланный… который мэром служил…

– Позвольте, сударыня! А разве не ваш муж был мэром?

– Нет, нет, у кого угодно спросите…

Выяснилось, что Попов, мелкий канцелярист, на самом деле только три дня работал в магистрате, казаки взяли его по ошибке. Калецкий, оказавшийся дворянином, укрылся в пригороде, собираясь бежать, но с помощью Попова его удалось захватить. Умоляя о пощаде, предатель рассказал, что в Могилеве, где он жил, первым присягнул на верность Наполеону архиепископ Варлаам, затем несколько видных чиновников и помещиков, помогавших неприятелю. Записав их фамилии, Денис хотел отправить список изменников в главную квартиру вместе с Калецким, затем раздумал. Дело представлялось совсем необычным, и кто знает, в какие руки попадет список!

Случай этот навел Дениса на тяжелые размышления. Гордясь своим дворянским родом, самозабвенно любя отечество, Денис в начале войны не сомневался, что все дворянство, как и он, предпочитая смерть позору иноземного порабощения, полно решимости бороться до конца с наглым неприятелем. Но что же пришлось видеть? В то время как крестьяне, мещане, ремесленники – весь простой народ всюду брался за оружие и, не щадя жизни, дрался с чужеземцами, поведение дворянства во многих случаях вызывало негодование. Денис теперь достоверно знал, что не в одном Юхновском уезде дворяне уклонялись от службы. Всюду, при первых слухах о неприятеле, эти «потомки древних бояр» трусливо бежали в отдаленные губернии и, как с краской стыда на лице записал Денис в свой дневник, «пока достойные и незабвенные их соотчичи подставляли грудь свою штыку врагов отчизны, они, опрыскиваясь лишь духами, плясали там на могиле отечества и спокойно ожидали известия об исходе войны».

А недавно Денис столкнулся и с более возмутительным случаем.

Отряд ночевал в одной из деревень близ Дорогобужа. На рассвете в избу, где спал Денис, вошел урядник Крючков, доложил:

– Крестьянин из соседнего села к вашему высокоблагородию…

– По каким таким делам? – пробурчал, поднимаясь, Денис.

– Говорит, будто ваш старый знакомый…

– Хорошо. Давай его сюда.

Крестьяне повсюду были надежными помощниками партизан. Денис не раз получал от них ценные сведения о нахождении неприятельских команд, и появление крестьянина, именовавшего себя «старым знакомым», не представляло ничего необычного. Однако того, кто вошел в избу, Денис никак не ожидал здесь встретить. И удивления своего скрыть не мог.

Перед ним в коротком овчинном полушубке, теребя шапку в руках, стоял партизан Терентий. Тот самый русобородый, немного похудевший начальник партизанской дружины, с которым повстречался летом в лесах Смоленщины.

– Доброго здоровья, ваше высокоблагородие, – произнес Терентий. – Простите, что обеспокоил…

– Позволь… Как же ты здесь очутился, любезный? – все еще недоумевая, спросил Денис.

– А я ведь сказывал вам, ежели не забыли, что из здешних мест родом, – отозвался Терентий. – Барин мой, господин Масленников, в пяти верстах отсюда проживает…

– Так что же? Разве ты ушел из дружины?

– Пришлось… Третью неделю дома…

– Почему?

– Не моя воля, ваше высокоблагородие, – вздохнув, ответил Терентий. – Народ-то будто доволен мною был… Не меньше полтыщи басурманов перебили, сколько обозов ихних забрали…

– Ну? И что же потом произошло?

– Да вот, как услыхал я, что хранцы в наших местах озоруют, – продолжал Терентий, – надумал сюда тайком пробраться. Баба моя с ребятами тут осталась, надо было укрыть их куда ни на есть, а то хранцы могли дознаться, что я в партизанах, да отквитать на них… Случаи такие были!

– Понимаю, понимаю… Но здесь-то почему задержался? – нетерпеливо перебил Денис.

– В подвале на цепи сидел…

– Как? – еще более удивляясь, воскликнул Денис. – Значит, тебя все-таки французы схватили?

– Схватили, да не они, – с горькой усмешкой проговорил Терентий. – По господскому приказу… Сначала на конюшню отвели, пятьдесят розог всыпали, а потом в подвал…

– За что же? Чем ты провинился?

– Вина одна… Проведал барин, что я в партизанах находился.

– Быть того не может! Вздор! – перебил Денис. – Голову ты мне, что ли, морочишь, любезный?

– Эх, ваше высокоблагородие, стал бы я жаловаться, кабы в другом чем виноват был! – горячо возразил Терентий. – Да у кого угодно в деревне спросите… Барин-то наш хранцам продался. Заодно с ними мужиков грабит, а партизан ловить и наказывать приказывает…

Денис слушал убедительные доводы партизана молча. Сомнения постепенно исчезали. Отвратительный образ помещика-изменника вырисовывался довольно ярко. «Мерзость какая!» – думал Денис, еле сдерживая негодование.

И, наконец, обратившись к Терентию, сказал:

– Вот что, Терентий, я сам сейчас к вам поеду, разберусь. Если господин Масленников виновен, он получит по заслугам…

– А как партизанам поступать, ваше высокоблагородие? У нас в селе помимо меня человек пятнадцать… Можно нам с хранцами-то драться?

– Можно. Насчет этого я особое внушение сделаю господину Масленникову…33

Обширная помещичья усадьба, куда приехал сопровождаемый сотней казаков Денис, казалась благословенным островом. Соседние селения сплошь были разорены и полусожжены, а здесь во всем ощущались порядок и полное благополучие. И уже одно это подтверждало справедливость тяжелых обвинений, возведенных на хозяина.

Сумрачный и безмолвный, Денис переступил порог уютного барского дома.

Низкорослый помещик с круглым румяным лицом и белесыми бегающими глазками встретил необыкновенно учтиво и, рассыпаясь в любезностях, не замедлил пригласить дорогого гостя к завтраку.

Денис приглашение отклонил, сказал жестко:

– Я приехал не с визитом, господин Масленников. – И, глядя в глаза хозяину, добавил: – Весьма странно, почему общее бедствие не коснулось вашего имения?

Масленников, видимо, к подобному вопросу подготовился. Он слегка смутился, но оправдывался бойко, самоуверенно:

– Что вы, помилуйте! У меня и лошадей французы взяли и все амбары обчистили… Семян даже не оставили… Я, видите ли, на свое несчастье, не сумел вовремя отсюда выехать и столько ужасов пережил… Не знаю, как жив остался… Да вот сами можете видеть, что злодеи наделали, – он поспешно распахнул дверь в одну из комнат, где на полу валялась поломанная мебель, а на стенах висели изорванные обои. – Ведь этаких разбойников свет не видел! Они, представьте, даже стреляли в меня…

Денис саркастически усмехнулся. Доказательства были шиты белыми нитками. «Нарочно, подлец, комнату подготовил, чтоб хоть немного оправдаться», – подумал Давыдов. И тут же заметил:

– Однако ж, господин Масленников, основное ваше имущество сохранилось… Интересно знать, каким образом?

– О, это совершенно случайно… Мне, представьте, удалось подкупить одного французского офицера и через него достать охранный лист…

– Вот как! Любопытно! Позвольте-ка взглянуть на чудесную сию бумажку…

Масленников нехотя достал из комода документ. И все окончательно разъяснилось. Сам смоленский губернатор Бараге д'Илье подтверждал, что господин Масленников освобождается от всяких военных постоев и реквизиций в уважение к добровольно принятой им на себя обязанности продовольствовать французов, находившихся в Вязьме.

По мере чтения бумаги лицо Дениса принимало все более мрачное, зловещее выражение. Заметив это, Масленников пришел в замешательство, пробормотал:

– Вы не подумайте… У них такая форма… Неприятеля я не снабжал…

– Молчите, сударь! – угрожающе прикрикнул Денис. – Я не судья и не буду копаться в совершенных вами мерзостях. Вы дадите за них ответ в ином месте. А теперь извольте выслушать меня… Помимо всего прочего вы осмеливаетесь задерживать крестьян-партизан и даже наказывать их за усердие, проявленное в борьбе с любезными вам иноплеменниками…

– Никогда того не было, богом клянусь! – вновь попытался оправдаться уже не на шутку струсивший помещик. – Людишки разбаловались… От работ уклоняются, неизвестно где шатаются, а потом партизанами себя объявляют… Оброчный мой, Терешка, полгода домой глаз не казал, пьянствовал на стороне, партизан-то и во сне не видел, а тоже…

– Лжете! – перебил выведенный из себя Денис. – Я сам Терентия в лесу встречал и могу свидетельствовать о заслугах его перед отечеством… Прикажите сейчас же, сударь, чтоб Терентий и другие партизаны могли свободно возвратиться в свои дружины…

– Слушаюсь… Будет исполнено… – низко склонив голову, пробормотал помещик.

– А если узнаю, что вы снова вздумали повторить свои гнусности… Берегитесь! Я найду скорый способ отучить от них! – грозно и внушительно предупредил Денис на прощание.

Но дело на этом не кончилось. Крестьяне из соседних деревень, прослышав о приезде казаков, собрались около дома. Когда Денис, провожаемый хозяином, показался на крыльце, крестьяне, почтительно сняв шапки, стали жаловаться:

– Управы ищем, кормилец, на господина Масленникова…

– Вместе с хранцами он нас грабил, а хлеб и скот наш в Вязьму посылал…

– Всех разорил, ни синь-пороху не оставил!

Слушая эти справедливые нарекания, Денис чувствовал большое смущение. Он сознавал, в какое рискованное положение поставлен. Масленников был дворянин и помещик. Выругать с глазу на глаз, сообщить о его поступках начальству – это одно, а осудить открыто, при крестьянах – другое. Денис колебался. Крестьяне могли по-своему истолковать его слова и учинить над Масленниковым самосуд, подав тем самым дурной пример другим. И в то же время заступиться за изменника не позволяла совесть.

– Попробуйте перед ними оправдаться, сударь, – злым шепотом произнес Денис, обращаясь к стоявшему позади него посиневшему от страха помещику.

– Они бунтовщики… разбойники… мошенники… – заплетающимся языком еле слышно ответил Масленников. – Их пороть надо… пороть…

Это было уже слишком. Подобные доводы, ничуть не оправдывая помещика, незаслуженно обижали ограбленных им же крестьян. Почему-то в памяти Дениса всплыл вдруг тот ночной разговор гусар. «Вот через таких помещиков и недовольство в народе пробуждается, – промелькнуло в мыслях. – Люди за отечество ни достояния, ни жизни не жалеют, а этот подлец только о шкуре своей заботится…» Дениса взорвало. Забыв всякую осторожность, сжимая в руке нагайку и еле сдерживаясь, чтобы не пустить ее в ход, он подступил к изменнику и, задыхаясь от ярости, крикнул:

– Каналья! Негодяй! И ты еще смеешь клеветать на честных людей! Опозорил дворянский мундир, так уж лучше прикуси поганый свой язык, собака! Я тебя научу уму-разуму… – И, повернувшись к казакам, приказал: – Всыпать за измену отечеству двести нагаек…

Казаки схватили помещика, разложили и, не обращая внимания на его угрозы и вопли, с особым удовольствием проучили по всем правилам34.

Крестьяне затихли, относясь к происходящему с видимым одобрением. Поглядев на них, Денис нахмурился. «Как бы они все-таки беды здесь не наделали, – тревожно подумалось ему, – надо им тоже внушение сделать…» И когда экзекуция была закончена, обратившись к крестьянам, сказал строгим голосом:

– А вы ступайте по домам, принимайтесь за свои дела… Искать взятое у вас продовольствие негде, оно израсходовано французами, сами знаете… Будьте довольны, что господин Масленников наказан за измену да ответит еще за свои поступки где положено… Но предупреждаю вас, – повысил он голос, – чтоб никакого шуму и сборищ не было, и упаси вас бог от самовольства… Иначе вам самим не миновать расправы. Запомните крепко! Прощайте!

Крестьяне молча разошлись. Денис уехал, чувствуя на душе какую-то тяжесть… Совесть упрекала, что не расстрелял изменника на месте, хотя и сильно чесались руки. Не посмел, ибо знал, что за такое самоуправство над дворянином угрожает каторга.

И вот теперь, в Копысе, он узнал об измене могилевского архиепископа и чиновного дворянства. Какой позор! Нет, никак нельзя прощать этих высокопоставленных предателей! «А что ты сделаешь? Ведь у каждого из них, – подсказывало сознание, – наверное, и деньги, и связи найдутся, откупятся, дело замнут, да на тебя же еще и пасквиль сочинят».

В конце концов Денис решил, что лучше всего доложить обо всем лично фельдмаршалу, передав светлейшему из рук в руки список изменников. «Пусть судит, как хочет, – зато моя совесть спокойна будет», – подумал он.

<p>XVI</p>

Под командой Дениса осталась одна кавалерия: ахтырцы, бугские казаки и донской полк. Такой состав отряда позволял совершать быстрые марши, представлял большое удобство для партизанских поисков, но на дальнейшем пути лежали, города и местечки, занятые сильными гарнизонами противника, и выбивать их без пехоты и артиллерии было затруднительно.

Узнав о приближении к Копысу русских авангардных войск под начальством Милорадовича, Давыдов обратился к нему за помощью. Милорадович, один из любимцев Суворова, славившийся молодецкой удалью, действия партизан одобрял, к Денису относился дружелюбно. И хотя не смог дать пехоты, зато снабдил двумя легкими пушками с достаточным запасом снарядов. Денису эта артиллерия в ближайшие же дни весьма пригодилась.

Довольно быстро овладев Шкловом и Головчином, партизаны подошли к местечку Белыничи, где находились большие продовольственные склады и госпитали французов. Местечко, расположенное на возвышенном берегу реки Друцы, охраняли два батальона свежей неприятельской пехоты и два эскадрона улан.

Заметив партизан, противник, уверенный в своем превосходстве, не выказал никакой паники. Напротив, уланы вышли навстречу. Денис с ходу произвел контратаку, улан смяли, однако когда казаки, увлекшись преследованием, ворвались в местечко, неприятельская пехота открыла такой огонь, что волей-неволей пришлось отступить.

Тогда Денис попробовал обойти Белыничи, но убедился, что болотистые берега реки и оттепель представляют еще большее препятствие, чем огонь противника. А единственный мост через реку находится в конце спускавшейся к ней главной улицы и крепко охраняется. Пришлось снова среди белого дня штурмовать неприятеля, укрепившегося за строениями и заборами.

Французы отбивались храбро. Казаки и лошади падали, попав под смертоносный ружейный огонь. Левушка, командуя отборной сотней донцов, под градом пуль проскакав вдоль главной улицы почти до моста, тоже вынужден был возвратиться назад. Стрельба картечью по домам, где засели французы, не достигала цели.

Кусая от досады губы, Денис приказал прекратить нападение. Оставалось последнее средство: зажечь брандкугелями строения, хотя этого никак не хотелось делать, – могли погибнуть в огне провиантские склады и магазины.

– Вот что, друг любезный, – обратился Денис к командиру орудий поручику Павлову, – зажги-ка осторожно крайнюю избу да пусти для острастки гранатами вдоль улицы… Пусть поймут, что от них одного хотят, чтоб поскорей отсюда убирались!

Расчет оказался правильным. Лишь только загорелась первая изба, как французы, ясно представив, что ожидает их, если обстрел брандкугелями будет продолжаться, зашевелились, стали выстраиваться, готовясь к отступлению.

Заметив это движение противника, Левушка подскакал к Денису.

– Разреши, я их опрокину…

– Голову себе и мне сломать хочешь? – посмотрев сердито на брата, произнес Денис. – Я того и жду, чтоб они сами ушли…

– Дорога впереди лесистая, можем упустить…

– Не беспокойся! Им больше некуда идти, как на Эсмоны, а там мы сумеем предупредить…

Дав возможность неприятельской колонне выбраться в поле, захватив в Белыничах госпитали и склады, партизаны, не задерживаясь, направились следом за противником. Пушки, выдвинутые вперед, вели стрельбу картечью, причиняли французам большой урон. Однако колонна их держалась стойко, медленно продвигаясь по дороге к Эсмонам.

Денис приказал Бекетову скрытно, стороной, пробраться к этому селу с казачьей сотней, разобрать мост на реке и укрыться близ переправы. Одновременно он поручил Левушке и находившемуся в его сотне уряднику Крючкову устроить другую засаду в лесу, немного ближе Эсмон. Сам же с остальной кавалерией продолжал следовать по пятам противника, превосходящего численностью в три-четыре раза.

Начальнику французской колонны, очевидно, надоели беспрерывные наскоки партизан, и он решил дать бой, развернув в цепь большую половину своих войск.

Левушка с донцами находился поблизости. Увидев неприятельских застрельщиков, он лихо ударил на них с тыла. Донцы, перерезав цепь противника, захватили в плен подполковника, двух офицеров и сотню рядовых.

Среди французов произошло замешательство. Партизаны снова налетели на них. Но все же окончательно разбить колонну не удалось. Смыкаясь и отстреливаясь, она продолжала свой путь.

Залюбовавшись отважными действиями брата, Денис не спускал с него глаз. И вдруг заметил, как Левушка, в полуверсте от него преследовавший с казаками расстроенных улан, странно взмахнул руками, затем исчез из виду. «Убит!» – промелькнула в голове страшная догадка. Не помня себя, Денис пришпорил коня и помчался к тому месту, где видел брата.

Левушка лежал на казацкой шинели. Он был в бессознательном состоянии. Несколько спешенных казаков молчаливо стояли вокруг, Иван Данилович Крючков склонился над Левушкой и, разрезав окровавленную рубашку, бережно перевязывал глубокую рану на груди.

Опустившись на колени, Денис пристально вглядывался в изменившееся до неузнаваемости смертельно бледное лицо брата и еле удерживался от рыданий.

– Ничего, ваше высокоблагородие, жив будет, – тихо произнес Крючков. – Пуля, слава богу, наскрозь прошла…

– Надо немедленно отправить в Белыничи, в госпиталь, – отозвался Денис. – Распорядись побыстрей носилки сделать, Данилыч…

– Я уж и сам так сообразил, ваше высокоблагородие. Послал ребят в лесок, сейчас готовы будут…

А бой с отступающим противником продолжался. Денис знал, что его присутствие там необходимо. Прискорбно было оставлять на поле битвы брата, да нельзя иначе. Чувство долга пересиливало все остальное.

Поручив Левушку заботам Ивана Даниловича, наказав найти в Белыничах среди пленных лекарей опытного хирурга, Денис поскакал к своему отряду.

Развязка дорого стоившего боя наступила скоро. Бекетов отлично выполнил приказ. Как только неприятель показался у разобранной переправы, спешенные казаки, укрытые в зарослях ивняка, встретили его ружейными залпами. И в ту же минуту на растерявшегося от неожиданности противника обрушилась вся кавалерия Дениса.

Колонна почти полностью была уничтожена. Спастись вплавь через реку удалось немногим.

Побывав ночью в Белыничах, выяснив, что тяжелая рана Левушки не внушает опасения за его жизнь, Денис распорядился об отправке брата в тыл и, простившись с ним, отправился в дальнейший путь.

Партизаны приближались к лесистым берегам Березины, где в то время разыгрывался один из самых драматических эпизодов кампании.

… Кутузов стремился осуществить собственный план полного окружения и истребления наполеоновской армии в районе между Оршей и Борисовом. Для этой цели по его приказу с юга стягивалась к Березине пятидесятитысячная Молдавская армия под начальством адмирала Чичагова, а с севера наступали войска генерала Витгенштейна. Соединившись, они должны были преградить дальнейший путь отступления неприятелю.

Дальновидность Кутузова была поразительна. Еще 23 октября, когда французы находились в Вязьме и Наполеон предполагал зимовать в Смоленске, Кутузов знал, что это намерение не осуществится, и тогда же, точно определив дальнейший маршрут противника, стал принимать меры к тому, чтобы войска Чичагова не опоздали прийти к Борисову. Именно в тот день Кутузов писал адмиралу:

«Сколь бы полезно было, если бы ваше высокопревосходительство как можно поспешнее, оставя обсервационный корпус против австрийских войск, с другою частию обратились в направлении через Минск на Борисов».

В другом письме к адмиралу, указывая, что неприятель держит путь на Вильно через Борисов, Зембин, Плещаницы и Вилейку, фельдмаршал предлагал немедленно занять «дефилею при Зембине, в коей удобно удержать можно гораздо превосходнейшего неприятеля».

Своевременно обо всем был уведомлен и генерал Витгенштейн, которому Кутузов писал, что «одна и главнейшая цель наших действий есть истребление врага до последней черты возможности»35.

Однако Чичагов и Витгенштейн оказались ненадежными исполнителями дальновидных предначертаний главнокомандующего. Зная о неприязни к нему императора Александра, они дельные советы Кутузова пропускали мимо ушей, предпочитали сноситься с самим царем, дававшим путаные и глупые указания.

Витгенштейн, недружелюбно настроенный к Чичагову, не желал ему подчиниться и не спешил на соединение с ним. Не выполнив ни одного из кутузовских указаний, Чичагов растянул свои войска и был введен в заблуждение Наполеоном, отвлекшим внимание адмирала подготовкой ложной переправы ниже Борисова. Чичагов направился туда, в то время как французские саперы под начальством генерала Эблэ строили мосты у деревни Студянки, выше Борисова,

14 ноября, под прикрытием установленной на берегу сорокапушечной батареи, французская армия во главе с Наполеоном начала переправляться через реку Березину. Оттеснив слабые русские кавалерийские отряды, маршал Удино поспешил занять зембинское дефиле. Когда войска Чичагова и Витгенштейна подошли к Студянке, Наполеон со старой гвардией был уже в Плещаницах.

Но всей неприятельской армии все-таки перейти на тот берег не удалось. На переправе французы потеряли около сорока тысяч человек, всю тяжелую артиллерию и обозы.

Тем не менее весть о том, что Наполеону удалось ускользнуть, произвела большой переполох в главной квартире русской армии. Отыскивая причины и предугадывая последствия, штабные господа раздували это событие до размеров огромного общенародного несчастья. Злорадствуя, враги фельдмаршала обвиняли во всем одного его.

Сам же Кутузов, отлично знавший, кто является истинным виновником неудачного исполнения его замыслов, наружно ничем своего огорчения не выдавал36.

Кутузов не первый год знал Чичагова. Этот адмирал, не менее Беннигсена пристрастный ко всему английскому, был неплохим царедворцем, но военного дарования никогда не обнаруживал. Будучи морским министром, он прославился лишь тем, что уничтожил часть Балтийского флота, лишил из зависти заслуженной награды адмирала Сенявина, одного из лучших русских флотоводцев, и изменил покрой морского мундира.

Заменив Кутузова на посту главнокомандующего Молдавской армии, Чичагов прежде всего занялся собиранием сплетен о мнимых злоупотреблениях своего предшественника. Конечно, из этой затеи ничего не вышло, но императору Александру, которому доставляла удовольствие любая сплетня о Кутузове, адмирал угодил.

Просвещенный англоман и поклонник шпицрутенов, Чичагов совершенно терялся при столкновении с неприятельскими войсками и обычно в таких случаях поручал командование начальнику своего штаба.

Что же мог сделать фельдмаршал, чтобы избавиться от Чичагова, назначенного на должность лично императором? В Петербурге, перед отправлением в армию, Кутузов попробовал осторожно намекнуть Александру, что желательно иметь более способного командующего молдавскими войсками. Александр не подумал изменить своего решения. Не утерпев, он подло и обидно кольнул:

– Вы напрасно, Михаила Илларионович, поддаетесь чувству личной неприязни к адмиралу. Сейчас не время для того.

– Я имею в виду лишь пользу отечества, государь, – едва сдерживая негодование, ответил Кутузов. – Одно это заставляет меня говорить вашему величеству не всегда угодное.

– Хорошо, хорошо, – поспешил сгладить разговор император, – я приму во внимание ваше замечание…

Теперь, когда адмирал, постоянно советовавшийся с царем, допустил непростительный промах, все «шишки» посыпались на седую голову фельдмаршала. Оставаясь среди близких людей, Кутузов давал волю гневным словам, резко осуждал лицемерного царя и его бездарных любимцев. Но какой смысл для него имели теперь бесцельные споры о том, почему не удалось при Березине захватить Наполеона? И стоило ли унижать свое достоинство тем, чтобы отвергать вздорные обвинения, возводимые на него враждебной партией штабных господ, в первую очередь сэром Робертом Вильсоном, которого выводит из себя спокойное, кажущееся безразличным, отношение фельдмаршала к березинской истории.

Разговор с английским агентом был вежливым, дипломатичным и острым.

– Я бы желал, ваша светлость, осведомить мое правительство о причинах несчастья, постигшего нас при березинской переправе, – сказал Вильсон, – но я лишен возможности это сделать, не зная мнения на этот счет вашей светлости…

– Не понимаю, о каком несчастье вы говорите? – невозмутимо произнес Кутузов. – Мне известно, что при переходе через Березину доблестные русские войска совершенно поразили неприятельскую армию, коя вынуждена далее спасаться бегством…

– Однако при этом общий наш враг и злодей Бонапарт счастливо избежал и гибели и пленения.

– Ах, вот что! А я, простите великодушно, никак в толк не возьму слов ваших…

– Меня интересуют истинные причины, способствовавшие спасению Бонапарта, – начиная выказывать раздражение, заметил Вильсон.

– Да какие же причины? – пожал плечами Кутузов. – Мне, признаюсь, и этот вопрос неясен. Почему же вы полагали, будто мы должны непременно поймать Бонапарта?

– При Березине представлялся к тому превосходный случай, ваша светлость…

– Случай! – повторил Кутузов. – Вполне согласен с вами, сэр, что иначе и определить невозможно такое дело, как пленение предводителя неприятельской армии… Но не кажется ли вам, милостивый государь мой, что англичане, например, находясь в близком соседстве с Францией и долгие годы воюя с Бонапартом, имели более, чем мы, случаев к тому, чтоб захватить его?

– Я вижу, что вы не желаете удостоить меня ответом на прямой вопрос, – выходя из себя, сказал Вильсон. – При таких обстоятельствах мне позволительно думать, что скорейшее спасение всего света от ига Бонапарта, эта благородная цель наших союзных держав, не находит сочувствия у вашей светлости.

– Я могу, сэр, повторить то, что не раз говорил, – с прежним хладнокровием ответил Кутузов. – Моя цель, как и цель народа русского, видеть свое отечество свободным от какого бы то ни было неприятеля… Что же касается спасения «всего света», – фельдмаршал передохнул и чуть-чуть усмехнулся, – я не склонен полагать, чтоб англичане, прибегающие к инквизиционным мерам в своих колониях, столь пеклись о его благоденствии. Скорей можно предположить другое.. Могущество Бонапарта лишает англичан многих преимуществ и выгод, а блокада, устроенная им, сильно уменьшает английские прибыли. А посему мне тоже позволительно думать, сэр, что ваша истинная цель несколько отлична от той, коя вами постоянно указывается…

Стрела, пущенная Кутузовым, угодила не в бровь, а в глаз. Вильсон, как на иголках сидевший в кресле, вскочил. Холодные серые глаза его не скрывали озлобления. Мускулы на каменном лице непривычно подергивались. Он еле сдерживался от бешенства.

– Прошу извинить, что осмелился вас побеспокоить, – сказал он, – мне остается теперь обратиться за некоторыми разъяснениями к русскому императору…

Кутузов, кряхтя, приподнялся, улыбнулся:

– И отлично сделаете! Ежели вздумаете проехать в столицу, лошади и достаточный конвой, приличный вашему званию, всегда к вашим услугам, сэр…

<p>XVII</p>

Слух о березинской переправе Наполеона, дойдя до партизанского отряда Дениса Давыдова, находившегося близ Козлова Берега, вызвал, как всюду, оживленные разговоры. Но никто из офицеров осуждать фельдмаршала не подумал. Всем было ясно, что вина лежит на Чичагове и Витгенштейне.

Надо сказать, что мысль о том, как бы «поймать Бонапарта», волновала многих. Об этом мечтал в свое время Кульнев. Об этом втайне думали почти все начальники партизанских отрядов. И Денису, хотя он никому об этом не говорил, тоже не чужда была такая мысль. Но, столкнувшись со старой французской гвардией, отступавшей в полном боевом порядке, он убедился, что если даже удастся окружить и уничтожить французов, то Бонапарт все равно найдет возможность избежать пленения.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50