– И чего не спросишь – что меня привело? – наконец вытерла красные, жирные губы белоснежным полотенцем Лилька. – Чего не интересуешься? Ах, да! Ты ж интересовалась! И правильно делала. Так я все о Толике…

– О каком Толике? – не поняла Серафима.

– Здра-а-асть! – отвесила челюсть Лилька. – О каком! О мертвом! Я тебе, Симка, просто не перестаю удивляться. Только что от ее злодейской руки погиб молодой, прекрасный мужчина, отец семейства, а она уже и помнить забыла! Ну, ва-а-аще…

У Серафимы где-то глубоко внутри шевельнулось нехорошее предчувствие.

– Лилька, я тебя честно предупреждаю. Если еще раз ты скажешь, что его грохнула я…

– Поняла, поняла, поняла! – затрясла ручками Федорова. – Я как раз это тебе и хотела предложить. Очень хорошо, что мы одинаково думаем. Я больше никогда – никому – не скажу, что это ты его урыла, но… За это ты мне должна дать тысячу долларов.

Сима Кукуева даже не шелохнулась. Она не была настолько крепконервная, просто до нее такие просьбы доходили не сразу, мудрый организм хранил хозяйку от потрясений.

– Чего моргаешь-то? – обиделась Лилька. – Я, между прочим, по-дружески с тобой, а ты… Тысяча долларов – это тебе не мужика по голове поленом!

– Я не…

– Да ладно тебе! – сморщилась Лилька и махнула рукой. – Опять скажешь, что ты не убивала, что ты не могла… Кому ты лепишь?! Чего теперь хвостом-то крутить? Можно подумать, я какая-нибудь недоразвитая. Я что, зря по этим гробницам шаталась?

– Мы не были в гробницах, мы…

– Да какая разница!

Лилька чувствовала себя на коне. Она вскочила со стула и уверенно зашагала по маленькой кухне: шаг вперед – лбом об стену, шаг назад – животом в окно. Долбиться о стены было неприятно, но на сидящую Кукуеву удобно было смотреть уничтожающе – сверху вниз.

– Я еще тогда, в автобусе, все поняла, – не допуская возражений, бурлила Лилька Федорова. – Попробуй-ка поленом по голове человека приложи, какой же мужик такое выдержит? Я вон своего Федорова гладильной доской долблю, так он знаешь, как обижается… А ведь он здоровенный, не то что Толик тот! А у тебя все прям как по маслу – бревнышком по головушке, а он ей потом денежки с поклоном. Держите меня, а то порвусь от смеха!

– Да не отдавал он мне никаких денежек, чего прилепилась?! – попыталась взбрыкнуть Серафима.

Однако Лилька прервала попытку на корню:

– Как же не отдавал? – фыркнула она и грозно топнула слоновьей ножкой. – Ты мне сама их показывала! Сначала, главное, сказала: «Вот, все отдал, еще и сотку сверху за беспокойство добавил!» – а теперь твердишь: «Не отдавал!» Не лги мне, злобная Симка! Короче: или с тебя тысяча баксов, или я иду в милицию и говорю, что ты его поленом приласкала. А он твоих деревянных ласк не выдержал и помер. Нет, все же не зря я за это дело зацепилась! Одним словом, давай сроки обговорим.

Серафима взглянула на подругу, попыталась уловить в ее глазах хоть что-то человеческое, но Лильку как подменили.

– К концу недели успеешь? – уже вполне миролюбиво спросила Федорова.

– Не-а, не успею. Я чего эти тысячи-то, рисую что ли?! – огрызнулась Серафима и еще раз спросила наудачу: – Лилька, а ты чего, в самом деле веришь, что это я его…

– Ну конечно! – изумилась та. – Ты всегда мне ненормальной казалась. Ну, смотри: с Шишовым не дружишь, по работе вы с ним всегда грызетесь, а ведь он твой начальник. Ты от него зависишь – сколько захочет, столько зарплаты и выделит. А ты морду воротишь от него. Я прям тебе удивлялась всегда. Это я теперь понимаю: если Сенька тебе платить не станет, ты его тоже по макушке дровами, и все дела. На нашего Сеню даже полена не надо – кулаком долбани покрепче, он и откинется. Нет, Симка, неправильную ты себе выбрала жизненную позу. Короче – отдавай мне деньги к концу месяца, а я все это время молчать буду. Но если не дашь…

Серафима вдруг усмехнулась:

– Ну скажешь ты в милиции, что это я его… А где доказательства?

– А какие еще нужны доказательства? – противно оскалилась Лилька. – Ты мне про полено говорила? Говорила! Он тебя обидел? Обидел! Пугал? Пугал. Вот тебе и все мотивы. И я, если что, могу еще сказать, что самолично этими вот глазами видела, как ты его дубасила.

Серафима серьезно задумалась, потом предупредила:

– Ну, хорошо. Только ведь если ты так скажешь, тебя же осудят как соучастника.

Лилька тоже подумала, потом обрадованно помотала головой:

– Не-а! Я ведь скажу, что ты меня все время в страхе держала. А как только у меня получилась возможность – вот она я, к вам, граждане милиционеры, прибежала. Не, ты чего… Я такого в свое оправдание наговорю, что тебе и не снилось! Ну, Сим, не капризничай. Отдавай деньги, и все, замнем это дело. Я тебя даже выгорожу – скажу ментам при случае, что ты вместе со мной в автобусе сидела, когда он выбежал.

Серафима снова задумалась. Если бы сейчас кто-то глянул на них со стороны, можно было подумать, что две подружки обсуждают, куда им съездить на выходные, – одна предлагает в лес, а другая как раз по дрова.

– Лилька, – возник у Кукуевой новый вопрос, – а если я тебе деньги отдам, а потом окажется, что милиция найдет настоящего преступника?

– Это тебя, что ли, найдет? – вытаращилась Лилька. – Так я ж тебе говорю, чем ты слушаешь?! Я тебя прикрывать буду-у-у!

Федорову заклинило. Если где-то маячили деньги, она была готова заложить собственного мужа! Хотя мужа она готова была закладывать даже и без денег…

– Ладно, Лилька… В конце месяца, ровно через три недели, я тебе отдам тысячу баксов. А теперь вали отсюда! Надо же мне придумать, где для тебя деньги найти, – рыкнула Кукуева и бесцеремонно вытолкала гостью в прихожую.

Однако та нисколько не обижалась. Заслышав, что через месяц у нее будет тысяча долларов, она стала медовым пряником.

– Ага, Симочка, убегаю! Испаряюсь! Кстати, у нас новый ломбард открыли, можно сдать… Или у тебя нечего сдавать? Тогда кредит возьми, сейчас всем дают. Ну, ладно, я побежала! Целую! Да, Симочка, ты Федорову – ни гу-гу! Это ж чистый криминал – убийство. Ты ж меня понимаешь, зачем тебе это нужно?

Выхлестнув на несчастную Серафиму Петровну лавину эмоций, Лилька Федорова унеслась – счастливая и возвышенная. Она всерьез считала, что оказала Кукуевой неоценимую услугу и та будет всю ночь сегодня умиляться ее благородству. Вот так лежать на подушке и умиляться! А может, и не ночью, а прямо сейчас завалится и начнет. Умиляться, в смысле.

Однако завалиться Серафиме не удалось, хотя она этого хотела больше всего – уж больно много на нее хлопот свалилось в один присест. Не успела она сердечно распрощаться с Лилькой, как в двери снова зазвонили, и в прихожую огромным махаоном впорхнула Сирена Романовна.

– Деточка! Я прямо умираю от нетерпения. Хочу заметить, что я оборвала тебе весь телефон. Где тебя носит, когда мамочка рвется в гости? Кстати, ты неважно выглядишь, прямо смотреть на тебя не хочется. Иди и немедленно наложи маску из прокисшего творога.

Сирена Романовна не давала дочери открыть рот, так ей не терпелось общаться.

– Ну, Серафимочка! Наливай же мне чаю! – капризно надула она подкрашенные губы и кокетливой походкой направилась за стол.

Сима только вытерла со стола за Лилькой, а теперь торопилась поить чаем мамочку. Она налила полную кружку кипятка, пододвинула к матери сахарницу и наконец уселась сама.

– Ну? – точно на экзамене, спросила Сирена Романовна дочь. – Расскажи, как у вас прошло первое свидание. Я надеюсь, вы смогли побеседовать, найти общие интересы? Какое у тебя было платье? А нижнее белье? Сейчас шьют белье такой красоты, что не устоит ни один водитель!

– Мама! – не выдержала Серафима. – Ну о каком нижнем белье может идти речь?!

– Ах! – испуганно прикрыла рот двумя ладошками Сирена Романовна. – Я понимаю, понимаю! Конечно, сейчас же нижнее белье носить уже не модно! Тем более на первое свидание! Сейчас модненько эдак и вовсе без лишних тряпочек. Правда же? Я наверняка кажусь тебе иногда динозавром!

– Мама! Ты иногда кажешься мне… девицей легкого поведения! – резко отчеканила дочь.

– Да что ты? – восторженно воскликнула матушка и игриво задергала плечами. – Ах, Симка! Ах, проказница! Знаешь, чем мамочку можно улестить!

Сима вздохнула. Честно говоря, от престарелого педагога хотелось бы совершенно другого. Однако некогда строгая и неприступная Сирена Романовна с годами растеряла свою непоколебимость и ничуть по данному поводу не печалилась. Единственное, что ей мешало жить в полной радости, так это незамужняя, обделенная мужским обожанием Сима. Отчего-то не жаловал сильный пол дочь Сирены Романовны. Поэтому любой мужчина, который приближался к Серафиме на расстояние вытянутой руки, обсуждался мамочкой с большим энтузиазмом.

– Симочка, дитя мое, не молчи. Рассказывай! – отставила кружку в сторону мать и подперла дряблые щечки ладошками. – Серафима, он читал тебе стихи?

– Кто, мам? – уныло спросила Сима. – Если ты про Шишова, так он остановки-то запомнить не может, куда ему стихи!

– Ну, хорошо, а ты? Ты читала? – сгорала от нетерпения мамочка.

– Мам… – устало смерила ее взглядом Сима. – Даже когда я на пассажиров кричу, он меня заткнуться просит, а ты хочешь, чтобы я еще в промежутках и стихи читала? Я тебе сразу говорю – он до ближайшей остановки тогда не дотянет. Хватит твоего Шишова родимчик, а я виновата буду. Мам, послушай, а у тебя знакомых в милиции нет?

Сирена Романовна поглядела на свое отражение в блестящем чайнике и легкомысленно тряхнула кудряшками.

– Не-а! А зачем? Тебе надоела профессия кондуктора и ты желаешь устроиться в милицию?

– Да боже избавь! – замахала на нее руками дочь. – Я просто думаю… Вот ты же много читаешь, и как тебе кажется, сейчас милиция находит преступников?

Иногда Сима просто поражалась маменьке – самый обыкновенный вопрос порождал порой в ней всплеск кипучей фантазии. Как, например, сейчас.

– Ты боишься за свою честь? – загорелись глаза у матушки. – Тебя преследует маньяк? Знаешь, Сима, я где-то читала, что не все маньяки – преступники. Некоторые страдают весьма сносными маниями, например, манией величия или там клептоманией. А есть еще никрофи… кхм, но это, наверное, все-таки не мания.

Сима грустно уставилась в окно: с маменькой говорить с каждым разом становилось все труднее – женщина грезила приключениями, бешеными страстями и высокими чувствами. А у Серафимы был как раз весьма земной вопрос.

– Мам, вот как ты думаешь, могут у нас человека осудить ни за что ни про что, а? – наконец выдавила из себя Сима.

– Нет! – патриотично вздернула голову вверх Сирена Романовна. – Не могут, это я тебе совершенно точно заявляю! Я перечла вагоны литературы и заявляю: не могут! Нет, случалось, что человека некоторое время держали в тюрьме по ошибке. Я читала, один даже шестнадцать лет провел по недоразумению, однако ж потом правда восторжествовала. И еще был случай – мужчина был осужден несправедливо, его даже расстреляли, и опять – настоящий преступник все-таки был обнаружен! И того невиновного реабилитировали. Правда, посмертно. Ну, ты ж понимаешь, это издержки профессии.

От столь глубоких маминых познаний у Серафимы затряслись пальцы и кружка в руках весело запрыгала.

– Не тряси посудой, денег не будет, – мимолетом заметила мать и увлеченно вспоминала дальше: – А еще была статейка – только это за границей, не у нас, – там попросту поймали человека, а потом истязали его, пока он не сознался во всех грехах, а в конечном счете…

Чашка из рук Симы все же выскочила. Грохнулась на пол, и тоненькая витая ручка отвалилась.

– Доигралась… – покачала головой Сирена Романовна. – Я ведь с детства тебя воспитывала – не балуйся с посудой!

– Мам, а у нас такое может быть? – от волнения осипла Кукуева. – Ну чтобы там истязали, ошибались, издержки всякие?

– Ха! А наши чем хуже заграницы? У нас тоже все как у людей, еще и не такое встречается. Сима, так если у тебя пробудился такой интерес к документалистике, я сегодня же сделаю тебе подборку, где будут все статьи о промахах нашей милиции. Только, дитя мое, это так непатриотично, фи! – скривилась Сирена Романовна и оттопырила оба мизинчика.

Сима помотала головой и, чтобы хоть чем-то занять руки, достала другую чашку и налила себе еще чаю. Мамочка уходить не думала, а Симе так надо было побыть одной и собраться с мыслями…

– Ты, дочь моя, сегодня дурно себя ведешь. Поставь чай на место и не смей прикасаться к чашкам. И вообще – тебе нужно принять ванну с липовым отваром и с медом.

– Вот! – обрадованно вскочила Кукуева. – Этим я как раз и хотела заняться!

Она побежала в ванную и на всю мощь включила воду.

– А еще, – кричала матушка из кухни, – тебе необходимо наложить успокаивающую маску на веки!

«То есть чтобы я навеки успокоилась?» – мелькнула мысль у Симы, но мамочке она прокричала:

– И маску обязательно! И потом еще завернусь в картофельную шелуху для омоложения кожи, и для хороших волос погрызу корень молодой герани с кусочками земли, и выпью настой из крабовых палочек, а для приворота мужчин натрусь протухшим яйцом!

Она выскочила из ванной, чтобы проводить родительницу, и замерла – бывшая учительница, ломая ручку, быстро конспектировала каждое слово дочери.

– Серафима, я не успела, для приворота чем надо натереться?

Когда вода уже собралась перелиться через край ванны, Сирена Романовна наконец стала прощаться.

– Дитя мое, значит, следующие два дня ты работаешь и мы не увидимся, но потом я непременно тебя навещу. И еще – выучи Пастернака и непременно прочитай его стихи Шишову. Он послушный мальчик и очень, очень тянется к знаниям. Он тебя оценит!

Оставшись одна, Кукуева залезла в ванну, и горячая вода успокоила трясущиеся органы. Однако на душе от этого легче не сделалось. Что ж такое получается? Сдуру Серафима сболтнула Лильке, что отходила пьяного мужика поленом, а его и впрямь кто-то приложил. И теперь Лилька ни за что не верит, что Сима тут ни при чем. А может, и верит, но ведь, вредина какая, из-за денег и впрямь заложит. Конечно, если разобраться, тысячу долларов насобирать можно, но ведь надо же знать Лильку: ей только один раз дай, она потом каждый месяц тридцатого числа будет приходить как за получкой! С автобуса уйдет, на кукуевском иждивении процветать станет. И не дать нельзя – точно в милицию пойдет. А если там поверят? А и чего б им не поверить… Свидетель есть – Лилька, преступник вот он – Кукуева. Быстро раскрытое дело! Маменька вон сколько статей в пример привела. Правда, все они заканчивались оптимистично, только Кукуевой вовсе не улыбалось быть реабилитированной посмертно.

И что же делать? Может, взять да и уехать куда-нибудь? Пусть Лилька попробует ее найти! Ага, а зачем ей искать… Расскажет свои сказки милиции, а уж те найдут, расстараются. Да и мамочку жалко – кто ж тогда будет слушать ее бредни, совсем одна останется…

Сима глубоко вздохнула, и вода из ванны плеснулась-таки через край. Но она даже не заметила, так была занята поиском выхода из сложившейся ситуации. А если подождать – вдруг милиция все-таки обнаружит настоящего бандита? Или… А если самой вот так взять – и напасть на след убийцы? А чего? Она смелая, умная, находчивая… Сима только на миг представила, как подойдет завтра к тем самым кустам, где в последний раз видела несчастного мужчину, подойдет, а там сухая травка, примятый куст с облетевшими листьями и больше ничего. И кого там искать? Даже если допустить, что преступник оставил ценную улику – дубину со своими отпечатками пальцев, что она делать-то будет с этой дубиной? Куда потащит отпечатки? А где возьмет сами пальцы, откуда опечатки оставлены? Нет, поиск преступника надо оставить профессионалам. А что делать ей?

Этот вопрос мучил ее до самой кровати, а уже там, завернувшись в одеяло по самую голову, от усталости, Серафима вдруг обнаружила, что в голове ее просветилась ценная мысль: утро вечера мудренее, пусть будет, что будет; бог не выдаст, свинья не съест; не в свои сани… Ой, нет, последний перл народной мудрости тут не к месту будет, пожалуй…

Глава 2

В чужие сани все-таки уселась

Утро выдалось таким солнечно-радостным, что вчерашние переживания Серафиме показались детскими страшилками. Нет, ну в самом деле, кто поверит, что она вот так взяла и за здорово живешь прихлопнула мужика поленом, точно комара? Лилька вчера здорово пошутила, а сегодня наверняка будет умирать от удовольствия, рассказывая, как она ее, Симу, напугала. Уже сейчас, наверное, со своим Федоровым за животики хватаются. Да еще и мамочка со своими статейками… Той вообще только задай направление, а уж она такого наворочает! Ну, пошутили, и хватит.

После таких выводов на сердце у Кукуевой стало светло и свободно, хотелось петь, плясать, творить глупости и даже – черт с ним! – читать стихи Шишову. Серафима быстренько навела красоту перед зеркалом, расчесала небогатую поросль на голове и посмотрела на часы. Время еще оставалось. Кукуева схватила томик Фета и прилежно забубнила: «Пропаду от тоски и лени, одинокая жизнь не мила, сердце ноет, слабеют колени…»

Стих никак не запоминался, и Серафима, воровато подглядывая в книгу, упрямо повторяла: «Пропаду от лени одинокой… и… и что-то еще с коленями случилось…»

Вот идиотство, никак прям не получается! А при чем там дрожащие колени? Ага просто – «слабеют колени». Нет, все равно как-то нескромно. Да ну его, этого Шишова! Она его еще за день рождения не проучила, пьянь безответственную. Пригласил дам, а сам с мужиком на диван завалился. И еще поэзию ему?

Кукуева взглянула на часы и загремела ключами.

– Ой, чуть ведь не забыла! – хлопнула она себя по лбу и вернулась за мусорным пакетом.

Из подъезда Серафима вышла деловитой походкой, хотя так и подмывало подскакивать и подпрыгивать. Весело помахивая пакетом с отходами и посыпая тротуар яичной скорлупой, она бодро дошагала до мусорных баков, швырнула пакет и вздрогнула. От баков исходил тонкий писк.

– Чего этого баки попискивать надумали? – остановилась Сима и подошла ближе.

Пищали, конечно же, не мусорные контейнеры. Возле железных коробов с отходами аккуратно стояла высокая коробка, а в ней жались друг к другу два крошечных котенка. От свежего ноябрьского утра их ощутимо потряхивало, а из розовых ртов неслось пронзительное мяуканье – котята звали на помощь.

Думала Серафима недолго. Она просто физически не могла выносить издевательства над животными. Вообще она была твердо уверена – хороший человек ни за что не обречет на мучение другое живое существо. Если мужчина с надменным взглядом, но некрасивый при виде котенка становится мальчишкой и нежно треплет животное за ушком, Серафиме он немедленно покажется красавцем. Если нафуфыренная дамочка не обращает внимания на то, как глупый щенок, играючи, пускает ей стрелу на дорогущих колготках, дамочка также делалась милой. А если какая-нибудь старушка с добрейшими глазами способна выкинуть на верную гибель кошку из дома, потому что она порвала любимую занавеску, от нее Сима могла ждать предательства в любой момент.

Вот и сейчас какая-то «добрая» душа оставила на мусорке двух беззащитных котят, вероятно, в качестве живого корма для бродячих псов. А те пищали изо всех сил, по глупости своей этих псов и привлекая.

– Не верещать! – скомандовала крикунам Серафима и подняла коробку. – Прям дом у вас какой-то… никакого эстетства. Ладно, полезайте в комфортные условия.

Запихав пушистые комочки за пазуху, Серафима понеслась к ближайшему киоску. Комочки согрелись и затихли.

– Девушка, у вас молочка не найдется?

– Пастеризованное, двадцать четыре рубля, – задрав голову под своды старенького киоска, процедила девушка.

– А «Назаровское» есть?

– Пятнадцать рублей, – перекривило продавщицу.

Серафима поправила котят за пазухой и бодро продиктовала:

– Значит, мне литр молока, пипетку и вон то печенье, в коробке такой большой, с кренделями.

– Это не печенье, – с невыносимым презрением выдала девица. – Это, чтоб вы знали, отруби. Пропитанные специальными травами, для быстрого и эффективного похудения. Новинка. Но вам оно без надобности, вы и так худющая.

Серафима не обратила внимания на хамство – она подсчитывала в голове оставшиеся до получки деньги и наконец согласно мотнула головой:

– Вот и славно! Значит, мне молоко, пипетку и эту коробку. Только комбикорм вытряхните, можете его себе оставить, пригодится к Новому году фигурку отточить, а то вы как-то толстоваты для вашего возраста.

Девушка медленно повернулась и хотела как следует пропесочить нахальную покупательницу, но, взглянув на нее, испуганно затрясла губами:

– Что… что это у вас… У вас прям вся грудь того… ходуном вздыбилась! Ой, а сейчас куда-то поехала… Это у вас рак, да?

Серафима усмехнулась:

– Да какой рак! Это у меня котята. Кто-то выкинул, а я… подобрала, грею вот. А коробку для них надо красивую… Девушка, вы бы поскорее, а? А то я на работу опаздываю.

Девчонка теперь завертелась юлой. Она плюхнула на прилавок пакет с молоком, потом немного задумалась и вытащила из-под витрины крепкую, аккуратную коробочку, разрисованную хорошенькими котятами.

– Вот эта больше подойдет, а ту и не берите. Такая дрянь те отруби, я вам скажу. И не помогают совсем. А вот пипеток у нас нет.

– Да ладно, что-нибудь придумаем, – отмахнулась Сима, сгребла покупки, поправила котят и понеслась на работу.

В автобусе уже сидел Шишов, напряженно разглядывал горизонт и нервно терзал мочку уха.

– А вот и сама Семафора! – мартышкой стал кривляться начальник. – А я все глаза проглядел – не идет ли милая кондючка? А и кто ж пассажиров ревом пугать у меня будет? А и кто ж…

– Ну чего ты макакой-то скривился? Ведь пятьдесят один уже отметили, – укоризненно покачала головой Серафима и деловито нахмурилась. – Вот, бери, как просил. В долги залезла, а твое пожелание выполнила. А все потому, что уважаю тебя, Сеня. Это… корнишоны, такая порода, как ты и требовал.

С самым печальным лицом она сунула ему в руки коробку с котятами и уныло опустилась в кресло.

– На что теперь жить? Слушай, плати мне больше, а то мне не расплатиться – с прежним-то доходом.

Шишов осторожно взял коробку, та пискнула. От неожиданности бравый водитель чуть не кинулся из автобуса.

– Ты чего дергаешься? – накинулась на него Серафима. – Там живые организмы, а он коробкой, смотри-ка, швыряется!

Она открыла коробку и осторожно выудила сначала одного котенка, потом второго.

– Я ж говорю – корнишоны, порода такая редкостная. Очень в нашей России ценится, бешеных денег стоят. Да чего я тебе говорю, ты ж сам меня просто умолял. Купи, говорил, мне породистых котят! Просто, говорил, сил нет, как душой зачерствел, дурак дураком сделался, а потому обязательно кисок надо! Вот я и купила. А опоздала потому, что несла их бережно, споткнуться боялась.

Семен Шишов недоверчиво скривил губы.

– Чо-то ты, мать, путаешь. Не мог я кошек просить. Не терплю я их с детства.

Серафима вытаращила глаза и прижала к плоской груди котят:

– Зверь! Не терпит он! А на фига просил? Я, может, последние деньги отдала! «Купи мне кошечку-у, Симочка», – некрасиво передразнила она. – Вот, купила тебе, как человеку, а теперь чего? Деньги отдавай, изверг!

Шишов уже было поверил, но снова усомнился:

– Врешь, никак не мог я тебя Симочкой назвать! – решительно изрек он. – Ты не в моем вкусе.

– Ах, не мо-о-ог? – захлебнулась Сима. – Не в твоем вку-у-усе? А кто меня замуж силком тащил, а? Кто меня в углу зажимал и говорил, что вечно мой? Кто на меня всю квартиру хотел переписать? Спроси у Лильки, мне перед ней так неудобно, мы ж вдвоем еле-еле тебя водой отлили!

При ее словах у Шишова на лице, как в калейдоскопе, заскакали веселые пятна – сначала красные, потом они сменились голубыми, а при упоминании о квартире Семен и вовсе весь покрылся зеленоватой бледностью.

– Ты… Семафора… тьфу ты, Серафима… Ты… чего это котят-то ухватила? Мои они, значит, неча их чужими руками жамкать… Ох ты черт, и куда ж их теперь? Давай, говорю, кошек!

Серафима протянула пушистиков Семену и на всякий случай предупредила:

– Смотри, Шишов, чтобы не вздумал их с рук сбагрить. Приду через месяц – проверю. А если не обнаружу, так и знай – побегу платье свадебное шить, Лилька свидетелем пойдет!

– Ну, ты прям… чего уж… Ух ты ж черт! Слушай, давай их покормим, что ль? Как ты говоришь, они называются? Корнишоны?

Серафима замялась. Правильного названия породы котят она не знала, да и не было у них никакой породы, а если корнишонами звать, так знающие люди засмеют.

– Не надо породу называть, украдут. Ты им лучше имена придумай. А! Вон и Лилька… Она придумает, как назвать.

К ним действительно, кокетливо вихляясь, направлялась Лилька Федорова собственной персоной.

– Ну, вы даете! – с ходу завелась она. – Работать ваще не будете, что ль? Вы и так-то не больно в деньгах увязли. Вот мы…

– Лилька, язви тебя! – рявкнул Семен, не в силах терпеть попреки. – Я ж в прошлом месяце твоему Федорову доказывал – мы больше вашего наработали! И ваще… Скажи лучше, я вчера к Симке приставал? Только не ври!

Лилька стрельнула глазами на Серафиму, быстро сообразила, что к чему, и добросовестно соврала:

– Да! Прям при мне это и случилось! Ты теперь должен жениться на ней, я так считаю!

Шишов снова позеленел, горько прижал котят к груди и безнадежно проблеял:

– А-а-а…

– И Федоров тоже так думает! – добила его Лилька. – Сима, ты не печалься, пойдем, я тебе на всякий случай дам свой женский совет. Ну, чего ты тормозишь? Пойдем выйдем, говорю!

Серафима, глядя на несчастного Шишова, еле сдерживала смех. С подругой они выскочили из автобуса и завернули за остановку.

– Молодец, правильно ты его, – похвалила Лилька. – Пользуйся случаем, а то кто тебя возьмет, правда же? Но я не об этом. Ты про вчерашний-то разговор не забыла?

Серафима прищурила глаза в доброй улыбке и понимающе закивала:

– Да разве ж такое забудешь… Ну ты молодец! Надо ж, так лихо повернула… Хи-хи… А я только потом догадалась…

– Догадалась, где деньги взять? – тоже улыбнулась Лилька. – Ну и молодец. Так, может, тогда раньше отдашь?

Серафима вытянулась, как будто только что проглотила шпагу. Причем вместе с факиром. Так, значит, вчера был не розыгрыш?

– Так ты вчера серьезно? – все еще не верила она.

– Ну конечно! – вытаращилась на нее Лилька и увлеченно затарахтела: – Представь! Я еще вчера домой пришла и думаю, а вдруг ты отказываться станешь? Ну, скажешь, например, что меня и вовсе в тот день не видела. Так я ведь не поленилась, провела с Федоровым беседу, и он теперь скажет, что тоже видел, как ты мужика в кусты тащила. Потом еще Свиридов, знаешь, с соседнего маршрута, он, оказывается, в те кусты решил забежать по некультурному делу, а вы его с потерпевшим спугнули, так что он тоже подтвердит, что видел тебя с ним, а потом…

Серафима даже не стала слушать дальше. Она только презрительно фыркнула и молчком поплелась в свой автобус. Утреннее настроение погибло.

Весь день потом пошел кувырком. Шишов орал больше обычного, теперь уже из-за котят – ему все время казалось, что Сима слишком громко кричит, что слишком мало покормила. И сетовал, что та не выносит малышей на прогулку в минуты недолгого перекура. И пассажиры попадались какие-то нервные и капризные – никак не хотели ехать молча, а все время приставали с вопросами.

– Доча! – изо всех сил кричала кондуктору бабушка с заднего сиденья. – Доча, я до деревни Гусянка доеду?

– Доедете, бабушка, – уныло отвечала Сима, раздумывая, как бы отвязаться от Лильки. – Обязательно доедете, если на электричку сядете. А наш автобус по деревням не ходит.

Старушка возмутилась.

– Это как жа не ходит, милая моя?! Я сёдни сына спросила, а он мне грит: «Мамаша, идите на автовокзал, там любой автобус до Гусянки допрет!» А ты мне гриш – не ходют!

– Бабушка, так это ж с автовокзала! Там автобусы другие, а у нас городской.

Старушка не унималась. Для более продуктивной беседы она даже покинула насиженное место и теперь пробиралась через весь салон.

– Дык как жа… Я ж вот у энтой женшины сынтересовалася, вон у той, котора с книжкой, – это, мол, автовокзал? Она мне кивнула, я и прыгнула! А теперича куды ж… Не ходют… А може, вы это… забросите меня, а? Ну, сделаете маленький крючок, вам чего…

У Серафимы уже кончалось терпение.

– Бабушка! Ничего себе – забросить… Вы ж не бумеранг! Куда ж мы людей денем? И какой же крючок делать? – вытаращила глаза Серафима. – Это ж нам полдня вас везти!

– Так не на себе ж тащить! – обозлилась старушка. – А мне теперича куды? Вон эта женшина… – Она протиснулась вплотную к сиденью, где, уткнувшись в буквы, сидела книголюбка, и напористо крикнула: – Эй! Тетка с книжкой! Какого лешака ты мне наговорила?

Женщина с книгой даже ухом не повела, настолько была увлечена чтением.

– Во, Донцову читает! – с презрением сообщил пассажирам толстый дядька, который не поленился – наклонился и прочитал имя автора на обложке. – Вот ведь, какую чушь только не выпускают! Чего только не пишут! Я вот аккуратно эту фигню читаю и каждый раз – ну вот честно – каждый раз негодую. Надо же – баба сидела, сидела дома, а потом раз – и пошла преступления раскрывать. И ведь главное что – милиция раскрыть не может, а она – нате вам лопату – раскрывает! А наши бабы, дуры, читают! Лучше бы кулинарную книгу с собой в автобусах возили.