Россия фактически обеспечила независимость всех ныне существующих балканских государств и всемерно способствовала их укреплению. Другое дело, что сам факт образования этих государств в Петербурге воспринимали неоднозначно.
Дело в том, что существовало два пути разрешения Восточного вопроса. Первый путь, указанный французскими революционерами 1789 года и проложенный русскими декабристами, греческими этеристами, сербскими уставобранителями, итальянскими карбонариями - это путь революционной войны, путь национальной революции, путь, горячими сторонниками которого были русские революционные народники, сербские радикалы, болгарские и македонские революционеры. Этот путь не приветствовался ни в Петербурге, ни тем более в других европейских столицах. Его альтернативой был путь эволюционный, которого традиционно старалась придерживаться русская дипломатия. В Петербурге гораздо более предпочтительным считалось иметь "слабого соседа" - Турцию, чем конгломерат кипящих революционными страстями маленьких, но амбициозных государств. Что касается освобождения народов, то в России предпочитали достичь его путем внутренних реформ в Османской империи и постоянно добивались от Турции проведения этих реформ и улучшения положения балканских народов. Принципом этих реформ должно было стать "самостоятельное существование христиан и мусульман" под верховной властью Турции.
По этой причине до середины XIX века Россия отвергала, например, настойчивые просьбы болгар оказать им помощь в восстановлении болгарского государства хотя бы в виде автономного княжества, наподобие Сербии.
С середины XIX века Восточный вопрос начал занимать все более и более важное место в европейской политике. Поражение России в Крымской войне (1854-1856) привело к усилению англо-французского влияния на Балканах. Если до 1856 года Россия обладала исключительным правом покровительства Сербии, то Парижский мирный договор установил коллективную гарантию сербской автономии со стороны европейских государств. И сам Восточный вопрос находился отныне под опекой пяти великих держав.
На этом этапе Англия, Франция и Австрия были заинтересованы в сохранении статус-кво на Балканах и рассматривали национальные движения порабощенных турками народов как нежелательный фактор, нарушающий равновесие сил в Юго-Восточной Европе. Западноевропейские страны добивались от Турции проведения внутриполитических реформ, и в первую очередь провозглашения равенства христиан с мусульманами. В Лондоне, Париже и Вене полагали, что этот шаг позволит лишить Россию права и возможности единолично представлять интересы православного населения Европейской Турции и вмешиваться в турецкие дела под предлогом защиты православного населения.
Текст Парижского договора 1856 года содержал упоминание об обязательствах Турции предоставить христианам Османской империи равные права с мусульманами. Опираясь на положения Парижского договора, западноевропейские державы фактически получили право легально вмешиваться во внутренние дела Турции под предлогом защиты христиан. При этом Англия, Франция, Австро-Венгрия и Россия вели на Балканах борьбу за преобладающее влияние среди христианского населения. В 1860-е годы Франция активно поддерживала план создания в Северной Албании автономного католического княжества, объединившего бы албанцев-католиков. Этот план поддерживала Италия. Против выступали Англия и Россия, полагавшие, что реализация этого плана приведет к усилению влияния Франции на Балканах.
В свою очередь, Турция, стремясь сохранить свои европейские владения, вела целенаправленную политику по разжиганию межнациональной розни на Балканах и натравливанию одних народов на другие. Пытаясь опереться на лидеров балканских народов и этнических групп, исповедовавших ислам босняков, албанцев, помаков и других, турецкие правящие круги в конце 1860-х годов рассматривали планы создания моноэтнического албанского округа (вилайета) с центром в Призрене (Косово). По мысли турецких правящих кругов, албанцы, большинство из которых исповедовало ислам, должны были стать противовесом освободительным устремлениям балканских славян.
Поставленная после поражения в Крымской войне в жесткие рамки Парижского мирного договора Россия проводила свою внешнюю политику умеренно и осторожно. На Балканах русская дипломатия поставила задачу прежде всего способствовать культурному развитию балканских народов, обеспечить себе моральный авторитет на Балканах и не допускать вовлечения России в опасные для нее конфликты, которые могли привести к созданию новой антирусской коалиции западных государств.
Политика России на Балканах имела стратегической целью предупреждение или ограничение любых конфликтов, которые могли возникнуть между жившими под властью турок балканскими народами, так как все без исключения эти народы являлись потенциальными союзниками России. Ей было гораздо выгоднее эволюционное развитие событий на Балканах, когда положение дружественных народов улучшалось бы путем реформ в Турецкой империи, и русское правительство прилагало большие усилия в этом направлении. Эта последовательно проводившаяся политика, отличавшаяся гибкостью и реализмом, способствовала росту авторитета России на Балканах, в которой балканские народы видели покровителя и арбитра.
Иначе смотрели на будущее Балкан сербские правящие круги. "Нам... ясно и несомненно представляется величавая картина того, как могущественная и великая Россия соберет около себя своих... младших сестер, обнимет и окружит своей крепкой защитой и сильным мечом, - писал лидер сербских радикалов Никола Пашич. - Мы не скрываем, что нам хотелось бы увидеть Сербию в этой будущей величавой картине стоящей сразу после России". Иными словами, Сербия претендовала на второе место после России в славянском мире. С чего бы вдруг Белграду понадобилось ранжировать славянские народы? И как это желание должны воспринимать другие славянские народы Балкан? Как это соотносится с принципом равноправия народов? Насколько такое ранжирование способствует славянскому единству? Вопросов много, и ответов на них нет до сих пор.
Отчасти на эти вопросы ответил сам Никола Пашич: "Мало есть людей, которые твердо уверены в том, что спасение славянских племен лежит в братском согласии и сообществе этих племен. И это наше большое несчастье. Но еще большим несчастьем для славянского сообщества является то, что каждое племя не может получить свое, что у одного из них забирают его же и передают другому". Эти слова ясно показывают, что на первом месте для Пашича всегда были интересы его собственного "племени", естественно, в том виде, как он их понимал [Шемякин А. Л. Идеология Николы Пашича. Формирование и эволюция (1868-1891). М., 1998, с. 362]. Но раз интересы собственного "племени" стоят выше общеславянских, то получается, что ради собственных интересов возможно предательство интересов общеславянских. И как при этом можно всерьез претендовать на второе место в славянском мире? Или все же никаких общеславянских интересов нет, и тогда каждый волен выбирать себе союзников сам? Но тогда грош цена мессианским претензиям Сербии на особую роль в славянском мире.
Впрочем, эти претензии никто никогда всерьез не принимал, за исключением небольшой группы профессиональных кликуш. А что касается славянского единства, то его принципы хорошо сформулировал сербский патриот Живоин Жуевич еще в 1867 году:
"Я не верю в возможность осуществления панславизма в смысле московских славянофилов, но что панславизм в смысле сознательного морального единства, покуда ни одному славянскому народу не грозит никакая внешняя опасность, и в смысле политического единства под условием предводительства России, в минуту опасности, хотя малейшему славянскому народу, что, говорю, такой панславизм возможен и крайне нужен для всех славян одинаково, и не только славян, но и для человечества вообще, в этом вряд ли возможно основательное сомнение"* ("Санкт-Петербургские ведомости", 1867, № 128).
Надо отдать должное русской дипломатии - в отношениях с Сербией она практически всегда четко и последовательно отстаивала интересы России. "Вождям сербских партий следует иметь в виду, - писал в 1889 году директор Азиатского департамента МИДа И. А. Зиновьев русскому посланнику в Сербии А. И. Персиани, - что Россия как великая держава имеет свое призвание, и она не может дать себя отвлечь от своего пути балканскими событиями, когда ее собственные интересы обязывают твердо держаться национальной политики".
Суть национальной политики России по отношению к Сербии сформулировал еще в 1809 году главнокомандующий Дунайской армией князь Прозоровский:
"Вкоренение влияния Российского в Сербии будет чрезвычайно важным, особливо во время войны между Россией и Австрией, и послужит всегда к обузданию последней державы, к удержанию ее даже от начинания войны. Турция же будет, так сказать, под распоряжением Российского государства". То есть Сербия должна была служить противовесом Австрии, прикрывая правый фланг главного направления русской экспансии - к черноморским проливам.
Это положение на 100 лет стало официальной программой русской дипломатии по отношению к австрийским притязаниям на Балканах. При этом, не желая ненужных для нее осложнений, Россия целенаправленно блокировала любые сербские авантюры, чреватые непредсказуемыми внешнеполитическими последствиями. Не вмешиваясь прямо в сербские дела, Петербург внимательно наблюдал за развитием внутриполитической ситуации в Сербии, ища и находя силы, на которые Россия могла бы опереться и которые могли бы стать опорой для русской дипломатии на Балканах.
В конце 1860-х годов при участии российской дипломатии был урегулирован сербско-албанский спор, и в начале 1868 года в Белграде был заключен договор о совместной войне сербов и вождей Северной Албании против турок. Под покровительством России правительства Сербии, Греции, Черногории и Румынии провели переговоры и подписали договоры о союзе и взаимной помощи. Так к 1868 году окончательно оформился Балканский союз. Русская дипломатия предполагала включить в состав союза и представителей Болгарии. Одновременно с этим, обратив внимание европейских держав на отсутствие в Европейской Турции реформ, обещанных Стамбулом, Петербург предложил свой проект решения Восточного вопроса, предусматривающий предоставление автономии угнетенным народам Европейской Турции. Англия и Франция этот проект не приняли.
Возникновение в конце 1860-х годов в центре Европы объединенной Германии и франко-германская война 1870 года, ознаменовавшая собой появление нового фактора силы в Европе, во многом стали переломными событиями. Соперничество великих держав неизбежно вело к переделу мира. В 1881 году Бисмарк добился создания под эгидой Берлина союза трех держав Германии, Австро-Венгрии и Италии, получившего название Тройственного союза. На протяжении почти сорока лет Тройственный союз оставался дипломатическим образованием, которое работало на войну, а не на мир. Создание этого союза, направленного в первую очередь против Франции, стало катализатором тех внешнеполитических действий и контрдействий европейских стран, цепь которых привела в итоге к мировой катастрофе 1914 года.
Восточный вопрос вплоть до Первой мировой войны оставался одной из болевых точек европейской политики. Владения ослабевшей, одряхлевшей, отсталой военно-феодальной Османской империи потенциально являлись одной из тех "шкур неубитого медведя", которые предстояло поделить между великими державами. Все хотели получить что-то за счет Турции - "больного человека на Босфоре", как называл ее Бисмарк.
Для внешней политики России на этом направлении ключевым вопросом был вопрос о черноморских проливах и выходе в Средиземное море. При этом стремление России открыть путь к Средиземному морю неизменно наталкивалось на противодействие Англии. Наличие на Балканском полуострове славянских народов и неславянских, исповедующих православие, облегчало России задачу и позволяло создать лояльную опору. На первых порах в Петербурге рассматривали в качестве такой опоры автономные, а затем независимые Сербию и Черногорию, а также Румынию и Грецию. Сербия и Черногория выглядели тем не менее предпочтительней, так как были населены славянами.
Сближение России с Сербией обостряло русско-австрийские отношения. Еще в первой половине XIX столетия австрийский канцлер Меттерних заявил: "Сербия должна быть либо турецкой, либо австрийской", недвусмысленно дав понять тем самым, что Вена считает Сербию сферой своих стратегических интересов. "Будущее Австро-Венгрии - на Балканах!" - любил повторять начальник Генерального штаба императорской армии фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф. Балканы являлись важным рынком для австрийских промышленных товаров. "Экономическое освоение балканского плацдарма" являлось одной из внешнеполитических задач империи. Специально созданный в структуре МИДа Австро-Венгрии торгово-политический отдел занимался вопросами политического обеспечения и расширения австро-венгерской экономической деятельности на Балканах. Важное место в балканской политике Вены занимали вопрос о режиме международного судоходства по Дунаю и проблема торгового выхода Австрии через порт Салоники в Эгейское море и оттуда - на Ближний Восток.
В правящих кругах Вены и Будапешта существовало довольно влиятельное течение, выступавшие за расширение границ империи путем экспансии на юго-восток. Война, по мысли венских политиков, должна была открыть путь на Ближний и Средний Восток и в итоге обеспечить экономическое и политическое преобладание австро-германского блока над другими великими державами.
На пути этих планов стояла только одна страна: Сербия. И Сербию требовалось устранить с дороги, либо включив ее в сферу австрийского влияния, либо ликвидировав ее "как фактор силы на Балканах". Кроме того, победоносная война с Сербией должна была ослабить панславистские настроения среди славян Австро-Венгрии, что явилось бы средством спасения самой Австро-Венгрии - славянское национальное движение грозило распадом империи. Покончив с Сербией, монархия Габсбургов могла рассчитывать на свое укрепление.
Таким образом, в Восточном вопросе за внутрибалканскими противоречиями фактически скрывалась борьба за наследство Османской империи и за сферы влияния, в которой сталкивались интересы России, Австро-Венгрии, Италии, Германии, Англии и Франции. Наивысшей точкой этой борьбы стала русско-турецкая война 1877-1878 годов.
ВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС (1875-1878)
В июне 1875 года в Герцеговине вспыхнуло стихийное массовое восстание, спровоцированное начавшейся массовой резней турками христианского населения. Все народы Балкан восприняли эту весть как свидетельство того, что пробил час освобождения. В Боснии, Болгарии, Албании, Македонии стремительно поднималась волна национально-освободительных движений. Балканский кризис грозил перерасти в общеевропейский.
Восстания на Балканах явились для всех без исключения европейских государств полной неожиданностью. В начале кризиса великие державы отрицательно смотрели на начавшиеся волнения на Балканах. Сообщения о турецких зверствах в Герцеговине и Болгарии, заполнявшие страницы европейской прессы, волновали больше общественное мнение, чем политиков. Лидеры европейских держав были склоны к сохранению Османской империи. Яркой иллюстрацией позиции Европы в отношении Балканского кризиса могут служить строки из письма английского посла в Стамбуле Г. Эллиота. Английская политика на Ближнем Востоке, писал Эллиот в Лондон, не должна изменяться в зависимости от того, будет ли убито 10 или 20 тысяч болгар. В задачу Англии по-прежнему должна входить поддержка Турции, так как ее неконтролируемый распад грозил для ближневосточной политики Англии непредсказуемыми последствиями. Стоя на этой позиции, Англия была склонна преуменьшать размах национально-освободительной борьбы на Балканах и приписывать его "подстрекательству" иностранных агентов.
Гораздо больше национально-освободительная борьба народов Балкан волновала Австро-Венгрию - ведь события развивались в непосредственной близости от ее границ. Австрийское правительство опасалось роста освободительных настроений у славянского населения империи - хорватов, чехов, поляков и др. Поэтому в Вене были заинтересованы в сохранении турецкого владычества над славянскими народами. Берлинская газета "Националь Цайтунг" писала в августе 1875 года, что венские националисты питают враждебность к "славянскому национальному элементу", а австрийская пресса "проповедует дикую ненависть к христианским народам Турции". Вместе с тем в правящих кругах Австрии существовало течение сторонников "триединой" империи, которое считало необходимым воспользоваться слабостью Османской империи и начавшимся восстанием славян для захвата этих территорий.
Франция на начальном этапе Восточного кризиса ставила своей целью предотвращение войны между Россией и Турцией. Эта война могла привести к развалу Османской империи, и французские финансисты, считавшие турецкий рынок зоной своих интересов, не желали такого поворота событий. Кроме того, стратегической целью французской дипломатии после 1871 года являлось вовлечение России в союз с Францией против Германии, и в Париже не желали, чтобы Россия переключала свое внимание с центральноевропейского направления на балканское. Вместе с тем Франция была ослаблена войной с Германией и наряду с недавно объединившейся Италией еще не могла вести активную внешнюю политику великой державы.
Германия, наоборот, подталкивала Россию к войне с Турцией, желая на время отвлечь Петербург от решения европейских проблем. Бисмарк прямо пообещал русскому правительству помощь в борьбе с Турцией, если Россия, как писал русский военный министр Д. А. Милютин, предоставит Германии возможность "беспрепятственно расправиться с Францией". Русское правительство ответило Берлину отказом: в Петербурге считали, что Германия обязана поддержать действия России на Балканах без всяких оговорок - в качестве компенсации за русский нейтралитет во время франко-германской войны 1870-1871 годов.
Что касается отношения России к балканской проблеме, то оно было двойственным. С одной стороны, все понимали, что сложившаяся ситуация дает России шанс, поддержав освободительное движение балканских народов, утвердиться на Балканах и, возможно, даже овладеть проливами. С другой стороны, в Петербурге отдавали себе отчет, что армия к войне не готова, финансы страны расстроены, а западные державы не намерены спокойно смотреть на то, как Россия будет утверждаться на Балканах - нарушить европейский статус-кво ей никто не позволит. Значит, надо либо ограничиться дипломатическими комбинациями, либо... либо воевать со всей Европой.
С самого начала кризиса русская дипломатия развила активную деятельность. Российское правительство стремилось всеми силами удержать от вооруженных выступлений руководителей повстанцев Боснии, Герцеговины и Болгарии. Такие же действия русские дипломаты предпринимали в Черногории и Сербии.
Между тем общественность и политические круги Сербии восприняли восстание в Герцеговине как начало долгожданной "национальной революции", в результате которой Босния и Герцеговина будут освобождены от турецкого владычества и объединятся с Сербией.
Масла в огонь подлило Апрельское восстание 1876 года в Болгарии. Князь Милан Обренович еще колебался: вступать или не вступать в войну с Турцией, но давление общественного мнения нарастало с каждым днем. Князь фактически оказался перед выбором: или трон, или война. Русские военные специалисты в Белграде предупреждали: армия к войне не готова. Впрочем, Милан Обренович и сам это видел. Тем не менее 18 (30) июня 1876 года Сербия объявила войну Турции. В союзе с Сербией против турок выступила Черногория.
"Возникает законный вопрос: на что же надеялся сербский монарх? задает вопрос В. Г. Карасев (В. Г. Карасев. Буржуазно-национальные революции балканских народов, восточный кризис середины 70-х годов XIX в. и русско-турецкая война 1877-1878 гг. - В сб.: "100 лет освобождения балканских народов от османского ига". - М., 1979, с. 178). - Ответ может быть только один - на помощь и заступничество России. Многолетний исторический опыт укрепил в сербах уверенность в том, что русский народ не оставит их в беде".
Русская дипломатия была категорически против этого шага. Но сербы упрямо игнорировали официальную позицию Петербурга, считая, что Россия должна действовать в ущерб своим собственным интересам, лишь бы помочь сербам осуществить их "высшее призвание". Русское общественное мнение было на стороне сербского народа, и в Белграде рассчитывали, что под давлением общественности официальный Петербург кинется таскать из огня каштаны для Сербии.
Этого не случилось. Русская общественность, целиком будучи на стороне Сербии, гораздо в большей степени была на стороне собственной страны. Это общее мнение очень хорошо выразил в те дни известный русский политический деятель князь П. А. Вяземский:
"Все, что делается по Восточному вопросу - настоящий и головоломный кошмар, - писал он. - Война теперь может быть для нас не только вред, но и гибель. Она может натолкнуться на государственное банкротство... Сербы сербами, а русские - русскими. В том-то и главная погрешность, главное недоразумение ныне, что мы считаем себя более славянами, чем русскими... Все это - недостойно величия России" (Татищев С. С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. СПб., 1868, т. 2., с. 312-313).
Необходимо подчеркнуть, что чувства и поступки русских людей XIX века обусловливались не ущербными националистическими представлениями, а нравственной потребностью православных христиан быть рядом с тем, кому сейчас трудно, кто нуждается в помощи и поддержке. "К чести России, - писал Н. Серно-Соловьевич, - следует сказать, что истинно просвещенная часть народа движима в первую очередь гуманными чувствами. Для нее не существует обрядовых, национальных, кастовых предрассудков. Когда она видит страдания и несчастья людей, она прежде, чем узнать, кто эти люди, говорит: торжествует несправедливость, страдают люди. Вот почему ее сочувствие распространяется как на христианина, стонущего под турецким господством, так и на любую человеческую личность" (Н. Серно-Соловьевич. Россия и Восточный вопрос. Париж, 1860).
В Сербию прибыло около 4 тысяч русских добровольцев во главе с генералом М. Г. Черняевым, который занял пост командующего сербской армией. Русский Красный Крест прислал в Сербию врачей и фельдшеров, Тульский оружейный завод - целую оружейную мастерскую со штатом рабочих и мастеров.
Русские добровольцы сражались и в рядах герцеговинских и болгарских повстанцев. В числе добровольцев было более двухсот русских революционеров-народников, в том числе из числа политэмигрантов. Среди них были известный писатель С. И. Степняк-Кравчинский, Н. К. Судзиловский, А. И. Лепешинский, Д. Клеменц, М. П. Сажин - участник Парижской коммунны. Русские революционеры, которые считали, что "очень важно понюхать пороху, хотя бы в национальном восстании" (слова А. Л. Линева, одного из добровольцев) в дальнейшем рассчитывали использовать полученный боевой опыт уже в России. В Одессе вербовкой добровольцев в Сербию и Герцеговину руководил А. Желябов - один из главных организаторов убийства императора Александра II. Сражаясь с турками в рядах сербской армии и герцеговинских повстанцев, погибли такие русские добровольцы-революционеры, как Д. Гольдштейн, Е. Бальзам, А. Ерошенко и др.
Присутствие большого числа русских и болгарских революционеров, как, впрочем, и революционеров из других стран, включая итальянских гарибальдийцев, в рядах сербской армии и герцеговинских повстанцев дало повод европейской прессе активно обсуждать тему сговора Интернационала с "южнославянскими агитаторами", тайные махинации которых, по примеру Парижской коммунны, были направлены "на уничтожение современных европейских государств и существующего социального строя вообще". Тесная связь сербских, болгарских и русских революционеров сохранялась и в 1880-х годах [подробнее см.: Шемякин А. Л. Идеология Николы Пашича. Формирование и эволюция (1868-1891). М., 1998].
Через две недели после начала войны сербское наступление захлебнулось. Турки остановили плохо обученное Народное войско на всех направлениях. После серии побед над сербами турки 18 (29) октября 1876 года прорвали сербский фронт у Джуниса, и всем стало ясно, что война через день-два закончится. Генерал Черняев телеграфировал Милану Обреновичу, что дальнейшее сопротивление безнадежно.
Тексты правительственных телеграмм, посылаемых из Белграда в Петербург, мгновенно приобрели панический характер:
"Отечество в величайшей опасности! - телеграфировал сербский министр иностранных дел Йован Ристич. - Если перемирие не последует в течение 24 часов, турки, опустошив все в десять дней, возьмут и сам Белград... Необходимо остановить неприятельские действия, иначе катастрофа неизбежна! Не теряйте ни минуты!"
Россия спасла Сербию от катастрофы. Несмотря на неготовность нашей страны к войне, император Александр II был вынужден выступить с заявлением о том, что Россия защитит движение славян на Балканах. 19 (31) октября русский посол в Стамбуле граф Н. П. Игнатьев передал турецкому правительству ультиматум России с требованием в 48 часов прекратить военные действия и пойти на перемирие, в противном случае угрожая отозвать русского посла из Константинополя. Турция была вынуждена уступить. Только на черногорском фронте продолжались, то разгораясь, то затухая, военные действия, в целом успешные для черногорцев.
Для урегулирования кризиса в Константинополе была созвана конференция послов великих держав, но прийти к согласию не удалось. Россия была вынуждена начать подготовку к войне. Тем временем разгромленная Сербия подписала с Турцией мирный договор на условиях довоенного статус-кво. Все жертвы сербского народа оказались напрасными, а Россия фактически лишилась союзника в будущей войне. Болгарское восстание было со зверской жестокостью подавлено турками, поголовно вырезавших несколько районов страны. 12 тысяч болгар погибли в этой резне. Только Черногория, не сложившая оружия, еще продолжала в одиночку сражаться с турками, поддерживаемая симпатиями всего славянского мира. Русский Красный Крест отправил в Черногорию несколько санитарных отрядов и развернул там несколько полевых лазаретов. Главным врачом госпиталя в Цетинье стал известный русский медик, профессор Н. В. Склифосовский. Русский медицинский персонал излечил более 40 тысяч раненых черногорцев, герцеговинцев, боснийцев и албанцев. Н. В. Склифосовский и ряд русских врачей были награждены высшими орденами Черногории.
В конце 1876 года началось восстание в Северной Албании. Его руководитель Пренк Биб Дода предложил черногорскому князю Николаю политический и военный союз при условии сохранения автономии Албании. Идея черногорско-албанского союза получила поддержку России. Только энергичные действия турецких властей, бросивших против албанцев крупные военные силы и утопивших восстание в крови, помешали осуществить этот план.
Между тем все усилия европейских держав урегулировать положение на Балканах не привели к успеху. Ситуация продолжала оставаться взрывоопасной. Турция, поддерживаемая Англией, отказывалась идти на любые уступки подвластным ей народам, а национально-освободительному движению на Балканах грозило полное поражение. Это могло серьезно ослабить позиции России. Когда все средства мирного урегулирования были исчерпаны, в России начали готовиться к войне.
В Петербурге понимали, что нельзя начинать военные действия, не урегулировав отношения с Австро-Венгрией. Переговоры с ней начались еще летом 1876 года. Сторонам удалось достичь согласия по многим вопросам. Австро-Венгрия поддержала претензии России на возвращение последней Южной Бессарабии, утерянной в результате Крымской войны. Петербург и Вена обязались не допустить образования на Балканах в случае поражения Турции большого славянского государства. Максимум на что они могли пойти - это "добиваться некоторых территориальных приращений для Сербии и Черногории". Позиция России относительно предоставления автономии Боснии и Герцеговины поддержки у Вены не нашла.
3 (15) января 1877 года в Будапеште Россия подписала с Австро-Венгрией секретное соглашение: Австро-Венгрия обязалась соблюдать нейтралитет в будущей русско-турецкой войне, взамен Россия соглашалась с притязаниями Австро-Венгрии на Боснию и Герцеговину - то есть на те земли, которые должны были стать частью "Великой Сербии" и из-за которых и разгорелся Восточный кризис. Одна из статей Будапештского соглашения предусматривала, что "в случае территориальных изменений или распадения Оттоманской империи образование большого сплоченного славянского или иного государства исключается; напротив, Болгария, Албания и остальная Румелия могли бы стать независимыми государствами". Иными словами, Россия отказывалась способствовать планам создания "Великой Сербии" и делала ставку на независимость Болгарии. Но в Белграде об этом пока не знали.
12 апреля 1877 года Россия объявила Турции войну. Начался беспримерный по трудности и героизму поход русской армии за Дунай, навеки покрывший русское оружие славой Плевны и Шейнова, Шипки и Филиппополя. 314 дней и ночей продолжался освободительный поход. В боях за освобождение Болгарии пало более 50 тысяч русских солдат.
"8 января 1878 года в наш город Хасково прибыли братушки, - записывал в памятной тетради житель болгарского города Хасково Апостол Стратиев. Великая Россия освободила нас, я пишу это, потому что об этом нужно помнить всегда, на веки вечные".
Вступление русских войск на Балканы вызвало новую волну национально-освободительной борьбы порабощенных Турцией народов. Румыния провозгласила свою полную независимость от Турции, и румынская армия приняла участие в освобождении Болгарии. По всей Болгарии формировались отряды народного ополчения, присоединявшиеся к русским войскам. Черногорцы в упорном девятидневном бою ("девять кровавых дней" со 2 по 11 июня 1877 года) устояли перед султанской армией и перешли в контрнаступление. В Боснии, Герцеговине и Македонии усилилось повстанческое движение.
После долгих раздумий 1 декабря 1877 года Сербия решилась присоединиться к общеславянскому движению. Падение Плевны оказало решающее влияние на колебания Белграда. Король Милан Обренович объявил войну Турции, не забыв сообщить сербскому народу, что главные задачи в борьбе с турками уже решены другими: "Мы найдем на поле боя покрывшую себя героической славой храбрую русскую армию; братьев черногорцев и наших смелых соседей румын, которые, перейдя Дунай, борются за независимость и свободу порабощенных христиан".