- Пойди, искупайся, - посоветовал я, собирая посуду.
      Тхэн и не подумал пошевелиться. Но когда я понес грязную посуду к реке, он встал и, покачиваясь, неуверенно двинулся за мной. Словно никогда до этого не ходил.
      Я вымыл посуду и снова посоветовал ему искупаться. И опять он никак не отреагировал на мои слова. Стоял и молча наблюдал за мной. При этом я заметил, что радужки у него намертво застыли посреди глазных яблок, и если ему нужно было куда-то посмотреть, он поворачивал голову. Словно андроид с жестко установленными фотоэлементами.
      Я включил насос и окатил Тхэна водой из шланга. Он пошатнулся и чуть было не упал. Но не от неожиданности - он даже глаз не закрыл, когда в них попала струя. Просто напор воды нарушил его равновесие.
      Мне очень хотелось забраться в палатку, чтобы хоть одну ночь выспаться по-человечески, но я пересилил себя и, как обычно, расстелил спальник на земле. И, так как заговаривать насекомых в эту ночь было некому, опрыскал все вокруг репеллентом. Вернувшиеся в сумерках с пастбища долгоносы жалобно заскулили и, недовольно взбрыкивая, ушли в ночь.
      "Как бы не разбежались", - подумал я. Впрочем, кажется, теперь это не имело никакого значения.
      Приняв две таблетки тониспада, я лег на спальник вверх лицом. Так лучше всего было наблюдать за Тхэном и не упускать его из виду.
      Тхэн долго стоял метрах в пяти от меня, четким силуэтом вырисовываясь на фоне звезд, но затем все-таки сел. Спиной к реке, лицом ко мне. Как видно, вести сегодня переговоры с Колдуном он не собирался.
      Две таблетки тониспада позволяли отдыхать, не закрывая глаз. Я словно раздвоился. Почти весь мозг спал, бодрствовала лишь та его часть, которая еще в реликтовые времена среднего карбона заставила моих земноводных пращуров в поисках спасения от хищников выбраться из воды и утвердиться на суше, а потом весь последующий эволюционный период охраняла от исчезновения. Я знал, что сплю, но одновременно с этим видел над собой звезды, реку в ногах, колышущуюся от ветра траву и застывшую черную тень моего проводника. Чувство опасности необыкновенно обострилось и будило меня даже от неслышного пролета одиночных ночных насекомых, изредка с дури залетавших в опрысканную репеллентом зону. Но потом сознание затуманилось, и впервые на Пирене я увидел сон.
      Я сидел в утлой лодке на корме, а на ее носу стоял Колдун хакусинов и сверлил мой мозг тяжелым недобрым взглядом.
      - Что ты сделал с Тхэном? - жестко спросил он, и в моей голове вспыхнула разрастающаяся точка боли.
      - Я не трогал Тхэна, - ответил я, но не услышал своего голоса.
      Не услышал его и Колдун.
      - Не молчи, темный человек, - продолжал жечь словами мой мозг Колдун, раздувая огонек боли. - Не прячься от меня. Я знаю, что ты меня слышишь.
      - Твой Тхэн заболел! - беззвучно закричал я. - И я здесь ни при чем!
      - Так что ты сделал с Тхэном? Почему я его не чувствую?! - терзал меня Колдун.
      Боль стала невыносимой. Еще мгновение, и ее пожар взорвался бы ядерной вспышкой.
      - Прекрати!!! - заорал я и вскочил. И едва успел отбить тянувшуюся к моей голове руку Тхэна.
      - Что тебе?! - стоя на коленях, крикнул я в темноту его лица. - Я предупреждал, чтобы ты не вздумал ко мне прикасаться!
      Мои слова не оказали на него никакого действия. В слабом свете далеко установленного от нас светильника автоматического сачка я увидел, как руки Тхэна вновь потянулись ко мне. Тогда я рванул из кармана парализатор и выстрелил.
      Тхэн застыл с протянутыми руками, а затем медленно, как статуя, завалился на бок с деревянным стуком. Я стер холодную испарину с лица, отдышался и подождал, пока бешено колотящееся сердце не успокоится. И только затем оттащил застывшее в параличе тело Тхэна в сторону.
      - Запомни, - сказал я, нагнувшись над ним, - сейчас я устанавливаю на парализаторе максимальную мощность. И если ты еще раз попытаешься прикоснуться ко мне, то будешь мертвым.
      Поправив сползшие с рук металлизированные перчатки, я вернулся к расстеленному на земле спальнику. Теперь можно спать спокойно. До утра Тхэн был полностью обездвижен.
      Но спокойно заснуть не удалось. Не успел я улечься, как из тьмы равнины донесся перепуганный визг долгоносое, и земля задрожала от их бешеного галопа. А затем все звуки ночи перекрыл леденящий душу торжествующий рев пиренского голого тигра, оповещавшего окрестности об удачном окончании своей охоты.
      Глава 5
      Встав с первыми лучами солнца, я приготовил нехитрый завтрак из земных концентратов, поел, выпил кофе и накормил уже пришедшего в себя Тхэна. Между нами возникло чувство взаимной настороженности, но если я, стараясь не упускать проводника из виду, подглядывал за ним исподтишка, то он продолжал откровенно пялиться на меня, нимало не скрываясь. Однако попыток прикоснуться ко мне больше не предпринимал.
      Прикинув в уме, что трех гильз пространственной свертки будет достаточно, чтобы замкнуть кольцо вокруг палатки, я загрузил их в рюкзак и закинул его за плечи.
      - Идем со мной, - предложил я Тхэну. Упускать проводника из виду я не собирался ни на секунду.
      К моему удивлению, Тхэн встал и последовал за мной.
      Возле первой намеченной мною точки мы наткнулись на половину туши долгоноса, облепленную копошащимися насекомыми. Пиренская жара сделала свое дело буквально за несколько часов, и от туши тянуло тошнотворным смрадом разлагающегося мяса. Выбитые на каменистой почве следы уцелевших долгоносое вели от места трагедии вниз по течению. Кое-где в пыли просматривались и отпечатки когтистых лап пиренского голого тигра, последовавшего за долгоносами.
      Зайдя с наветренной стороны от туши, я выбрал место с песчаной почвой и принялся копать. Землекоп из меня оказался никакой, и я потратил около часа, пока достиг нужной глубины. Конечно, без скользящих по ручке лопаты металлизированных перчаток дело пошло бы быстрее, но снимать их я не собирался. Ни днем, ни ночью. Этой ночью они спасли меня от тактильного контакта с Тхэном, когда я отбил протянутую ко мне руку.
      Пока я копал, Тхэн сидел на земле под все усиливающимся солнцепеком и не сводил с меня взгляда. Он-то сидел, а я, обливаясь потом, копал, прекрасно понимая, что заставить это делать Тхэна не удастся.
      На вторую гильзу я потратил два часа. Жара стала невыносимой, хотелось побыстрее установить гильзу, вернуться в лагерь и забраться в прохладу палатки, но я намеренно сдерживал себя, копая медленно, неторопливо, сберегая силы. Млечник мог появиться в любую минуту.
      Именно на этой яме я понял, что переоценил свои силы, решив за сегодня установить три гильзы. На третьей я упаду и стану легкой добычей млечника. Поэтому, активизировав вторую гильзу, я жадно допил из фляги остатки воды и под эскортом Тхэна вернулся в лагерь. Но, как ни манила прохлада внутри палатки, сел снаружи в ее тени, боясь упустить из виду своего проводника.
      Первым делом я всыпал порошок тонизатора в чайник и напился. От жары это не помогло, но по крайней мере водный баланс в организме восстановило.
      Тхэн потоптался напротив и тоже сел. Похоже, он и не собирался спускать с меня взгляд. И тут я увидел его ступни. Кровавое месиво, а не ноги. Что-то изменилось в организме моего проводника: если раньше острые камни и колючие шипы были ему нипочем, то теперь они превратили его ноги в кровоточащие раны. Хотя по его поведению, по тому, как он шел, можно было подумать, что раны не приносят боли и совершенно ему безразличны. Я посмотрел на землю. Цепочка кровавых следов тянулась от Тхэна в долину, где мы ставили гильзы. А вот потеря им крови мне совсем ни к чему. Слишком много я вложил в экспедицию, чтобы из-за такой мелочи она бездарно провалилась.
      - Сиди как сидишь, - приказал я, достал аптечку, обработал его раны и заклеил подошвы пластырем. Действовал чрезвычайно осторожно, все время наблюдая за Тхэном, чтобы он не попытался коснуться меня. Но он не воспользовался моментом, прекрасно сознавая, что сейчас я среагирую гораздо быстрее его.
      Закончив санацию ран, я с нескрываемым сожалением бросил перед Тхэном вторую пару бригомейских кроссовок.
      - Обувайся.
      Тхэн посмотрел на лежащую перед ним обувь, перевел взгляд на мои ноги и стал послушно напяливать кроссовки. Нет, не так уж безразлично он относился к своему телу. Раны, видимо, все-таки досаждали.
      Непривычный к обуви, он потратил на натягивание кроссовок с полчаса. Все это время я стоял рядом и наблюдал. Когда же он, наконец, справился со столь непростой для себя задачей, я взял пустой чайник и пошел к насосу. Под неусыпным надзором Тхэна сменил фильтры, искупался в одежде под струей, смыв с себя пот и пыль земляных работ, а затем набрал полный чайник воды. И уже собирался возвращаться в тень палатки, как мое внимание привлекла стремительно перемещающаяся на горизонте точка. Словно катер летел по самому обрезу воды и неба. Черт, неужели консул нарушил мой запрет и решил навестить нас? Только этого не хватало! Я надел на глаза бинокуляры и поймал в них точку. Нет, не катер Ниобе стремительно разрезал воды Великой Реки. В утлой лодке из моего сна сюда мчался Колдун хакусинов. Лодка шла со скоростью глиссера, почти не касаясь воды, но никаких приспособлений для этого у нее не было. На носу лодки в грозной позе стоял Колдун и смотрел на меня недобрым пронзительным взглядом. И я мог поклясться, что видел он меня так же отчетливо, как я его в бинокулярах.
      Вдруг его взгляд сместился чуть в сторону, и выражение лица стало меняться с калейдоскопической быстротой. Грозная решимость уступила место недоумению и непониманию, которые тут же перешли в отвращение и открытую неприязнь. Лодка внезапно вильнула и против всяких законов физики унесла Колдуна за ближайший остров. Причем Колдун так и остался непоколебимо стоять на ее носу, словно инерции для него не существовало.
      Я растерянно сорвал с глаз бинокуляры и оглянулся. Тхэн, встав с земли, ковылял к берегу. Его взгляд, наконец оторвавшийся от меня, был устремлен на остров, за которым скрылась лодка Колдуна.
      Больше никаких особых событий в этот день не произошло. До самого вечера мы с Тхэном сидели друг против друга и играли в гляделки. Лучше получалось у Тхэна, так как я только изредка бросал на него взгляды, лишь бы не упустить из поля зрения.
      Чтобы как-то снизить воздействие зноя, изнуряющего сознание, и заставить голову нормально работать, я изготовил сухой лед и, по кубику бросая его в чайник, протирал ледяной водой лицо и затылок. Это помогало, хотя столь варварский метод грозил простудой при пятидесятиградусной жаре.
      Вечером я вскрыл два саморазогревающихся пакета со свиными лангетами, мы поужинали, и я лег спать, приняв снова две таблетки тониспада. Долгоносы так и не вернулись в лагерь - то ли, потеряв контакт с Тхэном, они почувствовали себя вольными животными, то ли тигр загнал их глубоко в долину. Но мне было уже все равно, что с ними станется.
      Эта ночь прошла более спокойно, чем предыдущая. Хотя мне опять приснился Колдун. Но на этот раз сон был коротким, и обжигающая боль не сверлила мозг.
      - Я знаю, пришелец Бугой, что ты меня слышишь, - сказал Колдун.
      Лицо его было угрюмым и злым.
      - Тхэна нет. Тхэн умер, - продолжал он. - Тот, кто сейчас рядом с тобой - не Тхэн. Я не знаю, есть ли твоя вина в том, что произошло. Ты прячешь свои мысли. Но если ты виноват...
      В этот момент сон оборвался. Глухой удар далеко за горизонтом разбудил меня. Тхэн, не шевелясь, сидел на своем месте; стрекотали цикады, сияли звезды, но что-то в долине изменилось. Со стороны реки доносился необычный шум: едва различимые шипение, бульканье, клекот... И тогда я вспомнил, что сегодня ночью Нунхэн должна прорвать сооруженную ею же плотину из лесса и уйти в долину выбирать новое русло. Значит, свершилось...
      За ночь уровень воды в реке понизился, и она отступила от берега метра на три, обнажив илистое топкое дно. Появилось много новых островов, а старые, еще выше поднявшись над водой, кое-где соединились перешейками. Липкая жижа обнажившегося дна не позволяла подойти к обрезу воды, пришлось к насосу подключать пятиметровый гофрированный шланг и забрасывать его в реку. Если вода отступит еще дальше, придется лезть в прибрежную тину, так как более длинного шланга не было, да и этот чудом оказался в экспедиционном снаряжении.
      Включив насос и умывшись, я непроизвольно бросил взгляд на остров, за которым вчера скрылась лодка Колдуна. Что же Колдун почувствовал, чем его так сильно напугал Тхэн, если он, явно настроенный на решительный и непримиримый разговор со мной, не только отказался от встречи, но и в панике бежал за остров?
      В тине на берегу острова я заметил наполовину погруженное в воду бревно. Странно, но таких больших деревьев я до сих пор на Пирене не встречал. Чтобы получше рассмотреть его, я нацепил на глаза бинокуляры и понял, что никакое это не бревно, а перевернутая, полузатопленная лодка Колдуна. Медленно перемещая взгляд по берегу острова, я обнаружил и самого Колдуна. Его мертвое тело, почти полностью погруженное в воду, медленно-медленно, то и дело цепляясь за дно, перемещалось вдоль берега, увлекаемое течением. Вот, значит, почему мой второй сон был столь кратким...
      Почувствовав за спиной движение, я сорвал с глаз бинокуляры и обернулся. Тхэн встал с земли и напряженно смотрел на остров. Он тоже видел тело Колдуна, и для этого ему не нужны были бинокуляры. "Хватит, - понял я. - Хватит кривить душой перед самим собой. Если пользоваться терминологией рыболова, то млечник заглотал наживку. Но вместо живца попался на голую блесну. Вот уж третий день он голоден. И больше не выдержит". Я был почти уверен, что теперь просто так, тихо он с крючка не сойдет. Но стопроцентной гарантии дать не мог.
      Я внимательно посмотрел на Тхэна. Лицо его осунулось, под кожей на теле выступили вены. То одна, то другая мышца вдруг начинала непроизвольно подергиваться. Я представил, как вибрируют нервы голодного млечника от яростного метания в теле хакусина.
      На снимок млечника я наткнулся в видеожурнале "Научная парапсихология" лет десять назад. Этот журнал не входит в круг моих интересов - его предложил мне мой комп-секретарь, выуживавший из всей ежедневно выходящей в Галактическом Союзе информационной видеолитературы все, что касается экзопарусников, по принципу автоматического сачка. С тех пор я собрал обширнейший материал о Papilio galaktikos и стал одним из редких специалистов по этому опасному эстет-виду. Но своих знаний никогда не афишировал.
      История "знакомства" человечества с Papilio galaktikos, вероятно, уходит в глубину веков, хотя тогда никто об этом не догадывался. Людей, подвергшихся нападению психофага, принимали за одержимых или нервнобольных и зачастую возводили в разных религиях в ранг святых. Не последнюю роль в этом играла конечная стадия контакта с млечником, когда Papilio galaktikos, высосав всю психоэнергию человека, покидал мертвое тело, и окружающие принимали бесплотный светящийся силуэт психофага за отлетающую в рай душу с крылышками.
      Впервые синдром катастрофического нервного истощения (СКНИ) описал невропатолог Марк Ли из Земного Корпуса Мира, наблюдавший его у аборигенов Целитеры. Нервная система аборигенов Целитеры на порядок уступает по своей сложности человеческой, поэтому СКНИ протекал у них стремительно и бурно, в течение всего двух недель. Целитерцы, обладавшие чрезвычайно уравновешенным и спокойным характером, медлительные, с заторможенной реакцией, вдруг становились буйно помешанными и за две недели сгорали в нервном припадке.
      Описание симптомов болезни поступило в журнал "Вестник галактической медицины" вместе с извещением о смерти ее первооткрывателя. Патологоанатомическое заключение гласило, что Марк Ли скончался от открытой им же болезни. Это известие вызвало обеспокоенность в медицинских кругах Галактического Союза, и в целях предупреждения эпидемии на Целитеру была направлена группа микробиологов для выявления возбудителя болезни. Возбудителя микробиологи не обнаружили, да и случаи заболевания СКНИ на Целитере как-то сами собой сошли на нет. Однако статья Марка Ли наделала много шуму. Из разных уголков освоенной Вселенной стали поступать сведения об аналогичных случаях заболеваний, чьи симптомы весьма напоминали описанные Марком Ли, с непременным летальным исходом, вследствие полного разрушения нервной системы. Скорость протекания заболевания у разных рас зависела только от сложности нервной системы, но, поскольку возбудителя СКНИ так и не обнаружили, было выдвинуто предположение о волновом психотропном воздействии на сознание. Гипотеза подтверждалась сообщением некоторых специалистов, наблюдавших покидающую тело "душу с крылышками". Вначале на эти сообщения не обращали внимания, считая их досужими домыслами излишне религиозного медицинского персонала, пока не появился снимок Papilio galaktikos, сделанный патологоанатомом Егором Цумице, работавшим в клинике Армии Спасения на Апротавии-Ш. Снимок принес Цумице мировую известность, но радовался он ей недолго, также скончавшись от СКНИ.
      Вот тогда и заговорили о волновом психофаге, паразитирующем на нервной системе гуманоидов. Однако изловить его, а тем более исследовать, никому не удавалось, поскольку, внедрившись в психику гуманоида, он представлял собой бесплотную волновую субстанцию, неотделимую от сознания ее носителя. И только после смерти пораженного субъекта, покидая его для перехода в л-мерное пространство, психофаг на мгновение обретал обособленную псевдоматериальную энергетическую структуру, по странному совпадению похожую на прекрасного лучезарного Papilionidae. Но не всегда. В случае опасности (а ловушек для млечника изобрели предостаточно) он переселялся в нервную систему одного из незадачливых ловцов, минуя стадию энергетической структуры. Кроме того, ареалом млечника, по-видимому, являлась вся Галактика (хотя некоторые исследователи, в том числе и мой горячо нелюбимый профессор Могоуши, ограничивали его место обитания всего несколькими звездными секторами), что делало неприемлемыми традиционные методы изучения смертельно опасных заболеваний.
      Сведения о психофаге, собранные воедино, выглядели устрашающе. Чуть ли не как реальнейшая угроза всему разумному в Галактике. На самом же деле статистические данные показывали, что в год происходит не более пятидесяти случаев нападения психофага. Это на сто двадцать триллионов гуманоидов Галактического Союза. Поэтому начатые при открытии СКНИ широкомасштабные исследования лет через пять были свернуты, финансирование проекта прекращено, и проблемой Papilio galaktikos стали заниматься исключительно энтузиасты.
      Вроде меня. Но я со своими выводами никого не знакомил. Во-первых, потому, что официальная наука не признавала без аргументированных доказательств абсурдных, с ее точки зрения, гипотез, а во-вторых, меня страшила участь первооткрывателей и многочисленных авторов опубликованных гипотез, верно предугадавших многие функциональные особенности Papilio galaktikos и кончивших жизнь в бреду катастрофического нервного истощения. Итак, мои предположения:
      1. Вид Papilio galaktikos, вопреки расхожему мнению, разумен. Это подтверждается тем, что он нападает только на гуманоидов и никогда - на животных. Вероятно, он паразитирует не на любой нервной системе, а исключительно на высокоразвитой, с образно мыслящим сознанием, поскольку его жертвами становятся в основном гуманоиды с высоким интеллектуальным потенциалом.
      2. Млечник обладает чрезвычайно развитым чувством самосохранения. Находясь в недоступном для нас л-мерном пространстве, он постоянно контролирует наши коммуникационные сети и извлекает из них всю информацию о себе. Иначе никак не объяснишь случаев избирательного нападения млечника на некоторых авторов гипотез о его функциональных особенностях, происшедших с учеными на планетах, где раньше появления Papilio galaktikos не наблюдалось.
      3. Млечник все же недостаточно умен, что, вероятно, связано с его паразитической сущностью, не позволяющей мыслить широко и делать далеко идущие выводы. Только существо с ограниченными мыслительными способностями будет уничтожать гуманоидов, правильно предсказавших его функциональные особенности, и не тронет авторов ложных гипотез.
      На этих предположениях я и построил свой план ловли Papilio galaktikos. И еще - на изобретенной недавно сетке интактильной психозащиты мозга, стоящей баснословную сумму, сравнимую со стоимостью боевого галактического крейсера. И еще - на уникальной психике пиренитов, которые предпочтут мгновенное самоубийство интеллекта медленному поглощению своего сознания хищным психофагом. И еще - на субсидии гипермиллиардера Геориди, поскольку ни одна из государственных структур не смогла бы не только выделить астрономическую сумму на финансирование экспедиции, но и обеспечить полную тайну ее подготовки и проведения. Впрочем, меценатов бы тоже не нашлось, если бы единственный сын Геориди, наследник гигантского состояния, три года назад не скончался в угаре катастрофического нервного истощения.
      Пока все шло по моему плану. Зная, что млечник не покинет тела Тхэна среди дня - его энергетическая структура не переносила потока фотонов, - я спокойно занялся своими делами. Свернул с глаз долой палатку, чтобы не вводила меня в искушение, а вместо нее поставил тент. Затем, решив все-таки установить последнюю гильзу пространственной свертки, вскинул на плечо рюкзак и предложил Тхэну сопровождать меня.
      К моему удивлению, он отказался. Точнее, никак не отреагировал на мои слова, продолжая неподвижно сидеть на земле. Боясь оставить его вне поля зрения, я решил, что ничего страшного не произойдет, если вкопаю последнюю гильзу неподалеку от лагеря. Правда, тогда при включении ловушки вокруг лагеря могла образоваться искаженная сфера свернутого пространства с несколько измененными физическими параметрами, но я надеялся, что степень искажения из-за одной неправильно установленной гильзы будет несущественной.
      Я начал копать яму на берегу метрах в тридцати от лагеря, и тут Тхэн впервые после припадка проявил интерес к моему занятию. Он встал с земли, проковылял ко мне, нагнулся к рюкзаку и, вынув оттуда гильзу, долго ее рассматривал. А когда я установил гильзу и ввернул в нее активатор, протянул руку к мигающему огоньку.
      - А вот это - не трогать! - приказал я и направил на Тхэна парализатор.
      Тхэн посмотрел на меня долгим неподвижным взглядом, а затем, повинуясь, вернулся в лагерь и вновь уселся на землю.
      Полдня я, тщательно и не торопясь, упаковывал экспедиционное снаряжение в тюки. Аккуратность и скрупулезность - одни из основных черт моего характера. Кроме того, неспешная работа отвлекала и успокаивала возбужденную нервную систему. Я чувствовал, что сегодня вечером все должно решиться. Или - или. Или я поймаю млечника, или...
      Зато Тхэн стал проявлять признаки беспокойства. Он уже не столь пристально следил за мной. Вставал, снова садился, нервно прохаживался по берегу, поглядывал на реку, но больше, задирая голову, - на небо. И мне казалось, что в его безразличных глазах появилась тоска. Пустой, лишенный сознания мозг пиренита не давал млечнику пищи. Психо-фаг метался в нервной системе Тхэна, как в западне.
      Нервы пошаливали и у меня, хоть я и выпил с водой лошадиную дозу тонизатора. Упаковав практически все снаряжение, кроме светильника автоматического сачка, я забрался под тент, но находиться там без дела не смог. Еще задолго до наступления вечера вылез из-под тента и попытался приготовить ужин. Но, как всегда бывает перед каким-нибудь ответственным делом, что-то случается. Мизерное, незначительное, словно специально происходящее для того, чтобы вывести человека из равновесия. По принципу ложки дегтя в бочке меда.
      Моя СВЧ-печь отказалась работать. Полчаса я потратил на то, чтобы выяснить причину неисправности, но так и не понял, в чем дело. Зато вспомнил, что млечник относится к СВЧ-излучению точно так же, как к потоку фотонов. И хотя печь была экранирована, видимо, она все-таки досаждала психофагу, так как в простую поломку я не верил.
      Попытавшись настроиться на философский лад - чему быть, тому не миновать, - я развел костер, повесил над ним чайник и поужинал консервами. Тхэн есть отказался - понятно, не та пища нужна млечнику, а на физиологические потребности материальной оболочки, в которой он находился, ему было наплевать. Впрочем, в прямом смысле слова он вряд ли умел это делать.
      Вода в чайнике никак не хотела закипать. То ли я слишком высоко повесил его над огнем, то ли просто не умел разводить костер. Но спешить мне было некуда, и я терпеливо сидел у костра, изредка подбрасывая в огонь сухие ветки. Главное сейчас - сохранять спокойствие. Ибо, следуя теории невезения, за ложкой дегтя в бочке меда непременно следовало падение бутерброда маслом вниз. Хотя я всегда относился к последней сентенции с некоторым предубеждением: скажите, пожалуйста, кто будет есть бутерброд, даже если он упадет на землю маслом вверх?
      Вода закипела с наступлением сумерек, когда я, наконец, не жалея, подбросил в огонь большую охапку хвороста. Совершенно неожиданно в лагерь вернулись долгоносы. Ноги у них подкашивались; они жалобно скулили и жались поближе к костру. На спине у одного долгоноса я заметил глубокие борозды от когтей тигра. Только долгоносое мне сейчас и не хватало! Я швырнул в них горящей головней, долгоносы шарахнулись в сторону, но далеко не ушли.
      Осторожно прихлебывая из кружки горячий чай, я проводил взглядом быстрый экваториальный закат Пирены. С наступлением вечера Тхэн успокоился, сел на землю, а когда на небе высыпали звезды, наконец открыл рот.
      - Господин Бугой, - спросил он неожиданно хорошо поставленным голосом, - так как вы все-таки собираетесь изловить млечника?
      Сердце екнуло, но я не подал вида. Транслингатор молчал - Тхэн говорил на чистейшем интерлинге, позаимствовав лексику у дикторов Галактического вещания.
      Я отхлебнул из кружки и лишь тогда сказал:
      - Вопрос поставлен неверно. В нем две ошибки. Первая - не как я его собираюсь изловить, а на что.
      - Хорошо, - согласился Тхэн. - На что вы собираетесь ловить млечника?
      - На его гипертрофированное чувство самосохранения, - как можно более самодовольно заявил я. Только откровенная, неприкрытая наглость могла мне сейчас помочь. - Стоило только объявить по Галактическому вещанию цель моей экспедиции, как млечник тут же заинтересовался моей персоной и последовал за мной.
      Некоторое время Тхэн молчал, переваривая мои слова. Затем тем же ровным дикторским голосом поинтересовался:
      - А в чем же состоит вторая ошибка в моем вопросе?
      Я искренне рассмеялся. Надеюсь, искренность у меня получилась натуральная.
      - Ты построил фразу "собираетесь изловить" в будущем времени, а нужно - в прошедшем. Млечника я уже поймал, - проговорил я с расстановкой. - Когда млечник понял, что проникнуть в мою психику ему не по силам, он атаковал моего проводника. Откуда млечнику было знать, что пирениты - единственные в Галактике гуманоиды, которые полностью владеют своей психикой, и что они предпочтут убить свое сознание, лишь бы не отдать его на съедение тебе, Papilio galaktikosl
      На этот раз млечник замолчал надолго. Но когда он вновь заговорил, голос его звучал по-прежнему ровно и спокойно.
      - Вы извратили мой вопрос так, как вам это выгодно. Я же хотел узнать только то, что спросил. Что ж, в логике ему не откажешь. Здесь он прав.
      - Ну и что? - нагло заявил я.
      - А то, что, пока я в этом теле, вам меня не достать.
      - А куда ты денешься? - фыркнул я. - Выйдешь из тела как миленький! Ни один абориген не пустит тебя к себе в сознание. Далековато ты от них, да и силы твои на исходе. Они просто отшвырнут тебя, как котенка, и ты снова очутишься в теле Тхэна. Да и будь ты в полной силе, на таком расстоянии они успели бы убить не только свое сознание, но и тело, чтобы ты не смог найти в нем временного пристанища. Как это сделал вчера Колдун хакусинов. А единственный гуманоид на Пирене, в психике которого ты мог бы восстановить свои силы, находится чересчур далеко отсюда, чуть ли не на другой стороне планеты.
      - Остается еще ваше сознание, - напрямик заявил млечник. Он упорно величал меня исключительно на "вы". Что значит, обучаться по телеканалу!
      - В мой мозг введены электроды защитной сетки, - с уничижительным презрением бросил я. - И если тебе удастся проникнуть в мою нервную систему тактильным способом, то электроды уничтожат мое сознание. Вместе с тобой.
      - Не думал, что обо мне известно столь много, - ровным голосом проговорил млечник, словно сообщая сводку погоды. - Проглядел я вас...
      - Не все разговоры людей поступают в коммуникационные сети, съехидничал я.
      - И все же, каким способом вы собираетесь меня поймать? - вернулся к началу разговора млечник.
      - Не надо прикидываться, будто ты глупее, чем на самом деле, съязвил я. - Ведь ты при мне сегодня изучал гильзу пространственной свертки. Из кокона свернутого пространства тебе не выбраться.
      - Следует понимать, что если...
      - На все твои "если" у меня есть парализатор! - грубо оборвал я его и самодовольно похлопал себя по карману.
      - Именно об этом я и говорю, - спокойно заметил млечник. Мышцы на теле Тхэна ходили волнами, лицо дергалось, будто у припадочного, и это абсолютно не вязалось с его голосом. На самом деле млечник, наверное, орал от ужаса и безнадежности, но речевой аппарат тела хакусина переводил его слова с монотонностью автомата. - Если вы выстрелите в меня сейчас, то я просто рассеюсь в пространстве, и ваша охота закончится ничем.
      - Не смеши меня! - расхохотался я. - Ты слишком любишь себя, чтобы решиться на самоубийство. Тем более что жизнь я тебе гарантирую.
      - Да, - согласился он, - все козыри у вас в руках. Но вы не учли одного обстоятельства...
      - Сидеть! - заорал я и выхватил парализатор.
      Он застыл с приподнятой рукой, будто я уже нажал на спуск. Меня охватила оторопь. Черт, будь проклята его замедленная реакция! Будь проклято его гипертрофированное чувство самосохранения!