Вариант Пата

      Литера Аль. За эталон меры веса считать вес консульского жезла и присвоить ему название "патский вес". ("Массой в один килограмм", улыбнулся про себя Крон. После долгих споров и дебатов Комитет решил внедрить в Пате метрические меры, для чего настоящие эталоны подменили искусными копиями. Правда, при этом трое действительных членов Комитета демонстративно вышли из его состава, подвергнув такое решение обструкции, как проявление земного шовинизма. И это обвинение было бы справедливо, если бы среди множества патских мер не существовало идентичных земным. Поэтому такое упорядочение патских мер нельзя было характеризовать, как жёсткую волю Земли, и его признали не только благоприятными для Пата, но и для будущих далёких контактов между цивилизациями).
      - ...Из золотого слитка, - продолжал Кальтар, - равного весу консульского жезла, лить сто одинаковых по весу монет и признать их равными стоимости в один звонд каждая. Меру веса каждой монеты назвать "малый патский вес". Из одной монеты лить сто равных гранул. Меру каждой гранулы назвать "зерно", и пусть оно служит мерой веса драгоценных камней.
      Литера Бис. За эталон меры объёма принять объём жертвенного кубка в храме бога торговли Ферта и назвать его "патским единым гектоном". ("Объёмом в один литр", - отметил Крон).
      Литера Гем. За эталон меры расстояний принять высоту постамента под статуей громоразящего бога Везы в Сабаторийском храме и назвать его "патская грань". (Здесь Крон даже зажмурился от удовольствия. Заменить постамент под шестиметровой статуей - это не кубок или жезл. Кроме того, статую поставили раньше, чем возвели вокруг неё стены храма, так что замена постамента представлялась весьма трудным делом - он просто не проходил через небольшие врата. И тогда месяца два назад под прикрытием облачной ночи четверо коммуникаторов и девять резервистов приступили к операции. Вначале гипноизлучателем усыпили близлежащие районы, а затем грузовым гравилётом сняли свод храма. Вторым гравилётом приподняли статую и попытались извлечь постамент. И тут оказалось, что за прошедшие годы он настолько глубоко ушёл в землю, что подготовленная копия, матрицированная чисто визуально, в расчёте от пола, просто полностью скрылась бы в образовавшейся яме. В то же время и оставить на месте старый постамент, приподняв его на восемь сантиметров, они не могли, поскольку при попытке захвата у него откололся угол. Пока тянулись переговоры с Комитетом, время шло, и решение вынесли только перед самым рассветом. Старый постамент срезали у самой земли и на него установили новый. Боясь привлечь внимание, огня не зажигали, работали в ноктолинзах и в спешке, стремясь закончить всё затемно, поставили статую, повернув её несколько под другим углом к выходу. Хорошо ещё, что жрецы восприняли это как хорошее предзнаменование. Но Юсеф Кроушек, руководитель работ, получил за это взыскание и был отозван на Землю).
      - Литера Дель, - продолжал Кальтар. - За эталон меры времени принять водяную клепсидру в храме бога солнца Горса, десять наполнений которой соответствуют точно одним суткам, определяемым по солнцестоянию в полдень. Отсчёт времени начинать с полуночи, и каждую клепсидру именовать по пальцам рук, положенных на алтарь ладонями вниз слева направо. Так, первую клепсидру именовать "временем малого пальца левой руки", или "первым перстом", и так далее до десятой клепсидры. Время каждого "перста" разбить на сто равных отрезков, и этот временной отрезок назвать "часть". (Здесь Комитет ничего не предпринимал. В сутках Пата было без малого двадцать восемь часов, поэтому введение земного времяисчисления было бы настоящим шовинизмом).
      - Литера Эпси. С праздника плодородия богини Гебы ввести в Патской империи новое годовое исчисление. ("А это ещё что?" - недоумённо подумал Крон. Введение нового календаря Комитетом не предусматривалось). Один год считать равным триста тридцати одному дню. Каждый шестой год - триста тридцати дням. Год разбить на десять частей по тридцать три дня каждая, и эту часть назвать фазой года. Оставшийся один день именовать праздником плодородия и Нового года. В укороченный год, равный трёмстам тридцати дням, праздником плодородия и Нового года считать первый день первой фазы нового года. Каждой фазе дать имя собственное. Первая фаза - Геба, богиня плодородия; вторая - Патек, основатель Пата; третья - Катта, бог победы; четвёртая - Ликарпия, богиня любви; пятая - Осика, легендарный завоеватель Асилона; шестая - Горели, покровительница домашнего очага; седьмая Верхат, бог справедливости; восьмая - Веза, бог власти; девятая - Слютия, покровительница Пата; десятая - Кикена, основатель календаря. ("Ай да консул, - восхитился Крон. - Я именем своим в истории скрижалях!") Каждую фазу разбить на три декады. Дни между декадами - одиннадцатый, двадцать второй и тридцать третий каждой фазы - назвать "днями отдыха". В эти дни не проводить никаких собраний, заседаний Сената, тяжёлых физических работ, а также государственных и политических дел. Названия за днями декады оставить прежние: "альдень", "бидень", "гемдень", "дельдень", "эпсидень", "дзедень", "этидень", "тетидень", "истудень", "капдень".
      Со всех эталонов, перечисленных в литерах Аль, Бис, Гем и Дель, сделать точные копии и разослать их во все провинции и области империи. Датой введения в силу новой патской системы мер считать: в Пате - со дня утверждения скрижали Сенатом, в остальных областях и провинциях империи со дня получения посадными коллегиями копий эталонов. Запретить применение других систем мер, кроме утверждённых Сенатом: в Пате - по истечении двух фаз по новому календарю, в провинциях и областях - по истечении года со дня введения в силу новой патской системы мер. По истечении указанных сроков за нарушение скрижали штрафов не взимать, но провинившихся выставлять у стены позора с третьего перста по девятый по новому времени, не взирая на положение провинившегося - будь-то раб, свободный человек, гражданин или сенатор.
      После этих слов Кальтар многозначительно обвёл взглядом Сенат, неторопливо свернул манускрипт и передал его консулу. Затем снова принялся обтирать шею свисающей через плечо полой тоги, оставляя на материи жирные пятна. Сенаторы настороженно молчали, ожидая его последнего слова, чтобы начать прения.
      - Дикси, - наконец произнёс Кальтар и с достоинством понёс свои телеса на место.
      Против ожидания, шум в зале поднялся довольно умеренный и лишь немногие сенаторы стали просить слова. Но Кикена и этих немногих лишил возможности высказаться. Он поднял жезл и встал с консульского места.
      - Прения по данному вопросу считаю неуместными, - сказал консул. - Он уже трижды обсуждался в Сенате, и все дополнения и поправки учтены сенатским коллегиумом и секстумвиратом Сабаторийского холма при составлении скрижали. Поэтому, волею Великого Пата и во благо его, я спрашиваю: готов ли Сенат утвердить скрижаль о введении в империи единых мер весов, объёмов, расстояний и времени?
      Крон поймал на себе настороженный взгляд Кикены. Консул явно передёргивал. Вопрос о новом годовом исчислении в Сенате не обсуждался, и Кикене, как и всякому честолюбцу, ой как не хотелось вносить в него поправки. Кое-кто из приверженцев Крона пытался что-то выкрикивать по этому поводу, но Крон оборвал их, первым выбросив вперёд руку с раскрытой ладонью в знак одобрения скрижали. Ни к чему ему мелкие распри с консулом.
      Кикена с облегчением обвёл взглядом Сенат. Противников скрижали не было.
      - Волею консула, - провозгласил он, с трудом сдерживая торжество, данной мне Сенатом Великого Пата, объявляю скрижаль о новых единых патских мерах весов, объёмов, расстояний и времени законом! И да будет так с сего дня. Дикси.
      И он сел под одобрительные возгласы.
      "Сейчас, - подумал Крон. - Сейчас начнётся". Он отыскал глазами Сейка Аппона. Тот уже тянул вверх указательный палец и даже подпрыгивал на подушке от нетерпения.
      - Слова! - наконец, не выдержав, закричал он. - Слова!
      Получив разрешение, он быстро сбежал вниз и, повернувшись лицом к Сенату, поднял вверх ладони, прося тишины.
      - Сегодня Сенат был на редкость единодушен, - вкрадчиво начал он и обвёл взглядом сенаторов. - Но кто из вас поручится, что завтра по городу не поползут слухи о бесчинствах, якобы творившихся здесь?
      Сенат непонимающе загудел.
      - Сегодня мы славили императора Тагулу, - продолжал Аппон. - Но кто поручится, что завтра о хвалебной речи в его честь в городе не будут говорить, как о бадье помоев?
      Гул в Сенате начал нарастать. Многие сенаторы всё ещё не понимали, к чему клонит Аппон.
      - Сегодня мы утвердили отчёт о расходах на триумф Севрской кампании! - повысил он голос. - Но кто поручится, что завтра о каждом из присутствующих здесь не будут говорить как об отъявленном казнокраде?
      Сенат взорвался негодованием. Казначей Дартога швырнул седалищную подушку, и она шлёпнулась у ног выступающего.
      - А кто поручится, - перешёл на крик Аппон, - что закон, принятый только что Сенатом, завтра не назовут пустым и самым бесполезным за всю историю Пата?!
      Он выхватил из-за пазухи свёрнутый в трубку "Сенатский вестник" и, потрясая им, закричал:
      - А всему виной это листок, претенциозно именуемый "Сенатским вестником", который на самом деле отражает мнение только одного человека сенатора Крона!
      Негодование сенаторов неожиданно умерилось. Многие не ожидали такого поворота дела. Крон усмехнулся. Он был приятно удивлён, что "Сенатский вестник" пользуется популярностью также и в самом Сенате.
      Аппон уловил изменение настроения и, поняв, что одним криком он свою задачу не выполнит, быстро переориентировался.
      - Вот уже полгода мы получаем эти оттиски, - сдерживая себя, проговорил он. - Вначале в них излагались лишь голые факты: происшедшие в империи события и решения Сената. В настоящий же момент эти события не просто излагаются, но и комментируются превратно. Причём решения Сената здесь в основном ставятся под сомнение, а личное мнение сенатора Крона представляется как единственно правильное. И поэтому мне хочется спросить сенатора Крона: кто дал ему право поучать Сенат? Кто дал ему право лить грязь на решения Сената? Хорошо бы ещё, если бы "Сенатский вестник" распространялся только среди сенаторов и парламентариев, но его может купить у разносчиков любой гражданин. Его читает свободный люд, рабы, знающие грамоту, подбирают за хозяином брошенные листки и затем разносят сплетни по всему городу, а заезжие купцы так вообще скупают их кипами и вывозят на периферию - говорят, это один из самых ходовых товаров в провинциях и колониях. Что думают о нас там, если всё, что написано в "Сенатском вестнике", противоречит скрижалям, утверждённым Сенатом?
      Аппон перевёл дух и удовлетворённо обвёл взглядом вновь бушующий Сенат. Ему удалось достичь своей цели.
      - Поэтому я предлагаю, - пытаясь преодолеть шум в зале, прокричал он, - чтобы не вносить смуты в толпу, "Сенатский вестник" запретить, все выпущенные оттиски сжечь, а печатную машину сломать. Для спокойствия и мира и во славу империи. Дикси.
      И он пошёл на своё место под приветственные крики приверженцев консула. Крон резко вскочил и выбросил вперёд руку с поднятым пальцем.
      - Слова!
      Кикена не спешил с разрешением. Он окинул взглядом зал, остался доволен его реакцией и лишь затем дал согласие.
      Под яростный рёв сторонников Кикены Крон спустился вниз. Кто-то пытался схватить его за тогу, но он вовремя подхватил полу, кто-то подставил на ступеньках ногу, но он, подавив желание наступить, легко перепрыгнул через неё, не дав возможности зацепить себя.
      - Достойный Сенат славного города Пата! Уважаемый консул Кикена! громко, чётко и, главное, спокойно начал Крон, и это спокойствие оказало действие. Гул в Сенате уменьшился. - Только что мы выслушали запальчивую речь сенатора Сейка Аппона, в которой он обвинил меня и издаваемый мною "Сенатский вестник" в действиях, направленных против скрижалей и законов Сената, устоев империи. Я верю в искренность Аппона, желающего славы и процветания Пата. Однако в своём необузданном патриотизме он, сам того не замечая, готов смести те алтари и очаги, которые могут усилить и умножить мощь и величие империи. Поэтому я, уважая его патриотические чувства, без гнева и пристрастия отметаю огульные обвинения, высказанные в мой адрес и в адрес "Сенатского вестника" как беспочвенные и не подтверждённые фактами. Хотя за фактами сенатору и не пришлось бы далеко ходить - они находятся именно в том листке, которым он только что потрясал здесь. Я надеюсь, что многие из присутствующих читали сегодняшний оттиск. Интересно было бы знать, обвиняя меня в том, что в "Сенатском вестнике" я вылью на голову императора Тагулы бадью помоев, сенатор, очевидно, имел в виду сегодняшнюю статью?
      По залу пронёсся смешок.
      - Далее. Сенатор Сейк Аппон утверждает, что я лью грязь на решения Сената. Уж не статью ли о Паралузии имеет в виду сенатор? Или, быть может, об Асилоне? Он, наверное, хотел сказать, что это Сенат дал указания посаднику Лекотию Брану не предпринимать никаких действий в Асилоне, а на посадника Люту Конта возложил особые полномочия в Паралузии, и поэтому мои статьи о преступной халатности одного посадника и чрезмерном превышении своих полномочий другим сенатор склонен считать грязными инсинуациями в адрес постановлений Сената? Это имел в виду сенатор?
      В Сенате стояла мёртвая тишина. И тут не выдержал Кикена.
      - Сенат предоставил Люту Конта право на строительство дороги, сварливо бросил он, - а какими методами он это делает - Сенат не интересует.
      - Правильно, - подхватил Крон, - правильно. Сенат это не должно было бы интересовать, если бы строительство дороги продолжалось. Но в сложившейся ситуации об этом не может идти и речи. И поэтому действия Люта Конты нельзя квалифицировать иначе, как преступные.
      По залу пронёсся лёгкий шум одобрения, и Крон перевёл дыхание.
      - А теперь мне хотелось бы вернуться на полгода назад, когда я с этого самого места предложил Сенату использовать изобретение Гирона. Тогда это не нашло должного отклика, ибо меня старались убедить, что слово произнесённое действенней слова написанного. И тогда мне, по моему настоянию, Сенат предоставил право на издание "Сенатского вестника" с неограниченными, я подчеркиваю это слово, неограниченными полномочиями. Сейчас же, по прошествии полугода, когда все смогли убедиться в действенной силе моих оттисков, я, как истинный патриот Пата, желающий дальнейшего усиления могущества и процветания империи, готов сложить с себя полномочия и передать право на издание "Сенатского вестника" в руки Сената. Ибо не могу считать себя вправе высказывать мнение Сената только от своего имени. Дикси.
      И Крон пошёл на место под бурные одобрительные крики всего Сената. Чего и добивался, поскольку прекрасно понимал, что удержать "Сенатский вестник" в своих руках он уже не в силах, но, отдавая его Сенату, он постарался извлечь из этого максимум выгод. Расчёт оказался верен: когда выступивший вслед за ним Ясет Бурх предложил назначить Крона цензором "Сенатского вестника" и присвоить ему титул "благодетель империи", Сенат единодушно утвердил это предложение.
      Глава третья
      В Ипаласской роще у самых терм Крон наткнулся на пикник. Рядом с тропой, ведущей в термы, на обширной поляне расположились сенаторы Бурстий и Срест с претором Алозой и со своими приспешниками. Как видно, обосновались они здесь давно, возможно, сразу же после заседания Сената, потому что их приспешники уже основательно перепились и расползлись по близлежащим кустам. Срест с Алозой о чём-то спорили, с трудом ворочая языками, а Бурстий, лёжа напротив них на траве, тупо уставился в полупустую чашу и изредка икал. По другую сторону тропы на корточках сидели рабы и играли в кости - очевидно, хозяева давно в них не нуждались.
      Крон осторожно перешагнул через чьи-то голые ноги, торчавшие из зарослей чигарника и перегораживающие тропу (одна нога в тщательно зашнурованной сандалии, другая - босая), и тут услышал из кустов приглушённый женский смех. От неожиданности он вздрогнул и невольно посмотрел в сторону Бурстия. Пикник, конечно, с женщинами... Не проходящей болью заныло сердце. Там, где веселился Бурстий, обычно присутствовала и она. Странно, что сейчас её не было. Впрочем, может, это её смех слышал он из кустов?
      "Опять домыслы", - одёрнул он себя. Её смех он бы узнал...
      "Кто мог предположить, - горько подумал Крон, - что и такой крест придётся нести коммуникатору?"
      Он хотел незаметно пройти мимо, но его заметили.
      - Ба! Гелюций! Крон! - воскликнул Срест, приподнимаясь на локте. Благодетель империи!
      Он протянул руку в приветствии.
      - Присоединяйтесь к нам! - крикнул он, но не смог сохранить равновесие и упал лицом прямо на расставленные перед ним закуски.
      Крон остановился.
      - Приятного времяпрепровождения! Спасибо, но не могу. И так опаздываю на омовение Тагулы.
      - К-как? - встрепенулся Бурстий. - Ч-что? Уже п-п-пора?
      Крон улыбнулся и развёл руками.
      - Б-б-баст-турнак! - выругался заика Бурстий. - Я с-совсем з-забыл. Об-божди. По-йдём вместе. С-с-сейчас допью, и п-п-пойдём.
      И он принялся шумно хлебать из чаши. Срест с урчанием поворочался в закусках и с трудом сел. Лицо его было перепачкано горичным соусом, под левым глазом прилипла раздавленная лепешка, а ко лбу - листок зелени. Он попытался встать, но у него ничего не получилось.
      - Эй, кто там! - гаркнул он. - Поднимите меня!
      Пока к нему бежали рабы, Алоза ухватился за его плечо, рывком встал и снова завалил Среста. С минуту Алоза стоял пошатываясь, словно утверждаясь на ногах, - худой, высокий, жилистый, в короткой тунике, и, нагнув голову, недобрым, мутным взглядом смотрел в сторону Крона. При этом его нижняя губа всё сильнее оттопыривалась на опухшем лице. Наконец его шатнуло вперёд, он крепко, как за опору, ухватился обеими руками за рукоять меча и зашагал к Крону. Но шёл Алоза не к нему. Он прошагал мимо и остановился возле Атрана, вперив в него неподвижный взгляд из-под спутанных, жирных, выцветших до цвета соломы волос.
      - Твой раб? - спросил он.
      Крон промолчал. Атран стоял перед Алозой, держа перед собой за ножны меч сенатора, и смотрел на претора открытым взглядом.
      - Наслышан... - процедил Алоза и принялся обходить Атрана, словно желая осмотреть его со всех сторон.
      Атран медленно поворачивался вслед за ним.
      - Хорош... - Оттопыренная губа Алозы свесилась ещё ниже. - Без ошейника и нагл, словно вольноотпущенник первого дня.
      - Я надеюсь, сенатор, - спросил он, по-прежнему глядя на Атрана, - ты не будешь на меня в претензии, если я его когда-нибудь зарублю?
      - Боюсь, что это тебе не удастся, - усмехнулся Крон. - Он владеет мечом не хуже тебя.
      - Кто - раб? - Алоза от изумления протрезвел. - Раб поднимает меч на гражданина Пата?
      - Стоит ему только захотеть, - ответил Крон, - и я дам ему вольную по первому его требованию. Каким угодно числом.
      Алоза потерял дар речи.
      Тем временем четверо рабов поставили на ноги огромную тушу Среста.
      - Прочь! - зычно гаркнул Срест.
      Одним движением плеч он разметал рабов, державших его под руки, и тут же плашмя рухнул вперёд, подмяв под себя тщедушного Бурстия.
      - Вот незадача! - хохотнул он, проползая по Бурстию подобно дорожностроительному комбайну. - Голова вроде бы светлая, а ноги не держат!
      "И почему они так много пьют?" - в который раз с тоской подумал Крон.
      - К сожалению, меня ждут, и я уже опаздываю, - он поднял руку, прощаясь. - До встречи в термах!
      Крон кивнул Атрану и зашагал по тропинке к термам.
      - Советую твоему рабу не попадаться на моём пути! - прорычал вслед Алоза, но Крон только усмехнулся.
      Тропинка вильнула в сторону, за кусты и вывела на мощёную аллею.
      - Это правда, Гелюций? - спросил вдруг Атран.
      Крон вздрогнул от такого обращения, но быстро подавил в себе желание одёрнуть раба, не назвавшего его господином.
      - Что - правда?
      - Что я могу получить волю, когда захочу?
      Крон спрятал улыбку.
      - А ты можешь привести примеры, когда мои слова расходились с делом? - спросил он.
      - Да.
      От неожиданности Крон остановился.
      - Когда же это?
      - Когда вы обещали наказать меня прутьями.
      Крон хмыкнул и снова зашагал по аллее.
      "А ты хотел бы, чтобы я это своё обещание претворил в жизнь?" - чуть было не спросил он, но сдержался.
      - Не путай, пожалуйста, мои желания с чужими, - сказал он. - Если я дал слово исполнить чужую просьбу, то я его сдержу, чего бы мне это ни стоило.
      - Значит, я могу получить волю хоть сейчас?
      - Значит, можешь.
      Некоторое время они шли молча.
      - Мой господин, - вдруг с жаром и мольбой проговорил Атран, и Крона покоробило теперь уже такое обращение. - Я знаю, ты добр и великодушен. Исполни ещё одну мою просьбу. Отпусти со мной Калецию.
      Губы раба дрожали.
      - Нет, - отрезал Крон.
      - Мой господин, - продолжал просить Атран, - ты богат, и тебе это ничего не будет стоить. Ведь дал ты вольную Дискарне, хоть она и доносила на тебя. Отпусти со мной Калецию.
      Кровь бросилась в лицо сенатору. За все годы рабства это была первая просьба Атрана. И Крон ощутил, в какую глубочайшую яму унижения шагнул этот гордый и независимый, несмотря на своё положение, человек. Человек, умевший даже слова "мой господин" произносить с достоинством.
      - Нет, - глухо повторил Крон. - Я действительно богат, причём настолько, что ты себе и представить не можешь. Я мог бы скупить всех рабов Пата и дать им вольные грамоты. Но что бы это дало? Ты знаешь, как живут многие вольноотпущенники? Они ютятся в портовых кварталах, спят прямо на земле под открытым небом, питаются подаянием и воровством, а за временную работу по разгрузке кораблей в порту каждый день между ними происходят драки. Они рады бы снова продать себя в рабство, они продают своих детей и счастливы, если им это удаётся. Если я отпущу тебя одного, то ты сумеешь и прокормить себя, и постоять за себя. Но если я дам вольную вам обоим, вы станете такими же изгоями, как и обитатели портовых кварталов. И придёт время, когда ты, продавая своих детей в рабство, проклянёшь тот день и час, когда я дал вам волю.
      Сенатор оглянулся на Атрана. Раб шёл следом, смотря на него молящими глазами. Доводов рассудка он не принимал.
      - Мой господин... - снова попытался просить Атран.
      - Нет! - оборвал его сенатор.
      "Свою судьбу надо создавать своими руками", - хотел сказать он. Но не сказал.
      Они вышли из рощи прямо к термам - огромному конгломерату зданий из белого известняка, который начал возводиться ещё два века назад предприимчивым аргентарием Иклоном Баштой на горячем источнике. С тех пор термы много раз перестраивались и достраивались их новыми владельцами, и поэтому архитектура построек выглядела нелепой до невозможности. В левом крыле, самом старом, приземистом, с многочисленными, закопчёнными от вечно курившегося дыма, трещинами, калили камни для любителей пара. По правую сторону и в центре располагались всевозможные бани, рассчитанные на все вкусы и на все сословия. А из центра невообразимого хаоса построек безобразным горбом выпирало новое здание, возведённое теперешним владельцем терм Дистрохой Кробуллой специально для торжественных омовений. В здании находился огромный бассейн с горячей водой, опоясанный по периметру ступенями фракасского дерева, на которых обычно располагались приглашённые.
      Сюда и направился Крон. Он вошёл в предбанник, разделся и накинул на себя купальную простыню, предложенную служителем.
      - Можешь сходить в общие бани, - сказал он Атрану. - Деньги возьмёшь из кошеля. Но чтобы через один перст ты ждал меня здесь. Ах, да, спохватился он. - Перст, по новому исчислению, - это чуть больше утренней четверти.
      Крон наконец отважился посмотреть Атрану в глаза. Глаза у раба были неподвижные, потухшие, пустые.
      - Можешь идти.
      Сенатор вошёл в термы. Веселье здесь уже набрало силу. Из густого облака пара доносились шум голосов, плеск воды, музыка, разноголосое пение. Несмотря на многочисленные светильники, укреплённые на колоннах, поддерживающих свод, свет с трудом пробивался сквозь туман пара и благовоний, и от мелькавших расплывчатых теней у вошедшего в термы создалось впечатление, что он ступил в подземное царство мёртвых.
      От одной из колонн отделилась тень, и перед Кроном появился голый Плуст с чашей в руке.
      - Я уже заждался вас, Гелюций! - широко улыбаясь, пожурил он.
      - Ты опять навеселе, - недовольно буркнул Крон.
      - Ну что ты, Гелюций, право... Это же только для поднятия ущемлённого духа и чистоты мысли!
      "Ущемлённый дух, - отстранёно подумал Крон. - Добрая половина из присутствующих здесь завтра тоже будут такими же "ущемлёнными".
      - Идём к бассейну, - сказал он.
      Они сошли по ступеням и сели, опустив ноги в воду.
      - Вообще-то, я пью мало, - продолжал разглагольствовать Плуст.
      Крон хмыкнул.
      - Да-да, мало. Но когда выпью, становлюсь другим человеком. А уже этот, другой человек, пьёт много...
      Плуст сделал попытку отхлебнуть из чаши, но Крон забрал её и отставил в сторону.
      - Пока ты не стал другим человеком, мне надо с тобой кое-что обсудить.
      Сенатор поморщился, не глядя на Плуста. Не тот это человек, не тот. Но что поделаешь, за неимением лучших...
      - У меня есть предложение, как тебе хоть на время избавиться от хронического безденежья.
      Плуст неожиданно хихикнул.
      - Знаешь, Гелюций, одного приспешника как-то спросили: "Что бы ты сделал, если бы тебе подарили миллион звондов?" - "Раздал бы долги", ответил тот. "А с остальными?" - "А остальные подождут!"
      Крон мельком глянул на Плуста.
      - Если ты думаешь, - процедил он, - что я собираюсь ссужать тебя звондами только за старые анекдоты, то можешь искать себе другого покровителя. Мои звонды надо хоть изредка отрабатывать.
      Даже не поворачиваясь, Крон почувствовал, как Плуст вздрогнул и пододвинулся к нему. Лицо парламентария обострилось, рот приоткрылся, обнажив жёлтые лошадиные зубы, голова подалась вперёд, глаза сверлили сенатора. Он был весь сосредоточенное внимание.
      - Так-то лучше, - сказал Крон и продолжил: - Недавно один мой старый друг из Асилона прислал мне в подарок небольшой золотой кулончик с изображением богини удачи Потулы...
      - Божественный талисман Осики Асилонского, подаренный ему самой богиней? - не поверил Плуст. На мгновение он напрягся, затем вдруг расслабился и разочарованно вздохнул.
      - Обманули тебя, Гелюций, - кисло сказал он. - Это подделка.
      И он снова потянулся за чашей.
      - Ты видел у меня когда-нибудь подделки?
      Плуст застыл.
      - Ну?
      - Но, говорят, когда Аситон III вскрыл гробницу Осики Асилонского, чтобы завладеть талисманом, сама богиня спустилась с небес и забрала талисман...
      - Боги не забирают своих подарков. Их крадут люди.
      Плуст недоверчиво посмотрел на сенатора, но руку от чаши убрал.
      - А ты точно уверен, что он настоящий?
      Крон только поджал губы.
      - Ну, хорошо, - согласился Плуст. - Но при чём здесь моё безденежье?
      - Не перебегай дорогу перед колесницей, - поговоркой ответил Крон. Как ты сам понимаешь, не на всякую шею наденешь такой талисман. И я не хотел бы, чтобы на моей шее он стал удавкой.
      - Так ты хочешь его продать? - изумился Плуст. - Не понимаю, зачем тебе это нужно. При тех средствах, что поступают тебе из колоний...
      - А ты предлагаешь его выбросить?
      Плуст открыл было рот, но Крон предостерегающе поднял палец. У самых ног из бассейна, тяжело отдуваясь и фыркая, подобно бегемоту, вынырнул сенатор Труций Кальтар. Близоруко прищурившись, он оглядел фигуры Крона и Плуста и наконец узнал.
      - Гелюций! - обрадовано воскликнул он. - Наконец-то я вас нашёл!
      Плуста он удостоил только кивком головы.
      - Приветствую и поздравляю вас с титулом благодетеля империи!
      Крон улыбнулся в ответ.
      - Ну, положим, ваше сегодняшнее выступление в Сенате тоже войдёт в историю, - заметил он.
      - Да... - мечтательно протянул Кальтар, причмокнул от удовольствия и уселся на ступеньку, находящуюся в воде. - И, заметьте Гелюций, - ни одной поправки к закону и - единодушно!
      Кальтар с трудом развернул на ступеньке своё грузное тело и поднял руку.
      - Эй, кто там?!
      Из тумана вынырнул прислужник.
      - Вина нам!
      Прислужник исчез и быстро возвратился с кувшином и чашами.
      - Наш обоюдный успех нужно отметить! - весело сказал Кальтар, поднимая чашу.
      Чем славился Кальтар, так это умением, произнося здравицу в чужую честь, выкроить толику и себе. Впрочем, сейчас он имел для этого какое-то основание.
      - Чтобы ваши выступления в Сенате и в дальнейшем пользовались таким же успехом, - поддержал Крон и так выразительно глянул на Плуста, что тот отхлебнул из своей чаши только глоток.
      - Я надеюсь, - осушив чашу, продолжил Кальтар, - что в следующем оттиске "Сенатского вестника" моё выступление найдёт должное отображение?
      - Всенепременно.
      Кальтар расплылся в благодарственной улыбке.
      - Этот оттиск я сохраню на память, - проговорил он. - Кстати, Кикена хочет вас видеть. У них с Соларом завязался диспут о поэзии, и он желал бы вашего присутствия как знатока.
      - Обязательно буду. Вот только омоюсь.
      Кальтар тяжело сполз со ступеньки в бассейн.
      - Я так и передам, - кивнул он на прощанье и медленно погрузился в воду вместе с чашей.
      Крон прикусил губу. Что ещё придумал Кикена? Или это действительно просто приглашение на диспут?
      - Так вы хотите продать талисман? - вывел его из задумчивости голос Плуста. Почувствовав возможность поживиться, он даже перешёл на "вы". Ему не терпелось вернуться к прерванному разговору.
      - Ты догадлив, мой друг, - насмешливо заметил Крон.
      - Купить его могут многие... Но чья шея его выдержит?
      - Шея консула.
      Плуст присвистнул.