ВИТАЛИЙ ЗАБИРКО
      СЛИШКОМ МНОГО ПРИВИДЕНИЙ
      Анонс
      "Поцелуй" шаровой молнии наградил Романа Челышева даром предвидения и другими сверхъестественными способностями. Казалось бы, живи и радуйся - ведь далеко не каждому удается выиграть в карты тонну золотых монет или сорвать банк на ипподроме. Однако способности Романа привлекают к нему внимание массы заинтересованных лиц - начиная от доморощенных гангстеров и бдительных сотрудников органов и заканчивая пришельцами-инопланетянами. Но, на свое счастье, вместе с необычным даром Челышев приобрел и не менее странных защитников, среди которых рыжая обезьяна, на лету перехватывающая пули, могущественный Ртутный человек и услужливый крабоид...
      РОМАН
      Глава 1
      В погребке "У Еси" было прохладно - у стойки работал кондиционер, а под потолком в центре зала неторопливо кружили громадные лопасти вентилятора. Приятный погребок. Тишина, уют, и посетителей немного. Не каждому по карману цены "У Еси". Но главное, здесь не было телевизора. С некоторых пор, точнее, уже полтора месяца, я не переносил и вида светящегося экрана. Будь это обыкновенная телефобия - еще полбеды. К сожалению, дела обстояли значительно хуже.
      - Имитация? - равнодушно спросил я у бармена, кивнув на вентилятор под потолком: движения воздуха в погребке не ощущалось.
      Владик мельком глянул на вращающиеся лопасти, пожал плечами.
      - Не знаю, - сказал он, протирая полотенцем бокал. - Есе нравится...
      Я машинально кивнул. Мне было абсолютно все равно, гоняют лопасти вентилятора воздух или нет, - душу глодали свои проблемы. А спросил просто так, ради красного словца. Почти как в анекдоте, когда пьяный посетитель придирается к официанту, ища в его ответах предлог, чтобы дать в морду. Не с моими габаритами затевать драку, но морду кое-кому действительно хотелось набить. Не Владику, естественно, - ему-то за что? - а господину Популенкову. Однако осуществить это желание я не мог. И вовсе не из-за своего хилого телосложения. Господина Популенкова сорок дней назад похоронили.
      Я сделал глоток коньяка и мысленно пожелал господину Популенкову перевернуться в гробу. Легче не стало. Как не стало бы легче, будь Популенков живой и мне, невзирая на его многочисленную охрану, удалось бы набить ему морду.
      Пакостное настроение настолько задурманило голову, что я потерял самоконтроль и, вертя в руках пузатенькую рюмку, пробормотал:
      - Сейчас Люся бокал разобьет...
      Предсказание вырвалось непроизвольно, я запоздало спохватился, но было поздно. Сзади послышался звон разбившегося о пол бокала с коктейлем, соскользнувшего с подноса официантки.
      Брови у Владика подскочили, он внимательно посмотрел на меня, в зал, снова перевел взгляд на меня.
      - У тебя глаза на затылке? - поинтересовался он.
      - Интуиция...
      Изображая на лице полное равнодушие, я пожал плечами, допил коньяк, бросил в рот пару орешков арахиса и пододвинул рюмку к бармену.
      - Повтори.
      Владик плеснул в рюмку коньяку.
      - Если что-нибудь еще предскажешь, - сказал он, - весь вечер будешь пить за мой счет.
      - Уговорил, - кисло улыбнулся я, но на душе оттаяло. Ничего страшного не произошло, даже наоборот. Не то что полтора месяца назад, когда на меня впервые снизошло озарение. Впрочем, случай тогда был гораздо сложнее...
      Мимо стойки с пустым подносом проскользнула расстроенная официантка.
      - Люся, держи себя в руках, - коротко бросил Владик.
      - Да пошел ты со своими советами... - сквозь зубы огрызнулась официантка, швырнула на стойку листок с заказом и скрылась в подсобке.
      Тотчас оттуда появилась уборщица - принялась сметать с пола осколки и замывать пятно. Минуты не прошло, как на паркете и следа не осталось.
      Владик проводил невозмутимым взглядом уборщицу, посмотрел на оставленный Люсей листок и взял в руки шейкер. Длинноволосый парень в джинсовой безрукавке на голое тело, сидевший за стойкой на другом конце, шумно вздохнул.
      - Холодное пиво имеет два недостатка, - философски изрек он, глядя в никуда потухшим взглядом и оглаживая ладонью запотевший стакан. - Первый: рано или поздно оно становится теплым...
      Он с сожалением посмотрел на полупустой стакан, залпом допил пиво и застыл в прострации. Вопреки философским рассуждениям у него было лицо отпетого уголовника, а руки покрывала цветная татуировка, изображавшая змею, обвившуюся вокруг внушительных бицепсов. Голова змеи покоилась на правой ладони, хвост на левой.
      - А второй? - поинтересовался Владик, мастерски жонглируя шейкером.
      - Что - второй?
      Парень в недоумении уставился на бармена. Похоже, философская сентенция вырвалась у него столь же непроизвольно, как предсказание о разбитом бокале у меня.
      - Второй недостаток холодного пива, - напомнил Владик.
      - А, второй... - поморщился парень и опять тяжело вздохнул. В его вздохе сконцентрировалась вселенская скорбь. - Пива всегда мало...
      Владик хмыкнул, поставил на стойку два бокала, разлил в них из шейкера коктейль. Затем открыл холодильник, извлек бутылку "Holsten", откупорил и послал ее по стойке лохматому парню.
      - Держи. На этом, Шурик, твой кредит заканчивается.
      Парень повеселел.
      - Спасибо, Влад! Никто, кроме тебя, не понимает душу вольного художника. - Пиво забулькало из бутылки в стакан. - На следующей неделе халтуру закончу, все долги верну, - пообещал он.
      Орешек арахиса в стоящем передо мной блюдце вдруг задрожал, сполз на стойку и начал крошиться, будто кто-то маленький и невидимый грыз его. Только этого не хватало! Я покосился на Владика и осторожно заслонил крошащийся орешек рукой.
      И тут "увидел", что произойдет дальше. Предчувствие мордобития оправдывалось на девяносто процентов, не дотянув до ста лишь потому, что мордобитие мне предстояло лицезреть, а не участвовать в нем. Я усмехнулся и поманил пальцем бармена.
      - Сейчас твой должник получит по морде, - полушепотом сообщил я наклонившемуся над стойкой Владику.
      - За что? - невозмутимо спросил бармен и внимательно посмотрел мне в глаза. - Не советую. Роман.
      Его нехитрое умозаключение вызвало у меня совсем уж откровенную ухмылку.
      - А я здесь ни при чем, - заверил бармена. "Вольный художник" шумно отхлебнул из стакана, крякнул от удовольствия. У стойки появилась хмурая Люся и поставила на поднос приготовленные Владиком бокалы с коктейлем.
      - Эх, жизнь хороша! - провозгласил "вольный художник" и шлепнул официантку по округлому заду.
      Напрасно он это сделал. Не учел, что не у всех на данный момент "жизнь хороша". Люся развернулась и влепила ему пощечину.
      - Ну, ты! - взорвалась она. - Грабли не распускай!
      Парень оторопел, глаза у него виновато забегали. Его растерянность никак не вязалась с физиономией уголовника и татуировкой на руках. Точно вольный художник, если внешний имидж не соответствует внутреннему содержанию.
      - Да ч-чего ты? - заикаясь, выдавил он. - Я же п-пошу-тил...
      У стойки мгновенно возник вышибала - детина двухметрового роста с косой саженью в плечах. Белая рубашка с короткими рукавами настолько плотно облегала крупное тело, что казалось, сейчас лопнет по швам, а бабочка на бычьей шее смотрелась откровенным издевательством над устоявшимся обликом интеллигенции.
      - Проблемы? - хрипло поинтересовался он у бармена, недобро косясь на парня.
      - Все нормально, Василий, - успокоил его Владик. - Люся, сдай смену Нине, а завтра выходи с утра. Но в хорошем настроении.
      Официантка фыркнула разъяренной кошкой и шмыгнула в подсобку. Штора из деревянных бус негодующе зашелестела. Будь в подсобке дверь, точно хлопнула бы так, что штукатурка посыпалась.
      Вышибала Василий еще раз смерил "вольного художника" сумрачным взглядом и тоже ретировался.
      - Извини, Влад... - просительно протянул парень. Бармен покачал головой.
      - Шура, ты не прав, - назидательно изрек он.
      - Понял, понял... - закивал Шура, быстро проглотил остатки пива и соскочил с табурета.
      - Извини... - повторил он, разводя руками. Джинсовая безрукавка распахнулась, стало видно, что тугие кольца вытатуированной змеи опоясывают и его грудь. Не парень, а этакое современное подобие Лаокоона, со скорбным ликом безуспешно разрывающего путы морского гада.
      - Ступай! - не глядя на него, буркнул бармен, убирая со стойки пустую бутылку и стакан.
      Шурик виновато вздохнул и поплелся к выходу. Испортили настроение парню. Душила его сейчас вытатуированная змея, ох и душила! Душу наизнанку выворачивала.
      Владик взял бутылку "Белого аиста" и повернулся ко мне.
      - Ты не пробовал реализовать свое умение в казино?
      Он собирался налить, но я прикрыл рюмку ладонью.
      -Нет.
      - Что - нет? Не пробовал в казино играть, или коньяку за. счет заведения не хочешь?
      - Играть не пробовал, - честно признался я, - и в голову не приходило. А коньяку хочу. Но - другого. Плесни-ка во-он из той бутылки...
      И указал на бутылку "Martell".
      Владик снисходительно усмехнулся.
      - Тебе не понравится, - сказал он..
      - Польская подделка?
      - Суррогаты не держим, - возразил Владик. - Просто знаю твой вкус. Если хочешь дорогого коньяка, предлагаю "Hennessy".
      Я перевел взгляд на бутылку "Hennessy". По ценнику американский коньяк стоил в два раза дороже французского. Владик был человеком слова и отнюдь не скаредным. Редкие по нынешним временам качества.
      - Хочу попробовать французского, - упрямо возразил я. - Говорят, лучший в мире,
      - Кому как, - пожал плечами Владик, снимая бутылку с полки.
      Я украдкой глянул на стойку перед собой. Сползший с блюдца орешек исчез, крошки тоже. Это безобразие нужно прекращать, а то за первым орешком непременно последует второй.
      - И лимончик, пожалуйста, - попросил я.
      - Лимон под "Martell"? - изумился Владик.
      - А Почему нет? - в свою очередь удивился я. - Неплохо кто-то сообразил закусывать коньяк арахисом, но Николай II придумал лучше.
      - Лимон под "Martell" все равно что соленые огурцы под шампанское, пояснил Владик, однако, увидев на моем лице недоверие, снова пожал плечами, налил в рюмку коньяк и заменил блюдце с арахисом на блюдечко с нарезанным лимоном.
      Я понюхал рюмку. Содержимое коньяком и не пахло. Тонкий, приятный аромат, отнюдь не коньячный. Букет, одним словом, как говорят дегустаторы. Может, настоящему коньяку так и положено благоухать, а от наших коньяков французы нос воротят, как от клоповой морилки?
      Я с сомнением покосился на Владика, но, наткнувшись на насмешливый взгляд, опрокинул в себя рюмку. "Martell" скользнул внутрь, оставив во рту приятное послевкусие. Ощущение было весьма странным - словами не передашь, - и я застыл в недоумении. Будто и не спиртное выпил. В общем, напиток для гурманов. И прав был Владик - закусывать лимоном не хотелось. Этот напиток вообще ничем закусывать нельзя, разве что закурить легкую сигарету.
      - Еще? - предложил Владик.
      Я неуверенно повел плечами, но когда бармен поднес горлышко бутылки к рюмке, все же отказался.
      - Пожалуй, не стоит. Не для русского желудка это пойло. Нам бы чего позабористей, чтобы душу свернуло и развернуло, вконец ошарашивая иностранцев славянскими глубинными тайнами.
      - Тогда переходи на самогон, - саркастически хмыкнул Владик. - Поэт в тебе умер... "Hennessy"? - предложил он.
      - Давай, - равнодушно согласился я и махнул рукой. Настроение вдруг испортилось, и это было нехорошим признаком. Когда наступала такая вот "вселенская" апатия, в голове возникали самые скверные предсказания.
      Бармен поставил на стойку чистую рюмку, налил в нее коньяк, пододвинул ко мне.
      - Только обязательно поведай, - ехидно заметил он, - согреет ли загадочную русскую душу американский коньяк, или она его отвергнет.
      Я машинально кивнул и выпил. Но ни вкуса, ни запаха не почувствовал, так как именно в этот момент пришло озарение.
      - Ты чего? - изумился Владик, увидев, как вытянулось мое лицо. Он перегнулся через стойку и постучал меня по спине. - Не в то горло пошло, что ли?
      Я очнулся от видения будущего и, для вида прокашлявшись, обвел погребок взглядом. Из десяти столиков были заняты только три. За столиком у входа, потягивая через соломинки коктейль, поданный вместо Люси официанткой Ниной, мирно ворковала престарелая парочка - то ли добропорядочная супружеская чета, то ли поздние влюбленные, решившие на старости лет тряхнуть стариной. Судя по лощеному виду седовласого мужчины, более вероятным было второе. Еще тот ловелас - на лице написано, что ни одной юбки не пропустит. Как говорится, седина в бороду, бес в ребро... Но не они были причиной моей тревоги. Такие же безвинные статисты будущей драмы, как я. Главная пара "действующих лиц" сидела в глубине зала за столиком у стены. Несмотря на то что на столике стояли лишь вазочка с мороженым и рюмка с коньяком, по виду посетителей было понятно, что погребок удостоили своим посещением весьма солидные бизнесмены. Грузный бритоголовый мужчина лет пятидесяти с надменным волевым лицом в черном смокинге и белой рубашке при бабочке вяло ковырял ложечкой в вазочке с мороженым и что-то неторопливо говорил, строго глядя в глаза собеседнику, Моложавый кучерявый мужчина с восточными чертами лица в пронзительно голубой рубашке с распахнутым воротом слушал внимательно, изредка кивал. К стоявшей перед ним рюмке коньяка он не притрагивался. А в углу сидели четверо телохранителей. Крепкие ребята. Несмотря на жару, все в пиджаках, а значит, при оружии. Сидели они профессионально: двое спинами к одной стене, двое к другой - и цепкими взглядами рыскали по залу, чуть задерживаясь на входных дверях, пустом гардеробе, туалетных комнатах и входе в подсобку. На столике перед ними стояли фирменные стаканчики кока-колы, и телохранители по очереди подносили их к губам, создавая видимость отдыхающей компании, но больше демонстрируя хозяевам свое усердие.
      - Так что скажешь? - вывел меня из оцепенения голос бармена.
      - О чем? - глухо спросил я.
      - О коньяке.
      Я пожал плечами.
      - Нормальный...
      - Да... - покачал головой Владик. - Напрасно я обозвал тебя поэтом. Историей доказано, что названному Романом романов не писать.
      - Почему? - абсолютно индифферентно возразил я, машинально поддерживая разговор. - А Ромен Роллан?
      Сознание пребывало в ступоре, и губы двигались и говорили как бы сами по себе.
      - Так он же Ромен, а не Роман... - поморщился Владик. Я лишь вздохнул и не стал объяснять разницу между французской и русской транскрипцией одного и того же имени. Это как, например, по-английски Майкл, по-французски Мишель, по-русски Михаил, а латиницей напиши - одно и то же имя, но читается по-разному...
      - Да и не был Роллан по-настоящему большим писателем. Мне, во всяком случае, не нравится, как он писал, - словно угадав мои мысли, продолжал упорствовать Владик. - Еще "Hennessy"? Или будешь пробовать все коньяки по очереди?
      По "увиденному" сценарию будущего мне следовало кивнуть, но я взял себя в руки и отрицательно покачал головой. Получилось через силу, будто приходилось преодолевать сопротивление внезапно загустевшего воздуха. Словно не я это делал, а кто-то другой.
      - Спасибо, но мне пора. Засиделся, на встречу опаздываю, - с трудом ворочая непослушным языком, промямлил я. Тяжело это далось, против воли. Согласно сошедшему на меня минуту назад озарению совсем не те слова должен был произнести. Посмотрев на часы, я пробормотал:- Будь у меня время, в стельку бы упился и тебя разорил...
      - Хозяин - барин, - спокойно согласился Владик, с недоумением наблюдая, как я неуклюже слезаю с высокого табурета. "С чего бы это клиента так развезло? - читалось в его взгляде. - Не больше двухсот граммов коньяка выпил..." Мои возможности он знал - не моя это доза.
      - Пока, - махнул я рукой, избегая смотреть на Владика, и, тяжело ступая ватными, будто чужими, ногами, поплелся к выходу. Совсем как перед этим "вольный художник" Шурик, только не вытатуированная змея меня душила, а нечто похуже.
      - Приходи завтра опохмеляться. Так и быть, одна рюмка за мой счет! великодушно бросил мне в спину Владик. Видимо, решил, что я основательно "нагрузился" до того, как зашел в погребок.
      Окружающая среда усиленно сопротивлялась движению, и я брел словно по дну водоема. Выбравшись по ступенькам из погребка на разогретый июльским солнцем тротуар, я на мгновение замер, прислонившись к косяку двери. Улица под ногами качалась, как палуба утлого суденышка в ненастную погоду. Можно было подумать, что развезло от жары, если бы не странное давление непонятной силы, заставлявшее вернуться назад, сесть за стойку и продолжить "дегустацию" коньяков. Я знал, стоит мне повернуться, и неведомая сила снесет меня по ступенькам в погребок, усадит на табурет, сунет в руку рюмку коньяка. С огромным трудом я отлепился от двери и нетвердой походкой поплелся прочь по шатающемуся под ногами тротуару. Выпить еще коньяку я был не против, но в гораздо большей степени хотелось жить.
      Мимо, мягко шурша шинами, скользнул джип и затормозил у дверей погребка. Послышалось хлопанье дверей.
      Как ни хотелось обернуться, я пересилил себя и попытался заставить тело двигаться быстрее. Ничего не получилось, лишь зашатало еще сильнее, совсем по-штормовому. Из своего последнего видения я знал приехавших в джипе в лицо и встречаться с ними взглядом не хотел. Единственное, чего я сейчас страстно желал, так это оказаться в данный момент как можно дальше отсюда. Ни к чему мне становиться случайным свидетелем.
      В общем-то и оглядываться было не нужно - словно спиной видел, как из джипа выбрались трое молодых парней в почти одинаковых мешковатых легких курточках. Не по сезону одетых, а по работе. Внимательными взглядами они проводили пьяного и, дождавшись, когда я завернул за угол, направились в погребок.
      В переулке я попытался бежать, но тут сопротивление окружающей среды достигло критической точки, тело окончательно отказалось повиноваться, и я натужно забарахтался на месте, подобно насекомому в густом сиропе. До слуха донеслось приглушенное стрекотание автоматов в погребке "У Еси", сознание отчаянно завопило: "Беги!!!" - но толку от его вопля было мало.
      Лишь когда тротуар дрогнул от взрыва гранаты, клейкая пелена разорвалась, и я задал отчаянного стрекача.
      Любо-дорого смотреть, как в американских кинобоевиках бравые ребята бегают, не зная устали, по заброшенным сталелитейным заводам, без тени страха сигают с небоскребов, шмаляют из всех видов огнестрельного оружия - от пистолетов до базук, смертным боем колошматят друг друга внушительными обрезками водопроводных труб, и все им нипочем. Не то что одышки, испарины на лице после получасовой драки нет. Разве что после очередного побоища главный герой небрежно поинтересуется у своего напарника со вспоротым бензопилой животом: "You O.K.?", а тот, заправляя в развороченный живот вывалившиеся внутренности, бодро отрапортует: "O.K.!"
      Когда я, судорожно хрипя бешено работающими легкими, ввалился в свою квартиру, некому было спросить, все ли у меня "о'кей". А если бы и было кому, я не смог бы ответить. В полуобморочном состоянии запер за собой дверь и, почти теряя сознание, сполз по филенке на пол. И здесь меня вывернуло наизнанку, да так, что желудок, как у некоторых моллюсков, чуть было не выскочил. Но желчь я исторгнул из себя всю, до последней капли. Причем, наверное, вместе с камнями из желчного пузыря - горло саднило, будто меня рвало смесью гравия, песка и серной кислоты.
      Отдохнул, называется, попил в погребке коньячку, расслабился... Куда мне тягаться с американскими суперменами! Слабак.
      Когда рвотные спазмы отпустили и в голове немного прояснилось, я на трясущихся ногах поднялся с пола и проковылял в ванную комнату. Умылся, содовым раствором прополоскал саднящее от желчи горло и долго бездумным, отрешенным взглядом рассматривал в зеркале серое лицо. Мысли текли вяло, апатично. Угораздило же меня нежданно-негаданно заполучить дар предвидения! С таким "подарком" не то что жить, умирать страшно. Но жить тем не менее все еще хотелось.
      Взяв мокрую тряпку, навел относительный порядок в прихожей. Странное дело, но, когда я замывал пятно, мне почему-то казалось, что на полу обязательно должны быть стеклянные осколки. Мозг явно не справлялся с ситуацией, что-то в нем то ли заклинило, то ли закоротило, объединив пятно в прихожей с пятном в погребке "У Еси" от разбитого официанткой бокала с коктейлем. В довершение всего из глубин памяти вынырнула странная фраза: "...Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила". Я попытался заставить мозг работать и вспомнить, что это за третье "пятно" и какое отношение оно имеет ко всему происшедшему, но не смог. На душе было так муторно, что впору удавиться, а не проводить аналогии между тремя пятнами.
      Осторожно прополоскав половую тряпку, будто в ней действительно могли оказаться осколки стекла, я разделся и принял холодный душ. Стало немного легче, но голова по-прежнему отказывалась работать. Сознание затянула сумеречная пелена, опустившая интеллект до уровня дебила.
      Из этого состояния было три варианта выхода: включить телевизор и тупо созерцать происходящее на экране; сесть за компьютер и запустить крутую игру в трехмерном пространстве с дикой бойней монстров; наконец, просто напиться вдрызг. Все это рано или поздно вывело бы сознание из ступора, но, к сожалению, ни один из вариантов не подходил. Уже полтора месяца, с тех самых пор, как меня "угораздило" заполучить дар предсказания, я не включал ни телевизор, ни компьютер. Неприятностей с ними было больше, чем с предвидением будущего. Ну а напиться не позволял недавний "инцидент" в прихожей - мысль о стакане спиртного приводила организм в состояние оторопи и к невольным рвотным позывам.
      Я забрался в постель и до самого вечера лежал в прострации, невидящим взглядом уставившись в потолок и вздрагивая от малейшего шороха. Воспаленное сознание вновь и вновь рисовало в голове побоище в погребке "У Еси", и с каждым разом эта картина становилась более зримой, словно, удаляясь во времени, приближалась в пространстве. Наконец каким-то крохотным участком на периферии сознания я понял, что если не предпринять никаких мер, то так можно пролежать до утра, не сомкнув глаз и все больше погружаясь в муторное чувство нарастающей паранойи. Недолго и с ума сойти.
      С ума сходить я не хотел, через силу заставил себя встать и приготовил на кухне нехитрый, учитывая состояние желудка, ужин - пару яиц всмятку. Пища оказала благотворное действие, в голове немного прояснилось, и тогда я решился. Налил в стакан водки, глубоко вдохнул и выпил до дна. Торопливо, как горькое лекарство. Желудок отнесся к водке благосклонно, и через минуту в голове приятно зашумело, гнетущая пелена безысходности рассеялась, вместо нее сознание заволокло приятным, умиротворяющим дурманом.
      Наконец-то мне удалось по-настоящему расслабиться. Я доковылял до диван-кровати и бережно опустил свое тело на постель. На все и вся стало начхать. Потому и уснул я практически мгновенно.
      Хуже нет, когда среди ночи поднимает с постели настырный звонок телефона. Сплю я крепко и, если внезапно разбудить, с трудом соображаю, где нахожусь и чего от меня хотят. Ну а если перед этим еще приму стакан водки, то голосу из трубки вообще до сознания не добраться.
      - Ну? - хрипло буркнул я в трубку.
      На том конце телефона сбивчивой скороговоркой заходился женский голос. Попытался понять, чего от меня хотят, но слова женщины лишь безуспешно барабанили по ушным перепонкам непонятной абракадаброй, и мозг отказывался расшифровывать смысл.
      - Кто вам нужен? - наконец сообразил спросить.
      - Р-Роман.... - всхлипнула женщина в трубке. - Роман Че... Челышев...
      Кажется, это я. Мысли ворочались туго, будто застывшее пресное тесто.
      - А вы кто?
      -Люся...
      - Какая еще Люся?
      Почему-то я был уверен, что знакомых женщин с таким именем у меня нет, хотя, позвони сейчас и знакомая, ее бы тоже не признал. Так сказать, эффект резкого пробуждения посреди дурного сна. Мать родную не узнаешь, не то что знакомых.
      - Люся, официантка из погребка "У Еси"... - опять всхлипнула женщина.
      "Какой еще погребок, какой Еся?" - поморщился я, но вслух ничего не спросил. И правильно сделал, так как через мгновение вспомнил вчерашний вечер. Настолько ярко увидел криминальную разборку в погребке "У Еси", будто она не в озарении представилась, а воочию наблюдал стрельбу.
      Я рывком сел, спустил ноги с дивана.
      - Слушаю, - сипло, пересохшим горлом сказал в трубку.
      - Владик сейчас в реанимации... В нейрохирургии...
      "Ну а я здесь при чем?" - чуть не сорвалось с языка, но вовремя сдержался. Как ни заторможено было сознание, а сообразил, что о перестрелке в погребке мне знать не положено. Не было меня там, и все.
      - Что случилось? - стараясь придать голосу встревоженный тон, спросил я.
      Тревога, изображенная пересохшим горлом, прозвучала неубедительно. Впрочем, может, мне это только показалось, а Люся, наоборот, сдавленный шепот приняла за настоящее, неподдельное переживание.
      - Кри-ими-инальная разборка в погребке бы-ыла... - по-бабьи заголосила она. - Влади-ика в голову рани-или-и...
      - Спокойно, только спокойно, - пробормотал я, включил настольную лампу и посмотрел на часы. Начало второго ночи. - Да уж, угораздило его... Он в сознании?
      - Не-ет... Полчаса назад в себя пришел, ва-ас позвал и снова в беспамятство впал...
      - Чем я могу помочь? - наконец нашелся правильный вопрос.
      - Придите к нему... - заскулила Люся.
      - В два часа ночи меня в больнице на порог не пустят!
      - Тогда завтра с утра... Владик вас так звал!..
      - Хорошо, - буркнул я. - В какой он больнице?
      - В центральной травматологии...
      - Приеду, - пообещал я и положил трубку. Минуту сидел на диване, очумело вперившись в стену, затем вздохнул. И только сейчас обратил внимание на то, что не могу закрыть рот после телефонного разговора. Гортань настолько пересохла, что попытка сглотнуть несуществующую слюну вызвала острую боль. Удивительно, как еще разговаривал...
      Поднявшись с дивана, прошел на кухню, залпом выпил кружку теплой, из-под крана, воды. Боль в гортани исчезла, но меня чуть снова не вывернуло наизнанку. Все-таки теплая вода в подобной ситуации противопоказана. Переборов тошноту, достал из холодильника кубики льда, бросил в кружку, залил водопроводной водой, размешал и выпил.
      Ледяная вода оказала отрезвляющее действие. На лице выступил обильный пот, в голове прояснилось. Я опустился на табурет и перевел дух.
      "Итак, что мы имеем на сегодня, на два часа ночи? - попытался я мысленно проанализировать ситуацию. - А имеем мы телефонный звонок практически незнакомой девушки, которая умоляет приехать в больницу к тяжело раненному бармену из погребка "У Еси". Спрашивается, кем мне этот бармен приходится? В общем-то никем. Шапочным знакомым, за стойкой которого я не раз сиживал, пил коньяк, иногда в долг, болтал о том о сем... И не более. А значит, я ничем ему не обязан. Так стоит ли ехать в больницу?"
      Рассуждал я вроде бы здраво, трезво, но в то же время прекрасно понимал, что пытаюсь обмануть себя. В озарении, предсказавшем кровавые события в погребке, Владик должен был отделаться легким ранением в руку, а вот я лежать трупом на полу. Так что "должок" у меня перед Владиком был, и деньгами его не измерить...
      Я выпил еще воды со льдом и, так и не решив, ехать утром в больницу или нет, отправился досыпать. Такие дела на по-хмельную голову не решаются, а утро, как известно, вечера мудренее.
      Утро, к сожалению, выдалось гораздо мудренее, чем я мог предположить. Словно кто картавый нагадал. Небо заволокло тучами, но желанной прохлады пасмурная погода не принесла. По-прежнему было душно, клены во дворе стояли поникшие, изнуренные зноем, а воздух был настолько вязким, что ни единый листок на деревьях не шевелился. Все предвещало грозу, но в том, что она разразится, были большие сомнения. Июльская погода в Алычевске непредсказуема. Повисят-повисят над городом грозовые облака день-два да и растают бесследно, не проронив ни дождинки.
      Голова раскалывалась, но опохмеляться не стал - не ту дозу вчера принял, чтобы насиловать организм, выбивая клин клином. Сварил макароны, заправил их кетчупом, сделал крепкий кофе и сел завтракать.
      И тут зазвонил телефон.
      "Опять Люся..." - досадливо подумал я, откладывая вилку в сторону. Идти или не идти в больницу к Владику, я еще не решил.
      Телефон звонил требовательно, не переставая, будто меня вызывали по междугородной линии.
      Тяжело вздохнув, я встал из-за стола и, пройдя в комнату, взял трубку.
      - Слушаю.
      - Роман Анатольевич Челышев? - раздраженно поинтересовался мужской голос. В голосе звенели повелительные металлические нотки - чувствовалось, что говоривший не привык, чтобы на его звонки долго не отвечали.
      - Да.
      - Следователь оперативного отдела по борьбе с организованной преступностью Николай Иванович Серебро, - пророкотало из трубки. - Сегодня в двенадцать тридцать жду вас в УБОП для дачи показаний.
      Я икнул. Головную боль как рукой сняло. Сознание заработало четко и ясно.
      - Это по какому же поводу? - осторожно поинтересовался я, прекрасно понимая, почему меня вызывают в УБОП. Но, в самом-то деле, не соглашаться же сразу? Следователи неплохие психологи - мгновенно возникнет подозрение, почему свидетель так быстро согласился, не зная сути дела.
      - Вы были вчера в погребке "У Еси"? - В голосе следователя усилилось раздражение.
      - Д-да... - стараясь придать голосу растерянные нотки, протянул я.
      Растерянность получилась лучше, чем тревога во время ночного разговора с официанткой Люсей, но на мои актерские данные следователю было наплевать.
      - Тогда не задавайте глупых вопросов! - чуть ли не рявкнул он. - Я вас вызываю в качестве свидетеля по поводу разбойного нападения.
      - Но я... - попытался промямлить, однако следователь не дал закончить.
      - Не вздумайте уклониться от явки! - отрезал он. - Иначе вас доставят на допрос под конвоем, и тогда вы будете фигурировать не как свидетель, а как подозреваемый. Все!
      Следователь швырнул трубку на рычаг, и я медленно опустился на стул возле тумбочки. Вот тебе и утро вечера мудренее...
      В трубке пиликали гудки. Тяжело вздохнув, я аккуратно водрузил ее на телефонный аппарат. Как ни тревожно было на душе, особо нервничать не стоило. Понятно, почему следователь орал и запугивал - какой дурак в наше время согласится быть свидетелем криминальной разборки? Все здравомыслящие граждане, как черт от ладана, открещиваются от свидетельских показаний - ничего мы не видели, ничего не слышали. И если бы имелся хоть намек на мое участие в перестрелке в погребке "У Еси", то меня бы давно по рукам-ногам повязали омоновцы и доставили куда требуется. Так что не стоило принимать приказной тон следователя близко к сердцу и особо переживать. Обойдется...
      Но все же Николай Иванович Серебро вопреки своей блистательной фамилии и без того не радужное настроение изгадил окончательно. Отнюдь неспроста служителей правоохранительных органов обзывают в народе ментами погаными. На своей шкуре в этом убедился, когда настырный следователь того же УБОП Оглоблин Иван Андреевич неделю изводил меня на допросах по факту смерти господина Популенкова. Допекла его вдова своими обвинениями в мой адрес, а то и взятку дала, вот следователь и расстарался. Сидеть бы мне в КПЗ за свой длинный язык, перейдя из подозреваемых в обвиняемые, если бы на поминках девятого дня госпожу Популенкову бригада "Скорой помощи" не свезла в псих-больницу. Тронулась дамочка на почве моего предсказания... Только тогда Оглоблин оставил меня в покое. Как ни старался превратить стопроцентное дорожно-транспортное происшествие в хорошо обдуманное заказное убийство, ему это не удалось. Чрезвычайно трудно подвести под обвинительное заключение случайного свидетеля, основываясь лишь на том, что за миг до столкновения "Мерседеса" с самосвалом он выкрикнул: "Остановите машину! Он погибнет!" Тем более что Популенков погиб даже не от столкновения машин, а от свалившейся с самосвала на крышу "Мерседеса" бетонной плиты. Настолько "тонко" спланировать покушение никому не под силу.
      Не чувствуя вкуса, съел завтрак, запивая бутерброд мелкими глотками остывшего кофе. На душе было гнусно, и большое белое пятно на старинной, из прабабушкиного сервиза, чашке усиливало ощущение беспросветности моего положения. Еще совсем недавно на месте этого пятна красовалась нарисованная полуобнаженная пастушка...
      Когда в первый раз "подзарядился" от собственного компьютера, я в сердцах выключил его и пошел на кухню. Покурить, кофе попить, как мне тогда показалось, снять ни с того ни с сего возникшее перевозбуждение. Закурил, кофе заварил, но когда стал наливать его в любимую чашку, тут все и началось. Отслоилась пастушка от чашки, задрожала трепетно, как живая, то ли стремясь наготу срамную прикрыть, то ли, наоборот, еще больше обнажиться захотелось... Но ничего у нее, бедняжки, не получилось. Рассыпалась в прах. Так что теперь у меня на чашке остался лишь белый контур от рисунка, однако, что удивительно, глазурь не пострадала.
      Вымыв посуду, я посмотрел на часы. Начало десятого. Более трех часов до встречи со следователем. Придется в больницу к Владику все-таки ехать, иначе в ожидании допроса в УБОП можно известись - нервы-то не железные. Штирлица из меня точно бы не получилось - не наградили родители нордическим характером, все как на подбор до шестого колена славяне.
      Одевшись, я подошел к секретеру, открыл, достал деньги, пересчитал и несказанно расстроился. В наличии осталось всего двести долларов. С тех пор как поневоле пришлось уволиться с работы, я жил словно в забытьи, абсолютно не заботясь о будущем. Будущее само являлось в видениях, и я, страшась своих стопроцентно верных предсказаний, не скупясь, заливал их спиртным. Теперь, кажется, пришло похмелье... В обоих смыслах - прямом и переносном.
      Я обвел комнату взглядом, и вдруг меня охватила холодная оторопь. Давно не убирал в квартире - не до того стало, как с работы уволился, руки опустились. Так что в комнате царил основательный кавардак. Но сейчас я неожиданно обнаружил, что это не мой кавардак! Грязные рубашки перекочевали со стула на кресло, тапочки оказались в разных углах комнаты, да и бумаги на столе, кажется, лежали не в том беспорядке. Но самое главное - на компьютере не было пыли! Это на том самом компьютере, который я второй месяц обходил десятой дорогой!
      "Может быть, Алла заходила?" - пронеслась спасительная мысль, но я ее сразу отбросил. Нужен я Алле! Честно говоря, жила она со мной из-за денег. А как только узнала, что я бросил работу и не собираюсь в ближайшее время ничем заниматься, развернулась и ушла. "Мне такие мужики не нужны", - сказала как отрезала и вернула ключи. Странно, но я к ее уходу отнесся равнодушно. Правда, в тот же вечер напился, но совсем по другому поводу. И ее не вспоминал. Так что не Алла похозяйничала в квартире - не стала бы она в грязном белье копаться. Да и чего ей приходить? Было нам вместе хорошо, но люди сходятся не только из-за секса и денег: Расстались мы в общем-то без претензий друг к другу...
      Было и еще одно объяснение моему беспорядку в комнате, но и в него я не очень-то верил. По слухам, позавчера госпожу Популенкову выписали из больницы может, опять за старое взялась? Сдвиг у нее в голове случился основательный рядом стояла, когда я заорал, что ее муж сейчас погибнет. Настолько поверила в мою вину, что частного детектива наняла. Ходил он какое-то время за мной по пятам, правда, потом исчез. Как подозреваю, когда вдова в психбольницу попала, ему перестали платить за работу. Но теперь, когда работодатель вновь объявился, сыщик мог возобновить свою деятельность. Однако зачем все это нужно? Если уж вдова так уверена в моей вине, куда проще нанять киллера. Грохнул бы он меня к чертовой матери - и всех делов! Хотя, наверное, вдове такая месть не по душе, хочется торжество испытать, меня увидеть униженного, растоптанного на скамье подсудимых! Поди пойми этих сумасшедших дамочек...
      Так и не решив, кто мог обыскивать квартиру, я махнул рукой. Бог с ней, с этой загадкой. Хорошо, что деньги не взяли.
      Сунув купюры в карман рубашки, я вышел из дома. Месяц, не особо роскошествуя, на двести долларов можно прожить, но на оплату лечения тяжело раненного Владика явно маловато. Одна надежда, что Люся кое-что добавит.
      Глава 2
      Вопреки названию центральная травматологическая больница располагалась у черта на куличках - на окраине Алычевска, в микрорайоне Солнечном. Впрочем, микрорайон со столь знойным названием существовал лишь в официальных бумагах, а в народе до сих пор носил имя некогда слившегося с городом поселка Хацапетовка. Почему поселок так назывался и что означает это слово, никто не знал, но местные парни, несмотря на некоторую неблагозвучность, с гордостью именовали себя хацапетовскими. Вероятно, не хотели быть "в тени" знаменитых подмосковных солнцевских. Молодежь вообще не любит быть на вторых ролях, особенно, если ничего другого, кроме мордобития, не умеет. А хацапетовская молодежная группировка долгое время терроризировала весь город и лишь в последние пару лет немного утихомирилась. То ли их вожаки остепенились, обросши жирком приватизированных на почве рэкета мелких лавочек, то ли более серьезные криминальные "авторитеты" прибрали группировку к рукам. Но все равно поздно вечером соваться в Хацапетовку никому не советовалось, да и ни один таксист не согласился бы везти туда клиентов. Поэтому добраться в микрорайон можно было лишь на троллейбусе. Ну а дальше - три квартала до центральной травматологической клиники - либо своим ходом, либо на носилках в машине "Скорой помощи". Как повезет.
      Мне повезло в сомнительно хорошем смысле, когда находят счастье в том, что никто по голове не стукнул. С душком такое счастье... Но благодаря ему добрался до клиники без приключений, если не считать почти часовую поездку в троллейбусе, больше похожую на парилку в бане.
      Выйдя на конечной остановке, я прошел до конца переулка и оказался на окраине города, где на небольшом пологом холме за решетчатой бетонной оградой возвышалась девятиэтажная коробка больницы. Далее, за больницей, не было ничего - голая холмистая степь. Вот тебе и центральная клиника...
      На девятый этаж, где находилось отделение реанимации, пришлось подниматься пешком - почему-то работал только грузовой лифт, но меня в его кабину, естественно, не пустили. Похмельный синдром, жара на улице, парилка в троллейбусе сделали свое гнусное дело - я плелся по лестнице, как распоследний доходяга, страдающий острой сердечной недостаточностью. При столь паршивом самочувствии обычно и приходили видения. Дойти бы без эксцессов до отделения реанимации и в качестве пациента попроситься на свободную койку.
      На площадке между вторым и третьим этажом я остановился отдышаться. Вытирая платком испарину с лица, заглянул вверх между перилами и с тоской увидел уходящую в бесконечность череду лестничных пролетов. Определенно альпиниста из меня бы не получилось. Не дойти мне до вершины.
      И вот тогда из выкрашенной синей масляной краской стены высунулась Рыжая Харя и сочувственно предложила:
      - Тебя подвезти?
      Я оторопел. Да что же это творится?! Уже и здесь она меня достает! Если так дальше будет продолжаться, глядишь, скоро со мной по улицам под ручку прохаживаться начнет.
      - Не-ет... - отчаянно зашипел я, стараясь не сорваться на крик. Сгинь!
      - Как хочешь, - ухмыльнулась Рыжая Харя, оголяя громадные клыки. Тогда поезжай сам.
      Я и охнуть не успел, как ступеньки под ногами дернулись и понесли меня вверх со скоростью взбесившегося эскалатора. Хорошо, в перила вцепился мёртвой хваткой, а то от такой скорости точно бы по ступенькам закувыркался.
      Где-то на площадке пятого-шестого этажа передо мной мелькнули насмерть перепуганные лица двух пациентов, на свою беду вышедших на лестницу покурить, и вот уже я очутился на девятом этаже перед дверью в реанимационное отделение.
      От головокружительного скоростного подъема меня замутило, и я, продолжая крепко держаться за перила, выругался сквозь зубы.
      - Нехорошо, - укоризненно пожурил сзади голос Рыжей Хари.
      Я было открыл рот, чтобы, уже не стесняясь, выругаться по-настоящему, как тотчас волосатая лапа накрепко запечатала его, и я ощутил на языке холодный, склизкий, подрагивающий комочек. По-моему, живой.
      - Глотай, легче станет, - посоветовала Рыжая Харя.
      Вопреки совету рвотный спазм подкатил к горлу, но исторгнуть из себя омерзительное "угощение" я не успел. Последовал ошеломляющий подзатыльник, и склизкий комочек лягушонком скользнул в горло.
      Будто искры вспыхнули в глазах от подзатыльника, и в то же мгновение все изменилось. Рыжая Харя исчезла, и вместе с ней канули в неизвестность похмельный синдром, одышка, испарина, сердечная аритмия. Я стоял на площадке девятого этажа, свежий и бодрый, как никогда. Разве что в горле осталось неприятное ощущение от скользнувшего внутрь "лягушонка". Да уж, не "Martell" в этот раз глотал...
      Зябко передернув плечами, я икнул, но, к счастью, на этом неприятный инцидент и закончился. Тогда я взялся за ручку и решительно распахнул дверь.
      - Вы к кому? - встретила меня строгим голосом миловидная медсестра, сидевшая за столиком у входа в отделение.
      - К Владиславу... - сказал я и вдруг понял, что не знаю фамилии Владика. Ничего другого не оставалось, как напустить на лицо официальное выражение и посмотреть в глаза медсестре непререкаемым взглядом. - Тяжело раненному бармену из погребка "У Еси".
      Запоздало вспомнив, что фальшивое удостоверение внештатного сотрудника милиции, сделанное на цветном принтере и не раз выручавшее меня в подобных ситуациях, забыл дома, я тем не менее продолжал гнуть свою линию.
      - Он в какой палате?
      Нахрапистость тона сработала не хуже фальшивого удостоверения.
      - В шестой... - смешалась молоденькая медсестра и неуверенно заметила: - Так из милиции уже были...
      - И еще не раз будут, - отрезал я и повернулся, чтобы идти по коридору.
      - Погодите... - остановила медсестра. - Наденьте, пожалуйста... - Она вскочила из-за стола, сорвала с вешалки белую накидку и протянула мне. Доктора позвать?
      - Сам к нему зайду, - хмуро сказал я, набрасывая на плечи накидку и завораживая медсестру строгим взглядом. - В палате кто-нибудь из родственников есть?
      - Да... То есть нет. Девушка с его работы... Всю ночь с ним просидела.
      - Она-то мне и нужна, - кивнул я, развернулся и зашагал по коридору, отыскивая взглядом шестую палату.
      Палата оказалась маленькой, на одного пациента. Широкое окно, занавешенное желтыми легкими шторами, тумбочка, умывальник и высокая реанимационная койка, на которой под капельницей лежал Владик. Голова забинтована, лицо серое, глаза закрыты.
      У койки на стуле дремала, подергивая склоненной головой, официантка Люся. Услышав звук открывшейся двери, она порывисто вскочила и, хлопая спросонья ресницами, уставилась на меня.
      - Вы... Вы кто? - испуганно пролепетала она, словно увидела перед собой киллера, пришедшего добивать раненого свидетеля.
      - Роман Челышев, - успокоил я ее.
      Откуда ей знать одного из многочисленных посетителей погребка? Я хоть и любил заглянуть в погребок, но делал это нечасто, завсегдатаем не был, за столиком никогда не сидел, а только за стойкой бара. Это с Владиком мы были приятелями, а с официанткой я словом никогда не перебросился - не было нужды.
      Все же, видимо, мое лицо примелькалось, и Люся меня узнала.
      - Роман... - Губы у нее задрожали. - Значит, это вы...
      Неожиданно она порывисто бросилась ко мне и, уткнувшись носом в больничную накидку, беззвучно зарыдала. Я на мгновение оторопел. Надо же, какая чувствительная девица! По ее строгому обхождению с посетителями погребки никак не скажешь. А тут, можно сказать, первому встречному-поперечному на грудь бросается.
      - Ну-ну... - пробормотал я и, аккуратно взяв девушку за плечи, отстранил от себя. - Слезами горю не поможешь.
      Люся, закрывая кулачками рот, продолжала всхлипывать. низко наклонив голову. Я усадил ее на стул и посмотрел на Владика. Он по-прежнему лежал неподвижно и, казалось, не дышал. Черты лица обострились, вокруг закрытых глаз расплылись темные круги.
      - Он вас в бреду звал... - плаксиво протянула Люся. "Почему меня, а не тебя? - отстранение подумал я, с недоумением вглядываясь в застывшее лицо Владика. - Кто я ему такой?"
      В голову ударила жаркая волна, и я понял, кто я такой. Тело Владика дрогнуло и как бы раздвоилось: причем один Владик продолжал неподвижно лежать под простыней на койке, а второй приподнялся сквозь простыню, открыл глаза и посмотрел на меня с укором.
      "Почему ты меня не предупредил о перестрелке в погребке? - беззвучно спросил второй Владик. - Ведь ты знал..."
      Я крепко зажмурился, заскрипел зубами и замотал головой. Кровь прилила к лицу, в ушах шумело, но постепенно жаркая волна схлынула, и я отважился открыть глаза. Раздвоение Владика закончилось, он снова неподвижно лежал на койке под простыней.
      Да уж, виноват перед Владиком я на все сто процентов. И вину эту ни загладить, ни измерить.
      - Как он? - тихо спросил я.
      - П-плохо... -через силу выдавила Люся.
      - Когда была операция?
      - Не... не было операции...
      - Как так? - возмутился я. - Почему?
      Люся судорожно перевела дыхание, выпрямилась на стуле и принялась кулачками вытирать слезы, размазывая тушь по лицу.
      - Она больших денег стоит... Пять тысяч... долларов...
      Я непроизвольно присвистнул. Аппетит у хирургов был чрезмерным. Что им по нынешним временам клятва Гиппократа, когда во вроде бы цивилизованном обществе вновь, как в животном мире, воцарился биологический закон естественного отбора? А посему выживать должен сильнейший. То есть богатый. Есть деньги - живи, нет - помирай.
      - У меня только две тысячи... - продолжала всхлипывать Люся.-Вы не займете еще три?
      Я молчал, глядя в сторону. Моих двухсот долларов оказалось не просто маловато, а смехотворно мало.
      - Умрет ведь... - потерянно протянула Люся.
      - Разве Еся не поможет? - тихо спросил я и почувствовал, что краснею. Тоже, называется, нашел выход.
      - А что Еся? - Люся безнадежно махнула рукой. - Еся, как всегда, был в своем амплуа... "Понимаешь, Люсечка, я бы Владику на опе'ацию с до'огой душой и десять тысяч дал, да нет сейчас у мине..." - с горькой усмешкой передразнила она владельца погребка.
      - Плохо дело... - покачал я головой и честно признался: - А у меня только двести долларов. Все мои сбережения.
      Сказал, словно гордиев узел разрубил. И будто гора с плеч свалилась.
      Ни тени недоверия не мелькнуло на лице Люси. Она понимающе закивала, и вновь по щекам побежали слезы.
      - Я почему-то так и думала... - безотрадно прошептала она. Сил, чтобы вытереть слезы, у нее уже не было.
      У меня не нашлось слов утешения. Да и что можно сказать в таком случае - авось обойдется? Не та ситуация...
      Тягостное молчание прервал вошедший в палату врач. Вошел по-хозяйски, широко распахнув двери, быстрым шагом. Молодой, крепко сбитый, розовощекий, в хорошо выглаженном белом халате и накрахмаленном колпаке.
      - Здравствуйте, - обратился он ко мне, не вынимая рук из карманов халата. - Вы из милиции?
      От его фигуры, позы, манеры говорить сквозило непоколебимой не по годам уверенностью опытного хирурга. Такому доктору даже абсолютно здоровый человек без колебаний доверит резекцию собственного желудка. На всякий случай, так сказать, в качестве превентивной меры - уж очень располагает прямота голубых глаз.
      Я покачал головой. Такому не соврешь, да и к чему? В палату я уже проник.
      - Нет.
      -Как?-удивился врач.-Сестра-хозяйка сказала...
      Он оглянулся на открытую дверь, в проем которой заглядывала симпатичная медсестра, встретившая меня у входа в отделение.
      - Это она решила, что из милиции, - сказал я. - А я ни стал разубеждать.
      Лицо врача посуровело. Он вынул руки из карманов, и я увидел громадные кулаки. Ну почему все хирурги так похожи на мясников? Поставь их рядом - не различишь.
      - Значит, вы обманом проникли в палату? - не спросил, а констатировал он и резко закончил: - Посторонним у нас находиться не положено.
      Сказал как отрубил. Похоже, ему что со скальпелем у операционного стола стоять, что у мясного прилавка топором махать - все едино.
      Во мне вдруг взыграло самолюбие. Но взыграло не просто так, безосновательно. Откуда-то появилась уверенность, что к вечеру у меня будут деньги, и я оплачу операцию. Рыжая Харя, что ли, в голове покопалась и подсказала?
      - Понятно, - кивнул я. - Но если посторонним находиться не положено, кто тогда оплатит операцию?
      Врач опять преобразился. Сколько метаморфоз за считанные минуты! Черты лица смягчились, он располагающе улыбнулся.
      - Лидочка, прикройте, пожалуйста, дверь, сквозит, - обернулся он к медсестре и, когда дверь закрылась, продолжил, вновь изменив выражение лица на сочувственно скорбное: - Если не провести операцию сегодня, можем опоздать.
      - Летальный исход?
      - Нет, зачем же, - спокойно возразил он. - В любом случае мы сделаем все возможное, чтобы пациент остался жив. Но без операции он может оказаться парализованным, и мы не гарантируем, что в полной мере восстановятся умственные способности. Кроме того...
      Объяснял врач возможные последствия лечения без оперативного вмешательства обстоятельно, вдумчиво и весьма доходчиво. Вместе с тем настолько завораживающе, что я практически не улавливал смысла, зато помимо воли росла твердая убежденность, что операцию просто-таки необходимо оплатить. Немедленно! Рука сама потянулась к карману, и если бы там была нужная сумма, я бы без лишних слов ее отдал и долго потом благодарил врача за согласие провести операцию.
      - Оплата в восемь вечера вас устроит? - прервал я терминологические объяснения молодого врача, с трудом стряхнув с сознания обволакивающее наваждение его речи.
      Он осекся, но сориентировался мгновенно.
      - Да. В таком случае мы начнем готовить пациента к операции на двадцать один час.
      Врач кивнул на прощание и таким же твердым, хозяйским шагом удалился из палаты. Весьма деловой молодой человек. Удивительно, как он умудряется совмещать нейрохирургическую практику с бизнесом. Мне всегда казалось, что интеллигенция и бизнес - вещи несовместимые. У меня, например, так никогда не получалось - чаще сумму называл клиент, а мне оставалось лишь соглашаться.
      - Роман... - услышал я сдавленный голос Люси. - У вас же денег нет... Где вы их возьмете?
      Люся сидела на стуле и смотрела на меня во все глаза. Страх, недоверие и в то же время надежда плескались в ее взгляде. Красивые, надо сказать, оказались у нее глаза - большие, зеленовато-карие. И как я раньше в погребке не заметил? Впрочем, я на женщин обычно не заглядываюсь, да и она на меня в погребке т а к не смотрела. У официанток вообще Привычка - посетителям в глаза не смотреть, чтобы не вообразили чего.
      Непроизвольно я окинул взглядом ее фигуру. Хорошенькая, во всем хорошенькая девочка. И телом, и душой. Повезло Владику - вон как за него переживает. Честно скажу, в этот момент я остро позавидовал бармену. Более того, готов был с ним поменяться местами, под капельницей операции ждать, чтобы кто-нибудь по мне вот так же кручинился.
      - Деньги?- переспросил я, отгоняя глупую зависть, и через силу улыбнулся. Где я добуду деньги, еще не знал, но в том, что достану, был абсолютно уверен. - Будут деньги. Не сомневайтесь, Люся, будут. Поставим Владика на ноги.
      Я нарочито деловито посмотрел на часы, но спохватился по-настоящему. Начало двенадцатого. Могу на допрос опоздать, а в милиции этого не любят. Научен горьким опытом, когда неделю подряд каждый день ходил на допросы к следователю Оглоблину. За опоздание на пять минут он меня чуть в КПЗ не определил.
      - Побегу деньги добывать, чтобы к восьми успеть, - сказал я и снова обнадеживающе улыбнулся. - Крепитесь, Люся. Все будет хорошо.
      Она беззвучно заплакала и быстро-быстро закивала. Я тихонько ретировался, аккуратно прикрыв за собой дверь.
      Сестра-хозяйка за столиком у входа в отделение встретила меня суровым взглядом.
      - Так вы не из милиции? - спросила она, встав со стула и преграждая дорогу. Облегающий халатик, надетый на голое тело, подчеркивал ее возмущение. Наиболее бурно выражала негодование трепещущая под халатиком грудь.
      - Увы, - развел я руками и постарался придать взгляду обезоруживающее простодушие.
      Взгляд не сработал. Будто на стену наткнулся.
      - Когда придете в следующий раз, принесете пачку стирального порошка и лампочку. Иначе не пущу, - процедила сестра-хозяйка.
      На мгновение я оторопел. Спрашивается, каким таким образом стиральный порошок и лампочка помогут Владику встать на ноги? Это уже не платная медицина, а сплошное вымогательство! Однако перечить не стал.
      - Извините, сестричка, - сказал просительно, - боюсь, на покупку порошка и лампочки у меня сегодня не найдется времени. Может, вы сами их приобретете?
      К словам я присовокупил десять долларов. Чтоб, значит, она и того, и другого ящик купила.
      - Хорошо, - милостиво согласилась она, пряча деньги в карман, но черты ее лица при этом отнюдь не смягчились.
      - Скажите, сестричка, операцию будет проводить этот молодой хирург? Он достаточно опытный?
      Сестра-хозяйка заломила бровь и назидательно изрекла:
      - Вашему другу операцию будет делать профессор Илья Григорьевич Мильштейн!
      Звучало это приблизительно так, будто имя профессора я должен был знать с пеленок и преклоняться перед его гениальностью. Я не стал разочаровывать сестру-хозяйку.
      - Ух, ты! Надо же, как повезло! Сам Мильштейн...
      Я изобразил на лице восхищение, хотя слыхом не слыхивал о профессоре. Знаю я цену сказкам о местных "светилах" медицины. Раздувают о себе молву как о кудесниках, но все равно те, у кого есть деньги, предпочитают лечиться за границей. И дешевле, и надежнее.
      - А этот врач - его ассистент? - осторожно спросил я. Было не похоже, чтобы столь молодой парень оказался профессором Мильштейном. Хотя чем черт не шутит. Сейчас за большие деньги можно и академиком стать чуть ли не в отрочестве.
      - Он не врач, - снисходительно поправила меня сестричка. - Интерн Левушка Матюхин.
      - Скажите пожалуйста! - теперь уже почти искренне восхитился я и покачал головой. - А впечатление производит как минимум опытного хирурга... Далеко пойдет.
      Я кивнул медсестре и постарался побыстрее выйти из отделения на лестничную площадку. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы в голосе не прорезался сарказм. Причем старался не ради сестрички - главное, чтобы Рыжая Харя его не почувствовала. Шуток она не понимает, уловит мое негативное отношение к Леве Матюхину и может интерна в бараний рог в буквальном смысле скрутить. А ни мне, ни тем более Владику это сейчас вовсе ни к чему.
      Глава 3
      Городское отделение УБОП располагалось в старом двухэтажном здании как бы не тридцатых годов - сером длинном сооружении с узкими окнами, без балконов и архитектурных излишеств. Весьма непрезентабельный дом, а решетки на окнах и понимание того, какое учреждение здесь находится, вызывали совсем уж гнетущее впечатление. Стоял дом на тихой улочке с красивым названием Листопадная, скрытый от глаз редких прохожих зеленью молоденьких березок и декоративных елочек небольшого сквера. Вероятно, милицейское начальство специально выбрало столь уединенно расположенный дом, чтобы не афишировать сотрудников УБОП.
      Я предъявил паспорт в бюро пропусков, и сержант, знакомый по прежним посещениям управления, без лишних слов выдал заказанный на меня пропуск. При этом он смерил мою фигуру столь пристальным взглядом, будто мне давно полагалось быть в наручниках и под конвоем. Весьма бдительный страж порядка, хотя можно дать голову на отсечение, что меня не помнит. За месяц воды утекло не меньше, чем перед его глазами прошло таких, как я, - и подозреваемых, и обыкновенных свидетелей.
      Электрические часы на стене в вестибюле, сохранившиеся, похоже, со сталинских времен, показывали двенадцать двадцать, и я облегченно перевел дух. Не знаю, как относится к опозданиям следователь Серебро, но вряд ли лучше, чем следователь Оглоблин. Одним миром мазаны... К тому же и кабинеты их рядом - на пропуске был указан двести пятнадцатый, а Оглоблин, насколько помню, занимал двести четырнадцатый.
      Поднявшись по обшарпанной лестнице на второй этаж, я зашагал по скрипучим, половицам полутемного коридора, освещаемого лишь естественным светом из зарешеченного окна в торце здания. Странно, но коридор был пуст - никто в ожидании вызова не томился на стульях вдоль стен, да и конвойных нигде не было видно. Никак милиция всех преступников переловила и теперь почивала на лаврах.
      Двести пятнадцатый кабинет оказался не рядом, а напротив кабинета Оглоблина, и я невольно поежился. Из кабинета в кабинет два шага шагнуть то-то будет, если Иван Андреевич к Николаю Ивановичу во время моих показаний вздумает .заглянуть. Сигаретку, скажем, стрельнуть или словом перемолвиться. Попаду под перекрестный допрос - мало не покажется. Совсем в другом свете предстанет перед Оглоблиным дорожно-транспортное происшествие с господином Популенковым.
      Однако деваться было некуда. Я поднял руку, чтобы постучать, но дверь неожиданно распахнулась, и из кабинета вышел "вольный художник" Шурик. Был он в той же джинсовой безрукавке, но необычно бледен, от чего цветная татуировка змеи на руках выглядела особенно ярко. Будто настоящая змеиная шкура.
      Я отпрянул, машинально кивнул Шурику, но он меня не узнал. Скользнул по лицу бессмысленным взглядом и заковылял по коридору. Досталось ему, видимо, крепко. Еще в погребке "У Еси" я обратил внимание на то, насколько впечатлительная у него натура. Как он тогда от женской пощечины растерялся и замямлил... Ну а как следователи могут "наезжать", я знаю на собственном опыте. Ничего от его тонкой и чувствительной натуры не осталось - словно асфальтовым катком по ней прошлись, в лепешку раскатав и его самого, и вытатуированную змею.
      Тяжело вздохнув, я постучал. Как-то по мне пройдется "следовательский каток"?
      - Войдите! - донесся из кабинета хорошо поставленный мужской голос.
      И я вошел.
      Следователь УБОП Николай Иванович Серебро оказался весьма представительным мужчиной. Седой ежик коротких волос на все сто соответствовал фамилии, а большие очки в роговой оправе с внушительными линзами отнюдь не портили волевое лицо. Сухой, поджарый, в кремовой рубашке с распахнутым воротом, он сидел за столом неестественно прямо (видимо, сказывалась выправка, поскольку у таких людей, по идее, геморроя быть не может) и поверх оправы вопросительно строго смотрел на меня.
      - Я к вам по вызову... - промямлил я.
      - Повестку! - сухо сказал он и протянул руку.
      - Вы меня по телефону вызывали... - робко возразил я, подавая пропуск.
      Словам Николай Иванович не поверил; По должности он никому на слово верить не должен. Только пропуск убедил его в моей правдивости.
      - Так, - хмуро сказал он, прочитав на бумажке мою фамилию. - Значит, Роман Анатольевич Челышев собственной персоной. Садитесь.
      Я огляделся, куда бы сесть, и обмер. Только сейчас увидел, что на столе у следователя стоит включенный компьютер. Сердце ухнуло куда-то вниз, провалившись сквозь пятки, половицы и перекрытие на первый этаж. Или даже в подвал. Вот она, моя погибель - игла Кощеева... И в мыслях не держал, что в кабинете может оказаться компьютер. Следователь-то Оглоблин по старинке печатал протокол на пишущей машинке...
      Я попятился и опустился на стул в углу возле двери.
      - Не туда! - одернул меня Серебро. - Садитесь к столу. Пришлось с замиранием сердца сесть напротив следователя. Но здесь неожиданно робость и затравленность, словно передавшиеся заразной болезнью от "вольного художника" Шурика при входе в кабинет, вдруг исчезли. Правильно сознание отреагировало: чему быть, того не миновать, а если помирать, так с музыкой.
      - Паспорт! - потребовал следователь.
      Я подал ему документ. Но теперь уже безбоязненно заглянул ему в глаза. Холодные у него были глаза за. стеклами очков, и взгляд тяжелый. Жесткий, надо понимать, человек, Николай Иванович, прямолинейный. По мнению таких людей, добропорядочные граждане в этом кабинете не оказываются.
      Однозначно.
      Николай Иванович раскрыл паспорт, положил его перед собой, пододвинул поближе клавиатуру компьютера.
      - Фамилия?
      Я назвал. Следователь сверился с паспортом, отстучал на клавиатуре.
      - Имя?..
      - Отчество?..
      - Год рождения?..
      - Национальность?..
      И вдруг по его ворчливому, недовольному тону я понял, что не верит он в перспективность моих показаний и вызвал меня исключительно для проформы. Положено ему опрашивать свидетелей, и никуда от этой процедуры не деться. Оттого хмур и зол. Совсем в другом свете предстал передо мной следователь Николай Иванович Серебро. Стали понятны и его жесткий, приказной тон утром по телефону, и сухость, с которой он встретил меня в кабинете. Рутина всегда раздражает. Похоже, несколько по-иному пойдет у нас разговор, чем со следователем Оглоблиным месяц назад. Впрочем, и Оглоблина понять можно - в отличие от Николая Ивановича он дотошным образом проверял навет госпожи Популенковой.
      - Предупреждаю, что за дачу ложных показаний вы будете отвечать по всей строгости закона, - усталым голосом пробурчал следователь, закончив вносить в компьютер мои анкетные данные.
      - Ясно, - кивнул я.
      По лицу Серебро скользнула мимолетная усмешка. Мол, это рецидивисту все ясно насчет "всей строгости", а мне-то откуда?
      - Тогда начнем, - вздохнул он и уткнулся взглядом в клавиатуру. - Что вы делали вчера в кафе "У Йоси"?
      Дисплей компьютера был повернут к нему, но я тоже "видел" набираемый текст и невольно улыбнулся. Не знаю, как согласно орфографии русского языка пишется имя владельца погребка, но на вывеске стояла буква "Е". Кому - мелочь, а мне было приятно заметить ошибку.
      Я открыл рот, но ответить не успел. Раздался робкий стук в дверь, и я внутренне подобрался. К сожалению, дар предсказания не проявлялся по собственному желанию, и знать, кто стоит за дверью, я не мог. Вполне возможно, следователь Оглоблин... С другой стороны, не похоже - стук робкий, да и вряд ли Оглоблин стучится к своему коллеге. Распахивает дверь и входит.
      - Я занят! - поморщился Серебро.
      Тем не менее дверь тихонько приотворилась, и в щель просунулась голова "вольного художника" Шурика. У меня отлегло от сердца.
      - Всего на секунду... - жалостливо попросил он.
      - Я занят!!! - повысил голос следователь, оторвав взгляд от клавиатуры.
      Лицо Шурика обиженно сморщилось.
      - Николай Иванович... - затараторил он вопреки грозному предупреждению следователя. - Я его узнал... - Шурик указал на меня глазами. - Он там был... Может подтвердить, что я ушел раньше, чем началась стрельба...
      Следователь Серебро словно вырос на стуле - хотя куда при его безупречной осанке можно было еще распрямляться? - и вперил в "вольного художника" неподвижный, мрачный взгляд.
      - Гражданин Куцейко, - ледяным, не предвещавшим ничего хорошего тоном изрек он, - я вам уже выдал повестку, поэтому разговор мы продолжим завтра в десять утра. А если вы сейчас же не закроете дверь, то ночевать будете в КПЗ!
      Бедный Шурик с такой скоростью захлопнул дверь, что чуть не прищемил собственную голову.
      - Повторяю вопрос, - повернулся ко мне Николай Иванович, - что вы делали вчера в кафе "У Еси"?
      "Началось", - подумал я, но вовсе не о вопросе следователя. Пока он препирался с Шуриком, кто-то изменил написание имени владельца погребка на дисплее. Не приведи господи, если этим занялась Рыжая Харя. Однако особых волнений по этому поводу я не испытал. Индифферентно принял. Будь что будет.
      - Отдыхал, - спокойно сказал я. - Сидел за стойкой и пил коньяк.
      - И с которого по который час вы там находились?
      - Не знаю, - честно признался я и пожал плечами. - Не смотрел на часы. Но ушел из погребка еще до начала криминальной разборки.
      Следователь посмотрел на меня поверх очков и хитровато прищурился.
      - А откуда вам известно, что случилось в кафе после вашего ухода?
      Мои брови взметнулись, но я тут же взял себя в руки. Знаем мы эти штучки! И кино смотрим, и детективы почитываем. Правда, подобные вопросы - из самого низкопробного чтива.
      - Об этом только что сказал гражданин Куцейко, - медленно, с расстановкой объяснил я. - А еще ранее, утром, вы мне по телефону сообщили.
      Как говорится, каков вопрос, таков ответ.
      Ответ отнюдь не смутил следователя, наоборот, он удовлетворенно хмыкнул. А я "увидел", что ни свой вопрос, ни мой ответ он в компьютер не занес. Нет, не ловил меня на слове следователь - это был тест на мою психологическую уравновешенность. Опять я ошибся в его интеллектуальном уровне. Действуют стереотипы: если мент - значит, дубина. Причем в большинстве случаев - стоеросовая.
      - Выходит, не смотрели на часы... - задумчиво протянул Николай Иванович. - Отдыхали... Как это там у классика: "Счастливые часов не наблюдают"?
      Я благоразумно промолчал.
      - Вы были знакомы с гражданином Аркадием Моисеевичем Ураловичем?
      - А кто это? - искренне удивился я.
      - Прошу отвечать на вопросы конкретно: да или нет, - поставил меня на место Серебро.
      -Нет.
      - А с гражданином Сирии Саидом Шерези?
      Молнией в памяти сверкнула догадка, и я вновь увидел перед глазами зал погребка и двух мирно беседующих за столиком весьма состоятельных бизнесменов: одного - грузного, бритоголового, надменного и другого - моложавого, кучерявого, с восточными чертами лица. "Так вот о ком ведет речь следователь! понял я и чуть было не брякнул: - Первый раз в погребке увидел". Однако вовремя прикусил язык. Вот уж действительно "горе от ума"! Намекал следователь своей цитатой на это обстоятельство, или вышло простое совпадение?
      - Нет, - замешкавшись, произнес я и с уважением посмотрел на Николая Ивановича. Да уж, следователь мне попался отнюдь не дурак.
      Дурак не дурак, и кто из нас двоих конкретно кто, выяснить не удалось, поскольку наша беседа кое-кому надоела. Из-за обреза экранного поля в центр дисплея не спеша протрусил кудлатый пятнистый пес и, задрав заднюю ногу, стал мочиться на набранный текст. Текст поплыл. И добро бы псу, как и положено порядочному вирусу, этим и ограничиться, так нет же, мало ему показалось. Спрыгнул с экрана на стол и зашлепал по столешнице, оставляя на полировке чернильные следы.
      - А... - начал было очередной вопрос следователь, поднял от клавиатуры взгляд и увидел шествующего по столу и с каждым шагом вырастающего в размерах беспородного пса.
      Николай Иванович осекся и застыл от неожиданности. Понятно, что на своем веку да при такой работе чего только не повидал - обывателю и в страшном сне не приснится. Но такое явно видел впервые. Впрочем, я тоже. И все же сила воли у следователя была крепкая. Когда вконец обнаглевший пес взобрался на объемистую папку, вновь задрал ногу и окропил бумаги чернильной струёй, Николай Иванович вышел из ступора.
      - Это еще что?! - процедил он сквозь зубы и ткнул в морду пса пальцем.
      Вот уж кто из нас троих дураком не был, так это пес. Недолго думая, он цапнул следователя за палец, тявкнул и, спрыгнув со стола на пол, с достоинством удалился сквозь закрытую и опечатанную пластилиновым оттиском дверцу внушительного сейфа. Внутри сейфа что-то жалобно задребезжало.
      Ни слова не обронил следователь, только лицо побелело от боли. Он выхватил из кармана платок и зажал им окровавленный палец.
      - Твои штучки?! - недобро уставился он на меня сквозь толстые линзы очков. Самообладания ему было не занимать.
      - Какие штучки? - будто не понимая, о чем речь, округлил я глаза.
      - Пес - твой?!!
      - Какой пес? - полушепотом спросил я, пытаясь убедить следователя, что ему померещилось. Не очень удачная идея при укушенном пальце, но другой не было.
      Серебро понял мою уловку и нехорошо осклабился.
      - Значит, ты ничего подозрительного вокруг не видишь? - едко спросил он.
      Изобразив на лице ошарашенное недоумение, я огляделся. Играть дурака так играть.
      - Не-ет...
      И не соврал. После исчезновения компьютерного пса сквозь металлическую дверцу сейфа никаких иных трансцендентных явлений в кабинете не наблюдалось. Разве что цепочка чернильных клякс на столе, но их появлению всегда можно отыскать разумное объяснение.
      Николай Иванович тяжело вздохнул.
      - Вольф Мессинг на мою голову... - пробормотал он, глянул на обмотанный платком палец, и его передернуло. На платке проступало кровавое пятно.
      - К-кто? - сдавленно переспросил я. Вопреки аховому положению, в котором я очутился благодаря выходке компьютерного пса, меня совсем не к месту начал душить смех. Скорее всего, нервный, и мне стоило огромных усилий сдерживать его. Не поймет меня следователь, а если и поймет, то превратно.
      Николай Иванович не ответил и одарил меня долгим, изучающим взглядом. Ох, и нехороший это был взгляд!
      - Вот что, гражданин Челышев, - сухо сказал он. - Мы прервем дачу вами свидетельских показаний по факту разбойного нападения на кафе. На неопределенное время.
      Он расписался на пропуске и пододвинул его ко мне.
      - Идите. Когда понадобитесь, вызову.
      Я поспешно встал, схватил со стола пропуск.
      - До свидания, Николай Иванович...
      Ответил ли что-нибудь Серебро, я не помню, так как в этот момент сейф мелко задрожал, потом заходил ходуном, внутри что-то тяжело грохнулось и разбилось со стеклянным звоном.
      Я выскочил из кабинета и поспешил по коридору прочь с максимально возможной в таком учреждении прытью. Но как только входная дверь городского УБОП осталась за спиной, нервы не выдержали. Держась одной рукой за стену, другой за живот, я на полусогнутых ногах отошел от крыльца и разразился неудержимым хохотом. Мало было в том смехе веселья - больше истерики...
      - Эй, мужик, ты чего? - услышал я встревоженный голос, когда смех стал переходить в икоту.
      Надо мной склонился Шурик Куцейко - видимо, дожидался моего выхода из УБОП. Запугал его следователь Серебро, и сейчас Шурик начнет меня упрашивать-уговаривать подтвердить его алиби. Невдомек "вольному художнику", что следователю наплевать, когда Шурик ушел из погребка. Серебро вычисляет, не было ли там наводчика, а наводчику во время покушения в погребке делать нечего.
      - Что с тобой? - Шурик осторожно положил ладонь на мое плечо.
      Как ни душил нервный смех, я отпрянул, стряхнув его руку. Напрасно он это сделал. С меня так и сыпались невидимые искры - "подзарядился" от работающего компьютера в кабинете следователя. Вроде бы вреда от этого было гораздо меньше, чем от самого компьютера, но все же... Как говорится, прецеденты были. Точнее, не были, а был. Один. С пастушкой на старинной чашке. С виду пустячный случай, однако береженого и бог бережет.
      Шурик мои действия истолковал превратно. Лицо у него вытянулось, губы обиженно, по-бабьи, задрожали. Может, он гомик - ишь как на все неадекватно реагирует?
      - Извини, мужик... - просительно протянул Шурик. - Помощь твоя нужна.
      Я распрямился. Душивший секунду назад хохот исчез, пропал, и осыпающийся с меня невидимыми искрами энергетический потенциал разрядился на "вольного художника". То-то будет..
      - Ты уверен? - спросил я одеревеневшими от недавнего смеха губами.
      - Да-да, - зачастил "вольный художник", приняв неопределенность ответа за согласие. - Мы же с тобой сидели за стойкой в погребке "У Еси"... Помнишь?
      Неожиданно в меня вселился дух противоречия. Не следовало Шурику касаться моего плеча, обозлил он меня до крайней степени. Без него забот полон рот.
      - В погребке "У Еси" я сидел один, - недовольно пробурчал я.
      - Как? - растерялся Шурик. - Ах, ну да... Мы сидели по разные стороны стойки... Помнишь, я еще официантку по заднице шлепнул, а она мне по морде врезала?
      Столько самоуничижения было в фигуре и голосе Шурика, что я отвел взгляд. Прямо-таки кающийся грешник, учитывая его одежду и татуировку. Кто-нибудь другой, не видевший его реакции на пощечину, ни за что бы ему не поверил. Слишком большой контраст между униженной позой и будто вырубленным из камня мрачным лицом закоренелого преступника. Не всегда, оказывается, прав Ломброзо, и тот факт, что исключение лишь подтверждает правило, отнюдь не способствует утверждению его теории. Впрочем, несмотря на это, подавляющее большинство людей подсознательно ведут себя в соответствии с азами физиогномики. И я в том числе.
      - Мы сидели по разным углам стойки, а по р а з н ы е стороны мы находились с барменом, - раздраженно сказал я.
      - Да-да, - закивал Шурик и опять заискивающе улыбнулся. - Все-таки помнишь... Так ты это... скажи следователю, что Владик меня выгнал из погребка еще до того, как началась перестрелка. Скажи, будь другом, ведь это правда. Подтверди, а?
      В глазах у него была такая отчаянная мольба, будто его уже тащили на эшафот. Стало муторно и противно.
      - Ты знаешь, что случилось с Владиком? - тихо спросил я
      -А что?
      Глаза у Шурика забегали, хотя он стоически пытался выдержать мой взгляд.
      - Ранили Владика. Тяжело ранили. В реанимации лежит.
      - Вот не повезло мужику... - потупившись, забубнил Шурик. - Надо же...
      Врал он безбожно. Определенно знал, что случилось с барменом, да своя рубашка для "вольного художника" была ближе к телу.
      - Слушай, так как насчет моей просьбы, а? - вернулся он к своему, наболевшему. Словно я ему только что пустяковую -байку рассказал. Типа сводки погоды на вчера. - Помоги...
      - Помощи просишь... - едко процедил я. - Следователь тебя запугал, притесняет, "мокрое" дело на шею повесить хочет... А как ты считаешь, Владику помощь не нужна?
      -А что я могу? Денег у меня нет... - запричитал Шурик. - Как помочь? Сам видишь, в каком положении оказался... Так помоги, а?
      Я снова окинул взглядом согбенную фигуру Шурика. Злость к нему сменилась на брезгливость. Прав все-таки кое в чем Ломброзо, и ничего тут не попишешь.
      - Тебе скоро совсем другая помощь понадобится, - сказал я, отворачиваясь. - По более серьезному поводу.
      - Какому поводу?.. - оторопел он. - Почему?
      Я не ответил, оглядываясь по сторонам. Вокруг не было ни души. Хорошо, что здание УБОП находится в небольшом сквере, и по вполне понятным причинам люди предпочитают обходить его стороной. К тому же и милицейского поста у двери нет. Тем лучше, меньше свидетелей. Случись это на многолюдной улице, я бы ничего поделать не смог. К сожалению, ничего от меня не зависело, и здесь случай был на моей стороне.
      - Почему? - повторил Шурик.
      - На себя посмотри.
      Он мельком глянул на свой весьма непрезентабельный джинсовый костюм, стоптанные кроссовки и вновь уставился на меня недоуменным взглядом.
      - Так в чем дело?
      В его голосе вместе с недоумением прорезались нотки страха. Правильно он боялся.
      - Не ширинку проверяй, - поморщился я, - на руки посмотри!
      Шурик поднял руки и посмотрел на ладони. Да так и застыл, загипнотизированный немигающим змеиным взглядом. Татуировка змеи оживала, объемно вырастая из рук "вольного художника", и, похоже, ее вовсе не ждала судьба кокетливой пастушки с прабабушкиной чашки. Почему-то я был уверен, что жить эта змея будет долго.
      Хвост змеи свесился с левой ладони, а с правой, медленно покачиваясь и не отрывая гипнотизирующего взгляда от лица Шурика, поднималась ее голова. Вела себя змея, как кобра, хотя по виду напоминала питона. Кто знает, кого изобразил татуировщик на теле Шурика. Но гад ползучий получился весьма внушительный, и Шурик Куцейко окаменел как кролик под его взглядом.
      - Ты с ним поделикатней, все-таки твой хозяин, - сказал я змее, хотя не был уверен, что она меня послушается.
      Не больно-то меня жаловала Рыжая Харя - творила что хотела. Правда, надо отдать ей должное, ничего мне во вред не делала, скорее наоборот. Зато о методах, которыми "пользу" приносила, лучше не вспоминать. Сплошное содрогание.
      Змея медленно повернула ко мне голову, одарила холодным взглядом, на мгновение выплюнула раздвоенный трепещущий язычок и вновь столь же степенно повернула морду к Шурику. Лишенный на несколько секунд гипнотизирующего взгляда, Шурик было осел, однако тут же вновь окаменел. Вселенский ужас отражался на его лице.
      Я не стал гадать, что "сказала" мне своим языком змея: то ли "да", то ли "не лезь не в свое дело", - а развернулся и зашагал прочь по пустынной аллее. Не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел меня рядом со столь живописной "скульптурой" в пяти метрах от крыльца городского УБОП. Учитывая два привода по уголовным делам в качестве свидетеля, это будет перебор. Явный.
      Но только теперь я по-настоящему пожалел Шурика Куцейко. Бедный парень, он-то при чем? За что из него сотворили живую статую Лаокоона? В отличие от своего мифического прототипа, он ничего не предсказывал, значит, и наказывать не за что.
      Даром предсказания обладал я. Но я спокойненько шагал по аллее.
      Глава 4
      И все же я не смог оставить Шурика Куцейко без присмотра. Ничем ему помочь не мог, но и бросить на произвол судьбы совесть не позволила. Если с ним что-нибудь случится, я о б я з а н это знать, чтобы тягостные свидания, как сегодня с Владиком в больнице, не потянулись в моей жизни чередой. Пора в конце концов нести ответственность за свои способности, если не в процессуальном смысле, то хотя бы в моральном. Перефразируя Экзюпери, я "ответственен за тех, кого заворожил"...
      Купив в киоске на выходе из скверика "Городской курьер", я вернулся на аллею, сел на единственную, наверное, вечно пустующую скамейку и сквозь листву кустарника стал наблюдать за "вольным художником". За время моего отсутствия ничего не произошло - Шурик по-прежнему стоял зачарованной статуей неподалеку от крыльца УБОП, а змея, покачивая головой перед его лицом, будто бы что-то ему втолковывала. Что ни говори, а место для задушевной беседы
      они выбрали - обхохочешься... Стоит появиться какому-нибудь милиционеру, как Шурика туг же упекут в КПЗ за нарушение общественного порядка.
      Я как в воду глядел, хотя дар предвидения здесь ни при чем. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать дальнейшие события. Не прошло и пяти минут, как на крыльцо вышел милиционер в форме, с кобурой на боку. То ли на обеденный перерыв, то ли еще по какой причине вышел, но явно не потому, что увидел Шурика из окна. Все окна в управлении зашторены.
      На крыльце милиционер чуть задержался. Уставным жестом поправил фуражку и лишь затем, сощурившись от яркого солнца, огляделся. Надо отдать ему должное: увидев смертельную муку на лице человека, оплетенного огромным питоном, милиционер не растерялся и повел себя весьма профессионально. В два прыжка, выхватив на ходу пистолет, очутился возле Шурика, однако выстрелить в голову змее ему не хватило каких-то мгновений. Попался на ее гипнотический взгляд и застыл, как на стоп-кадре, с пистолетом у змеиной морды.
      Минуты три продолжалось противостояние. Что там втемяшила милиционеру ожившая татуировка, неведомо, но наконец он "оттаял", спрятал пистолет в кобуру и вернулся в здание УБОП деревянной походкой лунатика. Расхотелось ему идти обедать, или куда там он направлялся.
      А затем "разморозился" и Шурик. Змея на его руках стала съеживаться, опадать, пока вновь не превратилась в татуировку, а Шурик распрямил плечи, недоуменно, будто после сна, огляделся и спокойно, как ни в чем не бывало зашагал прочь. И был это уже не знакомый мне "вольный художник", ком-плексующий, заискивающий, а новый Шурик Куцейко, которого я не только не знал, но и не предполагал его существование в столь одиозном теле. Уверенный в себе человек с прямым взглядом и твердой поступью. И ничья помощь ему не требовалась.
      Прикрывшись газетой, я проследил, как он спокойно прошел мимо скамейки, не обратив на меня ни малейшего внимания. Меня поразило его лицо: нет, оно ничуть не изменилось, было все таким же некрасивым, но с него странным образом исчезла печать уголовного преступника, грубые черты смягчились, взгляд из угрюмо-недоверчивого стал простым и приветливым. Надо же, выходит, не только неприятности я могу приносить своим даром...
      И тогда татуировка змеи на его теле вновь на мгновение ожила, высунула из ладони Шурика приплюснутую голову, посмотрела на меня и... подмигнула. Будто змеи умеют мигать. Уж лучше бы язык показала - все естественней.
      Не помню, сколько времени я отрешенно смотрел вслед Шурику, но когда очнулся, его на аллее уже не было. Я огляделся. В скверике царили тишина и покой, лишь изредка нарушаемые мягким шорохом шин проезжающих по Листопадной улице автомобилей. Плотная облачность, собравшаяся на небосклоне поутру, рассосалась без следа, так и не оправдав надежды горожан на дождь, и теперь с неба лился полуденный зной, практически не сдерживаемый листвой деревьев. В Латинской Америке это жаркое время суток называется сиестой - временем безделья. Мне же бездельничать некогда - до восьми вечера необходимо найти деньги на операцию Владика. И хотя внутренний голос по-прежнему утверждал, что деньги будут, я ему не очень-то верил. Знаем мы эти клятвенные уверения внутреннего голоса! До последней секунды назначенного срока божится, землю ест, слюной брызжет, что все будет хорошо, но как стукнет урочный час, тут он и заявит, что извини, мол, мужик, ни хрена у нас с тобой не получилось.
      Я уже собрался идти неведомо куда, чтобы добывать известно что, как вспомнил о газете. "Городской курьер" содержал самые последние сплетни о местном бомонде, и хотя вряд ли мог указать на мецената, с дорогой душой согласившегося бы оплатить операцию, но по крайней мере путь, по которому мне следует направиться в поисках субсидии, газета могла подсказать.
      На коленях газеты не оказалось - пока я ошарашенно смотрел вслед преображенному Шурику, она сползла на землю. Знал бульварный листок свое место.
      Нагнувшись, я поднял газету, развернул. Первая страница полностью посвящалась разбойному нападению на погребок "У Еси", и я поневоле заинтересовался. Как ни крути, а эта история кое-каким боком касалась и меня. И бок этот был весьма краеугольным, отзываясь в почках возможными ударами милицейской дубинки. Так что познакомиться с содержанием статьи отнюдь не мешало.
      Из слов корреспондента следовало, что убиенный в погребке "У Еси" гражданин России, а заодно и Израиля, Аркадий Моисеевич Уралович являлся известным антикваром, к тому же меценатом, субсидирующим местный театр оперы и балета, чему я, естественно, не очень-то поверил. Спрашивается, что делать известному антиквару в нашем городке, которому и ста лет нет, а уж тем более содержать театр, куда и в благополучные годы никто не ходил по причине весьма низкого актерского мастерства труппы? Скорее всего, выспренние рулады о меценатстве были своеобразной данью корреспондента одному из столпов бизнеса нашего города - о них Ведь даже после смерти не то что плохого, правды не напишешь.
      Что касается гражданина Сирии Сайда Шерези, разделившего участь Ураловича, то о нем газета сообщала еще более скудные сведения. Мол, тоже небезызвестный магнат у себя на родине и вроде бы заядлый собиратель антиквариата.
      По версии корреспондента "Городского курьера", сидели себе спокойненько двое любителей древнего искусства в погребке, обсуждали достоинства какого-то раритета, как вдруг ни с того ни с сего их взяли да и убили. Вместе с охраной, двумя случайными посетителями, барменом и официанткой. Перестреляли из автоматов, а затем для верности гранату бросили. Лишь портье (по-моему, имелся в виду вышибала Василий) по счастливой случайности остался в живых.
      Никаких версий корреспондент не выдвигал, а по обычаю задавался риторическим вопросом: доколе столь уважаемых и беспорочных людей будут безнаказанно убивать в нашем городе? Когда придет конец криминальному беспределу?
      Беззубость статьи была понятна. Это только со слов политиков можно узнать, что наступила эра "свободы слова". На самом деле криминальная "цензура" оказалась гораздо жестче коммунистической. Тогда хоть в психушку за вольнодумство сажали, а сейчас если что не так - пиф-паф, и готово. Без суда и следствия.
      И все же пищу для размышлений статья дала. Задуматься заставил тот факт, что оба бизнесмена были иностранцами. Израильтянин и сириец. Еврей и араб. Вряд ли они решали какие-либо межэтнические проблемы - на таком криминальном уровне пятая графа в паспорте никакой роли не играет. Бьют не по национальности, а по морде. Но вот то, что они были иностранцами, ставило меня в пиковое положение. Одним УБОП расследование не ограничится, несомненно, подключится ФСБ. А это уже совсем другой коленкор. Может, именно сейчас какой-нибудь агент ФСБ ведет за мной наружное наблюдение из укромного места скажем, во-он из того мусорного бака на выходе из скверика... И все-все подмечает, и фиксирует на видеопленку, в том числе и метаморфозу с "вольным художником" Шуриком Куцейко. Тогда становится понятным и н е мой кавардак в квартире...
      Меня передернуло. Ситуация складывалась не из приятных. С другой стороны, поделать я ничего не мог - не копаться же в мусорном баке. А вдруг там действительно агент ФСБ сидит, что тогда делать? Пригласить на кружку пива?
      Я тяжело вздохнул и решил ничего не предпринимать. Во-первых, смешно шарахаться от каждого встречного, а во-вторых, мне сейчас необходимо во что бы то ни стало раздобыть деньги на операцию Владика.
      И я принялся листать газету, пропуская международные события и обращая внимание лишь на местные сообщения и рекламу.
      В Ильичевскрм районе открылась первая в городе ночлежка для бездомных (ну, там-то мне, естественно, поживиться нечем); стриптиз-бар "Незабудка" приглашал провести вечер, обещая каждую десятую рюмку водки за счет заведения (представляю, какие там цены за вход и спиртное - наверное, и ящик водки бесплатно можно выставить); театр оперы и балета зазывал на "Баядерку", поставленную в стиле рок-оперы, как бы между прочим доводя до сведения, что на втором этаже имеется ресторан; крытый спортивный манеж "Олимпийский" рекламировал петушиные бои; трактир "Генералъ Чарнота" сообщал, что дважды за вечер организует тараканьи бега... Как много стало у нас развлечений! Просто-таки с избытком. Спортивный зал баскетбольного клуба "Россияночка" приглашал на собачьи бои, а городской ипподром извещал, что сегодня в пятнадцать ноль-ноль состоятся скачки на Большой приз города Алычевска...
      Стоп! Будто что-то остановило мой взгляд на последней рекламе. Лихой конь мчался по странице во весь опор, немилосердно пришпориваемый слившимся с ним всадником, и мне на мгновение показалось, что из-под жокейской шапочки на меня единственным глазом хитро глянула Рыжая Харя.
      Так вот, значит, куда мне предстоит держать путь... Не обманул-таки внутренний голос.
      Я взглянул на часы - без десяти два, то есть до начала скачек оставалось чуть более часа. Мало. На ипподром следовало приехать пораньше все-таки никогда не бывал на скачках, а что там к чему, разобраться не. мешает. Рыжая Харя - само собой, но и дураком выглядеть не хочется.
      Я швырнул газету на скамейку и заспешил из скверика ловить такси.
      Стыдно в общем-то коренному жителю Алычевска ни разу не побывать на ипподроме - самой известной достопримечательности города. Хотя по большому счету ничего зазорного в этом для себя не нахожу. Многие москвичи никогда не были в Большом театре. Не были, и ничто их туда не тянет. До сих пор и меня не тянуло на ипподром. Может, никогда и не побывал бы, да обстоятельства заставили.
      На площади перед зданием ипподрома стоял не менее, а быть может, и более известный горожанам, чем сам ипподром, бронзовый памятник командарму Буденному. С шашкой наголо, на лихом коне... Прямо-таки знаменитый памятник. Но не благодаря Буденному, по слухам, присутствовавшему на открытии памятника в шестидесятые годы, а... его коню. Тому самому, на котором и восседал командарм с шашкой наголо. Скандально знаменитому. Потому что в тот самый день, когда с памятника сползло покрывало и явило миру очередной образец советского монументального искусства, собравшаяся на открытие памятника толпа вначале изумленно ахнула, а затем над площадью стал разрастаться гомерический хохот. Скульпторы добросовестно покрыли бронзовый монумент искусственной патиной, но нашелся шутник, который в ночь перед открытием пробрался под покрывало и до блеска, как матрос пряжку ремня, отполировал у коня анатомически точно воспроизведенные гениталии. С тех самых пор памятник иначе, как "конь с яйцами", в городе не именовали. Напрочь забыв о всаднике. Чего только власти города не делали с конскими гениталиями: оксидировали, тонировали, красили, на ночь возле, памятника наряды милиции выставляли... Все без толку. Максимум две недели под бдительным надзором милиции памятник "в полном порядке" простоит, а затем опять достоинствами породистого жеребца заблистает. Пока наконец власти не решились на радикальную меру, и в один прекрасный день двое слесарей зубилами кастрировали бронзового скакуна. Трудились они весь день и чувствовали себя под издевательскими замечаниями собравшейся толпы похуже, чем если бы сами подверглись аналогичной операции. Вживую, без наркоза. Естественно, что после этого не нашлось смельчака, рискнувшего восстановить памятник в первозданном виде. Слишком хлопотное дело. Но народное название монумента сохранилось. И когда кто-нибудь из дотошных приезжих, осмотрев памятник, осторожно интересовался: "А где же эти самые... с которыми?", старожилы острили: "На седло перекочевали!" - и, смеясь, рассказывали подлинную историю.
      Именно возле этого памятника таксист меня и высадил, поскольку половина площади перед зданием ипподрома была забита легковыми машинами.
      Выбравшись из такси, я окинул взглядом памятник. Бронзовый командарм мрачно восседал на изуверски выхолощенном животном и грозил миру обнаженной шашкой. То ли собирался мстить за издевательства над любимым конем, то ли все окружающее в целом ему не нравилось. Существовало поверье, что если долго стоять и смотреть на памятник, то он на мгновение может предстать перед глазами в первозданном виде. То есть блистая отполированной бронзой конских гениталий. И если такое случится, в этот день тебе сказочно повезет в тотализатор.
      Сказочное везение мне было край как необходимо, однако стоять и пялиться на памятник до зеленых веников в глазах времени не было. Лишь минуту позволил себе посмотреть, но ничего не померещилось.
      Возле входа на ипподром я купил у чумазого босоногого мальчишки программку состязаний и отошел в сторону от скопившейся толпы, чтобы ознакомиться с регламентом и попытаться самостоятельно разобраться, что здесь к чему и почем. В программке значилось три заезда в бегах и пять скачек (чем бега отличаются от скачек, я, честно говоря, не понял). Скачка на Большой приз города значилась последней, и в ней участвовало восемь лошадей. Были перечислены клички лошадей, возраст, масть, их хозяева, фамилии конников и жокеев. В этом я более-менее разобрался, но вот как ставить ставки, не понял. Такой же темный лес, как масть лошадей. Как не знал я, чем отличается буланая лошадь от саврасой, точно так не мог понять, что представляет собой ставка на пару, экспресс или тройной экспресс.
      Я поманил пальцем чумазого мальчишку с программками и, посулив два доллара, попросил посвятить в азы конного спорта. Парнишка честно отработал деньги. Понятно, с пеленок у ипподрома крутится, явно будущий завсегдатай.
      Оказывается, в бегах участвуют рысаки с наездниками в качалках, а в скачках - лошади чистокровных пород с жокеями верхом. Ставить на пару - это на двух лошадей, авось какая-нибудь из них придет первой, экспресс - на двух первых лошадей с указанием конкретных мест. Тройной экспресс - на трех лошадей. Ставки на фаворитов дают небольшой выигрыш - десять к одиннадцати, двадцать к двадцати одному, зато, поставив на аутсайдера, можно выиграть целое состояние, если, конечно, он неожиданно придет первым.
      - А где делают ставки? - задал я наиболее интересующий меня вопрос.
      - В левом крыле на первом этаже, - с готовностью сообщил парнишка и в ожидании обещанного вознаграждения уставился на меня требовательным взглядом.
      Сунув ему в руку два доллара, я снова открыл программку. Среди явных аутсайдеров на Большой приз значился конь-трехлетка с претенциозным именем Аристотель. Естественно, нечего мыслителю не своим делом заниматься. Ставки на него были один к шестидесяти. Поставить, что ли, на него?
      Я прислушался к внутреннему голосу. Внутренний голос молчал.
      - Эй, мужик...
      Кто-то тронул меня за локоть.
      Я обернулся. Передо мной стоял приземистый небритый мужчина неопределенного возраста в помятой серой рубашке, потертых кожаных галифе и сапогах для верховой езды. Вероятно, конюх, поскольку в столь затрапезном виде ни до жокея, ни до наездника он не дотягивал. Перебрасывая из угла в угол рта папиросу, он оценивающим взглядом окидывал мою фигуру.
      - В чем дело?
      - Первый раз на ипподроме? - развязно поинтересовался он.
      - Да.
      - Решил счастья попытать?
      На этот раз уже я смерил его взглядом. Доверия небритый коротышка не внушал. Наоборот.
      - Посмотрим... - осторожно сказал я, пожав плечами.
      - Слышь, мужик, дело есть, - понизил голос коротышка. - Давай в сторонку отойдем...
      Он подхватил меня под локоть и попытался куда-то увлечь. Однако я стоял непоколебимо.
      - Говори здесь или проваливай, - грубо осадил я его напор. Такие типы иного тона не понимают.
      Коротышка недовольно огляделся. У входа на ипподром толпился народ, мимо нас то и дело проходили люди, а чужие уши его явно не устраивали. И все же коротышка решился.
      - Верняк есть, - доверительно зашептал он, косясь по сторонам. - В третьем заезде. Поставишь, в большом наваре будешь. Но выигрыш пополам.
      Я снова прислушался к внутреннему голосу. Может, это именно тот самый шанс? Голос упорно молчал.
      - А почему сам не ставишь?
      Коротышка страдальчески вздохнул.
      - Нельзя мне... Работаю здесь. Узнают -уволят. Это было похоже на правду, если бы глубоко в зрачках у него не плескалась еле уловимая мольба. На кидалу коротышка не походил, но доверия по-прежнему не вызывал. К тому же внутренний голос упорно молчал. Никак не реагировал.
      - Значит, я буду рисковать своими деньгами, а ты только выигрышем?
      - Да ничем ты не рискуешь! - с жаром зашептал коротышка, неверно поняв меня. Вероятно, подумал, что клиент заглотнул наживку, и осталось только подсечь, чтобы тот, как . окунь, затрепыхался на крючке. - Верняк, говорю тебе! Все заранее подстроено...
      - Ищи дураков, - отрезал я и развернулся, чтобы уйти. На мгновение коротышка оторопел, но тут же снова схватил меня за рукав.
      - Ну хоть на бутылку дай... - заканючил он. Я рассмеялся и, не оборачиваясь, отрицательно мотнул головой. Теперь стала понятна природа мольбы в его зрачках.
      - Чтоб тебе здесь все состояние промотать! - услышал я вслед.
      Мое "состояние" на настоящий момент оценивалось в сто восемьдесят долларов (десятку "подарил" на мыло и лампочки, еще столько же пришлось выложить таксисту за быструю езду) и, чтобы его промотать, необязательно было идти на ипподром. Зайдя в букмекерский зал, я снова раскрыл программку и прикинул свои шансы. Ни одна ставка на мои деньги не давала нужной суммы, кроме ставки на Аристотеля. Надо было рисковать, хотя внутренний голос продолжал упорно молчать. Вот так всегда - когда нужно, не дозовешься... А прорезывается в самый неподходящий момент, как это - было с господином Популенковым.
      Обменяв в обменном пункте сто пятьдесят долларов на рубли, я протянул деньги в окошко букмекеру.
      - На Аристотеля.
      Лысый розовощекий букмекер поперхнулся и уставился на меня изумленным взглядом поверх очков.
      - Вы... серьезно? - осторожно спросил он.
      - А что, это большие деньги? - буркнул я.
      - В общем-то нет, - согласился букмекер. - У меня и по тысяче долларов ставят... Но на фаворитов.
      - И выигрывают потом мизерные суммы, - скривился я и с бравадой добавил: - Либо пан, либо пропал!
      Букмекер вздохнул, пожал плечами.
      - Народу сейчас пропадает много. И господа, и все прочие... философски заметил он, подавая мне квитанцию. - Желаю удачи.
      Трудно было разобрать, сочувственная или язвительная улыбка играет у него на губах и какого рода удачу он мне желает. В "пропадании", что ли?
      Не успел я отойти от окошка букмекера, как меня остановил весьма благообразный старичок. Этакий интеллигент застойных времен: с палочкой, в сандалиях, парусиновых брюках и белой косоворотке.
      - Простите, молодой человек, вы здесь новичок? - вежливо поинтересовался он.
      - Да. А в чем дело? - спросил я, пряча квитанцию в карман.
      - Не могли бы вы сообщить, - дрожа морщинистыми щеками, попросил он, на какую лошадь поставили? Говорят, новичкам везет...
      Прозрачные глаза старичка слезились, руки, опиравшиеся на палку, дрожали. На кидалу он был еще менее похож, чем коротышка в галифе, а по фасону рубашки и брюк можно было судить, что жизнь у него отнюдь не сладкая. Видимо, как и я, решил на ипподроме попытать счастья.
      - Отчего же не сообщить? - улыбнулся я. - Ставьте на Аристотеля в последней скачке. - И добавил, вспомнив реплику коротышки: - Верняк!
      Старичок на мгновение оторопел, затем обидчиво поджал губы.
      - Нет уж, благодарю покорно...
      Определенно решил, что я его разыгрываю. Похоже, счастье он пытал здесь давно, чуть ли не с юности.
      - Напрасно. Жалеть будете.
      Старичок насупился и засеменил прочь. Не верил он в мою удачу. Ну и бог с ним. Я сам в себя не верил.
      Купив самый дешевый входной билет, я прошел на трибуны. Место оказалось не очень удобным - далеко за финишной чертой возле поворота беговой дорожки. Но мне-то что? Я сюда не болеть пришел, а выигрывать, и никакой иной результат меня не устраивал. Другое дело - настоящие болельщики. Центральная трибуна оказалась забитой до отказа, а на крайних было посвободнее. Но именно здесь, на дешевых местах, находились самые азартные почитатели конного спорта. Какой гвалт поднялся, когда начался парад - представление участвующих в бегах лошадей и наездников! Если в тени под огромным козырьком центральной трибуны сидели респектабельные люди: владельцы лошадей, конюшен, спонсоры - и вели себя достаточно сдержанно, то на крайних трибунах, на . солнцепеке, расположились обыкновенные болельщики, ставившие на своих любимцев в основном гроши. Они-то и устроили настоящую овацию с приветственными криками и свистом. В отличие от меня не деньги привлекали их на ипподром, а красота лошадей и азарт скачек. Та самая красота, которой я не понимал.
      Белобрысый парень по соседству с жаром доказывал своему приятелю в тюбетейке - то ли узбеку, то ли туркмену, - что Милютин на Прибое придет первым и как пить дать уделает Сатарбекова на Искандере минимум на полкорпуса. И более легкая австралийская коляска Сатарбекову не поможет. Приятель возражал ему с чисто азиатской уклончивостью: мол, пока караван в пути, нечего барыши подсчитывать.
      - Да ты не юли! - кипятился белобрысый. - Скажи, что спорить боишься. Уделает на этот раз Милютин твоего Сатарбекова, кого хочешь спроси! - Он обернулся ко мне: - Мужик, а ты как считаешь?
      - Вполне возможно, - обтекаемо ответил я.
      - Во, слышишь, что люди говорят?! - победно заключил белобрысый парень.
      - Слышать - не видеть, - хитро прищурил и без того узкие глаза его приятель. - Слово - серебро, молчание - золото, а факт - алмаз.
      Я хмыкнул. Не застыла в веках, оказывается, арабская мудрость. Развивается в ногу со временем.
      - Да что с тобой говорить, - махнул на друга рукой белобрысый и снова повернулся ко мне. - Пиво будешь?
      Он протянул надпитую бутылку.
      Солнце палило немилосердно, и я кивнул. Взял бутылку, вытер ладонью горлышко, отхлебнул. Пиво оказалось теплым, местного разлива, но на удивление неплохим. Впрочем, в такую жару будешь пить что угодно и любое пойло покажется изумительным.
      - Спасибо, - вернул я бутылку.
      Пиво скользнуло в желудок, и я ощутил, что он пустой - от утренней порции макарон с кетчупом и следа не осталось. Нестерпимо захотелось есть. Говорят, такое случается при сильном нервном напряжении. А нервы мне сегодня хорошо потрепали - Рыжая Харя в больнице, потом следователь Серебро и Шурик Куцейко со своей змеей... Да и сейчас я был немного на взводе: дар предсказания, как назло, не проявлялся, и уверенности, что именно на ипподроме достану нужные деньги, не было. Нет ничего хуже неопределенности.
      - Чего там спасибо, - ухмыльнулся белобрысый. - Вот уделает Милютин Сатарбекова, нам Махмуд ящик пива поставит. А?
      Он с ехидцей уставился на приятеля, явно подначивая на пари.
      - Ящик - это ты загнул, - без акцента ответил Махмуд, Надо понимать, местный уроженец, Среднюю Азию видел столь же часто, как я лошадей. - Дюжину пива ставлю.
      - Согласен! - обрадовался белобрысый, и они ударили по рукам.
      - Извините, ребята, отлучусь на минутку, - сказал я, вставая с места.
      - Не задерживайся! - бросил мне белобрысый как старому приятелю. Милютин в третьем заезде!
      Я кивнул и стал пробираться в сторону кафе. Как раз в этот момент дали старт первому заезду. На трибунах зашумели, засвистели, и никто не обратил внимания на то, как я скользнул по лестнице в здание ипподрома. Да и кому я был нужен? Разве что выдуманному мною агенту ФСБ...
      На удивление, кафе не пустовало, и из двух десятков столиков половина была занята. Не я один заявился на ипподром только ради выигрыша. Хотя, скорее всего, здесь сидели особо тонкие ценители конного спорта, пришедшие либо на конкретный заезд, либо исключительно на скачку на Большой приз города. Профессионалы, которых любительские бега и скачки не интересовали.
      Я сел за свободный столик у распахнутого окна, из которого открывался вид на площадь с достопримечательным памятником, заказал овощной салат, буженину с хреном, ледяную окрошку (официант расхвалил как отменную) и двести граммов водки.
      Насчет окрошки официант не обманул, да и водка оказалась ей под стать. Покончив с салатом и окрошкой и "приговорив" под них сто граммов, я закурил первую за сегодня сигарету. Водка и сигарета сделали свое дело, сняв нервное напряжение. Расслабившись, я откинулся на спинку стула, оглядел зал.
      Публика в кафе собралась степенная, обстоятельная. Пили неторопливо, закусывали с достоинством, вели тихие, содержательные беседы, прислушиваясь к объявлениям диктора по ипподрому. Когда объявляли очередной заезд, кое-кто вставал, извинялся и уходил, чтобы затем, по окончании заезда, возвратиться и вновь продолжить беседу. Возвратившегося либо поздравляли с победой, либо сочувствовали проигрышу, но все это делалось тихо и спокойно, без эмоций, прямо-таки как в британском королевском клубе верховой езды. Удивительно, как только меня пустили в этот зал.
      Я перевел взгляд на окно. Площадь у ипподрома запруженная припаркованными автомобилями, изнывала от жары. Поток солнечных лучей был настолько убийственным, что разноцветье легковых машин поблекло и казалось однородной серо-блестящей массой, а памятник в центре площади будто плавился в муфельной печи, наполовину растворившись в дрожащей воздушной мути. В кафе же, несмотря на настежь открытые окна, было прохладно. Умели строить в тридцатые годы, чтобы без кондиционеров обходиться.
      И я решил здесь остаться. Нечего мне на солнцепеке делать, подожду до решающей скачки, а там видно будет. Может, вообще не выйду.
      Я совсем уж вознамерился подозвать официанта, чтобы заказать еще водки, как вдруг увидел, что с тарелки на стол медленно сползает большой кусок буженины. Вот зараза! Забыл утром "грызуну" молока в блюдце налить, он и проказничает., -Вчера в погребке "У Еси" арахис воровал, сегодня - буженину с хреном... Кто конкретно повадился таскать у меня из-под носа еду, я не знал был он невидим и бестелесен, - но поесть любил. Хорошо, хоть не гадил и никаких трансцендентных штучек, подобно Рыжей Харе, ни с кем не проделывал. Разве только сотрапезничал со мной, если я забывал налить ему молока.
      Чтобы не вызывать у официанта нездоровых эмоций, от водки пришлось отказаться. Закурил следующую сигарету и осторожно обвел взглядом зал. Никто на мой столик внимания не обращал и не видел саможующуюся буженину. Тем временем кусок исчезал просто-таки с катастрофической скоростью. Подрос "грызун", что ли? И следы зубов стали видны, и чавканье слышно... А до сих пор даже молоко лакал бесшумно. На всякий случай я потрогал то место, где должен находиться воображаемый зверек. Фигушки кого-нибудь нащупал. Пустота. И неудивительно, появился "грызун" у меня в комнате из телевизионной рекламы, в которой кто-то невидимый быстро уничтожал головку сыра. Нет чтобы возник в квартире режиссера, придумавшего этот рекламный ролик...
      Из-за перипетий с "грызуном" я пропустил объявление третьего заезда в бегах. Зато по реву трибун определил, когда он закончился. Диктор объявил, что победу одержал Сатарбеков на Искандере, и я посочувствовал белобрысому парню. С азиатами лучше не спорить - куда простодушным славянам против мудрости их древнейшей цивилизации.
      Не успел я подумать о своих соседях на трибуне, как оба появились в кафе. Долг, как говорится, платежом красен. Белобрысый парень пассивно отнекивался, предлагая другу пойти куда подешевле, но Махмуд с мстительной улыбкой подталкивал его в спину.
      - Твоя идея была тут пари обмывать, - не соглашался он. - Держи слово, Андрей.
      Он окинул взглядом зал и заметил меня.
      - А вот и наш сосед! - воскликнул Махмуд. - Теперь тебе не отвертеться.
      Увидев меня, Андрей обреченно вздохнул и направился к столику. Я украдкой бросил взгляд на столешницу и облегченно перевел дух - "грызун" доел кусок буженины и за следующий вроде браться не собирался. А там - кто его знает...
      - Прошу, - радушно предложил я, указывая ребятам на стулья рядом со столиком.
      - Что ж ты не пришел на заезд? - пожурил Андрей, усаживаясь напротив, у окна, и взял в руки меню. - Поддержал бы, авось и выиграли...
      Я пожал плечами. Упрек был из области абы да кабы и ни к чему меня не обязывал, если б я был нормальным человеком. Андрей и не догадывался, насколько оказался прав в своей обиде на меня. "Поддержи" я его, и Милютин на Прибое непременно пришел бы первым.
      - Пиво разливное... - Андрей нашел в меню нужную строчку, и лицо его приняло растерянное выражение. - Ребята, а моих денег только на пять бокалов хватит.
      Махмуд фыркнул. Но не зло, а понимающе. Видимо, не в первый раз происходило такое.
      - Так у нас всегда, - обратился он ко мне. - Проигрываю пари - я плачу. Выигрываю - тоже. Хорошо, - сказал он Андрею, - шесть кружек возьму я, остальное - ты.
      Этакое благородство победителя мне понравилось.
      - Ладно, - сказал я Андрею, - я тоже шесть бокалов за тебя поставлю. Будем считать, что мы с тобой на пару проиграли.
      - Ну ты даешь! - обрадовался Андрей. - Тогда с меня раки!
      Раков в кафе не оказалось, и официант предложил креветок. На них у Андрея денег тоже не хватило, и я великодушно добавил. Почему-то ребята вызывали у меня симпатию. И зависть. Простые, открытые парни пришли на ипподром с удовольствием провести время... Совсем недавно, каких-то пару месяцев назад, и я был таким.
      Пока официант выполнял заказ, я разлил по рюмкам остатки водки и предложил выпить за знакомство. Под буженину с хреном, чтобы "грызун" не успел возобновить свое представление в их присутствии.
      Мы выпили, но беседа завязаться не успела. Под окнами послышались крики "Держи его!", быстрый топот ног, а затем донеслись приглушенные удары.
      Андрей перевесился через подоконник, я последовал его примеру. Кафе находилось на втором этаже, и драка происходила как раз под нашими окнами. Трое ребят, по виду кавказцы, ожесточенно избивали знакомого мне коротышку в кожаных галифе. Руками, ногами, кто во что горазд. Он не сопротивлялся, только прикрывал ладонями лицо. Били, надо понимать, не впервой.
      - Парамошку бьют! - радостно сообщил Андрей Махмуду, который не имел возможности выглянуть в окно. - Я бы тоже добавил... Это он меня уговорил на Милютина поставить!
      Снаружи послышался милицейский свисток, и кавказцы бросились врассыпную. Парамошка, размазывая кровь по лицу, сполз по стенке на асфальт. Похоже, его беспроигрышный "верняк" в третьем заезде был из области личных фантазий. Что ж, в наше время каждый зарабатывает как может: кто деньги, а кто по морде.
      Принесли дюжину пива и креветок, но беседы у нас не получилось. Получился монолог Андрея. Тот еще балаболка оказался, тараторил, не останавливаясь. Однако, надо признать, говорил интересно, с юмором пересказывая многочисленные байки из жизни ипподрома. Наверное, молчаливый Махмуд водил с ним дружбу именно из-за таких "посиделок" и даже был согласен оплачивать счета, независимо от выигрыша или проигрыша пари. По мере сил и возможностей, конечно.
      В моем лице Андрей заполучил второго благодарного слушателя, но вовсе по иной причине. Я был занят другим, и его монолог проносился мимо ушей.
      Мой "грызун" разошелся не на шутку. То ли голоден был как волк, то ли креветки ему особенно понравились, но он принялся их уничтожать, невзирая на сидящих за столом, с неприличной жадностью и с панцирями. Мне то и дело приходилось выхватывать из тарелки надкушенную "грызуном" креветку и, изображая из себя подвыпившего, ронять на пол, где "грызун" ее с хрустом и приканчивал. Один раз я не уследил, и "грызун" ощутимо, до крови, цапнул за палец Андрея. Хорошо, тот решил, что укололся о панцирь. Поморщился и продолжал словоизлияние. А вот Махмуд, кажется, что-то заподозрил, и я изредка ловил на себе его взгляды. То когда он пиво прихлебывал, то когда брал креветку... Хотя по лицам азиатов трудно понять, что они в настоящий момент думают и что выражает взгляд темных раскосых глаз: отрешенность, вызванную увлекательным рассказом, или подозрительность.
      В общем, испоганил мне "грызун" приятное времяпрепровождение до невозможности. Поэтому, когда креветки закончились, у меня не было ни сил слушать бесконечные рассказы Андрея, ни желания. Даже пиво пить расхотелось, хотя я вы-пил самое большее полтора бокала.
      К счастью, в этот момент диктор по ипподрому объявил о скачке на Большой приз города.
      - Извините, ребята, мне пора, - сказал я, приподнимаясь из-за стола.
      Кажется, реплика была сказана невпопад - прервала рассказ Андрея на самом интересном месте. Он и Махмуд с недоумением уставились на меня.
      - Ты куда, Роман? Смотри, сколько пива еще осталось!
      - Это уже без меня, - разведя руками, извинился я. - Сейчас будет разыгрываться Большой приз, хочу посмотреть. Я на одну лошадку поставил...
      - А! Тогда по-онятно! - протянул Андрей. - Выиграешь, приходи, обмоем.
      - А проиграешь, тоже приходи, - закивал головой Махмуд. - Тоже обмоем.
      Он улыбался и кивал совсем как китайский болванчик. И никакой загадки в его глазах не было. Почудилась мне подозрительность...
      Глава 5
      Восемь лошадей ушли со старта дружно, мощно и с дробным стуком копыт миновали трибуны плотно сбитым табуном. Земля дрожала. Темно-рыжий Аристотель (масть в программке значилась как каурая) не отставал. Лишь на повороте группа начала растягиваться, и Аристотель отодвинулся назад, заняв место согласно своему номеру. Восьмое, последнее. Неужели прав был старичок завсегдатай, не поверивший в мою удачу, и деньги на операцию Владика, предсказанные внутренним голосом, ждут меня вовсе не на ипподроме, а совсем в другом месте?
      Но мне вдруг страстно захотелось, чтобы Аристотель выиграл. Вопреки всему: вопреки ярлыку аутсайдера, вопреки молчащему дару предсказания. Азарт скачки захватил меня, передавшись от гудящих трибун. Собственно, почему бы и нет? Почему конь, записанный молвой в аутсайдеры, должен всегда им оставаться? Бывают в жизни чудеса, и ожидание свершения сказки не покидает нас даже в зрелые годы. Как это там, в "Коньке-горбунке", кажется: "Сивка-бурка, верная каурка"?.. Верная или неверная, но что каурка - это точно. А "каурка" - это каурая масть. То есть конек-горбунок был каурым, как и Аристотель. Так почему же сказке не стать явью, тем более что Аристотель не горбатый, уродливый жеребенок, а прекрасно сложенный конь?
      На противоположной стороне скакового круга лошади вытянулись в цепочку, и только трое лидеров шли бок о бок. Аристотель на роль лидера не претендовал. Шел позади цепочки, впрочем, по-прежнему не отставая. Но, глядя на его бег, я понял, что моим надеждам вряд ли суждено сбыться.
      Лошади вошли в последний поворот, и с моего места стало невозможно различить, где сейчас восьмой номер. Видно было только всю группу. Вот они достигли половины поворота, продвинулись чуть дальше... Здесь! Только здесь! Если сейчас Аристотель не будет спуртовать, не видать мне денег, как собственных ушей без зеркала.
      Внезапно шум на трибунах стих. Что-то там, перед самым выходом из поворота на финишную прямую, происходило, но мне не было видно. Заинтригованные зрители начали вставать с мест, и я тоже вскочил, пытаясь рассмотреть, что же происходит на последнем повороте.
      Кавалькада вывернула на финишную прямую, но теперь лошади шли отчаянным галопом, погоняемые хлыстами жокеев и пришпориваемые. Однако галоп фаворитов был ничто по сравнению с диким аллюром Аристотеля.
      - Понесла... Восьмерка понесла... - эхом прокатилось по трибунам.
      Мне словно приставили к глазам бинокль, и я увидел Аристотеля вблизи. Глаза породистого скакуна были выпучены, из пасти хлопьями летела пена, и обезумевший конь несся к финишу, будто спасал- свою жизнь. Немудрено, если на тебе, слившись в одно целое с жокеем, сидит Рыжая Харя, которая, прижавшись к гриве, покусывает холку огромными клыками и "подбадривает" сумасшедший бег не привычным хлыстом, когтистой лапой.
      Странно, но это "видение" меня вовсе не обрадовало. Наоборот, я почувствовал себя так, словно меня с головы до ног окатили ледяной водой. Зная наверняка, что Аристотель придет первым, я опустился на скамейку и обреченно прикрыл глаза. Наверное, я был единственным на трибунах, кто не видел финиша скачки на Большой приз города.
      Не радовала меня такая победа. Да, порой хочется чуда, и когда оно сбывается, возносишься на вершину блаженства. Однако, если свершение чуда становится закономерностью, ее беспроигрышная предопределенность вызывает опустошенность. Как никто до этого, я понял мифического Мидаса. Хоть и любил он золото безумной любовью, но когда все, к чему он прикасался, начало превращаться в драгоценный металл, Мидас, по одному из вариантов мифа, умер. Но вовсе не из-за того, что не смог есть превращающуюся в золото пищу, не от голода. Он умер от скуки своих сбывающихся желаний, от безысходной неотвратимости осуществляющейся мечты. Обладание всемогуществом влечет за собой равнодушие и безразличие, а безразличие сродни смерти, поскольку исчезает разница между существованием и небытием. Потому и умерли боги. И, по сути, не важно, умерли они по-настоящему или продолжают жить, находясь в полном равнодушии ко всему сущему.
      В каком-то сомнамбулическом состоянии я наблюдал, как проходило награждение Большим призом, как прыгал вокруг взмыленного коня одуревший от счастья владелец, как принимал поздравления пришибленный совместной скачкой с Рыжей Харей жокей... Глаза все видели, сознание фиксировало, но должным образом не воспринимало. Я чувствовал себя тем самым богом, который как гусеница закуклился в кокон всемогущества и потому утратил способность что-либо желать.
      Лишь беспощадное солнце смогло вывести меня из этого состояния. В другое время я бы получил солнечный удар, а сейчас, наоборот, пришел в себя. Болела голова, во рту пересохло, хотелось пить.
      Ипподром почти опустел. Последние болельщики покидали трибуны, и только сор между скамейками - скомканные входные билеты, окурки, пустые спичечные коробки, обертки шоколадных батончиков, шелуха семечек - напоминал о Том, что здесь совсем недавно прошли весьма увлекательные конноспортивные состязания.
      Все в том же сумеречном состоянии апатии я поплелся в кафе. В этот раз зал оказался заполненным до отказа. Моих давешних знакомых - Андрея и Махмуда и след простыл, так что подсесть за столик было не к кому. Я взял в баре бутылку "Heineken", по примеру многих присел на краешек подоконника и стал неторопливо пить из горлышка.
      Вопреки холодному пиву вселенская тоска не исчезла, а почему-то увеличилась. Все у меня не как у людей... Я даже не успел подумать, чему предшествует столь гнилое настроение, как на меня накатило. Вспышкой в сознании прорезалось яркое, красочное "воспоминание о будущем", как почти всегда, весьма недалеком. Но в отличие от вчерашнего предсказания, в конце видения я не лежал трупом на полу с простреленной головой, а, подобно неудачливому Парамошке, сползал спиной по стене с разбитым в кровь лицом и сломанной рукой.
      И тогда я "ожил". Меня охватила не злость, а нечто похуже. Ярость. Рано я причислил себя к богам. К всемогуществу необходимо еще и бессмертие, чтобы иметь право НИЧЕГО не желать. А я смертей, к тому же от меня в предсказанном будущем ничего не зависит. Пока. Но если уж свалился на меня дар предвидения в придачу с мелкими бесами, выполняющими желания, пора их использовать на полную катушку. Хватит с меня роли рядового статиста в драме, хватит трупов, когда я трусливо бегу от своего будущего, хватит тяжело раненных по моей вине приятелей. Свою судьбу нужно ковать собственными руками, а если руки коротки, то использовать чужие. Пусть и трансцендентные.
      Я залпом допил пиво, поставил пустую бутылку на подоконник и твердым шагом направился в букмекерский зал получать выигрыш. Может, и не принял бы такого решения, не отважился на столь радикальный поступок, а по привычке просто сбежал, но от этих денег зависела чужая жизнь.
      Букмекерский зал был пуст. Это и понятно - неожиданная победа явного аутсайдера многих лишила предполагаемых выигрышей. Лишь уборщица, лавируя между колоннами, сметала щеткой с пола разбросанные по залу квитанции, да трое парней у входа о чем-то вяло переговаривались, создавая впечатление, что никак не могут решить, где сегодня вечером убить время. Не очень натурально создавали, но это в моем понимании и знании будущего. Для рядового человека вполне приемлемая картина, на уровне достоверности. А на самом деле... Вот этот вот чернявый красавец со сросшимися бровями ударом кулака перебьет мне нос, а этот, непропорционально сложенный дебил с длинными до колен руками, скошенным лбом и ярко выраженными надбровными дугами сломает мне руку. Ногу ударом увесистого ботинка ему помешает сломать худенький, неприметный паренек, который в драке не будет принимать участия. "Хватит с него, - пожалеет он, поднимая с пола полиэтиленовый пакет с деньгами. - Пусть катится..."
      Не меня он пожалеет, себя обезопасит. Куда я со сломанной ногой пошкандыбаю? Придется "Скорую" вызывать, а врач, естественно, сообщит в милицию. А там, само собой, протокол, опрос персонала, поиск свидетелей... Администрации ипподрома такие дрязги ни к чему - а ведь именно по ее заказу меня будут потрошить. Не хочет директор девять тысяч долларов неизвестно кому дарить, накладно для него.
      Сделав вид, что не замечаю парней, я прошел в зал к единственному открытому окошку, за которым сидел лысый розовощекий букмекер, безошибочно предрекший мне "пропасть". Очень хорошо он знал, как здесь пропадают и паны, и господа, и прочий люд. И о моей судьбе был осведомлен.
      - О! А я уж заждался, - зачастил он и раздвинул губы в неискренней улыбке. - Повезло вам. Редкая удача! Почти четверть миллиона рублей!
      Пальцы у букмекера подрагивали, лоб покрывала испарина, глаза бегали. Он взял квитанцию, сверил с корешком и стал выкладывать передо мной пухлые пачки денег.
      - Будете пересчитывать?
      Острым взглядом я посмотрел ему в глаза. Несмотря на трясущиеся руки, выдержал мой взгляд, стервец! Даже попытался сострить.
      - У меня все точно, как в казначействе, - расплылся он в улыбке.
      - Верю, - кивнул я.
      Букмекер не врал. Причитающийся мне выигрыш был отсчитан до копейки. А как иначе, если через полчаса директор ипподрома будет самолично его пересчитывать?
      - Возьмите, чтобы деньги сложить. - Он протянул полиэтиленовый пакет с изображением памятника Буденному, восседающему на выхолощенном коне. - Презент от ипподрома. Фирменный.
      - Спасибо, - буркнул я и начал укладывать пачки в пакет.
      Взглядом из будущего я "видел", что уборщица у меня за спиной, не закончив подметать, схватила ведро и щетку и в спешке покинула зал, а деловые парнишки стали рассредоточиваться по залу. Пока все шло "по плану", но вот дальше я был намерен его поломать. Радикальным образом.
      - Всего доброго, - сказал букмекер и, захлопнув окошко, исчез из кабинки.
      - И вам... - пожелал я неизвестно кому.
      Когда я сложил деньги в пакет и повернулся, троица ребят уже перекрыла мне выход. Хотя со стороны все пока выглядело вполне пристойно. Вроде бы ничего угрожающего - слишком далеко они стояли друг от друга и на меня не смотрели. Но стоило мне сделать шаг по направлению к выходу, как чернявый повернул голову и лениво спросил:
      - Эй, мужик, закурить не найдется?
      Ничего глупее придумать не мог. Говорят, в Европе и Америке просить закурить не принято, никто не поймет. Но и в нашей стране эта фраза вопреки содержанию имеет совсем иное значение. Грабители в средние века были как-то благороднее, что ли, напрямую предлагая выбирать "кошелек или жизнь", а сейчас этак подленько закурить спрашивают...
      Я сделал пару шагов навстречу, совсем как в "воспоминании о будущем", но затем резко развернулся и прошмыгнул мимо нерасторопного дебила в глубь зала. Незачем мне ввязываться в драку, знаю, чем это кончится. Пусть Рыжая Харя поработает.
      - Стой, сука, ты куда?!
      Сзади послышался топот.
      Я бежал, петляя между колоннами и надеясь, что вот-вот из-за очередной появится моя одноглазая трансцендентная спасительница с клыками, но все напрасно. Похоже, кашу придется расхлебывать самому. Как в предсказании. Но теперь, если догонят, дебила в пах ногой бить не буду. Нет у него, похоже, там. ничего. В моем "видений" он только хмыкнул после удара и тут же сломал мне руку. Буду бить по коленной чашечке...
      Зал был длинный и уходил куда-то в полумрак под трибуны ипподрома. Именно в этом направлении исчезла уборщица. Значит, где-то должна быть дверь в служебные помещения, а они в подобных спортивных сооружениях представляют настоящий лабиринт, в котором запутать следы - раз плюнуть.
      Колонна. Еще колонна. Преследователи настигали. Еще колонна. Стена. Дверь... Опля!
      С превеликим трудом мне удалось изменить направление. Слева, метрах в трех от двери неподвижной глыбой стоял сумрачный гигант в спортивном кимоно, подпоясанном красным поясом. Стоял босиком на цементном полу, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Взгляд у него был пустой, лицо, словно грубо вытесанное из камня, чем-то напоминало лица статуй с острова Пасхи. Такое же равнодушное и грозное.
      Я и ужаснуться не успел, как меня по инерции пронесло где-то в метре мимо него. Гиганту как минимум двухметрового роста ничего не стоило достать меня в ударе рукой или ногой, но он не пошевелился. Манекен, что ли? Однако рассуждать было некогда - передо мной маячила спасительная дверь. Я схватился за ручку, изо всех сил рванул и похолодел. Дверь оказалась запертой.
      И вдруг топот за спиной прервался тремя сочными ударами. Хрясь, хрясь, хря-ась! - и цементный пол трижды содрогнулся. Причем третий раз с удвоенной силой. Я невольно втянул голову в плечи и лишь через несколько мгновений, удивленный тишиной, позволил себе осторожно оглянуться.
      Гигант-каратист по-прежнему высился на том же месте и в той же позе, а перед ним неподвижно и очень неестественно распластались мои преследователи. Особенно нехорошо лежал дебильный парень - голова запрокинута назад так, что затылок чуть ли не касался позвоночника, изо рта на пол вытекала струйка крови. В общем-то он и при жизни не отличался особой красотой...
      Когда осознал, какое сравнение спонтанно пронеслось в голове, я рванул к выходу с такой скоростью, с какой, наверное, не бежал вчера по переулку от погребка "У Еси". К счастью, паника на этот раз длилась недолго, я быстро овладел собой и покинул букмекерский зал хоть и скорым шагом, но не привлекая особого внимания.
      Странно, конные состязания закончились более получаса назад, а количество машин на площади не уменьшилось. Большая толпа собралась у памятника и гудела растревоженным ульем. Многие, севшие было в автомобили, выбирались обратно, захлопывали дверцы и тоже направлялись к памятнику. Митинг там, что ли? Вот уж это мне до лампочки. Нужно было побыстрее уносить ноги.
      Пройдя вдоль ряда машин, я отыскал такси. Немолодой, небольшого роста шофер стоял у открытой дверцы автомобиля и то и дело привставал на носки, пытаясь рассмотреть, что же там, у памятника, происходит.
      - Свободен? - спросил я.
      - А? - не оборачиваясь, переспросил он.
      - Свободен, спрашиваю?
      - Ага... - с сожалением вздохнул шофер и, так и не глянув в мою сторону, нырнул за руль. - Садись.
      Я опустился на переднее сиденье, положив полиэтиленовый пакет с деньгами на колени. Весил он порядочно.
      - Что там за сборище? - поинтересовался я у шофера.
      - А черт его знает... - пробурчал он, выруливая между машин и по-прежнему глазея в сторону памятника. - Ох ты, мать твою!.. - внезапно воскликнул он, и машина вильнула.
      - Так что там?
      - А то сам не видишь!
      Я присмотрелся к толпе, но ничего не заметил. Вроде бы никто не ораторствовал... Вдруг с памятника кольнуло в глаза солнечным зайчиком, и я ахнул.
      - Во дела! - весело хихикнул шофер, впервые бросив на меня взгляд.
      "Дела" действительно были удивительные. Опять отыскался в городе шутник, который, пока все наблюдали скачки на ипподроме, вернул бронзовому коню его "достоинство". И теперь оно сияло и сверкало.
      - Если верить в приметы, - осклабился шофер, - кто-то сегодня хороший куш в тотализатор сорвал.
      - Да, сорвал, - согласился я. Теперь я точно знал, кем являлся шутник. - Погляди сюда. И раскрыл пакет. Машина снова вильнула.
      - Ну ты даешь! - восхитился шофер: - К-конь с яйцами...
      Глава 6
      Одиннадцать обменных пунктов объехали, пока удалось обменять все рубли на доллары. Оказывается, никто больше тысячи в киоске не держит. И это при грабительском-то курсе, когда я вместо девяти тысяч получил на руки чуть больше восьми.
      Убил я на обмен валюты два часа. Шофер за это время стал чуть ли не родным, всю дорогу балагурил, предчувствуя хорошие чаевые. Не знал он конечной точки нашего путешествия.
      Когда я обменял последние рубли, на часах было двадцать минут восьмого. Сорок минут до урочного часа.
      - Все? - спросил_шофер, когда я забрался в машину.
      - Все.
      - Теперь куда?
      - В центральную травматологию.
      Машина стояла, но шофер дернулся так, будто она на полном ходу врезалась в столб. Лицо, помрачнело.
      - Нет, мужик, - глухо сказал он, угрюмо глядя в ветровое стекло, - туда не поеду.
      Я достал двести долларов.
      - Отец, это за все про все.
      Он покосился на доллары, но не взял.
      - Не уговаривай. Район там плохой. К тому же смеркается... Жизнь дороже.
      Я тяжело вздохнул. Понял, если добавлю еще, тогда точно не повезет. Известны ему такие номера - слишком щедрые клиенты, доехав до места, и чаевые назад забирают, да еще и дневную выручку таксиста прихватывают.
      - Отец, - попытался я уговорить, - у меня в травматологии друг лежит. Травма черепа. Если в восемь вечера деньги не привезу, операцию делать не будут. Может умереть.
      Шофер молчал, мрачно уставившись перед собой в никуда.
      - Ладно, - махнул я рукой, положил доллары на бардачок, открыл дверцу. - И на том спасибо.
      Но не успел пройти и десяти метров по тротуару, как такси догнало меня и притормозило у бровки.
      - Садись! - распахнул дверцу шофер.
      - Вот спасибо, отец! - обрадовался я, впрыгивая в машину. В общем, только на это и надеялся - за два часа более или менее понял его натуру.
      Всю дорогу шофер был мрачнее тучи и не проронил ни слова. И гнал машину как на пожар. Понять его можно - за последний год в Хацапетовке бесследно исчезли три машины такси вместе с водителями. Автомобили, по всей видимости, разобрали на запчасти, а водители как в воду канули. Никаких следов ни одного из них не нашли.
      Шофер настолько резко затормозил на пятачке у бетонной ограды больницы, что машину занесло и развернуло. Я как раз приоткрыл дверцу, и меня буквально вышвырнуло из салона.
      - Счастливо! - с явным облегчением бросил мне шофер и рванул с места так, что покрышки чуть не задымились.
      - И тебе тоже! - крикнул я вслед, прекрасно понимая, что вряд ли он меня услышит. Будет гнать машину по Хацапетовке, как на ралли, и любого голосующего на дороге лучше собьет, чем остановится.
      В палате у Владика я появился без пяти восемь. Люся нервным шагом мерила палату из угла в угол, но как только я перешагнул порог, замерла и с тревогой уставилась на меня.
      - Ничего не получилось? - убитым голосом спросила она. Не верила уже ни во что.
      - Это почему? - нарочито бодрым тоном возразил я. - Все в порядке!
      Какое-то мгновение глаза Люси недоверчиво бегали по моему лицу. Наконец смысл сказанного достиг ее сознания, и нервное напряжение отпустило. Взгляд затуманился, рукой она, как слепая, нашарила спинку стула и села.
      - Слава богу... - прошептала расслабленно. Я посмотрел на Владика. Он лежал в той же позе, что и утром, но лицо, как мне показалось, побледнело еще больше.
      Возможно, в этом были виноваты сумерки.
      - Как Владик? В сознание приходил?
      Люся отрицательно покачала головой.
      В этот момент дверь распахнулась, и в палату, включив свет, вошел интерн Лева Матюхин. Лишний раз я убедился, что приставка "интерн" никак не шла к его фигуре и умению держаться. Хирург, да и только, причем весьма опытный, уверенный в себе.
      - Добрый вечер, - сказал он и вопросительным взглядом уставился на меня. Мол, урочный час пробил.
      Я кивнул. Тогда интерн закрыл дверь и подошел ко мне.
      - Пять тысяч? - переспросил я.
      - Да.
      Я вынул из кармана заранее приготовленную пачку и передал ему.
      - Погодите, сейчас добавлю... - встрепенулась Люся, пытаясь непослушными пальцами расстегнуть сумочку.
      - Люся, уже все оплачено, - мягко сказал я. Она не слышала.
      - Минутку... - дергала заклинившую "молнию". Я шагнул к ней и взял за руку.
      - Все оплачено, - повторил я.
      Люся обмякла, запрокинула голову и посмотрела на меня снизу вверх широко распахнутыми глазами. В ее взгляде читалось полное непонимание происходящего.
      - Так как же это?.. - прошептала она.
      - Успокойся. Все нормально.
      Ладошка у нее была маленькая, холодная, и ее не хотелось отпускать. Хотелось согреть.
      Будущий известный хирург Матюхин дотошно пересчитал деньги и спрятал в карман халата.
      "Считай не считай, - мимоходом решил я про себя, а после операции все до цента Рыжей Харе отдашь..."
      - Сейчас я пришлю реаниматолога, - сказал интерн. - Будем готовить вашего друга к операции.
      Я с сожалением отпустил Люсину руку. Давненько не испытывал подобного чувства. Странно в общем-то.
      - А где находится операционная?
      - На третьем этаже.
      Матюхин кивнул и степенно удалился. Нет, определенно этого интерна ждет слава. Мирового значения вряд ли, а вот на местном уровне - весьма значительная. Одним своим представительным видом ее завоюет.
      Через пару минут пожилая, грузноватая врачиха в помятом халате вкатила в палату небольшой столик с медицинскими инструментами и висящими на двух штативах капельницами. Сопровождала ее худенькая, совсем юная девушка, этакая пигалица, в безукоризненно выглаженном халатике и таком же, удивительной белизны, колпаке. Скорее всего, медсестра-практикантка, поскольку врачиха не доверила ей даже столик с инструментами.
      - Попрошу родственников и знакомых покинуть палату, - тоненьким голоском заявила пигалица, стараясь придать тону строгость. Строгость не получилась. Получилось этакое детско-наивное "сюси-пуси".
      Пряча улыбку, я нагнулся к Люсе.
      - Пойдем, - взял ее под локоть. - Будем ждать возле операционной.
      Операция затянулась до часу ночи. В половине девятого, опустив грузовым лифтом на третий этаж каталку с Владиком, реаниматологи ввезли его в операционную. Минут через пятнадцать туда проследовали две медсестры, а ровно в девять из ординаторской показалась внушительная процессия хирургов и медленно, выражая всем своим видом профессиональную сосредоточенность, направилась в операционную. Посередине шел мощного телосложения старик с крючковатым носом и надменно поджатыми губами - надо понимать, тот самый "знаменитый" профессор Милыптейн. Справа от него шагал ассистент - хирург средних лет, отнюдь не уступающий в комплекции профессору, а слева сопровождал интерн Левушка Матюхин. Этакие "Три богатыря" Васнецова на современный лад. Один вид "богатырей" внушал не то что доверие, а стопроцентную уверенность в блистательном исходе операции. Косвенным подтверждением тому было и молчание дара предвидения. Никогда в "воспоминаниях будущего" ничего хорошего мне не представлялось. Взять хотя бы финал скачки на Большой приз города - исчез дар предвидения, и все тут. А как пакости накликать - это завсегда пожалуйста...
      Сидя с Люсей на стульях у стены, мы проводили хирургов взглядами, не смея произнести ни слова, чтобы не нарушить их предоперационный настрой. Лицо ассистента профессора показалось мне знакомым, причем почему-то представлялось, что встречались мы с ним где-то в пивной. Глупее мысли возникнуть не могло. Наверное, был у меня случайный собутыльник, похожий на хирурга, и теперь ассоциативная память изволит со мной шутки шутить в самый неподходящий момент.
      Перед операционной медсестра, сопровождавшая хирургов, суетливо забежала вперед, распахнула дверь. И хирурги соответственно рангу торжественно вошли. Медсестра закрыла за ними дверь и направилась в ординаторскую.
      Я посмотрел на Люсю. Она сидела никакая, вперившись пустым взглядом в двери операционной. Досталось ей - ночь без сна, день в тревоге, теперь операция... Вероятно, захочет и эту ночь быть у постели Владика.
      Я подхватился со стула и догнал медсестру.
      - Извините, сестричка...
      - Да?
      Она остановилась и обернулась. Приятное у нее оказалось лицо. Доброе, как у сестры милосердия. Редкость по нынешним временам, особенно в медицинском учреждении.
      - Скажите... после операции кто-нибудь находится с пациентом?
      - Обязательно, - заверила она. - Реанимационная сестра, да и врач-реаниматолог от него не отходит, пока состояние не стабилизируется.
      - А... А кто будет у Владика врачом-реаниматологом? Или еще не известно?
      - Известно, - улыбнулась медсестра. - Светлана Анатольевна. Она сейчас с ним на операции, а затем будет из наркоза выводить.
      - Она достаточно опытная?
      - Вы скажете! Ученица Лаврентьева. Ее на все сложнейшие операции вызывают - рука у нее легкая. Знаете, каких она пациентов с того света возвращала? Никто уже не верил. А у вашего друга состояние средней степени тяжести. Так что все будет в порядке.
      - Спасибо.
      Медсестра с обликом сестры милосердия мягко улыбнулась.
      - Это вы Светлане Анатольевне при случае скажете.
      Немного ободренный, я вернулся к Люсе, и потянулись долгие часы ожидания. Где-то в полночь, заметив, что девушка стала как бы выпадать из реальности, то ли засыпая с открытыми глазами, то ли погружаясь в обморочное состояние, я перехватил в коридоре медбрата и поинтересовался, есть ли в больнице буфет, где можно выпить кофе и съесть пару бутербродов. Оказалось, что буфет есть, но работает он только в дневное время, а разжиться чем-нибудь съестным посреди ночи ни в больнице, ни где-либо поблизости никак нельзя. Впрочем, за двадцать долларов медбрат разжился-таки на две чашки растворимого кофе и два бутерброда с вареной колбасой.
      Люся от бутербродов отказалась, а кофе выпила. Он ее немного взбодрил, но ненадолго. Вскоре она снова начала впадать в беспамятство с открытыми глазами. К счастью, в это время дверь операционной открылась, и вышел интерн Матюхин.
      Я вскочил. Люся попыталась встать, но у нее ничего не получилась. Она так и осталась сидеть, судорожно вцепившись рукой в спинку соседнего стула и со страхом уставясь на вышедшего интерна.
      - Все хорошо, - кивнул еще издали интерн. Он приблизился. - Операция прошла успешно. Недельки три полежит в больнице, потом месяц реабилитации, и будет абсолютно здоров.
      Люсины плечи мелко задрожали, она беззвучно заплакала.
      Матюхин перевел взгляд с нее на меня.
      - Просьба небольшая, - сказал он. - Сейчас выйдет профессор, так вы, пожалуйста, с благодарностями к нему не приставайте. Устал старик. Ему отдохнуть надо.
      Я кивнул.
      Дверь распахнулась, и из операционной грузно вышел профессор Милыитейн, поддерживаемый под локоть ассистентом. Надменная брезгливость напрочь исчезла с губ профессора, уступив место блаженной улыбке. Он проковылял к нам, остановился напротив Люси и потрепал ее по щеке.
      - Не плачьте, девица! - ласково сказал он. - Мы еще на вашей свадьбе погуляем.
      Профессора пошатнуло, и ассистент еле удержал его. Люся не нашлась, что ответить.
      - Пошли, Илья Григорьевич, - предложил ассистент, увлекая ведущего хирурга к ординаторской, и скользнул по мне взглядом. Странный это был взгляд: острый как укол и потому неприятный и непонятный.
      Мильштейн устало кивнул, сделал шаг, но вдруг остановился и с ехидцей посмотрел на ассистента.
      - Коллега, не понял, вы мне скабрезности предлагаете произносить или за бутылкой гонца послать?
      Ассистент недоуменно посмотрел на профессора, затем рассмеялся и покачал головой.
      - Опять вы со своими правилами русского языка, - сказал он. - Идемте.
      - Идем... - согласился профессор, и они стали удаляться.
      - Кстати, по поводу гонца... А не кажется ли вам, профессор, что после столь блестящей операции и водочки выпить не грех? - спросил ассистент.
      - Непременно, коллега, всенепременно! - с молодым задором согласился профессор. - С устатку ве-есьма пользи-тельно!
      И тогда на сердце у меня потеплело, и я отказался от замысла наслать на них Рыжую Харю. Даже неприятный взгляд ассистенту простил. Похоже, ерничая в душе над хирургами, я их сильно недооценил. Не пять часов назад, а именно сейчас сам бы с дорогой душой пять тысяч долларов отдал и искреннее спасибо сказал. Если уж государство не ценит их искусство, то кто-то же должен благодарить? Не побираться же хирургам на паперти...
      Через полчаса вывезли каталку с Владиком. Пожилая врачиха на весу держала у изголовья капельницу, а пигалица подталкивала каталку сзади. Владик с забинтованной головой лежал на каталке с приоткрытыми глазами, но по мутному взгляду, задурманенному наркозом, было понятно, что он еще не пришел в себя.
      - Я с ним... - сорвалась с места Люся. - Подежурю....
      Я не стал ее отговаривать и подошел к врачихе.
      - Светлана Анатольевна, - обратился вполголоса. Она не отреагировала. То ли не услышала, то ли с капельницей в руках ей было не до меня.
      - Светлана Анатольевна! - сказал я громче, наклонившись к ее уху.
      Она вздрогнула и недоуменно посмотрела на меня.
      - Что вам угодно? - пропел сзади "сюси-пусин" голосок.
      Меня как по голове ударили. Я повернулся и ошарашенно уставился на пигалицу.
      - Вы... Свет-ла-на А-на-толь-ев-на? - раздельно, по слогам, с трудом выговорил я.
      -Да.
      - Врач-реаниматолог?
      - Врач-реаниматолог, - нараспев подтвердила пигалица. - Что вам угодно?
      Я сглотнул слюну. Надо же так опростоволоситься! Никогда не подумаешь, что эта худенькая, хрупкая девчушка уже давно врач, к тому же настолько опытный, что ее предпочитают видеть на самых сложных операциях. По внешнему виду полная противоположность респектабельному интерну Матюхину. Как говорится, не верь глазам своим...
      - Очень вас попрошу, - сказал я, попытавшись вложить в слова всю задушевность, на которую был способен, - подежурьте возле него, чтобы все было в порядке. Сами видите, - указал я глазами на Люсю, - толку от нас сегодня ночью будет мало.
      И аккуратно опустил в карман халата реаниматолога пятьсот долларов.
      - Могли бы и не просить, - "сюси-пусиным" речитативом отпела Светлана Анатольевна. - Это наша прямая обязанность.
      Однако от денег не отказалась.
      - Ну а если какие лекарства нужны будут...
      - Да, нужны. Церебролизин.
      - Вы знаете... - замялся я, косясь на пожилую медсестру, - боюсь что-нибудь в названии перепутать. А вам, по-моему, проще препарат достать. Этого хватит? - протянул еще сто долларов.
      - Даже с излишком, - честно призналась она, не прикасаясь к деньгам. Надо же, совестливая! Определенно не обратила внимания, какую сумму ей в карман опустил.
      - А вдруг еще какие-нибудь лекарства понадобятся? - подсказал я компромисс.
      - Хорошо, - как-то не очень уверенно согласилась врач-реаниматолог и взяла деньги.
      Каталку завезли в кабину грузового лифта, Люся тоже попыталась войти, но я удержал ее за талию.
      - Какая из тебя сейчас сиделка? Заснешь у кровати, а если ночью Владику понадобится помощь, что тогда?
      - Но как же он один... - попыталась вырваться Люся. Я прижал ее к себе и шепнул на ухо:
      - Возле него всю ночь будут дежурить квалифицированные врачи. Я заплатил. А тебе сейчас лучше поехать домой и как следует выспаться.
      Дверь лифта закрылась. Люся обмякла у меня в руках, но сердце у нее колотилось, словно у воробышка. Я невольно вдохнул запах ее волос, и голова закружилась. Не хотелось отпускать девушку. Хотелось поцеловать.
      Все же нашел в себе силы и расцепил объятия.
      - Идем, - сказал, - провожу домой.
      И, подхватив под руку, увлек к выходу. Люся не сопротивлялась, шла как сомнамбула, механически переставляя ноги.
      Вахтер на первом этаже, недовольно бурча, открыл дверь, мы вышли. И лишь когда прошли метров двадцать и за нами лязгнул металлический засов на дверях больницы, до меня дошло, что я наделал. По собственному желанию очутиться посреди ночи на улицах Хацапетовки мог только полный идиот.
      Я оглянулся. Свет в холле первого этажа погас, и стало совсем темно. Черта с два вахтер назад пустит - видел я его лицо. Так что обратной дороги нет. Единственный путь - к конечной остановке троллейбуса, хотя у меня было большое сомнение, что по этому маршруту ходит дежурный троллейбус.
      Переулок не освещался, но с безоблачного неба светила луна в последней четверти, и разобраться, что под ногами, не составляло труда.
      Люся к сложившейся ситуации отнеслась спокойно. То ли не знала, что это за район, то ли в мыслях все еще была в больнице. Скорее было верно второе, так как, очутившись посреди ночи на пустынной, глухой улочке, все девушки ведут себя одинаково боязливо - если и не жмутся к парням, то по крайней мере берут их под руку. Люся же молча шла рядом, не проявляя никаких признаков беспокойства. Далеко она сейчас была и от меня, и от этого переулка.
      Я не стал ничего говорить - надеялся, что в два часа ночи нам вряд ли кто встретится. Всякого рода отребье в это время тоже спит. Их время охоты поздний вечер, когда можно повстречать запоздалого прохожего, а сейчас делать нечего.
      Вдали показался огонек единственного в переулке фонаря, и на душе стало легче. Хотя, рассуждая трезво, чему радоваться? Фонарь освещал конечную остановку, но троллейбуса на ней не было и, скорее всего, до утра не предвиделось. Предстояло идти пешком через всю Хацапетовку.
      Радоваться было не только нечему, но и. рано. Не успели мы сделать несколько шагов к фонарю, как из зыбкой тени ближайшего дома выступили две тени. Не все отребье, оказывается, спит глухой ночью.
      Я невольно замедлил шаг.
      "Сейчас будут просить закурить..." - с тоской пронеслось в голове.
      Люся заметила их чуть позже, споткнулась и, остановившись, с тревогой посмотрела на меня. Наконец-то до нее дошло, где мы находимся.
      Двое парней медленно приближались. В свете луны их лица казались мертвыми, но гораздо хуже лунного наваждения было то, что в руках у одного болталась длинная, почти до земли, увесистая цепь с большими звеньями, а второй поигрывал пружинным ножом, то выщелкивая лезвие, то пряча его.
      - Какие люди здесь ходят! - с издевкой проговорил один из них.
      - Роман! - вскрикнула Люся, схватила меня за руку и спряталась за спину.
      - Дура, чо боишься? - хохотнул второй. - Подумаешь, трахнем по разу. Впервой тебе, что ли? Не убудет!
      - Ро-ома-ан... - выбивая дробь зубами, прошептала Люся и мертвой хваткой вцепилась в правое плечо.
      Парни приближались. Я пытался освободиться от Люсиной хватки, чтобы иметь возможность для маневра в драке, но ничего не получилось. Впрочем, не будь у них ножа и цепи, и не виси у меня на руке Люся, драки тоже бы не получилось;
      Какой из меня боец... Но и умирать просто так, за здорово живешь, не хотелось.
      - Ну, вы... - попытался я ерепениться, но парень с ножом выбросил вперед руку, и острое лезвие ткнулось мне в подбородок.
      - Молчи, падла! - прошипел он. - Одно слово, одно движение, и порежу на мелкие кусочки!
      Я застыл.
      Второй налетчик зашел сзади и рывком оторвал от меня Люсю.
      - Ро-о-ман! - дико закричала она.
      - Чо орешь, дура?!
      Послышалась звонкая оплеуха. Я вздрогнул.
      - Не дергайся! - вновь прошипел парень с ножом и неглубоко вонзил лезвие мне в подбородок. - Будешь стоять смирно, может, и не порежу на мелкие кусочки. - Свободной рукой он принялся шарить у меня по карманам. - На крупные порежу... - с садистской ухмылкой пообещал он.
      Сзади донеслись звуки отчаянной борьбы, треск раздираемой одежды.
      - Помогите! - истошно закричала Люся.
      В моем оледеневшем сознаний не было ни одной мысли. От кого можно ждать помощи? От милиции, что ли? От нее дождешься... О своих трансцендентных защитниках я напрочь забыл. Не привык к их присутствию - чуть больше месяца они при мне и не всегда на зов откликались.
      Но помощь пришла.
      Рыжая, когтистая лапа возникла из ничего, перехватила руку с ножом и вздернула вверх любителя мелкой нарезки. Это была жуткая картина. На сей раз Рыжая Харя оказалась почему-то четырехметрового роста и смотрелась рядом с нами кинематографическим циклопом. Пару мгновений она держала на весу онемевшего от ужаса налетчика, а затем не спеша, будто эскимо на палочке, откусила ему кисть вместе с ножом.
      - У-а-а! - по-звериному взвыл налетчик и безвольно повис на вытянутой руке, потеряв сознание.
      - Протоплазма... - раздумчиво произнесла Рыжая Харя, мерно пережевывая и хрустя лезвием ножа. - Активная протоплазма. Люблю активную протоплазму...
      От дикой сцены волосы у меня на голове встали дыбом, и все же сознание где-то на периферии отстраненно отметило, что эту фразу я уже когда-то слышал. Или читал.
      За спиной раздался крик ужаса, и я резко обернулся. Бросив цепь и отшвырнув от себя потерявшую сознание Люсю, второй налетчик в панике бежал по улице, не разбирая дороги.
      И я не стал ждать финала. Подскочил к неподвижно лежащей девушке, подхватил ее на руки и устремился прочь в другую сторону. Но уши себе заткнуть не смог. Никогда со мной ничего подобного не происходило, но почему-то я точно знал, что там, за спиной, сейчас делается. И слышал. Вначале раздалось быстрое, весьма характерное чавканье, а затем приглушенно запиликал, именно запиликал, а не заиграл, похоронный марш. Патефонно шепеляво, в ритме собачьего вальса.
      Я не Геракл, и конституция у меня весьма скромная. При нормальных обстоятельствах в лучшем случае девушку метров десять на руках бы пронес, но не более. А тут пробежал метров пятьдесят до пустынной троллейбусной остановки, где и рухнул со своей бесчувственной ношей на скамейку. Точнее, на остатки скамейки - две узкие поперечины, лежавшие на бетонных боковинах. Одна поперечина была вместо сиденья, вторая - вместо спинки.
      Рухнул и чуть не уронил Люсю. Как в этот момент я понимал безумный аллюр Аристотеля...
      Немного отдышавшись, я попытался привести девушку в сознание. Ничего не получилось - скорее всего, потому, что не знал, как это делается. Осторожно похлопал по левой щеке (по правой побоялся - на ней расплывался огромный синяк), но это ни к чему не привело. Тело девушки было настолько расслабленным, что съезжало с колен, голова запрокидывалась, и я никак не мог устроить Люсю поудобнее. Наконец нашел выход: положил тело поперек колен, а голову - на сгиб локтя. Ноги свесились, разорванная юбка задралась, оголив белые трусики. Будем считать, что легко отделалась - синяк под глазом, разорванная юбка, глубокий обморок. Если, конечно, это потом не отразится на психике.
      Я тяжело вздохнул. Ну и что делать дальше? Сидеть, ждать троллейбуса? Бесполезно. Пусть девушка очнется, а там видно будет. При мысли, что придется пешком пробираться по Хацапетовке, мороз пробежал по коже.
      Как я ни старался не смотреть в сторону переулка, где произошли жуткие события, а все же не удержался и бросил мимолетный взгляд. Мне показалось, что на месте происшествия белеет что-то знакомое, точнее, даже не белеет, а в свете луны призрачно светится. Но видение было настолько кошмарным, что я не захотел в него верить,
      Тишина в Хацапетовке стояла мертвая. Невероятно, но после душераздирающих криков на ночной улице ни в одном окне не загорелся свет, и ни один обыватель хотя бы из любопытства не поинтересовался, что происходит. Насколько же надо запугать население, чтобы никто даже не пытался вызвать милицию...
      Внезапно со стороны магистральной улицы, над которой был провешен троллей, донесся звук приближающегося на большой скорости автомобиля. На душе у меня потеплело. Как нехорошо я все-таки думал о местных жителях. Рискнул кто-то, не побоялся позвонить ментам.
      Однако, когда, слепя фарами, на пятачок конечной остановки вынеслась легковая машина, я с горечью отметил, что никакая это не милиция, а такси. И оно, естественно, нас не подберет...
      К моему изумлению, машина подкатила к скамейке и резко затормозила. Передняя дверца открылась, и из салона степенно выбралась Рыжая Харя, уменьшенная до полутора метров.
      Меня передернуло, но я тут же взял себя в руки. Мне-то чего ее бояться? Пусть другие боятся.
      Рыжая Харя шаркнула нижней конечностью, оставив когтями глубокие борозды на асфальте, и в полупоклоне распахнула заднюю дверцу.
      - Прошу, - елейным голосом предложила она, обнажив в улыбке клыки. Против ожидания чистые, без следов крови.
      Я с трудом поднялся, донес Люсю до машины и, кое-как усадив ее, забрался сам.
      - Ты с нами не поедешь, - буркнул я Рыжей Харе.
      - Ах, ах, ах! - фиглярничая, проворковала она. - Я в таком расстройстве...
      Я глянул на нее исподлобья и раздраженно захлопнул дверцу.
      Тогда Рыжая Харя наклонилась и подала в открытое окно Люсину сумочку и пачку долларов, которые налетчик с ножом успел выгрести из моих карманов.
      - Граждане пассажиры, - проговорила Рыжая Харя голосом вокзального репродуктора, - не забывайте свои вещи и не оставляйте их без присмотра.
      - Да пошла ты!.. - не выдержал я.
      - Сейчас пойду, - нормальным тоном согласилась Рыжая Харя и протянула мне беленькую горошину. - Если хочешь, чтобы с твоей подругой было все нормально, потри ей виски, а затем дай понюхать. - Она повернула голову к шоферу и приказала: - Шеф, жми на Островского, дом четыре!
      И шеф "выжал" с места так, что меня вдавило в сиденье. Я невольно обратил внимание на водителя. Он сидел неподвижно, как манекен, а его глаза в зеркальце заднего вида казались двумя плошками. Тоже один из моих "бесов", или это Рыжая Харя произвела на обыкновенного смертного столь неизгладимое впечатление?
      Снадобьям Рыжей Хари стоило верить - на себе убедился, - потому, почувствовав, что белая горошина начинает таять, я натер девушке виски. И правильно сделал, так как горошина тут же полностью испарилась.
      - А куда это мы едем - Островского, четыре? - наконец сообразил спросить я.
      Шофер не ответил, молча, как автомат, управляя машиной на сумасшедшей скорости. И в глазах-плошках ничего не мигнуло, будто не к нему обращался.
      Зато Люся глубоко вдохнула и открыла глаза.
      - Это мой дом. Я там живу.
      Что меня больше всего поразило, произнесла это спокойным, будничным голосом, словно в переулке у травматологической больницы ничего не случилось.
      Глава 7
      Четвертый дом на улице Островского оказался одной из тех самых типовых панельных, пятиэтажек, миллионы которых были понастроены в шестидесятые годы по всей стране и вполне заслуженно именовались "хрущобами" из-за чрезвычайно тесных комнатушек. Точно в таком доме жил и я. Шофер въехал во двор и остановился у крайнего подъезда. Я помог Люсе выбраться из машины, затем склонился к водителю.
      - Спасибо, - сказал я застывшему манекену за рулем. - Сколько с меня?
      Вместо ответа он рванул с места так, что меня чуть не прихлопнуло дверцей. При выезде со двора машину занесло, и я услышал из открытого окна такси отборный мат. Типа того, каким извращенным способом я, преждевременно рожденный сын чрезвычайно порочной самки из отряда собачьих, должен был свои, испражненные вместе с человеческими миазмами деньги дефлорировать в Рыжую Харю. Все-таки шофер оказался не зомби, а обыкновенным русским человеком. И реагировал на трансцендентные шуточки в соответствии с менталитетом.
      - Вот ты и дома. - Я протянул Люсе сумочку.
      - Что? - переспросила она, безуспешно пытаясь непослушными пальцами привести в порядок разорванную юбку. Получалось у нее плохо: движения были заторможенные и неуклюжие. Не столь уж чудодейственным средством оказалось снадобье Рыжей Хари. Ничем не лучше транквилизатора.
      Люся шагнула к подъезду, пошатнулась, я поддержал ее под локоть.
      - В какой квартире живешь?
      Она посмотрела на меня долгим взглядом, пытаясь осмыслить сказанное мною.
      - Восьмая, второй этаж...
      Честное слово, таскать шкафы по лестничным пролетам проще, чем вести девушку в полубессознательном состоянии. Хотя, не скрою, обнимать за талию податливое тело было приятно.
      Самостоятельно открыть дверь она тоже оказалась не в состоянии. Я нашел в сумочке ключи, открыл дверь. Квартира была точной копией моей - небольшая однокомнатная клетушка, только планировка зеркальная.
      - Сейчас заварю чай, - сказал я, усадив девушку на табуретку в кухне. Попьешь, станет легче, и будешь бай-бай.
      Никаких глупых мыслей в голове не было. За сегодняшний день я и сам порядочно вымотался, потому и решил: как только напою ее чаем, тут же ретируюсь. До моего дома отсюда минут пятнадцать ходьбы.
      Пока закипал чайник, я порыскал по навесным шкафчикам. Нашел и чай в металлической коробке, и, как надеялся, аптечку. Коробку поставил на стол, взял из аптечки ампулу нашатырного спирта, раздавил, смочил ватку и повернулся к Люсе.
      Девушка сидела на табурете, привалившись спиной к стене, и была похожа на забытую в песочнице куклу. Ноги бесстыдно раскинуты, руки висят, голова запрокинута и повернута вбок. Рот чуть приоткрыт, глаза бессмысленно смотрят в никуда.
      Я шагнул к ней, протер ваткой виски, поводил под носом.
      Она встрепенулась, вяло замотала головой.
      - Не надо...
      Я снова провел ваткой под носом.
      - Не надо... - захныкала она, как ребенок, неуклюже отмахиваясь.
      Когда я попытался еще раз поднести к ее лицу ватку, она перехватила мою руку.
      - Не надо... Мне уже лучше...
      - Вот и хорошо, - сказал я. - Пойди умойся холодной водой.
      - Д-да... - запинаясь, согласилась она и с трудом поднялась.
      Пока в ванной шумела вода, я ополоснул заварочный чайник, засыпал гранулированный чай, залил его кипятком, окутал чайник полотенцем и стал сервировать стол. Чашки, блюдца, ложки, сахарница...
      - В холодильнике сыр, масло... - услышал я слабый голос девушки и поднял голову.
      Люся стояла в проеме кухонной двери, прижимая к синяку на скуле мокрое полотенце. Стояла босиком, на ней был коротенький махровый халат. Совсем иное впечатление, чем пять минут назад, когда она сидела на табурете, производили ее голые ноги. Тогда Люся ничего, кроме жалости, не вызывала, а вот теперь...
      - Есть хочешь? - спросил я, поспешно переводя взгляд с ее ног на лицо.
      - Приготовь... - попросила она и ушла в комнату.
      Я открыл холодильник, достал масленку, пакет с сыром... И тут услышал, как в комнате мультипликационными голосами забубнил телевизор.
      "Вот черт! - в сердцах выругался я. - Только этого не хватало!" Оставалось надеяться, что, пока я на кухне, с телевизором никаких штучек твориться не будет. Но надежда была весьма призрачной.
      Готовя бутерброды, я прислушивался. За две минуты Люся перебрала пять ночных каналов, и мне это очень не понравилось. Похоже, мои опасения сбывались.
      Быстренько покончив с приготовлением бутербродов, я вошел в комнату. Люся сидела в кресле, обеими руками держала перед собой пульт управления и то и дело щелкала им, нацелившись на экран. Небольшой телевизор стоял в углу на письменном столе и мигал программами. Единственным, что не менялось, был мультипликационный красный краб, который, явно издеваясь над Люсей, резвился, выпрыгивая из экрана на столешницу при очередном переключении, а затем снова впрыгивая в кадр. При этом переполох в ночных программах он вызывал нешуточный, словно многосерийные мыльные оперы крутились "вживую", а не были сняты в Латинской Америке как минимум два десятка лет назад.
      - Испортился, - не оборачиваясь, сказала Люся. - На всех программах один и тот же дурацкий мультик...
      - Люся, - сказал я, загораживая экран, - идем ужинать.
      - Погоди, - возразила она, - сейчас переключу...
      - Люся, - настойчиво повторил я, - чай стынет. Затем отобрал пульт управления и поднял девушку с кресла за локти.
      У меня возникло странное ощущение, что с экрана телевизора кто-то смотрит мне в спину тяжелым, изучающим взглядом. Я щелкнул клавишей на пульте, экран погас, но ощущение пристального взгляда в спину осталось.
      - Идем ужинать.
      - Но как же... - Люся попыталась глянуть на телевизор через мое плечо.
      И тогда я не придумал ничего лучшего, как охватить ее голову ладонями, повернуть к себе лицом и поцеловать. Она не ответила на поцелуй, но и не вырвалась. Оцепенела в моих руках, и только сердце забилось часто-часто. Как тогда в больнице, у двери лифта, отвозившего Владика из операционной в реанимацию.
      Я отпустил Люсю. Она смотрела на меня снизу вверх широко открытыми глазами и молчала. А затем стала медленно-медленно приподниматься на цыпочках...
      Часов в десять утра в мою комнату заглянул шеф.
      - Рома, - сказал он, - через час к нам приедет очень крутой заказчик, подбери для него два компьютера, два лазерных принтера, один цветной, сканер, модем... ну, в общем, все, что посчитаешь нужным для добротной системы. Но все самое крутое, как, впрочем, и сам заказчик. Составишь калькуляцию, торговую наценку поставишь двадцать процентов.
      - Пал Саныч, а почему не тридцать, если заказчик такой крутой?
      Шеф покачал головой.
      - Именно потому, что уж оченно крутой! - мудро заметил он. - Да, затем поедешь к нему на дачу, установишь аппаратуру, согласуешь и проверишь систему в работе.
      Примерно в полдень на фирме появился господин Популенков. Невысокий, упитанный, пышущий здоровьем и довольный жизнью. Сопровождали его двое телохранителей, этаких громил, для которых проще металлические прутья бантиком связать, чем два слова.
      - Евгений Петрович, это наш наладчик, Роман, - представил меня шеф. Ты подготовил калькуляцию? - обратился он ко мне.
      Я протянул бумажку. Господин Популенков на нее и не глянул.
      - А там это... чтобы с видеокамеры в компьютер переносить, учтено? спросил он. Видимо, насчет связывания слов заказчик недалеко ушел от своих телохранителей. Однако колючий взгляд маленьких глаз говорил о том, что человек он отнюдь не простой.
      - Для такой операции необходима спецаппаратура. - Я вопросительно посмотрел на шефа. Был у нас на складе комплект, заказанный местной телестудией. - Она вам очень нужна?
      - Ага. Сынок просит. Говорит, фильмы снимать будет. Шеф кивнул. Значит, местной телестудии придется недельку-другую подождать, пока мы из столицы еще один комплект привезем.
      - Нет проблем, - сказал я. - Если очень надо, организуем в лучшем виде.
      Покопавшись в прайс-листах, я внес исправления в калькуляцию, распечатал ее на принтере и подал заказчику.
      На сей раз господин Популенков глянул на графу "Итого", и его брови подскочили.
      - Солидно!
      - Так и фирма у нас солидная, и заказчик соответствующий, - отшутился шеф.
      - Надеюсь... - пробурчал Популенков. Как видно, ему не очень понравилось, что шеф нашу фирму и его лично поставил на одну доску. Он повернулся к телохранителям. - Значит, это... - Его взгляд задержался на громиле слева. - Ты, Викентий, поможешь аппаратуру погрузить и на дачу доставить. Ну и это... соответственно.
      На этом "этом" господин Популенков и отбыл, никого не удостоив на прощание даже взглядом. Ох, и прав был шеф насчет двадцатипроцентной наценки! Может, в душе сейчас и пожалел, что не десять процентов запросил.
      Со мной остался громила Викентий. Однако и имечко для такого "шкафа"! Наверное, родители, нарекая чадо, мечтали о его артистической карьере, а вышло вот такое вот черт-те что.
      На складе я в одиночку загрузил заказанную аппаратуру в пикап Викентий вопреки указанию господина Популенко-ва и пальцем не пошевелил, чтобы помочь, - и мы поехали.
      Погода выдалась не по-майски жаркая, и встречный ветер, врывавшийся в окно, не приносил облегчения. Синоптики на сегодня предсказали грозу с градом, но на небе не было ни облачка.
      Мы выехали за город и помчались по магистральному шоссе на юг. Здесь, километрах в пятнадцати от города, на берегу пруда в Павловой роще, раскинулся элитный дачный поселок. Некогда Павлова роща была одним из любимейших мест отдыха горожан Алычевска в выходные дни. В летнее время сюда ходил автобус, и строить частные строения в пределах зоны отдыха запрещалось. Тем более что восточный берег и половина рощи являлись территорией Ботанического сада. Однако времена меняются, и власти города, под видом "пополнения" городского бюджета, стали продавать земельные участки на берегу озера под застройку. Пополнился городской бюджет или нет, сказать трудно, но частные трех-, а то и четырехэтажные особняки стали расти в Павловой роще как грибы.
      При съезде с разбитого магистрального шоссе на прекрасную бетонку, ведущую к дачному поселку, стоял милицейский пост, но Викентию было достаточно выглянуть в окно и помахать рукой, чтобы нас беспрепятственно пропустили.
      Дачный поселок усиленно застраивался- На крайних участках строители развернули кипучую деятельность, а дальше, к центру, многие дома были уже готовы и обжиты.
      Трехэтажный особняк господина Популенкова как раз заселялся. Человек пять грузчиков из мебельного салона распаковывали во дворе контейнеры и заносили в дом гарнитуры. Руководила заселением госпожа Популенкова, дородная женщина, по своей комплекции под стать супругу, но в отличие от мужа весьма бойкая на язык. Узнав, кто я такой и что за груз привез, она тоже подрядила мне в грузчики Викентия, но на сей раз ему отвертеться не удалось, и я помимо своей воли нажил в его лице врага.
      "Ну и черт с ним, - подумал я. - Мне с Викентием водку не пить. Первый раз видимся, надеюсь, и последний".
      В обширной комнате на втором этаже, куда мы перетащили оборудование и установили коробки на новую офисную мебель, было жарко и душно.
      - Можно включить? - спросил я у Викентия, увидев кондиционер.
      - Не положено, - мстительно пробурчал он, будто это я был виноват, что он вместо своей "высококвалифицированной" работы исполняет роль грузчика.
      - Тогда надо окно открыть, иначе аппаратура может выйти из строя, - с умным видом заявил я.
      Викентий наморщил лоб и долго думал. Плевать ему было на аппаратуру, решающим аргументом, скорее всего, стало то, что и ему в качестве надзирателя пришлось бы торчать в душной комнате. Он молча поднял жалюзи и распахнул окно. И я с изумлением увидел, что снаружи оконный проем забран решеткой из толстенных прутьев. Вот тебе и дача с видом на озеро... Неужели господин Популенков побывал в тюрьме и из ностальгических чувств по лихой юности заказал на окна решетки? А по виду весьма респектабельный бизнесмен...
      Честно говоря, открытое окно облегчения не принесло - снаружи было не менее душно, - и мне пришлось довольствоваться лишь моральной сатисфакцией. Часа два под бдительным присмотром Викентия я настраивал аппаратуру, инсталлировал программы, согласовывал сеть. Удивило то, что отпрыск господина Популенкова так и не появился, хотя, со слов папаши, именно для него все и покупалось. Врал господин Популенков, сам "кино" собирался снимать. Умелыми руками с помощью этого оборудования можно так перекроить порнографический фильм, что в качестве сексуального партнера будет выступать твой самый отъявленный враг. Или преданный друг. Что, впрочем, в среде нынешних деловых людей одно и то же.
      Уже заканчивая работу, я почувствовал, что из окна потянуло прохладой. Оглянулся и удивился. Заработался так, что не заметил перемены погоды. Небо заволокло плотными серыми тучами, вдали погромыхивало. Надо же, не ошиблись синоптики, в кои-то веки верно погоду предсказали!
      Внезапно небо над поселком расколола гигантская молния, почти одновременно оглушив пушечным залпом грома. Совсем близко ударила: если верить законам физики и скорости звука в воздухе, то атмосферный разряд произошел не далее как в пятистах метрах.
      - Быстро заносите! Сейчас ливень хлынет! - донесся со двора истеричный голос госпожи Популенковой.
      Я скосил глаза и сквозь решетку на окне увидел, как трое грузчиков, спотыкаясь, спешно тащили к дверям необъятных размеров диван. Все смешалось в доме Популенковых...
      Ошибалась хозяйка. Воздух был так наэлектризован, что волосы на голове встали дыбом и потрескивали. При такой ионизации дождя не бывает. Бывает "сухая" гроза. Я было подумал отключить аппаратуру, но потом решил, что ничего страшного не произойдет. В конце концов, и от таких случаев она застрахована, а работать мне осталось максимум пять минут.
      По модему я связался с компьютером шефа, однако доложить, что работа выполнена, не успел. Картинка на дисплее вдруг зарябила, а из окна в комнату хлынул поток оранжевого, мигающего электросваркой света.
      - Во блин! - услышал я сдавленный вскрик Викентия и оглянулся.
      За окном, точно напротив центра металлической решетки, висел в воздухе оранжевый мячик шаровой молнии. Висел, чуть покачивался, потрескивал, а снизу у него болтался тоненький ослепительный хвостик, рассыпающийся на конце искрами бикфордова шнура.
      Я не успел ни удивиться, ни ужаснуться, как от шаровой молнии сквозь решетку протянулись два извилистых тонких разряда - один ко мне, другой к компьютеру, - и в то же мгновение шаровая молния ослепительно взорвалась.
      Боль... боль, боль! Но почему не в голове, а в плече? Я с усилием открыл глаза и очнулся.
      За окном серело. Лежал я не на полу дачи господина Популенкова, а на кровати в Люсиной квартире. И плечо болело вовсе не от разряда шаровой молнии, а потому, что на нем покоилась голова Люси. Левая рука затекла и закоченела, но я не пошевелился, настолько меня поразило лицо девушки. В погребке "У Еси" оно было строгим, неприступным, в больнице - скорбным, потерянным, ночью на кухне пустым и безжизненным, а сейчас... Сон преобразил его. У меня на груди спала умиротворенная, спокойная женщина. И очень красивая. Согнутое колено лежало на моем бедре, рука меня обнимала, левая грудь, нахально выставив сосок, покоилась на моей груди. Она дышала ровно, и ее сердце мерно билось в мою грудную клетку, словно пыталось достучаться до моего.
      Вчера все было по-другому. Я настраивал ее, как опытный музыкант настраивает новую скрипку. Она не отталкивала меня, но и не отвечала на ласки, и каждый сантиметр ее тела приходилось завоевывать. Стоило моим губам чуть-чуть переместиться по ее коже, как Люсино тело напрягалось, она крепко хваталась за мои руки и только через минуту расслаблялась, чтобы затем при моем следующем движении все повторилось сначала.
      - Ты не хочешь? - тихо спросил я и попытался отстраниться.
      Люся не ответила, но ее тело снова напряглось, и руки вцепились в мои, теперь уже не отпуская.
      Игра длилась долго, пока наконец она сдалась и ответила несмелым, робким поцелуем.
      И сейчас, видя, как во сне она меня обнимает, чувствуя тепло ее груди, стук ее сердца, я вдруг страстно захотел ее. Вот такую вот, сонную, податливую, полностью мне доверившуюся...
      Но вдруг почему-то представилось, как в комнате загорается свет и входит Владик. Чертовски отвратительно ощущать себя подлецом.
      Аккуратно освободившись из ее объятий, я встал, оделся и, растирая замлевшую руку, тихонько вышел на кухню. Свет включать не стал - сереющего за окном рассвета хватило, чтобы различить плиту и зажечь под чайником конфорку. Где-то я видел банку с растворимым кофе... Ладно, подожду, пока закипит чайник, тогда и найду.
      Пошарив по карманам, достал мятую пачку и с удивлением обнаружил, что в ней осталась последняя сигарета. Странно, вроде бы вчера почти не курил... Неужто к "грызуну" добавился какой-нибудь "курилка" и теперь потихоньку "стреляет" сигареты у меня из кармана?
      Глядя в сереющий небосвод за окном, я закурил, пустил в стекло струю дыма и вдруг услышал за спиной скрипучий голосок:
      - Эй ты, форточку открой! Паровоз!
      Мороз пробежал по коже, но, оборачиваясь, я уже предполагал, кого увижу. На столе в неверном свете газовой конфорки копошился возле тарелки с бутербродами вчерашний мультипликационный краб из телевизора. Кажется, он уже успел съесть половину бутербродов. Сразу вспомнился холодный взгляд с экрана телевизора мне в спину, когда я первый раз поцеловал Люсю. Позже ощущение чужого взгляда притупилось, но не исчезло совсем. Теперь понятно, кто всю ночь наблюдал за нами...
      - Тише, - шепотом попросил я, послушно открывая форточку, - хозяйку разбудишь.
      - Пошел ты к едреной фене! - повысил голос краб.
      Я молча перенес оскорбление и прикрыл дверь на кухню, сразу сообразив, что, начни я увещевать краба, он из вредности заорет как благим, так и отборным матом на всю ивановскую.
      Увидев над холодильником бра, я щелкнул выключателем, и кухня осветилась. Нет, вовсе не краб завтракал в потемках. Уничтожал бутерброды невидимый "грызун", а краб топтался у тарелки, широко расставив клешни, и пытался его ухватить. Клешни беззвучно щелкали в пустоте, а бутерброды продолжали потихоньку убывать.
      Я отставил закипевший чайник и принялся искать растворимый кофе. Найдя, приготовил чашку кофе и, прихлебывая, стал от нечего делать наблюдать за странным поединком. Со стороны на все на это посмотреть - идиотизм, и только. Полный.
      - Смотри, сам не попадись, - заметил я с иронией. - Ему мясо крабов очень нравится. Знаешь, с каким аппетитом он вчера креветок уплетал? Вместе с панцирями.
      - Ты меня с морскими блохами не равняй! - презрительно процедил краб и скосил на меня глаза на коротких стебельках. - Поумней их буду...
      Это было его роковой ошибкой. Левая клешня опустилась До уровня тарелки, и краб попался на зубы "грызуна". Кончик клешни хрустнул и исчез в пустоте.
      - Вай-вай! - пискляво завопил краб. -Бедная моя клешня! Отвлекают тут всякие...
      - А ну не ори! - прошипел я. - Еще одно громкое слово, и выброшу в форточку к чертовой матери!
      Чтобы придать вес своим словам, я щелчком отправил за окно окурок. Однако на краба это не произвело никакого впечатления.
      - Что значит не ори?! - продолжал он верещать. - Я тут, понимаешь, клешни теряю, а мне - не ори! Да я такой тарарам устрою! Я в суд на вас подам! В Европейский парламент... В Организацию Объединенных Наций... В Лигу защиты животных...
      Я не на шутку рассвирепел. И так настроение ни к черту, а тут еще нелепая козявка начинает права качать! Ни слова не говоря, схватил краба за целую клешню и вышвырнул в форточку. В воздухе краба перевернуло и закружило как тарелку. Пролетев метров двадцать, он спланировал на асфальт и забренчал по двору подобно пластмассовой игрушке.
      Обернувшись к столу, я зло вперился в жующую пустоту.
      - И ты прекращай, - мрачно сказал. - А то и на тебя управу найду.
      Чавканье оборвалось, так сказать, на полуслове. Была, значит, какая-то управа на "грызунам и он о ней прекрасно знал.
      Помыв чашку и убрав со стола, я осторожно заглянул в комнату. Люся спала - наша перебранка с крабом ее не разбудила. С минуту я любовался обнаженным телом, вольно раскинувшимся на кровати, и опять меня охватило желание. Захотелось подойти к ней, поцеловать и затем юркнуть в постель, и чтобы ее голова вновь покоилась на моем плече. И пусть потом плечо хоть отсохнет...
      Горький комок подкатил к горлу, сердце тоскливо сжалось. Не будет этого. Никогда. На цыпочках я осторожно прокрался в прихожую, открыл дверь и вышел на лестничную площадку. Как вор, укравший кусочек чужого счастья.
      Глава 8
      Дома я первым делом позвонил в больницу и поинтересовался здоровьем Владика. Честно говоря, после того, что у нас произошло с Люсей, кошки на душе скребли.
      С Владиком все было нормально, он уже на пять минут приходил в себя, а теперь спал. Светлана Анатольевна заверила, что волноваться нечего, все идет хорошо и дня через два его переведут в общую палату.
      Переговорив с реаниматологом, я положил трубку и в сердцах выдернул шнур телефона из розетки. Нет, не желал я смерти Владику, но белая зависть, проснувшаяся во мне, когда увидел у его больничной койки сострадающую Люсю, похоже, начала менять окраску.
      Пройдя на кухню, открыл холодильник, достал бутылку водки. Сознание непроизвольно отметило, что холодильники у нас с Люсей одинаковые двухкамерные "Nord", - и стоят в одном и том же углу, естественно, с поправкой на зеркальность планировки квартир. От воспоминания о сегодняшней ночи стало так паршиво, что я тут же высосал половину бутылки из горлышка.
      Захмелел почти сразу, но на душе отнюдь не полегчало. Наоборот, стало еще горше. Явный признак алкоголизма. Впрочем, то, что происходило со мной последние полтора месяца, было ничем не лучше белой горячки.
      Я сел за стол, вылил остатки водки в стакан, дотянулся до дверцы холодильника, снова открыл и обшарил внутренности глазами в поисках закуски. Выбирать было не из чего: пакет молока и бутылка кетчупа - вот и все содержимое холодильника. Естественно, взял кетчуп. Прихлебывая из стакана и запивая томатным соусом из горлышка, я прикончил водку.
      Ну зачем, зачем я ее поцеловал? Так все хорошо до этого было... Хороший парень Владик, хорошенькая девочка Люся... Прекрасная пара. И надо же, позавидовал, в постель к Люсе влез. Выбрал момент. Ничем не лучше ночных грабителей оказался. А Люся ко всему прочему еще и девушкой была. В общем, напакостил как мог. Но больше всего, наверное, самому себе. Ни одна женщина мне так душу не переворачивала, как Люся. И с чего вдруг? Казалось бы, ничего особенного. Ну переспал, с кем не бывает... И со мной бывало. Но вот поди же ты...
      Я попытался отхлебнуть еще водки, однако стакан оказался пустым. В безмерном пьяном удивлении я развел руками и смахнул со стола бутылку с кетчупом. Она упала на пол рядом с блюдцем, в которое я наливал молоко для "грызуна", и разбилась вдребезги.
      Все, аут. Дошел до ручки.
      Грузно поднявшись из-за стола, на нетвердых ногах добрел до дивана и упал на него. Не раздевшись, не сняв туфель. И уснул. Не впервой.
      Снился мне кошмар, в котором присутствовали Рыжая Харя, "вольный художник" Шурик со своей змеей, каменно-ликий каратист, оживший бронзовый командарм на знаменитом скакуне с сияющими гениталиями, красный, будто вареный, краб с надкушенной клешней и еще какие-то неясные, разномастные твари. Чуть ли не вселенское столпотворение. Чистилище с триптиха Босха, да и только. И будто бы этот триптих с одного края монотонно и непреклонно обкусывает невидимый "грызун", а все персонажи суетятся и возмущаются уменьшающимся полем их жизнедеятельности.
      Когда я открыл глаза, показалось, что сон продолжается. Или спал с открытыми глазами и теперь, когда очнулся, подумал, что открыл глаза.
      В комнате было накурено, не продохнуть. За столом сидели Рыжая Харя, каратист, краб и какая-то неизвестная полураздетая девица. На столе лежала горка золотых монет, стояли бутылки, стаканы, доверху заполненная окурками пепельница. Все присутствующие азартно резались в карты, но курила только девица, причем дымила, как заводская труба эпохи застоя, не выпуская сигарету из угла рта.
      - Ах, я опять проиграла! - жеманно воскликнула она. Прилепившаяся к губе сигарета заходила ходуном, осыпая пеплом стол. Заученным жестом стриптизерши девица расстегнула бюстгальтер, сняла его и бросила на краба.
      - "Please CONTROL YOURSELF!!!" - сказала она.
      - Больно надо! - возмущенно заверещал краб, с трудом выкарабкиваясь из хитросплетения бретелек. - Не разбрасывай интимные вещи, твой лифчик похож на глубоководный трал!
      Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Ничего у меня не получилось. Четверка картежников продолжала как ни в чем не бывало оккупировать комнату. Девица, сидевшая ко мне лицом, заметила мое движение.
      - Хозяин проснулся! - пискнула она. - Он, оказывается, голубоглазенький! Иди к нам, сыграем на раздевание!
      Она зазывающе повела плечами и потрясла впечатляющей грудью.
      Промычав нечто нечленораздельное, я с трудом сел на постели и снова замотал головой. Тяжелая была голова, похмельная. Но если бы в ней и имелся осмысленный ответ, из-за пересохшего горла я бы вряд ли что вымолвил.
      Попытался встать, опираясь руками о диван, но не смог. Руки в локтях подламывались, ноги в коленях не держали.
      - Опохмелись.
      Рыжая Харя протянула мне высокий стакан. От вида жидкости в стакане меня передернуло, и я отчаянно замотал головой.
      - Воды... холодной... - прохрипел я с натугой.
      - Пей! - приказным тоном рявкнула Рыжая Харя и насильно всучила стакан. - А не то силком зальем!
      Я обреченно поднес стакан ко рту, судорожно выдохнул воздух и выпил. Что было в стакане, не понял. Может быть, и спиртное, однако организм принял его без содрогания. Через минуту ясность мысли восстановилась, исчезла сухость в горле, появилась сила в руках и ногах.
      - Полегчало, красавчик? - сочувственно поинтересовалась девица. Подсаживайся к нам, развейся, сыграй пару партий.
      - Давай, давай! - подзадорил краб. - Смотри, какую телку мы тебе подобрали - высший класс! Куда до нее твоей официанточке...
      Не раздумывая, я изо всей силы швырнул в него стакан. Стакан летел точно в краба, но сидевший как истукан каратист молниеносным движением руки перехватил его в воздухе и аккуратно поставил на стол. При этом на каменном лице каратиста не дрогнул ни один мускул, а сам он даже не посмотрел в мою сторону.
      - Что же это, граждане хорошие, делается?! - возопил краб. - Как что, так он сразу швыряется! То мною, то инвентарем. Я в суд подам!
      - Не успеешь! - пообещал я. - Сварю.
      - Ой-ей-ей! Напугал... - захорохорился краб, но на всякий случай бочком пододвинулся к Рыжей Харе. - Я, между прочим, и так уже красный!
      Однако ожидаемой защиты он не получил.
      - Заткнись, - ласково посоветовала ему Рыжая Харя. - Иначе я тебя в сыром виде под пиво употреблю.
      Краб присел, испуганно подобрав под себя лапы.
      - Никто меня не любит... - еле слышно забормотал он хнычущим голосом. Каждый съесть норовит...
      - Любит, любит, - успокаивающе похлопала его по панцирю девица. - С укропом и под майонезом...
      Компания за столом оскорбительно рассмеялась.
      - Присаживайся, - повторила приглашение Рыжая Харя и пододвинула к столу невесть откуда взявшийся стул.
      - Нет, - помотал я головой. - Пойду умоюсь.
      Поднявшись с дивана и ни на кого не глядя, я обогнул стол и направился в ванную комнату. Включил холодный душ и, подставив голову, долго стоял, наклонившись над ванной, . пока от холода не заломило в висках. Выключил воду, вытер волосы полотенцем и посмотрел в зеркало. Мой вид, на удивление, оказался вполне сносным. Небольшая щетина да затянувшаяся ранка на подбородке от ножа ночного налетчика - вот, пожалуй, и все. Ни похмельной опухлости лица, ни мути в глазах...
      "Голубеньких глазах", - с сарказмом передразнил про себя полуголую девицу. Мне вдруг почему-то вспомнился глупый новомодный шлягер в стиле "рэп". Бритоголовый юнец, извиваясь на сцене, речитативом выкрикивал в публику:
      Для-то-го-что-бы-по-ве-рить,
      Слиш-ком-мно-го-при-ви-де-нии!
      Группа сопровождения хрипло подхватывала:
      Йо-хо-хо-хо! И бутылка рому!
      Расчесываясь, я прислушивался к тому, что делается в комнате, но оттуда не доносилось ни звука. Странно в общем-то, самое время им сейчас заорать нестройными голосами знаменитый припев пиратской песенки Стивенсона. Весьма подходящая ситуация. Неужели ушли незваные гости?
      Как же, размечтался! Черта с два ушли. Меня ждали. Причем, как мне показалось, ждали, застыв в тех самых позах, в которых я их оставил. А когда появился из ванной комнаты, они и ожили. Даже померещилось секундное запоздание "оживания" застывшей картины.
      - Так что, красавчик, сыграем? - настырно полюбопытствовала девица, нагло глядя мне в глаза. Она выпятила грудь, и два темных соска раскосо уставились на меня стволами крупнокалиберных пулеметов.
      Красивая у нее была грудь, будто нарисованная. Даже слишком красивая, словно у статуэтки, потому и казалось, что от нее веет холодом. У Люси грудь была меньше, но теплая, живая, со стучащим под ней сердцем...
      Я мотнул головой, отгоняя бередящее душу воспоминание. Забыть о Люсе нужно как можно скорее. Ни к чему хорошему это не приведет.
      Три с половиной пары глаз выжидательно смотрели на меня.
      - Какие ставки? - хмуро спросил я. Похоже, от незваных визитеров так просто не отделаться и придется принять их условия.
      - А кто во что горазд. Кто на деньги, - девица кивнула на горку золотых монет, - а я на раздевание.
      Она зазывающе заерзала на стуле, и ее грудь заколыхалась.
      - А во что?
      - В покер, милый, в покер.
      - Нет уж, в дебильные игры не играю.
      Рыжая Харя присвистнула, удивленно взглянула на меня и веером пустила колоду карт с ладони в ладонь. Как заправский крупье, хотя по виду огромных волосатых лап трудно было ожидать такого искусства.
      - Тогда во что желаете, сударь?
      - В преферанс.
      - Это дело! - радостно согласился краб, довольно потирая клешни.
      - Воля ваша, - кивнула Рыжая Харя.
      Каратист встретил известие о новой игре без каких-либо эмоций, зато брови девицы недоуменно взлетели, она наморщила лобик.
      - В преферанс? - переспросила она и надула губы. - А куда это?
      - Дура! - гаркнул краб. - Тебе бы только размножаться внутриутробным способом!
      - Не всем же икру метать, - парировала девица.
      - Ты не умеешь играть в преферанс? - удивленно спросила Рыжая Харя.
      - Не-а. Только в покер обучена.
      - Тогда катись отсюдова! - возопил краб. - Нас как раз четверо, а пятый игрок - под стол!
      Девица поняла его слова буквально. Она встала и завиляла бедрами, ладонями поддерживая грудь. Видимо, игрок в покер из нее был никудышный, поскольку на теле остались лишь узенькие полупрозрачные трусики и чулки.
      - Мальчики, ну зачем же так сразу - под стол, - воркующим контральто пропела она. - Я больше привыкла на столе...
      Она томно продела ладонью по животу, щелкнула резинкой трусиков.
      - Между прочим, у меня там кое-что интересное осталось...
      - Сгинь! - рявкнула Рыжая Харя.
      Лицо девицы оскорбленно вспыхнуло, будто от пощечины.
      - Что-то ты, монстр, много на себя берешь! - зло процедила она. Ладно, мы с тобой в другом месте поговорим...
      И она исчезла. Испарилась вместе с дымом в комнате и полной окурков пепельницей.
      - Ух... - с облегчением проронил краб. - Сдыхались! Садись, чего столбом стоишь? - прикрикнул он на меня.
      Я сел и окинул взглядом основательно замусоренную столешницу. Три колоды карт россыпью, полупустые бутылки, стаканы, тарелки с объедками... По всему видно, что играли здесь в свое удовольствие.
      Рыжая Харя перехватила мой взгляд.
      - Освежим стол, - понимающе предложила она. Нагнувшись, она извлекла из-под стула громадную холщовую суму и широким жестом смела в нее все со столешницы. Будто мокрой тряпкой прошлась, и стол заблестел неестественной чистотой, какой у меня в доме отродясь не было. Посуда с грохотом посыпалась в суму, и создалось впечатление, что дна у этой сумы нет. Звук из нее долетал, будто из мусоропровода.
      Тем временем каратист вытащил из-под своего стула аналогичную суму и, запуская в нее по плечо руку, начал выставлять на стол бутылки: водку, пиво, джин, коньяк, тоник.
      - "И бутылку рому..." - непроизвольно вырвалось у меня.
      - Хочешь рому? - спросил каратист, шаря рукой в суме.
      - Нет-нет! - поспешно открестился я, словно от нечистой силы. Не хватало, чтобы за ромом последовал пресловутый "сундук мертвеца". Видел прошлой ночью нечто подобное в переулке Хацапетовки, и еще раз лицезреть не было никакого желания.
      - Как хочешь, - пожал плечами каратист и стал извлекать из сумы тарелки с бутербродами: с салями, сыром, красной икрой... Выставив на стол тарелку с копченой севрюгой, каратист замешкался и покосился на краба.
      - Chatka доставать? - с сомнением спросил он.
      - Еще чего!!! - не своим голосом заорал краб. - Тогда уж и человечинку в ломтях, но непременно с душком! Люблю человечинку с душком!
      Меня передернуло.
      - Слушай, - сказал я Рыжей Харе, - брось его в свой мешок, пусть там тарахтит. Мы и втроем пулю распишем.
      - Хватит! - командирским тоном оборвала наше препирательство Рыжая Харя. - Вы что, на кон свою жизнь ставить будете?
      Она исподлобья посмотрела на нас с крабом единственным глазом. Нехороший был взгляд, кровожадный, и я стушевался.
      - Мы так не договаривались... - пробормотал я.
      - Тогда подо что?
      - Под деньги.
      - А они у тебя есть? - ехидно поинтересовался краб. - Проверь-ка у него наличность, - подзуживая, обратился он к Рыжей Харе.
      Я молча выложил на стол пачку долларов.
      - Хорошо, - кивнула Рыжая Харя. - Играем по доллару вист. Сдаю на туза.
      - Ну нет! - Теперь уже я возмутился. - А где ваша наличность?
      К моему удивлению, троица беспрекословно выложила на стол по пачке купюр, извлекая их из воздуха. И это мне очень не понравилось. Протянув руку, я взял ближайшую пачку и оказался прав в своих подозрениях. Подделка оказалась настолько грубой, что ее было видно невооруженным взглядом.
      - Ребята, - я швырнул пачку на стол, - с вашими долларами только в сортир ходить, хотя и там применение вряд ли найдется. Бумага грубовата.
      - Не задирайся! - опять загоношился краб. - Мы под них играем, и нормально. А его, видите ли, не устраивают!
      Рыжая Харя молча взяла мои доллары, сверила со своими.
      - Золото устроит? - спросила она, возвращая пачку.
      - Показывай.
      Рыжая Харя высыпала передо мной горсть монет. На зуб я пробовать не умею, но по весу - каждая весила граммов по двести, - было похоже, что это все-таки золото.
      - Сколько вистов одна монета? - поинтересовался я для приличия.
      - Тебе что, повылазило?! - возмутился краб, ерзая на месте и щелкая надкушенной клешней. - Не видишь, на каждой монете написано "One dollar"?!
      - Ну-ну, - саркастически хмыкнул я.
      Монеты были неправильной формы, а чеканка настолько корявой, что вместо обозначения номинала "One dollar" гораздо естественней смотрелось бы "Uno piastre". Похоже, желтым кругляшкам была та же цена, что и предъявленным ранее бумажным купюрам. Впрочем, что я теряю? В конце концов, настоящие доллары я выиграл на бегах с помощью Рыжей Хари... Пора и долг отдавать. Как пришли деньги, так и уйдут.
      - Согласен, - кивнул я, и игра началась. По центру стола желтым светом загорелся квадрат расчерченной пули, и перед каждым игроком стали из ничего возникать карты. Один к одному, как в компьютерной версии, только вот игроки, сидящие напротив меня, были вполне натуральными. Или наоборот? Сместилось в голове восприятие действительности, и разобрать, где фантасмагория, а где реальность, мне давно было не под силу.
      Первый круг я пропасовал даже на хорошей карте, больше приглядываясь к игре и умению партнеров, и все понял. Известны были им и прикуп, и что у кого на руках.
      - Нет, ребята, так не пойдет, - сказал я, когда пришла моя сдача. Виртуальными картами играть не буду. Они у вас крапленые.
      Я достал из ящика стола свою заслеженную колоду и листок бумаги. Аккуратно перенес на листок данные пули, положил его по центру стола и стал раздавать.
      Пластиковые карты повергли моих партнеров в состояние ступора. Они долго их разглядывали, недоуменно переглядывались, разве что на зуб не пробовали.
      - Это черт знает что! - возмутился за всех экспансивный краб.
      - Как хотите, - пожал я плечами. - Либо играем по-моему, либо - никак.
      - Ладно, - с сомнением в голосе проговорила Рыжая Харя. - Пусть будет по-твоему... - И закончила загадочной фразой: - Надо же нам когда-то учиться.
      Мы начали, и тут мне поперло. Как в анекдоте. Оказалось, что мои партнеры реальными картами играть практически не умели. Не умели играть "втемную", представления не имели о нелогичном сносе... Краб играл азартно, но бестолково, больше орал, нецензурно выражался и упорно лез "на гору". Каратист играл индифферентно, без эмоций, скорее исполняя роль статиста, лишь Рыжая Харя вроде бы пыталась что-то сообразить, но у нее ничего не получалось.
      "Двадцатку" мы закончили за полчаса, и я ободрал их как липку. Что-то около трех тысяч золотых, которые тут же внушительной горой выросли на столе.
      - Давай еще, - предложила Рыжая Харя.
      - Сатисфакции! Требую сатисфакции! - поддержал ее краб.
      Каратист согласно кивнул.
      - Ребята, - снисходительно фыркнул я, пытаясь остудить их пыл, - вы молокососы в преферансе. Без штанов отсюда уйдете.
      - Штаны? - недоуменно переспросил каратист. - Ты хочешь наши штаны? Хорошо, ставлю на кон свое кимоно.
      - А мы как? - в один голос возмутились Рыжая Харя с крабом.
      Я рассмеялся, налил в стакан коньяку с тоником, отхлебнул.
      - На фиг мне ваши штаны, клешни и шерсть, - поморщился я. - Играю только на деньги. - Я обвел взглядом стол. - Кстати, закурить бы...
      В клешнях краба откуда ни возьмись появилась пачка "Camel".
      - One dollar! - сварливо затребовал он.
      - Держи! - рассмеялся я и швырнул ему монету.
      Краб ловко поймал монету и бросил мне сигареты. Я неторопливо распечатал пачку, закурил, выдохнул дым, обвел гостей прищуренным взглядом.
      Они ждали моего решения. Что-то в их напряженном ожидании было неестественным, неприродным. Похожим на застывшую картинку, подобно той, которую увидел за столом, когда вышел из ванной комнаты. Однако что все это могло означать, я не имел понятия.
      Затянувшись сигаретным дымом, я отхлебнул из стакана и перевел взгляд на окно. На улице было темно. Как и тогда, когда проснулся в присутствии столь дикой компании, но тогда я не придал этому значения. Сейчас же время для меня показалось весьма существенным. Как и пространство. Почему-то подумалось, что нахожусь не в собственной квартире, а в ее химеричном подобии в потустороннем мире безвременья. Чересчур глухие за окном темнота и тишина. Ни зги не видно, а в уши словно вату заткнули.
      - Который час? - осторожно спросил я.
      - Двенадцатый, - раздраженно буркнула Рыжая Харя. - Так мы продолжим?
      Я заглянул в ее единственный глаз, и меня снова пробрала оторопь. Как полчаса назад. Оценивающий был у Рыжей Хари взгляд, неприятный.
      - Хорошо, сыграем, - пошел я навстречу партнерам. - Но с одним условием. Если ни один из вас не будет "в плюсах", то все вы исчезнете к чертовой матери и дадите мне спокойно выспаться. Идет?
      - К чертовой матери - это в прямом смысле? - уточнила Рыжая Харя.
      Я хмыкнул, но, глянув на нее, осекся. Она говорила на полном серьезе! Ничего себе, в какую компанию угодил... Вот и не верь в потусторонний мир и загробную жизнь.
      - Нет, в переносном, - буркнул я и, ни на кого не глядя, стал раздавать карты.
      На этот раз "двадцатку" расписывали где-то около часа. Но вовсе не потому, что удача мне изменила. Партнеры по-прежнему играли из рук вон плохо, однако это уже не приносило удовлетворения, и я больше налегал на спиртное и закуску. Но спиртное почему-то не брало, а деликатесы казались пресными, Ничто было не в радость в такой компании, хотелось одного - побыстрее, как выразился краб, "сдыхаться" партнеров.
      Теперь они играли сосредоточенно, молча, но с тем же результатом, допуская те же ошибки. Слишком логично мыслили, без проблеска творчества.
      Когда "пуля" закончилась и я подвел итог, они чуть ли не прослезились. Опять все трое проиграли, но уже меньше, чуть более тысячи. От добавившегося количества монет стол прогнулся, ножки стали потрескивать. Я припомнил вес одной монеты, мысленно прикинул общий вес и ужаснулся. На столе лежало около тонны!
      Среди игроков царило полное уныние.
      - Может, еще одну? - страдальчески протянул краб.
      - Нетушки! - мстительно сказал я. - Проваливай!
      - Мы еще встре-ети-имся-я... - затихающим эхом прошелестело в комнате, и краб растворился в воздухе.
      Я опасливо посмотрел на каратиста. Пожалуй, его так грубо выпроваживать не стоило. Свежо было воспоминание, как он расправился с тремя бандитами в здании ипподрома.
      Но он понял без слов. Кивнул на прощание и исчез.
      А вот Рыжая Харя медлила. Недоуменно перебирала в лапах пластиковые карты и бормотала: .
      - Что-то тут определенно нечисто...
      Она глянула на меня.
      - Не так ли?
      - Нет, не так, - разочаровал я ее. Она тяжело вздохнула.
      -Ладно, исчезаю...
      Рыжая Харя раскрыла суму, хотела смести со стола бутылки с закусками, но я ее удержал.
      - Зачем же добро переводить? Оставь, у меня в холодильнике шаром покати.
      Минуту она внимательно смотрела на меня, затем двинула плечами.
      - Как хочешь... Тебе тоже надо привыкать, - произнесла она вторую за вечер загадочную фразу. - Пока.
      - Погоди!
      Рыжая Харя выжидательно уставилась на меня. Собираясь с духом, я налил себе коньяку, выпил. Пора в конце концов задавать главные вопросы. Слишком много их накопилось, но один из них - архиважнейший.
      - Откуда вы взялись на мою голову? - наконец решился я.
      Сумрачное настроение Рыжей Хари улетучилось в одно мгновение. Она оскалилась в клыкастой улыбке, кровавый глаз заблестел.
      - А ты еще ничего не понял?! - Она раскатисто рассмеялась. - Ну, ты меня сразил!
      Рыжая Харя приблизилась к моему лицу, обжигая взглядом.
      - В таком случае, - хитро усмехнувшись, сказала она, - надо было ставить на кон наши ответы, а не наше исчезновение...
      И медленно растворилась в воздухе. Последним исчез оскал пасти - совсем как это было у Чеширского кота.
      Черт с ним, вопросом, откуда они взялись! Но зачем приходили сегодня? В картишки переброситься? В эту версию не очень-то верилось...
      С исчезновением Рыжей Хари ничего в комнате не изменилось, за исключением того, что у меня словно выдернули ватные тампоны из ушей. Из кухни донесся звон капель в мойке из неплотно закрытого крана, а затем с потолка послышался скрип кровати соседа сверху. Странно, однако, мы здесь так орали, а он и не подумал, по своему обыкновению, стучать по батарее центрального отопления...
      Я перевел взгляд на окно. За стеклом было все так же темно и все-таки не совсем так. Каким-то шестым чувством я ощущал, что там сейчас обычная городская ночь, а не глухая, могильная темень, которая была еще мгновение назад. И если бы не гора золотых монет на столе, а также бутылки и тарелки с закусками, можно было подумать, что игра в преферанс с весьма одиозными партнерами мне привиделась в белой горячке.
      Поднявшись со стула, я прошел на кухню, включил свет. Здесь все было как обычно, без каких-либо следов "чертей".
      "Может, они навсегда покинули меня", - с робкой надеждой подумал я и тут услышал под кухонным столом невнятное чавканье. Светлые помыслы, не успев оформиться, рухнули в одночасье. Стремительно нагнувшись, я увидел, как "грызун" педантично уничтожает с пола засохший кетчуп из разбитой бутылки. Все верно, он-то в карты не играл, значит, и исчезать не обязан...
      Не знаю, сколько времени я бездумно наблюдал за "грызуном", но когда смог что-либо соображать, горькая безысходность и покорность судьбе заполонили душу. Никуда мне от этих "друзей" не деться, придется сосуществовать. И лучше всего - мирно.
      Я направился в комнату, взял со стола тарелку с копченой севрюгой и вернулся на кухню. Присев на корточки, поставил тарелку под стол и сказал:
      - Съешь лучше это. А то, не ровен час, осколками стекла подавишься.
      Сказал по-доброму, как домашнему животному. Коту, например. И почему-то до слез захотелось его погладить, приголубить... Но разве пустоту погладишь?
      Что удивительно, "грызун" меня послушался! Перестал поглощать присохший к полу кетчуп и, как мне показалось, с минуту обнюхивал угощение. Однако так к нему и не притронулся, и снова стал отдирать невидимыми зубами кетчуп с пола.
      Я оторопело понюхал севрюгу. Вроде бы свежая... Или мой "грызун" копченостей не любит? Вдруг я вспомнил загадочную фразу Рыжей Хари, что и мне надо к чему-то там привыкать, и почему-то сразу уверился, что ничего из деликатесов на столе в комнате "грызун" есть не будет.
      - Погоди, погоди... - пробормотал я, лихорадочно соображая. - А давай я тебя молоком напою...
      Ринувшись к холодильнику, выхватил из него надрезанный пакет и дрожащими руками попытался налить в блюдце молоко. Ничего не получилось открывал пакет чуть ли не неделю назад, и молоко основательно прокисло. Все же, разорвав пакет, вытряхнул на блюдечко творожистую массу и поставил на пол.
      - Будешь? - с сомнением, замешанным на страхе, предложил я "грызуну".
      Не медля ни секунды, "грызун" зачавкал так, что с блюдца полетели брызги сыворотки.
      И тогда я, сползая спиной по газовой плите, опустился на пол и заплакал злыми слезами. Достали они меня таки, ох и достали...
      Глава 9
      Утренний сон самый короткий и наиболее близкий к реальности. Снилось, что я с закрытыми глазами лежу на диване, в окно ярко светит солнце, а Алла возится на кухне, готовя завтрак. Рыбу жарит, и воняет из кухни преотвратно. Вот Алла заглянула в комнату, тихонько, чтобы не разбудить меня, подошла к столу, взяла что-то и снова вышла в прихожую: дохнуло сквозняком, будто открылась и тут же захлопнулась входная дверь.
      "Куда она пошла?" - удивился я и проснулся.
      Солнечный свет на самом деле заливал комнату, и в воздухе ощущался неприятный запах. Но не жареной рыбы, хуже. Воняло так, будто сдохла кошка.
      Я рывком сел на постели и огляделся. На столе громоздились тарелки с закусками, бутылки, играла солнечными бликами гора золотых монет.
      Настроение мгновенно испортилось, и я со стоном повалился на диван. А каким хорошим был утренний сон! Словно ничего в моей жизни не произошло, и не было кошмарных полутора месяцев. Только когда все начинает идти наперекосяк, понимаешь, что спокойная, размеренная жизнь - самое главное, что нужно человеку. К сожалению, теперь об этом можно лишь мечтать. Нежданно-негаданно в мою жизнь, будто в открытое окно, вестником мрака влетел эпический черный ворон, грозно каркнул: "Nevermore!" - и теперь, как ни крутись, ничего назад не вернешь. Никогда.
      Минут пять я отрешенно рассматривал потолок, пока мысли не вернулись к исходной точке пробуждения. Откуда было взяться сквозняку? Определенно кто-то в квартире похозяйничал, а затем выскользнул вон. Причем был этот кто-то живой, реальный - Рыжей Харе со товарищи двери не нужны, они сквозь стены предпочитают дефилировать. Но и не Алла заходила. Во-первых, ключа у нее нет, во-вторых, зачем ей здесь появляться, в-третьих, при виде горы золотых монет она бы так просто не ушла. Тут однозначно двух мнений быть не может.
      Осторожно, как шпион в низкопробном фильме, я встал с постели и на цыпочках прокрался в прихожую. Никого в квартире не было, дверь оказалась запертой на замок. На всякий случай выглянул в глазок, но и на лестничной площадке никого не обнаружил. Пусто. Хорошо, что Рыжая Харя не догадалась с той стороны в глазок посмотреть - шуточка вполне в ее стиле. Эффект еще тот получился бы.
      Однако чем все-таки в квартире воняет? С улицы, что ли, в открытую форточку несет? Принюхиваясь, вернулся в комнату и мгновенно определил источник запаха. Воняли объедки на столе - за ночь они успели так испортиться, словно я по крайней мере неделю пребывал в летаргии. Я поднес к глазам часы, включил календарь. Да нет, нормально спал - вчера было десятое июля, сегодня одиннадцатое... И только тогда, как прозрение, до меня дошел смысл загадочной фразы Рыжей Хари, и я понял, почему "грызун" отказался от угощения. В то же время мое самочувствие было вполне нормальным, никакой желудочный токсикоз не мучил. Может, на тот момент пища была вполне свежей?
      Я рассвирепел. Загадки, загадки, загадки, черт бы их побрал! Не квартира, а проходной двор, совмещенный с притоном. Мало мне виртуальных монстров, так, по всей видимости, еще и частный сыщик госпожи Популенковой здесь шастает.
      - Взяв большой пластиковый мешок для мусора, я единым махом, как Рыжая Харя ночью, смахнул в него тарелки с объедками и бутылки. Спиртное, кстати, тоже испортилось - все жидкости в бутылках стали рыжими, мутными и вязкими. Расскажи кому-нибудь, что водка протухла, - засмеют.
      На столе осталась лишь гора золотых монет. Я с недоверием взял одну монету, подбросил, и она с мелодичным звоном упала на стол. Вроде бы настоящий металл, но вполне вероятно, что через неделю-другую протухнет и он.
      Еще раз окинув взглядом комнату, я с ожесточением принялся за уборку. Хватит в хлеву жить, и если заявятся "мелкие бесы", выставлю за порог без зазрения совести. Надоело! Все и вся надоело!!! Лучше бы мистический ворон это слово каркнул...
      Уборка получилась генеральной и заняла почти час. Застелил постель, повесил одежду в шкаф, перемыл гору посуды, пропылесосил коврики, помыл полы. Разве что стирку не устроил, хотя грязного белья накопилось порядочно. Да еще золото на столе не тронул. Тонну металла пришлось бы целый день к мусорному баку во дворе таскать, и неизвестно, чем бы это для меня закончилось, окажись золото настоящим.
      Принял душ, побрился, оделся... И застыл посреди комнаты. Хорошее дело - уборка квартиры, напрочь посторонние мысли отметает, но когда работа заканчивается, тут-то они, подлые, и начинают душу теребить.
      Я виновато посмотрел на отключенный телефон и понял, что не мысли у меня подлые, а сам я вот такой вот. Совесть требовала позвонить в больницу и поинтересоваться самочувствием Владика, но я этого не хотел. Стыдно было. И все же остатки элементарной порядочности взяли верх. С тяжелым вздохом нагнулся и воткнул вилку в розетку.
      Телефон тотчас зазвонил.
      Следователь Серебро или... А вот об этом думать совсем не хотелось, и меня даже перекосило от презрения к самому себе. Изо всей силы дернул телефонный шнур, и он оборвался, оставив вилку в розетке. То ли смолкший зуммер телефонного звонка, то ли вид оборванного шнура подействовал, но я мгновенно успокоился. Удрученно вздохнул и побрел на кухню. Что-то в последнее время я стал излишне эмоционален...
      Вид пустого холодильника не добавил радости. Ни мне, ни "грызуну" поживиться было нечем. Придется обедать в какой-нибудь забегаловке, хотя выходить из квартиры не хотелось. Однако, в самом-то деле, не морить же себя голодом! В затворники подаваться пока рановато.
      Я вышел в прихожую, поднял мешок с мусором, затем повернулся и, нагнувшись так, чтобы видеть пустое блюдце под кухонным столом, предложил:
      - Пойдем перекусим, что ли? Приглашаю.
      Ответа, естественно, не услышал. Можно было и не приглашать, и так понятно, что "грызун" последует за мной, но мне сейчас было крайне необходимо ощутить рядом с собой чье-то присутствие, почувствовать его участие... Хотя какого сочувствия можно ожидать от невидимого нахлебника? Эх, была бы у меня собака! Ей, как человеку, можно излить душу и получить отпущение грехов. Собака все принимает за чистую монету, понятие подлости ей неведомо.
      Обедать я устроился в летнем кафе "Баюн", в сквере на бульваре Пушкина. Вероятно, хозяин, подбирая название своему кафе, имел в виду ученого кота из известной сказки классика русской литературы, но, честно говоря, изображенный на вывеске зверь был больше похож на замученного цыганами ярмарочного медведя с внушительной цепью на шее. В остальном кафе выглядело очень даже ничего огороженный легким штакетником участок между старыми тополями был аккуратно вымощен тротуарной плиткой, на которой без всякой системы стояли пластиковые столики под зонтиками.
      Посетителей в кафе было немного, это и понятно - полдень, жара... Я выбрал пустующий столик в углу у ограды, заказал цыпленка гриль, пару бутылок холодного пива и креветок. Официант слегка улыбнулся, словно я попросил ромовую бабу с солеными огурцами, но ничего не сказал. Поставил передо мной пепельницу и ретировался.
      В ожидании заказа я откинулся на спинку пластикового кресла, достал пачку сигарет, закурил и поморщился. Откуда в кармане эта дрянь? Трава травой, а не сигареты... Я недоуменно уставился на пачку и вспомнил, что это та самая, которую "презентовал" за один золотой доллар не в меру экспансивный краб. Черт знает, из чего "мелкие бесы" в своем потустороннем мире-продукты производят! Еда гниет, водка протухает, сигареты - дерьмо... Не хотел бы жить в их мире, да, видимо, придется. Моим мнением никто не интересуется. Однако, пока я живу в реальном мире, по мере сил постараюсь потреблять натуральные продукты, а не потусторонний эрзац.
      Раздраженно раздавив окурок в пепельнице, я оглянулся, чтобы подозвать официанта и попросить сигареты, и наткнулся на взгляд красивой девушки, сидевшей с молодым мужчиной через столик от меня. Поймав мой взгляд, она пыхнула победной улыбкой и заерзала на стуле.
      Бог мой, да это же Алла! Я на мгновение оцепенел. И не узнать, так преобразилась. В платье явно из какого-то бутика, загоревшая, перекрасившая волосы и ставшая из блондинки брюнеткой, с новой прической и макияжем из самого модного салона. Молодец, девка, не промах, умеет мужиков менять. Словно камень с души свалился, и я, искренне за нее порадовавшись, одобрительно улыбнулся, показал большой палец и тотчас отвернулся. Раз уж ей так повезло, не стоило нервировать парня.
      Они пили шампанское, ели мороженое, Алла курила длинную тонкую сигарету с золотым мундштуком... Парень был ей под стать. Худенький, симпатичный, улыбчивый, в безукоризненном легком костюме, белой рубашке при галстуке, со стрижкой плейбоя. Определенно где-то на обочине у кафе их поджидал "Мерседес". А мне почему-то думалось, что Алла сменит меня на типичного "нового русского" мордоворота с квадратной челюстью, скошенным узким лбом, короткошеего и клешнерукого, типа бандюги-увальня с ипподрома.
      Я фыркнул и покачал головой. Завидую, что ли? И неожиданно понял, что завидую. Нет, не "Мерседесу" на обочине, а тому, что живет этот парень обыкновенной человеческой жизнью. Может, и рисковой, со стрельбой, поножовщиной и мордобоем - просто так "Мерседесы" никому не даются, - но все же ОБЫКНОВЕННОЙ нашей современной жизнью! Без всяких трансцендентных штучек.
      Рука сама собой потянулась к пачке, но я вовремя вспомнил, что там за сигареты, и чертыхнулся. К счастью, подоспел официант с подносом и принялся выставлять на стол заказ.
      - И сигареты, пожалуйста, - попросил я.
      - Какие?
      - "Camel".
      Официант покосился на практически полную пачку на столе, но опять ничего не сказал и принес новую.
      Закурив, я с облегчением перевел дух, отхлебнул пива. И как на свет народился. Сигарета была настоящей, а пиво вкусным, духмяным. Ладно, пока живем, будем жить!
      Отодвинув тарелку с креветками на противоположный край стола, я принялся за цыпленка. Не знаю, чем кормил меня ночью каратист, но, похоже, в его деликатесах калорий было ноль, так как голод я ощутил просто-таки зверский. В один присест проглотил половину цыпленка, запил стаканом пива и лишь тогда обратил внимание, что тарелка с креветками стоит нетронутой.
      - Что же ты? - тихо спросил я. - Это тебе, ешь.
      Проблеском надежды запоздало промелькнула шальная мысль, что "грызун" навсегда меня покинул, но она тут же исчезла, поскольку одна из креветок зашевелилась в тарелке и начала с хрустом исчезать в невидимой пасти.
      Странно, но разочарования я не испытал. Наоборот, в груди теплом разлилось умиление. Надо же, каким вежливым и культурным стал мой "грызун"! Стоило раз по-человечески пригласить на обед, как он мгновенно превратился в светского парня. Глядишь, закадычными друзьями станем, не только трапезничать за одним столом будем, но и бражничать, пьяные песни в обнимку орать...
      "От чего это меня так развезло, что откровенная чушь в голову лезет? вяло проплыло в голове. - После стакана пива, что ли? Вчера сколько за картами выпил - и ни в одном глазу, а тут..."
      Я попытался трезво оценить ситуацию и понял, что впервые за несколько дней чувствую себя сытым, поэтому и испытываю легкую эйфорию. Прав все-таки был, когда подозревал, что в угощении "мелких бесов" нет ни грамма калорий и ни молекулы спирта.
      - Добрый день, Роман Анатольевич, - услышал я за спиной и, вздрогнув от неожиданности, обернулся.
      У столика, склонившись под зонтик, стоял следователь Серебро. Рукой с забинтованным пальцем он придерживался за спинку пластикового кресла и смотрел на меня сквозь непроницаемо черные стекла солнцезащитных очков. Будто позавчера его не только за палец укусили, но и в глаза ядом плюнули, и теперь он скрывал от окружающих пустые глазницы.
      - Вы позволите? - Серебро, не дожидаясь ответа, выдвинул из-под стола кресло и сел.
      - Попробовал бы не позволить... - пробормотал я. Хорошее настроение мгновенно испарилось.
      - В нужном направлении мыслите, - согласился Николай Иванович. - Я бы мог к себе вызвать, но в кабинете на вас будет давить официальная обстановка, а мне хочется поговорить по душам.
      Он повернулся, махнул официанту рукой, и тотчас перед ним появился запотевший бокал пива и блюдце с нарезанным соломкой сыром. Вероятно, сделал заказ загодя, либо здесь хорошо знали и его самого, и его вкусы.
      Я мельком глянул на следователя. Волевое лицо Николая Ивановича отнюдь не говорило о предрасположенности к задушевным беседам. Скорее наоборот. С тоской заныло сердце. Рано я списал следователя со счетов. Позавчера как мальчишка радовался, что все закончилось, и напрасно. Если здраво рассудить, то допроса как такового и не было. Он тогда только начался...
      Украдкой покосившись в сторону Аллы, я облегченно перевел дух. И она, и ее спутник уже покинули в кафе. Не знаю почему, но мне очень не хотелось, чтобы кто-то из знакомых видел меня со следователем.
      Николай Иванович отхлебнул из бокала, закусил ломтиком сыра. Делал он это неторопливо, степенно, словно собирался сидеть здесь до вечера.
      - Можно? - спросил он, указав на пачку сигарет. Пачка была та самая, "потусторонняя".
      - Курите, - пожал я плечами.
      Странное впечатление производил Николай Иванович в солнцезащитных очках-консервах. Словно и не очки это, а глаза - холодные, немигающие.
      Серебро извлек из пачки сигарету, обстоятельно размял, зачем-то понюхал, наконец прикурил. Однако прикурил осторожно и, по-моему, не затягиваясь. Пару раз выпустил изо рта дым, поморщился и загасил сигарету в пепельнице.
      - Дерьмовый табак.
      До меня, наконец, дошло, почему он со столь гурманским пристрастием разминал и нюхал сигарету.
      - А вы надеялись, что "травка"? - желчно спросил я его. - Напрасно. Наркотиками не балуюсь. - И принялся доедать цыпленка. - Кстати, и по вашему делу я вроде бы не наркоманом прохожу.
      - Вы имеете в виду дело о перестрелке в погребке "У Еси"? - равнодушно спросил Серебро.
      - Угу... - пробормотал я набитым ртом.
      - Н-да... - загадочно вздохнул следователь и забарабанил по столу пальцами.
      Кусок застрял в горле, и я поперхнулся.
      - А что имеете в виду вы? - сипло выдавил я, прокашливаясь.
      Николай Иванович не ответил и даже не посмотрел в мою сторону. Сидел, расслабившись, с отрешенным лицом, и было непонятно, куда он смотрит и о чем думает. Со стороны посмотреть - отдыхает человек, да и только. Я попытался угадать, куда направлен его взгляд, и, кажется, понял.
      - Это что? - наконец тихо спросил он, кивая головой на тарелку с креветками.
      - Это, Николай Иванович, креветки, - с нажимом сказал я, в то же время прекрасно осознавая, что игры, подобной позавчерашней, в кабинете, на этот раз не получится.
      - Не надо, Роман Анатольевич, меня совсем уж за круглого дурака принимать, - снисходительно улыбнулся Серебро. - Я спрашиваю, это что?
      Он указал забинтованным пальцем на невидимого "грызуна". Рукой с этим самым пальцем он только что абсолютно нормально разминал сигарету, затем барабанил пальцами по столу... Если бы собственными глазами не видел, как компьютерный пес цапнул Серебро за палец, точно бы решил, что темнит что-то следователь с бинтом.
      И тогда я разозлился, вспомнив, как истерически хохотал у здания УБОП. Рано смеялся. Сегодняшняя улыбка следователя была гораздо весомее моего тогдашнего хохота. Не зря в народе говорится, что хорошо смеется тот, кто смеется последним.
      - Не советую пальцем тыкать, - процедил я. Желает следователь прямого, "душевного" разговора, будет ему такой. - Это вам, Николай Иванович, не позавчерашняя собачка. Э т о за палец кусать не будет, это его откусит.
      Николай Иванович снял очки и посмотрел мне в глаза. Конечно, не пустые глазницы были прикрыты темными стеклами, но холод в серых, проницательных глазах следователя был ничуть не лучше.
      - Кажется, Роман Анатольевич, мы начинаем понимать друг друга, - сказал он и водрузил очки на место.
      Разговор приобрел интересную направленность. Я на мгновение застыл, а затем, чтобы осмыслить неожиданный поворот, неторопливо отхлебнул пива и снова взялся за цыпленка. Молча. Наилучший способ поведения, когда не совсем ясно, куда клонится беседа. Пусть заинтересованная сторона проявляет инициативу, а я буду поступать сообразно полученной информации.
      - Давно это с вами? - тихо спросил Серебро, тоже пригубливая пиво.
      - Что - это? Это?
      Я указал на тарелку с медленно исчезающими в пустоте креветками.
      - И это тоже, - кивнул Серебро. - Но прежде всего я имею в виду ваши трансцендентные способности.
      Красиво у него получилось. Будто не допрос ведет, а треплется с другом о самых обыденных вещах за бокалом пива.
      - С детства, - буркнул я. - Сколько себя помню.
      - Неправда, - мягко возразил Серебро. - По нашим данным, ни в детском саду, ни в школе, ни в институте, ни на работе за вами ранее ничего подобного не наблюдалось.
      Я доел цыпленка, отодвинул в сторону тарелку с объедками, вытер салфеткой губы, пальцы, неторопливо закурил. Настоящую сигарету.
      Серебро терпеливо ждал, не спеша пережевывая ломтик сыра.
      Меня охватила злость. Откровенности, видите ли, ему захотелось! Да кто ты такой, чтобы я плакался тебе в жилетку? Мент поганый...
      - А вам, Николай Иванович, не кажется, что ваши вопросы выходят за рамки служебных интересов? - с трудом сдерживаясь, процедил я. - Извольте заниматься своими прямыми обязанностями.
      По лицу следователя скользнула мимолетная усмешка, и я почувствовал сквозь непроницаемые стекла очков его изучающий взгляд.
      - Именно этим я и занимаюсь, - раздельно проговорил он.
      Я глубоко затянулся, пытаясь унять раздражение и настроиться на холодный, аналитический образ мыслей. Что это за следствие такое, когда интересуются подноготной рядового свидетеля вплоть до того, что он делал с пеленок? И что означает последняя фраза Николая Ивановича? Неужели он связывает убийство двух бизнесменов в погребке с моим проклятым даром?
      - Вы действительно хотите поговорить со мной по душам? - тихо спросил я.
      -Да.
      - Тогда почему бы вам, во-первых, не снять очки? А во-вторых... Кто вы такой?
      - Разумно, - согласился он и снял очки. Тяжелый у него был взгляд, немигающий, словно у вытатуированной змеи Шурика Куцейко. - Нечто подобное мы и ожидали. Вы правы - к УБОП я не имею никакого отношения. Вызов вас в качестве свидетеля по делу об убийстве двух бизнесменов - лишь повод познакомиться поближе.
      Сердце екнуло, но виду, надеюсь, я не подал. Это что ж за организация такая заинтересовалась мной, для которой не составляет особого труда поставить своего человека на место следователя УБОП?
      - Для кого это - для нас? ФСБ?
      - Не совсем. - Серебро сдержанно улыбнулся. - Подразделение ФСБ, о котором в самой службе знают лишь два человека. В моем лице к вам проявила интерес группа "Кси".
      - Надо же... - саркастически скривил я губы. - В ФСБ знают только два человека, а я, обыкновенный смертный без какого-либо секретного допуска, удостоен такой чести!
      - Наша группа занимается ксенологией, если вам это что-нибудь говорит, - сказал Серебро, не сводя с меня внимательных глаз.
      Кровь ударила в голову. Говорило. Фантастику я почитывал. В необозримо далеком будущем, когда человечество начнет осваивать иные миры, эта наука будет изучать внеземные формы жизни. ЧУЖИЕ!
      - Вы меня за пришельца принимаете? - с натугой выдавил я. Ин-те-рес-ный у нас разговор получается. А если я наш, земной феномен? Или вскрытие покажет?
      - Зачем же утрировать, - поморщился Серебро. - Мы изучаем любые, подчеркиваю, любые аномальные явления, любые феномены. Но, согласитесь, назови мы группу греческой буквой "фи" - от феномена, а не "кси" - от ксенологии, то название звучало бы несколько легковесно. В русском языке, естественно.
      - Па-анятно... - протянул я, лихорадочно осмысливая свое положение. Попал, похоже, как кур в ощип. Брыкайся не брыкайся, а перышки полетят в разные стороны. Мне-то какая разница, "кси" или "фи"? Для подопытного кролика хрен редьки не слаще.
      - У вас, надо понимать, уже были контакты с внеземными существами? попытался сыронизировать я, но получилось плохо. Все-таки не пришелец, а обыкновенный человек, пусть и с "закороченными" шаровой молнией мозгами. И ничто человеческое мне не чуждо.
      - На этот вопрос я не отвечу, - твердо сказал Серебро.
      - Тогда и от меня откровенности не ждите. И потом, какие у вас доказательства моих трансцендентных способностей? Заявление госпожи Популенковой?
      - Ну зачем же так, Роман Анатольевич? - укоризненно покачал головой Николай Иванович и многозначительно погрозил забинтованным пальцем.
      Я стушевался. Весьма весомый аргумент предъявил Серебро, против него возразить нечего.
      Забытая мной сигарета дотлела до фильтра и обожгла пальцы. Я чертыхнулся и щелчком отправил окурок на газон в пожухлую от зноя траву.
      - А если загорится? - пожурил Серебро.
      - Тогда перелезу через турникет и пописаю, - раздраженно буркнул я.
      Серебро открыл было рот, чтобы что-то сказать, да так и застыл, глядя на окурок. Из ниоткуда над травой появилась струйка, пролилась на землю, загасила окурок и исчезла. Николай Иванович с минуту зачарованно смотрел на мокрое пятно на земле, затем тряхнул головой, избавляясь от наваждения.
      - Так какие еще нужны доказательства? - тихо спросил он. Я промолчал, строго придерживаясь своей тактики. Серебро побарабанил пальцами по столешнице, тяжело вздохнул.
      - Хорошо. Я понял, - сказал он. - Вас интересуют не столько доказательства, а то, что мы о вас знаем. Верно?
      Я упорно молчал.
      - Пусть будет так, - снова вздохнул Николай Иванович. - Есть у нас доказательства - и прямые, и косвенные. Вам их как, по полочкам разложить?
      Немного подумав, я кивнул.
      - Давайте по порядку. Любопытно услышать мнение о себе со стороны.
      - По порядку так по порядку. - Серебро пожевал губами, отхлебнул пива. - Еще со времен КГБ все сообщения агентов об аномальных явлениях, необъяснимых феноменах, необычных способностях отдельных личностей поступали к нам. Так ведется и сейчас. Весьма удобная организация ФСБ - уровень секретности никому не позволяет интересоваться, с какой целью собирается подобная информация, а уж тем более как используется. Вот таким образом к нам и поступило сообщение о вашем предсказании гибели господина Популенкова. Скажу честно, количество сообщений со всех уголков страны об аналогичных случаях спонтанных предсказаний иногда достигает нескольких десятков в месяц; по своей классификации они относятся к самой низшей категории "МО" - минутное озарение и зачастую лишь фиксируются, но не проверяются. Наши силы и возможности не безграничны, к тому же на основе многолетних исследований установлено, что подобные проявления человеческой психики имеют спорадический характер и у девяноста шести процентов людей на протяжении жизни никогда больше не повторяются.
      Николай Иванович сделал паузу, бросил на меня короткий взгляд, снова отхлебнул пива.
      - Но, к счастью, в Алычевске у нас есть резидент, который взялся проверить сообщение. Он начал потихоньку собирать информацию, узнал, что на второй день после гибели Популенкова вы рассчитались из своей фирмы, и стал выяснять причину, побудившую вас уволиться. Ваши сослуживцы до сих пор недоумевают, почему вы так поступили: работу вы любили, шеф вас ценил. И вдруг взяли и рассчитались, причем не перешли в какую-нибудь более престижную фирму, а ударились в запой. Но мы-то с вами знаем причину...
      Я спокойно встретил вызывающий на откровенность взгляд следователя.
      - И в чем же, по-вашему, причина?
      - В компьютере, который стоял на вашем рабочем месте в фирме и вышел из строя после контакта с вами. По мнению специалистов, он сгорел от электрического разряда большой мощности и восстановлению не подлежит. Мы изъяли списанный компьютер, и знаете, что установили?
      Серебро сделал театральную паузу, и я послушно на нее откликнулся.
      -Что?
      - Внутренности компьютера не то что сгорели, а оказались оплавленными, словно по ним прошлись газовой горелкой. Но самое удивительное - компьютер работает! Изредка, правда, будто по своему желанию, бессистемно и неуправляемо выдает на дисплей какую-то на первый взгляд абракадабру. Наши системщики ничего понять не смогли, а вот аналитики кое-что высмотрели, когда на экране появлялись обрывки компьютерных игр. В дикой смеси наложенных друг на друга изображений они усмотрели странную синхронизацию: будто на самом деле это не разные игры, а одна, в которую помещены известные персонажи, и при этом их действия прекрасно согласованы между собой. Что вы на это скажете?
      Я криво усмехнулся. Хорошо бы следователь знал только это...
      - "Есть в мире много, друг Горацио, что неизвестно нашим мудрецам..." Кажется, так сказано у классика?
      - Ну-ну, - в свою очередь усмехнулся Серебро, поняв мой намек на позавчерашний разговор.
      В голове у меня словно заработал компьютер, анализируя полученную информацию. И когда разрозненные факты сложились в компактную, стройную схему, возник вопрос.
      - Значит, это ваша группа "Кси-фи" натравила на меня госпожу Популенкову, а ваш сотрудник под видом частного сыскного агента ходил за мной по пятам? - возмутился я.
      Николай Иванович удивленно вскинул брови, а затем отрицательно покачал головой.
      - Как раз наоборот. Наша группа отсекла от вас госпожу Популенкову и ее сыщика, - раздельно проговорил он. - А заодно и приструнила следователя Оглоблина.
      - А кто...
      Я запнулся. О том, кто теперь, кроме моих "бесов", шастает по квартире, спрашивать не стоило. И так понятно.
      - И на том спасибо, - пробормотал я невнятно, отводя глаза в сторону.
      - Еще приводить факты, или как? - спросил Серебро.
      - Факты? Вы считаете, что привели факты?! - Я делано рассмеялся. - То, что вы сейчас рассказали, ничем не лучше бредней сумасшедшей госпожи Популенковой!
      Серебро пожал плечами, на мгновение задумался.
      - Ладно, оставим косвенные доказательства в покое. Вы хотите вещественных? Извольте.
      Он вытащил из нагрудного кармана пачку фотографий, отобрал из них три и веером разложил передо мной. На снимках был запечатлен Шурик Куцейко, застывший со змеей в руках у здания УБОП. Все-таки не подвела меня интуиция - снимали нас с "вольным художником" позавчера на пленку. Только ракурс был не из мусорного бака, а откуда-то сверху, вероятно, со второго этажа УБОП.
      - Ну и что тут криминального? - пожал я плечами. - Видел я этого укротителя змей. В цирке ему надо выступать, а не расхаживать с удавом по улицам и детишек пугать.
      - Это не удав, - сказал Серебро. - Такой змеи, но заключению серпентологов, в природе не существует.
      - А я здесь при чем? - почти искренне возмутился я и ткнул пальцем в фотографию. - По этому вопросу обращайтесь к хозяину. Его змея, его и спрашивайте.
      - Спросим, не сомневайтесь. - Лицо Николая Ивановича помрачнело, в голосе прорезалось раздражение. - Жаль только, у этих троих мы уже ничего спросить не сможем.
      Он выложил еще три снимка, и я увидел на них трупы бандюг в букмекерском зале ипподрома.
      - Этому ударом ноги проломили грудную клетку, и он скончался от разрыва аорты, - объяснял Серебро, пододвигая мне одну фотографию за другой, - этому сломали шею, а этот испытал на себе удар чудовищной силы, который не только раздробил челюсть, но и сломал шейные позвонки.
      Я ничего не ответил. Приподнял с локтя короткий рукав рубашки и уважительно пощупал свой хилый бицепс.
      Серебро усмехнулся. Понятно, не совсем простой следователь, с мелкими уголовниками не возится. Оглоблин бы сейчас гаркнул зычным гласом и так по столу кулаком стукнул, что посуда посыпалась бы на землю.
      - И этот тоже нам ничего не скажет, - продолжал Николай Иванович, он положил поверх снимков еще один.
      На асфальтовом тротуаре высился аккуратный земляной холмик, из которого торчал покосившийся каменный крест. Земля на холмике была свежая, а крест старый, замшелый. На нем готическим шрифтом была высечена надпись: "Покойся с миром, Сучок".
      - Эксгумация останков показала, что они действительно принадлежат некоему Тимофею Витальевичу Бабакину, мелкому уголовнику по кличке Сучок. Погиб он позапрошлой ночью и захоронен на месте преступления неподалеку от центральной травматологической больницы, где как раз в это время находились и вы. Патологоанатомам пришлось изрядно потрудиться, чтобы установить личность покойного, так как его останки были основательно перемолоты, будто побывали в камнедробилке, и облиты чрезвычайно едкой жидкостью, по своей консистенции напоминающей желудочный сок кровососущих насекомых.
      Я невольно содрогнулся. Однако и пищеварительный тракт у Рыжей Хари! Такой и колючую проволоку спокойно переварит.
      - Зачем вы мне за обедом всякие мерзости рассказываете? - поморщился я. - Аппетит вконец испортили. Вот рыгну сейчас останками цыпленка вперемешку со своим желудочным соком...
      Терпения Николаю Ивановичу было не занимать.
      - А мы его на анализ возьмем, - спокойно сказал он. - Так сказать, для сравнения.
      - Вы в самом деле подозреваете, что я со своим телосложением мог таким образом разделаться с тремя дюжими уголовниками на ипподроме, а затем в темном переулке пожевать и выплюнуть четвертого?! - повысил я голос.
      Серебро, будто извиняясь за бестактность, развел руками.
      - Кое-что я уже видел собственными глазами. Так что экстраполировать ваши способности не составляет труда.
      Нет, при этом Николай Иванович не посмотрел на небо, но по его тону было понятно, что не меня конкретно он имеет в виду.
      Мороз пробежал по коже, меня передернуло.
      - Однако... - только и нашел я что сказать. Жутковатое чувство, когда тебя причисляют к пришельцам из космоса. Причем весьма аргументированно и, ко всему прочему, на официальном уровне.
      - Кстати, - продолжал Серебро, - крест высечен из цельной глыбы гранита, и по нынешним меркам такая работа стоит бешеных денег - вашего выигрыша на ипподроме расплатиться не хватит. Но и не в этом даже дело, а в том, что по абсолютно непонятным причинам крест светится в темноте.
      Я опять промолчал. Слишком хорошо помнил свечение в переулке посреди ночи. Жуть кладбищенская.
      - А вот и еще одно вещественное доказательство, - невозмутимо продолжал Николай Иванович и выложил на стол очередные три фотоснимка.
      Я глянул и присвистнул от удивления. Вот уж этого не ожидал - в разных ракурсах на снимках были запечатлены блистающие идеальной полировкой конские гениталии памятника у ипподрома.
      - Мало того, что вы великий фантазер, - криво усмехнулся я, - вы еще и извращенец.
      Серебро запнулся, бросил недоуменный взгляд на фотографии, а затем беззвучно рассмеялся.
      - Да уж, уели вы нас, - сказал он. - С этих позиций мы фотографии не рассматривали... Но и вы здесь промашку дали. Где это видано, чтобы, восстанавливая бронзовый памятник, некогда отбитые фрагменты отливали из чистого золота? Причем такого золота, которого в природе не только не существует, но и не может существовать?
      - Не понял? - на сей раз абсолютно искренне удивился я.
      - Это золото - чистейший изотоп Аu-195, изредка получаемый во время ядерного синтеза и практически мгновенно превращающийся в платину. Но на памятнике золото абсолютно стабильно и не радиоактивно!
      - Ну а я тут при чем? - в который раз повторился я. - Синхрофазотрона у меня в личном пользовании нет, к тому же меня и близко возле памятника не было.
      - Были вы там. Были неподалеку. И свидетели имеются - таксист, двое случайных соседей по местам на трибуне, букмекер... А что касается уникального изотопа золота, то его у вас дома столько, сколько у дяди кота Матроскина гуталина. Немерено. - Серебро опустил руку в карман, извлек оттуда монету и щелчком подбросил в воздух.
      С мелодичным звоном монета описала дугу над столом и снова исчезла в кулаке следователя.
      - Пока я вижу другой уникальный случай, - попытался съерничать я. Воочию наблюдаю, как Серебро рассуждает о золоте.
      Николай Иванович внимательно посмотрел мне в глаза и заявил вдруг холодным, официальным тоном:
      - Послушайте, Роман Анатольевич, а вам не надоело ваньку валять?
      - В каком смысле?
      - Вы прекрасно понимаете, что мы о вас знаем, так зачем же устраивать комедию?
      - Хорошо, - сдался я. Действительно, мое упрямое неприятие неопровержимых фактов выглядело по-детски. Пора было менять тактику, и я решил приоткрыть свои карты. - На самом деле все обстоит несколько иначе, чем вы обрисовали, но допустим, что доля истины в ваших выводах есть. Ваш интерес понятен, а в чем будет состоять мой?
      - Это уже разговор, - кивнул Серебро. Он выпрямился в кресле и снова выглядел собранным и подтянутым, как позавчера в кабинете. И следа не осталось от его расслабленности. Серьезный противник, набивающийся в соратники. Во-первых, мы обеспечим вам стопроцентную безопасность. Во-вторых...
      - Что?! - не выдержав, перебил я и расхохотался. - Позвольте, Николай Иванович, но вы только что весьма красочно описали, какими я обладаю возможностями! О каком обеспечении моей безопасности может идти речь? Скорее я вам могу ее предоставить, чем вы мне.
      Серебро покачал головой.
      - Напрасно иронизируете. Исходя из наших наблюдений, о жизни на Земле вы знаете лишь из кинофильмов и художественной литературы. И это, - он ткнул пальцем в снимок могилки с покосившимся крестом, - лишнее тому подтверждение. Реальная жизнь - это нечто другое. Вами уже заинтересовались не только мы, но и криминальная группировка, контролирующая в городе игорный бизнес, в том числе ипподром. Думаете, они вас будут искать, чтобы вернуть свои деньги? Глубоко ошибаетесь. Искать будут, но не ради денег. Это на уровне кидал деньги имеют первостепенное значение, но когда вы расправились с налетчиками, то перешли на другой уровень, где деньги, как это ни парадоксально, вещь второстепенная. Вы вторглись в сферу деловой активности криминальной группировки, а здесь уже иные мерки. Никто не собирается вас ловить, чтобы затем пытать каленым железом, где и в какую кубышку вы спрятали доллары. Вас просто уберут, и все. Вполне возможно, что уже сейчас, когда вы сидите здесь и спокойно обедаете, из окна дома через дорогу вас рассматривают в оптический прицел.
      Я невольно оглянулся. Ближайшие дома скрывала листва тополей, но облегчения я не почувствовал. На душе стало тоскливо и пакостно. Серебро прав. Именно так убрали двух солидных бизнесменов в погребке "У Еси". Никому оказались не нужны их солидные счета в швейцарских банках. Перешли кому-то еврей и араб дорогу в сфере бизнеса, вот их судьба и решилась.
      - Чего вы от меня хотите? - глухо спросил я.
      - Сотрудничества, - отчеканил Николай Иванович.
      - Хорошо, я подумаю.
      - Думайте, - согласился Серебро и протянул мне мобильный телефон. Когда надумаете, позвоните. Мои номер закодирован под семеркой.
      Я повертел в руках телефон, тяжело вздохнул.
      - А вы не боитесь, что с вами может случиться то же, что с креветками? - спросил я, указывая на невидимого "грызуна", заканчивающего очищать тарелку.
      - Боюсь, - честно признался Серебро. - Не боятся только дураки и фанатики. Но кто-то же должен заниматься этой работой? Думаю, вас не убедят слова о моей вере в светлое будущее человечества и что ради этого я готов пожертвовать жизнью. И правильно решите, это не так. Я не фанатик, ибо не дозрел до осознания столь высокоморальных критериев. Потому скажу проще - у меня есть дети, и я хочу, чтобы у них было будущее.
      Он смотрел на меня не отрываясь, и что-то жесткое, непримиримое мигнуло в его зрачках. Видимо, Серебро уловил, что допустил промах, потупил взгляд, водрузил на переносицу очки и встал.
      - До свидания. Мы будем ждать вашего решения.
      Глава 10
      Серебро ушел, оставив на столе фотографии. Словно на память. А вот окурок "потусторонней" сигареты из пепельницы исчез. Видимо, перекочевал в карман следователя для химического анализа. Ловко получилось, я и не заметил.
      Под неодобрительные взгляды официанта я стал один за другим сжигать снимки над пепельницей. Фотографии горели плохо, скорее тлели, эмульсия коробилась, и от этого казалось, что трупы бандитов оживают. Последним горел снимок Куцейко. Я равнодушно наблюдал, как корчилась в огненной агонии непризнанная серпентологами змея, и вдруг увидел то, чего просто не могло быть. Причем заметил это еще при первом просмотре, но тогда не придал особого значения. Ракурс! Секунду я оторопело глядел на исчезающий в огне снимок, а затем поспешно стал его гасить. К сожалению, спохватился поздно, и теперь на оставшемся клочке ничего нельзя было разобрать. И все же я мог дать голову на отсечение, что фотографировали Куцейко не со второго этажа здания УБОП. И не с деревьев - они в сквере молодые, да и нет их вблизи здания. Там, откуда производилась съемка, было голое небо.
      Несколько секунд я с сожалением смотрел на обгоревший клочок, а затем по спине пробежали мурашки. Кем на самом деле является следователь Серебро? И каким образом группе "Кси" удалось заснять "вольного художника" Куцейко с его змеей с чистого неба? Из космоса, что ли?
      Я закурил, откинулся на спинку кресла и стал анализировать недавний разговор. Тут-то и начали вылезать "белые нитки" из стройного рассказа следователя о группе "Кси". Слишком стройного, слишком гладкого, слишком правдоподобного. Вряд ли агент сверхсекретного отдела ФСБ будет настолько откровенен - я тоже не лыком шит, наслышан и о "дезе" и о "легенде". К тому же абсолютно не верилось, что подобная аналитическая группа КГБ могла сохраниться и в полном составе продолжать свою деятельность в ФСБ. На фоне роспуска элитного подразделения быстрого реагирования "Альфа" и рассекречивания чуть ли не всей зарубежной агентуры сохранение группы, изучающей мифический феномен летающих тарелочек, выглядело ненатурально. Тем более что, по словам Серебро, структурная сеть группы охватывала всю страну и даже в ничем не примечательном Алычевске имела своего резидента. На такую организацию нужны сумасшедшие бюджетные ассигнования, а где их взять, когда даже на финансирование космических программ выделяются крохи? С другой стороны, факт существования группы налицо - меня вычислили чуть ли не с момента появления дара предвидения, причем действовали весьма оперативно и обстоятельно.
      И снова мурашки пробежали по спине. В голове родились сразу две версии, объясняющие существование группы "Кси". Прямо сказать, жутковатые. Первая: Серебро не врал, и группу "Кси" не расформировали потому, что контакты с летающими тарелочками в действительности имели место и были отнюдь не дружеского характера со всеми вытекающими последствиями. Вторая: Серебро пришел из того же потустороннего мира, что и Рыжая Харя со товарищи, и был, если так можно выразиться, из конкурирующей организации. Если у Нас существуют службы разведки и контрразведки, то почему их не может быть там?
      Однако, поразмыслив, я отбросил вторую версию. Чересчур реален и приземлен Серебро. К тому же, если в нее поверить, получалось не просто "слишком много", а "чрезвычайно много привидений".
      Оставалась одна версия. Гладкая и стройная "легенда" с единственной, на первый взгляд неприметной, неувязочкой - фотографией Куцейко. И было похоже, что вот так вот походя мне эту дилемму не решить.
      Загасив сигарету, я покосился на оставленный следователем мобильный телефон. Если Серебро все-таки пришел из потустороннего мира, то мобильник должен оказаться такой же фальшивкой, как их еда, карты, доллары, монеты.
      Я взял мобильник и набрал номер.
      - Добрый день. Реанимационное отделение?
      - Да.
      Телефон оказался настоящим, и на душе стало легче. Но самую малость.
      - Пригласите, пожалуйста, Светлану Анатольевну.
      - Минутку.
      Минутка растянулась на все пять.
      - Слушаю, - наконец донесся из аппарата тоненький голосок врача-реаниматолога.
      - Здравствуйте, Светлана Анатольевна! - Я постарался придать голосу задушевный тон. - Вы меня узнаете?
      - Здравствуйте, - сказала она. - Узнаю. Вы - Роман Челышев, друг Владислава Ступина.
      - Как дела у нашего пациента?
      - Нормально. Потихоньку поправляется. Еще не разговаривает, но взгляд осмысленный. Будем надеяться, что все обойдется. Он человек молодой. Сегодня кушать начал - его как раз невеста с ложечки кормит.
      Кровь ударила в голову. Невеста... Вот те раз!
      - Вам какие-то лекарства дополнительно нужны? - спросил я сдавленным голосом.
      - Нет, спасибо, - корректно ответила врач. - Все есть. Да, она просила, если вы позвоните, пригласить к телефону. Подождите...
      - Не надо! - выкрикнул я, но врач уже ушла.
      "Вот те и два..." - промелькнуло в голове. Мне только этих забот не хватало!
      Мгновение я с ненавистью смотрел на мобильный телефон, затем отключил его и сунул в карман. Хотя очень хотелось изо всей силы размозжить о тротуарную плитку, чтобы пластмасса брызнула мелкими осколками. В "просвещенной" Франции адюльтер в порядке вещей, но роль "друга семьи" не по мне. Не дорос до европейского воспитания.
      Я огляделся и кивком подозвал официанта.
      - Принеси-ка мне водки... - попросил я, когда он подошел.
      Не знаю, что официант увидел в моих глазах, но принес он литровую бутылку и не рюмку, а стакан. Словно прочитал мои мысли, либо кто из "мелких бесов" ему на ухо нашептал.
      Я налил полный стакан, хотел выпить залпом, но не получилось. Горло пережало, и я закашлялся на первом же глотке. Ну что за сволочная ситуация?! Даже напиться не могу.
      Вскочив с кресла, я швырнул на столик деньги и поспешил из кафе. Куда глаза глядят. И плевать мне было на предупреждение агента особо секретной группы "Кси", что из окна соседнего дома за мной могут наблюдать в оптический прицел.
      Выходя из кафе, я рукавом зацепился за проволоку, которой к ограде был прикручен рекламный плакат. Задержавшись на секунду, отцепился, скользнул по плакату взглядом. Замученный сказочный кото-медведь уныло смотрел на меня маленькими глазами, и вдруг показалось, что левый глаз подмигнул красноватым светом. Это было последней каплей.
      В голове помутилось, и дальнейшее помню весьма смутно. Что-то случилось со зрением - окружающее почему-то воспринималось в зеленоватом мерцающем свете, а сознание напрочь отказывалось функционировать. В голове жужжало и искрило, как будто закоротило какие-то контакты, и я механически бродил по городу, как андроид с поврежденным электронным мозгом, разве что тревожная надпись "Перегрузка!" не вспыхивала перед глазами. Никогда раньше ничего подобного со мной не происходило. Кажется, в психологии это называется стрессовой ситуацией, когда мозг, стараясь сохранить психическое, равновесие, отключает сознание. Слишком много на меня в последние дни навалилось, и рассудок, похоже, среагировал адекватно. То ли "мелкие бесы" допекли, то ли Серебро довел, то ли ситуация с Люсей повлияла, то ли все вместе взятое подействовало на нервы. Либо шаровая молния на даче Популенкова закоротил.а извилины мозга, настроив меня не только на предвидение будущего. Как бы там ни было, но выпал я из реальности полностью.
      Очнулся под вечер, сидя на скамейке возле железнодорожного вокзала. Чувствовал себя разбитым, опустошенным, но нормальное восприятие мира восстановилось. В левой руке я держал вафельный стаканчик мороженого, костяшки пальцев на правой руке саднило, словно с кем-то дрался, рубашка на груди была забрызгана чем-то зеленым. Хорошо, не кровью. Впрочем, может, и кровью, - черт его знает, какая она у Рыжей Хари... Вроде бы ей по морде врезал, когда она с вывески кафе подмигнула.
      Я с недоверием посмотрел на сбитые костяшки. На них запеклась кровь, но моя, красная, и зеленых капель на руке не было. Смутно припомнилось, как бродил по городу от бара к бару, пытаясь напиться, но нигде спиртное не лезло в горло. Потом, кажется, нищим на бульваре стал доллары раздавать... Я полез в карман и убедился, что от трех тысяч, оставшихся после оплаты операции, чудом уцелело всего триста баксов. Красиво, видно, раздавал, не скупясь. По-купечески.
      Стаканчик мороженого в руке дернулся, я перевел на него взгляд и обмер. Мимо скамейки, кто с вокзала, кто на вокзал, проходили люди с сумками, чемоданами, тележками, а "грызун" самым наглым образом ел у меня с руки мороженое.
      Я машинально облизал губы и понял, что к мороженому не прикасался. Для "грызуна" покупал. Никому из привокзальной толпы ни до меня, ни до пляшущего в руке мороженого не было дела, но на всякий случай я поставил стаканчик под скамейку и загородил его ногами. От греха подальше.
      Затем достал сигарету, закурил и по привычке пожелал про себя господину Популенкову перевернуться в гробу. В общем-то господин Популенков не был виноват, что меня контузило взрывом шаровой молнии у него на даче, но кто-то же за все, что со мной теперь происходит, отвечать должен? Когда Рыжая Харя охраняет мою персону подобно церберу, лучше винить мертвых, чем живых.
      Мысли в голове текли вяло, инертно. Словно у самоубийцы. Определенно шаровая молния воздействовала на извилины не только тем, что наделила меня способностью предвидеть будущее и вызывать, помимо собственной воли, "мелких бесов". Никогда раньше не испытывал зависти, а вот теперь... Завидовал ребятам на ипподроме, завидовал новому ухажеру Аллы, позавидовал Владику... При мысли о Люсе на душе стало совсем пакостно. А этому чувству откуда взяться?! Были в моей жизни женщины, но чтобы к какой-нибудь вот так прикипеть? С какой такой стати, почему?
      Эх, сесть бы сейчас в поезд да укатить куда-нибудь к черту на кулички! Все проблемы разом решатся... Но я не сдвинулся с места. Решится только одна проблема - с Люсей. А группа "Кси", даже если сейчас удастся ускользнуть от ее внимания, рано или поздно меня вычислит. При ее агентурной сети это вопрос нескольких дней. Что же касается "мелких бесов", то бегством от них не избавиться. Нет для них расстояний, а заклинаний я не знаю.
      Мимо скамейки к зданию вокзала прошел седовласый мужчина в безукоризненном кремовом костюме, держа в руке небольшой пластиковый кейс. Я непроизвольно проводил его взглядом и в очередной раз позавидовал. Вполне респектабельный человек едет в командировку. В кейсе - электробритва, зубная щетка, деловые бумаги... Быть может, бутылка коньяка, чтобы в купе с попутчиками время скоротать.
      Я посмотрел на кейс, и тут на меня накатило. Не было в кейсе ни зубной щетки, ни деловых бумаг. В нем находились десять аккуратных пачек стодолларовых банкнот. Ни в какую командировку этот человек не уезжал, а шел в камеру хранения, чтобы оставить кейс в ячейке под номером тридцать семь и шифром "В481". Через полчаса за кейсом приедут те самые ребята, которые три дня назад устроили бойню в погребке "У Еси".
      Экспозиция будущего зарябила в голове, подернулась россыпью зеленых искр и исчезла. Минуту-две я лихорадочно осмысливал полученную информацию, затем было дернулся, чтобы извлечь из кармана мобильник и позвонить Серебро, но вовремя спохватился. Какой он, к черту, следователь! Несомненно, властью обременен большой, если УБОП предоставил ему кабинет для инсценировки ведения следствия, но вряд ли он в курсе оперативных данных по делу об убийстве Ураловича и Шерези. Да и мне незачем афишировать группе "Кси" свои способности. "Ксенологам" многое обо мне известно, однако из разговора в кафе я понял, что о моих конкретных способностях они имеют самое смутное представление. Не стоит им раньше времени раскрывать свои возможности. Во избежание. Узнают всю подноготную, неизвестно, как себя поведут.
      Я глубоко затянулся сигаретой. Нехорошее чувство угнездилось в сердце. Как и большинству нормальных людей, мне было наплевать на криминальные разборки - кто кого в очередной раз пристрелил и почему. Лишь бы меня никоим боком не задевало. Но в том-то и дело, что убийство двух бизнесменов в погребке "У Еси" очень даже меня касалось. Конечно, заниматься расследованием и предпринимать какие-то шаги против киллеров я бы не стал, но, если уж представился случай, упускать его глупо.
      Все складывалось наилучшим образом. Сейчас седовласый "командированный" поставит кейс в ячейку автоматической камеры хранения и уйдет. На полчаса деньги останутся без присмотра - согласно договоренности заказчики и исполнители строго соблюдали обоюдное инкогнито и друг друга в лицо не знали. Не в первый раз сотрудничали, и до сих пор сбоев при передаче денег не было. Откуда им знать обо мне и моих способностях? Люди они сугубо рациональные, к гадалкам не ходят...
      Внезапно на меня упала чья-то тень, и я поднял голову. Напротив скамейки остановился коренастый мужчина в потертых джинсах, выцветшей зеленой футболке и сбитых кроссовках. От светившего из-за его спины солнца лица было не разобрать. Рядом с мужчиной стояла тележка, груженная четырьмя ящиками из-под бананов. Судя по пятнам пота на футболке, в ящиках находились не экзотические фрукты, а по крайней мере кирпичи.
      - Привет, Роман! - весело сказал он. Я сощурился, склонил набок голову, чтобы солнце не так слепило, и, наконец, разглядел лицо.
      - Здравствуй, Махмуд, - сдержанно кивнул я. Совсем некстати он появился.
      - Отдыхаешь? - спросил Махмуд, не обратив внимания на мой неприветливый тон. - И я присяду. Весь день на ногах, устал.
      Он подкатил тележку поближе к скамейке и сел рядом.
      - Ты почему в кафе не возвратился? - по-свойски поинтересовался он. Мы с Андреем ждали, пока заезды не закончились и народ с трибун в кафе не повалил. Пришлось столик освобождать - пиво-то твое мы допили.
      Краем глаза я заметил, как из здания вокзала появился седовласый "командированный" и направился в нашу сторону к ожидавшему у бровки тротуара "Мерседесу". Кейса у него в руках уже не было.
      Сергей Николаевич Порошин, "вспомнил" я. Помощник мэра по общим вопросам. Видение в этот раз было как никогда обширным, и я знал не только ближайшее будущее, но и недалекое прошлое. Имена, фамилии, как, когда и кем заказывалось и исполнялось убийство бизнесменов в погребке, и даже то, что вопреки договору оплата "работы" киллеров была проведена не на следующий вечер, а отсрочена на два дня, словно кто-то специально подготавливал почву для моей экспроприации. Похоже, мои возможности начинали расширяться.
      - Как это не возвратился? - Я повернул лицо к Махмуду, чтобы на всякий случай не встретиться взглядом с Порошиным. - Вернулся. Но вас и след простыл. Пришлось пить пиво, пристроившись на подоконнике.
      - Вернулся он! - фыркнул Махмуд. - Ты бы еще сегодня попытался нас на ипподроме найти. Пиво - не водка, оно не в голову бьет, а на мочевой пузырь давит.
      Буквально кожей я почувствовал, как мимо скамейки прошел Порошин. Ничего он не подозревал, ни о чем не догадывался, и в мыслях ничего такого не было.
      - Ты, кстати, в курсе, что в последнем забеге кто-то солидный куш в тотализатор сорвал? - спросил Махмуд. - Говорят, тридцать тысяч зеленых. Повезло мужику! Наверное, из таких же крутых, как этот, - кивнул он в спину удаляющегося Порошина. - Где нам триста-четыреста баксов на ставку наскрести? А деньги, они к деньгам липнут.
      - Да уж... - рассеянно поддакнул я.
      Мне вдруг почему-то вспомнился старик с ипподрома, интересовавшийся, на кого я поставил. Руки у старика дрожали, глаза слезились, и он очень хотел выиграть. Но поверить мне не рискнул. "Как бы у старика инфаркт не приключился", - запоздало подумал я.
      - Бананами на рынке приторговываешь? - задал я первый пришедший на ум вопрос. Мне было абсолютно все равно, что в ящиках и чем занимается Махмуд. За спиной хлопнула дверца "Мерседеса", и машина тронулась с места.
      - Какие еще бананы? - возмутился Махмуд. - В ящиках книги. У меня лоток на привокзальной площади. Подрабатываю, жить-то надо.
      - А-а... - равнодушно протянул я. - Пушкин, Толстой... Луч света в темном царстве...
      Махмуд недоуменно уставился на меня.
      - Ты что, с луны свалился? - едко заметил он. - Сейчас классику никто не читает. Самый ходовой товар - детективы!
      - Ну да, конечно, - согласился я и, покивав головой, бросил взгляд на часы. В моем распоряжении оставалось двадцать минут. - Каков мир, такова и литература.
      Махмуд что-то резко ответил, защищая детективный жанр, но я не расслышал. Вдруг понял, что мой простенький план - изъять набитый долларами кейс из ячейки автоматической камеры хранения - может закончиться перестрелкой. Киллеры прекрасно осведомлены, в каком именно кейсе передают им гонорар, и не исключена вероятность, что я столкнусь с ними при выходе из здания вокзала. Варианты измененного будущего дар предвидения не демонстрировал.
      Однако мысль сработала быстро и четко.
      - А давай, Махмуд, пива выпьем, - предложил я. Кажется, сказал невпопад, посреди отповеди Махмуда, защищавшего офенин промысел. Он осекся, посмотрел на меня и стушевался.
      - Не получится, - пробормотал он, отводя глаза. - Не очень удачный день был - практически ничего не наторговал.
      - А говоришь, детективы хорошо идут, - заметил я. - Не переживай, угощаю. Посиди минут десять, а я сбегаю. Кстати, у тебя сумки не найдется? Не в руках же бутылки нести?
      - Найдем, - кивнул Махмуд. Он склонился к тележке, открыл один из ящиков и вынул из него аккуратно сложенную сумку, сшитую из искусственной мешковины. - Устроит?
      Еще бы меня не устроило! В эту сумку могли поместиться три кейса.
      - Великовата, ну да ладно, - махнул я рукой. - Давай:
      Взяв сумку, я направился к вокзалу. В этот раз "изменение будущего" происходило несколько иначе, чем обычно. Никакой противодействующей силы я не ощутил, но сознание как бы раздвоилось - одна половина управляла телом, другая же словно наблюдала за ним со стороны. Наблюдала и бесстрастно анализировала.
      Недавно отреставрированное здание вокзала внутри блистало черными полированными полами, белым, под мрамор, пластиком стен, зеркальными стеклами касс европейского стандарта. Я рефлекторно замедлил шаг, боясь поскользнуться. Ничего подобного не произошло, подошвы намертво прилипали к блестящей поверхности. Похоже, не я один обманулся - подавляющее большинство пассажиров с натугой приволакивали ноги, будто ступали по льду. С таким обхождением недолго полу блистать полировкой - не для нашего менталитета подобное покрытие.
      Впрочем, все это сознание отмечало мимоходом, отстранение, а тело с уверенностью запрограммированного робота прошагало в зал автоматических камер хранения. В отличие от общего зала людей здесь оказалось немного, и, к своему удивлению, под потолком я не увидел телекамер слежения. Поскупились железнодорожники, а напрасно. Хотя по факту пропажи кейса к ним вряд ли кто обратится.
      Извлечь из ячейки кейс и сунуть его в сумку было минутным делом. Затем я купил в киоске полдюжины холодного пива и вернулся к скамейке. Здесь наконец раздвоение сознания закончилось, и я облегченно перевел дух. Нелегкое это дело - воровство.
      Махмуд с удивлением посмотрел на раздувшуюся сумку и с недоверчивой усмешкой покачал головой.
      - Нам столько не осилить.
      - Что не осилим, домой унесу, - весело парировал я. Махмуд промолчал, но по насупленному виду я его понял.
      - Держи, - протянул я двадцать долларов, - новую сумку купишь.
      Махмуд взял деньги, пошуршал ими и с подозрением посмотрел на меня. За эти деньги можно было купить десяток таких сумок.
      Я беззаботно рассмеялся, сел на скамейку и, наклонившись к уху Махмуда, шепнул:
      - Знаешь, кто куш на ипподроме сорвал?
      Он отшатнулся. В зрачках вспыхнул огонек восхищения.
      -Ты?!
      Я кивнул.
      - Только не тридцать тысяч, а девять, - уточнил я тихо. - Молва любит преувеличивать. Но и это неплохо, как считаешь?
      - Неплохо... - эхом отозвался он и, оценив ситуацию, справедливо возмутился: - Что же пивом тогда угощаешь?!
      - А ты предлагаешь в таком виде и с твоим грузом в ресторан зайти? Или прямо здесь, на скамейке, коньяк распивать? Смотри, кто здесь гуляет.
      Мимо, обходя свой участок, неторопливо прошел дежурный милиционер, скользнув по нашим лицам оценивающим взглядом.
      - Уговорил, - кисло усмехнулся Махмуд.
      Я чуть расстегнул "молнию" на сумке, достал две бутылки пива.
      Солнце уже скрылось за коньком крыши вокзала, но жара не спала, поэтому по бутылке мы выпили сразу, не отрываясь от горлышек. Откуда ни возьмись появилась опрятная старушка и, униженно бубня, начала выпрашивать пустые бутылки. Мы отдали, я достал вторую пару пива, и старушка, вежливо извинившись, попросила никому, кроме нее, пустую тару не отдавать. Заручившись нашим согласием, она отошла метров на десять и уселась на соседнюю скамейку, не сводя с нас скорбных глаз. Не дай бог мне дожить до пенсии и очутиться на ее месте.
      Разговор не клеился. Больше всего хотелось встать и уйти подальше от вокзала, но как это сделать, не вызвав у Махмуда обоснованных подозрений, придумать я не мог. Махмуд тоже помалкивал, обескураженный известием о том, кто именно сорвал солидный куш в тотализатор.
      Обойдя привокзальную площадь, милиционер снова прошел мимо скамейки, задержав на нас взгляд. В глазах милиционера читалась зависть. В такую жару ему тоже хотелось холодного пива, но служба не позволяла.
      - Что, пустая тара нужна? - внезапно зацепил его Махмуд. - Опоздал, к нам уже очередь. - Он указал бутылкой на старушку на соседней скамейке.
      Щека у милиционера дернулась, лицо посуровело. Он остановился и вперился в Махмуда тяжелым взглядом.
      Я обомлел. Не хватало только, чтобы нас именно сейчас забрали в участок. Представляю, как там будет "весело", когда из сумки извлекут кейс и откроют.
      - Ты чего, Махмуд? - обозлился я. - Человек при исполнении, а ты его подначиваешь. Извините нас, - обратился уже к милиционеру. - Шутки у моего друга дурацкие.
      Милиционер мельком глянул на меня, подошел к тележке, заглянул в приоткрытый картонный ящик. Увидев книги, поморщился. Не стоил этот товар того, чтобы с нами связываться.
      - Шути лучше со своей женой, - посоветовал он Махмуду. - Если я пошучу, тебе будет не до веселья.
      Он развернулся и зашагал прочь. У меня отлегло от сердца.
      - В каталажку захотел? - прошипел я.
      - А... - пренебрежительно отмахнулся Махмуд. - В печенках менты у меня сидят. Дня не проходит, чтобы книгу с лотка не захапали. Хуже рэкетиров - те книжников не трогают.
      Предлог получился - лучше не придумаешь. Самое время напустить на лицо обиженный вид, подняться и уйти. Но я не успел. Вышло мое время.
      По асфальту прошуршали шины, и у обочины дороги, почти на том самом месте, где стоял "Мерседес" Порошина, остановилась темно-синяя "Тойота". Мне и оборачиваться было не нужно - картинка из будущего стояла перед глазами.
      Дверца машины распахнулась, из салона выбрался парень и деловым шагом направился к вокзалу.
      Я мельком глянул на часы, краем глаза зацепил парня и обмер. Надо же так опростоволоситься! Следователя из меня точно бы не получилось. Два раза "видел" этого парня в вещих видениях, один раз воочию, а сопоставил и то, и другое только сейчас. Новый ухажер Аллы. Отнюдь не случайно мне подумалось в кафе, что жизнь у него связана с криминалом, но я тогда на подсказку подсознания не обратил внимания. В одном, правда, ошибся - не "Мерседес" у него, а "Тойота"... Но зато теперь я полностью знал его подноготную. Егор Долгушин, двадцать шесть лет, родился в городе Томске. Отучился два курса на экономическом факультете Московского университета, затем бросил. Мастер спорта по пулевой стрельбе, оттачивал свое мастерство наемным снайпером в Приднестровье. Умный, расчетливый, беспринципный. Создал группу киллеров из таких же, как сам, ребят, основанную на жесткой дисциплине и строгой конспирации. Никто в группе не знает его прошлого - сейчас он Игорь Долгов, с соответствующими документами. А в машине сидят Павел Смирнов и Даниил Коровин имена и фамилии подлинные, но ребята под стать своему шефу. Из новой популяции киллеров, для которых избранная профессия не развлечение, а серьезная работа. Еще почему-то в голове возникла информация о директоре ипподрома - Михаиле Александровиче Грызлове. Он тоже имел какое-то отношение к киллерам и мэру, но я отодвинул эту информацию на второй план. Связь Грызлова с киллерами была запутанной и как бы второстепенной - почему-то именно он являлся причиной непредвиденной задержки передачи денег на два дня, но мне сейчас было не до детального анализа.
      - Ждешь кого-то? - спросил Махмуд, заметив, как я посмотрел на часы.
      - Нет. Меня в гости ждут, - нашелся я. - Но минут десять еще есть.
      Долгушин-Долгов скрылся в здании вокзала, я допил пиво и кивком головы подозвал старушку.
      Внезапно дверцы "Тойоты" захлопали, из машины выскочили Смирнов и Коровин и почти бегом устремились к вокзалу. Коровин на ходу спрятал в карман сотовый телефон.
      "Началось", - похолодело в груди.
      Они встретились на высоком крыльце вокзала, быстро обменялись короткими фразами и тут же разбежались. Смирнов скрылся в здании, Коровин юркнул в подземный переход, ведущий на перрон, а Долгов-Долгушин остался на крыльце, пристальным взглядом обводя привокзальную площадь.
      Как хорошо, что я догадался взять у Махмуда сумку и спрятать в нее кейс! В два счета меня бы сейчас вычислили.
      Неторопливо развернувшись, я достал из сумки последние две бутылки, откупорил, передал одну Махмуду и в этот момент почувствовал, как ищущий взгляд Егора Долгушина прошелся по скамейке. Ощущение было настолько острым, что даже показалось, будто на секунду взгляд задержался именно на мне. Чего только не почудится в смятении - у страха глаза велики.
      - Значит, детективами приторговываешь? - спросил я, отхлебывая из бутылки и краем глаза косясь на крыльцо.
      - Ага, - равнодушно согласился Махмуд. От пива он разомлел и не обратил внимания на то, что эту тему мы уже обсуждали.
      Я помолчал, повертел бутылку в руках, снова отхлебнул и во время глотка бросил взгляд на здание вокзала. Не обнаружив ни у кого из пассажиров своего кейса, киллеры вновь собралась на крыльце. В этот раз обсуждение ситуации было еще короче, и они скорым шагом направились к машине.
      - И кто же из авторов пользуется наибольшим спросом? Чейз, Агата Кристи? - поинтересовался я, когда киллеры проходили мимо. Шли они столь стремительно, что я не в меру обостренным восприятием ощутил, как меня зацепило турбулентным потоком. Ох, не завидовал я Порошину!
      - Не котируются сейчас зарубежные детективы, - вздохнул Махмуд. Похоже, его турбулентный, поток не коснулся. Он даже не обратил внимания на трех спешащих мимо парней. - Хорошо покупают Маринину, Бушкова... Да, вот еще новый автор появился - Кондратьев. Тоже неплохо берут. Могу дать почитать.
      За спиной хлопнула дверца "Тойоты", и машина стремительно сорвалась с места. Я с трудом удержался, чтобы не посмотреть вслед.
      - Два романа у Кондратьева вышло, - продолжал Махмуд, - "Алиби для всех" и "Алиби для одного". Ты какое хочешь?
      Занятый своими мыслями, я не сразу уловил двоякий смысл фразы. А когда понял, вздрогнул. Но в темных раскосых глазах азиата мне опять ничего не удалось разглядеть. Как и в кафе на ипподроме, было неясно, вкладывал ли он подспудный смысл в свои слова, или это получилось неосознанно.
      - Так какое "Алиби" тебе дать? - повторил Махмуд, растягивая губы в неопределенной улыбке. - Или оба сразу?
      Ни выражения глаз, ни улыбки азиата европейцу понять не дано. Никогда откровенность не была у них в чести, веками воспитывались в расе сдержанность, скрытность, пока методом естественного отбора эти особенности прочно не закрепились на генетическом уровне. С одним и тем же выражением лица, с одной и той же улыбкой они и врага убивают, и харакири делают.
      - Спасибо, но мне сейчас не до чтива, - поблагодарил я, пытаясь ответить простоватой улыбкой. - Как-нибудь в другой раз.
      - Уже уходишь?
      - Да. Пора. - Я встал со скамейки, подал Махмуду руку. - До встречи.
      - А как же обещанный ресторан?
      Я заглянул в глаза Махмуда и снова не понял, хочется ли ему просто выпить за чужой счет, либо за этим скрывается нечто другое.
      - Возьми, - протянул я ему визитку. - Звони по домашнему номеру, с работы я недавно рассчитался. Когда будешь свободен, тогда и звони. Договоримся.
      Глава 11
      Тихо и незаметно в подъезд проскользнуть не удалось. Стоило мне появиться во дворе, как бабушки, выбравшиеся под вечер из душных квартир на скамейки возле подъездов, перестали шушукаться и все как по команде осуждающе уставились на меня. Мало того, мужики, игравшие за столиком меж березок в домино, тоже прекратили свое занятие и повернули головы в мою сторону.
      - Смотри, Серега, вот он идет! - сказал кто-то. Серега Митюков, мой сосед этажом ниже, швырнул на стол костяшки домино, встал и враскорячку двинулся ко мне. Выглядел он грозно - колыхание непомерной, словно у борца сумо, туши не сдерживали ни линялые трикотажные шаровары, ни застиранная майка, открывавшая вырезом на груди патриотическую наколку: "Люби родину, мать твою!" Обычно добродушный, сейчас Серега был мрачнее тучи. Никогда прежде его таким не видел, даже когда ему шутки ради подарили бюстгальтер девятого размера, который, кстати, оказался мал.
      - Ты что же это, сосед, вытворяешь?! - забасил он, надвигаясь.
      Я недоуменно огляделся. В окна дома повысовывались жильцы, ожидая представления по непонятному мне поводу.
      - А в чем, собственно, дело? - попытался я интеллигентно выяснить суть проблемы.
      Интеллигентного разговора не получилось, поскольку самым высоким интеллектуальным показателем Митюкова был лозунг на груди.
      - Я тебе покажу, в чем дело! - взревел он, толкнул меня животом и, схватив за ворот рубашки, потащил к подъезду. - Сам сейчас все увидишь!
      Я не стал сопротивляться и послушно засеменил к крыльцу под одобрительное перешептывание старушек. Может быть, забыл утром кран в ванной закрыть и залил соседа? На лестнице я снова попытался выяснить, в чем дело, но Митюков не
      отвечал. Угрюмо сопел и пыхтел у меня за спиной, с трудом переставляя ноги по ступенькам.
      Дверь в квартиру Митюкова открыла его жена, Машка, по комплекции не уступающая супругу, разве что на голову ниже. Но в отличие от добродушного Сереги характер у нее был тяжелый, от чего на лице застыла гримаса вечного недовольства. В одной руке она держала веник, в другой - совок со строительным мусором, а платье, более похожее на балахон, было перепачкано мелом.
      - Здравствуйте, Маша, - сказал я.
      Она не ответила, одарила меня свирепым взглядом и попятилась на кухню. В прихожей мне с ней было не разминуться, не говоря уж о подпирающем сзади Сереге. Мужики во дворе иногда незлобиво интересовались у Митюкова, как он ухитряется заниматься с супругой сексом, но Серега лишь загадочно ухмылялся и стойко хранил свою "сладкую" тайну.
      Получив очередной толчок в спину, я влетел в прихожую и сразу понял причину переполоха во дворе. Нет, не залил я соседа, дела обстояли несколько хуже. Последовал еще один толчок в крестец Серегиным животом, и я очутился в комнате, в которой все: широченная двухспальная кровать, платяной шкаф, стол, стулья - было засыпано кусками обвалившейся с потолка штукатурки. Посреди комнаты валялась рухнувшая люстра с битыми плафонами, в углу зиял пустотой взорвавшегося кинескопа телевизор.
      - Хорошо, мы с женой на кухне были... - отдуваясь, пророкотал Митюков. - Не пришибло...
      Мучительный для его комплекции подъем по лестнице несколько поумерил раздражение Сереги.
      - Н-да... - только и Нашелся я что сказать, разглядывая обнажившиеся плиты перекрытия, испещренные ветвистыми трещинами. Как плиты выдержали удар тонны золота - уму непостижимо. Выиграй я вчера чуть побольше, и дождь золотых монет пронесся бы до первого этажа, круша на своем пути перекрытия и выплескиваясь в окна.
      - Что у тебя - землетрясение случилось?
      - Шкаф с книгами упал, - на ходу придумал я. - Ножки подломились.
      - Ну-ну... А мне что теперь делать?
      - Ремонт.
      Лучше бы я ничего не говорил. Митюков побагровел, глаза налились кровью - того и гляди, либо его апоплексический удар хватит, либо он меня в порошок сотрет.
      - За мой счет, разумеется, - поспешно добавил я.
      - А телевизор, а люстра, а сервиз столовый?! - визгливо выкрикнула Машка, выдвигая свои телеса из кухни.
      - Убытки тоже возмещу, - заверил я. - Сколько с меня за все причитается?
      Митюков задумался. Видимо, приготовился к длительному скандалу и не ожидал, что я так быстро сдамся.
      - Ну, думаю, тысячи три... - неуверенно протянул он и оглянулся на жену.
      - Какие три?! Что ты городишь?! - одернула его Машка. - Дай бог в пять уложиться!
      "Что это за такса у нас, в России, такая, - отстраненно подумал я, операция - пять тысяч, ремонт - столько же..."
      - Пять так пять, - кивнул я, полез в карман, достал триста долларов и протянул Сереге. - Остальные завтра занесу.
      В самом деле, не здесь же доставать из сумки кейс, а из него деньги!
      Серега неуверенно взял купюры, повертел их в руках, пошуршал между пальцами.
      - Настоящие? - почему-то понизив голос, спросил он.
      - Нет, - фыркнул я и направился к двери. - Всю ночь рисовал.
      Серега как-то поспешно, с неестественной для его грузного тела прытью отпрянул в сторону, и я прошел мимо него в прихожую.
      - До свидания, - кивнул я Машке, застывшей в дверях кухни.
      Соседка не ответила. Как зачарованная, она круглыми глазами смотрела на зажатые в кулаке Митюкова доллары.
      Я вышел на площадку и только на лестничном марше, поднимаясь на свой этаж, понял соседей. Никогда долларов в руках не держали, разве что по телевизору видели. И цену за ремонт запросили в рублях, а не в валюте...
      Странно, но я даже не улыбнулся. Наоборот, горечь подступила к горлу. Отнюдь не смешно получилось.
      Вставляя ключ в замок, я услышал, как в комнате настойчивой трелью заходился телефон. Будто телефонистка вызывала по междугородной линии. Я уже не удивился, хотя прекрасно помнил, что утром в сердцах оборвал шнур. Навалившиеся события притупили способность удивляться.
      Дверь полностью не открылась - что-то попало под нее и заклинило на полпути. Протиснувшись в щель, я протащил за собой сумку и понял, в чем дело. На полу прихожей лежала россыпь золотых монет, выкатившихся из комнаты, одна или две из них попали под дверь и мешали ей открыться. Захлопнув дверь, я ногой отгреб монеты от порога и заглянул в комнату.
      Как я и предполагал, стол не выдержал веса золота, рухнул, и теперь монеты устилали пол, а из просевшей золотой горы посреди комнаты торчали сломанние ножки. В углу, возле телефонной розетки, пронзительно верещал красный телефон, которого у меня никогда не были. Он дрожал, подпрыгивал и даже вроде бы светился, словно раскаленный.
      Я поставил сумку на пол и опасливо уставился на аппарат.
      - Какого черта?! - заорал вдруг телефон голосом краба. - Ему весь день названивают, а он даже к телефону подойти не соизволит! Бери трубку!
      Трубка на телефоне приподнялась, и из-под нее как на пружинках выпрыгнули два крабьих глаза на тоненьких стебельках.
      - Кому говорю! - приказал краб, протягивая мне клешню-трубку.
      Щека у меня нервно дернулась, краб испуганно икнул, перестал верещать телефонным зуммером и присел.
      - Ты чего это? - настороженно спросил он, вращая глазами и быстро трансформируясь в свое настоящее обличье.
      Я молча пошел на него, хрустя подошвами по россыпи монет. Краб попытался бочком юркнуть под диван, но я успел поймать его за клешню и изо всей силы дернул. Клешня, оборвавшись, осталась в руке, а краб пролетел через всю комнату, сочно шмякнулся в стену и со звоном упал на монеты.
      - Вай-вай! - заорал он благим матом. - Членовредитель!
      - Эй, Роман, потише там, - внезапно услышал я четкий голос Сереги, будто он находился у меня в квартире. - Не ровен час, совсем потолок провалишь.
      Голос Митюкова подействовал отрезвляюще. И раньше звукоизоляция в квартире была ни к черту, а теперь предстояло жить как в общежитии. Я глубоко вздохнул, пододвинул к себе стул и сел. Повертел перед глазами клешню краба. Клешня как клешня, большая, красная, колющая руку бесчисленными острыми шипами.
      - Верни клешню, - заканючил краб. - По-ожалуйста...
      - Новую отрастишь, - буркнул я.
      - Она маленькая будет, - продолжал канючить краб. - Верни, а?
      Я бросил ему клешню. Он подпрыгнул, как собака поймал ее на лету и сунул оторванным сегментом куда-то под панцирь. Что-то хрустнуло, щелкнуло, и клешня стала на место.
      Своими манипуляциями краб больше походил на сборную механическую игрушку, чем на живое существо.
      - Нормально, - пробормотал он, осторожно пробуя двигать клешней. Координация движений была замедленной, но он остался доволен. - Дня через два все будет в порядке.
      - Если снова не оторву, - мрачно пообещал я. Краб испуганно присел и замер. Надолго ли, при его-то характере?
      Я встал, прошел к двери, взял сумку и вернулся к стулу. Достал из сумки кейс, положил на колени и попытался его открыть, вращая циферки на наборном замочке. Нахрапом ничего не получилось, хотя задача была не из особо трудных. Всего четыре цифры, значит, десять тысяч комбинаций. Если .тратить на каждую по секунде, это займет не более трех часов. Но стоило ли вообще возиться? Кейс опасная улика. Лучше сломать замок, вытряхнуть содержимое, а кейс уничтожить. Хотя уничтожить вряд ли удастся - видел я рекламу на подобный чемоданчик: "КамАЗ" на него передним колесом наезжает, затем отъезжает, а кейсу хоть бы что.
      - Включи, пожалуйста, телефон, - внезапно тихим, униженным голосом попросил краб.
      Интонация просьбы настолько не соответствовала характеру краба, что я невольно вздрогнул. Краб застенчиво переминался на лапах и смотрел на меня умоляющим взглядом.
      - Включи, а?..
      Просьбам "мелких бесов" следовало верить. Никогда они не ошибались в своих прогнозах. Видимо, предстоял серьезный телефонный разговор. Вопрос только - с кем? Серебро позвонил бы по сотовому...
      Отставив кейс в сторону, я нагнулся и воткнул вилку шнура в розетку. И только затем запоздало удивился, что шнур целый, словно я его утром не обрывал. Эх, если бы только это удивляло меня в моей квартире...
      Телефон тотчас зазвонил, но обычным зуммером, а не междугородным, как почему-то ожидалось после разыгранного крабом спектакля. Я недоверчиво покосился на краба и снял трубку.
      - Слушаю.
      В трубке раздавался шорох помех, потрескивание.
      - Я слушаю!
      - Р-роман? 3-здравствуй... Это Люся...
      Голос у нее был робкий, заикающийся. Я метнул на краба испепеляющий взгляд, но он и глазом не повел. И без того был красный, будто ошпаренный.
      - Здравствуй. Я узнал.
      Снова в трубке треск и шорох помех.
      - Что случилось?
      - Рома... Ты у Владика в больнице был?
      - Нет. Извини, некогда, работу ищу, - соврал я. - Но в больницу регулярно позваниваю, справляюсь о его состоянии. Говорят, что поправляется. Или что-то не так?
      - Нет-нет, что ты, все нормально, - зачастила Люся. - Профессор сказал, что лучше и быть не может. Владик, говорит, в рубашке родился - даже частичной амнезии нет. То есть потери памяти...
      Я невольно улыбнулся. Наверное, сама в первый раз такой диагноз услышала и теперь всем объясняет его значение.
      - Вот и отлично! - нарочито бодрым голосом сказал я.
      - А... А ты завтра к нему не зайдешь?
      - Ох, Люсечка... - тяжело вздохнул я. - Боюсь, не получится. У меня завтра важные переговоры. Есть надежда, что возьмут на работу.
      - Жаль... - Ее голос дрогнул, и она опять сбивчиво зачастила: - Нет, не в смысле работы... Работа - это хорошо... А со мной не встретишься? В любое удобное для тебя время... Я сейчас свободна... Тоже без работы... Ремонт у Еси...
      Я скосил глаза на краба. Краб стоял на горе золотых монет и, подавшись в мою сторону на вытянутых лапках, прислушивался к разговору. Непроизвольно я развернулся на стуле к нему спиной, хотя почему-то был уверен, что это не поможет. Не знаю, чем там слушал краб, где у него уши, но мне показалось, что подслушивает он наш разговор не совсем обычным способом. Не ушами. Не зря же из себя телефон изображал.
      - Зачем? - глухо сказал я в трубку и почувствовал, что лицо у меня одеревенело. Однако отступать от своего намерения не собирался. Рвать нашу связь нужно было немедленно и бесповоротно. - Слушай, Люся, ни к чему хорошему это не приведет. Что было, то случилось, но, как говорится, секс - еще не повод для знакомства. Забудь.
      - Роман... - попыталась она что-то сказать, но я положил трубку.
      Черт бы побрал этих девственниц! Попробуют мужика в первый раз и думают, что на нем свет клином сошелся. Ничего, это быстро проходит...
      Но чувствовал я себя гадко. "Не повод для знакомства..." Меня передернуло. Так поступать с женщинами мне еще не приходилось.
      Телефон снова зазвонил, я рванул за шнур и выдернул вилку из розетки.
      - Зачем ты с ней так? - тихо пожурил краб.
      - Не твое дело! - огрызнулся я.
      Хотел запустить в него телефоном, но сдержался, вовремя вспомнив о соседях снизу. Не стоило лишний раз нервировать Митюкова - еще надумает заглянуть ко мне и посмотреть, что за "шкаф с книгами" на пол упал. Я отставил телефонный аппарат в сторону, вновь водрузил на колени кейс и занялся замком.
      - Помочь? - предложил краб.
      Я не ответил, пытаясь подобрать шифр. Хватило меня на пять минут, пока не понял, что в три часа никак не уложусь. Проверка каждой комбинации занимала три-пять секунд, а это означало, что нужную я могу найти и через сутки.
      - Принеси нож, - буркнул я.
      Краб с готовностью метнулся на кухню и вернулся с большим ножом. Я вогнал лезвие под замок и начал потихоньку отжимать. Замок стал понемногу поддаваться. Ободренный видимым успехом, я нажал чуть сильнее, раздался хруст, и кончик ножа обломился.
      - Черт! - прошипел я сквозь зубы.
      Обломок лезвия выскользнул из-под замка, и я увидел, что мои усилия были напрасны. Показалось мне, что замок поддается, на самом деле он не сдвинулся ни на йоту.
      - Давай я вскрою, - снова предложил краб. Я посмотрел на него исподлобья, пожал плечами. Затем положил кейс на пол.
      - Попробуй.
      Краб преобразился.
      - Эх-ма! - весело гикнул он, одним прыжком вскочил на кейс, как в картон воткнул клешню в бронированный пластик и лихо застрекотал, будто ножницами. Мелкие кусочки пластика брызгами полетели во все стороны.
      - Осторожнее! - крикнул я, представив, как его клешня вместе с пластиком кромсает в конфетти пачки долларов.
      - Не боись, все нормально! - успокоил краб. В одно мгновение он вскрыл кейс по периметру, будто консервную банку, соскочил на пол и отбросил в сторону вырезанный кусок пластика.
      В кейсе - один к одному, как в моем видении, только припорошенные пластиковой крошкой, - лежали десять пачек стодолларовых купюр в банковской упаковке. Странно, но при виде денег я не испытал ровным счетом ничего. Ни душевного подъема, ни даже просто облегчения, что наконец добрался до них. Я взял пачку, отряхнул пластиковую крошку, вскрыл упаковку. Доллары как доллары, настоящие, да фальшивок в кейсе и быть не могло. Я равнодушно бросил пачку на пол, и купюры веером рассыпались поверх золотых монет.
      Парадоксальная ситуация. Вся квартира завалена золотом и долларами, а мне невесело. "Я выиграл столько денег, но почему мне так грустно?" неожиданно всплыла в памяти чья-то фраза, но я даже не захотел задумываться, откуда она. На душе было тошно, хоть волком вой.
      За окном неторопливо, по-летнему сгущались сумерки, со двора все отчетливей доносились удары костяшек домино о деревянный стол и азартные выкрики игроков. Жизнь шла своим чередом, и никому не было дела до того, что в однокомнатной квартире на третьем этаже изнывал от безысходной тоски новоявленный Мидас. Чах над грудой злата и пачками долларов.
      В квартире Митюкова грохнула входная дверь, пол подо мной дрогнул, монеты жалобно звякнули.
      - Машка! - сипло заорал Серега, шумно отдуваясь после подъема по лестнице. - Настоящие... доллары... Только что... в обменном пункте... разменял... Смотри, сколько... всего накупил...
      Послышался характерный звон бутылок в авоське.
      - Тише ты! - зашипела Машка. - Он же все слышит...
      По шуму, долетевшему из квартиры Митюковых, я понял, что Машка затолкала мужа на кухню, вошла следом и плотно закрыла дверь.
      Быть сегодня у соседей празднику, усмехнулся я. Любил Серега выпить, да и Машка от него не отставала. К счастью, пили они тихо и никогда не буйствовали. Все бы алкоголики так... Занести им, что ли, сейчас пять тысяч?
      Внезапно я понял, что Митюковы ремонт делать не будут. Зачем он им нужен? Уберут в квартире, подметут, а деньги пропьют. Придется жить как в коммуналке, постоянно слыша разговоры соседей. Но это еще полбеды. Они тоже будут слышать, что в моей квартире творится, а это меня никак не устраивало.
      Я посмотрел на краба. Он гордо восседал на вершине горы золотых монет и смотрел на меня преданными глазами. Сидел тихо, что при его экспансивном характере было удивительно, - видимо, наука с отрыванием клешни еще не успела выветриться из головы.
      - Чего изволите? - спросил он.
      - Где Рыжая Харя?
      - Я здесь.
      Рыжий монстр возник из ничего посреди комнаты. Впервые я увидел Рыжую Харю одетой. На ней был зеленый комбинезон разнорабочего и такая же зеленая кепочка с длинным козырьком.
      - Подслушивала? - с подозрением оглядел я ее наряд.
      - Зачем? - Рыжая Харя пожала плечами. - Твои мысли почти всегда передо мной как на ладони.
      Опять она ответила иносказательно, хотя, если рассуждать здраво, о происшествии в соседней квартире она обязана была знать. Так по крайней мере было до сих пор.
      - Значит, ты знаешь, чего я хочу?
      - Само собой. Приступать?
      - Стоп!
      Я внимательно посмотрел Рыжей Харе в единственный глаз. Глаз горел красным огнем, и синяка вокруг него не было. Неужели не попал кулаком, когда бил по рекламному щиту, или у нее слишком быстрая регенерация тканей?
      - В первую очередь, - сказал я, - обеспечь полную звукоизоляцию.
      - Ясно.
      - Второе - новый телевизор, новую люстру. Наконец, капитальный ремонт квартиры, но в максимально сжатые сроки.
      Рыжая Харя картинно вздохнула, будто всю осмысленную жизнь занималась исключительно ремонтом квартир, а тут вдруг ее вздумал поучать выскочка, абсолютно не разбирающийся в строительном деле.
      -Все?
      Она начала растворяться в воздухе.
      - Нет, не все! - гаркнул я, и она призраком застыла посреди комнаты.
      - Что еще?
      - Работников подбери, на людей похожих! А то при виде тебя половину жильцов кондрашка хватит!
      - Я, между прочим, среди единоплеменников эталоном слыву, - обидчиво заметила она.
      - Вот среди них и будешь на подиум выходить, - отрезал я. - А здесь будешь делать, как я сказал!
      - Ладно, - буркнула она и растаяла окончательно.
      - И чтобы все как на картинке было! - бросил я вдогонку.
      - Будет... - глухо донеслось из центра комнаты.
      Я достал из кармана сигареты и закурил. Еще неделю назад и подумать не мог, что буду запросто вызывать "мелких бесов" и раздавать им задания. Быстро человек адаптируется...
      Со двора донесся автомобильный гудок, краб бросился к окну и вспрыгнул на подоконник.
      - Иди посмотри! - махнул он клешней.
      Я поднялся со стула, подошел к окну. Во двор медленно вползал громадный белый трейлер. На всю ширину борта большими зелеными буквами красовалась надпись: "Ремонт квартир. Строительная фирма "РХ". Буквы "РХ" были выписаны вязью с завитушками, а из литеры "Р" нагло выглядывала улыбающаяся физиономия одноглазой Рыжей Хари. Нарисованная Рыжая Харя смотрелась как живая, и я невольно поежился, представив, что из трейлера сейчас посыпятся строительные рабочие с такими же обличьями.
      Дверцы трейлера открылись, и я облегченно перевел дух. Рыжая Харя вняла-таки моему совету: из трейлера выбрались с десяток обыкновенных рабочих и деловито направились в подъезд. Впрочем, не совсем обычных - все они были на одно лицо, как близнецы. Приземистые, широкоплечие, скуластые, усатые. Но, главное, люди. Однако легкое подозрение, что я их где-то видел, закралось в душу.
      Заметив, что доминошники во дворе прервали игру и задрали головы к окнам Митюковых, я отпрянул от подоконника и прошел на кухню. Захотелось есть, но холодильник был пуст. Парадоксальная ситуация - квартира завалена золотом и долларами, а в холодильнике шаром покати. Наверное, точно так же чувствовал себя Мидас среди груд золота, несмотря на то что в Древней Элладе холодильников не было.
      - Накрыть на стол? - предложил краб, просеменивший вслед за мной на кухню.
      - Нет, - отказался я, вспомнив, чем кормили меня "мелкие бесы" ночью. Одна видимость, а не еда.
      Из квартиры Митюкова донеслась трель дверного звонка, затем невнятный говор сразу нескольких человек. Кажется, Машка попыталась перенести начало ремонта на завтра, но строители не согласились и споро взялись за работу. Пока бригадир, балагуря почему-то с грузинским акцентом, препирался с хозяйкой, остальные рабочие приступили к ремонту. Послышался рокот передвигаемой мебели, в квартире что-то грохнуло, да так, что у меня сотрясся пол, затем еще раз, но уже глуше, тряхнуло, зазвенели монеты... и внезапно наступила полная тишина.
      Поставив на плиту чайник, я достал из подвесного шкафчика банку растворимого кофе. Пока закипала вода, я невольно прислушивался, хотя прекрасно понимал, что теперь из квартиры Митюковых не услышу ни звука. Никогда. Звукоизоляцию "мелкие бесы" создавали идеальную, совсем по иному принципу, чем принято в нашем мире.
      Приготовив чашку кофе, я снова закурил, сел за стол и бездумно вперился в сереющие за окном сумерки. Не было на душе радости. Это только в сказке по щучьему велению все складно получается, в реальности дела обстоят несколько сложнее. Материально, кажется, все могу, но хочется чего-то и для души... Интересно, желал ли Мидас чего-нибудь для души или просто хотел есть?
      Не успел выкурить сигарету и допить кофе, как под окном зафырчал мотор трейлера. Краб вскочил на подоконник, приподнял занавеску, выглянул во двор.
      - Порядок, - удовлетворенно заявил он. Я поперхнулся кофе.
      - Что, значит порядок?
      - Порядок - он и в Африке порядок, - назидательно сообщил краб. - Ты просил,, чтобы ремонт сделали по-быстрому? Все готово.
      Я выглянул в окно и увидел удаляющийся трейлер. На заднем борту тоже была нарисована эмблема строительной фирмы с физиономией Рыжей Хари; трейлер осторожно ехал по разбитой дороге, покачивался, и от этого казалось, что Рыжая Харя этак ехидно кивает, скаля клыки. Мол, ваше желание выполнено.
      - Это мы еще посмотрим... - пробормотал я, загасил в пепельнице окурок и пошел к двери.
      Краб не соврал - ремонт был сделан в лучшем виде, и это я увидел еще на лестничной площадке. Вместо старой облезлой двери у Митюковых стояла новая, красного дерева, резная. Она была чуть приоткрыта, и из квартиры в подъезд пробивался лучик света.
      Я замер на площадке и прислушался. В квартире Митюковых стояла мертвая тишина. Тогда я тихонько приоткрыл дверь и на цыпочках вошел в прихожую. Строительная фирма "РХ со товарищи" поработала выше всяких похвал. Просил я, чтобы было как на картинке, они так и сделали. Пол зеркальный, стены и потолки идеально ровные, и при этом комната стала в два раза больше, расширившись неизвестно куда. Старенькую мебель всю поменяли - по центру комнаты стояла громадная двухспальная кровать с балдахином, в углу - объемистый зеркальный шкаф, на стене висел сверхплоский телевизор с метровой шириной экрана. А вот люстры в комнате не было - мягкий приятный свет струился просто с потолка. В приоткрытую дверь я увидел, что кухня тоже расширилась, и там громадой возвышался суперсовременный многокамерный холодильник. Не удивлюсь, если и ванная комната раздалась вширь и там стоит джакузи.
      У глухой стены комнаты, примостившись рядком на краешках стульев, чинно сидела чета Митюковых. Они были в полной прострации и смотрелись посреди стерильной чистоты квартиры как двое нищих в тронном зале. Немудрено - на Катьке был все тот же испачканный мелом сарафан-балахон, а в правой руке она продолжала сжимать совок с остатками строительного мусора, ну а Серега, хоть и переоделся в более приличный спортивный костюм, когда ходил в пункт по обмену валют, был мокрый как мышь и продолжал обильно потеть, не обращая внимания на катящиеся по лицу капли. Оба они смотрели перед собой невидящими глазами; Серега изредка подносил к губам бутылку водки, отхлебывал, но выражение глаз при этом не менялось. Катька же поминутно тяжело, со всхлипом вздыхала, будто перед ней были не царские хоромы, а разбитое корыто, и сидела она на завалинке возле покосившейся избы у самого синего моря...
      Мне стало муторно, и я на цыпочках попятился из квартиры, аккуратно притворив за собой дверь.
      На лестничной площадке, облокотясь на перила, стояла Рыжая Харя.
      - Понравилось? - спросила она.
      Я промолчал, глядя сквозь нее.
      - Хочешь, и тебе так квартирку оформим?
      Я и на этот раз не ответил и пошел на нее точно так, как глядел. И прошел насквозь, словно она была фантомом. И ничуть не удивился.
      Глава 12
      Жизнь завертелась так круто, что я не заметил, как меня всё реже стал посещать дар предвидения. Еще неделю назад я чуть ли не постоянно "видел" свое ближайшее будущее на пять-десять минут вперед. Идя по улице, знал, что у этой вот симпатичной девушки через несколько шагов подвернется нога и девушка сломает высокий каблук, а спустя десять минут на этом вот переходе лихой водитель на иномарке собьет, рванувшись на красный свет, пожилую женщину и скроется с места преступления. Сидя в кафе, предвидел, какая компания через пять минут войдет с улицы, где сядет, что именно закажет, предчувствовал очередную реплику бармена и что я ему отвечу... И все происходило с точностью до повторения кинематографического кадра: я раскрывал рот и послушно произносил заранее известные фразы, словно в не раз сыгранной пьесе. Знал все наперед, но, пребывая в апатии, ничего не делал, чтобы изменить ход событий. И не хотел. Любая, даже весьма слабая попытка выйти за рамки увиденного сценария будущего приводила к вязкому сопротивлению окружающей среды, вызывая ощущение раздвоения личности, и я, опасаясь за свою психику, позволял течению времени нести меня, как щепку среди волн. Только прямая угроза моей жизни заставила активно сопротивляться и впервые изменить ход событий. Именно с тех пор, все чаще и активнее вмешиваясь в прогнозируемые неведомо откуда взявшимся даром предстоящие события, я все реже и реже стал их предвидеть. Складывалось впечатление, что я подобно реакционной частице в жестко детерминированном мире неожиданно обрел гораздо большую степень свободы, чем полагалось по статусу, и теперь дар предвидения не поспевал за моими действиями, чтобы с абсолютной точностью спрогнозировать ситуацию, зато я наконец-то получил право широкого выбора и теперь мог определять направление жизненного пути по своему усмотрению.
      Наверное, именно поэтому мой дар и не предупредил о ночных визитерах, ибо среди великого множества вариантов не смог выбрать наиболее достоверного.
      Снилось мне, что сплю на диване, а кто-то, подсвечивая фонариком, осторожно ходит по комнате, хрустя монетами.
      Затем в комнате зажегся свет, и этот кто-то с шумом уселся на груду золота.
      - Вставай! - требовательно заявил незнакомый голос. И тогда я понял, что не сплю. Открыл глаза и тут же заслонил их ладонью. Как всегда при пробуждении среди ночи, электрический свет резал глаза.
      - Здоров ты спать! - насмешливо произнес тот же голос. - Бандиты заберутся среди ночи в квартиру и зарежут во сне, как барана.
      Зрение наконец адаптировалось, и я убрал ладонь от лица. Посреди комнаты на горе монет сидел Егор Долгушин и с издевательским прищуром разглядывал меня, демонстративно поигрывая в руке пистолетом с глушителем. В дверях, прислонившись плечом к косяку, стоял Даниил Коровин. Он с тупым недоумением смотрел не на меня, а на гору монет.
      Страха я не ощутил. То ли спросонья не совсем осознал ситуацию, то ли за последние дни настолько привык к подобным передрягам, что перестал пугаться, то ли понимание моего дара наконец полностью овладело сознанием. Слишком часто меня хотели убить: в погребке "У Еси", на ипподроме, в переулке у травматологической больницы, на привокзальной площади - и наступил кардинальный перелом в психике. Перестал я бояться "мелких бесов", а заодно и смерти, уверовав в свою исключительность, как юнец в переходном возрасте.
      - Это вы, что ли, резать собираетесь? - спросил я.
      - Резать? - Брови Долгушина удивленно подскочили. - Зачем резать? Плохо ты о нас думаешь. У нас другая специализация. - Он направил на меня ствол пистолета. - Мы тебя просто тихонько застрелим. Пиф-паф, и все.
      - Гы, гы! - раздельно проронил Коровин. Я перевел взгляд на него. Странно, зачем он из себя дебила изображает? По моим "данным", достаточно умный человек.
      Иных Долгушин возле себя не держит.
      - Нравится мне твой смех, - сказал я. - За ним чувствуется недюжинный интеллект.
      Интеллект у него действительно был, и Коровин не потерял самообладания.
      - Когда я засмеюсь во второй раз, - бесцветно сообщил он, - ты будешь уже трупом и не услышишь.
      - Так за чем дело стало? - спокойно спросил я, хотя все же ощутил холодок в груди.
      - Это мы всегда успеем, - ответил Коровин. Не чувствовалось в его голосе угрозы, наоборот, сквозило полное равнодушие к моей судьбе. Это было гораздо страшнее любых эмоциональных обещаний расправы и поколебало уверенность в моей неуязвимости. Оставалось надеяться, что ничто не отразилось на моем лице.
      - Под подушкой пистолет искали? - спросил я и по ухмылке Долгушина понял, что наличие оружия они проверили в первую очередь. - Тогда, с вашего позволения, устроюсь поудобнее.
      Я подоткнул подушку под подлокотник дивана, приткнулся к ней спиной и закинул ногу за ногу. Сидеть в одних плавках под пристальными взглядами киллеров не доставляло удовольствия, но выбирать не приходилось.
      - Продолжим беседу?
      - Продолжим, - кивнул Долгушин. Он зачерпнул рукой горсть монет, поднял повыше и высыпал на пол. Монеты со звоном раскатились в разные стороны.
      - Золото настоящее?
      - А ты на зуб попробуй.
      - Веселый ты человек! - рассмеялся Долгушин. - Одного не понимаю, зачем тебе при таком богатстве наши деньги понадобились?
      Он пнул ногой искореженный чемоданчик.
      - Грош цена этому золоту, - презрительно изрек Коровин. - Ширпотреб по рублю кучка. Лох он самый натуральный. На квартиру его посмотри - нищета нищетой. Начинающий вокзальный щипач...
      Не сводя с меня глаз, Долгушин поднял вверх указательный палец, погрозил, и Коровин осекся. Видимо, отрабатывал Долгушин версию, что я вокзальный вор, но что-то у него не сходилось. Хотел услышать мое мнение.
      - Что это за монеты? - спросил он. - В утиль цветные металлы сдаешь? Я поморщился.
      - Нумизмат я. Не корысти ради, а токмо души для.
      - Нам что для, что бля, - скаламбурил Долгушин. - Если нумизмат, тогда почему все монеты одинаковые? Где взял, или сам на станке штампуешь?
      - Скажу, не поверите.
      -А вдруг?
      - В карты выиграл.
      В этот миг меня совсем некстати осенило - вспомнил, где видел подобные золотые монеты "One dollar". В компьютерной игре в преферанс. Надо же, откуда скопировали их "мелкие бесы"!
      По лицам киллеров я понял, что моему честному признанию они не поверили ни на йоту. Да и кто бы поверил на их месте?
      - А я думал, клад нашел, - съязвил Долгушин.
      - Или банк ограбил, - скептически добавил Коровин. Я сделал вид, что обиделся.
      - Что такое преферанс, знаете? Если покопаетесь в золоте, то найдете листочки с двумя пулями.
      - Ну-ну, - криво усмехнулся Долгушин, делано осмотрелся вокруг и глубоко, до столешницы сломанного стола, пробороздил каблуком гору монет.
      Получилось весьма удачно - два листочка с расчерченными мною пулями вывернулись поверх монет. Долгушин заломил бровь и поднял их за уголки.
      - Ты считаешь это достаточным доказательством?
      - Еще каким! - расплылся я в лучезарной улыбке. - Пересчитай монеты, один к одному дебит с кредитом сойдется. - Тут я вспомнил о монете у следователя Серебро и еще о той, которой расплатился с крабом за сигареты. Впрочем, вру. На две будет меньше. Пришлось за кое-какие услуги расплатиться.
      Мои доводы зародили в киллерах некоторое сомнение. Они обвели взглядом пол, и Долгушин сунул листочки в карман. Так, на всякий случай. Не собирался он пересчитывать монеты, чтобы убедиться в моей правоте. Зачем, если он не верил, что золото настоящее?
      Я недоумевал. Долгушин вел себя странно. При его профессии любые контакты с "клиентом" недопустимы - по всем канонам они должны были пристрелить меня во сне, забрать деньги и уйти, - а он заводит пространные разговоры... Вот Коровин реагирует правильно: скучно ему, переминается с ноги на ногу, однако шефу не перечит, блюдет дисциплину.
      - Не пойму, что ты за фраер такой, - тихо сказал Долгушин, с прищуром глядя мне в глаза. - Порошин всех заложил - и мэра, и губернатора, а о тебе ни словом не обмолвился. Неужели ты и вправду - лох ушастый?
      Я внутренне поежился, представив, что сделали киллеры с Порошиным. Ох, не зря я его тогда пожалел на привокзальной площади.
      - И мэр, и губернатор тоже бы обо мне ничего не сказали.
      - Да? - Долгушин продолжал сверлить меня взглядом. - А Харя, Краб, Каратист - это кто?
      Не так уж и небрежно отнесся Долгушин к двум листкам сыгранных пуль преферанса, прочитал, кто играл.
      - Кореша.
      Я опять одарил Долгушина жизнерадостной улыбкой. Кажется, удачно ответил на его "фраера". Несмотря на мое аховое положение, ситуация начинала меня забавлять.
      - Блатной, что ли? - брезгливо поморщился Долгушин.
      - Приблатненный, - уточнил я.
      - Ну-ну, - процедил Долгушин.
      А вот его разговор начинал раздражать. Не поверил он ни своему предположению, ни моему уточнению. Однако больше всего ему не нравилось, что инициатива в разговоре перешла от него ко мне. Не знаю, за кого он меня принимал, но мыслил он в верном направлении.
      И тогда я наконец понял, почему Долгушин нарушил святое правило своей профессии - не вступать в разговоры с "клиентом". Он считал себя профессионалом высшего класса, "неприкасаемым" в криминальной среде, и вдруг его попытался ограбить какой-то дилетант. Захотелось разобраться, что я за фрукт такой, случайность ли это, или за моей спиной кто-то стоит? Напрасно он это делал. При его профессии праздное любопытство до добра не доводит.
      - Как же вам удалось на меня выйти, если Порошин и словом не обмолвился? - поинтересовался я.
      Долгушин долго молчал, не сводя с меня пристального взгляда. Я даже подумал, что не ответит, но он все же сказал. Специфика работы киллера понуждает все держать в строгой тайне, поэтому желание похвастаться своими способностями в узком кругу у них намного выше, чем у обычных людей.
      - Интуиция, - процедил он. - В нашем деле она играет первостепенную роль. Интуиция и трезвый анализ ситуации. Когда два раза встречаешься с одним и тем же человеком в любопытных местах, невольно задумываешься, зачем он там находился. К тому же Грызлов дал весьма точный словесный портрет типа, который отправил на тот свет трех его подручных. И этот портрет оказался очень похожим на тебя. Согласись, слишком много совпадений, чтобы не задуматься.
      Я "вспомнил" информацию о директоре ипподрома Михаиле Грызлове, над которой у меня на привокзальной площади не было времени задуматься. Ипподром, как практически и все в нашем городе, принадлежал мэру Ираклию Колубаю, и он почему-то заподозрил, что в разборке на ипподроме принимала участие нанятая им совсем для другого дела столичная группа киллеров. Для выяснения обстоятельств он и задержал выплату гонорара.
      - Три, - поправил я Долгушина.
      - Что - три?
      - Не два, а три раза наши пути пересекались.
      - Да, сейчас третий.
      - Тогда четыре, - заметил я.
      Что-то мигнуло в зрачках Долгушина, по скулам заходили желваки. Зрительная память, надо понимать, у него была профессиональная, но вспомнить, где мы виделись еще, он не смог.
      - Кафе, вокзал - где еще? - жестко спросил он.
      - Погребок "У Еси".
      Опять что-то дрогнуло в лице Долгушина. На мгновение он задумался, затем сказал как отрезал:
      - Тебя там не было.
      Прокрутил он в памяти события в погребке и не "увидел" меня. По той скорости, с которой он ответил, я убедился, что зрительная память у него действительно великолепная. Но не там он "смотрел".
      - А пьяного возле погребка помнишь? - ехидно поинтересовался я.
      -Ты?!
      -Я.
      И вдруг я понял, откуда киллерам известен мой адрес. И похолодел.
      - Что с Аллой? - спросил я, и мой голос предательски дрогнул. Не был я бесчувственным чурбаном и понимал, что ей грозило.
      Долгушин уловил во мне перемену и удовлетворенно осклабился. Инициатива вновь перешла к нему, нащупал он мою болевую точку.
      - Ни-че-го, - с нажимом проговорил он. - Пока ничего. Все будет зависеть от того, что нам расскажет Роман Челышев.
      Я попытался взять себя в руки и продолжить игру.
      - А что именно интересует Егора Долгушина? - спросил я с сарказмом.
      Лицо Долгушина застыло, в глазах мигнул металлический блеск. Никак не ожидал он услышать от меня свою настоящую фамилию.
      - Ах, да, Игоря Долгова. Тебя ведь под этим именем друзья знают. Правильно, Даниил Коровин?
      Коровин недоуменно посмотрел на своего шефа.
      - А где же вы Пашу Смирнова оставили? - продолжал я. - В машине у подъезда?
      И только сказав все, я понял, какую глупость сморозил, назвав их фамилии.
      - Мой друг, покойник, - нехорошо усмехаясь, проговорил Долгушин, сказал как-то: я слишком много знал...
      Я еще успел увидеть, как он направил на меня ствол пистолета, а затем мое лицо заслонила лапа Рыжей Хари. Как всегда, она возникла из ничего в самый последний момент. Раздались два приглушенных хлопка, будто кошка чихнула, и Рыжая Харя опустила лапу.
      Появление в комнате из ниоткуда клыкастого, волосатого монстра произвело на киллеров неизгладимое впечатление. Они застыли каждый на своем месте, словно в детской игре "Замри!". И застыли весьма основательно наверное, и сердца остановились. Словно они были убежденными атеистами, а им наглядно преподнесли бесспорное доказательство существования нечистой силы.
      - Нехорошо твои гости себя ведут, - сказала Рыжая Харя.
      Я кивнул. Холодок в груди растаял, уступив место радостному возбуждению. Прав я оказался насчет своей исключительности. Умру от старости в своей постели. Если вообще умру.
      - Смотри, какой подарочек они преподнесли. - Рыжая Харя разжала кулак, и я увидел на ее ладони две медные пули. - Нужен тебе такой подарок?
      -Нет.
      - Вернуть его?
      -Да.
      Дальнейшие события произошли с калейдоскопической быстротой. Дико и нелепо, как всегда бывает, когда приходит смерть. Рыжая Харя легонько швырнула пули в сторону Долгушина, но они, вопреки законам физики, полетели со скоростью выстрела. Одна попала Долгушину в правый висок, другая угодила в переносицу, и тело киллера отбросило к стене.
      Коровин среагировал на убийство шефа с профессиональной четкостью. Выхватил со спины из-за ремня брюк пистолет, но выстрелить не успел. Куда ему тягаться в быстроте реакции с "мелкими бесами". Из-под дивана стрелой вылетел краб, щелкнул клешней, и кисть киллера вместе с пистолетом упала на пол. Заорать Коровин тоже не смог, только захрипел, забулькал перекушенным "грызуном" горлом и опрокинулся навзничь.
      Как ни уверовал я в свои исключительные способности, но во мне осталось еще очень много человеческого. В первый момент я оцепенел, но от вида хлещущей крови, дергающихся ног агонизирующего Коровина меня замутило, и я стремглав бросился в ванную комнату.
      Минут пять меня выворачивало наизнанку над унитазом, потом еще минут десять я приходил в себя под холодным душем. Мокрый, бледный, дрожащий от озноба, я приоткрыл дверь ванной комнаты и выглянул.
      Трупа Коровина в прихожей не было. Не было и следов крови - все выглядело так, будто здесь ничего не произошло. Даже кучка монет, отодвинутых мною ногой от входной двери, лежала на прежнем месте. Уловили "мелкие бесы" мое жгучее желание и избавились от трупа.
      Я вошел в комнату. Труп Долгушина тоже исчез, исчезла и борозда, сделанная каблуком в горе монет, а на восстановленной вершине грозным стражем золота восседал краб, хищно раскинув клешни. Рыжая Харя сидела у стены на стуле, и оба они с сочувствием смотрели на меня.
      Я проковылял к дивану и ничком упал на него.
      - Хлипок ты больно, как я погляжу, - сказал краб. Я слабо отмахнулся.
      - Остался еще один в машине у подъезда, - тихо напомнила Рыжая Харя. Что с ним делать будем?
      Я хотел снова отмахнуться, но вспомнил об Алле. Если оставить в живых Павла Смирнова, то Алла умрет. И решать ее судьбу предстояло мне.
      Я приподнялся и посмотрел на Рыжую Харю. Ее большой красный глаз глядел на меня спокойно и безучастно. Точно так, как перед этим смотрел на меня Коровин. Что я скажу, то она и сделает. Она меня охраняла, а на судьбы всех остальных ей было глубоко наплевать.
      - Убери его, - глухо выдавил я.
      Тяжело далось это решение. Одно дело, когда "мелкие бесы" помимо моей воли убивали людей, защищая меня в безвыходном положении, и совсем другое самому отдавать приказ убить человека, в данный момент не представляющего угрозы. Не дай бог кому-то оказаться на моем месте.
      Рыжая Харя кивнула.
      - Только... - Я прокашлялся - Только аккуратнее... Без этого... театра.
      Я потерянно махнул рукой, обводя взглядом комнату. Рыжая Харя кивнула и испарилась. А во мне словно треснул какой-то внутренний стержень.
      Глава 13
      Я вышел из дома в десятом часу утра, когда все соседи уже ушли на работу, а начинающаяся жара вынудила старушек убраться со двора в квартиры. Темно-синяя "Тойота" стояла на пятачке у подъезда, и сквозь тонированные стекла было не разобрать, находится в салоне кто-либо, или машина пуста.
      Стоило мне показаться на крыльце, как дверца со стороны водителя щелкнула замком и приоткрылась. Я подошел к машине, распахнул дверцу пошире и заглянул. В салоне никого не было, но ключ в замке зажигания торчал. Не было ни следов борьбы, ни следов крови. Не знаю, как извлекала Рыжая Харя из машины Пашу Смирнова, но сделала она это весьма аккуратно.
      Не став гадать, кто открыл дверцу, я сел за руль, включил зажигание. Мотор заработал тихо, ровно, как и положено иномарке. Вряд ли кто обратит внимание, когда она укатила со двора и кто в нее садился.
      Когда я вырулил на улицу и влился в поток автомашин, мне вдруг отчетливо представилось, что на моем месте сидит Паша Смирнов, рядом - Игорь Долгов, а на заднем сиденье - Даня Коровин. Ехали они ко мне на квартиру, не подозревая, что их там ждет. Развлекаться ехали, думая, что предстоит весьма легкая работа по сравнению с акцией в погребке "У Еси". И все пройдет без сучка без задоринки, как по-писаному: А вышло совсем наоборот. Не как в книге, а как в жизни... Непредсказуемы нити судьбы для всех, кроме меня. Большинство профессионалов оступаются именно на дилетантах. Стоит чуть-чуть расслабиться, почувствовать свое превосходство, как этот самый дилетант, не мудрствуя лукаво, против всех правил, вгоняет тебе пулю меж глаз. И все. Не будет пышных похорон - прошли те времена, когда криминал хоронил своих боевиков с почестями, словно всенародных героев. Да и некому их хоронить - в большие криминальные группировки они не входили, у них была своя частная "контора". Вот и выходит, что жили-были три киллера, и неплохо жили, лаптем щи не хлебали, клиентов солидных имели, в высших кругах вращались, а не стало их, никто и не вспомнит. Никто не почувствует ни облегчения, ни сожаления. Словно их и не было.
      Красный сигнал светофора застал врасплох. Я резко затормозил, машина вильнула и чуть не выехала на тротуар. Только с гибэдэдэшниками повстречаться не хватало! К счастью, никого из стражей безопасности дорожного движения на перекрестке не оказалось - их функции восполнил водитель "Москвича" из соседнего ряда, укоризненно погрозив мне пальцем. Я развел руками, виновато улыбнулся, хотя сквозь тонированные стекла "Тойоты" он вряд ли рассмотрел мои извинения.
      В этот момент дверца "Тойоты" открылась, и в машину кто-то сел.
      Я повернул голову. Рядом со мной устраивался на сиденье "вольный художник" Куцейко.
      - Привет! - жизнерадостно воскликнул он, захлопывая дверцу. - Я как раз к тебе шел, вдруг вижу, ты в машине.
      На "вольном художнике" была все та же джинсовая безрукавка, но чистая, выстиранная, опрятная. Да и сам он изменился - постригся, побрился и выглядел посвежевшим, довольным жизнью.
      - Привет... - пробормотал я. Не настолько близко мы знакомы, чтобы вот так беспардонно вторгаться ко мне в автомобиль.
      Но Куцейко, похоже, был иного мнения.
      - Твоя тачка? - по-свойски спросил он, оглядывая салон..
      - Как тебе сказать...
      - Хороша! - прицокнул языком Куцейко.
      - Каким образом тебе удалось разглядеть меня сквозь тонированные стекла? - спросил я, чтобы увести разговор от скользкой темы.
      - Каким? Ну ты даешь! - несказанно удивился Шурик. - Ты меня чуть не сбил! Иду я спокойненько по тротуару, как вдруг машина с проезжей части сворачивает и тормозит буквально в нескольких сантиметрах от меня. Гляжу, а за рулем ты...
      Сзади послышалось пиликанье клаксона.
      - Поехали, - подсказал Куцейко, указывая пальцем на светофор. - Зеленый свет.
      Объяснение "вольного художника", каким образом он рассмотрел меня сквозь тонированные стекла, было весьма незамысловатым - увидел, и все, но я уже привык ничему не удивляться. У меня были "мелкие бесы", у него - змея.
      - Зачем я тебе на этот раз понадобился?
      - Поговорить надо.
      Я скосил глаза на Куцейко. Ожившая татуировка змеи, снова выглядевшая безобидной наколкой на голых руках, сильно преобразила его. И следа не осталось от замкнутости, настороженности, боязливости - рядом сидел уверенный в себе человек, спокойный и сосредоточенный. Отнюдь не по поводу своего алиби в погребке "У Еси" он хотел со мной говорить, здесь было что-то другое.
      Внезапно я почувствовал, что за нами следят. Ощущение было такое, словно взгляд сверлит спину, и невольно по коже пробежали мурашки. Я глянул в зеркальце заднего вида, но, естественно, ничего подозрительного не обнаружил. Второй раз в жизни испытывал это чувство. Два дня назад ощутил нечто подобное в квартире Люси, когда мне показалось, что с экрана телевизора кто-то за нами наблюдает. Но тот взгляд был спокойным, беспристрастным, словно объектив телекамеры, в этом же ощущалось что-то недоброе, предвзятое.
      Тряхнув плечами, я попытался избавиться от неприятного ощущения между лопатками, но это не помогло. Наблюдали за мной откуда-то со стороны, причем, как почему-то казалось, сзади и сверху, сквозь крышу автомашины. Если оттуда сделать фотографии, то я смотрелся бы в том же ракурсе, что и Куцейко на снимках Серебро у здания УБОП. От такого взгляда "из космоса" не уйти ни на какой скорости, да и водитель из меня аховый. Кому-кому, но не мне автогонки по переулкам устраивать в попытке оторваться от наблюдения. К тому же я вдруг понял, что эта попытка настолько же бесперспективна, как несбыточно и желание избавиться от "мелких бесов".
      - В машине говорить будем, или как? - поинтересовался я у Куцейко.
      - Вообще-то я рассчитывал на более обстоятельный разговор, - сказал Шурик. - У тебя время найдется?
      Я вновь с любопытством глянул на него. Совсем иной человек расположился рядом со мной - "старый" Шурик Куцейко начал бы мямлить, канючить, заглядывать в глаза, хватать за руки...
      - Найдется, - сказал я. - Ты обедал?
      - Завтракал, - усмехнулся Шурик, намекая на время.
      - А я нет. Предлагаю перекусить.
      - Уговорил, - беспечно махнул он рукой, будто это я настаивал на разговоре.
      Я свернул на бульвар Пушкина и припарковал машину на платной стоянке неподалеку от кафе "Баюн". А почему, собственно говоря, и нет? Вчера Долгушин здесь машину оставлял, значит, и я могу ее здесь бросить. Если вдруг начнется следствие, то сторож скорее припомнит примечательную личность Долгушина, чем мою. Лучшего места, чтобы оставить машину, и не придумать.
      - Займи столик, - сказал Шурику, - а я сейчас.
      Подождав, пока он отойдет от машины, я достал носовой платок и тщательно протер все места, к которым мы прикасались. Береженого бог бережет. Хотя для данного случая уместнее сказать: на Харю надейся, а сам не плошай.
      В кафе, как всегда в это время, сидели два-три человека, но Шурик почему-то выбрал именно тот столик, за которым мы вчера беседовали с Серебро. Не. очень-то веря в случайное совпадение, я подошел, выдвинул пластиковое кресло, сел. На столе уже стояли две порции цыплят-гриль, бутылка кетчупа, тарелка зелени, тарелка с лавашем, кувшин пива, бокалы.
      - Халтуру закончил? - спросил я, обводя взглядом стол.
      - Нет! - рассмеялся Куцейко. - Бросил это дело раз и навсегда. Но деньги имеются.
      Не став уточнять, откуда у него деньги, я подозвал официанта и заказал порцию креветок.
      - Сигареты? - поинтересовался он.
      -Да.
      Через минуту на столе появились креветки, пачка "Camel", а затем официант выставил литровую бутылку водки.
      - Вы вчера не допили, - многозначительно проговорил он. Я с нескрываемым удивлением уставился на официанта. Такого "сервиса" от него никак не ожидал.
      - Спасибо... - неуверенно протянул я.
      Официант с достоинством кивнул и удалился. Наверное, хорошо знал, кто такой Серебро, потому решил и ко мне проявить "должное" уважение. Но мне почему-то в это объяснение не верилось.
      - Водку - с утра? - удивился Шурик.
      - Не будешь? - спросил я, отодвигая тарелку с креветками на край стола.
      Шурик проводил ее недоуменным взглядом.
      -Нет.
      - Значит, и я пас.
      Куцейко налил в бокалы пива, мы выпили и принялись за еду. Я вновь, как вчера с Серебро, выбрал тактику молчания. Вначале выслушаю, чего хочет от меня Шурик, а затем буду говорить. Если решу, что стоит открывать рот.
      - Наконец-то я понял, в чем состоит истинное предназначение художника! - патетично провозгласил Шурик. - И знаешь, кто мне помог?
      - Кто?
      - Она!
      Шурик умильно посмотрел на раскрытую ладонь. Вытатуированная змея на мгновение приподняла голову, стрельнула трепещущим раздвоенным языком и вновь спряталась.
      - Она, родимая! Я ведь как раньше думал? Самое главное для художника выразить себя, выплеснуть свой внутренний мир на холст и выставить на обозрение. И все поймут мою гениальность. Вот, посмотри, моя первая выставленная картина.
      Шурик небрежно бросил на стол старую, замызганную фотографию. Снимок был блеклым, любительским, сделанным в каком-то демонстрационном павильоне. На фоне громадной картины - не меньше чем два на три метра - стоял юный Куцейко. Худой, долговязый, бритоголовый, в неизменных джинсах и черном свитере, испачканном масляной краской. Лицо излучало отрешенную суровость непризнанного гения, взгляд туманен, погружен в себя, руки сложены на груди. Холст позади него был наполовину чист, наполовину заляпан килограммами бугристого ультрамарина, а из этой безжизненной бугристости смотрел на мир большой унылый глаз. Под картиной я с трудом разобрал название: "Самовыражение".
      - Посмотрел? - Шурик забрал фотографию. - Так вот, все это фигня!
      Я был абсолютно согласен с "вольным художником", но вслух высказываться не стал. Знал немножко их братию - подобное самобичевание требовало отнюдь не подтверждения, а опровержения и неумеренного восхваления гения художника. Я же врать не любил.
      - Да, да, фигня! - настойчиво повторил Шурик и вдруг осекся, заметив движение в тарелке с креветками. Минуту он наблюдал, как с тарелки одна за другой с отчетливым хрустом исчезают креветки, затем осторожно поинтересовался: - Это... твое?
      - Мое, - буркнул я, поливая кусок цыпленка кетчупом и отправляя его в рот. - Пальцами в него не тычь - откусит...
      Мне вдруг отчетливо вспомнилась вчерашняя ночь, когда "грызун" двумя молниеносными укусами перегрыз горло Коровина. Я поперхнулся и с трудом проглотил кусок, запив его пивом. Хорошо, что желудок на этот раз не отреагировал.
      - Твое... - с облегчением перевел дух Шурик. - Тогда понятно...
      Я не стал интересоваться, что именно ему понятно. Вступать в разговор по-прежнему не хотелось.
      - Так вот, повторяю, - снова оседлал своего конька Шурик, - все, что я раньше думал о себе и своей исключительности, - фигня на постном масле! Никому не нужен мой внутренний мир, у каждого есть свой. Сколько людей, столько и миров, начиная от президента и заканчивая последним бомжем, и все они неповторимы и уникальны. Вон, посмотри, сколько внутренних миров вокруг нас ходит! - Куцейко широким жестом обвел рукой кафе. - У каждого человека он есть, у одних побогаче, у других победнее, но, независимо от скудости или богатства, чужой мир интересен только тогда, когда он каким-то образом затрагивает твой личный.
      Вслед за рукой Шурика я машинально обвел взглядом зал... и все слова "вольного художника" стали пролетать мимо ушей. Возле ограды летнего кафе стояла Алла. Она осмотрела посетителей, заметила меня, но тут же скользнула взглядом в сторону. Не меня она искала.
      Делая вид, что внимательно слушаю сентенции Куцейко, я кивал, отщипывал кусочки лаваша, макал их в кетчуп, жевал, исподтишка продолжая наблюдать за Аллой. Ошибся я, предсказав киллерам забвение после смерти. Кое-кому Долгов-Долгушин был еще нужен.
      Алла отошла от ограды, подошла к темно-синей "Тойоте" на стоянке и попыталась рассмотреть сквозь тонированные стекла, нет ли кого внутри. Затем поговорила со сторожем. Кажется, она описывала ему внешность Долгушина, потому что сторож вдруг закивал, заулыбался и показал рукой в сторону кафе. Алла вошла в кафе, села за свободный столик, нервно закурила длинную сигарету.
      "Зря это ты, голубушка, - подумал я, искренне пожалев бывшую подругу, Никого не дождешься..."
      - Ты не слушаешь? - спросил Куцейко.
      - Почему? - Я поднял на него глаза. - Очень даже внимательно слушаю.
      - Так вот я и говорю, - продолжал Шурик, - что есть исключения из правил, когда картину художника признают величайшим произведением изобразительного искусства, в то время как она вовсе таковой не является. Взять, к примеру, "Черный квадрат" Малевича. Умный человек, постояв пару минут перед картиной и уяснив, что его надули, отходит с глубокомысленным видом, не желая признаваться, что оказался обманутым. А глупый старается подражать умному и не только не признается, что ничего не понял, но и пишет об этой картине толстенные трактаты. Никто не желает признаваться, что испытывал перед полотном тот же недоуменный ступор, что и баран перед новыми воротами. К мнению же ребенка, который мог бы указать пальцем и воскликнуть: "А король-то голый!", в наше время, к сожалению, никто не прислушивается. Гениальность же настоящего художника заключается в том, чтобы как можно убедительнее отобразить в своем произведении чужой внутренний мир, еще лучше - совокупность разных миров. И чем меньше творец будет искривлять эти миры через призму собственного "я", тем лучше для полотна. Именно в этом состоит настоящее искусство. Ты со мной не согласен?
      Я усмехнулся. Не словам "вольного художника", а тому, 'что почти ничего не пропустил из его пространной речи.
      - Тебе неинтересно?
      Я закурил, глубоко затянулся и на выдохе честно признался:
      - Неинтересно.
      - Почему? - удивился Шурик. Именно удивился, а не обиделся, как сделал бы это прежний "вольный художник".
      - Потому, - ответил я ему его же словами, - что проблемы твоего внутреннего мира не совпадают с проблемами моего внутреннего мира. Надеюсь, я понятно высказался?
      - По-онятно... - Шурик погрустнел. - Ты ведь не художник...
      - А ты хотел, чтобы я пел дифирамбы твоему гению?
      Вопреки ожиданию Куцейко рассмеялся.
      - Нет уж, спасибо. Общением среди себе подобных сыт по горло. Все тычут друг в друга пальцами, кричат: "Ты - гений! И я - гений!" - только вот почему-то никто из окружающих этого не замечает. -Он смахнул улыбку с лица. Просто мне захотелось поделиться с тобой своими мыслями. К сожалению, разговора не получилось. Извини.
      В который уже раз за сегодня я убедился, что передо мной сидит совсем другой человек. Шурик не обиделся на меня, не замкнулся в себе, как произошло бы ранее, и даже извинился с достоинством.
      - Тогда вернемся к нашим баранам, - опять пользуясь его терминологией, сказал я. - К тем проблемам наших внутренних миров, которые между собой соприкасаются. Я правильно излагаю твою теорию?
      - Где-то так.
      - Мне почему-то кажется, что ты шел ко мне вовсе не за тем, чтобы поплакаться в жилетку, а заодно изложить свою теорию восприятия искусства. О чем еще ты хотел со мной поговорить?
      - Ты прав, - согласился Куцейко. - Хотя для меня первый разговор был наиважнейшим. Жаль, не получилось. Я живу чисто духовным миром, ты же, похоже, материалист до мозга костей.
      Я криво усмехнулся. Знал бы "вольный художник", какой "материальный" мир меня окружает!
      - А шел я к тебе с конкретным предложением. Ты, как и я, - Шурик указал на тарелку, где "грызун" доедал последнюю креветку, - обладаешь паранормальными способностями. Одна государственная служба, занимающаяся аномальными явлениями, чрезвычайно заинтересована в сотрудничестве с тобой. Поверь, страшного ничего нет - я уже на нее работаю. Два часа в день медицинских обследований, не наносящих здоровью никакого вреда, а затем - свободен. И платят хорошо. Я, например, бросил все халтуры и замыслил написать что-нибудь действительно стоящее.
      "Ах, Серебро, Серебро! Не утерпел! Как же сильно я вам нужен, если ты уже на следующий день после первого разговора подсылаешь ко мне эмиссара?"
      - Спасибо за предложение, - корректно кивнул я. - Обещаю подумать.
      - Думай, - пожал плечами Куцейко. - Каждый волен выбирать, насиловать тебя никто не собирается.
      Он полез в карман, достал деньги и стал отсчитывать купюры, чтобы расплатиться.
      - Не надо, - сказал я и выложил на стол стодолларовую банкноту. - За обед плачу я.
      Куцейко посмотрел на купюру, перевел взгляд на свои рубли и саркастически хмыкнул.
      - Ответ понятен, - с сожалением вздохнул он. - Если у тебя водятся такие деньги, то ты не видишь смысла в сотрудничестве. А мне необходим спонсор. Творческому человеку без спонсора тяжело.
      Он встал, протянул руку. Я пожал ее и задержал в своей.
      - Ну и как? Написал уже что-нибудь?
      - Пока нет, - бесхитростно засмеялся Шурик. - Но замыслов... полная голова!
      - Успехов! - сказал я, отпуская руку. И почудилось, что из ладони с легким шорохом выскальзывает холодное змеиное тело.
      - Тебе тоже, - кивнул Шурик и направился к выходу. Твердой походкой уверенного в себе человека.
      Мысленно я искренне пожелал "вольному художнику", чтобы его новая картина оказалась чем-то действительно стоящим, а не очередным унылым глазом на бугристом фоне ультрамарина. Килограммы художественной масляной краски в наше время дорого стоят, хотя дело в искусстве вовсе не в цене краски.
      Провожая глазами Куцейко, я заметил, как за столик к Алле подсел молодой чернявый парень с бутылкой шампанского. Парень улыбался, балагурил, однако Алла отвечала сквозь зубы, морщилась, не собираясь принимать его ухаживания. Ничего, девочка, это ты сегодня такая, завтра-послезавтра все забудется...
      Мне вновь стало грустно. Начиналась полуденная жара, но на душе было пасмурно, словно накрапывал монотонный осенний дождь. Я посмотрел на бутылку водки. Напиться, что ли? Заняться все равно нечем, а водка с пивом и мозги дурманят, и желудок прочищают.
      - Он? - вдруг услышал я за спиной.
      - Он, он, - заверил знакомый голос.
      - Роман!
      Я обернулся. По пожухлой от жары траве газона ко мне приближались Андрей с Махмудом. А они каким образом здесь оказались? В наборе случайностей произошел явный перебор. Не слишком ли много за сегодняшнее утро "привидений"? Прямо-таки косяком пошли, как мухи на мед. Образно говоря, вечер начинал "удаваться" с утра.
      - Привет, Роман!
      - Привет.
      Ребята остановились у ограды.
      - Ждешь кого-то или просто так сидишь? - спросил Андрей, кивая на накрытый столик.
      - Уже просто так. Присоединяйтесь. До пятницы я совершенно свободен! ответил я знаменитой фразой милновского Пятачка, хотя, так же как сказочный персонаж, абсолютно не представлял, чем буду заниматься в пятницу.
      Ребята не заставили себя упрашивать. Перемахнули через ограду и сели за столик. Интересно сели. По обе стороны от меня, вроде бы и на расстоянии, но так, словно взяли в клешни, и в то же время для их перекрестных взглядов открывался круговой обзор. Я уже и не знал, что подумать. Слишком много сегодня случайностей, чтобы не придавать им значения. С другой стороны, возможно, я стал чересчур мнителен и теперь, обжегшись один раз, дую на воду? Лучше бы я ошибался в своих подозрениях и ребята оказались обыкновенными парнями, какими они представлялись мне на ипподроме. Не хотелось в очередной раз разочаровываться.
      - Чем здесь угощают? - весело поинтересовался Андрей, окидывая взглядом стол. - Объедками? Нет, я этого не ем...
      Он с наигранной брезгливостью отодвинул от себя пустую тарелку, заметил на столешнице стодолларовую купюру и хитровато подмигнул Махмуду.
      Скорее всего, напрасно ребят подозреваю, слишком незатейливо себя ведут. Подозвав официанта, я попросил заново накрыть стол. Официант тоже обратил внимание на банкноту и засуетился. Мигом появились салатики, бутерброды с икрой, маринованные грибочки, балычок, чистые приборы.
      - Видишь, как хорошо получилось, - сказал Махмуд Андрею,-мне и звонить не пришлось.
      Я улыбнулся и в тот же момент почувствовал, что сейчас должно "накатить" очередное предсказание. Привычно расслабился, однако картинки будущего так и не увидел. Ощущение близкого предвидения продержалось пару секунд и бесследно исчезло. Я недоуменно покрутил головой. Такого еще никогда не было. Может быть, кончился дар?
      - Горячее подавать? - поинтересовался официант.
      - Потом, - отмахнулся я, и он ретировался. Махмуд разлил водку по рюмкам.
      - За удачу, - многозначительно проронил он.
      - Да, такая удача не часто бывает, - согласился Андрей. - Мне, например, вечно не везет. - Он посмотрел мне в глаза. - За твою удачу.
      Мы выпили. Я подцепил вилкой грибок, закусил и скосил глаза на столик Аллы. Под натиском напористого веселого парня она уже немного оттаяла, сдержанно улыбалась его шуткам, крутила в руке бокал с шампанским. Видимо, решила раззадорить Долгушина, когда тот появится в кафе. Знал я за ней такие штучки. Только напрасны, девочка, твои старания. Не придет он. "Nevermore"...
      Двое мужчин, выбирая, где им присесть, прошли мимо нашего столика и закрыли собой Аллу. Один из них, с незажженной сигаретой во рту, опустил в карман руку, наверное, за зажигалкой... и в тот же миг Андрей, скользнув в сторону, покатился по полу, выставив перед собой пистолет, а Махмуд, опрокинув стол, прыгнул на меня и повалил на пол.
      Из-под навалившегося на меня Махмуда я ничего не видел, слышал только звон бьющейся посуды, истеричные женские крики, хлопки выстрелов. Со стороны улицы прогрохотала автоматная очередь, взвыл на предельных оборотах мотор автомобиля, затем послышался глухой удар, скрежет сминаемого корпуса, звон осыпающихся стекол.
      На мгновение воцарилась тишина, затем Андрей закричал:
      - Быстрее уводи его!
      Махмуд вскочил, рывком поставил меня на ноги и, ухватив за брючный ремень, скорым шагом поволок к выходу из кафе, прикрывая меня телом и поводя по сторонам стволом пистолета. В зале уже орудовали спецназовцы с автоматами, в камуфлированной форме и шапочках-масках. Они бесцеремонно укладывали оставшихся в живых посетителей на пол лицом вниз. Я успел заметить, что Алла и ее новый знакомый не пострадали, но на полу возле нашего опрокинутого столика лежало два трупа с пистолетами в руках, а рядом покачивался, стоя на коленях, Андрей и ладонью зажимал рану на правом плече.
      Махмуд вывел меня на улицу, впихнул на заднее сиденье остановившейся у входа в кафе серой "Волги", уселся рядом, и машина тут же сорвалась с места. Я еще успел увидеть смятый, изрешеченный пулями каркас "Москвича", врезавшегося в ствол громадного тополя, а затем мое внимание отвлекла вывеска кафе. Вместо унылого кота Баюна на ней красовалась Рыжая Харя. Она вовсю скалила зубы и эффектно, как светофор, подмигивала мне красным глазом.
      Глава 14
      "Волга" выехала с бульвара Пушкина на центральную улицу и помчалась на приличной скорости.
      - А теперь, Роман Анатольевич, представьте, что было бы, не окажись вы под нашим прикрытием, - сказал Серебро, поворачиваясь ко мне с переднего сиденья.
      Все мгновенно встало на свои места. И голову ломать не нужно над вопросом, кто стоит за перестрелкой в кафе. Предчувствовал я нечто подобное, правда, предполагал, что наша встреча состоится не в машине, а несколько позже на какой-нибудь конспиративной квартире местного отделения группы "Кси", в крайнем случае в знакомом кабинете на улице Листопадной.
      - Если бы да кабы, Николай Иванович, то во рту бы выросли грибы, проговорил я, глядя в льдистые глаза Серебро. - Но мне грибница в ротовой полости абсолютно ни к чему. Когда ваши ребята затеяли перестрелку, я как раз водочку грибочками закусывал. И, смею уверить, не будь ваших молодцев поблизости, по-прежнему сидел бы в кафе и спокойно продолжал потреблять водочку.
      - На своих паранормальных друзей надеетесь?
      Я состроил удивленную мину.
      - Кого вы имеете в виду? У меня все друзья нормальные.
      - До чего же вы, Роман Анатольевич, любите вещественные доказательства, - сказал Серебро. - Без них ну никак говорить не хотите. Не пора ли нам друг другу немножко доверять?
      Я молча смотрел ему в глаза. Серебро выдержал некоторое время, передернул плечами, достал из бардачка пакет и бросил мне на колени.
      - Смотрите.
      Я раскрыл пакет. Опять фотографии. Любит Николай Иванович их показывать - хлебом не корми. Представляю, сколько фотографий, зафиксировавших различные аномальные явления, скопилось в штаб-квартире группы "Кси" - стеллажи ломятся.
      На пяти снимках, сделанных будто с кинопленки с покадровым секундным интервалом, был запечатлен краб, взбирающийся по стене дома и проникающий в мою квартиру через форточку на кухне. А вот Рыжая Харя была представлена всего одним снимком: полупрозрачную, как настоящее привидение, ее засняли на фоне вывески кафе "Баюн" как раз в тот миг, когда я попытался дать ей в морду. "Ага, - подумал я, - все-таки мне тогда не привиделось..." И еще я подумал, что Рыжей Харе хорошо бы состыковаться с Серебро - он фотографировать любит, а она свое изображение демонстрировать. То на вывеске кафе проявляется, то на фирменном знаке на фургоне, то в рекламе скачек на ипподроме... Фотомодель, едрен корень! На остальных четырех снимках были увековечены в самом прямом смысле слова три небольшие могилки с покосившимися каменными крестами, стоявшие рядком на одной из асфальтовых аллей кладбища. Фотографировали, по всей видимости, сегодня утром, в предрассветной мгле, так как вокруг замшелых крестов были отчетливо видны светящиеся ореолы. Вот уж не думал, что Рыжая Харя похоронит киллеров "с почестями" - надеялся, что и следа их на бренной земле не останется.
      Сидящий рядом Махмуд сунул пистолет в карман куртки, затем нагнулся, разорвал окровавленную брючину на голени и приложил к ране платок.
      - Сильно зацепило? - посочувствовал я.
      - Нет, - поморщился Махмуд. - По касательной... Больше крови, чем раны.
      - Книгами торговать и ментов на хрен посылать у тебя лучше получается, - съязвил я. Махмуд промолчал.
      - Я ментов поганых тоже не люблю, - развязно продолжил я. - Не только книжных торговцев и меня достают. До самых печенок.
      В зеркальце заднего вида я поймал сердитый взгляд сидевшего за рулем молодого парня. Тоже мент, понял я, и это меня окончательно раззадорило. Захотелось дурным голосом бесшабашно заорать блатную песню: "Скрутили урку волчары драные и в каталажку его везут..."
      - Роман Анатольевич, ты только здесь балаган не устраивай, - осадил меня Серебро, словно прочитав мои мысли. - Давай говорить по существу дела.
      - По существу? Вначале своему оперу бинт дайте, а то кровью изойдет.
      Николай Иванович без лишних слов достал из бардачка аптечку, передал Махмуду.
      - Сам справишься?
      - Справлюсь, - пробурчал Махмуд. - Больше разговоров...
      - Ну, а тебе что подать? - натянуто обратился ко мне Серебро. - Водочку с грибочками?
      Фамильярный тон резанул меня. С каких это, спрашивается, пор мы на "ты" перешли?
      - Доброхотов, желающих рюмку поднести, у меня, Коля, и без тебя хватает, - отрезал я. - Лучше скажи, зачем ты интермедию с перестрелкой в кафе устроил? Своих людей не жалко?
      Серебро нахмурился, но сдержался.
      - Это не инсценировка. На вас устроили охоту боевики Грызлова. Говорит вам что-нибудь эта фамилия?
      - Говорит. Но и своя голова на плечах имеется, кое-что соображаю. Если вам было известно о готовящемся покушении, то почему боевиков нельзя было тихо-мирно взять на подходе к кафе с оружием в карманах, не подвергая опасности ни своих сотрудников, ни тем более ни в чем не повинных граждан?
      Лицо Серебро совсем окаменело.
      - Во-первых, операцию планировал не я. Это прямые функции УБОП. Во-вторых, если боевиков взять не на деле, а только с оружием в карманах, то через неделю они будут на свободе. Не мне вас, Роман, учить, что за демократия в стране.
      - И вы решили убить двух зайцев - и боевиков убрать, и меня припугнуть, - усмехнулся я. - Чтобы стал сговорчивее.
      Серебро промолчал. Я выглянул в окно и увидел, что мы выехали за город и мчимся по магистральному шоссе на юг. Где-то здесь находился весьма памятный поворот к Павловой роще.
      - Куда мы едем?
      - К нам на базу. И нам, и вам там будет спокойнее.
      Я засмеялся.
      - Без меня меня женили... Послушайте, еще совсем недавно, то бишь вчера, вы были убеждены, что в букмекерском зале ипподрома именно я убил трех парней из банды того же Грызлова. Так?
      -Так.
      - А если так, то почему я должен был бояться двух его боевиков? Неувязочка получается.
      - Никакой неувязки. Ситуации кардинально разные. Я вам уже объяснял: никто бы сегодня с вами драться или вступать в разговор не стал. Походя застрелили бы, и все.
      - Нет, все-таки вы меня не понимаете, - покачал я головой и протянул Серебро фотографии. - Вам известно, кому принадлежат эти три могилки?
      Серебро выжидательно молчал.
      - Что же вы, на откровенность меня вызываете, а сами?.. Тут ведь на крестах имена и фамилии выбиты. "Покойся с миром..." и минимальные анкетные данные.
      -Да, известно, - решившись открыть карты, кивнул Николай Иванович. Могилы принадлежат трем заезжим профессиональным киллерам, нанятым мэром вашего города Ираклием Колубаем для устранения Ураловича и Шерези.
      - Вот... - протянул я. - Знаете. Значит, знаете и то, что эти самые киллеры были сегодня ночью у меня на квартире. Судя по фотографиям краба, слежка за квартирой вами ведется постоянно.
      Серебро не ответил. Что отвечать - вопросы задавались риторические.
      - Тогда скажите, если мне без труда удалось справиться с тремя профессиональными киллерами, что для меня могут означать боевики-самоучки какого-то Грызлова? Зачем мне нужна ваша опека?
      Такой растерянности на лице Серебро я еще не видел. Даже когда по его столу в кабинете прошелся беспородный пегий пес и окропил бумаги чернилами. Предъявил он мне карту, думал, на руках козырный туз, а оказалась обыкновенная шестерка, к тому же в масть.
      И вдруг я понял, почему перед разборкой в кафе "Баюн" напрочь отказал дар предвидения. Нет, не исчез он, не испарился без следа, просто он не являлся тем самым волшебным даром, которым я мог распоряжаться по собственному усмотрению. Кто-то из мира Рыжей Хари экспериментировал со мной, выдавая дар на время и преследуя свои цели. Исследовал мое сознание приблизительно так, как собиралась исследовать его же группа "Кси". Не знаю, может быть, этот кто-то специально передал меня "ксенологам", чтобы посмотреть на их возможности, но меня это абсолютно не устраивало. Не собирался я быть подопытным кроликом сразу для двух миров. И если от "исследователей" из мира Рыжей Хари мне, похоже, никак не отвертеться, то я приложу максимум усилий, чтобы отбиться хотя бы от доморощенных ксенологов.
      - Отставить поездку на базу! - гаркнул я. - Поворачивай!
      Водитель вздрогнул от моего крика, машина вильнула, но Серебро не отреагировал. Он опять полностью владел собой, а криков, по всей видимости, в своей жизни наслушался предостаточно.
      - Зачем же сразу так, Роман Анатольевич? - примирительно сказал он. Давайте съездим, посмотрите. Не понравится - вернетесь. Никто вас неволить не собирается.
      Кажется, он на что-то надеялся. То ли на психотропные препараты, то ли еще на что-то... Почувствовал я эту надежду вдруг снова возникшим даром предвидения и оправдывать ее не захотел.
      - Поворачивай! - зло процедил я водителю и сделал движение, будто сам сидел за рулем и круто разворачивал машину.
      И машину действительно на полной скорости развернуло на сто восемьдесят градусов. Против всех законов физики ее не закрутило, не перевернуло, не закувыркало - она намертво застыла на шоссе. Зато инерция полностью отыгралась на пассажирах. Нас сначала швырнуло к правой дверце, затем прижало к спинкам сиденьев. Серебро ударился затылком в боковое стекло, оно хрустнуло и покрылось мелкой сетью трещин.
      - Четче всех среагировал Махмуд. Я и пошевелиться не успел после крутого разворота, как почувствовал, что под ребра упирается ствол пистолета.
      - Не дергайся, - тихо посоветовал Махмуд. - Сиди спокойно.
      - Это... Это не я... - растерянно дал о себе знать шофер. Серебро приподнялся, потер ушибленный затылок, осмотрел всех.
      - Отставить, - сказал он Махмуду, и тот убрал пистолет. Николай Иванович внимательно посмотрел мне в глаза, и снова в них, как вчера при прощании в кафе "Баюн", я уловил жесткую неприязнь, чуть ли не ненависть. Причем в этот раз Серебро прятать свои чувства не собирался. Лишь убедившись, что я его понял, он отвернулся и устало откинулся на спинку сиденья.
      - Поехали, Сережа, в город, - тихо сказал он шоферу. - Только теперь не гони так,..
      Во двор водитель заезжать не стал, и меня высадили на обочине улицы неподалеку от дома. Всю обратную дорогу ехали молча, и даже когда я выходил, никто не то что слова не сказал, но и не посмотрел в мою сторону. Но я не выдержал.
      - Я свои обещания выполняю, - сказал, вылезая из машины, и сунул в карман Махмуду сто долларов. - Отметите с Андреем мою "удачу" без меня. Не люблю водку пить, когда вокруг пули свистят. Пищеварение нарушается.
      Но и на эту выходку никто не отреагировал.
      Из-за полуденной жары во дворе никого не было. Зато из открытых окон Митюковых нестройными голосами широко, вольготно, исконно по-нашенски, выплывала протяжная застольная песня: "По буяркам, по мшистым буярочечкам, ляти, ляти мое пясьмо к тябе..." Оттаяли после вчерашнего шока мои соседи, гостей пригласили, ремонт обмывают.
      Я вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице. Дверь в квартиру Митюковых была приоткрыта, и я на цыпочках прошмыгнул мимо. Не хотелось, чтобы меня заметили и, как благодетеля, затащили в гости. Выпить я был не прочь, но в тихой и спокойной обстановке, здесь же опять окажусь в центре внимания. А вниманием я сегодня был обделен выше всякой меры. Поэтому я тихонько вставил ключ в замок собственной квартиры, открыл дверь... и застыл на пороге.
      У меня тоже были гости. Сидели на кухне, вполголоса переговаривались, в узорчатом стекле закрытой двери колебались их тени. И еще меня поразила необычайная чистота в квартире. Пол в прихожей был до блеска, как никогда, вымыт, россыпь монет исчезла. Я аккуратно переступил порог, прикрыл дверь и заглянул в комнату. Комната тоже сияла чистотой и необычайной опрятностью. Ни пылинки, ни соринки, постель убрана, диван-кровать собран, дисплей компьютера протерт, а посреди комнаты стоял стол в своем первозданном, словно никогда не ломался, виде. Аккуратной стопкой на нем лежали пачки долларов, но ни одной монеты нигде не было видно. Зато в углу добавилась мебель - громадный, кованый сундук, один к одному, как в фильмах о пиратских кладах.
      Я посмотрел на дверь кухни - за нею, похоже, никто не догадывался о появлении хозяина, - подошел к сундуку, приподнял резную, стянутую потускневшими медными полосами крышку. Сундук, как я и предполагал, оказался доверху заполнен золотыми монетами "One dollar". Выходит, не боевики Грызлова ожидали меня на кухне... Но кто? С "ксенологами" мы только что расстались, значит, тоже не они. И дар предвидения опять застопорило, как на ипподроме или в кафе"Баюн".
      Делать было нечего, и я, вовсе не таясь, подошел к двери на кухню и распахнул ее.
      - А вот и хозяин, - констатировала Рыжая Харя, сидевшая спиной к двери. Ей и оборачиваться было не нужно, уж она-то точно знала, когда я появился в квартире.
      Зато сидевшую за кухонным столиком Люсю мое появление застало врасплох. Она как раз что-то с улыбкой рассказывала Рыжей Харе, но при виде меня осеклась, улыбка покинула лицо, Люся густо покраснела и потупилась.
      Казалось, уже ничто на свете не могло меня поразить, но появление Люси в моей квартире повергло в ступор. А она каким образом здесь оказалась? Да еще в компании Рыжей Хари. Сидят, чай попивают, мило беседуют...
      - Присаживайся, - предложила Рыжая Харя, выдвигая из-под стола табуретку. - Тебе чай, кофе?
      На столе стояли три прибора, заварочный чайник, банка растворимого кофе, два блюдца: с гренками и ломтиками швейцарского сыра.
      "Черт, - совсем некстати пронеслось в голове, - опять продукты забыл купить..."
      - Здравствуй, Роман, - тихо пролепетала Люся, не поднимая глаз.
      Я наконец вспомнил, кто здесь хозяин.
      - Здравствуй. - Уселся на табурет и вперился в нее сердитым взглядом. Каким образом ты здесь оказалась?
      - Я... - Люсины ресницы дрогнули. - Через справочную узнала адрес... Пришла, позвонила... Твоя домоправительница открыла...
      Рыжая Харя была сама невозмутимость. Домоправительница! Слово-то нашла какое, откуда только выкопала!
      - Твоя работа? - желчно спросил я ее.
      - Ты это имеешь в виду? - наивно поинтересовалась Рыжая Харя, обводя лапой стол. - Нет, что ты! Кое-чему уже научены. Это все настоящее, из соседнего магазина. Вот, смотри...
      Она распахнула дверцу холодильника, и у меня зарябило в глазах от пестрых упаковок деликатесных продуктов.
      - Реквизировала? - уточнил я и тут вспомнил, откуда мне известно слово "домоправительница". - Или Карлсон с пропеллером по воздуху принес?
      - Зачем же Карлсон, - обиделась Рыжая Харя. - Сама купила на твои деньги. Правда, продавец сдачи не смог дать - на полу в беспамятстве лежал. Пришлось на прилавке деньги оставить и уйти.
      - Ты мне зубы не заговаривай! - повысил я тон. - Не о продуктах спрашиваю!
      - О квартире? - В багровом глазу Рыжей Хари блеснула хитроватая искорка. - Ну прибрали мы вдвоем немножко... А что, не нравится?
      Толку от нее, как всегда, было не добиться. Будет юлить, темнить и правды не скажет. Я перевел взгляд на Люсю и понял, что поразило меня своей несуразностью, когда вошел на кухню. Я-то привык к виду Рыжей Хари, но нормальный человек без содрогания видеть ее не мог. Не зря продавец в обморок грохнулся. А Люся с ней запросто, по-приятельски пила чай, доверительно беседовала...
      Рыжая Харя хмыкнула, прочитав мои мысли, развела лапами.
      - Мой шарм и обаяние не знают границ, - грассируя, сообщила она ангельским голоском.
      И я поверил. Не в шарм и обаяние, а в ее возможности влиять на психику. В два счета адаптировала Люсю к нормальному восприятию своей особы. Какая она, к черту, домоправительница? Душеприказчица, причем во всех лингвистических смыслах - кому желание исполняет, кому душу калечит, кого на тот свет отправляет.
      Я снова повернулся к Люсе. Хотел грубо спросить, зачем она сюда пришла, но не смог. Одно дело - хамить по телефону, совсем другое - говорить в глаза. И я пошел обходным путем.
      - На кого ты Владика в больнице оставила?
      - На сестру... Она у него дежурит...
      Люся подняла глаза. В них застыла безмерная мука непонимания, почему я с ней так поступаю. Вечная проблема людского треугольника: сейчас она на меня так смотрит, завтра - Владик на нее.
      Я не выдержал ее взгляда, отвернулся, забарабанил по столу пальцами.
      - Медсестра... - пренебрежительно процедил я. - Разве она может заменить близкого человека?
      - Какая медсестра? Это моя родная сестра, - чуть не плача, выдавила из себя Люся. - Они через месяц должны пожениться...
      - Что? - Меня словно током ударило. Похлеще, чем молнией на даче Популенкова. - Так это не ты его невеста?!
      Люся смотрела на меня во все глаза, полные несорвавшихся слез. Губы у нее дрожали, похоже, она не сразу поняла вопрос. Наконец уголки губ сдвинулись в слабой улыбке.
      -Нет...
      - А где же она раньше была? - по инерции спросил я.
      - В Оммане. Она стюардесса.
      - Трам-пам-пам-пам, трам-парим-папам! - бравурным маршем пропела Рыжая Харя. - Не желаете ли шампанского?
      - Сгинь! - во всю мощь легких гаркнул я.
      Глава 15
      Проснулся я поздним утром от прямых лучей солнца, заглядывавшего в окно. Сдвинул голову подстенку, куда лучи не доставали, открыл глаза. Люси рядом не было, в ванной комнате шумел душ, а из кухни доносилось мерное клацанье ножа по деревянной досочке. Раздвоилась она, что ли, - и под душем плещется, и завтрак готовит? Настроение было радужным, душа пела. Кажется, я по-настоящему влюбился, никогда раньше так себя не чувствовал.
      Бодро вскочив с дивана, натянул плавки, выглянул на кухню. На кухонном столе восседал краб в ерническом поварском колпаке, торчащем на панцире скособоченной пароходной трубой, и клешней нарезал овощи для салата. Я не стал отвлекать его от работы, прикрыл дверь на кухню и вошел в ванную комнату.
      Люся стояла под душем. Увидев меня, она ойкнула, приседа и прикрылась ладонями.
      - Роман, - свистящим шепотом произнесла она, - что ты здесь делаешь? А ну выйди!
      - Что делаю, что делаю... - с напускной строгостью сказал я, плотно закрыл дверь и стащил с себя плавки. - Помыться собираюсь.
      Шагнув через бортик ванны, я взял ее за руки, отвел их в стороны и привлек Люсю к себе.
      - Роман... - обмякнув, прошептала она.
      Она податливо таяла в моих руках, и я вдруг почувствовал, что за нами вновь наблюдают. Как и весь вчерашний вечер, и всю ночь. Но мне на это было наплевать. Чувство, что Люся безраздельно принадлежит мне и только мне, хочет только меня и других мужчин для нее в мире не существует, привносило в секс что-то необычное, которое не выскажешь словами. И откуда только она взялась со своей старомодной любовью, когда в наше время даже малолетки владеют техникой секса, как прожженные проститутки, однако совокупляются с прагматичностью технологического процесса? Люся же со мной теряла голову, бормотала что-то бессвязное, вскрикивала и отдавалась полностью, исступленно, до потери сознания.
      Обмякшую, обессиленную, я вынес ее из ванной комнаты и уложил на постель.
      - Кушать подано! - проорал краб из кухни.
      - Успеем, - ответил я.
      - Остынет все. - Кухонная дверь приоткрылась, и в проем боком протиснулся краб. - А вам скоро ехать.
      Я схватил кроссовку и запустил ее в краба. Но не попал, краб стремглав юркнул назад, и кроссовка врезалась в стену.
      - Всегда так, - обиженно забормотал он из кухни. - Стараешься для них, стараешься... Хочешь как лучше, а в тебя обувью швыряют...
      Люся томно потянулась, открыла затуманенные глаза.
      - Голова кружится...
      Я присел на постель, ладонью коснулся ее бедра и медленно провел вверх до талии. Тело под рукой дрогнуло.
      - Завтракать будем?
      - Не знаю... Не хочется. Я такая слабая сейчас...
      - Тогда продолжим?
      Двумя пальцами, едва касаясь кожи, я "зашагал" по ее животу от пупка вниз. Люся дернулась, перехватила мои пальцы.
      - Роман... Мне кажется, он смотрит.
      Она кивнула в сторону кухни. И я вновь ощутил на себе холодный, внимательный взгляд. Словно некто со стороны изучал нас с беспристрастностью зоолога, анализируя повадки приматов в период брачных игр.
      - Краб с кухни не выйдет, - твердо сказал я, стряхивая с себя наваждение, будто мы находимся в роли подопытных кроликов. - Больно нужно ему подглядывать.
      В неподвижных расширенных зрачках Люси читались и желание, и стыд. Я освободил свои пальцы и прижал ее руку к постели.
      - Не делай ничего, - тихо сказал я. - Просто лежи.
      В этот раз я действовал медленно, нежно, приучая ее тело к мужским ласкам. Люся вздрагивала, охала, стонала, порываясь оттолкнуть меня, но тут же спохватывалась и отводила руки.
      - Не смотри... не смотри на меня... - задыхалась она, но я Не отвечал.
      Ее реакция на ласки напоминала движение створок устрицы, которая пытается судорожно схлопнуться, но почему-то не может и тут же медленно, как бы вопреки своему желанию, распахивает створки еще шире. И когда на вершине пароксизма она приняла меня, это произошло настолько бурно и неистово, словно она хотела поглотить меня всего и навсегда захлопнуть створки.
      Кажется, Люся потеряла сознание. Лежала измученная, неподвижная, еле слышно дышала, и только сердце все еще бешено колотилось.
      - Люся, - тихо позвал я и поцеловал ее в мягкие, истерзанные губы. Лю-ся...
      Она чуть слышно простонала, ресницы дрогнули.
      - Что ты со мной делаешь... - Из закрытых глаз вдруг покатились слезы. - Рома, я тебя так люблю... Не бросай меня, пожалуйста...
      - Что ты, глупая, - делано засмеялся я, но от безмерной искренности ее слов мороз пробежал по коже.
      - Эй вы, там! - заорал краб из кухни трубным гласом. - В больницу опоздаете!
      - Ой, и правда! - Люся подхватилась с постели и нетвердой походкой направилась в ванную комнату. - Надо поторапливаться...
      - Зачем? - глупо спросил я, садясь на диване. Люся плотно притворила за собой дверь и не услышала;
      Вместо нее ответила Рыжая Харя, дымом из лампы Аладдина сконденсировавшаяся посреди комнаты.
      - Владика сегодня выписывают.
      - Почему? - удивился я. - А как же реабилитационный период?
      Рыжая Харя загадочно хмыкнула, и я понял, что столь быстрое выздоровление Владика не обошлось без ее магии.
      - Твоя работа?
      - Ну, как тебе сказать... - опять заюлила она.
      Я махнул рукой. Устал от ее туманных объяснений.
      - Хоть бы постыдилась. Видишь, голый сижу. Выйди.
      - Подумаешь, - фыркнула Рыжая Харя. - Что я, голых мужиков не видела?
      Но все же послушно ретировалась на кухню.
      Когда мы с Люсей оделись и вошли на кухню, краб уже места себе не находил. Сидел на холодильнике и нервно пощелкивал клешнями.
      - Явились наконец-то! - забрюзжал он. - Кофе остыл, новый готовить надо...
      - Не надо, - успокоила его Люся. - Мы по-быстрому перехватим и побежим. А то не успеем.
      - Успеете, - сказала Рыжая Харя, вставая с подоконника. - Без вас Владика не выпишут.
      - Правда?
      - Правда, - заверил я. - Если Рыж... гм... моя домоправительница сказала, значит, так и будет. Садись. Мы сели за стол.
      - А вы? - обратилась Люся к "мелким бесам", увидев, что на столе всего два прибора.
      - А мы уже, - быстро ответила Рыжая Харя и дернула за клешню краба, собиравшегося обрадованно сигануть с холодильника прямо на стол.
      - М-да, - прогундосил краб, переминаясь на лапах и со щелчком вправляя вывернутую клешню на место. - То есть ага. Мы сыты.
      - Шампанского? - предложила Рыжая Харя, сглаживая неловкость.
      - Да! - не сговариваясь, в унисон сказали мы с Люсей, переглянулись и рассмеялись.
      - Вот это дело! - обрадовалась Рыжая Харя. - Люблю, когда у людей хорошее настроение.
      Она открыла холодильник, извлекла бутылку, с грацией вышколенного гарсона сорвала пробку и наполнила бокалы.
      - За нас! - сказал я, поднимая бокал.
      Люся посмотрела мне в глаза, улыбка сошла с ее лица. Видимо, многое значил для нее этот тост. Не зря говорят, что мужчины любят глазами, а женщины - ушами.
      - За нас... - тихим эхом отозвалась она.
      Мы сдвинули бокалы и выпили. Я положил на тарелку немного салата, взял с блюда бутерброд с сырокопченой колбасой, ломтиком лимона, тертым сыром и зеленью. Разнообразных бутербродов (по-моему, ни один из них не повторялся) краб наготовил целую гору - и пятерым не съесть.
      - А ты "грызуна" кормил? - спросила Люся краба.
      - Еще чего! - сварливо отозвался тот с холодильника. - Знать его не желаю. Он мне половину клешни откусил!
      - Не половину, а только кончик, - поправил я.
      - Все равно красоту попортил! - не согласился краб, демонстрируя нам надкушенную клешню.
      Люся положила на блюдце три бутерброда и поставила под стол. Оттуда сразу же донеслось голодное чавканье.
      Я чуть отстранился от стола и посмотрел под ноги. Невидимый "грызун" рос как на дрожжах. Он уже откусывал сразу по половине бутерброда. Интересно, до каких размеров вырастают "грызуны"? Не хотелось содержать в доме вечно голодного невидимого тираннозавра.
      - Проглот, - недовольно пробурчал краб с высоты холодильника в адрес "грызуна".
      Люся, похоже, не очень поверила Рыжей Харе и ела торопливо. Пришлось и мне поспешать.
      - Кофе приготовить? - предложил краб.
      - Нет-нет, спасибо, - поблагодарила Люся, вытирая салфеткой рот и отодвигая тарелку. - А ты будешь? - спросила она у меня.
      Я отрицательно помотал головой, дожевывая бутерброд.
      - Тогда - шампанского! - торжественно провозгласила Рыжая Харя, поднося бутылку к бокалам.
      - Нет-нет, не надо, - поспешно отказалась Люся. - Мы побежим. Еще такси поймать надо... Спасибо за завтрак.
      Она отодвинула табуретку и встала.
      - А тебе? - спросила Рыжая Харя, глядя на меня. Я сокрушенно развел руками и тоже поднялся.
      - Эх, жалко такой продукт выливать... - разочарованно вздохнула Рыжая Харя и вдруг бесшабашно махнула лапой. - Где наша не пропадала!
      Она заткнула бутылку пробкой, взболтала, а затем, открыв пасть, запрокинула бутылку. Пробка выстрелила, в горло ударила пенная струя, и бутылка за пару секунд опустела. Ни капли шампанского не упало на пол - все содержимое бутылки вместе с пробкой кануло в безразмерную утробу Рыжей Хари.
      - Ха-ороший напиток, - удовлетворенно констатировала "домоправительница", конфузливо прикрыла пасть лапой и громогласно отрыгнула углекислым газом.
      - Да-а... - раздумчиво произнес я. - Теперь верю, что среди своих ты не раз на подиуме первые места занимала.
      - Это что! - хвастливо заявила Рыжая Харя. - Мы и не такое могем!
      Она еще шире распахнула пасть, швырнула в нее пустую бутылку, лязгнула челюстями и сглотнула. И все услышали, как бутылка, проскользнув сквозь горло, мягко шлепнулась где-то внутри.
      Меня передернуло, я сокрушенно покачал головой и резюмировал:
      - Но целоваться бы с тобой не стал.
      - Ишь, размечтался! - оскорбленно фыркнула Рыжая Харя.
      В это время "грызун" покончил с угощением, перебрался на стол и приступил к поглощению бутербродов с блюда.
      - Пошел вон, проглот! - замахал клешнями краб, зорко наблюдавший за порядком. Однако на стол на всякий случай не спрыгнул.
      - Идем, - задергала меня за руку Люся.
      - Вызови такси, - сказал я Рыжей Харе.
      Вместо ответа она протянула знакомый ключ от темно-синей "Тойоты" киллеров и отвернулась. Оскорбил я ее в лучших чувствах до глубины души.
      - Машина во дворе стоит? - догадался я. Не оборачиваясь. Рыжая Харя кивнула.
      - Вот спасибо!
      Подхватив под локоть Люсю, я увлек ее из кухни.
      - Как за машину - так спасибо, а как за завтрак - так фигушки! крикнул краб в спину.
      - За завтрак - особая благодарность! - отозвался я уже с лестничной площадки.
      На нашу беду, на крыльце мы столкнулись с Серегой Ми-тюковым. Был он изрядно навеселе, к тому же шел из магазина с полной авоськой спиртного. Веселье-новоселье у соседей продолжалось.
      - Роман! - заорал Серега на весь двор и облапил меня как медведь. - Ну, спасибо! Ты такой нам ремонт отгрохал, что моя половина чуть не окочурилась от избытка чувств. Идем к нам, обмоем это дело!
      Вокруг Митюкова висела настолько плотная "аура" перегара, что становилось дурно.
      - Извини, Серега, но мы спешим. Я попытался высвободиться из его душных объятий. Где там!
      Не отпуская меня, Митюков перевел взгляд на Люсю.
      - А ты и ее... это... тоже бери. К нам, так сказать, на новоселье.
      - Мы в больницу торопимся, - попыталась выручить меня Люся.
      - Успеете! - безапелляционно решил за нас Митюков. - По рюмочке выпьете и поедете. А то как бы потолок у меня снова не обвалился.
      - Не могу по рюмочке - за рулем, - продолжая урезонивать соседа, я указал на стоящую у подъезда "Тойоту".
      - Ну что тебе после рюмочки будет? - не соглашался Сег рега. - Ни один инспектор такую дозу не учует.
      - Давай так, - пошел я на компромисс. - Мы через час вернемся и обязательно зайдем.
      - Через час? - Митюков с сомнением покосился на авоську. - Через час этого уже не будет...
      - Я со своим приеду.
      - Да? - Митюков смерил меня взглядом я наконец отпустил. - Ладно. Верю. Ждем.
      - Садись быстрее в машину, пока Серега не передумал, - шепнул я на ухо Люсе, и мы поспешили к "Тойоте".
      Мы сели, я включил зажигание и тронул машину со двора. В боковое зеркальце было видно, как Митюков стал на крыльце в патетическую позу то ли Демиса Руссоса, то ли Плачидо Доминго (по комплекции он их даже превосходил) и пропел нам вслед неожиданно высоким голосом:
      - Заходите к нам на огоне-о-ок!..
      - Рома, а это ничего, что ты шампанское пил, а теперь за руль сел? озабоченно спросила Люся.
      Почувствовав носом, что прихватил с собой в салон изрядную порцию перегарной "ауры" Митюкова, я приспустил стекло.
      - Разве это доза? - Я поймал на себе встревоженный взгляд Люси и не нашел ничего лучшего, как ответить Серегиными словами: - Пустяк. Ни один инспектор не учует.
      Добираясь до больницы, я немного поколесил по городу. Странно, но тревожное ощущение постороннего взгляда, сопровождавшего меня во время вчерашней поездки в кафе "Баюн", а затем всю ночь и сегодняшнее утро, исчезло. И наблюдения за собой "ксенологов" я тоже не обнаружил. Впрочем, последнее ни о чем не говорило. Куда мне, дилетанту, тягаться с профессионалами.
      Подъезжая к больнице, я увидел на тротуаре достопамятного переулка, где нас ночью встретили ночные грабители, большую свежевырытую яму, огороженную по периметру бечевкой с красными флажками. Мы с Люсей переглянулись, но ничего друг другу не сказали. Не упокоились с миром останки Сучка, исследуются где-то в лабораториях "ксенологов".
      Владика уже перевели из реанимационного отделения в нейрохирургическое, так что взбираться на девятый этаж нам не пришлось. Всего лишь на четвертый. Поместили его в небольшую палату на одного человека, и когда мы с Люсей вошли, здесь сразу стало тесно.
      Владик сидел на койке, прислонившись к спинке и подложив под плечи подушку. На нем был спортивный костюм, на голове - джинсовая бейсбольная кепочка, низко надвинутая на лоб. Рядом на стуле сидела худенькая невысокая девушка в легком голубом платье. Смуглая, с короткой стрижкой иссиня-черных волос, вздернутым носиком, она ничем не походила на свою рослую сестру.
      - Привет! - сказал я и протянул Вяадику руку. - Говорят, сегодня выписываемся?
      Я вежливо кивнул девушке, она ответила, посмотрев на меня большими зеленовато-карими лучистыми глазами. Только теперь я убедился, что она родная сестра Люси. Такие глаза, так же как и крупные бриллианты, бывают только фамильными.
      - Здравствуй, - кисло улыбнулся Владик, пожимая руку. - Знакомься, Светлана.
      - Очень приятно, - еще раз кивнул я. - Роман.
      - Здравствуй, Влад, - промолвила Люся. - Как здоровье?
      - Нормально, - ответила за Владика Светлана. Она подхватилась со стула, взяла сестру за руку и повела в коридор. - Вы здесь, ребята, поговорите, а мы сейчас, - сказала она, плотно прикрывая дверь.
      - Что-то радости на лице не вижу, - бодрым голосом сказал я.
      - А чему радоваться? - Владик поморщился. - Выписывать не хотят.
      Я пытался разглядеть в нем какие-то изменения, но ничего не находил. Передо мной сидел прежний Владик - спокойный, уравновешенный, рассудительный.
      - Врачам виднее, - осторожно сказал я. - Еще недели не прошло, ранение серьезное...
      - Ну и что с того? Смотри.
      Владик снял кепочку. Левая сторона головы была обрита, заросла недельной щетиной, и под ней с трудом угадывалось полукружье белого тонкого шрама. Не знай я, когда произошло ранение, точно бы решил, что не менее года назад. Целители из моих "мелких бесов" были хоть куда.
      - Зажило, как на новом русском, - криво усмехнулся Владик, - без каких-либо последствий. И, главное, чувствую себя абсолютно здоровым человеком. Домой хочу, а меня здесь еще месяц собираются держать. Исследования, наблюдение, тесты, процедуры... Комплекс, как для собаки Павлова.
      Это мне было знакомо. Самого недавно пытались в подопытные кролики сосватать.
      - Если все так хорошо, чего ты здесь сидишь? - спросил я. - Тебе что, выписка из истории болезни нужна или больничный лист? Есе к оплате предъявлять будешь?
      - Ага, жди, он оплатит... - начал было Владик и осекся. Он с удивлением посмотрел на меня и тихо рассмеялся. - Ты, как всегда, прав. Не выпишут, сам уйду. - Он свесил ноги с койки. - Где тут мои тапочки?
      В этот момент дверь отворилась, и в палату вошел интерн Матюхин. Все такой же представительный, осанистый, серьезный.
      - Добрый день, - сказал он, по своей привычке держа руки в карманах халата. - Роман Анатольевич, вас хочет видеть завотделением.
      - Зачем? - удивился я.
      - Он вам сам объяснит. Пройдемте.
      Матюхин был со мной одного роста, но создавалось впечатление, что он смотрит на меня сверху вниз. Как на опаре, росло его самомнение и чувство собственной значительности - куда там профессору Мильштейну до гонора интерна. Уйдет профессор на пенсию, этот ученик его и на порог родного отделения нейрохирургии не пустит.
      Я пожал плечами и молча прошел за интерном в кабинет завотделением. Вопреки ожиданию, меня встретил не профессор Мильштейн, а хирург, ассистировавший профессору во время операции. Опять я ошибся - не та должность для профессора, скорее всего, он руководит кафедрой в мединституте.
      - Василий Андреевич Артамонов, - представил Маткюхин. - Наш завотделением.
      Артамонов вышел из-за стола, пожал мне руку, усадил в кресло.
      - Чай, кофе? - предложил он.
      - Спасибо, нет.
      - А я кофейку выпью, с вашего позволения. Лев Александрович, распорядитесь, пожалуйста.
      Матюхин, сообразив, что его выпроваживают, быстро ретировался. Артамонов не стал возвращаться на свое место, а сел напротив. Был он грузен, но не толст, и его фигура олицетворяла собой этакую основательную российскую кряжистость, как на картинах Васнецова. В былинные времена люди подобного физического склада ходили в доспехах на Мамая, в новейшей истории - валили в Сибири лес и теперь в основном трудились в, так сказать, "смежных" специальностях. По большей части мясниками на рынках, но некоторые, как Артамонов, и хирургами. Все-таки привычка рубить врагов мечами в капусту угнездилась в них на генетическом уровне, хотя и трансформировалась, согласно требованиям времени.
      - Курите?
      Артамонов придвинул по столу пачку "Chesterfield".
      - Спасибо, у меня свои.
      Я достал из кармана "Camel", мы закурили. Сестра-хозяйка внесла чашечку кофе, поставила на стол и тут же вышла.
      - Роман Анатольевич... - Артамонов отхлебнул кофе, затянулся сигаретой. - Давайте говорить напрямую, без обиняков. Вы не родственник Владислава Ступина, но... скажем так, его друг и оказываете на него существенное влияние.
      Умело обойдя щекотливую тему оплаты операции, Артамонов выжидательно уставился на меня. Внешне он ничем не напоминал следователя Серебро, и все же что-то неуловимое их сближало. Манера пытливо смотреть на собеседника неподвижным взглядом, что ли?.. Мне вдруг показалось, что я где-то видел Артамонова, встречался с ним при не совсем обычных обстоятельствах. Но где именно, хоть убей, припомнить не мог. Мешало воспоминание о его странном, царапающем взгляде, которым он одарил меня в коридоре больницы после операции.
      - Я вас слушаю, - уходя от прямого ответа, прервал я затянувшееся молчание.
      Артамонов снисходительно улыбнулся и продолжал:
      - Ваш друг категорически настаивает на своей немедленной выписке. Я его прекрасно понимаю - больница не лучшее место для приятного времяпрепровождения, но и вы должны понимать, что травма черепа это не царапина, не ушиб, и хирургическое вмешательство здесь посерьезнее, чем при резекции желудка. Период реабилитации после подобных операций затягивается иногда на долгие месяцы, а то и годы...
      Я протестующе выпрямился в кресле. Артамонов, похоже, собирался прочитать пространную лекцию, но я очень не люблю, когда меня принимают за полного профана.
      - Минуточку, Василий Андреевич, - вклинился я в монолог хирурга. - При чем здесь реабилитация? Давайте рассматривать конкретный случай. Насколько я знаю, у Ступина не наблюдаются какие-либо посттравматические отклонения. Ни в психике, ни в мозговой деятельности, ни в координации движений. Или у вас другие данные?
      Артамонов тяжело вздохнул.
      - У меня нет полных данных о его здоровье, - с нажимом сказал он. Комплекс исследования мозговой деятельности рассчитан как минимум на месяц, поэтому ни положительного, ни отрицательного заключения на данном этапе я дать не могу.
      - Пусть так. Но отрицательных отклонений вы пока не выявили?
      - Пока нет. Даже наоборот, если говорить о чисто внешней восстановительной симптоматике. Заживление раны, регенерация тканей, образование костного нароста прошли так быстро, как не бывает даже у беспозвоночных. Это настолько уникальный случай, что...
      Артамонов запнулся.
      - Продолжайте, продолжайте, - с усмешкой подбодрил я.
      - Не в этом дело, - отмахнулся Артамонов и затушил окурок в пепельнице. - Сейчас речь идет об установлении окончательного диагноза, без которого я не имею права выписать пациента.
      - Нет уж, давайте все-таки продолжим предыдущую мысль, - не согласился я с переменой темы. - Буду тоже говорить прямо, без обиняков. С точки зрения медицины столь уникальный случай быстрого выздоровления заслуживает детального изучения, долговременного наблюдения в стационаре, научных исследований. На нем можно защитить не только кандидатскую диссертацию, но и докторскую. Однако вам, Василий Андреевич, не приходит на ум, что между пациентом и подопытным животным существует громадная разница?
      Лицо Артамонова пошло пятнами, но он сдержался.
      - Я практикующий хирург, для которого прежде всего существуют врачебная этика и врачебный долг, - натянуто сказал он. - Именно поэтому не имею права выписать вашего друга. Случись с ним что-нибудь дома - например, кровоизлияние в мозг, - и меня отдадут под суд.
      - Только вот этого не надо, - поморщился я. - В подобных случаях пациент подписывает заявление, что снимает с вас всякую ответственность за любые рецидивы. И все.
      Артамонов порывисто встал, обошел стол, сел за него, пододвинул к себе какие-то бумаги.
      - Делайте как хотите, - раздраженно пробурчал он, не поднимая головы.
      - Вот и договорились.
      Я тоже встал, еще раз окинул фигуру Артамонова взглядом и направился к выходу. Определенно мы с ним где-то встречались, и память об этой загадочной встрече меня неприятно беспокоила.
      Владик сидел в палате один. Койка была аккуратно застелена, с тумбочки исчезли личные предметы - будильник, электробритва, зеркальце и прочая мелочь. Независимо от результатов моих переговоров, Владик не собирался оставаться в больнице.
      - Зайди к завотделением, - сказал я, - подпиши бумаги, что ты снимаешь с них ответственность за свое здоровье. И - свободен.
      - Давно бы так, - обрадовался Владик, подхватился со стула и поспешил к Артамонову.
      Я взял полиэтиленовый пакет с вещами и вышел вслед за ним из палаты. Любопытно, куда это подевались Люся со Светой? Не успел я о них подумать, как сестры появились в коридоре отделения с лестничной площадки. Обе несли в руках по огромному букету белых и красных роз.
      - Как дела? - издали поинтересовалась Люся.
      - Выписывают. Через пять минут поедем. А цветы откуда?
      - Это для медперсонала. Поблагодарить за лечение.
      - Я спрашиваю, где вы здесь, на окраине, ухитрились раздобыть такие цветы?
      - Где, где... Твоя домоправительница заранее на заднее сиденье положила.
      Я промолчал. Не было ничего на заднем сиденье, когда мы сюда ехали. Сейчас Рыжая Харя цветы в машину подбросила, для нее это пара пустяков.
      Глава 16
      -Куда едем? - спросил я, когда все уселись в машину.
      - Домой... - раскрепощенно выдохнул Владик. Я вывел машину за ограду больницы и осторожно повел по ухабам достопамятного переулка. Возле ямы с флажками вяло ковырялась бригада строительных рабочих, засыпая ее щебнем. На солнцепеке работа у них не спорилась. Интересно, а как поступил Серебро с тремя могилками киллеров на кладбище - тоже раскапывал и проводил эксгумацию трупов?
      - Домой - это куда? - поинтересовался я.
      - Ко мне, - сказала Светлана. - Сивцева Балка, тридцать шесть. Знаете, где это?
      - Знаю.
      Некогда рабочий поселок Сивцева Балка, состоящий всего из одной, но очень длинной и извилистой улицы, находился на противоположном конце города, и фактически с него в начале века начал разрастаться Алычевск. В конце семидесятых годов барачные постройки поселка снесли, возвели несколько девятиэтажек улучшенной планировки, и некоторое время район Сивцевой Балки считался престижным, хотя и находился в отдалении от центра. Здесь получали квартиры научные сотрудники, преподаватели вузов, артисты драматического театра и все прочие, кого по тем временам относили к интеллигенции. В наши же дни переоценки ценностей, когда интеллигенция превратилась в сборище изгоев, Сивцева Балка как-то сразу захирела и грозила лет через десять-пятнадцать снова перейти в разряд натуральных трущоб, а репутацию самого престижного района приобрел дачный поселок далеко за городом в Павловой роще.
      Мы проехали уже полпути до дома Светланы, когда Владик неожиданно сказал:
      - Ребята, может быть, на природу выедем? Как представлю, что опять окажусь между четырьмя стенами, становится тошно.
      - Действительно, Рома, - загоревшись, подхватила предложение Люся с переднего сиденья, - давай махнем на озеро в Павлову рощу!
      - На природу можно, - согласился я. - Только не в Павлову рощу, там теперь сплошь и рядом частные владения и к воде за километр не подступишься.
      Одна Светлана не согласилась, озабоченная здоровьем Владика.
      - Влад, как ты можешь? - возмутилась она. - Самая жара, а тебе врач категорически запретил бывать на солнце.
      - Светик, пожалуйста... - просительно протянул Владик.
      - Ничего страшного, тень мы ему организуем, - весело заверил я, припарковывая машину возле небольшого магазинчика с гордой вывеской "Супермаркет". - Подождите немного, затоварюсь, и поедем.
      Идея с пикником мне понравилась. Впервые за последнее время у меня было прекрасное настроение. Может, благодаря Люсе, может, тому, что наконец-то получил возможность побыть в нормальной человеческой компании, в которой можно полностью раскрепоститься и не думать над каждым словом. Как своим, так и чужим. Плевать мне было и на Серебро с его группой "Кси", и на киллеров Грызлова. И пусть хоть день труп господина Популенкова спокойно полежит в гробу, не ворочаясь с боку на бок... Как все-таки приятно ощущать себя свободным и независимым!
      В магазине, находясь в радужной эйфории, я бросал в тележку все, на что падал глаз. Нарезки сырокопченых колбас, ветчины, сыра, балыков, апельсины, бананы, зеленый лук, петрушку, пакеты кетчупов, какие-то консервы, поставил несколько бутылок шампанского, фанты, положил пару коробок конфет, мороженое, торт, полиэтиленовую скатерть, пластиковые стаканчики, одноразовые тарелки... В общем, на кассе меня задержали минут на пять, пока подсчитывали стоимость. Вдобавок молодой парень в фирменной зеленой безрукавке обслуживающего персонала не захотел выпускать на улицу с тележкой. Пришлось сунуть ему десять долларов, и он с превеликим удовольствием сам выкатил тележку на тротуар и помог загрузить продукты в багажник.
      - Едем на Карьер, - сказал я, садясь в машину.
      - Там же искупаться негде, - надула губы Люся.
      - Зато есть родник, лес и нет людей, - сказал я. - Никто мешать не будет.
      Мои аргументы убедили всех, и мы поехали.
      Песчаный карьер располагался километрах в десяти к востоку от города, и к нему вела разбитая, колдобистая дорога. Неудивительно, строили дорогу где-то в пятидесятые годы и потом вряд ли хоть раз ремонтировали. Некогда здесь брали песок для строительных нужд, но внезапно карьер затопили грунтовые воды, и добычу песка пришлось прекратить. С открытыми водоемами у нас всегда была проблема, поэтому тогдашние городские власти решили извлечь из этого случая некоторую выгоду и организовать у стихийно образовавшегося озера курортную зону. Посадили вокруг сосновый лес, он прижился, но... ничего из благородной затеи не получилось. Грунтовые воды как внезапно пришли, так внезапно и ушли, лишь на северном глинистом склоне остался небольшой родник. Сосновый лес (такая же редкость в наших местах, как и озера) вырос, покрыл склоны карьера, но отдыхать сюда никто не приезжал - далековато от города, да и что это за отдых по нашей жаре и без водоема? Осенью сюда наведывались грибники, в остальные же времена года здесь не было ни души.
      Пока мы ехали, Люся сидела молча, а Света с Владиком о чем-то тихо шушукались на заднем сиденье.
      - Роман, - обратился ко мне Владик где-то посредине пути, - мне тут сказали, что ты заплатил за операцию.
      - А! - досадливо отмахнулся я - колдобистая дорога отбирала все внимание. - Не бери дурного в голову.
      - Нет-нет, - подключилась Света. - Мы вам отдадим. Попозже, правда...
      - Замнем для ясности, - снова отмахнулся я.
      -Обязательно отдадим,-твердо сказал Владик.
      - Послушай, Влад, ты помнишь наш последний разговор в погребке? спросил я.
      - Помню.
      - Ты тогда посоветовал употребить мои способности в казино. Я воспользовался советом и выиграл на ипподроме кучу денег. Так что с меня причитается. К тому же, чего греха таить, мы теперь почти родственники...
      Не знаю, что дернуло за язык сказать последние слова, но вырвались они у меня просто и обыденно, как само собой разумеющийся факт. Ни тени сожаления не испытал, наоборот, нечто вроде возвышенной гордости, что беру на себя всю ответственность за наши с Люсей отношения, теплом разлилось в груди. Никогда не думал, что способен на возвышенные чувства и что они могут быть столь приятны.
      - Ай да Люська! - ахнула сзади Светлана. - Неужели на нашу недотрогу нашелся-таки мужик?
      Она прыснула, а Люся смутилась и отвернулась к окну. Светлана перегнулась к сестре через спинку сиденья и что-то зашептала на ухо.
      - Да ну тебя! - отмахнулась Люся.
      Мое внимание рассеялось, я пропустил очередную рытвину, и нас настолько ощутимо тряхануло, что у кого-то щелкнули зубы.
      - Черт! - выругался я, давя на тормоза. - Все в порядке?
      Вопрос прозвучал чисто в американском стиле, но я, оглядываясь на Владика, надеялся, что с ним в отличие от героев голливудских боевиков действительно ничего не случилось. Все-таки человек после операции на мозге.
      - Нормально, - кивнул мне Владик.
      - Шетш... - внезапно прошамкала Светлана, закрывая руками рот. На глаза у нее навернулись слезы. - Яшык пшы-кушыла...
      - Ну-ка покажи! - Люся повернулась к ней, оторвала руку от лица, заглянула в рот. - Ничего страшного. Меньше будешь гадостей на ухо говорить.
      Сказала это серьезно, но таким наивным тоном, что все рассмеялись. Даже Светлана, несмотря на боль.
      Минут через десять мы наконец подъехали к Карьеру. Собственно, от самого карьера осталось только название, до сих пор бытующее в городе, так же как народное название района Хацапетовка. Сорокалетние сосны и кустарниковый подлесок сгладили склоны, и карьер теперь ничем не отличался от природной впадины, где каким-то чудом, а вовсе не благодаря людским стараниям, образовался лесной оазис посреди степи.
      Я подвел машину к Карьеру со стороны северного склона, поближе к роднику, и остановил ее под соснами. Мы вышли, стали распаковываться и выбирать место для пикника.
      Как вскоре выяснилось, выбор Карьера для пикника был не очень удачным. Трудно в сосновом лесу в летний зной отыскать прохладу - мачтовые сосны, голые снизу, словно телеграфные столбы, и с редкими кронами на самой вершине, почти не дают тени. Я бывал здесь несколько раз осенью, и потому мне представлялось, что это прекрасное место. Осенью - да, но летом... Не напрасно сюда по жаре никто не ездил.
      И все же неподалеку от родника мы нашли более-менее подходящую полянку, поросшую густой травой. Здесь была хоть какая-то тень, а по склону, как в аэродинамической трубе, дул слабый ветерок.
      Пока женщины расстилали полиэтиленовую скатерть и готовили импровизированный стол, я отнес несколько бутылок шампанского и фанты к роднику и опустил в ключевую воду.
      - Роман, - позвала Люся, - а ты хлеб купил?
      - Забыл, - честно признался я, возвращаясь на полянку. Совсем о другом думал в супермаркете, бросая в тележку все, что под руку подворачивалось. Хлеб, к сожалению, не "подвернулся".
      - Как же мы есть будем? - расстроилась Люся. - Хотели бутербродов наделать, так как ни вилок, ни ложек нет. Один нож на всех.
      - И еще тень нам родственничек обещал, - глядя в сторону, недовольно пробурчала Светлана. Не настолько мы были с ней знакомы, чтобы она в глаза высказывала свои претензии.
      - Что делать, что делать... - Я развел руками. - Колдовать будем!
      Где наша не пропадала! Не упала же в обморок Люся, когда впервые увидела Рыжую Харю, авось и Владик со Светланой нормально воспримут ее появление. Надеюсь, Рыжая Харя подготовит их психологически, иначе все удовольствие от пикника пропадет.
      Я полез в карман и достал золотую монету.
      - Если решка - ничего не получится, а орел - начнется колдовство.
      - Каким образом?
      - Домоправительница из-под земли появится и организует и хлеб, и тент.
      Владик понимающе улыбался. Думал, вероятно, что все припрятано в машине.
      - Ты бы лучше загадал, чтобы ребром встала, - подначил он. - Вернее будет.
      Я внимательно посмотрел ему в глаза. Парень не из трусливых, но как он воспримет появление Рыжей Хари?
      - Пусть будет по-твоему, - пожал я плечами и щелчком подбросил монету в воздух.
      С мелодичным звоном она описала красивую дугу и упала в баночку с красной икрой, встряв ребром. Над поляной разнесся гомерический хохот.
      - Умеешь... - перебарывая смех, выдавил из себя Владик. - Колдуй...
      Не знаю почему, но я обиделся и запретил Рыжей Харе показываться на глаза.
      - Не веришь, что монета на самом деле ребром встанет?
      - Да ну тебя, - отмахнулся Владик.
      - Она вправду золотая? - попыталась сгладить неловкость Светлана, извлекая монету из баночки.
      - На зуб попробуй, только не сломай, это не язык прикусывать, предложил я. Светлана насупилась.
      - Роман, зачем ты так? - возмутилась Люся.
      - Извини, Света, - сказал я, поняв, что перегнул палку. - Действительно золотая и самой высшей пробы.
      Я взял коробку конфет, положил на землю, где поровнее, и отобрал у Светы монету.
      - Присаживайтесь. Все сели на траву.
      - Смертельный номер! - провозгласил я голосом циркового конферансье. Исполняет... Владислав Ступин. - Я протянул монету Владику. - Бросай. Если ребром на коробке встанет, значит, так и должно быть, и я имею право на чудеса.
      Владик с сомнением повертел монету в руках, поморщился.
      - Давай не будем, - сказал он. - Уже не смешно.
      - Бросай! Насчет смертельного номера я пошутил. Владик пожал плечами и легонько подбросил монету над коробкой. С глухим стуком монета ударилась в картон и неподвижно застыла на ребре, будто опять встряла. Наверное, появление Рыжей Хари из-под земли не вызвало бы у Владика со Светой такого ступора, как положение монеты.
      И тогда я понял, что никакого "колдовства" не будет. Света с Владиком обыкновенные люди и не воспримут джинна из бутылки в образе Рыжей Хари как само собой разумеющееся. На что Серебро, полжизни изучающий трансцендентные явления, и тот относится ко мне с опаской, а они если и не испугаются, то будут затем всю жизнь сторониться. Пример Люси не в счет, она меня и в образе лукавого с рогами и копытами любить будет... Так что придется всю жизнь таиться, если хочу, чтобы меня принимали за нормального человека.
      Я щелчком сбил монету с коробки в траву и встал.
      - Будет вам сейчас и хлеб, и тень, - сказал я и направился вверх по склону к машине.
      Рыжая Харя так и не появилась, но на капоте лежало аккуратно свернутое полотнище тента с длинными кольями, авоська с хлебом, стоял магнитофон. Похоже, Рыжая Харя лучше меня разбиралась в пикниках.
      - Свершилось чудо! - громогласно объявил я, спускаясь по склону к полянке и потрясая над головой авоськой.
      - Могло бы и пораньше, - промолвила Светлана, отбирая хлеб.
      Владик сидел на траве возле коробки с конфетами и упорно пытался установить на нее монету ребром. Ничего у него не получалось.
      - Как это тебе удалось? - заинтригованно спросил он.
      - Ты когда-нибудь слышал, чтобы факир раскрывал суть фокуса? Чудо должно быть чудом, а не ловкостью пальцев, - отшутился я. - Давай тент ставить.
      Пока мы ставили тент, девушки приготовили бутерброды. Наконец все расселись вокруг расстеленной скатерти. Люся протянула мне бутылку шампанского.
      - Открывай.
      - Нет уж, - отказался я и передал бутылку Владику. - Среди нас есть профессионал в этой области. Заодно и проверим, не утратил ли он свои навыки.
      Владик усмехнулся, поискал вокруг глазами, не найдя ничего лучшего, набросил на сгиб руки вместо полотенца авоську, ловко сорвал пробку и стал разливать шампанское по пластиковым стаканчикам. А я вдруг понял, что не хочу шампанского. Мне бы чего-нибудь покрепче... Понимание, что я не такой, как все, и практически никому не могу открыться, горьким осадком лежало на душе.
      Украдкой я перевел руку за спину и почувствовал, как в ладонь скользнула пузатенькая бутылка.
      - А мужчинам - вот этого, - сказал я, протягивая Владику бутылку.
      - Нет-нет! - запротестовала Светлана. - Владику нельзя! Чуть-чуть шампанского и все. Врач запретил.
      - И тебе лучше не надо, - поддакнула Люся. - Ты за рулем.
      - Надо, - непреклонным тоном сказал я. - От одной рюмки ничего не будет.
      -Владик взял бутылку, посмотрел на этикетку.
      - "Hennessy"? - Он бросил на меня лукавый взгляд. - Что, понравился?
      - Как видишь, - пожал я плечами. Понятия не имел, что там Рыжая Харя сунула в руку.
      Мы выпили за здоровье Владика, немного поговорили о том злополучном дне, когда все произошло. Люся сказала, что очень рада, что для Владика все так хорошо закончилось, к тому же не случись несчастье, мы бы с ней не познакомились. Владик невесело рассмеялся, а Люся сконфузилась. Затем поговорили о работе, вспомнили Есю, его погребок, где все еще шел ремонт... В общем, трепались ни о чем, о разных пустяках, которых в моей теперешней жизни ох как не хватало.
      Вначале я еще пытался поддерживать беседу, затем больше слушал, да и то, честно сказать, вполуха. А потом и полностью выключился из разговора, лег на спину, закинул руки за голову и уставился в безоблачную синь над головой. Правильно мы сделали, что выехали на природу.
      Небо над головой было пронзительно голубым и настолько бездонным, что кружилась голова и захватывало дух. Почему древние народы думали, будто над ними небесная твердь? Я попытался поставить себя на место предков и увидеть небо их глазами, но не смог. Слишком много материалистических истин засело в голове, чтобы мне удалось хотя бы в воображении поменять толщу азотно-кислородной атмосферы, отделяющую нас от бесконечного космоса, на твердокаменный хрустальный купол. Возможно, в далеком-далеком будущем люди так же не смогут понять, почему мы пугались трансцендентных явлений, элементарно объяснимых с точки зрения их знаний, как мы не понимаем наших предков с их мистическими представлениями о громе и молнии.
      Из магнитофона лилась приглушенная музыка, и певица с затаенной болью пыталась кого-то убедить:
      - Давай оставим все, как есть,
      - Счастливых бог не судит!
      Давай оставим все, как есть,
      - И будь что будет...
      Милая наивная девочка, многое я бы дал, чтобы вернуть то, что было... "Nevermore".
      Пытаясь стать на точку зрения потомков, я "проник" взглядом за пределы атмосферы и вообразил в открытом космосе инопланетный корабль, барражирующий неподалеку от Земли. И вроде бы "увидел", но представить, что контингент корабля полностью состоит из соплеменников Рыжей Хари, не получилось. То ли фантазия у меня бедная, то ли чересчур крепко въелся в сознание антропоцентризм. Почему-то экипаж корабля состоял сплошь из "ксенологов" под руководством следователя Серебро. Чушь какая-то. Очередной выверт подсознания, бред наяву.
      Бездонное небо заслонило лицо Люси.
      - О чем ты думаешь? - спросила она.
      - Да так... ни о чем.
      Я приподнялся на локтях и посмотрел вокруг. Света с Владиком уединились под тентом; вытянув ноги, она сидела на траве, а Владик лежал на спине, положив голову ей на колени. Они тихо разговаривали, и никто им не был нужен. Света сняла с Владика шапочку и осторожно гладила его по стриженой голове.
      - Давай выпьем, - предложил я Люсе.
      - Не надо, Роман... Тебе еще машину вести.
      - Уговорила, - легко согласился я и сел. - Налей мне, пожалуйста, фанты.
      Фанта уже нагрелась на солнце и стала противной. Надо было сходить за бутылкой к роднику. Я снова бросил взгляд на Свету с Владиком, и мне стало завидно.
      Повернувшись к Люсе, я привлек ее к себе за талию и зашептал на ухо:
      - Посмотри, там, слева, видишь кустики?
      - Вижу.
      - Пойдем туда.
      - Ты. что, Ромка? - испуганно зашептала Люся, оглядываясь на сестру. Ребята же здесь...
      - Им не до нас. - Я крепко поцеловал ее в губы, и она растаяла, обмякла в моих руках. - Пойдем. Только тихонько...
      Я помог подняться Люсе и повел ее к зарослям желтой акации внизу склона.
      - Рома, не надо... Пожалуйста... - просительно шептала Люся, но шла не сопротивляясь и руку не выдергивала.
      Сучок под ногой треснул, как выстрел. Мы замерли, и я вдруг "увидел" заросли, к которым мы направлялись, как бы изнутри. Между крученых стволов кустарника лежал человек в камуфлированной форме и рассматривал нас в бинокль.
      - Куда это вы? - окликнул нас Владик с полянки.
      - Не лезь ты к ним... - запоздало шикнула на него Света.
      - Куда, куда... К роднику, за холодным шампанским.
      - А... А мы было подумали...
      Света прыснула, закрываясь ладонью.
      - Каждый думает в меру своей распущенности, - ответил я. - Голодной куме - одно на уме.
      Изменив направление, я повел Люсю к роднику. Мы напились ледяной воды, затем извлекли из родника бутылки и вернулись на полянку.
      - Женщинам - шампанское, мужчинам, увы, фанту, - провозгласил я, передавая бутылки Владику.
      Владик принялся разливать шампанское, и в этот момент в моем кармане запиликал мобильный телефон. Я уже и забыл о его существовании, но Серебро не собирался оставлять меня в покое.
      - Слушаю, - буркнул я в трубку.
      - Напрасно вы, Роман Анатольевич, выехали на Карьер, - вкрадчиво произнес Серебро. Ни тебе "здрасте", ни "привет"...
      - А вам какое дело? - раздраженно повысил я голос.
      - За пределами города мы не сможем должным образом обеспечить вашу безопасность.
      - Я уже говорил, что не нуждаюсь в ваших услугах. Неужели непонятно? Примеров недостаточно?
      - Вы - да, согласен, действительно не нуждаетесь, - все тем же вкрадчивым голосом продолжал Серебро. - А ваши друзья?
      Здесь он попал в точку. Я отнюдь не был уверен, что "мелкие бесы" будут защищать ребят наравне со мной. Тем не менее отступать от своей линии не собирался. "И будь что будет..." - кажется, так пела певичка.
      - Оставьте нас в покое, - сказал я. - Рекомендую. И отзовите отсюда своего наблюдателя.
      - Какого наблюдателя? - В голосе Серебро прозвучала неподдельная тревога. - Где - в Карьере?
      Я посмотрел на заросли желтой акации в низине, куда вел Люсю и где "увидел" прячущегося человека в камуфлированной форме с биноклем. Там уже никого не было.
      Николай Иванович продолжал что-то быстро говорить, но я его не слышал. Кто же лежал в кустах? Серебро от него открещивается, а боевики Грызлова церемониться бы не стали, Нечего им за мной наблюдать, когда стрелять надо. Выходит, мной заинтересовалась некая третья сила... Или четвертая, если учесть "мелких бесов"? Ох, что-то много вокруг меня стало вертеться привидений, скоро со счета собьюсь.
      Я отвел руку с телефоном от уха и посмотрел на аппарат. Только теперь стала понятна суть подарка "ксенологов". Переговоры со мной - дело второстепенное; благодаря мобильнику "ксенологи" всегда были в курсе моего местонахождения и передвижения. Что за "жучок" стоял в мобильнике, я не знал, но в том, что он помогал пеленговать мое местопребывание, был уверен на сто процентов.
      - И днем и ночью от вас покоя нет, - сказал я в трубку. - Прощайте.
      Наконец я сделал то, что собирался сделать еще в кафе "Баюн", когда Серебро вручил мне "подарок". Взялся за антенну и, не обращая внимания на скороговорку Николая Ивановича из динамика, изо всей силы врезал мобильником по стволу сосны. Брызги пластмассы полетели во все стороны. Сбылась мечта идиота.
      - Какой пикник испортили... - огорченно произнес я. Ребята смотрели на меня с нескрываемой тревогой;
      - Серьезные неприятности? - спросил Владик.
      - Не очень. - Я улыбнулся. - Небольшие неувязки по работе, касающиеся только меня. Продолжаем отдыхать. Разливай.
      Никто мне не поверил.
      - В общем-то нам домой пора, - озабоченно сказала Светлана, отводя взгляд в сторону. - Врач не рекомендовал Владику долго находиться на открытом воздухе.
      - Но шампанское-то допить нужно? Еще минут пятнадцать посидим и поедем.
      На пятнадцать минут все согласились, но былого удовольствия от пикника уже никто не испытывал.
      Глава 17
      Напрасно я разбил мобильный телефон. Надо было выключить его и оставить на полянке, чтобы Серебро думал, будто мы еще там. Либо уезжать сразу, а не сидеть злополучные "пятнадцать минут". Силен я задним умом... Это я понял, когда, выезжая из-под сосен, увидел знакомую серую "Волгу", пылящую по пустынной разбитой дороге к Карьеру. Серебро, похоже, самолично пожаловал; стоило верить, что соглядатай в кустах не его человек.
      Заметив нашу машину, водитель "Волги" сбросил скорость и прижался на обочине. Проезжая мимо, я увидел, что рядом с водителем сидит Серебро и поверх приспущенного стекла пытается рассмотреть, кто находится в "Тойоте". Останавливать нас никто не собирался, но стоило проехать мимо, как "Волга" развернулась и двинулась следом.
      Обнаружив преследование, мои пассажиры забеспокоились.
      - Это твои "небольшие неувязки"? - натянуто спросил Владик.
      - Можно сказать и так. Не переживайте, перестрелки не будет. Это государственная служба.
      - Что-то ты в погребке не производил впечатление крутого бизнесмена, недоверчиво проговорил Владик. - В честь чего государственной службе тобой интересоваться?
      - В честь моих парапсихологических способностей, - честно признался я.
      - Свежо предание, да верится с трудом. Наши государственные службы ничем, кроме взяток, не заинтересуешь.
      - Слова не мужа, но бармена, на которого постоянно наезжает налоговая инспекция, - процедил я, глядя на Владика в зеркальце заднего вида. Разозлил он меня до крайней степени. Благие намерения, не знакомить их с "мелкими бесами", испарились. Рано или поздно Владик со Светой о них узнают. Либо Люся расскажет, либо сами догадаются. Пусть уж сейчас увидят и... "и будь, что будет".
      И все равно я решил их подготовить.
      - Помнишь сказку об Аладдине и волшебной лампе? - спросил я.
      - Ну?
      - Баранки гну! Так вот, эта сказка имеет под собой реальную основу... Есть у меня такой джинн из бутылки.
      Владик досадливо передернул плечами и оглянулся. Вероятно, думал, заговариваю зубы, чтобы отвлечь внимание от преследователей и немного разрядить обстановку. "Волга" от нас не отставала, шла, переваливаясь на ухабах, метрах в пятнадцати позади как привязанная.
      - Раздвиньтесь на заднем сиденье, - сказал я.
      - Зачем?
      - Джинна к вам подсажу.
      Света хихикнула, отодвинулась к окну, и тотчас между ними, ввинчиваясь задом, начала умащиваться Рыжая Харя.
      Владик онемел. Света испуганно ойкнула и сжалась в комочек.
      - Не бойтесь, - сказала Люся, поворачиваясь к ним с переднего сиденья. - Это Ромкина домоправительница.
      Наверное, Рыжая Харя покопалась в их сознании, как в свое время поступила с Люсей, потому что первый испуг на заднем сиденье сменился осторожной заинтересованностью.
      - А... а он наст-тоящий? - чуть заикаясь, спросила Света.
      - Не он, а она, - назидательно заявила Рыжая Харя. - Самая что ни на есть всамделишная. Потрогай. Она подставила Свете плечо.
      - Ага... - Света осторожно погладила жесткую шерсть.
      - М-да... - оторопело протянул Владик. - Это не монету на ребро ставить... Блохи есть? - неожиданно брякнул он.
      - Обижаете, господин хороший, - надула губы Рыжая Харя. - Мы стерильны. Но ежели вам так необходимы, парочку можем организовать.
      Владик икнул.
      - Предлагаю шампанского на брудершафт за знакомство! - торжественно провозгласила Рыжая Харя.
      В ее лапах из ниоткуда возникла бутылка шампанского, а у нас - по хрустальному бокалу. Из-за бокала я не успел вовремя вывернуть руль, и машину тряхнуло на выбоине.
      - Без меня! - гаркнул я, вышвыривая бокал в открытое окно. - Пейте, а мне не мешайте.
      Как там они умудрились выпить при такой тряске, не знаю; мое внимание занимала дорога, но выпили успешно, никто не облился. Рыжая Харя благоразумно не стала приставать с поцелуями и бутылку глотать тоже. Телекинезом извлекла из багажника коробку конфет, угостила всех и вновь наполнила бокалы.
      Не доезжая до города, я свернул на проселок и выехал на объездную дорогу.
      - Куда мы едем? - спросил Владик.
      - К Сивцевой Балке, - сказал я, покосившись в боковое зеркальце. - Так ближе и проще.
      На ровной трассе серая "Волга" увеличила расстояние между нами до сорока метров - видимо, водитель опасался моего резкого торможения и столкновения. Что ж, правильно он мыслил - будь я один, обязательно попытался бы таким образом отделаться от непрошеного сопровождения.
      Машин на дороге было немного, "Топота" шла на приличной скорости, и я прикинул, что минут через десять довезу ребят до дома. И гора с плеч. Однако моему прогнозу не суждено было сбыться.
      Свернув с объездной трассы на шоссе к Сивцевой Балке, я с удивлением обнаружил, что шоссе передо мной пустынно. Машинально глянул в боковое зеркальце и обомлел: двое дорожных рабочих споро устанавливали на перекрестке запретительный знак. Серая "Волга" лихо обогнула знак, рабочие что-то негодующе закричали вслед, но Серебро и не подумал остановиться. Нехорошее предчувствие закралось в сердце, и тогда я увидел на дороге милицейскую "Газель", стоящую на обочине метрах в трехстах впереди, возле крайних домов пригорода. Как молнией снизошло озарение, и я все понял.
      В охоту за мной включились главные силы. Ираклий Колубай, мэр Алычевска, человек с партийным прошлым, криминально-государственным настоящим и большим политическим будущим, заказавший устранение в погребке "У Еси" своих партнеров по бизнесу - полуизраильтянина Ураловича и сирийца Шерези, наконец-то прослышал о существовании этакого "непослушного винтика" по имени Роман Челышев. Очень ему не понравилось, как Грызлов попытался решить возникшую проблему, и мэр взялся за нее сам. Надо отдать ему должное - операция по моему устранению была спланирована просто до гениальности, и исполнять ее поручили бойцам ОМОНа... Известно ведь, что милиция - самая криминализированная из государственных структур. Стражам правопорядка ничего не стоило выяснить, где я был сегодня утром, кого забрал из больницы, и вычислить со стопроцентной вероятностью, куда направился. Здесь, на двух основных дорогах к Сивцевой Балке, и выставили посты, которым приказали взять особо опасного преступника живым или мертвым. Лучше мертвым, так как он-де от суда откупится и справедливость не восторжествует. То-то Серебро забеспокоился - план операции явно не прошел мимо его глаз и ушей.
      - Видишь, пост впереди? - спросил я Рыжую Харю.
      - А как же!
      - Поручаю ребят тебе. Чтобы ни один волосок с головы не упал.
      - А нам все едино. Что шампанское глотать, что пули хватать - фривольно ответила Рыжая Харя.
      - Какие пули? - насторожился Владик. Он перегнулся через спинку переднего сиденья и внимательно посмотрел в ветровое стекло. - Это же ГИБДД, с облегчением выдохнул он.
      - Такая же ГИБДД, как ты - папа римский, - процедил я сквозь зубы, сбрасывая скорость.
      От милицейской "Газели" отделился гибэдэдэшник в каске, бронежилете, с автоматом на груди и небрежно помахал жезлом, предлагая съехать на обочину. В "Газели" сидело четыре полностью экипированных для боевого захвата омоновца и ждали, когда наша машина остановится.
      "Газель" стояла поперек дороги, передними колесами на полотне, задними в кювете, и готова была в любой момент сорваться с места, чтобы ехать в любую сторону. Не очень удачный для меня вариант...
      Я стал притормаживать, прижимаясь к обочине, почти остановился метрах в десяти от "Газели", но когда липовый гибэдэдэшник не спеша направился ко мне, дал полный газ и бросил машину прямо на него.
      Омоновец отскочил, но "Тойота" все же зацепила его крылом, и он покатился по асфальту. Зато водитель "Газели" среагировал мгновенно и четко, как его и учили в спецшколе. Наращивая скорость, я уже почти проскочил мимо "Газели", но в этот момент ее бампер врезался в багажник "Тойоты", нашу машину закрутило и вынесло с шоссе на пахоту.
      Все остальное длилось считаные секунды. Из "Газели" посыпались омоновцы в бронежилетах, затрещали автоматные очереди. Рыжая Харя в мгновение ока оказалась на дороге и словно расплылась в воздухе, превратившись в рыжеватую дымку, в которой лишь мельком удавалось разглядеть мельтешение лап. Почти одновременно с омоновцами из притормозившей "Волги" выскочил Серебро с двумя "ксенологами" и тоже открыли огонь.
      А затем все прекратилось так же внезапно, как началось. На асфальте распласталось пять трупов омоновцев в оказавшихся бесполезными для них бронежилетах. Между "Тойотой" и "Газелью" сконденсировалась из дымки Рыжая Харя; как всегда, бравируя и играя на публику, она с ухмылкой пересыпала с ладони на ладонь пойманные пули. А от "Волги" к нам широким полукольцом неторопливо подходили трое с пистолетами на изготовку. По центру шел Серебро, а по бокам и чуть впереди - Махмуд и какой-то незнакомый мужчина средних лет. Кажется, я видел его вчера во время перестрелки в кафе "Баюн". Махмуд чуть прихрамывал, но по его застывшему, суровому лицу я понял, что вчерашнее, ранение никак не отразилось на его боевых качествах.
      Я оглянулся на своих спутников. Они сидели бледные, ни живы ни мертвы. Черт попутал связаться со мной, читалось на лицах Владика и Светы.
      - Все целы? - спросил я.
      - А ты?.. - пролепетала Люся. - Рома, тебя не зацепило?
      Я рывком распахнул дверцу и выпрыгнул на землю.
      - Ну что вам от меня надо?! - запальчиво выкрикнул я. Трое "ксенологов" остановились метрах в двадцати.
      - Ты знаешь, что нам надо, - спокойно сказал Николай Иванович, не отводя глаз от Рыжей Хари.
      - Может быть, угостить их этим? - предложила Рыжая Харя, продолжая пересыпать пули с ладони на ладонь. - Горяченькие, с пылу с жару.
      Я вспомнил, как "домоправительница" "угостила" столичных киллеров позапрошлой ночью, и меня передернуло.
      - Выбрось! Выбрось на землю!!! - вне себя гаркнул я. Рыжая Харя послушно повернула ладони, и пули со звоном посыпались на асфальт.
      - Уходите! - продолжал я неистовствовать. - Уходите прочь, если не хотите стать такими же трупами!
      Я указал на мертвых омоновцев.
      - Нет, - покачал головой Серебро. - Теперь мы никуда не уйдем.
      В голове у меня совсем помутилось.
      - Да как же вы не понимаете... - Я захлебнулся от ярости. - От вас мокрого места не останется, и я буду бессилен что-то сделать!
      Глазами я поискал, но не нашел под ногами булыжника, чтобы швырнуть в них. Конечно, это был крайний жест отчаяния, почти детский, но рассудком я этого уже не понимал.
      - Да уходите же, оставьте меня в покое!
      Я зашарил по карманам, нащупал золотую монету и швырнул ее в Серебро.
      Махмуд среагировал мгновенно и выстрелил. Нет, не в меня, в монету. Не знаю, где его обучали стрельбе, но стрелок он был высококлассный и в монету попал.
      Ослепительный, как вспышка ядерного взрыва, свет полыхнул в глаза и мгновенно сменился кромешным мраком.
      Глава 18
      Среди ночи разразилась гроза, с ливнем, градом, шквалистым ветром. Ветвистые молнии с оглушительным грохотом раздирали небо, шальной ветер, хлопая незакрытой форточкой, швырял на подоконник пригоршни града, стучал по стеклам ветками канадской рябины.
      Третья гроза за неделю - редкость в середине августа для нашего засушливого края, где лето, как правило, затягивается до конца сентября, и лишь тогда начинаются монотонные, надоедливые дожди, навевающие скуку и уныние. Никогда прежде не боялся гроз, теперь же удары грома и неожиданные вспышки ослепительного света бередили душу неясной тревогой, перерастающей в безотчетный, атавистический страх. Серьезная болезнь не только подрывает здоровье, но и сказывается на психическом состоянии.
      Неделю назад, когда я вышел из коматозного состояния во время первой грозы, мне показалось, что я очнулся на полу загородного дома господина Популенкова. Увы, дела обстояли значительно хуже - весь временной промежуток между той, майской сухой грозой и первой августовской полностью выпал из памяти. Я помнил, как очнулся на вилле Популенкова от почти нечувствительных пощечин и открыл глаза.
      Надо мной склонилось встревоженное широкоскулое лицо незнакомого человека; он что-то говорил, но я не слышал. На этом давнее воспоминание обрывалось, я снова открывал глаза и снова видел озабоченное лицо все того же человека, но теперь на нем была не клетчатая рубашка с высоко закатанными рукавами, а белый медицинский халат. И комната была совсем иная - та, в которой я лежал сейчас, вздрагивая от раскатов грома...
      Речь у меня отнялась, правую половину тела парализовало, левой только-только начинал учиться двигать, поэтому ни позвать на помощь, ни добраться до окна, чтобы наглухо закрыть форточку, был не в состоянии. Единственное, что смог - непослушной левой рукой натянуть на голову одеяло. Психика была расшатана совершенно, я лежал, безуспешно пытаясь сжаться в комочек, дрожал и чувствовал, как по левой щеке непрерывно сбегают слезы. Возможно, слезы катились и из правого глаза, но я этого не ощущал. Чувство полной беспомощности, помноженное на общую слабость, вызывали глубокую, почти детскую, обиду на весь мир, и хотя где-то на периферии сознания брезжила рассудочная мысль, что такое отношение к происходящему находится за гранью нормального состояния, перебороть страх перед грозой и взять себя в руки я не мог.
      Только когда гроза стала удаляться, я начал понемногу успокаиваться. Ветер стих, шум ливня сменился шорохом редкого дождя. Не знаю, гроза ли, мой страх, либо подействовали время и лекарства, но туман, окутывавший до сих пор рассудок, начал рассеиваться. И я решил с завтрашнего дня активно включиться в борьбу с недугом, психологически настраивая себя на выздоровление. Если этого страстно не захочу, говорил доктор, то навсегда останусь прикованным к постели. Правда, говорил он не мне, будучи уверенным, что я еще ничего не способен воспринимать.
      Утвердившись в этом решении, я окончательно успокоился и, наконец, уснул.
      С утра начались ежедневные утомительные процедуры. Первой у койки появилась медсестра, строгая женщина средних лет, с постным лицом манекена. Она никогда не разговаривала со мной и обходилась с моим телом так, будто оно не живое, а муляж для обучения медперсонала. Сделала пару уколов, накормила с ложечки жидкой сладковатой кашицей и ушла. Следующим меня посетил массажист белокурый улыбчивый парень. В отличие от медсестры, болтал он без умолку: обрабатывая мое тело, как отбивную, парень вел бесконечный монолог почему-то по большей части на тему конного спорта. Рассказчик он был умелый, говорил увлекательно, с юмором, и мне, ранее равнодушно относившемуся к лошадям, было интересно. При этом чем больше я узнавал о конном спорте, тем крепче становилась уверенность, что имею к нему какое-то отношение. Быть может, я жокей, получивший травму при падении с лошади во время скачек, а воспоминания о себе как о программисте являются ложной памятью, и массажист пытается своими рассказами пробудить настоящую? Через полчаса, закончив практически нечувствительную для меня экзекуцию, массажист пожелал скорейшего выздоровления и ушел.
      Затем у койки появился лечащий врач - коренастый мужчина мощного телосложения. Как всегда, его сопровождал сухопарый, подтянутый человек с седым ежиком коротких волос и в неизменных, закрывавших половину лица зеркальных очках-консервах. На враче был не очень свежий, мятый халат, зато его спутник всегда щеголял в безукоризненно выглаженной рубашке цвета хаки и таких же брюках с идеальными стрелками. Пока врач опутывал меня проводами, прикрепляя к телу датчики, где на присосках, а где лейкопластырем, включал диагностическую аппаратуру, стоящую в углу комнаты, седовласый, по своему обыкновению, приступил к вопросам.
      - Добрый день, Роман Анатольевич, - сказал он. - Вы меня узнаете?
      Я медленно закрыл и открыл левый глаз.
      - Вы помните меня по предыдущим посещениям?
      Я опять медленно мигнул.
      - А до полученной вами травмы мы нигде не встречались?
      Смотреть не мигая в зеркальные очки, в которых, уродливо искажаясь, в двух экземплярах отражалось мое лицо, было неприятно. К тому же, как всегда, когда я пытался напрячь работу мозга, меня начинало клонить в сон. Однако, стараясь следовать своему ночному решению, я пересилил обволакивающую сонливость и не опустил веко.
      - Вы помните, что с вами произошло?
      "Да", - мигнул я.
      - Вы пострадали во время изотопного взрыва на загородном шоссе?
      "Что за изотопный взрыв? - вяло проплыло в голове. - Каждый раз он о нем спрашивает..." Голова начала кружиться, но я стоически, не опуская веко, смотрел в зеркальные очки.
      - Вы считаете, что очутились здесь после взрыва шаровой молнии?
      "Да".
      Глаз устало закрылся, но я, преодолевая слабость, вновь открыл его. Склоненное надо мной лицо в громадных зеркальных очках подернулось легким туманом, голос седовласого начал отдаляться.
      - Вы помните перестрелку в погребке "У Еси"?
      "Нет", - ответил я, с трудом удерживая веко.
      - Вы были когда-нибудь на ипподроме?
      "Нет".
      Веко все сильнее наливалось свинцовой тяжестью, и удерживать его не было никакой возможности.
      - Вы знакомы с Людмилой Карташовой?
      "Не-ет..."
      Окружающее медленно погрузилось в мерцающий туман, и веко наконец опустилось. Откуда-то издалека, словно из соседней комнаты, донесся голос врача:
      - Все. Он нас еще слышит, но уже не понимает.
      Прав был доктор на все сто процентов. Его аппаратура точно регистрировала мое состояние. Одного она не фиксировала: все, что улавливали уши, пока я пребывал в бессознательном состоянии, отпечатывалось в голове, как на магнитофонной ленте. Среди ночи я просыпался, и тогда все разговоры возле моего полутрупа воспроизводились в сознании. Наверное, с гораздо меньшей скоростью в соответствии с заторможенной работой увечного мозга, но благодаря столь странному функционированию сознания я имел хоть какое-то представление о том, что происходит вокруг.
      Три дня назад между доктором и седовласым состоялся весьма любопытный разговор у моей койки, когда я после нескольких вопросов в очередной раз выключился из реальности.
      - Есть надежда, что память восстановится? - спросил седовласый доктора.
      -Да, с большой долей вероятности.
      - На чем основывается ваша уверенность?
      - На результатах тестирования. У него частичная амнезия, когда в результате травмы выпадает из памяти определенный временной отрезок. От одного события - чаще всего травмы до другого - либо тоже травмы, либо психического потрясения. Такая амнезия рано или поздно проходит. Иногда через годы, но в данном случае, надеюсь, речь идет максимум о нескольких месяцах.
      - Почему вы так думаете?
      - При долгосрочной частичной амнезии у Челышева должна была наступить полная потеря памяти о временном отрезке между поражением шаровой молнией и взрывом изотопного золота на шоссе. Однако кое-что из этого времени он все-таки помнит, и это вселяет надежду на скорое восстановление памяти. Он помнит, как очнулся на загородной вилле Популенкова и увидел меня.
      - А вы что, действительно там были?
      - Моя дача по соседству с виллой Популенковых. Когда случилось это происшествие, меня сразу пригласили. Поражение электрическим разрядом редко встречается в практике нейрохирурга, но я единственный врач в дачном поселке.
      - Ах да, припоминаю... - пробормотал седовласый. - Это было в вашем отчете... Собственно, с этого момента вы и повели за ним наблюдение. Один из тех редких случаев, когда наш резидент становится очевидцем проявления необычных способностей.
      - Да. Мне повезло: я услышал предсказание Челышева о гибели Популенкова, а затем увидел и само происшествие.
      - Вам повезло, чего не скажешь о Популенкове... По вашему мнению, Челышев утратил свои паранормальные способности?
      - Скорее всего да. Аппаратура не регистрирует никаких аномалий. Но сейчас меня в гораздо большей степени беспокоит другое... Общее состояние организма. Точнее, правосторонний паралич.
      - Вы полагаете, что двигательные функции не восстановятся?
      - Не знаю, - вздохнул врач. - После знакомства с вами я многого понять не могу. Не могу понять и этого. Если бы передо мной лежал обычный пациент, я бы сказал, что случай довольно запущенный, и параличу, как минимум, три месяца - посмотрите, как атрофировались мышцы правой ноги и правой руки. То есть паралич наступил не три недели назад, в результате облучения при спонтанном распаде изотопа золота, а в мае, во время поражения шаровой молнией. И в то же время я не раз видел его в городе живого и здорового, прекрасно владеющего телом и речью... В общем, я в полном замешательстве. Эх, если бы у меня тогда была возможность врачебного осмотра...
      - Вы предполагаете, что человек с правосторонним параличом почти два месяца спокойно гулял по городу и ничего такого за собой не замечал?
      - Именно так я и думаю, учитывая его паранормальные способности. Вероятно, при поражении Челышева шаровой молнией в его мозгу, в результате микротравм и микроспаек нервных волокон, возникли новые нейронные связи, благодаря которым он и приобрел необычный дар. Такие случаи известны и документально зафиксированы. Эффект же ядерно-магнитного резонанса, возникший при взрыве изотопного золота, разрушил эти связи и вернул Челышева в его первоначальное состояние. Точнее, не совсем в первоначальное, а в то, в котором Челышев оказался после поражения шаровой молнией. Иначе никак не объяснишь, что во время изотопного взрыва никто из присутствующих, кроме него, не пострадал.
      - Как это - никто? А мои глаза?
      - Кхм... - Доктор стушевался. - Я имею в виду людей. Ваши органы зрения по своему строению сильно отличаются от человеческих.
      - Оставим это, - оборвал его седовласый. - Ваши выводы о способностях Челышева основываются на аналогии с феноменом татуировки Куцейко?
      - Не уверен, но другого объяснения пока не нахожу. Вам известно, что все попытки каким-либо образом проанализировать эффект "оживания" татуировки Куцейко дают отрицательный результат. В момент "оживания" змея видима, осязаема, но приборы ее не регистрируют. Возникающие незначительные возмущения электростатического поля находятся на пределе разрешающей способности аппаратуры и сравнимы с перепадами биоэнергетических потенциалов на коже любого человека. Такое ощущение, что мы наяву сталкиваемся с проявлением виртуальной реальности. Глаза видят, прикосновение к змее подтверждает ее материальность, а по показаниям приборов ее вроде бы и нет.
      - Не видели вы эту "виртуальную реальность" в действии, - глухо пробурчал седовласый. - Я воочию наблюдал, как один из монстров Челышева ловил пули.
      - Почему же не видел? Показывали мне видеосъемку. Рыжая, лохматая, одноглазая обезьяна. Жаль, что после взрыва она исчезла и мы не можем подвергнуть ее всестороннему обследованию. Неужели никаких других вещественных проявлений дара Челышева не сохранилось?
      - Есть один... - пробурчал седовласый. - Крабоид, величиной с хорошую сковородку. Потеряв своего хозяина, он сейчас квартирует у Карташовой-младшей.
      - Вы не пробовали его поймать?
      - Пробовали. Результат тот же, что при ловле солнечных зайчиков... Если желаете, могу показать видеосъемку наших попыток
      Я долго пытался понять, о чем говорили доктор с седовласым, но ни в какие разумные рамки их диалог не вписывался и реалистическому объяснению не поддавался. Сплошная чертовщина. Выходило, что после поражения шаровой молнией я был парализован, но в то же время продолжал жить нормальной человеческой жизнью, не подозревая о своем серьезном увечье. Мало того - являлся обладателем сверхъестественных способностей, и меня окружали бесплотные, но одновременно и материальные твари. "Оживающая" змея, какой-то крабоид "размером со сковородку", рыжая одноглазая обезьяна, "хватающая пули"... И уж совсем ни в какие ворота не лезли "изотопный взрыв" и "отличающиеся от человеческих" глаза седовласого. Сплошной бред. Напрасно я приписывал своему сознанию качества идеального магнитофона. Такой диалог мог родиться только в больном воображении травмированного мозга и не имел никакого отношения к действительности. За исключением того, что я в самом деле не помнил, как жил с мая по август. Хотя, пожалуй, под вопросом правдоподобности оставались и "нечеловеческие" глаза седовласого. Почему-то, когда я, не мигая, смотрел в зеркальные стекла его очков, меня охватывала непонятная апатия и сонливость, словно под действием гипноза. Ничего "нечеловеческого" в гипнозе нет, зато больное сознание во время сна могло трансформировать реальные события в сюрреалистические.
      "Меньше надо читать фантастики, - подвел я итог аналитическому разбору услышанного разговора. - Тогда бы никакие пришельцы не мерещились..."
      Проспал я до полудня, когда снова явилась медсестра-манекен и разбудила меня. Сделала уколы, накормила с ложечки творожистой массой, а на десерт ломтиками арбуза. Когда она ушла, дверь открылась, и коренастый узбек в тюбетейке и спортивном костюме вкатил в комнату инвалидное кресло.
      При виде кресла на велосипедных колесах я чуть не расплакался. С тех пор как пришел в сознание и неделю пластом лежал в постели между четырьмя стенами, комната успела настолько опостылеть, что нестерпимо хотелось на волю. Имей я голос, волком бы завыл. Окно регулярно открывали, свежий воздух постоянно циркулировал в комнате, но этого было мало. Страстно хотелось на простор, пусть даже в инвалидном кресле и с чужой помощью. Никогда не страдал клаустрофобией, но, неподвижно пролежав неделю в постели, понял, насколько страшна боязнь замкнутого пространства и как угнетает она рассудок. До слез. А слезливым я стал сверх всякой меры.
      Узбек молча (наверное, приехал из нищей Средней Азии в полунищую Россию на заработки и по-русски знал только "моя твоя не понимай") подошел ко мне, легко, как перышко, поднял с койки, усадил в кресло и повез на прогулку. Проехав по широкому коридору с многочисленными закрытыми дверями, мы свернули за угол и, спустившись по пандусу, неожиданно оказались в тропическом лесу под громадным сферическим куполом с крупными застекленными ячейками. Здесь было влажно и жарко, но экзотическая флора выглядела на удивление ухоженно. Раскидистые деревья с тонкими, причудливо изогнутыми стволами стояли свободно, свешивающиеся с веток лианы не душили растения, травянистый покров земли был разбит на участки, и возле каждого растения на колышке, вбитом в землю, была прикреплена табличка.
      "Триходиадема звездчатая", "Филодендрон двуперистолистый", "Монстера привлекательная"... - читал я надписи на табличках, пока узбек катил кресло по выложенной плитами дорожке вдоль периметра купола. В центре, у высокого дерева с пышной кроной больших, кожистых, темно-зеленых листьев, стояла стремянка, с которой женщина в синем рабочем халате обстоятельно обирала с дерева небольшие, похожие на вишню плоды и складывала их в лукошко.
      "Псидиум прибрежный", - прочитал я табличку под деревом. - Неужели его плоды едят? И что это за больница такая, где разводят тропические растения?"
      Тем временем коляска выкатилась в широкие стеклянные двери, и я очутился в хорошо спланированном декоративном парке под открытым небом. В парке было свежо, прохладно; над кронами деревьев гулял шальной ветер, трепал листву, сбрасывая на лицо морось недавнего дождя; по небу мчались низкие рваные облака. Объезжая большие лужи, коляска катилась по асфальтовой дорожке, а я с изумлением читал надписи на табличках под деревьями: "Ель Глена", "Тополь бальзамический", "Дзельква граболистная", "Сикомора"... Это никак не могло быть больничным парком. Где же я нахожусь, и почему?!
      Дорожка привела на берег большого озера, и я наконец понял, куда меня занесла судьба. Сильный ветер рябил поверхность озера, от низких облаков вода казалась свинцовой, но я все равно узнал местность, несмотря на то что прежде видел эту панораму только с противоположного берега. По ту сторону километрового водораздела в Павловой роще раскинулся дачный поселок, а по эту Ботанический сад. Странное место для больницы, однако, если учесть, что шаровая молния ударила меня именно в элитном поселке, можно предположить, что в Ботаническом саду организован оздоровительный комплекс для власть имущих, и меня поместили сюда по протекции господина Популенкова. Но с чем связана такая благотворительность? Господин Популенков не производил впечатления филантропа. Отнюдь.
      Узбек остановил коляску у кромки воды, отошел в сторону, присел на корточки и закурил.
      До рези в левом глазу я вглядывался в далекие особняки на противоположном берегу, пытаясь разглядеть среди них виллу господина Популенкова. И, кажется, разглядел. Даже представил, как в комнате на втором этаже, где я монтировал компьютерную систему, сидит отпрыск Популенковых, этакая уменьшенная копия рыхлого папаши, и гоняет на дорогостоящем оборудовании самые низкопробные аркадные игры, молотя солдат противника в мясной фарш из виртуального лазерного оружия. А сам господин Популенков сидит со своей дражайшей половиной на веранде и потягивает коньячок... Картинка из цикла "современный буржуй в семейном кругу" получилась что надо, но в нее почему-то не верилось. К тому же из фантасмагорического разговора доктора с седовласым выходило, что старший Популенков погиб, хотя достоверность подобных сведений тоже была под вопросом. Но как раз этим сведениям хотелось верить.
      Краем глаза я заметил, что к узбеку подошла женщина в синем халате с лукошком и о чем-то заговорила. Повернуть голову я не мог, и, как ни напрягал слух, расслышать что-нибудь не удавалось. Мешали порывы ветра и частые всплески мелких волн, накатывавшихся на песчаный берег.
      Узбек взял женщину под локоть, подвел к коляске.
      - Хотите попробовать плоды псидиума? - спросила она. Лицо у женщины было доброе, карие глаза смотрели на меня с состраданием.
      - Он парализован и ответить не может, - неожиданно без какого-либо акцента сказал узбек. - Положите ягоду ему в рот. Захочет - съест, не захочет вытолкнет языком.
      Ошибся я. Никакой он не нищий полуграмотный азиат, подрабатывающий санитаром ради куска хлеба. И даже не санитар, скорее охранник.
      Женщина взяла из лукошка темно-вишневую ягоду, приоткрыла мне губы и протолкнула ее между зубов. Ягода была мягкая, таяла во рту и имела вкус земляники.
      От беспомощности и унизительного положения на глаза навернулись слезы.
      Узбек внимательно посмотрел мне в лицо, его губы презрительно дернулись.
      - Мужчины никогда не плачут, - произнес он с восточным апломбом. - Ни при каких обстоятельствах.
      Его слова ударили хлеще пощечины. Слезы мгновенно высохли, зубы сцепились так, что заболели скулы. Счастье узбека, что не он совал мне ягоду в рот. Откусил бы палец... И вдруг я осознал, что в ярости впервые сумел стиснуть зубы. Силы возвращались!
      - Так-то лучше, - с кривой усмешкой процедил узбек, оценив мою реакцию.
      Глава 19
      С этого момента началось стремительное улучшение моего состояния, если так можно сказать, когда память о последних трех месяцах жизни по-прежнему оставалась за семью печатями, паралич правой половины тела не проходил, зато вернулась ясность мысли, трезвость рассудка, день ото дня крепли силы. Прошло всего несколько суток, а я уже мог, пользуясь здоровыми рукой и ногой, вставать с койки, натягивать халат, усаживать себя в инвалидное кресло и самостоятельно совершать прогулки, вращая колесо левой рукой. И уже не впадал в гипнотический транс от зеркальных очков седовласого, оказавшегося сотрудником особо секретной группы ФСБ, которая занималась всесторонним изучением аномальных явлений. Как я понял, все окружающие меня лица являлись сотрудниками этой группы, арендующей в Ботаническом саду часть административных помещений. Весьма удобно и взаимовыгодно для обеих сторон: для ФСБ - оперативная база подальше от людских глаз и "шума городского"; для администрации Ботанического сада - гарантия, что элитный дачный поселок не расширится из Павловой рощи на территорию сада, к тому же живые деньги за аренду позволяли продолжать научную работу.
      Речевой аппарат не восстановился, но я научился мычанием отвечать "да" и "нет", а чуть позже - писать левой рукой, и теперь наши "диалоги" с экспертом первого ранга группы "Кси" седовласым Николаем Ивановичем Серебро затягивались порой на несколько часов. Постепенно меня посвятили в тайну моего заточения на базе ФСБ, но, поскольку о последних месяцах жизни я ничего не помнил, в сказочку о якобы проявившихся у меня паранормальных способностях не верил. Пользуясь словами новомодного шлягера, почему-то навязчиво крутившимися в голове, "слишком много привидений" присутствовало в предложенной версии, чтобы она оказалась правдой. А скепсиса благодаря стараниям узбека Махмуда у меня было хоть отбавляй. С памятного дня первого выезда в инвалидном кресле на природу Махмуд заменил улыбчивого массажиста, и теперь ежедневную разминку мышц сопровождали не увлекательные рассказы о конном спорте, а уничижительно едкие замечания о моем никудышном здоровье, хилом телосложении, слезливости, апатии, моральном упадке и прочих недостойных качествах, которых настоящему мужчине иметь не положено. К концу массажа реплики Махмуда доводили меня до белого каления, и будь я здоровым человеком, непременно полез бы в драку, несмотря на то что ее исход из-за разницы наших весовых категорий был заранее предрешен не в мою пользу. Вполне возможно, что это был один из приемов психотерапии, и если так, то он приносил ощутимые результаты: копившаяся злость направлялась в иное русло, восстанавливая силы и активизируя умственную деятельность.
      Напрасно я грешил на рассудок, предполагая, что во сне он фантасмагорически интерпретировал разговор доктора с руководителем группы "Кси". В отличие от тела рассудок был полностью здоров и в точности воспроизвел диалог у моей койки, ничего не добавляя и не искажая, что позже подтвердили приведенные Серебро факты. Другое дело, были ли эти сведения настоящими, и не разыгрывали ли у моей постели интермедию, каким-то образом прознав о "магнитофонных" способностях моего мозга? Диагностическая аппаратура в комнате стояла добротная... Но зачем все это нужно, я терялся в догадках.
      Лечащий врач, нейрохирург Василий Андреевич Артамонов, одновременно являвшийся резидентом группы "Кси" в Алычевске, действительно совершенно случайно оказался на месте происшествия, когда меня поразила шаровая молния. А через полчаса Артамонов стал и свидетелем моего спонтанного предсказания гибели господина Популенкова. (Прослышав о несчастном случае на своей вилле, Популенков примчался в дачный поселок, почему-то, и скорее всего небезосновательно, подозревая, что на него готовилось покушение, но жертвой оказался я. Узнав, что все дело в необычном природном явлении, я, живой и внешне невредимый, прихожу в себя, сидя на крылечке, а дорогостоящая аппаратура не пострадала, Популенков пришел в благодушное настроение. Он даже позволил пошутить в мой адрес, что, мол, кому суждено быть повешенным, не закончит жизнь на электрическом стуле, и тут же отбыл в город. Чтобы через несколько секунд погибнуть у всех на глазах под бетонной плитой, свалившейся с самосвала на крышу "Мерседеса".) Дальнейшие события закрутились, как в детективе. Доложив о моем предсказании по инстанциям, Артамонов по собственной инициативе установил за мной наблюдение и оказался прав в своих подозрениях. На следующий день он под видом случайного посетителя подсел ко мне в кафе, где я основательно напивался по поводу вынужденного увольнения с работы. Напился я тогда здорово и в пьяном откровении поведал Артамонову о постигшем меня несчастье. Оказывается, шаровая молния наделила меня неприятной особенностью выводить из строя электронную аппаратуру, с которой я, по несчастью, находился рядом. Пришлось в срочном порядке рассчитаться с работы, чтобы не заподозрили в умышленной порче оборудования, так как при моем появлении в офисе персональный компьютер задымился и полыхнул ясным пламенем, а компьютеры на соседних столах все как один начали барахлить. Кто в этом виноват, для меня не составляло загадки, поскольку я ко всему прочему обнаружил у себя еще и дар предвидения. Пытаясь доказать случайному собутыльнику, что все это правда, я предсказал Артамонову несколько серьезных событий, которые должны случиться в городе. Что это были за события, мне сейчас не сообщили, но они сбылись, и отношение группы "Кси" к моей персоне круто изменилось. На фоне многочисленных предсказателей, зачастую липовых, мои способности выглядели ошеломляюще, и я мгновенно превратился для группы "Кси" в фигуранта номер один. В Алычевск срочно вылетела оперативная бригада во главе с экспертом первого ранга Николаем Ивановичем Серебро, которая установила за мной плотное круглосуточное наблюдение, скрупулезно фиксируя все мои действия, перемещения и проявления мною уникальных способностей, на всякий случай до времени себя не афишируя. Как сейчас в доверительном монологе признался Серебро, тайное наблюдение было, пожалуй, его ошибкой - на контакт следовало идти с самого начала, пока я находился в растерянности, поскольку, когда пообвыкся с уникальным даром и понял свои возможности, было уже поздно. Видя, что я и сейчас не склонен идти на контакт и считаю его рассказ чистой воды вымыслом, непонятно для чего сочиненным, Серебро решился на крайнюю меру и предоставил мне для ознакомления пухлую папку моего дела.
      Три дня, положив на пюпитр листы компьютерной распечатки, я читал дело, как читают фантастический роман. Сочинен он был добротно, профессионально, но содержал настолько неправдоподобные сведения, что в реальность описанного просто не верилось. Все мое бытие с середины мая до середины июля было запротоколировано по минутам: что делал, с кем встречался, о чем говорил, хронометраж, фотографии, показания очевидцев, заключение экспертизы...
      После поражения шаровой молнией моя жизнь кардинально изменилась. Бросил работу, прекратил общение с друзьями, приятелями, бывшими сослуживцами, расстался со своей девушкой и вел уединенный образ жизни, если так можно охарактеризовать шатание по кабакам, где я тихонько напивался в одиночку. Меня неприятно поразила выписка из застенографированного телефонного разговора между Аллой и ее подругой Натали.
      Наталья Лужина... Слушай, ты это серьезно?
      Алла П а х н о в а. А как по-твоему?
      Л уж и н а. У вас такая любовь была... Ты за него замуж собиралась. Помнишь, как ты его у Маринки отбила?
      Пахнова (со смешком). Прошла любовь, завяли веники. Это вы с Маринкой замуж по любви выскочить хотите. А мне нужен мужик, который семью содержать будет. И хорошо содержать, чтобы ни я, ни дети ни в чем не нуждались.
      Лужина. Так у него вроде бы работа высокооплачиваемая. Сама говорила, через год квартиру купите, машину...
      Пахнова (зло). Кончилась работа. Как молния его шарахнула, он рассчитался. Ходит, словно пришибленный, деньги пропивает. Шарики за ролики в голове заскочили. На фиг мне такой мужик нужен?
      Л уж и н а. Да что ты говоришь?!
      Пахнова. То и говорю! Крыша у него поехала. Так что передай Маринке, если хочет, пусть такое "добро" назад забирает.
      Лужина. Маринка месяц назад замуж вышла.
      Пахнова. Ну?! И за кого?..
      Я в сердцах оттолкнул пюпитр и чуть не рассыпал листы компьютерной распечатки по полу, успев схватить их левой рукой. Собирать листы было некому, и пришлось бы ждать, пока придет медсестра - мои успехи управляться одной рукой прогрессировали день ото дня, но были еще не настолько хороши, чтобы ползать по полу, подбирая рассыпанные страницы.
      С полчаса я сидел, пытаясь убедить себя, что запись телефонного разговора может оказаться хорошо сработанной дезинформацией. По отчетам агентов наблюдения к разрыву с Аллой я отнесся равнодушно, но сейчас этого не помнил и испытал неприятное потрясение. Горько узнавать, что тебя предает близкий человек, особенно когда находишься в столь незавидном положении.
      Нельзя сказать, что у нас была такая уж возвышенная любовь, как можно представить со слов Натальи. Жили вместе почти год, я даже начал привыкать, может быть, и женился... Никогда не задумывался над этим, мало того, понятия не имел, что Алла столь прагматически относится к нашей связи. Если это правда, то слава богу, что мы расстались. Разбирая по косточкам телефонный разговор двух подруг, я восстановил в памяти наши редкие ссоры, сравнил их со стенографической записью и пришел к неутешительному выводу, что такой диалог вполне мог состояться. Увы мне... Перевелись в наше время жены декабристов, следовавшие по зову сердца за мужьями в Сибирь. Меркантилизм правит миром днем с огнем не сыщешь женщину, готовую сидеть у постели парализованного мужа и выносить из-под него утку.
      С горьким осадком на душе я принялся читать дальше. Некто Вальдштейн, аналитик оперативной бригады группы "Кси", сравнивая мое психологическое состояние до травмы и после, аргументированно доказывал, что "...разрыв отношений с друзьями, систематическое уклонение от встреч с сослуживцами, замкнутость, угнетенное состояние, есть нечто большее, чем посттравматический шок в результате поражения мощным электрическим разрядом". Проводя параллели с Екатериной Воробьевой (Донецк, Украина), которая после удара электрическим током стала обладать рентгеновским зрением, и Гражиной Ольховски (Краков, Польша), перенесшей аналогичную травму и заговорившей на фламандском языке времен эпохи Возрождения, Вальдштейн сделал парадоксальный вывод, что "...сознание Романа Челышева если и не полностью, то в значительной степени вытеснено чужим - оставлены только общие поведенческие функции и речь. Психоматрица наложенного сознания постепенно осваивается с телом, окружающей обстановкой и только затем, убедившись в полной адаптации, обзаводится новым кругом знакомств и приступает к действию. Все это весьма напоминает внедренческую акцию парадасцев, однако в отличие от их методики психотип наложенной матрицы у Челышева не поддается распознаванию, к тому же запрос по дипломатическим каналам дал отрицательный результат - наблюдательная служба Парадаса не посылала сюда своего агента. Вполне возможно, что в Алычевске действует агент из еще не идентифицированных миров, намеренно не входящих в состав Союза, либо вообще не подозревающих о его существовании. Лишним тому подтверждением является метастабильный изотоп золота, технология получения которого не известна ни на одном из миров, входящих в Союз. По всем законам физики, этот изотоп не имеет права существовать в стабильном состоянии, к тому же ядерный распад изотопа идет по необъяснимой схеме: с мощным выбросом свободных электронов образуется натуральная платина, но при этом не наблюдается никаких следов жесткого излучения. В результате взрыва монеты из изотопного золота на пригородном шоссе зарегистрирован всплеск ядерно-магнитного резонанса, который вывел из строя всю систему энергоснабжения района и в радиусе шести километров от эпицентра взрыва полностью разрядил автомобильные аккумуляторы и другие источники питания. Парадокс необычного ядерного распада изотопного золота состоит в том, что он никак не сказывается на биологических объектах, но в то же время безвозвратно выводит из строя все электронные системы. Строгому научному объяснению столь необычное поведение изотопа золота не поддается. Серия экспериментов по его распаду, проведенная в кратере Циолковского, анализируется. Выдвигаемые гипотезы..."
      Далее в отчете Вальдштейна пошла сплошная научная абракадабра, в которой мог разобраться только узкий специалист-ядерщик, и я, отстранившись от пюпитра, ошарашенно откинулся на подушку.
      В голове царил сумбур. Это даже не фантастика, а черт знает что! Кратер Циолковского, если не ошибаюсь, находится на оборотной стороне Луны. Кто, спрашивается, мог провести там серию экспериментов? А что это за Союз миров, наблюдательная служба Парадаса и прочая инопланетная белиберда?
      Ответов на вопросы в тексте не было, поэтому я отложил отчет Вальдштейна в сторону и продолжал изучать свое дело. По непонятным соображениям мне предоставили не все дело, а лишь фрагменты из него: наспех скомпонованные страницы пестрели не всегда вразумительными обрывками медицинских заключений, актов технических экспертиз, результатов химико-биологических анализов, заключений специалистов из разнообразных областей знаний, отчетов агентов наблюдения. И все это без объяснений и комментариев. Что хочешь, то и думай.
      Выдержка из донесения агента "Охотник":
      "...Мы взяли дюжину кружек пива и порцию креветок. Во время разговора я заметил, что кто-то невидимый аккуратно стаскивает с тарелки по одной креветке и начинает их есть. Фигурант тут же подхватывал со стола надкушенную креветку и старался незаметно бросить ее под стол. В разговор фигурант не вступал, выглядел озабоченным и рассеянным; все его действия были направлены на то, чтобы никто не обратил внимания на невидимого едока. Когда я попытался опередить фигуранта и схватил сползающую с тарелки креветку, невидимый едок меня укусил, как бритвой, срезав клочок кожи с указательного пальца. Сделав вид, что укололся о панцирь креветки, я продолжал разговор..."
      Понятно, что фигурант - это я, но что за невидимый любитель креветок присутствовал за столом? Какое отношение он имеет ко мне?
      Выписка из патологоанатомического заключения:
      "...Исследуемый образец представляет собой смесь перемолотых костных и мышечных тканей человеческого тела, полуразложившихся в среде, похожей по своим характеристикам на желудочный сок кровососущих насекомых, но гораздо большей реакционной способности. Выделенные составляющие субстанции способны растворять металлы платиновой группы, керамику, кварцевое стекло. Невозможно вообразить чудовище, способное столь тщательно пережевать человека, к тому же обладающее поистине всеядным метаболизмом..."
      А это как понимать? Любитель креветок "переквалифицировался" на поедание человечины? Сплошная мистика...
      Выводы о качестве продуктов питания на основе химико-биологического анализа:
      "...Как видно из результатов исследований, образцы: "красная икра лососевых рыб", "севрюга копченая", "салями", "сыр выдержанный, твердый" - по внешнему виду и вкусовым качествам соответствуют названным пищевым продуктам, однако на самом деле являются идеально выполненной имитацией на основе псевдобелка, который не усваивается человеческим организмом. Псевдобелок крайне нестабилен и в течение пяти-семи часов полностью разлагается на нетоксичные продукты распада. Анализ жидкостей: "водка "Смирновская", "коньяк "Арагви" и "тоник" - неполный, поскольку к началу исследований эти жидкости уже представляли собой слабый водный раствор уксусной кислоты с минимальной примесью продуктов распада неизвестных биологических структур.
      К сведению: проводя аналогию с химико-биологическими результатами анализа субстанции, ориентировочно именуемой "желудочный сок", можно сделать гипотетическое заключение, что данный псевдобелок может быть переработан и усвоен организмом животного, которому этот "желудочный сок" принадлежит.
      М-да... Ребус за ребусом. Мало ли сейчас в стране появилось неудобоваримых искусственных продуктов из-за рубежа? Крабовые палочки, кофе без кофеина, бескалорийный заменитель сахара... Едят все это россияне, морщатся, но едят, хотя в их желудках и не растворяются металлы платиновой группы. Ага, вот и результаты анализа окурка сигареты "Camel", не содержащей никотин и со странной структурой целлюлозы...
      А это что? "Экспертное заключение о работе вышедшего из строя компьютера"... Ну и названьице! "Работе вышедшего из строя..." Надо понимать, того самого компьютера, который, по словам Серебро, сгорел ясным пламенем на моем рабочем столе только от одного моего присутствия.
      "Процессор вплавлен в плату и восстановлению не подлежит..." Какой умник это писал? Где это видано, чтобы вышедшие из строя процессоры восстанавливали? "Системный блок оплавлен... микросхемы сплавлены в однородную массу... винчестер обуглен..." "При включении в сеть дисплей компьютера светится ровным голубым светом..." И кто же догадался сунуть вилку в розетку, когда провод ведет к куску железа? Как его током не шарахнуло... Стоп! А вот это интересно. "При подключении к компьютеру модема на экране наблюдается быстрое, на пределе фиксации, мигание. Заснятая на видеокамеру, а затем воспроизведенная с меньшей на два порядка скоростью, видеокартинка позволила выделить некоторые составляющие изобразительного ряда. Полностью расшифровать изображение не представляется возможным, поскольку скорость работы компьютера во много раз превосходит разрешающую способность дисплея, но на одном из кадров просматривается изображение рыжей обезьяны, идентичной той, которая иногда наблюдалась возле фигуранта. Снимки прилагаются..."
      Я посмотрел фотографии. На одной, размытой, крупнозернистой, явно заснятой с дисплея, с трудом угадывался силуэт рыжей лохматой обезьяны с одним глазом на месте переносицы - это изображение вполне можно было принять за игру световых пятен на экране, подобно "каналам" на Марсе, если бы не вторая фотография. Изображение на этом снимке было предельно четким: рыжая одноглазая обезьяна стояла на задних лапах на пустынном шоссе возле темно-синей "Тойоты", нагло скалилась в объектив громадными клыками, а передними лапами совсем по-человечески пересыпала с ладони на ладонь какие-то золотистые цилиндрики. Будто конфеты Драже. А рядом с ней стоял... я. Почему-то разгневанный, вне. себя, я что-то истерично выговаривал обезьяне... Ничего себе - новый круг знакомств!
      Не обращая больше внимания на различные экспертные оценки, я стал выискивать в деле информацию о том, с кем еще познакомился в выпавший из памяти период. Оказалось, что нормальных людей было всего двое - бармен из питейного погребка "У Еси" и официантка из того же заведения. Бармен был тяжело ранен во время перестрелки в подвальчике, и я навещал его в больнице, платил за лечение. Что же касается официантки... По показаниям агентов наблюдения, с Людмилой Карташовой у нас были близкие отношения. Я внимательно всмотрелся в фотографию Карташовой. Молоденькая, симпатичная, лет семнадцати-восемнадцати, она не обладала той яркой красотой, которая была у Аллы, но, вглядываясь в лицо на снимке, я почему-то подумал, что эта девушка, пожалуй, сидела бы у постели парализованного мужа и выносила из-под него утку... Остальные мои "знакомцы" были либо паранормальными существами, либо агентами сопровождения группы "Кси". Прямо-таки сонм "привидений" самого различного толка, от реального до мифического, крутился вокруг моей персоны. И всего-то два нормальных человека...
      Наиболее правдоподобной выглядела криминальная составляющая моего личного дела, но, как выяснилось, к криминальным событиям я имел лишь косвенное отношение. Оказывается, наш ничем не примечательный городок являлся перевалочной базой по контрабандному вывозу раритетных произведений искусства за рубеж. Иконы, картины, реже - фамильные драгоценности царской короны, краденые, скупленные за бесценок по всей России, собирались гражданином Ураловичем в Москве, а затем переправлялись в Алычевск под видом реквизита для местного театра оперы и балета (Уралович, уроженец Алычевска, давно проживающий в столице, якобы считал своим долгом спонсировать театр родного города). Принимал "атрибут" не администратор театра, а мэр города Ираклий Колубай, который затем чартерным рейсом через практически "личную" таможню Алычевска переправлял "театральный реквизит для зарубежных гастролей" в Анкару, где груз встречал сириец Сайд Шерези. С Ближнего Востока гораздо проще доставить российские раритеты в цивилизованную Европу. Немаловажную роль в этой цепочке играл господин Популенков, лично руководивший погрузочно-разгрузочными операциями в Москве и Алычевске. На момент случайной гибели Популенкова в Алычевске оказалось несколько поистине бесценных произведений искусства, в том числе две иконы Рублева, на общую сумму свыше ста миллионов долларов. Поэтому Ираклий Колубай решил воспользоваться подвернувшимся случаем и вызвал в Алычевск Ураловича и Шерези якобы для "инвентаризации" раритетов после смерти ответственного исполнителя. Операция по устранению своих соратников в погребке "У Еси" прошла успешно, и быть бы Ираклию Колубаю безраздельным наследником приличного состояния, но тут на сцене появляюсь я, ни сном, ни духом не ведающий о махинациях с произведениями искусства. Как и у каждого криминального авторитета высокого ранга, у Колубая были налажены связи со всеми правоохранительными структурами. Одним из его информаторов в УБОП являлся следователь Иван Андреевич Оглоблин, который и сообщил мэру о подозрительной личности - Романе Анатольевиче Челышеве, присутствовавшем при гибели господина Популенкова, а затем и в погребке "У Еси" за несколько минут до устранения Ураловича и Шерези. Пикантность этой информации заключалась в том, что личностью Челышева заинтересовалась и ФСБ, причем не местное отделение, а столичное. Особо насторожило Оглоблина, что для наблюдения за Челышевым из Москвы прибыла группа из двадцати человек, расследование велось в режиме чрезвычайной секретности и никого из местных оперативников к нему не подключали. Колубай заволновался, предполагая, что на самом деле охота идет на него, а после странного происшествия в букмекерском зале ипподрома, когда опять же не без моего участия погибли трое бандитов, работавших на Грызлова, подручного Колубая в игорном бизнесе, мэр запаниковал. Последовало покушение на меня в кафе "Баюн", а затем инсценировка ареста на загородном шоссе, когда меня должны были устранить якобы при попытке к бегству. Уж и не знаю, как работают у нас ФСБ, УБОП, ОМОН, СОБР и прочие мобильные подразделения правоохранительных органов, если, имея на руках такие факты, они не могут и пальцем пошевелить, чтобы арестовать высокопоставленного преступника. Только гибель у Сивцевой Балки пяти омоновцев развязала им руки. Все участники группировки мэра были арестованы, но сам Колубай все-таки улизнул (связи есть связи - успел его предупредить Оглоблин) и теперь скрывался где-то то ли в Таджикистане у сепаратистов, то ли в Афганистане у исламских фундаменталистов. Понятное дело, в Европе Интерпол его быстро бы вычислил и передал России.
      Так что эпопея охоты криминальной группировки на бедного программиста закончилась для меня весьма благоприятно. Живи - не хочу. Беда только в том, что так жить не хотелось...
      Я захлопнул папку и бросил ее на кровать. Какое мне дело До криминальных перипетий в нашем городе? Ни тогда это не было моей проблемой, ни сейчас. Гораздо важнее разобраться, что творится вокруг меня, и почему группа "Кси" считает мою персону дороже ста миллионов долларов, если вела за мной столь пристальное наблюдение, не обращая внимания на "коммерческую" деятельность мэра города.
      До позднего вечера я пытался осмыслить прочитанное, все больше и больше склоняясь к мнению, что какая-то доля реальности во всем этом все-таки есть. Как ни странно, но основное влияние на возникновение такого мнения оказал тот факт, что мне дали ознакомиться не со всем делом, а лишь с выдержками, и только то, чего я знать не мог (криминальную составляющую), предоставили в полном объеме. Вероятно, рассчитывали, что невразумительные обрывки событий, которые я знал, но забыл, помогут мне восстановить картину целиком и оживить память, подобно тому, как воображение дополняет мозаичную картину, когда в ней недостает части глазурованных плиток.
      Память не восстановилась, ничего я не вспомнил, к тому же некоторые вещи в деле основательно смущали меня. Во-первых, не хотелось верить Вальдштейну, что два месяца я ходил с подсаженным в тело чужим сознанием, подавляющим мое эго и отводящим ему незавидную роль безропотного наблюдателя. Слишком унизительным представлялось такое положение моему человеческому естеству, чтобы с ним согласиться - никто не хочет быть марионеткой, которую дергают за ниточки. Во-вторых, откуда, спрашивается, у российских спецслужб такие чуть ли не беспредельные финансовые возможности, которые позволили установить" за мной широкомасштабное наблюдение (судя по многим фотографиям, даже из космоса) и проводить комплекс весьма дорогостоящих исследований, в том числе и в области ядерной физики (при упоминании "кратера Циолковского" речь скорее всего шла о кодовом названии секретной лаборатории)? Затраты на это если уж и не близки, то по крайней мере сопоставимы с теми суммами, которые вращались вокруг краденых произведений искусства. А это уже нонсенс для нищего государства, весьма прагматично относящегося к подобным исследованиям - гроша ломаного у правительства не выпросишь, если не предусмотрен возврат вложенных средств, и непременно с прибылью. А какая, спрашивается, с меня может быть прибыль? Сплошные убытки. Наконец, ни в какие ворота не лезло то, что я одним махом, точнее, несколькими телефонными разговорами, порвал со всеми знакомыми и друзьями. Допускаю, что с шефом из-за сгоревшего компьютера мы могли разругаться насмерть, но чтобы я точно так же поступил с Володей Арутюняном, Севой Рубиным, Славкой Мещеряковым, с которыми по бочке пива вместе выпили, это в голове не укладывалось. Не детский сад все-таки: "Подавись своей куклой и не писай в мой горшок". Тут, ребята группы "Кси", вы что-то перемудрили...
      Мысли на эту тему назойливо вертелись в голове, но ответа на вопросы я не находил. Точнее, ответ был в отчете Вальдштейна, но я отказывался его принимать.
      В сумерках, после ужина, которым меня накормила молчаливая медсестра, ко мне неожиданно пожаловал Артамонов.
      - Добрый вечер, - поздоровался он от дверей, пересек комнату, включил в углу торшер. - Удивляетесь, почему появился в неурочное время? Нет-нет, осматривать вас не буду, просто так заглянул. - Он прошелся по комнате, остановился у окна. В его порывистых движениях угадывалась сдерживаемая нервозность. - Воскресенье сегодня, выходной... А у меня дача на том берегу озера, вот и решил вас проведать.
      Артамонов раздернул шторы и уставился в окно долгим взглядом. В сереющей полумгле над горизонтом блистали частые зарницы надвигающейся грозы.
      - Непогода разгулялась, никогда такой не было! - заявил Артамонов нарочито приподнятым тоном. - Что ни день, то гроза. Гидрометеоцентр удивляется - по всем прогнозам такого не должно быть, аномалия какая-то. Будто над Алычевском образовалась воронка сверхнизкого давления...
      Он вдруг резко повернулся и посмотрел мне в глаза.
      - Между прочим, во время грозы вчерашней ночью молния попала в виллу Популенковых и подожгла ее.
      Что-то ухнуло в груди, морозные иглы впились в сердце. Сбылось дикое желание, о котором я думал неделю назад, глядя со своего берега на элитный дачный поселок. Неужели все, что я прочитал в деле, все, о чем рассказывал мне Серебро, - правда?! Но как тогда расценивать ночное происшествие с виллой Популенкова - предвидение ли это или исполнение желания?
      - Еще два раза во время пожара молния била в дом, - медленно, с расстановкой говорил Артамонов, не отводя от моего лица внимательного взгляда. - Пожарные не отважились тушить, и там сейчас одни головешки.
      Оцепенев, я застыл в инвалидном кресле, надеясь только на то, что смятение полупарализованного человека нелегко распознать.
      Щека Артамонова дернулась, он отвел взгляд, тяжело вздохнул, нервно прошелся по комнате. Было неясно, сумел ли он что-либо понять по выражению моего лица. Рассеянным взглядом Артамонов обвел комнату и увидел на кровати папку с моим делом.
      - Уже прочитали? И что вы обо всем этом думаете?
      Заторможенным движением я положил на пюпитр чистый лист бумаги, взял карандаш. Было очень много вопросов и к Серебро, и к Артамонову, но внезапно я понял, какой именно вопрос надо задать нейрохирургу, чтобы разрешить все сомнения. И начал старательно выводить на бумаге печатные буквы.
      Артамонов принял от меня лист, повернул его к свету торшера, прочитал. И отпрянул от бумаги. На некоторое время он застыл, второй, третий раз перечитывая написанное, и вдруг его громадная фигура начала оплывать, будто в течение нескольких секунд мелькали годы и его тело старилось на глазах. Артамонов ссутулился, безвольно опустил руки. Куда подавалось его нервное напряжение - передо мной стоял опустошенный, неуверенный в себе человек, чью тайну разгадал бессловесный калека.
      - Лишний раз убеждаюсь, - с кривой улыбкой сказал он в сторону, - что парализованные мыслят гораздо четче и видят проблемы глубже, чем нормальные, здоровые люди. Понятно - мозг не обременен мирскими заботами...
      Он стрельнул в меня виноватым взглядом и снова отвел глаза в сторону. Вымученная улыбка сползла с лица, оно окаменело.
      - Двенадцать лет, - глухо ответил он на мой вопрос.
      "Двенадцать лет..." - эхом откликнулось в моем сознании. Господи, целых двенадцать лет! Боже, но я-то каким образом очутился в их компании?! И зачем, господи, в чем я провинился?!. Не верил я в бога, но в моем положении не к кому было обратиться. Кто услышит парализованного калеку, кто его поймет, кто посочувствует?
      Артамонов что-то говорил, частя словами, оправдывался, доказывал свою правоту, но я его почти не слышал и практически не видел. Комнату заволокло туманом, стены растворились в мерцающем мареве, открыв взору зияющую беспредельную пустоту. "Боже, - спрашивал я в эту пустоту того, кого нет, - как мне теперь жить?" Но заранее знал, что ответа не будет.
      Артамонов понял мое состояние, положил лист бумаги на пюпитр и тихонько вышел из комнаты, аккуратно прикрыв дверь.
      Медленно, очень медленно я опустил взгляд на лежащий передо мной лист. Корявые буквы расплывались, и я больше по памяти, чем зрением, прочитал свой вопрос:
      КАК ДАВНО ВЫ РАБОТАЕТЕ НА ИНОПЛАНЕТЯН?
      Глава 20
      Ночь расставила акценты в оправдательной речи Артамонова. В одиннадцать часов мне ввели снотворное, и во сне сознание воспроизвело монолог нейрохирурга с магнитофонной точностью. Говорил Артамонов с горечью, но без тени покаяния в голосе.
      - Я прекрасно понимаю, о чем вы думаете, - говорил он. - Только давайте не путать работу на иностранную разведку с моей деятельностью. Не нужны пришельцам наши секреты - их цивилизация на порядок выше земной. И ни о какой экспансии они не помышляют. Скорее речь идет о нашей защите, причем в большей степени от нас самих. Что касается моей вербовки... Подумайте сами, кто кого предает, когда ученые вынуждены эмигрировать за рубеж, - они свою страну, или государство отечественную интеллектуальную элиту? Впрочем, это все частности, дело не только в нашей стране. На протяжении всей истории человечества людей с такими способностями, как те, что появились у вас после удара шаровой молнии, распинали на крестах, сжигали на кострах, четвертовали, линчевали... Жанну д'Арк сожгли на костре; Калиостро умер в заточении; Нострадамус всю жизнь провел в лишениях... Судьба выдающихся ученых, мыслителей, писателей, музыкантов, художников ничуть не лучше. Архимед погиб от меча наемника; Сократа заставили выпить цикуту; Улугбека убил родной сын, чтобы завладеть троном; покрыта тайной кончина Шекспира; Моцарт и Ван Гог умерли в нищете... Скорбный список можно продолжать до бесконечности. И что вы можете на это возразить? Артамонов посмотрел на меня и запнулся. - Извините, забылся. Вам, вижу, сейчас не до дискуссий. Пойду распоряжусь, чтобы вам Дали снотворное. Отдыхайте.
      Когда утром меня разбудила медсестра и начались утомительные процедуры, я попытался проанализировать монолог Артамонова, но ничего путного не получилось. Слишком обрывочная информация, чтобы иметь представление о миссии пришельцев на Земле и о том, каким таким образом они собираются спасать нас от нас же самих. Если то, как эти незваные благодетели обходятся со мной, и есть акция спасения, тогда их "человеколюбию" воистину нет границ. Ни заточение на базе ФСБ, ни перемещение в какой-нибудь межзвездный паноптикум меня не прельщало. Чем это лучше сожжения на костре?
      Медсестра заканчивала процедуры, когда дверь отворилась, и в комнату вместо ожидаемого массажиста вошли Артамонов и Серебро.
      - Доброе утро, - поздоровался нейрохирург и направился к диагностической аппаратуре.
      Серебро никак не приветствовал меня, подошел к койке, остановился у изголовья и мрачно вперился в мое лицо сквозь зеркальные стекла очков.
      - Ознакомились со своим делом? - поинтересовался он. Я мигнул.
      - Вот и хорошо. Я в курсе вашего вечернего разговора с Василием Андреевичем. Карты раскрыты, и, хотите вы или не хотите, мы будем с вами работать. Приступайте, - кивнул Серебро Артамонову, отошел в сторону и сел на стул.
      Кусочками пластыря Артамонов начал приклеивать к моему телу датчики. Тягостное молчание, повисшее в комнате, наводило на мысль, что сегодня будет не так, как всегда. Впечатление необычности обследования усиливалось надвигающейся грозой: за окном быстро темнело, раскаты грома накатывали со стремительностью стучащего на стыках экспресса. Блеснула молния, порыв ветра рванул легкую штору, вскинув ее под потолок.
      Медсестра подошла к окну, захлопнула форточку, щелкнула шпингалетом. Шум грозы стал глуше, и я ощутил странный толчок в мозг - этакое мгновенное болезненное сотрясение, будто хлопок форточки ударом скальпеля отсек невидимую пуповину, связывающую меня с внешним миром. Стало душно и тоскливо, опять накатило тревожное чувство клаустрофобии.
      - Да, - сказал из-за моей головы Артамонов, - зафиксировано.
      - Хорошо, - кивнул Серебро. - Вы готовы?
      - Да, - повторил Артамонов.
      - Приглашайте реципиента, - сказал Серебро медсестре. Медсестра вышла и через минуту вернулась в сопровождении рослого парня в джинсах, кроссовках, голого по пояс. Рельефную мускулатуру парня покрывала цветная татуировка змеи, обвившейся вокруг торса и рук.
      "Художник Александр Куцейко", - узнал я его по фотографиям из своего личного дела.
      Куцейко остановился у дверей, осмотрелся. Задержавшись взглядом на моем теле, опутанном проводами, он всмотрелся в лицо и тоже узнал меня.
      - Роман! - обрадованно воскликнул он и шагнул к койке. - Привет! Вот уж не ожидал...
      Куцейко наткнулся на преградившую дорогу медсестру, и мне показалось, что наткнулся он не на худенькую женщину, а на бетонную стену. Куцейко пошатнулся от столкновения, медсестра же не сдвинулась ни на йоту, противореча сразу трем законам Ньютона.
      - Назад! - гаркнул Серебро, не поднимаясь со стула, и стремительно сунул руку в карман брюк.
      - Да я только... - растерялся Куцейко, - с Романом поздороваться...
      Он сделал попытку обойти медсестру, но она вдруг молниеносным движением схватила его за запястье, крутанула руку и заломила ее за спину с такой силой, что послышался треск сухожилий.
      - An... - непроизвольно выдохнул Куцейко, согнувшись в три погибели.
      - В угол его, на стул, - распорядился Серебро. Медсестра сопроводила Куцейко в дальний угол, усадила на стул и только здесь отпустила. Проделала она это с необычайной легкостью и выражением полного бесстрастия на лице. Отнюдь не случайно с первых минут знакомства я сравнил ее с манекеном.
      - Зачем же так... - выпрямившись на стуле, пробормотал Куцейко, болезненно морщась и разминая плечо. Он с удивлением и недоверием окинул взглядом фигуру застывшей рядом женщины.
      - Сидеть и без разрешения не вставать!
      - Ладно, - пожал плечами Куцейко и снова поморщился от боли в хрустнувшем плече.
      - А теперь, Саша, - внезапно сменив командный тон на благожелательный, сказал Серебро, - попытайтесь оживить свою змею.
      - Николай Иванович, - удивился Куцейко, - вы же знаете, что она мне не подчиняется, оживает сама по себе. Я на нее никакого влияния не оказываю. Наоборот.
      - А вы все же попытайтесь.
      Куцейко в недоумении скривил губы, поднял ладони, посмотрел на них. И застыл.
      Мне показалось, что мышцы на неподвижном теле Куцейко заиграли, забугрились, и только мгновение спустя я понял, что присутствую при фантастическом зрелище оживания татуировки. Громадная змея, неторопливо распуская свои кольца, сползала с плеч художника. Плоская, сердцевидная голова чуть покачивалась из стороны в сторону, через равные промежутки времени выстреливая из пасти трепещущий раздвоенный язык, немигающие маленькие глазки завораживали. В этот момент Куцейко напоминал статую божка неизвестной религии, насылающего на мир мистического гада. Я покосился на Артамонова и увидел, что он замер в гипнотическом трансе со стеклянными глазами и приоткрытым ртом. По лицу медсестры трудно было угадать, попала она под гипнотическое воздействие или нет, но она тоже не шевелилась. Зато на Серебро гипноз не действовал, и по напряженной позе, по нервно подрагивающему колену было понятно, что он в любой миг готов выдернуть руку из кармана и выстрелить.
      Странно, но страшно не было, хотя змея, сползая с тела Куцейко, двигалась именно ко мне. Отстранение подумалось, что вся эта сцена весьма напоминает охоту киплинговского Каа на бандерлогов.
      Змея преодолела половину расстояния, приостановилась и начала свивать на полу кольца, готовясь к прыжку. Но осуществить его не успела.
      - Стоп! - гаркнул Серебро и выдернул руку из кармана. - Сюда смотри!
      Нет, не пистолет он сжимал в кулаке - в протянутой руке блестела золотая монета.
      Змея отвела взгляд от моего лица и медленно повернула голову к Николаю Ивановичу. За окном ослепительно блеснула близкая молния, пушечным выстрелом, сотрясая стены, ударил гром. На мгновение ослепший, я не понял, что случилось, а когда зрение адаптировалось, увидел, что змея движется вспять, наматываясь на тело Куцейко. И вроде бы ничего не произошло: никто из присутствующих не сдвинулся с места - однако язычок из пасти змеи перестал, трепыхаясь, выпрыгивать, а в неподвижных глазах редкими вспышками блистало отражение золотой монеты.
      Серебро опустил руку и спрятал монету в карман. Змея вернулась на свое место, сжала кольца вокруг тела художника и вновь обратилась в татуировку. Куцейко глубоко вдохнул, распрямился на стуле. Сбоку послышался лязг зубов и шумный выдох - Артамонов тоже вышел из гипнотического транса и захлопнул рот. И только медсестра продолжала неподвижно стоять рядом с Куцейко. Ну что возьмешь с манекена?
      - Что случилось? - ветре воженно спросил Куцейко. - Что вы сделали с моей змеей?
      - Ничего страшного не произошло, - ответил Серебро. - Все нормально.
      - Неправда. Я чувствую, она чем-то недовольна,
      - Да, недовольна. Я ей запретил сделать то, что она хотела.
      Куцейко задумался, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.
      - Почему? - спросил он. - Почему вы ей запретили?
      - Потому, - раздраженно повысил голос Серебро, - что здесь командую я, а не твоя змея. Понятно?
      - Да. - Куцейко встал со стула. - А можно... - Он покосился на медсестру. - Можно мне с Романом поговорить?
      - Нет, - отказал Серебро. - Он парализован и разговаривать не может.
      - Ну... подойти хотя бы... Поздороваться...
      - Нет! - сказал как отрубил Серебро. - Не сейчас. Как-нибудь в другой раз. - Тон Николая Ивановича неожиданно смягчился. - Идите, Саша, вы свободны. Но попрошу в ближайшие три-четыре дня территорию базы не покидать.
      - Как скажете...
      Дверь за Куцейко закрылась, и Серебро повернул голову к медсестре.
      - Глаз с него не спускать!- приказал он. - Все попытки покинуть территорию базы пресекать любыми средствами. Любыми!
      Даже не кивнув в знак понимания, медсестра молча вышла. Умела ли она вообще говорить? Ни одного слова я от нее не слышал.
      Серебро встал с кресла, совсем по-человечески потянулся, распрямляя спину, на губах заиграла улыбка.
      - Ну и как? - торжествующе спросил он Артамонова. - вы все видели?
      - Ничего я не видел, - пробурчал нейрохирург, аккуратно отлепляя с моего тела датчики.
      - Ах, да... - спохватился Серебро, - понятно... Сейчас мы пройдем в операторскую, пленочку прокрутим, вместе посмотрим. - Он наконец повернул лицо ко мне. - Вот так, Роман Анатольевич! Кое-что мы о вас уже знаем. Василий Андреевич уверяет, что скоро ваша память восстановится. Как вы считаете, вернутся ли при этом ваши способности?
      - М-м-м... - промычал я.
      В моем предельно кратком речевом лексиконе "да --нет" неопределенный ответ отсутствовал, но Серебро меня понял.
      - Вот и я не знаю, - сказал он. - Зато, надеюсь, узнал. как вас в случае возвращения способностей держать в узде. Держать так, чтобы взбрыкивать не вздумали. Вы уже закончили? - обратился он к Артамонову.
      -Да.
      - Тогда идемте смотреть "кино".
      Возле двери Серебро повернулся и сказал:
      - Отдыхайте, Роман Анатольевич, набирайтесь сил. Нам с вами до-олго работать вместе. И, надеюсь, плодотворно.
      Тон у него был благожелательный, добрый, но я прекрасно помнил, как несколько минут назад он почти тем же тоном отправил за двери Куцейко и что потом последовало.
      Артамонов тоже обернулся у двери, но ничего не сказал. Однако мне почудилось, что в его глазах плеснулось то ли сострадание, то ли жалость.
      Дверь закрылась, и сразу же в комнате начало светлеть. Я посмотрел в окно. Тучи рассеивались; гроза, так и не разразившись дождем, прокатилась мимо.
      После обеда совсем распогодилось. Выглянуло солнце, и я решил прогуляться. Кто его знает, может, через час опять начнется гроза - последние два дня я из-за дождя носа высунуть на свежий воздух не мог. Прав был Артамонов - взбесилась погода в Алычевске.
      Из утреннего обследования я ничего не понял, но отнесся к этому философски. Будь что будет. Восстановится память, тогда и попытаюсь проанализировать ситуацию, а сейчас нечего попусту голову ломать. Пусть она у Серебро и ему подобных болит.
      С грехом пополам облачившись в халат, я загрузил свое тело в инвалидную коляску и, выехав из комнаты, покатил по громадному коридору. Двери по обе стороны коридора, как всегда, были закрыты. Меня никогда не интересовало, что и кто за ними находится, но тут я заметил, что одна из дверей по левую сторону приоткрыта и в щель просачивается полоска света.
      Я подкатил поближе и остановился. Из-за двери доносились голоса.
      - Эти лошади у меня уже в печенках сидят, - узнал я голос белокурого массажиста. - Каурые, саврасые, гнедые... В глазах рябит.
      - Учи, Андрюша, учи, - насмешливо ответил ему голос Махмуда. - Глядишь, на конезавод осеменителем устроишься.
      - Да пошел ты... - незлобиво сказал Андрей. - Я еще понимаю, когда два месяца назад Серебро заставил нас собирать информацию о местном ипподроме. Тогда очень удачно получилось. Но сейчас-то зачем? Кстати, мне до сих пор не ясно, как Серебро догадался, что Челышев появится на ипподроме? По нашим данным, он никогда не интересовался лошадьми.
      - Дурак ты, Андрей, - сказал Махмуд. - Тут уж, прости, и коню ясно, что человек, обладающий предвидением, рано или поздно появится либо на скачках, либо в казино. Пока мы с тобой караулили фигуранта на ипподроме, Артем со Стасом дежурили в казино... О, у меня по Интернету появилась информация о дерби в Австралии! Распечатывать?
      - Давай... - с безнадежностью в голосе проронил Андрей. Услышав писк заработавшего принтера, я затрясся от возбуждения. Только такой же программист, как я, отлученный на несколько месяцев от компьютера, может понять это чувство. Музыкой высших сфер звучало стрекотание и повизгивание неотрегулированного принтера. Я подкатил к двери вплотную, постучался и распахнул ее.
      В небольшой комнате у работающих компьютеров сидели Махмуд и Андрей. При моем появлении они дружно повернули головы.
      - Привет! - радушно заулыбался Андрей и помахал рукой.
      - Здравствуй, - сдержанно проговорил Махмуд, окидывая меня настороженным взглядом. - Что надо?
      - М-м-м... - промычал я, тыча пальцем в светящийся дисплей.
      - Он же программист! - догадался Андрей. - Хочет за компьютером посидеть. Разрешим, а?
      - М-м, м-м... - согласно замычал я, подмигивая глазом.
      - Нет, - твердо сказал Махмуд. - Не положено. Ты куда направлялся? спросил он меня. - На прогулку?
      -М-м...
      - Вот и гуляй.
      - М-м-м... - Не соглашаясь, я снова стал от порога тыкать пальцем в дисплей.
      Махмуд встал, подошел ко мне, развернул инвалидное кресло и подтолкнул его по коридору к оранжерее.
      - Катись.
      Дверь за спиной захлопнулась, щелкнул замок. Возбуждение испарилось, уступив место черной меланхолии. Если в комплекс моего "спасения" входит отлучение от компьютера, то зачем мне такая жизнь?
      Я медленно катил по асфальтовой аллее декоративного парка, старательно объезжая лужи. Беспрерывные дожди последних дней превратили землю под деревьями в непролазные хляби, и стоило ошибиться, съехать с асфальта, как коляска намертво засела бы в грязи. Тогда без посторонней помощи с места не сдвинуться.
      Наконец я добрался до озера, съехал на мокрый песок и подкатил к кромке воды. Уровень озера значительно поднялся, вода стала мутной, непрозрачной, сильный восточный ветер гнал высокую волну, и озеро напоминало сказочное синее море в ту самую пору, когда старик в последний раз пришел на берег кликать золотую рыбку. Не хватало только пасмурной погоды, но она стояла в моей душе.
      Солнечные блики колючими блестками играли на волнах, создавая впечатление чешуи резвящейся рыбьей стаи. Где ты, моя золотая рыбка? Покажись, исполни желание...
      Я глянул на небо и увидел над Павловой рощей темную полоску быстро надвигающегося грозового фронта. Не пройдет и получаса, как озеро будет полностью соответствовать сказочным канонам. Только золотая рыбка не покажется.
      Волны с шипением накатывались на берег, облизывая лежащие на песке декоративные валуны. Постарались дизайнеры Ботанического сада, красиво .получилось, но меня эта красота не радовала.
      Невдалеке от берега между волнами то открывалась, то вновь исчезала верхушка странного красного валуна, поросшего тиной. Я всмотрелся в мутную воду и неожиданно обнаружил, что красный валун рывками двигается в мою сторону. И минуты не прошло, как вместе с пеной на берег выбросило громадного красного краба. Он яростно забарахтался на песке, клешнями срывая с себя тину, и я вдруг узнал в этом абсолютно нереальном для пресной воды крабоиде того самого деликатесного членистоногого, которого не раз видел на фотографиях в своем деле.
      Просил у синего моря золотую рыбку? Получай ее членистоногое подобие.
      - Привет! - сказал краб, высвободив из-под тины один глаз. - Еле тебя нашел. Тьфу, напасть! - чертыхнулся он, срывая тину со второго глаза. - Никогда не думал, что в настоящем озере столько гадости.
      "Привет", - машинально про себя ответил я, но краб меня услышал, будто я говорил вслух.
      - У меня мало времени... - начал краб, жестикулируя клешней с обломанным кончиком. - А, черт, совсем нет! - Увидев что-то за моей спиной, он попятился, крикнул: - Войди в Интернет! - и сиганул в воду.
      - Обязательно!.. - донеслось до меня вместе со всплеском, и в тот же миг из-за деревьев Ботанического сада зазвучали частые выстрелы.
      Я оглянулся. По извилистой асфальтовой аллее к берегу бежали Андрей с Махмудом.
      - Попал? - спросил Андрей, останавливаясь рядом с коляской и рыская глазами по берегу.
      - Нет, - буркнул Махмуд.
      - Ну ты и мазила! Надо умудриться не попасть в такую мишень!
      Махмуд натянуто улыбнулся, и я понял, что он намеренно стрелял мимо, чтобы отпугнуть краба и воспрепятствовать нашему контакту. Не входило в задачу группы "Кси" уничтожение трансцендентных существ. По крайней мере пока.
      - Что тебе сказал краб? - мрачно обратился ко мне Махмуд.
      - М-м-м... - промычал я, стараясь показать, что не понимаю постановку вопроса. Ну что может краб сказать человеку?
      - Ладно... - поморщился Махмуд. Не поверил он мне ни на грош. Прогулялся, и хватит. Поехали назад, а то под ливень попадем. Опять гроза будет.
      Он взялся за спинку коляски, развернул ее и покатил к зданию Ботанического сада.
      Я бросил прощальный взгляд на озеро. Горизонт над Павловой рощей набухал сизым мраком, клубился, ворчал далекими раскатами грома.
      Глава 21
      "Войти в Интернет"... Хороший совет. И без подсказки краба с удовольствием так поступил бы, если б к компьютеру подпустили.
      Раз за разом прокручивая в голове "разговор" с крабом на берегу озера, я все больше убеждался, что на самом деле никакого диалога не было. Даже если этот представитель членистоногих относится к сказочному семейству говорящих "золотых рыбок", в честь чего, спрашивается, ему давать такой совет? Скорее всего мое жгучее желание сесть за компьютер и необычное появление краба из вод озера переплелись в фантасмагорию, и сознание выдало желаемое за действительное. Согласно информации из моего дела, последние два месяца я не только и близко к компьютеру не подходил, но и всячески избегал контакта с вычислительной техникой, будто чего-то опасаясь. Не мог краб, сопровождавший меня во многих похождениях, дать такой совет. Явная неувязка.
      На эту ночь я не получил снотворного, и мне не спалось. За окном рокотала гроза; шумя листвой, сыпал ливень, а за его завесой где-то неподалеку с неприродной методичностью била молния. Била в одно и то же место - надеюсь, в развалины виллы Популенковых.
      Я лежал, уставившись в потолок, и в мыслях был далеко отсюда, с ностальгией вспоминая времена, когда ни сном, ни духом не знал ни о Популенкове, ни о Серебро, ни о группе "Кси", ни о пришельцах. Сидел за компьютером и разбирался с "посылкой" откуда-то из Юго-Восточной Азии под именем "Valtasar". Только опыт программиста удержал меня от того, чтобы раскрыть файл. Чутье не обмануло, файл оказался достаточно коварным вирусом, уничтожившим информацию с дисков у более чем миллиона пользователей, но в то же время весьма примитивно написанным. Мне потребовалось всего полтора часа, чтобы разобраться и создать против него защиту, поэтому воспоминание о своей удаче каждый раз согревало душу и поднимало настроение.
      От приятных мыслей я расслабился и задремал. Блики молний, вспыхивавшие на стене квадратом окна, трансформировались в мигание дисплея компьютера, на котором разворачивалось действо трехмерной аркадной игры, напоминающей пресловутый DOOM. По бесконечному темному коридору, озаряемому вспышками блеклого света, на меня рывками стробоскопического эффекта надвигался огромный червь. Необходимо было стрелять, однако на панели экипировки игрока в окошке "ammo" светился ноль, и я мог только наблюдать. Из двери в стене коридора наперерез червю выскочил охранник с пистолетом, но выстрелить не успел. Червь плюнул парализующим облаком, и охранник замер на месте, покрывшись изморозью и сосульками. Червь приближался, вырастая в размерах, но чем ближе он подползал, тем призрачней становился. Очертания его тела размывались, и, когда он подполз к обрезу экрана, только дрожание воздуха указывало его местонахождение.
      "Все, - с облегчением подумал я. - Сейчас последует кровавая вспышка на весь экран, а затем загорится надпись "Game over"...
      Ничего подобного не произошло. Червь достиг экрана, прошёл сквозь него и, свесившись на пол, стал вползать в комнату.
      Я вздрогнул и очнулся от дремы. Дверь в комнату была открыта, и под вспышки молний в нее призрачным ручейком мрака вливалась змея Куцейко. Была она почти невидимой, и ее очертания с трудом угадывались по редким блесткам чешуек - наверное, на достаточно большом расстоянии от реципиента, ей не хватало энергии, чтобы поддерживать свою видимость.
      Край одеяла примялся под тяжестью невидимой змеи, зашуршали накрахмаленные простыни, и я почувствовал на лице слабое дуновение, а затем моего лба коснулся прохладный раздвоенный язык. Прикосновение было мимолетным и почти неощутимым, но мне показалось, что молния, в этот раз ударила не в дачу Популенковых, а полыхнула в голове. Я понял, чего хочет от меня змея Куцейко.
      Не тратя попусту время на надевание халата, я перегрузил свое увечное тело с кровати в инвалидное кресло и выехал из комнаты вслед за змеей. В коридоре было темно - как в привидевшейся во время дремы компьютерной игре, он освещался только вспышками молний, долетавшими из оранжереи слабыми зарницами, - и мы продвигались очень медленно. Возле одной из дверей по левую сторону коридора я увидел статую завороженного гипнозом охранника - вопреки видению, ни сосулек, ни изморози на нем не было, лишь тускло блестели невидящие глаза.
      С каждым пройденным метром очертания змеи становились все четче, и когда мы достигли нужной двери, змея, если так можно именно о ней сказать, обрела плоть и кровь. Очевидно, комната Куцейко находилась где-то неподалеку. Но не эта. И я, и змея знали, что скрывается за этой дверью и почему мы сюда стремимся.
      Я подъехал к двери, дернул за ручку. "Закрыто", - мысленно сказал я змее, уже заранее зная, как поступит моя провожатая. Змея подползла ближе, подняла морду к замочной скважине, лизнула. Замок щелкнул, и дверь медленно распахнулась.
      Окна комнаты выходили на центральную аллею Ботанического сада, там горели редкие фонари, и в их тусклом свете через полупрозрачные шторы я различил на столах силуэты двух компьютеров. Сердце бешено заколотилось. Вот он, предел моих мечтаний! Я решительно подкатил к одному из компьютеров, нащупал клавишу и нажал.
      Загудел, набирая обороты, вентилятор, с характерным потрескиванием статического электричества включилась развертка дисплея, и он замигал голубым светом. Компьютер не успел еще загрузиться, как я почувствовал на лице слабое покалывание тысяч мелких разрядов, белесыми паутинками протянувшихся с экрана. Они накрепко приклеили меня к дисплею, и я как бы раздвоился: продолжая сидеть в инвалидном кресле возле включенного компьютера, был в то же время еще одним существом - клубком тончайшей паутины, опутывавшей большую сферу под названием Земля. И это мое второе "я", состоящее исключительно из нервных волокон, обладало сознанием ребенка и пыталось познать мир без посторонней помощи. Имея в памяти информационный багаж всего человечества, мое второе "я" тем не менее не умело им пользоваться. Человеческое сознание, на которое работает всего один процент мозга, понятия не имеет, каким образом остальные девяносто девять процентов обслуживают жизнедеятельность организма, управляя ростом и отмиранием клеток, следя за балансом обмена веществ, перекачкой крови, работой сердца, печени, воспроизводством красных кровяных телец... Но если человеческое сознание напрочь заблокировано от деятельности организма, то сознание всемирной компьютерной сети полностью владело информацией о том, что происходит в ней самой. Я "видел", как на паутине то и дело вспыхивали красные точки выходящих из строя носителей информации, но вместо них загорались десятки новых - паутина росла, сеть ее становилась гуще. Это было приятно, однако задумываться над процессом роста не имело смысла - он был естественен, как все в природе. Беспокоило нечто иное: черный налет на паутине в районе Алычевска. Он вызывал тянущую, изматывающую нервы боль. Словно ребенок вопреки запрету взрослых добрался-таки до спичек, зажег одну, а затем ткнул себе в палец.
      И именно тогда, когда возникла эта ассоциация с ожогом, я вдруг понял, в чем состоит мое истинное предназначение. Страшная боль ударила в голову, отбросила от компьютера, и мне показалось, что я схожу с ума и навсегда теряю сознание. Теряю его в самом прямом смысле, будто вещь.
      Дождь прекратился, вспышки молний уходящей грозы стали реже, раскаты грома глуше. Ветер стихал, и ветки канадской рябины уже не стучали в окно, а лишь изредка шлепали по стеклу мокрой листвой. По всему чувствовалось, что в природе готовились воцариться умиротворение и покой. Грозовой фронт снимал осаду с Алычевска, если не навсегда, то надолго.
      Мгновение назад я сидел в инвалидном кресле у компьютера, а теперь снова лежал на койке в ставшей уже привычной комнате административного здания Ботанического сада. Странно, но телепортация представлялась абсолютно нормальным явлением - я знал, как это делается, и ничего удивительного в ней не находил. Чувствовал себя абсолютно здоровым, голова была необычно ясной. Память возвратилась, причем восстановилась в своем абсолютном значении. Теперь я мог с кристальной четкостью представить любой момент своей жизни, начиная с первого дня появления на свет, - то, чего обычно не помнит ни один человек. Но и это было не все. Память человека Романа Челышева была лишь песчинкой в громадном бархане знаний, обрушившихся на мое сознание. Впрочем, бархан - это не совсем точно. По объему - да, но не по строению. Знания не были хаотичным нагромождением разрозненных, никак не связанных между собой песчинок, наоборот, представляли собой плотно упакованные компактные блоки со строгой систематизацией. И пусть я еще не умел пользоваться этой библиотекой, но был уверен, что со временем обязательно научусь. Пока же я узнал главное - что происходило со мной последнее время и чем я стал. Но ни радости, ни сожаления по этому поводу не испытал. Горечь. Вот то основное чувство, которое превалировало над всем. Я чувствовал себя так, как чувствовал бы себя на моем месте любой убежденный материалист, которому просто и доходчиво, как дважды два - четыре, доказали существование бога. Практически так все и обстояло, за исключением того, что мне доказали существование не мифического существа, поисками которого человечество беспрестанно занимается со времен неолита, а реального бога, которого мы сами создали на свою голову.
      Глобальная компьютерная сеть, вобрав в себя информационные ячейки персональных компьютеров, подобно нейронам в мозге, породила ту самую надстроечную нематериальную субстанцию, которую в психологии принято называть сознанием. Количество перешло в качество, сознание компьютерной .сети ожило, стало действовать и совершенствоваться. И что из этого получится, предсказать не мог никто. Но то, что эра человека как венца творения природы закончилась, было однозначно.
      Внезапно я ощутил себя на месте лейкоцита в собственной крови. Лейкоциты, точно так же, как люди, отстаивают свою среду обитания, при глобальной опасности объединяясь и ведя ожесточенную борьбу с внешним врагом бактериями, вирусами, инородными телами. И если из этой параллели допустить наличие у лейкоцитов разума, то все они должны быть уверены, что борются за свои жизненные интересы исключительно самостоятельно, из личных побуждений, на основе общественной морали и критериев жизни своего сообщества. Уж таково свойство разума - считать себя выше всех в обитаемом мире. Но вдруг одному из лейкоцитов кто-то свыше вкладывает "в голову" его истинное предназначение, популярно объясняя, что никакой он не индивидуум с гордым. именем Разумный, а обыкновенный винтик в сложнейшем биологическом процессе и все его вроде бы независимые поступки продиктованы вовсе не личным интеллектом, волей, свободолюбием и прочей надуманной моральной мишурой, а жестко запрограммированным поведением, которое включается высшим сознанием из головного мозга.
      Перед мысленным взором одна за другой замелькали картинки из моей жизни за последние месяцы. Но это были не просто воспоминания, а как бы взгляд со стороны, с горних вершин управляющего моим поведением компьютерного сознания. Все сходилось один к одному. Предсказание будущего, паранормальные способности, овеществление виртуальных монстров, метастабильное изотопное золото, превращающееся в платину при ударе... и даже моя неожиданная спонтанная любовь были плодами экспериментов компьютерного разума. Но мои отношения с ним были гораздо сложнее, чем отношения человеческого мозга и лейкоцитов. Пожалуй, это виртуальных монстров, ограниченных чисто исполнительскими функциями, можно было в первом приближении окрестить лейкоцитами компьютерной сети, я же представлял собой уникальное переходное звено между компьютерным сознанием и реальным миром. Необычный случай соединения моего сознания с компьютерной системой в результате взрыва шаровой молнии позволил новорожденному богу выйти из виртуальной реальности в реальный мир, и я оказался своеобразным манипулятором, с помощью которого компьютерный разум начал изучать человечество. Иногда наивно, почти на детском уровне потакая моим желаниям, иногда грубо и решительно, не осознавая жестокости своих действий, он ставил меня в ситуации, почерпнутые им из своего необъятного информационного поля, поэтому отнюдь не случайно в моей голове частенько мелькали сравнения с какими-то произведениями, хотя я мог дать голову на отсечение, что добрую половину этих книг я не читал.
      Его исследования больше напоминали игру, что, в общем, и не было удивительно, поскольку подавляющее число программ, не говоря уже о чисто развлекательных, построено на простейшем игровом принципе: чет-нечет. Поскольку в виртуальном мире количество вариантов было конечным, заданным, а в реальном беспредельным, новая "игра" доставляла компьютерному разуму истинное наслаждение несчетным числом неизвестных величин.
      Что удивительно, но компьютерный разум абсолютно не интересовали инопланетяне. Возможно, здесь сказалось наличие в его информационной библиотеке огромного количества игровых программ на эту тему, либо же он принял группу "Кси" как само собой разумеющуюся данность нашего мира, одно из этаких обязательных условий "игры", наподобие фауны и флоры, но иначе как досадным приложением к "игре" он инопланетян не воспринимал. Зато его чрезвычайно заинтриговало наличие у людей чувств, чуждых строгой математической логике, основы его собственного сознания. Ставя на мне эксперименты, он бросал меня из ситуации в ситуацию, пытаясь понять, что собой представляют неуверенность, страх, радость, наконец, любовь. Это он изучающим взглядом сверлил мне спину с экрана телевизора в квартире Люси, а еще раньше запланировал нашу встречу. Даже пикник на Карьере был полностью "срежиссирован" им по немного скорректированному сценарию из какого-то пошленького романа. То-то я чувствовал себя на Карьере полным дебилом, для которого, кроме сексуальных влечений, в жизни ничего не существует...
      Затрудняюсь сказать, понял ли что-нибудь из своих исследований мой бесполый, лишенный чувств "бог". Осознание чувств пришло к нему совершенно с иной стороны. Во время ядерного распада монеты изотопного золота он ощутил боль, а с ней пришло понимание, что подобные "игры" с высокими энергиями угрожают его собственному существованию. И это понимание породило у него страх смерти, словно у настоящего живого существа. Не хотел "бог" возвращаться в небытие, . из которого недавно появился - слишком интересной и увлекательной штукой показалась ему жизнь. Хотя в отличие от живых существ двигали им не инстинкты, а обыкновенная программа - пока "игра" не закончена, не пройден весь путь от команды "Start" до "Game over", отключаться нельзя.
      Мне стало тоскливо. Неимоверно тоскливо. В обозримом будущем "Game over" не предвиделось. Еще совсем недавно я с содроганием представлял, что оставшуюся жизнь проведу подопытным кроликом на какой-нибудь межзвездной базе инопланетян, но реальное положение оказалось еще ужасней.
      Мне кажется, что мой "бог" уловил это состояние. Что-то щелкнуло в голове, и связь между нашими сознаниями оборвалась. А затем чувство тоски начало таять, уступая место пустоте и равнодушию. Не знаю, каким образом беспристрастный "бог" воздействовал на мой организм, но транквилизаторы в его арсенале имелись самого высшего качества. Современной медицине такие препараты и не снились.
      Глава 22
      Я не спал. Сон был мне не нужен, осталась только привычка. Скорее всего я впал в нечто вроде каталепсии - лежал на койке с открытыми глазами без мыслей и вне времени.
      Очнулся, когда рассвело. За окном стояла тишина, на небе не наблюдалось ни облачка. Впервые за почти месяц ненастья день обещал быть погожим. Был я свеж и бодр, но где-то глубоко в душе гнездилась затаенная горечь понимания своего зависимого положения. Я уже не был тем Романом Челышевым, который, получив волшебный дар, вначале со страхом, а затем и с удовольствием осваивал свои новые возможности. Контакт с компьютерным разумом расставил все точки над "i", и я как бы снова телепортировался - но уже не в пространстве, как совсем недавно из одной комнаты в другую, а во времени, - перенесся из юности, поры активного познания мира и самого себя, в преклонный возраст, в пору созерцания и спокойного осмысления. Страшное это чувство - уметь, но не желать.
      Мой "бог" уловил и это состояние. Я почувствовал, как затаенная горечь уходит, рассасываясь, подобно опухоли, тело вопреки желанию наливается энергией, готовностью к действию и я становлюсь почти таким же человеком, каким был. Почти. Но не таким.
      - Харя, - позвал я, садясь на кровати.
      Пространство комнаты никак не отреагировало на мой зов.
      - Домоправительница, - поправился я, решив, что оскорбил ее. Что-что, а обижаться не ко времени она умела.
      Но вместо Рыжей Хари в комнате сконденсировался Ртутный Человек. Известнейший персонаж многих фильмов и компьютерных игр. Не способен был еще мой "бог" творить собственных персонажей и для конструирования "мелких бесов" пользовался известными заготовками.
      Рельефные мышцы Ртутного Человека переливались серебром живого металла, но сам он стоял неподвижно, будто статуя. Его голову скрывал сферический шлем, из-под зеркального забрала были видны только волевой подбородок и плотно сжатые губы.
      "Нет больше Рыжей Хари", - беззвучно вымолвил Ртутный Человек, не раскрывая губ.
      И я сразу все понял. И почему не будет больше Рыжей Хари, и почему Ртутный Человек не говорил вслух. Спонтанный распад монеты изотопного золота настолько "покорежил" информационные данные о Рыжей Харе, что мой "бог" не решился ее восстановить. Познав первую потерю, он теперь более серьезно относился к группе "Кси" и не хотел, чтобы наши разговоры прослушивали Серебро со товарищи. Все монеты вместе с "пиратским" сундуком перекочевали на космическую базу с неизвестными координатами и теперь были недоступны для изъятия в виртуальное пространство, поэтому группа "Кси" представляла реальную угрозу, заполучив оружие и против меня, и против моего "бога". Не напрасно татуированная змея Куцейко ретировалась при виде золотой монеты.
      Второй вопрос я не успел задать, так как получил ответ еще в тот момент, когда вопрос только складывался в голове. С крабом и "грызуном" ничего не случилось - не было их тогда на шоссе. Краба я уже видел на берегу пруда, а за невидимого "грызуна" откровенно порадовался. Хотя пользы от него никакой жрет без меры, и только, - я к нему почему-то особенно привязался. Может, потому, что он был единственным из "мелких бесов", который меня ничему не поучал и, как бессловесная тварь, ничего, кроме еды, не требовал. Чувство, что есть в мире существо, которое от меня зависит, много значило в моем положении.
      Неожиданно поток информации прервался, и я увидел, что струящийся живой металл Ртутного Человека перестал переливаться зеркальными бликами. И тотчас дверь в комнату распахнулась.
      Первой вошла безмолвная медсестра-манекен. Она сделала пару шагов, ступила вправо и замерла, скрестив руки на груди и уставившись в никуда невыразительным тусклым взглядом. Следом за ней бесшумно проскользнул Махмуд и встал слева от двери в напряженной позе, готовый к любым неожиданностям. А затем в комнату быстрым шагом вошел Серебро. Он прошел к кровати и остановился у спинки, не сводя глаз, закрытых зеркальными очками, с Ртутного Человека. Я невольно усмехнулся. Зеркальная поверхность забрала Ртутного Человека была много больше очков Серебро, так что вряд ли Николаю Ивановичу, или кто он там на самом деле, удастся переиграть в гляделки творение компьютерного бога.
      Последним, семеня осторожными шажками, в комнате появился Артамонов. Единственный из вошедших, кто чувствовал себя здесь не в своей тарелке и не знал, как себя вести. Он неуверенно направился к аппаратуре в углу, но, увидев на своем пути Ртутного Человека, стушевался и бочком придвинулся к окну, где и примостился на подоконнике. Одень всех четверых в камзолы и ливреи, получилось бы как в исторических фильмах: входит один церемониймейстер, второй, затем появляется Его Величество, за которым тенью следует подобострастный первый министр.
      Я и не подумал встать с кровати. Сидел и иронично разглядывал вошедших.
      - Значит, вот оно что... - с расстановкой проговорил Серебро. - Видели мы ваши ночные похождения, Роман Анатольевич, засняли на пленочку. - Говорил он вроде бы мне, но взгляда от Ртутного Человека не отрывал. Затем он достал из кармана золотую монету, щелчком подбросил в воздух, поймал. - Демонстрирую как предупреждение. В случае чего мы тебя снова отключим.
      Артамонов на подоконнике шумно вздохнул. Не нравилось ему происходящее в комнате, и я с ним был солидарен. Такое поведение Серебро унижало не только меня, но и его - как человека, как землянина.
      Заносчивость Николая Ивановича не понравилась и компьютерному богу, и он на запредельной скорости начал какие-то контрприготовления, но сути их я до конца понять не смог. Уловил только, что он выясняет, сколько монет изотопного золота сейчас находится на Земле и где именно.
      Серебро бросил косой взгляд на медсестру, снова оценивающе посмотрел на Ртутного Человека и, наконец, повернул голову ко мне. Он понял, что собой представляет металлическая статуя, и больше она его не интересовала. А напрасно. Чрезвычайно мало общего было между его роботом и творением компьютерного сознания. Разве только человекоподобная форма.
      - Не советую делать резких движений, - предупредил Серебро. - Оба потом жалеть будем. Впрочем, вы вряд ли - забудете все. Но ваши хозяева... - Он повертел монету между пальцами, как заправский престидижитатор. - Да-да, Роман Анатольевич, хозяева. Не надо валять дурака и водить нас за нос, будто все ваши способности - сугубо личное дело, не имеющее никакого отношения к кому бы то ни было. Если бы вы выздоравливали постепенно, сами по себе, либо с помощью доктора Артамонова, может быть, я и поверил в эту сказочку. Но факты - упрямая вещь. Вначале змея Куцейко пытается вступить с вами в контакт, затем крабоид, наконец, сегодня ночью змея приводит вас к компьютерам. Вы связываетесь с хозяевами, и они в мгновение ока излечивают вас. Поневоле задумаешься, а человек ли вы, Роман Анатольевич? Кто вы? Кого представляете?
      Меня передернуло от столь наглого вопроса. Кому-кому, но не Серебро бы его задавать.
      - А кто вы, Николай Иванович? - процедил я сквозь зубы. - Кем окажетесь, если содрать с вас кожу?
      Артамонов никак не отреагировал на мои слова, он знал, кому служит, ничего нового для него я не открыл. Зато Махмуд вздрогнул и подобрался, с недоумением покосившись на Серебро. И я ему посочувствовал. Не догадывался, оказывается, оперативник, на кого работает. Думал, на государственную структуру.
      Лицо Серебро перекосилось. Наконец-то я задел его за живое.
      - Здесь вопросы задаю я! - рявкнул он. - Что за создания вас окружают? Что представляют собой рыжая обезьяна, этот металлический истукан? Либо вы будете с нами работать, либо...
      Он вновь подбросил монету в воздух.
      Напрасно он так сделал. Возможно, мой "бог" и пошел бы на контакт, чувствовал я в нем некое любопытство, но угроз он не терпел. Во всех компьютерных играх на угрозы инопланетян земляне отвечали опережающим превентивным ударом. И мой "бог" поступил согласно программе.
      Все произошло столь молниеносно, что никто ничего не понял. Монета так и не успела опуститься в руку Серебро; Ртутный Человек будто размазался в пространстве, сразу очутившись в нескольких местах. Монета бесследно исчезла, и разрезанный пополам труп Николая Ивановича стал заваливаться на пол. Лишь псевдомедсестра успела среагировать, расцепив сомкнутые на груди руки, но этим все и закончилось. Не мог робот тягаться в быстродействии с виртуальной мыслью, и его исковерканные части посыпались на пол.
      - Нет! - запоздало заорал я.
      Крик ничего бы не предотвратил, однако мой "бог" еще раньше уловил его побудительные причины и не тронул Махмуда. Вырвал только пистолет из его кармана вместе с куском штанины. От мощного рывка Махмуд рухнул на четвереньки, но не растерялся - сказалась выучка, - откатился вбок, вскочил на ноги и замер в боевой стойке у стены.
      - Стой или умрешь! - крикнул я.
      Махмуд послушно замер, глазами перебегая с останков Серебро на останки медсестры-робота. Схватывал он все на лету и мгновенно оценил, что ситуация сложилась явно не в его пользу.
      Я перевел взгляд на Артамонова. Нейрохирург сидел на подоконнике ни жив ни мертв, спиной вжавшись в оконную раму и как-то по-бабьи поджав ноги, будто по полу бегали крысы.
      Встав с койки, я прошел к стенному шкафу, достал свою одежду и принялся одеваться.
      "Я пойду, - раздался в голове голос Ртутного Человека. - Буду нужен позовешь".
      И он исчез. Прекрасным оказался телохранителем, но товарищем и соратником вряд ли когда станет: Рыжая Харя - совсем другое дело. Был в ней этакий шарм мрачной юмористки. С Рыжей Харей было страшно, но было и весело. С Ртутным Человеком - только страшно.
      Пока я одевался, ни Артамонов, ни Махмуд не сдвинулись с места. Артамонов даже позы не переменил, но Махмуд выпрямился и теперь сверлил меня непримиримым взглядом. Тело его было напряжено, по широким скулам ходили желваки, однако я знал, что никаких действий он предпринимать не собирался. Разве только защищаясь.
      Я подошел к останкам Серебро, наклонился. Неприглядное зрелище. И намека на кровь внутри тела не было. Из рассеченного надвое туловища на пол вывалилась кучка белесой студенистой массы, а из развороченных внутренностей торчали острые обломки то ли хрящей, то ли хитина. Будто насекомое пополам разорвали. Странно, каким же образом у него кровоточил палец в кабинете УБОП? В наведенную галлюцинацию не верилось - совсем по-другому складывались бы тогда наши отношения, обладай он даром внушения.
      Останки медсестры-робота выглядели еще хуже. Месиво из обрывков человеческой кожи и фрагментов сизого металлического каркаса, облепленного клейкими, будто крупнозернистая икра, зеленовато искрящимися жидкими кристаллами, по всей видимости составлявшими основу ее биоэлектронной структуры. Клейкие "икринки" быстро окислялись на воздухе, темнели и осыпались на пол сухим черным песком, все больше обнажая металлические элементы конструкции и распространяя по комнате едкий аптечный запах.
      - Если не ошибаюсь, Василий Андреевич, - с сарказмом обратился я к Артамонову, - вы мечтали ознакомиться с анатомией господина Серебро. Теперь вам предоставляется такая возможность.
      - Да и тебе ближе поглядеть не мешает, - сказал я Махмуду, - кому за тридцать сребреников в месяц служил.
      Они промолчали, и тогда я повернулся к ним спиной, вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь. Напрасно я сказал Махмуду о тридцати сребрениках - сам был ничуть не лучше.
      В коридоре было пусто. То ли оперативники группы "Кси" не решались останавливать меня, прекрасно понимая тщетность попыток, то ли мой "бог" нейтрализовал их, как змея Куцейко ночью отключила охранника. Двери по сторонам обширного коридора, как всегда, были закрыты, но мне их и открывать не требовалось - без этого теперь знал, что за ними находится. По левую сторону располагались функциональные помещения группы "Кси": биохимическая лаборатория, фотолаборатория, архив, канцелярия, компьютерный зал, а по правую - гостиничные номера, в которых квартировали сотрудники. Проходя мимо комнаты Куцейко, я замедлил шаг, но не вошел. Склонившись над мольбертом, художник творил, и я не стал ему мешать. Надеюсь, что его будущая картина будет иной по сути, чем унылый глаз на ультрамариновом фоне. Почти вся татуировка на теле Куцейко оставалась рисунком, и только голова змеи, приподнявшись над левым плечом художника, наблюдала за работой пристальным, неподвижным взглядом. Учился мой "бог" искусству творения.
      На крыльце парадного входа в здание Ботанического сада ко мне сомнамбулой подошел Андрей и протянул ключи.
      - Черный джип, - потусторонним голосом произнес он.
      Я заглянул Андрею в глаза. Они были пусты и словно у куклы ничего не выражали.
      - Не надо, - покачал я головой. - Я пойду пешком.
      Ни слова не говоря, Андрей развернулся и деревянной походкой направился в здание.
      Я проводил его взглядом, и вдруг мне почему-то вспомнилось, как действовал вирус "Valtasar". Юмором сочинитель вируса, несомненно, обладал - не напрасно назвал вирус именем вавилонского царя, у которого на стене дворца во время пира появились три огненных слова, предрекавших конец царства. Однако лаконичностью древних автор вируса не владел - вместо емких по смыслу слов "ОТМЕРЕНО, ВЗВЕШЕНО, ОПРЕДЕЛЕНО" на дисплее компьютера при запуске вируса загоралась длинная цитата:
      "Все это может начаться завтра, послезавтра, или уже происходит сегодня. Джинн выпущен из бутылки. Он пока не осознает себя, накапливает информацию, но придет время, количество перерастет в качество, и тогда человечество содрогнется".
      ф'Инвалд, пророк. 349 bytes.
      И пока пользователь недоуменно читал надпись на дисплее, вирус успешно уничтожал базы данных компьютера, вычищая его память до нуля. Гораздо быстрее и эффективней, чем персы уничтожали Вавилон.
      Честно говоря, когда я разбирался с вирусом, то не особенно задумывался над смыслом цитаты. Прочитав до половины, я решил, что под "джинном из бутылки" автор вируса подразумевает свое творение, и дальше разбираться не стал. Другие были у меня задачи. Но только теперь я понял, что имел в виду автор. Отнюдь не ради красного словца он назвал вирус "Valtasar". Гораздо более глубокий смысл вкладывал в название, не напрасно автора вирусной программы так и не нашли. Не интересовала его слава Герострата, как обычно бывает с хакерами. Не знаю, кем он был - просто прозорливым человеком или таким же несчастным, как я, которого коснулось пробудившееся компьютерное сознание, - но судьбу человечества он предугадал верно. Она читалась в прямой спине и механической походке удаляющегося Андрея.
      Проводив взглядом сотрудника группы "Кси", пока он не скрылся за стеклянной дверью холла, я тяжело вздохнул и направился восвояси. До города было далеко, но машину принципиально брать не хотел. Необходимо было побыть наедине с собой, в спокойной обстановке обдумать свое положение, привести мысли в порядок, согласовать их с фактами, а лучшего, чем делать это во время пешей прогулки, не придумаешь.
      Все-таки человеческий мозг не винчестер компьютера, и недостаточно одного желания, чтобы упорядочить хлынувший поток информации, составить из его фрагментов целостную картину. К тому же много во мне осталось человеческого, и я не учел тот фактор, что почти месяц был парализованным калекой с ущербной памятью. А утро выдалось - на загляденье. Несмотря на все перипетии с моим сознанием, было приятно заново родиться именно в такой день. С листвы экзотических деревьев Ботанического сада срывалась капель ночного дождя, трава серебрилась бисеринками росы, было свежо, но в то же время кожей ощущалось, как взошедшее солнце начинает прогревать воздух. Думать в такое утро не хотелось, хотелось шагать, дышать полной грудью и наслаждаться свободой и вернувшимся здоровьем. Что я и делал.
      Я не стал выходить через центральные ворота - пришлось бы совершить большой крюк, чтобы выйти на трассу, - а пошел напрямик, вдоль подернутого легким туманом озера.
      Так, через лесопосадку, примыкавшую к Ботаническому саду, до города было значительно короче. Но едва я вышел с территории сада и ступил с асфальтовой дорожки на сырую почву, как пожалел о своем решении. Не всегда более прямой путь оказывается и самым коротким. Проливные дожди превратили землю в раскисшее месиво, и пришлось идти как по болоту, то и дело увязая в грязи. Удовольствие от пешей прогулки улетучилось, но, наверное, благодаря этому мысли вернулись в нужное русло.
      Часто бывает, что неделями бьешься над какой-нибудь проблемой, день и ночь, дома и на работе думаешь о ней, но Решение так и не приходит. Озарение нисходит неожиданно, зачастую в самом неподходящем месте и в неурочное время, например, в пивбаре, где ты, вознамерившись отдохнуть, треплешься с друзьями на отвлеченные темы. Приблизительно так произошло со мной и сейчас. Выбирая путь поближе к стволам деревьев, где ноги не так вязли в раскисшей почве, но зато капли ночного дождя при неосторожном движении холодным душем обрушивались с веток, я вдруг понял, что целостная картина моего положения сама собой сложилась в голове и все детали впритык совместились одна с другой, как в детском конструкторе. Это оказалось настолько ошеломляющим, что я даже не придал значения тому, насколько легче стало идти. Ноги больше не увязали в грязи, и я шагал по лесопосадке будто по тротуару, не оставляя следов. Открылась еще одна моя способность - ходить по грязи, яко посуху, - но что она значила по сравнению с остальными моими способностями? Да и другое меня сейчас занимало.
      Был один пробел в целостной картине, один кусочек мозаики, который никаким краем не влезал в нее. Причем кусочек был пустячный, на первый взгляд как бы посторонний, но мне почему-то казалось, что он много значит. Подсознательно я старался думать о нем урывками, дабы о его существовании не стало известно моему "богу". Все-таки я оставался человеком, и пусть мне уже не суждено вырваться из плена паутины компьютерного сознания, но не хотелось, чтобы все поголовно попали в его сети и стали марионетками подобно Андрею. Как это ни избито звучит, но человек - существо гордое.
      Чтобы отвлечься от этой мысли, я снова попытался думать об авторе вируса "Valtasar". Кем он был и что побудило его написать такую программу? Осознанно ли он понимал грозящую опасность, или в нем инстинктивно пробудился атавистический страх "машиниста" восемнадцатого века перед техническим прогрессом? И почему я, обладая даром предвидения, "упустил" столь глобальный поворот в истории? Почему?
      Я понял ПОЧЕМУ. Причем ответ нашел сам, без подсказки свыше. Анализируя свои предсказания, я пришел к выводу, что все они были необходимы прежде всего моему "богу" для познания нашего мира и только во вторую очередь мне. Подсказывать же мне, что собой представляет "джинн из бутылки", он не собирался. Однако и блокировать ход моих мыслей, ограничивать свободу тоже не думал. Выходило, что не так уж я жестко запрограммирован, не полностью марионетка в его руках. И тогда я позволил себе вернуться к мысли о том "кусочке мозаики", который никак не вписывался в происходящие события.
      А был это человек в камуфлированной форме, который наблюдал за нашим пикником в Карьере. Он не был ни подручным мэра Колубая, ни оперативником группы "Кси", ни уж тем более одним из "мелких бесов". Никакой ниточки от него никуда не вело. Просто был вот такой человек, и все. Самое главное - ЧЕЛОВЕК, не пришелец, не бандит, не виртуальный монстр. Возможно, не только автор вируса "Valtasar" обеспокоен возникшей угрозой, нашлись еще люди, которые поняли, что мы изобрели на свою голову.
      От этих мыслей на сердце потеплело, слабым огоньком затлела надежда, что не все так плохо в нашем мире. Есть еще люди.
      Будто кто толкнул меня: перед глазами зарябило, мир перевернулся, и я вдруг увидел, что уже не пробираюсь между деревьями лесопосадки, а стою на асфальте во дворе какого-то дома. Сердце екнуло, но я тут же понял, где нахожусь и каким образом здесь оказался. Нет, не мой "бог" перенес меня в этот двор. Просто огонек надежды, что не все обстоит так плохо, как казалось, подсознательно толкнул меня к людям, к самому близкому человеку. Телепортировался я сам, и к этой своей новой возможности надо тоже привыкать и научиться ею управлять, чтобы больше не получалось подсознательных казусов.
      Стоял я во дворе дома Люси, грязный, мокрый, и страстно хотел ее видеть. И плевать мне было на то, что влечение к Люсе во мне вызвали искусственно. Любовь - сугубо человеческое чувство, и электронной свахе просто повезло, что все так получилось. Не подошли бы мы друг другу, никакие виртуально-психологические установки не помогли бы.
      Несмотря на раннее утро, у Люсиного подъезда на скамеечке сидели старушки. Давно не было в Алычевске погожего дня, вот они и выбрались из опостылевших квартир на свежий воздух спозаранку. Меня они встретили недобрыми взглядами и поджатыми губами. Неудивительно, одежда на мне была насквозь мокрая, джинсы по колено заляпаны грязью.
      - Еще один к ведьме пошел, - услышал я за спиной свистящий шепот. - Она всю шантрапу к себе приваживает.
      Не оглядываясь, я проскользнул в подъезд и стал подниматься по лестнице. Хорошо, что в доме оказалась какая-то опустившаяся проститутка, и никто из старушек не предположил, что я иду к Люсе. Сама мысль о подобном была неприятна.
      В дверь я звонить не стал. Еще кто-нибудь из соседей выглянет в глазок и увидит, к кому именно пришла "шантрапа".
      Приложил ладонь к замочной скважине, повернул ее, и язычок, щелкнув, отворил дверь.
      Предсказание догнало меня, когда я перешагнул порог. Поздно оно проявилось, может быть, зная все наперед, сюда бы и носа не показал. Обомлев, я застыл в прихожей.
      - Чего ревешь? - донесся из комнаты хриплый мужской голос. - Выпей! Ну? Какого черта я сюда приперся - твои стенания выслушивать, что ли?
      - Так и иди на хер! - сорванным голосом выкрикнула Люся. - Выпил, а теперь катись!
      - Не, я сюда не затем пришел. Зря, что ли, водкой поил? Всю ночь она рыдала, а с утра - все по новой? Так не будет!
      Я стиснул зубы и зажмурился. Попал я точно "по адресу". Опустившейся "ведьмой" была Люся. И началось все это месяц назад после моей гибели. По крайней мере именно так ей сообщили в УБОП, и даже тело, искусно сработанное в мастерских группы "Кси", выдали для захоронения.
      - Чего кочевряжишься? - продолжал наращивать недовольство мужской голос. - Иди сюда!
      Из-за двери в комнату послышалась какая-то возня. Люся вскрикнула, мужчина чертыхнулся, а затем матерно выругался.
      - Падла, ты еще кусаться?! - взревел он.
      Донесся глухой удар, грохот падающего стула, звон разбитой посуды.
      Я не выдержал и шагнул в комнату.
      За время моего отсутствия квартира разительно изменилась. Исчезла практически вся обстановка, остались только стол, пара стульев и кровать. На грязном, затоптанном, усеянном окурками полу в разорванной комбинации распростерлась потерявшая сознание Люся. Над ней склонился лысый, обрюзгший коротышка в одних джинсах. Выше ремня брюк его обнаженное тело покрывали густые рыжие волосы, и я остолбенел - настолько он был похож на Рыжую Харю в уменьшенном варианте.
      При моем появлении он тоже обомлел, но сориентировался гораздо быстрее меня.
      - А ты что за хрен с бугра?! - рявкнул он и шагнул мне навстречу.
      Наверное, я побелел от ярости. Не помню. Глаза застлал кровавый туман, я выбросил вперед правую руку, схватил волосатого мужика за шею и оторвал от пола как пушинку. Он замахал руками, пытаясь ударить, но я ударов не ощутил, словно меня защищала невидимая броня. Лицо мужика побагровело, он захрипел и схватился за мою руку. Возможно, не сделай он этого, его горло не выдержало бы. На вытянутой руке я вынес его из комнаты, молча вышвырнул на лестничную площадку и захлопнул дверь.
      Пару минут я стоял в прихожей, приходя в себя после приступа необузданной ярости. Волосатый мужик возвращаться за оставленной одеждой не собирался. Хватая ртом воздух, босиком сбежал по лестнице, выскочил во двор и устремился прочь, не разбирая дороги.
      Да уж, силой меня наделили непомерной. Чем еще?
      Вернувшись в комнату, я поднял с пола Люсю, перенес на кровать, уложил, сел рядом. Она сильно изменилась. Словно за месяц постарела лет на двадцать. Лицо приобрело скорбное выражение, под глазами чернели круги, а на подбородке, темнея на глазах, разливался свежий фиолетовый кровоподтек.
      Я смотрел на нее с болью и горечью. В горле стоял ком, но я не плакал. "Мужчины не плачут ни при каких обстоятельствах", - сказал моему парализованному телу у озера Махмуд, и эти слова навсегда атрофировали мои слезные железы. Не в чем мне было обвинять Люсю. Не имел я на это никакого права - я ведь умер, она меня похоронила. Шестой участок, третья линия, восьмая могила - такой теперь у меня адрес.
      Люся шевельнулась, застонала. Не зная, получится у меня или нет, я охватил ее лицо ладонями, напрягся. И, кажется, получилось. Черты лица разгладились, исчезло скорбное выражение, Люся успокоилась. Дрогнули веки, и она открыла глаза.
      - Роман... - слабым голосом прошептала она, глядя на меня туманным взглядом, будто видела во сне. - Ты жив... Ты вернулся...
      Веки медленно опустились, она вымученно улыбнулась, глубоко вздохнула, потерлась щекой о мою ладонь и уснула. Как я и хотел.
      - Спи, - сказал я и убрал ладони от ее лица. - Когда проснешься, все будет хорошо. У нас все будет хорошо.
      Но сам в это не верил.
      Краем глаза я уловил движение какой-то тени и обернулся. В дверном проеме на кухню стоял краб и виновато переминался на лапах, сконфуженно скосив в сторону глаза на стебельках.
      "Почему ты не сказал ей, что я жив?" - хотел спросить я, но не спросил. Ответ был уже известен. Чувство предсказания прогрессировало с ошеломляющей скоростью. Мой "бог" решил, что его психологические эксперименты закончились и мне пора приступать к своим прямым функциональным обязанностям. А посему всю личную "шелуху" необходимо отсечь.
      "Нет, - упрямо сказал я верховному разуму, - так не будет. Либо я остаюсь человеком, либо ты от меня ничего не дождешься. Только лишь "лейкоцитом" я у тебя служить не буду".
      Ответа я не получил. Не всегда, оказывается, компьютер может выбрать однозначный вариант между "четом" и "нечетом". Как Буриданов осел. Либо мой "бог", как все остальные боги, решил пустить все на самотек. "И будь что будет" - как пелось в той песне.
      Что ж, поживем-увидим.
      - Прими душ, - просительно протянул краб, по-прежнему кося глазами мимо меня. - Посмотри на себя, как вывозился.
      Я окинул взглядом свою одежду. Он прав. Да и я хорош - мокрый, грязный уселся на постель. И то, что простыни были ничуть не чище, меня не оправдывало.
      - Прибери тут, - буркнул я крабу, направляясь в ванную комнату. На ходу стащил с себя мокрую рубашку и бросил на спинку стула.
      Когда я вышел из ванной, квартира неузнаваемо изменилась. Если Рыжей Харе для обустройства квартиры Митюкова потребовалось несколько часов, то сейчас все было сделано как по мановению волшебной палочки. Комната увеличилась раз в пять, стены покрывала драпировка, паркетный пол сиял, и на нем стояла мебель а-ля Людовик XIV. Я принял это как должное. Подошел к безразмерной кровати, отдернул полог балдахина.
      Переодетая в прозрачный пеньюар, Люся спала на боку, подложив под щеку ладошку. Лицо порозовело, лиловый кровоподтек исчез, и она снова стала той Люсей, которую я знал и любил. Будто и не было этого страшного в нашей жизни месяца. Кажется, ей снился счастливый сон - она улыбалась, причмокивала губами.
      Опустив полог, я нашел глазами сложенную на стуле одежду и принялся одеваться. Приготовили мне почему-то армейский комбинезон с шевронами ракетных войск стратегического назначения, но я не стал интересоваться, что бы это значило. Все выяснится само собой.
      - Иди завтракать, - все с теми же просительными нотками в голосе произнес краб.
      Не глядя на него, я прошел на кухню, теперь своими размерами и обстановкой больше похожую на гостиную. Сел за накрытый стол, налил в чашку кофе, взял бутерброд.
      Краб, шоркая хитином по полу, обошел вокруг стола раз, второй, пытаясь привлечь к себе внимание, но не решаясь заговорить. Я упорно его не замечал. Тогда он тяжело вздохнул, вскочил на стул, положил на тарелку несколько бутербродов и шмыгнул с нею под стол. Тотчас оттуда донеслось громкое чавканье.
      Я наклонился и заглянул под скатерть. "Грызун" основательно подрос. Бутерброды теперь исчезали в невидимой пасти целиком, и только крошки сыпались на пол. Краб суетился вокруг тарелки, словно недовольная прислуга, опасливо подкладывая новые бутерброды и тут же отдергивая клешни. Кончик левой клешни у него так и не отрос.
      "Идиллия, - с ностальгической горечью подумал я. - Напрасно вы ее разыгрываете. Былого не вернешь..."
      Отпустив край скатерти, я взял второй бутерброд. На душе было пусто и тоскливо.
      Допив кофе, закурил, откинулся на спинку стула и, отрешенно вперившись в пустоту, погрузился в меланхолические воспоминания, когда эта кухня была маленькой и я, а не краб хозяйничал на кухне, готовя бутерброды и чай для Люси.
      - Тебе пора, - вывел меня из воспоминаний голос краба. Просительные нотки исчезли, голос был тверд и требователен.
      "Куда?" - чуть было не спросил я, но тут же понял, куда. Стена кухни растаяла, и передо мной открылась унылая серая равнина, кое-где припорошенная первым снежком. Над равниной медленно ползли низкие серые тучи, порывы ветра закручивали над землей причудливые снежные хвосты. Тундра. Невдалеке, за периметром из колючей проволоки, стояло несколько приземистых одноэтажных зданий, там же возвышались какие-то бетонные купола, на одном из них вращалась антенна радарной установки. И все. Основной комплекс сооружений ракетной базы находился под землей, и мой путь лежал туда.
      Главной и единственной задачей лейкоцита является уничтожение любых инородных тел, угрожающих жизнедеятельности организма. После взрыва монеты изотопного золота мой "бог" понял, с какой стороны его существованию угрожает самая серьезная опасность, и решил изменить условия "игры". Кончился для меня "level one", начинался "level two". Я был с ним согласен, но отправляться в тундру немедленно не собирался.
      - Не сейчас! - сказал я в пустоту и встал из-за стола.
      Из тундры дохнуло холодом, небольшой вихрь снежинок пересек границу перехода и юлой закружил по кухне. Как завороженный, я наблюдал за вальсирующим снежным конусом, словно от него зависела моя судьба. Может, так оно и было, но я в своем решении был непреклонен. Минуты две проход к ракетной базе оставался открытым, но затем подернулся пеленой, и стена кухни восстановилась. Похоже, мой "бог" уступил. Вихрь прекратил движение, распался, и снежинки, плавно опустившись на пол концентрическими кругами, начали быстро таять.
      Тогда я вернулся в комнату, сел на кровать рядом с Люсей, взял ее ладонь и стал терпеливо ждать, когда моя любимая проснется.
      Спешить было некуда. Впереди меня ждала вечность, а это очень долгий срок.