Я еще успел увидеть, как он направил на меня ствол пистолета, а затем мое лицо заслонила лапа Рыжей Хари. Как всегда, она возникла из ничего в самый последний момент. Раздались два приглушенных хлопка, будто кошка чихнула, и Рыжая Харя опустила лапу.
      Появление в комнате из ниоткуда клыкастого, волосатого монстра произвело на киллеров неизгладимое впечатление. Они застыли каждый на своем месте, словно в детской игре "Замри!". И застыли весьма основательно наверное, и сердца остановились. Словно они были убежденными атеистами, а им наглядно преподнесли бесспорное доказательство существования нечистой силы.
      - Нехорошо твои гости себя ведут, - сказала Рыжая Харя.
      Я кивнул. Холодок в груди растаял, уступив место радостному возбуждению. Прав я оказался насчет своей исключительности. Умру от старости в своей постели. Если вообще умру.
      - Смотри, какой подарочек они преподнесли. - Рыжая Харя разжала кулак, и я увидел на ее ладони две медные пули. - Нужен тебе такой подарок?
      -Нет.
      - Вернуть его?
      -Да.
      Дальнейшие события произошли с калейдоскопической быстротой. Дико и нелепо, как всегда бывает, когда приходит смерть. Рыжая Харя легонько швырнула пули в сторону Долгушина, но они, вопреки законам физики, полетели со скоростью выстрела. Одна попала Долгушину в правый висок, другая угодила в переносицу, и тело киллера отбросило к стене.
      Коровин среагировал на убийство шефа с профессиональной четкостью. Выхватил со спины из-за ремня брюк пистолет, но выстрелить не успел. Куда ему тягаться в быстроте реакции с "мелкими бесами". Из-под дивана стрелой вылетел краб, щелкнул клешней, и кисть киллера вместе с пистолетом упала на пол. Заорать Коровин тоже не смог, только захрипел, забулькал перекушенным "грызуном" горлом и опрокинулся навзничь.
      Как ни уверовал я в свои исключительные способности, но во мне осталось еще очень много человеческого. В первый момент я оцепенел, но от вида хлещущей крови, дергающихся ног агонизирующего Коровина меня замутило, и я стремглав бросился в ванную комнату.
      Минут пять меня выворачивало наизнанку над унитазом, потом еще минут десять я приходил в себя под холодным душем. Мокрый, бледный, дрожащий от озноба, я приоткрыл дверь ванной комнаты и выглянул.
      Трупа Коровина в прихожей не было. Не было и следов крови - все выглядело так, будто здесь ничего не произошло. Даже кучка монет, отодвинутых мною ногой от входной двери, лежала на прежнем месте. Уловили "мелкие бесы" мое жгучее желание и избавились от трупа.
      Я вошел в комнату. Труп Долгушина тоже исчез, исчезла и борозда, сделанная каблуком в горе монет, а на восстановленной вершине грозным стражем золота восседал краб, хищно раскинув клешни. Рыжая Харя сидела у стены на стуле, и оба они с сочувствием смотрели на меня.
      Я проковылял к дивану и ничком упал на него.
      - Хлипок ты больно, как я погляжу, - сказал краб. Я слабо отмахнулся.
      - Остался еще один в машине у подъезда, - тихо напомнила Рыжая Харя. Что с ним делать будем?
      Я хотел снова отмахнуться, но вспомнил об Алле. Если оставить в живых Павла Смирнова, то Алла умрет. И решать ее судьбу предстояло мне.
      Я приподнялся и посмотрел на Рыжую Харю. Ее большой красный глаз глядел на меня спокойно и безучастно. Точно так, как перед этим смотрел на меня Коровин. Что я скажу, то она и сделает. Она меня охраняла, а на судьбы всех остальных ей было глубоко наплевать.
      - Убери его, - глухо выдавил я.
      Тяжело далось это решение. Одно дело, когда "мелкие бесы" помимо моей воли убивали людей, защищая меня в безвыходном положении, и совсем другое самому отдавать приказ убить человека, в данный момент не представляющего угрозы. Не дай бог кому-то оказаться на моем месте.
      Рыжая Харя кивнула.
      - Только... - Я прокашлялся - Только аккуратнее... Без этого... театра.
      Я потерянно махнул рукой, обводя взглядом комнату. Рыжая Харя кивнула и испарилась. А во мне словно треснул какой-то внутренний стержень.
      Глава 13
      Я вышел из дома в десятом часу утра, когда все соседи уже ушли на работу, а начинающаяся жара вынудила старушек убраться со двора в квартиры. Темно-синяя "Тойота" стояла на пятачке у подъезда, и сквозь тонированные стекла было не разобрать, находится в салоне кто-либо, или машина пуста.
      Стоило мне показаться на крыльце, как дверца со стороны водителя щелкнула замком и приоткрылась. Я подошел к машине, распахнул дверцу пошире и заглянул. В салоне никого не было, но ключ в замке зажигания торчал. Не было ни следов борьбы, ни следов крови. Не знаю, как извлекала Рыжая Харя из машины Пашу Смирнова, но сделала она это весьма аккуратно.
      Не став гадать, кто открыл дверцу, я сел за руль, включил зажигание. Мотор заработал тихо, ровно, как и положено иномарке. Вряд ли кто обратит внимание, когда она укатила со двора и кто в нее садился.
      Когда я вырулил на улицу и влился в поток автомашин, мне вдруг отчетливо представилось, что на моем месте сидит Паша Смирнов, рядом - Игорь Долгов, а на заднем сиденье - Даня Коровин. Ехали они ко мне на квартиру, не подозревая, что их там ждет. Развлекаться ехали, думая, что предстоит весьма легкая работа по сравнению с акцией в погребке "У Еси". И все пройдет без сучка без задоринки, как по-писаному: А вышло совсем наоборот. Не как в книге, а как в жизни... Непредсказуемы нити судьбы для всех, кроме меня. Большинство профессионалов оступаются именно на дилетантах. Стоит чуть-чуть расслабиться, почувствовать свое превосходство, как этот самый дилетант, не мудрствуя лукаво, против всех правил, вгоняет тебе пулю меж глаз. И все. Не будет пышных похорон - прошли те времена, когда криминал хоронил своих боевиков с почестями, словно всенародных героев. Да и некому их хоронить - в большие криминальные группировки они не входили, у них была своя частная "контора". Вот и выходит, что жили-были три киллера, и неплохо жили, лаптем щи не хлебали, клиентов солидных имели, в высших кругах вращались, а не стало их, никто и не вспомнит. Никто не почувствует ни облегчения, ни сожаления. Словно их и не было.
      Красный сигнал светофора застал врасплох. Я резко затормозил, машина вильнула и чуть не выехала на тротуар. Только с гибэдэдэшниками повстречаться не хватало! К счастью, никого из стражей безопасности дорожного движения на перекрестке не оказалось - их функции восполнил водитель "Москвича" из соседнего ряда, укоризненно погрозив мне пальцем. Я развел руками, виновато улыбнулся, хотя сквозь тонированные стекла "Тойоты" он вряд ли рассмотрел мои извинения.
      В этот момент дверца "Тойоты" открылась, и в машину кто-то сел.
      Я повернул голову. Рядом со мной устраивался на сиденье "вольный художник" Куцейко.
      - Привет! - жизнерадостно воскликнул он, захлопывая дверцу. - Я как раз к тебе шел, вдруг вижу, ты в машине.
      На "вольном художнике" была все та же джинсовая безрукавка, но чистая, выстиранная, опрятная. Да и сам он изменился - постригся, побрился и выглядел посвежевшим, довольным жизнью.
      - Привет... - пробормотал я. Не настолько близко мы знакомы, чтобы вот так беспардонно вторгаться ко мне в автомобиль.
      Но Куцейко, похоже, был иного мнения.
      - Твоя тачка? - по-свойски спросил он, оглядывая салон..
      - Как тебе сказать...
      - Хороша! - прицокнул языком Куцейко.
      - Каким образом тебе удалось разглядеть меня сквозь тонированные стекла? - спросил я, чтобы увести разговор от скользкой темы.
      - Каким? Ну ты даешь! - несказанно удивился Шурик. - Ты меня чуть не сбил! Иду я спокойненько по тротуару, как вдруг машина с проезжей части сворачивает и тормозит буквально в нескольких сантиметрах от меня. Гляжу, а за рулем ты...
      Сзади послышалось пиликанье клаксона.
      - Поехали, - подсказал Куцейко, указывая пальцем на светофор. - Зеленый свет.
      Объяснение "вольного художника", каким образом он рассмотрел меня сквозь тонированные стекла, было весьма незамысловатым - увидел, и все, но я уже привык ничему не удивляться. У меня были "мелкие бесы", у него - змея.
      - Зачем я тебе на этот раз понадобился?
      - Поговорить надо.
      Я скосил глаза на Куцейко. Ожившая татуировка змеи, снова выглядевшая безобидной наколкой на голых руках, сильно преобразила его. И следа не осталось от замкнутости, настороженности, боязливости - рядом сидел уверенный в себе человек, спокойный и сосредоточенный. Отнюдь не по поводу своего алиби в погребке "У Еси" он хотел со мной говорить, здесь было что-то другое.
      Внезапно я почувствовал, что за нами следят. Ощущение было такое, словно взгляд сверлит спину, и невольно по коже пробежали мурашки. Я глянул в зеркальце заднего вида, но, естественно, ничего подозрительного не обнаружил. Второй раз в жизни испытывал это чувство. Два дня назад ощутил нечто подобное в квартире Люси, когда мне показалось, что с экрана телевизора кто-то за нами наблюдает. Но тот взгляд был спокойным, беспристрастным, словно объектив телекамеры, в этом же ощущалось что-то недоброе, предвзятое.
      Тряхнув плечами, я попытался избавиться от неприятного ощущения между лопатками, но это не помогло. Наблюдали за мной откуда-то со стороны, причем, как почему-то казалось, сзади и сверху, сквозь крышу автомашины. Если оттуда сделать фотографии, то я смотрелся бы в том же ракурсе, что и Куцейко на снимках Серебро у здания УБОП. От такого взгляда "из космоса" не уйти ни на какой скорости, да и водитель из меня аховый. Кому-кому, но не мне автогонки по переулкам устраивать в попытке оторваться от наблюдения. К тому же я вдруг понял, что эта попытка настолько же бесперспективна, как несбыточно и желание избавиться от "мелких бесов".
      - В машине говорить будем, или как? - поинтересовался я у Куцейко.
      - Вообще-то я рассчитывал на более обстоятельный разговор, - сказал Шурик. - У тебя время найдется?
      Я вновь с любопытством глянул на него. Совсем иной человек расположился рядом со мной - "старый" Шурик Куцейко начал бы мямлить, канючить, заглядывать в глаза, хватать за руки...
      - Найдется, - сказал я. - Ты обедал?
      - Завтракал, - усмехнулся Шурик, намекая на время.
      - А я нет. Предлагаю перекусить.
      - Уговорил, - беспечно махнул он рукой, будто это я настаивал на разговоре.
      Я свернул на бульвар Пушкина и припарковал машину на платной стоянке неподалеку от кафе "Баюн". А почему, собственно говоря, и нет? Вчера Долгушин здесь машину оставлял, значит, и я могу ее здесь бросить. Если вдруг начнется следствие, то сторож скорее припомнит примечательную личность Долгушина, чем мою. Лучшего места, чтобы оставить машину, и не придумать.
      - Займи столик, - сказал Шурику, - а я сейчас.
      Подождав, пока он отойдет от машины, я достал носовой платок и тщательно протер все места, к которым мы прикасались. Береженого бог бережет. Хотя для данного случая уместнее сказать: на Харю надейся, а сам не плошай.
      В кафе, как всегда в это время, сидели два-три человека, но Шурик почему-то выбрал именно тот столик, за которым мы вчера беседовали с Серебро. Не. очень-то веря в случайное совпадение, я подошел, выдвинул пластиковое кресло, сел. На столе уже стояли две порции цыплят-гриль, бутылка кетчупа, тарелка зелени, тарелка с лавашем, кувшин пива, бокалы.
      - Халтуру закончил? - спросил я, обводя взглядом стол.
      - Нет! - рассмеялся Куцейко. - Бросил это дело раз и навсегда. Но деньги имеются.
      Не став уточнять, откуда у него деньги, я подозвал официанта и заказал порцию креветок.
      - Сигареты? - поинтересовался он.
      -Да.
      Через минуту на столе появились креветки, пачка "Camel", а затем официант выставил литровую бутылку водки.
      - Вы вчера не допили, - многозначительно проговорил он. Я с нескрываемым удивлением уставился на официанта. Такого "сервиса" от него никак не ожидал.
      - Спасибо... - неуверенно протянул я.
      Официант с достоинством кивнул и удалился. Наверное, хорошо знал, кто такой Серебро, потому решил и ко мне проявить "должное" уважение. Но мне почему-то в это объяснение не верилось.
      - Водку - с утра? - удивился Шурик.
      - Не будешь? - спросил я, отодвигая тарелку с креветками на край стола.
      Шурик проводил ее недоуменным взглядом.
      -Нет.
      - Значит, и я пас.
      Куцейко налил в бокалы пива, мы выпили и принялись за еду. Я вновь, как вчера с Серебро, выбрал тактику молчания. Вначале выслушаю, чего хочет от меня Шурик, а затем буду говорить. Если решу, что стоит открывать рот.
      - Наконец-то я понял, в чем состоит истинное предназначение художника! - патетично провозгласил Шурик. - И знаешь, кто мне помог?
      - Кто?
      - Она!
      Шурик умильно посмотрел на раскрытую ладонь. Вытатуированная змея на мгновение приподняла голову, стрельнула трепещущим раздвоенным языком и вновь спряталась.
      - Она, родимая! Я ведь как раньше думал? Самое главное для художника выразить себя, выплеснуть свой внутренний мир на холст и выставить на обозрение. И все поймут мою гениальность. Вот, посмотри, моя первая выставленная картина.
      Шурик небрежно бросил на стол старую, замызганную фотографию. Снимок был блеклым, любительским, сделанным в каком-то демонстрационном павильоне. На фоне громадной картины - не меньше чем два на три метра - стоял юный Куцейко. Худой, долговязый, бритоголовый, в неизменных джинсах и черном свитере, испачканном масляной краской. Лицо излучало отрешенную суровость непризнанного гения, взгляд туманен, погружен в себя, руки сложены на груди. Холст позади него был наполовину чист, наполовину заляпан килограммами бугристого ультрамарина, а из этой безжизненной бугристости смотрел на мир большой унылый глаз. Под картиной я с трудом разобрал название: "Самовыражение".
      - Посмотрел? - Шурик забрал фотографию. - Так вот, все это фигня!
      Я был абсолютно согласен с "вольным художником", но вслух высказываться не стал. Знал немножко их братию - подобное самобичевание требовало отнюдь не подтверждения, а опровержения и неумеренного восхваления гения художника. Я же врать не любил.
      - Да, да, фигня! - настойчиво повторил Шурик и вдруг осекся, заметив движение в тарелке с креветками. Минуту он наблюдал, как с тарелки одна за другой с отчетливым хрустом исчезают креветки, затем осторожно поинтересовался: - Это... твое?
      - Мое, - буркнул я, поливая кусок цыпленка кетчупом и отправляя его в рот. - Пальцами в него не тычь - откусит...
      Мне вдруг отчетливо вспомнилась вчерашняя ночь, когда "грызун" двумя молниеносными укусами перегрыз горло Коровина. Я поперхнулся и с трудом проглотил кусок, запив его пивом. Хорошо, что желудок на этот раз не отреагировал.
      - Твое... - с облегчением перевел дух Шурик. - Тогда понятно...
      Я не стал интересоваться, что именно ему понятно. Вступать в разговор по-прежнему не хотелось.
      - Так вот, повторяю, - снова оседлал своего конька Шурик, - все, что я раньше думал о себе и своей исключительности, - фигня на постном масле! Никому не нужен мой внутренний мир, у каждого есть свой. Сколько людей, столько и миров, начиная от президента и заканчивая последним бомжем, и все они неповторимы и уникальны. Вон, посмотри, сколько внутренних миров вокруг нас ходит! - Куцейко широким жестом обвел рукой кафе. - У каждого человека он есть, у одних побогаче, у других победнее, но, независимо от скудости или богатства, чужой мир интересен только тогда, когда он каким-то образом затрагивает твой личный.
      Вслед за рукой Шурика я машинально обвел взглядом зал... и все слова "вольного художника" стали пролетать мимо ушей. Возле ограды летнего кафе стояла Алла. Она осмотрела посетителей, заметила меня, но тут же скользнула взглядом в сторону. Не меня она искала.
      Делая вид, что внимательно слушаю сентенции Куцейко, я кивал, отщипывал кусочки лаваша, макал их в кетчуп, жевал, исподтишка продолжая наблюдать за Аллой. Ошибся я, предсказав киллерам забвение после смерти. Кое-кому Долгов-Долгушин был еще нужен.
      Алла отошла от ограды, подошла к темно-синей "Тойоте" на стоянке и попыталась рассмотреть сквозь тонированные стекла, нет ли кого внутри. Затем поговорила со сторожем. Кажется, она описывала ему внешность Долгушина, потому что сторож вдруг закивал, заулыбался и показал рукой в сторону кафе. Алла вошла в кафе, села за свободный столик, нервно закурила длинную сигарету.
      "Зря это ты, голубушка, - подумал я, искренне пожалев бывшую подругу, Никого не дождешься..."
      - Ты не слушаешь? - спросил Куцейко.
      - Почему? - Я поднял на него глаза. - Очень даже внимательно слушаю.
      - Так вот я и говорю, - продолжал Шурик, - что есть исключения из правил, когда картину художника признают величайшим произведением изобразительного искусства, в то время как она вовсе таковой не является. Взять, к примеру, "Черный квадрат" Малевича. Умный человек, постояв пару минут перед картиной и уяснив, что его надули, отходит с глубокомысленным видом, не желая признаваться, что оказался обманутым. А глупый старается подражать умному и не только не признается, что ничего не понял, но и пишет об этой картине толстенные трактаты. Никто не желает признаваться, что испытывал перед полотном тот же недоуменный ступор, что и баран перед новыми воротами. К мнению же ребенка, который мог бы указать пальцем и воскликнуть: "А король-то голый!", в наше время, к сожалению, никто не прислушивается. Гениальность же настоящего художника заключается в том, чтобы как можно убедительнее отобразить в своем произведении чужой внутренний мир, еще лучше - совокупность разных миров. И чем меньше творец будет искривлять эти миры через призму собственного "я", тем лучше для полотна. Именно в этом состоит настоящее искусство. Ты со мной не согласен?
      Я усмехнулся. Не словам "вольного художника", а тому, 'что почти ничего не пропустил из его пространной речи.
      - Тебе неинтересно?
      Я закурил, глубоко затянулся и на выдохе честно признался:
      - Неинтересно.
      - Почему? - удивился Шурик. Именно удивился, а не обиделся, как сделал бы это прежний "вольный художник".
      - Потому, - ответил я ему его же словами, - что проблемы твоего внутреннего мира не совпадают с проблемами моего внутреннего мира. Надеюсь, я понятно высказался?
      - По-онятно... - Шурик погрустнел. - Ты ведь не художник...
      - А ты хотел, чтобы я пел дифирамбы твоему гению?
      Вопреки ожиданию Куцейко рассмеялся.
      - Нет уж, спасибо. Общением среди себе подобных сыт по горло. Все тычут друг в друга пальцами, кричат: "Ты - гений! И я - гений!" - только вот почему-то никто из окружающих этого не замечает. -Он смахнул улыбку с лица. Просто мне захотелось поделиться с тобой своими мыслями. К сожалению, разговора не получилось. Извини.
      В который уже раз за сегодня я убедился, что передо мной сидит совсем другой человек. Шурик не обиделся на меня, не замкнулся в себе, как произошло бы ранее, и даже извинился с достоинством.
      - Тогда вернемся к нашим баранам, - опять пользуясь его терминологией, сказал я. - К тем проблемам наших внутренних миров, которые между собой соприкасаются. Я правильно излагаю твою теорию?
      - Где-то так.
      - Мне почему-то кажется, что ты шел ко мне вовсе не за тем, чтобы поплакаться в жилетку, а заодно изложить свою теорию восприятия искусства. О чем еще ты хотел со мной поговорить?
      - Ты прав, - согласился Куцейко. - Хотя для меня первый разговор был наиважнейшим. Жаль, не получилось. Я живу чисто духовным миром, ты же, похоже, материалист до мозга костей.
      Я криво усмехнулся. Знал бы "вольный художник", какой "материальный" мир меня окружает!
      - А шел я к тебе с конкретным предложением. Ты, как и я, - Шурик указал на тарелку, где "грызун" доедал последнюю креветку, - обладаешь паранормальными способностями. Одна государственная служба, занимающаяся аномальными явлениями, чрезвычайно заинтересована в сотрудничестве с тобой. Поверь, страшного ничего нет - я уже на нее работаю. Два часа в день медицинских обследований, не наносящих здоровью никакого вреда, а затем - свободен. И платят хорошо. Я, например, бросил все халтуры и замыслил написать что-нибудь действительно стоящее.
      "Ах, Серебро, Серебро! Не утерпел! Как же сильно я вам нужен, если ты уже на следующий день после первого разговора подсылаешь ко мне эмиссара?"
      - Спасибо за предложение, - корректно кивнул я. - Обещаю подумать.
      - Думай, - пожал плечами Куцейко. - Каждый волен выбирать, насиловать тебя никто не собирается.
      Он полез в карман, достал деньги и стал отсчитывать купюры, чтобы расплатиться.
      - Не надо, - сказал я и выложил на стол стодолларовую банкноту. - За обед плачу я.
      Куцейко посмотрел на купюру, перевел взгляд на свои рубли и саркастически хмыкнул.
      - Ответ понятен, - с сожалением вздохнул он. - Если у тебя водятся такие деньги, то ты не видишь смысла в сотрудничестве. А мне необходим спонсор. Творческому человеку без спонсора тяжело.
      Он встал, протянул руку. Я пожал ее и задержал в своей.
      - Ну и как? Написал уже что-нибудь?
      - Пока нет, - бесхитростно засмеялся Шурик. - Но замыслов... полная голова!
      - Успехов! - сказал я, отпуская руку. И почудилось, что из ладони с легким шорохом выскальзывает холодное змеиное тело.
      - Тебе тоже, - кивнул Шурик и направился к выходу. Твердой походкой уверенного в себе человека.
      Мысленно я искренне пожелал "вольному художнику", чтобы его новая картина оказалась чем-то действительно стоящим, а не очередным унылым глазом на бугристом фоне ультрамарина. Килограммы художественной масляной краски в наше время дорого стоят, хотя дело в искусстве вовсе не в цене краски.
      Провожая глазами Куцейко, я заметил, как за столик к Алле подсел молодой чернявый парень с бутылкой шампанского. Парень улыбался, балагурил, однако Алла отвечала сквозь зубы, морщилась, не собираясь принимать его ухаживания. Ничего, девочка, это ты сегодня такая, завтра-послезавтра все забудется...
      Мне вновь стало грустно. Начиналась полуденная жара, но на душе было пасмурно, словно накрапывал монотонный осенний дождь. Я посмотрел на бутылку водки. Напиться, что ли? Заняться все равно нечем, а водка с пивом и мозги дурманят, и желудок прочищают.
      - Он? - вдруг услышал я за спиной.
      - Он, он, - заверил знакомый голос.
      - Роман!
      Я обернулся. По пожухлой от жары траве газона ко мне приближались Андрей с Махмудом. А они каким образом здесь оказались? В наборе случайностей произошел явный перебор. Не слишком ли много за сегодняшнее утро "привидений"? Прямо-таки косяком пошли, как мухи на мед. Образно говоря, вечер начинал "удаваться" с утра.
      - Привет, Роман!
      - Привет.
      Ребята остановились у ограды.
      - Ждешь кого-то или просто так сидишь? - спросил Андрей, кивая на накрытый столик.
      - Уже просто так. Присоединяйтесь. До пятницы я совершенно свободен! ответил я знаменитой фразой милновского Пятачка, хотя, так же как сказочный персонаж, абсолютно не представлял, чем буду заниматься в пятницу.
      Ребята не заставили себя упрашивать. Перемахнули через ограду и сели за столик. Интересно сели. По обе стороны от меня, вроде бы и на расстоянии, но так, словно взяли в клешни, и в то же время для их перекрестных взглядов открывался круговой обзор. Я уже и не знал, что подумать. Слишком много сегодня случайностей, чтобы не придавать им значения. С другой стороны, возможно, я стал чересчур мнителен и теперь, обжегшись один раз, дую на воду? Лучше бы я ошибался в своих подозрениях и ребята оказались обыкновенными парнями, какими они представлялись мне на ипподроме. Не хотелось в очередной раз разочаровываться.
      - Чем здесь угощают? - весело поинтересовался Андрей, окидывая взглядом стол. - Объедками? Нет, я этого не ем...
      Он с наигранной брезгливостью отодвинул от себя пустую тарелку, заметил на столешнице стодолларовую купюру и хитровато подмигнул Махмуду.
      Скорее всего, напрасно ребят подозреваю, слишком незатейливо себя ведут. Подозвав официанта, я попросил заново накрыть стол. Официант тоже обратил внимание на банкноту и засуетился. Мигом появились салатики, бутерброды с икрой, маринованные грибочки, балычок, чистые приборы.
      - Видишь, как хорошо получилось, - сказал Махмуд Андрею,-мне и звонить не пришлось.
      Я улыбнулся и в тот же момент почувствовал, что сейчас должно "накатить" очередное предсказание. Привычно расслабился, однако картинки будущего так и не увидел. Ощущение близкого предвидения продержалось пару секунд и бесследно исчезло. Я недоуменно покрутил головой. Такого еще никогда не было. Может быть, кончился дар?
      - Горячее подавать? - поинтересовался официант.
      - Потом, - отмахнулся я, и он ретировался. Махмуд разлил водку по рюмкам.
      - За удачу, - многозначительно проронил он.
      - Да, такая удача не часто бывает, - согласился Андрей. - Мне, например, вечно не везет. - Он посмотрел мне в глаза. - За твою удачу.
      Мы выпили. Я подцепил вилкой грибок, закусил и скосил глаза на столик Аллы. Под натиском напористого веселого парня она уже немного оттаяла, сдержанно улыбалась его шуткам, крутила в руке бокал с шампанским. Видимо, решила раззадорить Долгушина, когда тот появится в кафе. Знал я за ней такие штучки. Только напрасны, девочка, твои старания. Не придет он. "Nevermore"...
      Двое мужчин, выбирая, где им присесть, прошли мимо нашего столика и закрыли собой Аллу. Один из них, с незажженной сигаретой во рту, опустил в карман руку, наверное, за зажигалкой... и в тот же миг Андрей, скользнув в сторону, покатился по полу, выставив перед собой пистолет, а Махмуд, опрокинув стол, прыгнул на меня и повалил на пол.
      Из-под навалившегося на меня Махмуда я ничего не видел, слышал только звон бьющейся посуды, истеричные женские крики, хлопки выстрелов. Со стороны улицы прогрохотала автоматная очередь, взвыл на предельных оборотах мотор автомобиля, затем послышался глухой удар, скрежет сминаемого корпуса, звон осыпающихся стекол.
      На мгновение воцарилась тишина, затем Андрей закричал:
      - Быстрее уводи его!
      Махмуд вскочил, рывком поставил меня на ноги и, ухватив за брючный ремень, скорым шагом поволок к выходу из кафе, прикрывая меня телом и поводя по сторонам стволом пистолета. В зале уже орудовали спецназовцы с автоматами, в камуфлированной форме и шапочках-масках. Они бесцеремонно укладывали оставшихся в живых посетителей на пол лицом вниз. Я успел заметить, что Алла и ее новый знакомый не пострадали, но на полу возле нашего опрокинутого столика лежало два трупа с пистолетами в руках, а рядом покачивался, стоя на коленях, Андрей и ладонью зажимал рану на правом плече.
      Махмуд вывел меня на улицу, впихнул на заднее сиденье остановившейся у входа в кафе серой "Волги", уселся рядом, и машина тут же сорвалась с места. Я еще успел увидеть смятый, изрешеченный пулями каркас "Москвича", врезавшегося в ствол громадного тополя, а затем мое внимание отвлекла вывеска кафе. Вместо унылого кота Баюна на ней красовалась Рыжая Харя. Она вовсю скалила зубы и эффектно, как светофор, подмигивала мне красным глазом.
      Глава 14
      "Волга" выехала с бульвара Пушкина на центральную улицу и помчалась на приличной скорости.
      - А теперь, Роман Анатольевич, представьте, что было бы, не окажись вы под нашим прикрытием, - сказал Серебро, поворачиваясь ко мне с переднего сиденья.
      Все мгновенно встало на свои места. И голову ломать не нужно над вопросом, кто стоит за перестрелкой в кафе. Предчувствовал я нечто подобное, правда, предполагал, что наша встреча состоится не в машине, а несколько позже на какой-нибудь конспиративной квартире местного отделения группы "Кси", в крайнем случае в знакомом кабинете на улице Листопадной.
      - Если бы да кабы, Николай Иванович, то во рту бы выросли грибы, проговорил я, глядя в льдистые глаза Серебро. - Но мне грибница в ротовой полости абсолютно ни к чему. Когда ваши ребята затеяли перестрелку, я как раз водочку грибочками закусывал. И, смею уверить, не будь ваших молодцев поблизости, по-прежнему сидел бы в кафе и спокойно продолжал потреблять водочку.
      - На своих паранормальных друзей надеетесь?
      Я состроил удивленную мину.
      - Кого вы имеете в виду? У меня все друзья нормальные.
      - До чего же вы, Роман Анатольевич, любите вещественные доказательства, - сказал Серебро. - Без них ну никак говорить не хотите. Не пора ли нам друг другу немножко доверять?
      Я молча смотрел ему в глаза. Серебро выдержал некоторое время, передернул плечами, достал из бардачка пакет и бросил мне на колени.
      - Смотрите.
      Я раскрыл пакет. Опять фотографии. Любит Николай Иванович их показывать - хлебом не корми. Представляю, сколько фотографий, зафиксировавших различные аномальные явления, скопилось в штаб-квартире группы "Кси" - стеллажи ломятся.
      На пяти снимках, сделанных будто с кинопленки с покадровым секундным интервалом, был запечатлен краб, взбирающийся по стене дома и проникающий в мою квартиру через форточку на кухне. А вот Рыжая Харя была представлена всего одним снимком: полупрозрачную, как настоящее привидение, ее засняли на фоне вывески кафе "Баюн" как раз в тот миг, когда я попытался дать ей в морду. "Ага, - подумал я, - все-таки мне тогда не привиделось..." И еще я подумал, что Рыжей Харе хорошо бы состыковаться с Серебро - он фотографировать любит, а она свое изображение демонстрировать. То на вывеске кафе проявляется, то на фирменном знаке на фургоне, то в рекламе скачек на ипподроме... Фотомодель, едрен корень! На остальных четырех снимках были увековечены в самом прямом смысле слова три небольшие могилки с покосившимися каменными крестами, стоявшие рядком на одной из асфальтовых аллей кладбища. Фотографировали, по всей видимости, сегодня утром, в предрассветной мгле, так как вокруг замшелых крестов были отчетливо видны светящиеся ореолы. Вот уж не думал, что Рыжая Харя похоронит киллеров "с почестями" - надеялся, что и следа их на бренной земле не останется.
      Сидящий рядом Махмуд сунул пистолет в карман куртки, затем нагнулся, разорвал окровавленную брючину на голени и приложил к ране платок.
      - Сильно зацепило? - посочувствовал я.
      - Нет, - поморщился Махмуд. - По касательной... Больше крови, чем раны.
      - Книгами торговать и ментов на хрен посылать у тебя лучше получается, - съязвил я. Махмуд промолчал.