Сербские националисты в лице четников Михайловича и эмигрантского правительства в Лондоне и Вашингтоне рассматривались как главная опора англо-американскому влиянию на Балканах. В Лондоне и Вашингтоне рассчитывали, что четники сумеют сохранить влияние в послевоенной Югославии и предпринимали все усилия в этом направлении. Одновременно англо-американская авиация несколько раз подвергала массированным бомбардировкам югославские города, таким образом "участвуя в борьбе с фашизмом". Весной 1944 года, в канун православной Пасхи авиация союзников четыре дня бомбила Белград. Спустя несколько дней авианалетам подвергся Загреб.
В августе 1944 года к Михайловичу была переброшена военная миссия США во главе с полковником Макдауэллом. "Германия проиграла войну, - сказал Макдауэлл Михайловичу. - Ваша борьба с немцами нас не интересует. Ваша задача - удержаться в народе. Я прибыл, чтобы помочь вам в этом". К этому времени в рядах четников насчитывалось около 30 тысяч человек, в рядах партизан - более 350 тысяч. План западных держав состоял в том, чтобы объединить эмигрантское правительство с Народным комитетом освобождения Югославии, четников - с партизанами, вернуть в страну короля Петра II, а затем с помощью союзников или без оттеснить партизан от власти и в итоге ликвидировать их как политическую силу. Этот план был успешно реализован англичанами в Греции. Подобный план разрабатывался и для Албании. Но реализовать его ни в Югославии, ни в Албании не удалось.
"Изменения в югославском правительстве, - говорилось в заявлении советского правительства от 22 апреля 1944 года, адресованного Лондону если они не будут пользоваться соответствующей поддержкой маршала Тито и Народно-освободительной армии Югославии, вряд ли могут принести какую-либо пользу. Следовало бы добиться по этому вопросу соглашения с маршалом Тито, у которого действительно имеются реальные силы в Югославии".
Дипломатическая поддержка СССР сыграла большую роль в становлении новой Югославии. С 1944 года началось и интенсивное советско-югославское военное сотрудничество. 23 февраля 1944 года в Югославию прибыла советская военная миссия во главе с генерал-лейтенантом Н. В. Корнеевым, а в апреле в Москву - югославская военная миссия во главе с генерал-лейтенантом НОАЮ В. Терзичем. Советские самолеты доставляли в Югославию оружие, снаряжение, медикаменты. Всего за весь 1944 год югославы получили около 3 тысяч тонн советских военных грузов. В Югославию прибыла группа советских военных медиков. На территории СССР из числа добровольцев-югославов, в основном из числа военнопленных, была сформирована отдельная добровольческая югославская пехотная бригада, которая принимала участие в боях за освобождение Югославии.
В сентябре 1944 года Советская Армия вступила в Болгарию. К власти в Болгарии пришло правительство Отечественного фронта, присоединившееся к антигитлеровской коалиции. Советские и болгарские войска стояли на границах Югославии.
21 сентября Иосип Броз Тито прилетел в Москву, где встретился со Сталиным и другими советскими руководителями. Во время переговоров в Москве было достигнуто соглашение о том, что советские войска вступят на территорию Югославии для выполнения ограниченной задачи - части 3-го Украинского фронта совместно с частями НОАЮ должны были освободить Белград и Восточную Сербию. После этого советские войска должны были покинуть Югославию.
Это соглашение в значительной степени отражало страх Тито и других югославских руководителей перед возможной оккупацией Югославии советскими войсками и прямым вмешательством Москвы в югославские дела. Взаимное недоверие Тито и Сталина, впервые явно проявившееся во время московских переговоров, впоследствии переросло в открытую вражду. А ограниченное участие советских войск в освобождении Югославии впоследствии позволило югославам говорить о том, что они сами, без Сталина и СССР, добились своего освобождения - те, кто бывал в Югославии в 1970-х годах, эти заявления, вероятно, помнят.
28 сентября 1944 года войска 3-го Украинского фронта под командованием маршала Ф. И. Толбухина пересекли югославскую границу. Вместе с ними на территорию Югославии вступили части 1-й, 2-й и 4-й болгарских армий. Совместно с 1-м Пролетарским корпусом и 12-м Ударным корпусом НОАЮ советские и болгарские войска приняли участие в освобождении Сербии и Македонии. 14 октября начались бои за Белград. 20 октября югославская столица была освобождена. Германской группировке в Югославии было нанесено поражение, фашистские формирования сербского правительства Милана Недича прекратили свое существование, четники Михайловича оказались дезорганизованы.
В ноябре 1944 года по соглашению партизанского командования НОАЮ и Народно-освободительной армии Албании на территорию Югославии вступили несколько бригад албанских партизан. Совместно с частями НОАЮ и 5-й болгарской дивизией они принимали участие в освобождении Косово. В этих боях погибли 350 албанских партизан. В своем обращении к Генеральному штабу Народно-освободительной армии Албании Иосип Броз Тито писал:
"Ваша борьба послужила маяком для всех порабощенных народов Европы и была огромной помощью народам порабощенных Балкан. Мы никогда не оставались без вашей помощи, о которой наш народ знает и за которую благодарен, Братство по оружию наших народов скреплено совместной борьбой, и пролитая кровь сцементировала эту дружбу, которую ничто не может разрушить". Увы, пройдет полвека, и новая пролитая кровь уже будет не цементировать, а разделять братские народы...
В начале ноября 1944 года советские войска вышли из Югославии. В составе югославских воинских частей осталось много советских военных специалистов, которым предстояло подготовить кадры для армии новой Югославии. СССР передал частям НОАЮ большое количество стрелкового и тяжелого вооружения, самолетов, бронетехники, средств связи и ПВО.
Борьба за освобождение Югославии завершилась только 15 мая 1945 года, через неделю после капитуляции Германии. Это объясняется тем, что остатки немецких войск и их союзников - хорватских усташей, русских казаков Краснова и других коллаборационистов - пытались пробиться в Австрию, чтобы там сдаться англо-американским войскам. Благодаря этому многим лидерам усташей - организаторам геноцида сербов удалось спастись. Что касается казаков, то они поголовно были выданы англичанами советскому командованию.
По мере приближения часа полного освобождения Югославии все более нервозный и активный характер приобретала англо-американская дипломатия. Борьба за Югославию шла до последнего момента. Англия продолжала настаивать, чтобы партизаны и югославское эмигрантское правительство объединились и создали бы единое правительство Югославии. В свою очередь, в эмигрантских кругах требовали, чтобы Англия перестала церемониться с партизанами и высадила свои войска на Балканах. На этой позиции, в частности, стоял король Петр II Карагеоргиевич. Более трезво оценивавший ситуацию на Балканах Черчилль порекомендовал королю не рассчитывать на высадку союзников в Югославии. Единственным выходом из ситуации могли бы стать переговоры эмигрантского правительства с партизанской властью.
Переговоры Тито с премьер-министром королевского правительства и переговоры Англии с СССР в итоге привели к достижению согласия: "внутренние трудности" Югославии было решено преодолеть "путем объединения Королевского Югославского правительства и Национального освободительного движения", как говорилось в совместном англо-советском коммюнике. Идя на этот шаг, в Москве не желали обострять отношения со своим союзником, и в то же время не собирались выпускать Югославию из-под контроля. 2 ноября 1944 года в Белграде представители партизан и королевского правительства договорились о создании единого югославского правительства. Вопрос об окончательном государственном устройстве Югославии откладывался на послевоенное время, до решения Учредительного собрания. До этого момента королю Петру запрещалось возвращаться в страну.
Последнее положение вызвало резкое недовольство короля, и он отказался утверждать ноябрьское соглашение. "Своевольный молодой человек!" отозвался о югославском короле Черчилль. А Национальный комитет освобождения Югославии заявил, что создаст временное правительство страны и без согласия короля. 7 марта 1945 года И. Броз Тито сформировал Временное народное правительство Демократической Федеративной Югославии, в которое вошли в том числе и представители эмигрантских кругов. Новое правительство Югославии было почти сразу признано всеми государствами антигитлеровской коалиции. 11 апреля в Москве был подписан Договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве между СССР и Югославией.
Узнав об этом, "своевольный" король Петр, вероятно, впервые осознал, в каком направлении реально развиваются события, и поделился своими тревогами с Черчиллем. "Видите ли, ваше величество, - ответил Черчилль, - многое из того, что происходит в Югославии, мне тоже не по душе, но я не в состоянии ничего предотвратить".
Последним шансом для вторжения союзников в Югославию стали триестские события. 2 мая 1945 года части НОАЮ освободили Триест - югославский порт на Адриатике, отошедший в 1920 году по Раппальскому договору к Италии. Англо-американские союзники потребовали, чтобы югославы немедленно очистили итальянские территории. Югославы отказались. Триестский кризис грозил вот-вот превратиться в военное столкновение между НОАЮ и американскими и английскими войсками. Советский Союз 22 мая выступил с заявлением в поддержку Югославии: "Было бы несправедливым и явилось бы незаслуженной обидой для югославской армии и югославского народа отказывать Югославии в праве на оккупацию территории, отвоеванной от врага, после того как югославский народ принес столько жертв в борьбе за национальные права Югославии и за общее дело Объединенных наций". В результате кризис удалось урегулировать мирным путем - югославские войска отошли за так называемую линию Моргана, а дальнейшую судьбу Триеста предстояло определить после войны (ныне Триест принадлежит Италии. - Прим. авт.).
Вклад народов Югославии в победу над фашизмом был одним из самых значительных. До 1944 года Народно-освободительная армия Югославии четвертая по численности союзническая армия после армий СССР, США и Англии - фактически в одиночку держала "второй фронт" в Европе, в разное время сковывая от 12 до 15 германских дивизий, не считая итальянских, венгерских, болгарских, хорватских соединений и вооруженных националистических формирований. Во Второй мировой войне Югославия понесла огромные потери - 1,7 миллиона человек. Погиб каждый десятый житель довоенной Югославии. НОАЮ потеряла в боях 305 тысяч человек.
Завершение войны выдвинуло на первый план задачу политического закрепления фактической победы коммунистов во главе с Тито. Эту задачу существенно облегчало то обстоятельство, что большинство владельцев крупных промышленных предприятий и банков в период оккупации сотрудничало с гитлеровцами или националистическими правительствами Хорватии, Сербии и других территорий. Это позволяло осуществить конфискацию и национализацию их имущества в соответствии с практикой, принятой во всех государствах Европы по отношению к коллаборационистам. Другим обстоятельством, облегчавшим задачу коммунистам, являлось то, что практически все их противники за четыре года оккупации скомпрометировали себя в глазах народа как явные пособники фашистов. Немногие прозападно настроенные деятели, связанные с кругами эмиграции, не имели политического влияния в стране.
Учредительная скупщина, открывшаяся 29 ноября 1945 года в Белграде, приняла декларацию о провозглашении Федеративной Народной Республики Югославия (ФНРЮ). "Федеративная Народная Республика Югославия, - говорилось в декларации, - является союзным народным государством с республиканской формой правления, содружеством равноправных народов, свободно выразивших свою волю остаться объединенными в Югославии".
В истории народов Балканского полуострова начался новый этап.
СЛАВЯНСКАЯ ИМПЕРИЯ ИЛИ БАЛКАНСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ?
Идея балканской федерации возникла в начале ХХ столетия в ожидании всебалканской войны, когда молодые, только что-то образовавшиеся балканские государства выдвигали свои воинственные претензии территориального, политического и другого характера не только к Оттоманской империи, но и друг к другу. В такой ситуации выходом из нее, как казалось некоторым политикам, могло бы быть образование единого федеративного государства балканских народов. Предполагалось, что в эту федерацию войдет и Румыния, возможно, и Греция.
Параллельно разрабатывался вариант федеративного устройства отдельно для территорий историко-географической Македонии, где проживали самые различные народы, наиболее многочисленным из которых предполагалось предоставить территориально-национальную автономию, чтобы нейтрализовать взаимные притязания Болгарии, Греции и Сербии на ту или иную часть этой страны. Что касается географической Македонии, то в отношении этнической идентификации ее славянского населения и населения, исповедующего ислам, высказывались совершенно различные точки зрения. Так, в отношении славян существовало три точки зрения: 1) они есть самодостаточная македонская национальность; 2) они - болгары; 3) они - сербы. В отношении мусульманского населения велись споры: являются ли они турками или исламизированными сербами, болгарами, греками и т. д. Собственно говоря, федеративное устройство можно было бы предложить любому балканскому государству, ибо все они были полиэтничны по своему составу.
Особым вариантом был проект федерации, объединяющей в одном государстве только славянские народы. Эта концепция проистекает, с одной стороны, из давней идеи единения славян, а с другой - из идеи образования федерации балканских народов, стран, государств. Если первая идея питалась славянским национализмом, явившимся реакцией на внешнюю экспансию и имперские поползновения европейских держав, то идея балканской федерации была заимствована из опыта американской федерации как ответ на чисто балканские вызовы. Последние выражались в том, что между самими народами и государствами Балкан сложились весьма непростые отношения, явившиеся результатом исторического развития балканских народов и внешнего влияния. Обе идеи часто сопрягались, питая друг друга как формой, так и содержанием.
Идея славянского союза была особенно популярна в XIX веке России и среди славянских народов, входивших в составе Австро-Венгрии и Османской империи. Единение славянских народов рассматривалось тогда как средство борьбы за свою независимость и самоутверждения России перед лицом Европы. В частности, А. И. Герцен отмечал, что славянофильские и панславистские идеи утверждались в России больше под влиянием извне, когда возросло значение "национального принципа" в европейских международных отношениях в связи с наполеоновскими войнами: "чешский панславизм подзадорил славянофильские сочувствия в России"*. Правда, еще раньше, в XVII веке, идею единения славян под началом России высказывал хорват Юрий Крижанич, приехавший в Москву из Австро-Венгерской империи. Известный публицист того времени активно культивировал в политических кругах Москвы идею объединения всех славян против латино-немецкой экспансии. Причем этническое он ставил выше религиозного различия, существовавшего между некоторыми славянскими народами. Это противоречие он предполагал разрешить через церковную унию, что как раз и вызвало репрессии по отношению к этому хорвату со стороны российских правителей, для которых было абсолютно не приемлемо объединение православных с католиками. И это, несмотря на то что центральное место в доктрине Крижанича отводилось России. Причем не только как стране, вокруг которой могут сплотиться все славянские и православные народы, но и как государству-освободителю.
В XIX веке сторонники панславистской доктрины пошли дальше. Они выступили за создание политического союза и даже объединенного государства всех славян и православных. Известный русский поэт и дипломат XIX века Ф. И. Тютчев в одном из своих стихотворений призывает: "Cлавянский мир, сомкнись тесней...". А в письме к княгине Е. Э. Трубецкой Ф. И. Тютчев даже настаивал на "историческом праве" России объединяться с тяготеющими к ней славянскими народами*. В стихотворении "Пророчество", написанном в 1850 году, Ф. И. Тютчев уже призывал российского царя начать создание славянской империи в связи с предстоящей четырехсотлетней годовщиной взятия турками-османами Константинополя.
Четвертый век уж на исходе,
свершится он - и грянет час!
И своды древние Софии,
В возобновленной Византии,
вновь осенит Христов алтарь.
Пади пред ним, о царь России,
И встань как всеславянский царь.
Это была реакция на начавшийся в Европе процесс унификации культур, который "неизбежно сопровождается ростом национального самосознания". Последнее же "при дефиците культуры недихотомической солидарности может осуществляться только через групповое противопоставление, питаясь массовым социально-психологическим комплексом неполноценности, который (по законам личностной защиты) рационализируется на уровне идеологического сознания концепциями панславизма, негрютида и прочими и находит выход в агрессивных настроениях, деструктивных действиях"** против группы чужой культуры.
Стоит отметить, что до какого-то времени официальный Петербург не поддерживал панславистскую идею, но это не означало, что бродившая в российском обществе идея не оказывала влияния на внешнюю политику государства. Русско-турецкая война в 1877-1878 годов уже велась под лозунгом освобождения братьев-славян. Идея славянского братства захватила общество. Оно жило ею. Тысячи добровольцев - и известных, как художник-баталист В. Верещагин, и безызвестных - отправлялись на помощь сербам и болгарам. Вспомним хотя бы героев Льва Толстого: на Балканы отправляется князь Вронский, в романе "Анна Каренина", солдатом-добровольцем - православный отшельник отец Сергий.
Но не только чувство крови и исторического родства звали россиян на Балканы. Трагический разрыв с обществом князя Вронского и внутренний разлад бывшего гвардейского офицера отшельника Сергия бросают их под турецкие пули. Допустим, это лишь творческий полет мысли Толстого. Но тогда почему другой русский человек, тогда еще никому неизвестный, В. С. Гаршин бросает учебу в институте и отправляется в 1877 году добровольцем на русско-турецкую войну? Ответ можно найти у самого Гаршина. Во время военных действий на Балканах он написал первый свой рассказ "Четыре дня", который можно поставить в один ряд с "Севастопольскими рассказами" выше названного классика. Произведения Гаршина о войне на Балканах помогают понять мотивацию россиян XIX века. Так, в рассказе "Из воспоминаний рядового Иванова" он описывает свои ощущения: "Было неотвратимое побуждение идти вперед во что бы то ни стало, и мысль о том, что нужно делать во время боя, не выразилась бы словами: нужно убить, а скорее нужно умереть". Гаршин помогает нам понять, почему русские люди ХIХ века готовы были идти "за тысячи верст умереть на чужих полях". Это не пробуждение "кровавых инстинктов и желание убить иноверца", а подспудное желание обрести свободу в смерти в бою за чужое счастье и свободу.
Победа России над Турцией и освобождение славян не привели к ожидаемому их объединению с русским народом, что несколько охладило чувства последователей славянского ирредентизма. Правда, не надолго. И одной из причин этого явился внутренний кризис и революция 1905 года. В начале XX века идеи славянофилов прошлого столетия возродились в неославизме. Опять речь шла о возобновлении славянских съездов и о новых попытках создания союза славянских государств и народов. В российском обществе активно обсуждались внешнеполитические вопросы. В ряде статей газет "Речь", "Новое время", "Голос Москвы" и других проводилась мысль о том, что Россия в своей внешней политике должна руководствоваться прежде всего тем, что она славянская страна. Подчеркивалось, что интересы славянства должны стать приоритетом в российской дипломатии. Во имя этого предлагалось даже не затрагивать в различных переговорах важную в стратегическом плане для России проблему проливов Босфора и Дарданелл. * "Для России, - отмечалось в редакционной статье "Голоса Москвы", - как славянской державы единственно правильный путь политики - это создание такого положения, при котором все славянские народы чувствовали бы, что в тяжкую минуту они встретят у нее поддержку..."**
Но были и скептики, так как развитие международной ситуации на Балканах продолжало расходиться со сложившимися представлениями российского общества. Вражда балканских государств и обозначившаяся их прозападная ориентация стали вызывать сомнения по поводу правильности панславистской доктрины внешней политики России. В частности, философ К. Н. Леонтьев обращал внимание на существование серьезных противоречий между славянскими народами и был против близкого сближения с ними. *** Более того, он считал вполне возможным союз России с Турцией и даже с мусульманством вообще.
Взгляды К. Н. Леонтьева не были исключением. Так, известный политический деятель России и впоследствии министр иностранных дел Временного правительства П. Н. Милюков также высказывал сомнение в отношение возможности объединения славян. В частности, он обращал внимание на определенное несовпадение славянофильской трактовки национальной идеи и реальной действительности. Он отмечал, что "все более обнаруживалась многолетняя борьба между христианскими национальностями". *
Для части российских элит, в том числе для П. Н. Милюкова, было очевидно, что роль России в славянском вопросе изменяется. Балканские народы в ходе балканских войн "освободились сами, без помощи России и даже вопреки ее политике" и постепенно отходят от традиционной "русской опеки". П. Н. Милюков подчеркивал, что теперь каждое "славянское государство" идет своим путем и охраняет свои интересы как находит нужным. Россия также по отношению к славянам должна руководиться собственными интересами. Воевать из-за славян Россия не должна".
Журнал "Гражданин" в ответ на целую серию просербских статей в московской и петербургской прессе призывал более сдержанно относиться к "балканским делам", а идею балканского союза оценивал как "иллюзию", и советовал правительству больше внимания уделять "задачам самовозрождения страны". ** Прослеживается нарастание разочарования как в идеях панславизма, так и миссии России на Балканах. Газета "Русская земля" писала: "Народности, населяющие Балканы, не оправдали забот и жертв, понесенных за них Россией... России теперь впору заниматься только собой". ***
Развитие рыночных отношений в России способствовало формированию прагматических подходов и к "славянскому вопросу". Так, "Новое время", отдавая обычную для нее дань критике внешней политики правительства, писало: "Корень зла нашей ближневосточной политики заключался всегда в том, что мы, освобождая единоверные и единоплеменные народы Балканского полуострова... не принимали никаких мер в экономической области и отдавали тем самым освобожденных в зависимость к германскому капиталу". * В итоге газета призывала "русских фабрикантов" осваивать новые рынки на Балканах. ** В "Новом времени" настойчиво проводилась мысль о необходимости изменить принципы формирования внешнеполитического курса, откорректировать устоявшиеся стереотипы восприятия международных отношений России. Так, газета одобряет создание Славянской торговой палаты для поддержки торговли на Балканах и подчеркивает, что "необходимо исправить ошибки внешней политики 70-80-х годов, когда все внимание было уделено "военным комбинациям", и утверждает: "Нынешняя славянская политика России должна быть основана... на началах экономики..."***
П. Струве, известный своими экономическими работами, признавая особую значимость для российской внешней политики исторической ориентации на Ближний Восток и Балканы, говорил о необходимости активизации экономической деятельности в этих регионах. Это, по его мнению, соответствует не только интересам развития страны, но и обеспечит наиболее эффективно культурное лидерство здесь. А значит - будет продолжать и развивать национальную традицию. ****
Действительно, отношения между славянскими народами с момента их прихода на Балканы, а также их всех вместе и в отдельности с автохонным населением - греками, албанцами и румынами - всегда были сложными и конфликтными. Об этом нельзя было не знать. Но российское общество старалось не замечать этот исторический факт, полностью растворяясь в национальном мифе. Чем сильнее нарастали внутренние противоречия в России и в ее отношениях с окружающим миром, тем упорнее общество обращалось к национальному мифу, находя в нем спасение от тягостей и серости российской действительности. Вспомним еще раз о причине отъезда на Балканы упомянутого князя Вронского. Но если общественные круги в этом мифе находили возможность реализовать свою мечту о свободе, то правящие круги надеялись, что славянский национализм напротив отвлечет общество от этой идеи. Как отметил П. Н. Милюков в своих воспоминаниях, "неосведомленность и сомнение темного национализма распространялись на всю правящую верхушку". *
Идея славянского союза или государства была популярна не только в России и на Балканах, но и в Австро-Венгерской империи, в состав которой входило не меньше, если не больше славянских народов. Особенно активно вопрос о славянском единстве обсуждался в канун Первой мировой войны. В мае 1914 года один из влиятельных чешских политиков К. Крамарж опубликовал свой меморандум "Устав Славянской империи применительно к Deutsche Bundesakte". В этом документе излагается план создания Славянского Союза, в который должны войти Чехия, Польша, Болгария, Сербия, Черногория, а также Россия. Во главе Союза предполагалось поставить российского императора. Он мог бы утверждать имперскую Думу и Имперский совет - высшие общесоюзные органы перечисленных славянских стран. Но у К. Крамаржа был оппонентом другой известный политик Т. Г. Масарик, который рассматривал идею союза лишь как средство получения независимости для Чехии. В его программе упоминалась, в частности, возможность Унии независимой Чехии с будущей Великой Сербией. Причем Масарик включал в состав обоих будущих государств целый ряд территорий, что свидетельствовало о его довольно смелых планах. Если еще было можно как-то понять, что само собой разумеющимся он считал нахождение в составе Чехии Словакии и Моравии, то его планы включения в ее состав западных земель Венгрии и Закарпатья, где проживало славянское население русины и украинцы - уже напоминали экспансионистские планы соседней Германии.
Официальный Петербург всегда настороженно относился к различного рода проектам своих и зарубежных славянофилов и русофилов. Но в ходе Первой мировой войны уже рассматривались проекты создания тех или иных объединенных славянских государств. При этом в России никак не могли ни выработать собственный вариант, ни принять чужой. В частности, высказывались сомнения относительно того, смогут ли в едином государстве сосуществовать православные и католики, учитывая, что российская трактовка славянского союза все же предполагала доминирование православия в нем.
В ходе Первой мировой войны были и другие планы объединенного славянского государства. Находившийся в Лондоне Югославянский комитет поставил своею целью выделение из состава Австро-Венгрии югославянских провинций и объединение их с Сербией и Черногорией. Комитет пропагандировал идею единства южных славян и создания их общего федеративного государства. Предполагалось, что оно будет иметь демократические принципы правления при полном равенстве составляющих его национальных элементов. Этот подход противоречил взглядам сторонников воссоздания Великой Сербии, которые трактовали идею единства всех югославян как присоединение к Сербии или образование государства под ее началом. Интересны различия в подходах о будущих границах единого государства. Всеславянский комитет особо оговаривал вопрос о территориях, прилегающих к Адриатике. Сербия считала, что восточная граница государства должна иметь выход к Эгейскому морю: подразумевалось включение в югославянское государство территорий Македонии как естественной части Сербии. Комитет же исключал возможность включения в состав единого государства территорий Македонии, предполагая, что это вызовет сопротивление Болгарии и Греции. В 1918 году комитет опубликовал карту Балкан, на которой Македония находилась в составе Болгарии.
Таким образом, обозначились два подхода, определяемые в общем-то различными цивилизационными характеристиками славянских народов или ориентациями их элит. Кроме того, у самих югославянских народов не было единой точки зрения в определении своей идентификации. Первоначально существовала точка зрения, что южные славяне есть единый народ, проживающий в Хорватии, Словении, Боснии, Герцеговине, Далмации, Черногории и Болгарии, имеющий лишь различные имена. В другой трактовке речь шла о едином народе, состоящем из различных племен. Частные мнения касались единства сербов и хорватов. Их деление объявлялось искусственным, ибо они говорят на одном языке, лишь с некоторыми диалектическими особенностями.
Разногласия югославян привели к тому, что Хорватия и Словении охладели к проекту объединения с Сербией и создания общего государства с ней. В мае 1917 года в парламенте Австро-Венгрии депутаты-славяне выступили с декларацией, в которой предложили разрешить славянский вопрос в империи путем предоставления славянским народам или автономии, или же через введение федеративных принципов организации австро-венгерского государства. Примечательно, что среди этих парламентариев были и сербы.
Сербское правительство, не согласившись с таким поворотом событий, вступило в переговоры с Югославянским комитетом, которые состоялись в июле 1917 года на острове Корфу. В результате была подписана совместная декларация. В ней говорилось, что "государство сербов, хорватов и словенцев, известных под именем южные славяне или югославяне, будет свободным и независимым королевством с общей территорией и общим гражданством. Оно будет конституционной, демократической и парламентской монархией во главе с династией Карагеоргиевичей". В декларации подчеркивается равенство трех народов, наличие двух письменностей (кириллицы и латиницы), трех знамен и наименований народов. Но, подписав декларацию, сербская сторона заявила, что у нее не было другого выхода, как согласиться с таким вариантом, а в начале 1918 года - что упомянутая декларация не к чему не обязывает.