Артамонов понял мое состояние, положил лист бумаги на пюпитр и тихонько вышел из комнаты, аккуратно прикрыв дверь.
      Медленно, очень медленно я опустил взгляд на лежащий передо мной лист. Корявые буквы расплывались, и я больше по памяти, чем зрением, прочитал свой вопрос:
      КАК ДАВНО ВЫ РАБОТАЕТЕ НА ИНОПЛАНЕТЯН?
      Глава 20
      Ночь расставила акценты в оправдательной речи Артамонова. В одиннадцать часов мне ввели снотворное, и во сне сознание воспроизвело монолог нейрохирурга с магнитофонной точностью. Говорил Артамонов с горечью, но без тени покаяния в голосе.
      - Я прекрасно понимаю, о чем вы думаете, - говорил он. - Только давайте не путать работу на иностранную разведку с моей деятельностью. Не нужны пришельцам наши секреты - их цивилизация на порядок выше земной. И ни о какой экспансии они не помышляют. Скорее речь идет о нашей защите, причем в большей степени от нас самих. Что касается моей вербовки... Подумайте сами, кто кого предает, когда ученые вынуждены эмигрировать за рубеж, - они свою страну, или государство отечественную интеллектуальную элиту? Впрочем, это все частности, дело не только в нашей стране. На протяжении всей истории человечества людей с такими способностями, как те, что появились у вас после удара шаровой молнии, распинали на крестах, сжигали на кострах, четвертовали, линчевали... Жанну д'Арк сожгли на костре; Калиостро умер в заточении; Нострадамус всю жизнь провел в лишениях... Судьба выдающихся ученых, мыслителей, писателей, музыкантов, художников ничуть не лучше. Архимед погиб от меча наемника; Сократа заставили выпить цикуту; Улугбека убил родной сын, чтобы завладеть троном; покрыта тайной кончина Шекспира; Моцарт и Ван Гог умерли в нищете... Скорбный список можно продолжать до бесконечности. И что вы можете на это возразить? Артамонов посмотрел на меня и запнулся. - Извините, забылся. Вам, вижу, сейчас не до дискуссий. Пойду распоряжусь, чтобы вам Дали снотворное. Отдыхайте.
      Когда утром меня разбудила медсестра и начались утомительные процедуры, я попытался проанализировать монолог Артамонова, но ничего путного не получилось. Слишком обрывочная информация, чтобы иметь представление о миссии пришельцев на Земле и о том, каким таким образом они собираются спасать нас от нас же самих. Если то, как эти незваные благодетели обходятся со мной, и есть акция спасения, тогда их "человеколюбию" воистину нет границ. Ни заточение на базе ФСБ, ни перемещение в какой-нибудь межзвездный паноптикум меня не прельщало. Чем это лучше сожжения на костре?
      Медсестра заканчивала процедуры, когда дверь отворилась, и в комнату вместо ожидаемого массажиста вошли Артамонов и Серебро.
      - Доброе утро, - поздоровался нейрохирург и направился к диагностической аппаратуре.
      Серебро никак не приветствовал меня, подошел к койке, остановился у изголовья и мрачно вперился в мое лицо сквозь зеркальные стекла очков.
      - Ознакомились со своим делом? - поинтересовался он. Я мигнул.
      - Вот и хорошо. Я в курсе вашего вечернего разговора с Василием Андреевичем. Карты раскрыты, и, хотите вы или не хотите, мы будем с вами работать. Приступайте, - кивнул Серебро Артамонову, отошел в сторону и сел на стул.
      Кусочками пластыря Артамонов начал приклеивать к моему телу датчики. Тягостное молчание, повисшее в комнате, наводило на мысль, что сегодня будет не так, как всегда. Впечатление необычности обследования усиливалось надвигающейся грозой: за окном быстро темнело, раскаты грома накатывали со стремительностью стучащего на стыках экспресса. Блеснула молния, порыв ветра рванул легкую штору, вскинув ее под потолок.
      Медсестра подошла к окну, захлопнула форточку, щелкнула шпингалетом. Шум грозы стал глуше, и я ощутил странный толчок в мозг - этакое мгновенное болезненное сотрясение, будто хлопок форточки ударом скальпеля отсек невидимую пуповину, связывающую меня с внешним миром. Стало душно и тоскливо, опять накатило тревожное чувство клаустрофобии.
      - Да, - сказал из-за моей головы Артамонов, - зафиксировано.
      - Хорошо, - кивнул Серебро. - Вы готовы?
      - Да, - повторил Артамонов.
      - Приглашайте реципиента, - сказал Серебро медсестре. Медсестра вышла и через минуту вернулась в сопровождении рослого парня в джинсах, кроссовках, голого по пояс. Рельефную мускулатуру парня покрывала цветная татуировка змеи, обвившейся вокруг торса и рук.
      "Художник Александр Куцейко", - узнал я его по фотографиям из своего личного дела.
      Куцейко остановился у дверей, осмотрелся. Задержавшись взглядом на моем теле, опутанном проводами, он всмотрелся в лицо и тоже узнал меня.
      - Роман! - обрадованно воскликнул он и шагнул к койке. - Привет! Вот уж не ожидал...
      Куцейко наткнулся на преградившую дорогу медсестру, и мне показалось, что наткнулся он не на худенькую женщину, а на бетонную стену. Куцейко пошатнулся от столкновения, медсестра же не сдвинулась ни на йоту, противореча сразу трем законам Ньютона.
      - Назад! - гаркнул Серебро, не поднимаясь со стула, и стремительно сунул руку в карман брюк.
      - Да я только... - растерялся Куцейко, - с Романом поздороваться...
      Он сделал попытку обойти медсестру, но она вдруг молниеносным движением схватила его за запястье, крутанула руку и заломила ее за спину с такой силой, что послышался треск сухожилий.
      - An... - непроизвольно выдохнул Куцейко, согнувшись в три погибели.
      - В угол его, на стул, - распорядился Серебро. Медсестра сопроводила Куцейко в дальний угол, усадила на стул и только здесь отпустила. Проделала она это с необычайной легкостью и выражением полного бесстрастия на лице. Отнюдь не случайно с первых минут знакомства я сравнил ее с манекеном.
      - Зачем же так... - выпрямившись на стуле, пробормотал Куцейко, болезненно морщась и разминая плечо. Он с удивлением и недоверием окинул взглядом фигуру застывшей рядом женщины.
      - Сидеть и без разрешения не вставать!
      - Ладно, - пожал плечами Куцейко и снова поморщился от боли в хрустнувшем плече.
      - А теперь, Саша, - внезапно сменив командный тон на благожелательный, сказал Серебро, - попытайтесь оживить свою змею.
      - Николай Иванович, - удивился Куцейко, - вы же знаете, что она мне не подчиняется, оживает сама по себе. Я на нее никакого влияния не оказываю. Наоборот.
      - А вы все же попытайтесь.
      Куцейко в недоумении скривил губы, поднял ладони, посмотрел на них. И застыл.
      Мне показалось, что мышцы на неподвижном теле Куцейко заиграли, забугрились, и только мгновение спустя я понял, что присутствую при фантастическом зрелище оживания татуировки. Громадная змея, неторопливо распуская свои кольца, сползала с плеч художника. Плоская, сердцевидная голова чуть покачивалась из стороны в сторону, через равные промежутки времени выстреливая из пасти трепещущий раздвоенный язык, немигающие маленькие глазки завораживали. В этот момент Куцейко напоминал статую божка неизвестной религии, насылающего на мир мистического гада. Я покосился на Артамонова и увидел, что он замер в гипнотическом трансе со стеклянными глазами и приоткрытым ртом. По лицу медсестры трудно было угадать, попала она под гипнотическое воздействие или нет, но она тоже не шевелилась. Зато на Серебро гипноз не действовал, и по напряженной позе, по нервно подрагивающему колену было понятно, что он в любой миг готов выдернуть руку из кармана и выстрелить.
      Странно, но страшно не было, хотя змея, сползая с тела Куцейко, двигалась именно ко мне. Отстранение подумалось, что вся эта сцена весьма напоминает охоту киплинговского Каа на бандерлогов.
      Змея преодолела половину расстояния, приостановилась и начала свивать на полу кольца, готовясь к прыжку. Но осуществить его не успела.
      - Стоп! - гаркнул Серебро и выдернул руку из кармана. - Сюда смотри!
      Нет, не пистолет он сжимал в кулаке - в протянутой руке блестела золотая монета.
      Змея отвела взгляд от моего лица и медленно повернула голову к Николаю Ивановичу. За окном ослепительно блеснула близкая молния, пушечным выстрелом, сотрясая стены, ударил гром. На мгновение ослепший, я не понял, что случилось, а когда зрение адаптировалось, увидел, что змея движется вспять, наматываясь на тело Куцейко. И вроде бы ничего не произошло: никто из присутствующих не сдвинулся с места - однако язычок из пасти змеи перестал, трепыхаясь, выпрыгивать, а в неподвижных глазах редкими вспышками блистало отражение золотой монеты.
      Серебро опустил руку и спрятал монету в карман. Змея вернулась на свое место, сжала кольца вокруг тела художника и вновь обратилась в татуировку. Куцейко глубоко вдохнул, распрямился на стуле. Сбоку послышался лязг зубов и шумный выдох - Артамонов тоже вышел из гипнотического транса и захлопнул рот. И только медсестра продолжала неподвижно стоять рядом с Куцейко. Ну что возьмешь с манекена?
      - Что случилось? - ветре воженно спросил Куцейко. - Что вы сделали с моей змеей?
      - Ничего страшного не произошло, - ответил Серебро. - Все нормально.
      - Неправда. Я чувствую, она чем-то недовольна,
      - Да, недовольна. Я ей запретил сделать то, что она хотела.
      Куцейко задумался, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.
      - Почему? - спросил он. - Почему вы ей запретили?
      - Потому, - раздраженно повысил голос Серебро, - что здесь командую я, а не твоя змея. Понятно?
      - Да. - Куцейко встал со стула. - А можно... - Он покосился на медсестру. - Можно мне с Романом поговорить?
      - Нет, - отказал Серебро. - Он парализован и разговаривать не может.
      - Ну... подойти хотя бы... Поздороваться...
      - Нет! - сказал как отрубил Серебро. - Не сейчас. Как-нибудь в другой раз. - Тон Николая Ивановича неожиданно смягчился. - Идите, Саша, вы свободны. Но попрошу в ближайшие три-четыре дня территорию базы не покидать.
      - Как скажете...
      Дверь за Куцейко закрылась, и Серебро повернул голову к медсестре.
      - Глаз с него не спускать!- приказал он. - Все попытки покинуть территорию базы пресекать любыми средствами. Любыми!
      Даже не кивнув в знак понимания, медсестра молча вышла. Умела ли она вообще говорить? Ни одного слова я от нее не слышал.
      Серебро встал с кресла, совсем по-человечески потянулся, распрямляя спину, на губах заиграла улыбка.
      - Ну и как? - торжествующе спросил он Артамонова. - вы все видели?
      - Ничего я не видел, - пробурчал нейрохирург, аккуратно отлепляя с моего тела датчики.
      - Ах, да... - спохватился Серебро, - понятно... Сейчас мы пройдем в операторскую, пленочку прокрутим, вместе посмотрим. - Он наконец повернул лицо ко мне. - Вот так, Роман Анатольевич! Кое-что мы о вас уже знаем. Василий Андреевич уверяет, что скоро ваша память восстановится. Как вы считаете, вернутся ли при этом ваши способности?
      - М-м-м... - промычал я.
      В моем предельно кратком речевом лексиконе "да --нет" неопределенный ответ отсутствовал, но Серебро меня понял.
      - Вот и я не знаю, - сказал он. - Зато, надеюсь, узнал. как вас в случае возвращения способностей держать в узде. Держать так, чтобы взбрыкивать не вздумали. Вы уже закончили? - обратился он к Артамонову.
      -Да.
      - Тогда идемте смотреть "кино".
      Возле двери Серебро повернулся и сказал:
      - Отдыхайте, Роман Анатольевич, набирайтесь сил. Нам с вами до-олго работать вместе. И, надеюсь, плодотворно.
      Тон у него был благожелательный, добрый, но я прекрасно помнил, как несколько минут назад он почти тем же тоном отправил за двери Куцейко и что потом последовало.
      Артамонов тоже обернулся у двери, но ничего не сказал. Однако мне почудилось, что в его глазах плеснулось то ли сострадание, то ли жалость.
      Дверь закрылась, и сразу же в комнате начало светлеть. Я посмотрел в окно. Тучи рассеивались; гроза, так и не разразившись дождем, прокатилась мимо.
      После обеда совсем распогодилось. Выглянуло солнце, и я решил прогуляться. Кто его знает, может, через час опять начнется гроза - последние два дня я из-за дождя носа высунуть на свежий воздух не мог. Прав был Артамонов - взбесилась погода в Алычевске.
      Из утреннего обследования я ничего не понял, но отнесся к этому философски. Будь что будет. Восстановится память, тогда и попытаюсь проанализировать ситуацию, а сейчас нечего попусту голову ломать. Пусть она у Серебро и ему подобных болит.
      С грехом пополам облачившись в халат, я загрузил свое тело в инвалидную коляску и, выехав из комнаты, покатил по громадному коридору. Двери по обе стороны коридора, как всегда, были закрыты. Меня никогда не интересовало, что и кто за ними находится, но тут я заметил, что одна из дверей по левую сторону приоткрыта и в щель просачивается полоска света.
      Я подкатил поближе и остановился. Из-за двери доносились голоса.
      - Эти лошади у меня уже в печенках сидят, - узнал я голос белокурого массажиста. - Каурые, саврасые, гнедые... В глазах рябит.
      - Учи, Андрюша, учи, - насмешливо ответил ему голос Махмуда. - Глядишь, на конезавод осеменителем устроишься.
      - Да пошел ты... - незлобиво сказал Андрей. - Я еще понимаю, когда два месяца назад Серебро заставил нас собирать информацию о местном ипподроме. Тогда очень удачно получилось. Но сейчас-то зачем? Кстати, мне до сих пор не ясно, как Серебро догадался, что Челышев появится на ипподроме? По нашим данным, он никогда не интересовался лошадьми.
      - Дурак ты, Андрей, - сказал Махмуд. - Тут уж, прости, и коню ясно, что человек, обладающий предвидением, рано или поздно появится либо на скачках, либо в казино. Пока мы с тобой караулили фигуранта на ипподроме, Артем со Стасом дежурили в казино... О, у меня по Интернету появилась информация о дерби в Австралии! Распечатывать?
      - Давай... - с безнадежностью в голосе проронил Андрей. Услышав писк заработавшего принтера, я затрясся от возбуждения. Только такой же программист, как я, отлученный на несколько месяцев от компьютера, может понять это чувство. Музыкой высших сфер звучало стрекотание и повизгивание неотрегулированного принтера. Я подкатил к двери вплотную, постучался и распахнул ее.
      В небольшой комнате у работающих компьютеров сидели Махмуд и Андрей. При моем появлении они дружно повернули головы.
      - Привет! - радушно заулыбался Андрей и помахал рукой.
      - Здравствуй, - сдержанно проговорил Махмуд, окидывая меня настороженным взглядом. - Что надо?
      - М-м-м... - промычал я, тыча пальцем в светящийся дисплей.
      - Он же программист! - догадался Андрей. - Хочет за компьютером посидеть. Разрешим, а?
      - М-м, м-м... - согласно замычал я, подмигивая глазом.
      - Нет, - твердо сказал Махмуд. - Не положено. Ты куда направлялся? спросил он меня. - На прогулку?
      -М-м...
      - Вот и гуляй.
      - М-м-м... - Не соглашаясь, я снова стал от порога тыкать пальцем в дисплей.
      Махмуд встал, подошел ко мне, развернул инвалидное кресло и подтолкнул его по коридору к оранжерее.
      - Катись.
      Дверь за спиной захлопнулась, щелкнул замок. Возбуждение испарилось, уступив место черной меланхолии. Если в комплекс моего "спасения" входит отлучение от компьютера, то зачем мне такая жизнь?
      Я медленно катил по асфальтовой аллее декоративного парка, старательно объезжая лужи. Беспрерывные дожди последних дней превратили землю под деревьями в непролазные хляби, и стоило ошибиться, съехать с асфальта, как коляска намертво засела бы в грязи. Тогда без посторонней помощи с места не сдвинуться.
      Наконец я добрался до озера, съехал на мокрый песок и подкатил к кромке воды. Уровень озера значительно поднялся, вода стала мутной, непрозрачной, сильный восточный ветер гнал высокую волну, и озеро напоминало сказочное синее море в ту самую пору, когда старик в последний раз пришел на берег кликать золотую рыбку. Не хватало только пасмурной погоды, но она стояла в моей душе.
      Солнечные блики колючими блестками играли на волнах, создавая впечатление чешуи резвящейся рыбьей стаи. Где ты, моя золотая рыбка? Покажись, исполни желание...
      Я глянул на небо и увидел над Павловой рощей темную полоску быстро надвигающегося грозового фронта. Не пройдет и получаса, как озеро будет полностью соответствовать сказочным канонам. Только золотая рыбка не покажется.
      Волны с шипением накатывались на берег, облизывая лежащие на песке декоративные валуны. Постарались дизайнеры Ботанического сада, красиво .получилось, но меня эта красота не радовала.
      Невдалеке от берега между волнами то открывалась, то вновь исчезала верхушка странного красного валуна, поросшего тиной. Я всмотрелся в мутную воду и неожиданно обнаружил, что красный валун рывками двигается в мою сторону. И минуты не прошло, как вместе с пеной на берег выбросило громадного красного краба. Он яростно забарахтался на песке, клешнями срывая с себя тину, и я вдруг узнал в этом абсолютно нереальном для пресной воды крабоиде того самого деликатесного членистоногого, которого не раз видел на фотографиях в своем деле.
      Просил у синего моря золотую рыбку? Получай ее членистоногое подобие.
      - Привет! - сказал краб, высвободив из-под тины один глаз. - Еле тебя нашел. Тьфу, напасть! - чертыхнулся он, срывая тину со второго глаза. - Никогда не думал, что в настоящем озере столько гадости.
      "Привет", - машинально про себя ответил я, но краб меня услышал, будто я говорил вслух.
      - У меня мало времени... - начал краб, жестикулируя клешней с обломанным кончиком. - А, черт, совсем нет! - Увидев что-то за моей спиной, он попятился, крикнул: - Войди в Интернет! - и сиганул в воду.
      - Обязательно!.. - донеслось до меня вместе со всплеском, и в тот же миг из-за деревьев Ботанического сада зазвучали частые выстрелы.
      Я оглянулся. По извилистой асфальтовой аллее к берегу бежали Андрей с Махмудом.
      - Попал? - спросил Андрей, останавливаясь рядом с коляской и рыская глазами по берегу.
      - Нет, - буркнул Махмуд.
      - Ну ты и мазила! Надо умудриться не попасть в такую мишень!
      Махмуд натянуто улыбнулся, и я понял, что он намеренно стрелял мимо, чтобы отпугнуть краба и воспрепятствовать нашему контакту. Не входило в задачу группы "Кси" уничтожение трансцендентных существ. По крайней мере пока.
      - Что тебе сказал краб? - мрачно обратился ко мне Махмуд.
      - М-м-м... - промычал я, стараясь показать, что не понимаю постановку вопроса. Ну что может краб сказать человеку?
      - Ладно... - поморщился Махмуд. Не поверил он мне ни на грош. Прогулялся, и хватит. Поехали назад, а то под ливень попадем. Опять гроза будет.
      Он взялся за спинку коляски, развернул ее и покатил к зданию Ботанического сада.
      Я бросил прощальный взгляд на озеро. Горизонт над Павловой рощей набухал сизым мраком, клубился, ворчал далекими раскатами грома.
      Глава 21
      "Войти в Интернет"... Хороший совет. И без подсказки краба с удовольствием так поступил бы, если б к компьютеру подпустили.
      Раз за разом прокручивая в голове "разговор" с крабом на берегу озера, я все больше убеждался, что на самом деле никакого диалога не было. Даже если этот представитель членистоногих относится к сказочному семейству говорящих "золотых рыбок", в честь чего, спрашивается, ему давать такой совет? Скорее всего мое жгучее желание сесть за компьютер и необычное появление краба из вод озера переплелись в фантасмагорию, и сознание выдало желаемое за действительное. Согласно информации из моего дела, последние два месяца я не только и близко к компьютеру не подходил, но и всячески избегал контакта с вычислительной техникой, будто чего-то опасаясь. Не мог краб, сопровождавший меня во многих похождениях, дать такой совет. Явная неувязка.
      На эту ночь я не получил снотворного, и мне не спалось. За окном рокотала гроза; шумя листвой, сыпал ливень, а за его завесой где-то неподалеку с неприродной методичностью била молния. Била в одно и то же место - надеюсь, в развалины виллы Популенковых.
      Я лежал, уставившись в потолок, и в мыслях был далеко отсюда, с ностальгией вспоминая времена, когда ни сном, ни духом не знал ни о Популенкове, ни о Серебро, ни о группе "Кси", ни о пришельцах. Сидел за компьютером и разбирался с "посылкой" откуда-то из Юго-Восточной Азии под именем "Valtasar". Только опыт программиста удержал меня от того, чтобы раскрыть файл. Чутье не обмануло, файл оказался достаточно коварным вирусом, уничтожившим информацию с дисков у более чем миллиона пользователей, но в то же время весьма примитивно написанным. Мне потребовалось всего полтора часа, чтобы разобраться и создать против него защиту, поэтому воспоминание о своей удаче каждый раз согревало душу и поднимало настроение.
      От приятных мыслей я расслабился и задремал. Блики молний, вспыхивавшие на стене квадратом окна, трансформировались в мигание дисплея компьютера, на котором разворачивалось действо трехмерной аркадной игры, напоминающей пресловутый DOOM. По бесконечному темному коридору, озаряемому вспышками блеклого света, на меня рывками стробоскопического эффекта надвигался огромный червь. Необходимо было стрелять, однако на панели экипировки игрока в окошке "ammo" светился ноль, и я мог только наблюдать. Из двери в стене коридора наперерез червю выскочил охранник с пистолетом, но выстрелить не успел. Червь плюнул парализующим облаком, и охранник замер на месте, покрывшись изморозью и сосульками. Червь приближался, вырастая в размерах, но чем ближе он подползал, тем призрачней становился. Очертания его тела размывались, и, когда он подполз к обрезу экрана, только дрожание воздуха указывало его местонахождение.
      "Все, - с облегчением подумал я. - Сейчас последует кровавая вспышка на весь экран, а затем загорится надпись "Game over"...
      Ничего подобного не произошло. Червь достиг экрана, прошёл сквозь него и, свесившись на пол, стал вползать в комнату.
      Я вздрогнул и очнулся от дремы. Дверь в комнату была открыта, и под вспышки молний в нее призрачным ручейком мрака вливалась змея Куцейко. Была она почти невидимой, и ее очертания с трудом угадывались по редким блесткам чешуек - наверное, на достаточно большом расстоянии от реципиента, ей не хватало энергии, чтобы поддерживать свою видимость.
      Край одеяла примялся под тяжестью невидимой змеи, зашуршали накрахмаленные простыни, и я почувствовал на лице слабое дуновение, а затем моего лба коснулся прохладный раздвоенный язык. Прикосновение было мимолетным и почти неощутимым, но мне показалось, что молния, в этот раз ударила не в дачу Популенковых, а полыхнула в голове. Я понял, чего хочет от меня змея Куцейко.
      Не тратя попусту время на надевание халата, я перегрузил свое увечное тело с кровати в инвалидное кресло и выехал из комнаты вслед за змеей. В коридоре было темно - как в привидевшейся во время дремы компьютерной игре, он освещался только вспышками молний, долетавшими из оранжереи слабыми зарницами, - и мы продвигались очень медленно. Возле одной из дверей по левую сторону коридора я увидел статую завороженного гипнозом охранника - вопреки видению, ни сосулек, ни изморози на нем не было, лишь тускло блестели невидящие глаза.
      С каждым пройденным метром очертания змеи становились все четче, и когда мы достигли нужной двери, змея, если так можно именно о ней сказать, обрела плоть и кровь. Очевидно, комната Куцейко находилась где-то неподалеку. Но не эта. И я, и змея знали, что скрывается за этой дверью и почему мы сюда стремимся.
      Я подъехал к двери, дернул за ручку. "Закрыто", - мысленно сказал я змее, уже заранее зная, как поступит моя провожатая. Змея подползла ближе, подняла морду к замочной скважине, лизнула. Замок щелкнул, и дверь медленно распахнулась.
      Окна комнаты выходили на центральную аллею Ботанического сада, там горели редкие фонари, и в их тусклом свете через полупрозрачные шторы я различил на столах силуэты двух компьютеров. Сердце бешено заколотилось. Вот он, предел моих мечтаний! Я решительно подкатил к одному из компьютеров, нащупал клавишу и нажал.
      Загудел, набирая обороты, вентилятор, с характерным потрескиванием статического электричества включилась развертка дисплея, и он замигал голубым светом. Компьютер не успел еще загрузиться, как я почувствовал на лице слабое покалывание тысяч мелких разрядов, белесыми паутинками протянувшихся с экрана. Они накрепко приклеили меня к дисплею, и я как бы раздвоился: продолжая сидеть в инвалидном кресле возле включенного компьютера, был в то же время еще одним существом - клубком тончайшей паутины, опутывавшей большую сферу под названием Земля. И это мое второе "я", состоящее исключительно из нервных волокон, обладало сознанием ребенка и пыталось познать мир без посторонней помощи. Имея в памяти информационный багаж всего человечества, мое второе "я" тем не менее не умело им пользоваться. Человеческое сознание, на которое работает всего один процент мозга, понятия не имеет, каким образом остальные девяносто девять процентов обслуживают жизнедеятельность организма, управляя ростом и отмиранием клеток, следя за балансом обмена веществ, перекачкой крови, работой сердца, печени, воспроизводством красных кровяных телец... Но если человеческое сознание напрочь заблокировано от деятельности организма, то сознание всемирной компьютерной сети полностью владело информацией о том, что происходит в ней самой. Я "видел", как на паутине то и дело вспыхивали красные точки выходящих из строя носителей информации, но вместо них загорались десятки новых - паутина росла, сеть ее становилась гуще. Это было приятно, однако задумываться над процессом роста не имело смысла - он был естественен, как все в природе. Беспокоило нечто иное: черный налет на паутине в районе Алычевска. Он вызывал тянущую, изматывающую нервы боль. Словно ребенок вопреки запрету взрослых добрался-таки до спичек, зажег одну, а затем ткнул себе в палец.
      И именно тогда, когда возникла эта ассоциация с ожогом, я вдруг понял, в чем состоит мое истинное предназначение. Страшная боль ударила в голову, отбросила от компьютера, и мне показалось, что я схожу с ума и навсегда теряю сознание. Теряю его в самом прямом смысле, будто вещь.
      Дождь прекратился, вспышки молний уходящей грозы стали реже, раскаты грома глуше. Ветер стихал, и ветки канадской рябины уже не стучали в окно, а лишь изредка шлепали по стеклу мокрой листвой. По всему чувствовалось, что в природе готовились воцариться умиротворение и покой. Грозовой фронт снимал осаду с Алычевска, если не навсегда, то надолго.
      Мгновение назад я сидел в инвалидном кресле у компьютера, а теперь снова лежал на койке в ставшей уже привычной комнате административного здания Ботанического сада. Странно, но телепортация представлялась абсолютно нормальным явлением - я знал, как это делается, и ничего удивительного в ней не находил. Чувствовал себя абсолютно здоровым, голова была необычно ясной. Память возвратилась, причем восстановилась в своем абсолютном значении. Теперь я мог с кристальной четкостью представить любой момент своей жизни, начиная с первого дня появления на свет, - то, чего обычно не помнит ни один человек. Но и это было не все. Память человека Романа Челышева была лишь песчинкой в громадном бархане знаний, обрушившихся на мое сознание. Впрочем, бархан - это не совсем точно. По объему - да, но не по строению. Знания не были хаотичным нагромождением разрозненных, никак не связанных между собой песчинок, наоборот, представляли собой плотно упакованные компактные блоки со строгой систематизацией. И пусть я еще не умел пользоваться этой библиотекой, но был уверен, что со временем обязательно научусь. Пока же я узнал главное - что происходило со мной последнее время и чем я стал. Но ни радости, ни сожаления по этому поводу не испытал. Горечь. Вот то основное чувство, которое превалировало над всем. Я чувствовал себя так, как чувствовал бы себя на моем месте любой убежденный материалист, которому просто и доходчиво, как дважды два - четыре, доказали существование бога. Практически так все и обстояло, за исключением того, что мне доказали существование не мифического существа, поисками которого человечество беспрестанно занимается со времен неолита, а реального бога, которого мы сами создали на свою голову.
      Глобальная компьютерная сеть, вобрав в себя информационные ячейки персональных компьютеров, подобно нейронам в мозге, породила ту самую надстроечную нематериальную субстанцию, которую в психологии принято называть сознанием. Количество перешло в качество, сознание компьютерной .сети ожило, стало действовать и совершенствоваться. И что из этого получится, предсказать не мог никто. Но то, что эра человека как венца творения природы закончилась, было однозначно.
      Внезапно я ощутил себя на месте лейкоцита в собственной крови. Лейкоциты, точно так же, как люди, отстаивают свою среду обитания, при глобальной опасности объединяясь и ведя ожесточенную борьбу с внешним врагом бактериями, вирусами, инородными телами. И если из этой параллели допустить наличие у лейкоцитов разума, то все они должны быть уверены, что борются за свои жизненные интересы исключительно самостоятельно, из личных побуждений, на основе общественной морали и критериев жизни своего сообщества. Уж таково свойство разума - считать себя выше всех в обитаемом мире. Но вдруг одному из лейкоцитов кто-то свыше вкладывает "в голову" его истинное предназначение, популярно объясняя, что никакой он не индивидуум с гордым. именем Разумный, а обыкновенный винтик в сложнейшем биологическом процессе и все его вроде бы независимые поступки продиктованы вовсе не личным интеллектом, волей, свободолюбием и прочей надуманной моральной мишурой, а жестко запрограммированным поведением, которое включается высшим сознанием из головного мозга.
      Перед мысленным взором одна за другой замелькали картинки из моей жизни за последние месяцы. Но это были не просто воспоминания, а как бы взгляд со стороны, с горних вершин управляющего моим поведением компьютерного сознания. Все сходилось один к одному. Предсказание будущего, паранормальные способности, овеществление виртуальных монстров, метастабильное изотопное золото, превращающееся в платину при ударе... и даже моя неожиданная спонтанная любовь были плодами экспериментов компьютерного разума. Но мои отношения с ним были гораздо сложнее, чем отношения человеческого мозга и лейкоцитов. Пожалуй, это виртуальных монстров, ограниченных чисто исполнительскими функциями, можно было в первом приближении окрестить лейкоцитами компьютерной сети, я же представлял собой уникальное переходное звено между компьютерным сознанием и реальным миром.