Двуликая особа

Дворнев и не предполагал, что Леонид Петрович в этой неприкрытой брехне будет искать свое спасение. На следующее же утро Петрович потащил жильца по всем конторам, чтобы истинным и единственным владельцем двухкомнатной квартиры записали везде, где можно, Михаила Алексеевича. Когда бумажная волокита закончилась и наивный бывший хозяин добился, на свою голову, чего хотел, настало время Дворнева. Он, не скупясь, увеличивал дозы спиртного, а затем, когда спившегося сторожа поймали на очередной краже, не без звонка некоего доброжелателя, весьма быстро и грамотно обменял двухкомнатную крупногабаритку на комнату гостиничного типа. Дальнейшая судьба Леонида Петровича его не интересовала. Удачная сделка не вскружила голову расчетливому аферисту. Уже имея начальный капитал, Михаил стал глубоко изучать квартирный вопрос и вскоре выяснил, что целые толпы опустившихся, одиноких, больных людей владеют дорогостоящей недвижимостью. Тогда и занялся этим делом всерьез. И вник в это чуть раньше, чем вездесущие дельцы расплодили свои агентства. У него был собственный подход и каналы. Михаил Алексеевич не давал многообещающих реклам, не зазывал клиентов, но любой приемщик стеклотары, продавцы самых захудалых ларьков, работники аптек, не говоря уже про всеми клятые домоуправления, несли ему информацию и вознаграждались по-царски. Дворнев и сам теперь не смог бы сказать, скольких людей он лишил крова, сколькими пополнил ряды бомжей. У него уже было два помощника, отморозки, способные на все, больше он никого в свои дела не посвящал, хранил это в секрете.

В вечернюю школу трудовиком Михаил Алексеевич тоже пошел не ради любви к подросткам. Школа была хорошим прикрытием, копился, смешно сказать, рабочий стаж, а самое главное – здесь он сталкивался с людьми, чья судьба не была гладкой, а значит, открывались большие возможности для добытчика.

Сегодня, отзанимавшись с Аришкой положенное время и сдав ребенка в надежные руки Никитичны – неизменной няни, Александра решительно направилась в неприглядное кирпичное здание, именуемое обывателями милицией. Еще оставалось два с лишним часа до начала уроков, и она намеревалась разузнать, в каком состоянии находится дело Захаровой.

За стеклянной стеной, отгороженный от всех мирских грехов, сидел моложавый упитанный дежурный.

– Девушка, вы к кому?

– Я к участковому, – холодно бросила Саша, но, вдруг сообразив, что даже не знает в какой кабинет ей податься, одарила парня улыбкой. – Подскажите мне, пожалуйста, на улице Кирова, 48, произошло убийство сорокадвухлетней женщины, Захарова ее фамилия, кто этим делом занимается?

– Кирова, 48? Это вам к Линчуку надо, его участок. Кабинет двести четыре. На второй этаж и направо по коридору, – равнодушно бросил бдительный страж.

Саша отыскала кабинет без труда. Около него на деревянных креслах, видимо, позаимствованных из разорившихся кинотеатров, восседало человек пять ожидающих. Шумно жаловались на новую жизнь две старушки, дурно пахнущий господин в фуфайке и детской вязаной шапочке доказывал прилично одетой даме, что деньги в наше время решают все, дама периодически подносила надушенный платочек к губам, закатывала глаза и выискивала деликатный предлог, чтобы отвязаться от назойливого собеседника. После сорокаминутного сидения в этой пестрой компании Александра уже знала, что у одной из старушек постоянно вытаскивают корреспонденцию из почтового ящика, словоохотливого пьянчужку выселил из «гостинки» собственный сын, даму с ароматизированными платочками систематически заливают соседи сверху, и, как ей кажется, вполне умышленно. И все они высиживали эту очередь в надежде на то, что справедливый участковый Линчук одним росчерком трехрублевой ручки решит их судьбоносные проблемы.

Сашу начинали раздражать все эти жалобщики. «Действительно, вот из-за таких почтовых ящиков да прорвавшегося крана и нет у того же Линчука времени на решение серьезных вопросов». Затем раздражение сменилось жалостью. Ну потащили они свои беды сюда, потому что здесь их обязаны выслушать по долгу службы, а по доброй воле никто ни помочь, ни выслушать не хочет. А может, и некому.

Саша Крушинская сидела у вожделенной двери уже полтора часа, но продвижения – никакого. Времени до уроков оставалось все меньше. Конечно, она уже понимала, что войти в этот кабинет сегодня ей вряд ли удастся, но, представив Женькины глаза, продолжала ждать. Через какое-то время дверь открылась, вышел посетитель, а за ним сухощавый мужчина, который и оказался Линчуком Аркадием Юрьевичем.

– Граждане, граждане! Не все сразу, – видя, как метнулась толпа, остановил он. – Елизавета Матвеевна, ваш вопрос с газетами уже решается, вам ждать не имеет… Звонцов! Я же к тебе позавчера сам приходил, и ты лично мне сказал, что забираешь заявление. Так, а у вас, гражданочка, какое дело ко мне?

Линчук обращался к Саше.

– Я к вам насчет убийства на Кирова, сорок восемь.

– Ой, матушки светы! Это же от нас через дорогу! – запричитала бабулька.

Линчуку лишние сплетни были ни к чему, и в следующую минуту он приглашал Крушинскую в свой кабинет.

– Ну, так что у вас ко мне? – усевшись за стол, устало спросил Аркадий Юрьевич.

– Вчера хоронили мать моего ученика, женщину застрелили в ее же собственной квартире. Я, как классный руководитель, хотела бы узнать, какие меры вы предприняли для поисков убийцы?

– Женщина, если я не ошибаюсь, вы – учитель? Так вот, давайте заниматься каждый своим делом. Вы – учите детей, а я буду бороться с преступностью. Следствие продвигается не так быстро, как нам хочется, но и на месте не стоит. Поэтому не надо красть друг у друга время. У вас что-нибудь еще?

– Я надеюсь, вы завели дело?

– Мы завели все, что надо, а сейчас позовите следующего.

Саша прошла к двери и обернулась:

– Понимаете, ребята должны знать, что зло наказуемо, и не только в книжках, но и в нашей жизни. Уж простите, но я еще зайду к вам.

– До свидания.

Крушинская не могла видеть, как после ее ухода Аркадий Линчук со злостью отбросил ручку, выдернул из пачки «Далласа» сигарету и подошел к окну. Глядя на удаляющуюся фигурку, он щурил глаза от дыма и старался не слышать недовольного ропота за дверью кабинета. Он очень устал. Сегодня он перелопатил уйму материала, хотя нулевой результат предвидел заранее. Даже новичку ясно, что надо как следует прощупать вечернюю школу, а уж Линчук новичком не был.

– О! Аркадий! Наконец-то добрался до тебя, – в дверях торчала круглая голова Павла Круглова – друга и сослуживца. – Слушай, давай чайку попьем, твои мучители в коридоре не сильно буйные? Потерпят? А куда вообще-то они денутся, да и делись бы… Аркаш, ты чего смотришь на меня букой?

– Проходи, Паш, не бойся, я на тебя смотрю нормально. Это я злой на работу свою дурацкую.

– Ну-у, нашел из-за чего кукситься! Ты сейчас по какому делу бегаешь, по захаровскому небось?

– По нему. И ведь знаю, куда бежать надо, но туда пробиться, как на секретный завод.

– Ты один, что ли, знаешь? Догадываются все, а доказать – хрен! – Пашка доставал из шкафа здоровенную кружку.

– Я ведь чуть не дорылся однажды, – кипятился Линчук. – Так директриса такую шумиху подняла! Даже по местному телевидению выступила, что-де незаслуженно клеймо ляпаем, а ей после этого детей воспитывать совесть не позволяет. И через каждое слово презумпцию невиновности толкает: «Это не мы должны доказывать, что не виновны, а органы должны искать доказательства нашей вины!»

– Правильно, все теперь ученые.

– Так как же я докажу, когда меня на пушечный выстрел не подпускают! Мало того, дел навешали – чертову прорву, и все срочные! А ты бы ради смеха послушал эти срочные дела, то Ванька у Маньки бутылку спер, то наоборот. И необходимо отчет представить, что ты, товарищ Линчук, по данному криминалу наработал! Идиотизм!

– А ты чего рвешься? Тебе чего, больше всех надо? Копайся со своими Иван-да-Марьями, чего героя-то корчить?

– Да хреново это! Тут вот только что их учительница приходила… В общем, хреново, говорю же!

– Дурак ты, Аркаша, – продолжал со вкусом потягивать чаек Круглов. – Фильмов, что ли, насмотрелся? У нас, брат, не киностудия. Не помнишь, как Трофимов землю копытом рыл? Ну и где он сейчас? Создали все условия для увольнения по собственному. Так что, пока себе нормальную работенку не подыщешь, сиди и не возбуждайся. А как найдешь, так тебе никакая директриса не страшна.

Линчук, сцепив зубы, вынужден был признать, что Пашка не так уж и не прав.

Таньке Захаровой было плохо. Вот уже прошло две недели, как они с Женькой остались одни, и все это время ей приходилось изворачиваться, выкручиваться, чтобы достать деньги на косячок. У матери можно было выклянчить, как-то обмануть, но с братом такие номера не проходили. Он сам покупал продукты, что-то готовил на кухне, вместе с Танькой даже колготки ходил покупать, но деньги в руки не давал. Татьяна залезала в долги, но скоро ей перестали занимать. Добывать же сама деньги она не умела.

Хлопнула входная дверь. Женька вошел в комнату с пакетами, из которых торчали рыбьи хвосты.

– Танюха! Ты когда шевелиться начнешь? Посмотри, на полу будто полк прошел, вон и гора посуды на кухне. Ты же не квартирантка, неужели самой приятно в грязи сидеть?

Татьяна молча побрела в ванную, хотела залезть под душ, но передумала. Просто включила воду и решила переждать, пока братец погоняет бурю.

– Тань! Ты не помнишь, сколько рыбу жарят? – похоже, пар Женька выпустил и принялся готовить ужин. – Ее сначала в муку бросить или сперва посолить?

– А не пошел бы ты… – Танька тихонько бурчала, лихорадочно соображая, как бы удрать. Она умылась, оглядела себя в зеркало и вышла на кухню: – Женя, я схожу к Алене, она себе диск новый купила, послушать звала.

– Нет, красавица, посиди дома.

– Ну, Жень, кончай из себя правильного корчить.

Женька переворачивал куски рыбы и странно улыбался. Но долго томить неизвестностью не мог. Сел, взял руки сестры в свои большие теплые ладони и, глядя прямо в глаза, сказал тихо и просто:

– Тань, давай лечиться, а?

– Давай, Женечка, тебе уже самое время, – быстро согласилась сестрица.

– Не дергайся, Танюха, ты же должна понимать, что пропадаешь. У меня ведь только ты осталась. Ты посмотри на себя… – Женька демонстративно сунул ей зеркальце. На Таньку из зеркала смотрели огромные равнодушные глаза, бледное лицо обрамляли тусклые пряди. Ни былого румянца, ни юношеской свежести – серые, больные краски. Все это она и сама видела, но, выходя на люди, скрывала под плотным слоем макияжа.

Парень смотрел на сестру с сожалением:

– Ну что, нравится? Тебе это ни о чем не говорит?

– Это, Женечка, лишний раз говорит о том, что у женщины должна быть настоящая дорогая косметика, а не китайская «Кики».

– Да тебе хоть «Кики», хоть «каки»! – взорвался брат. – Куда ты ее накладывать будешь? На что? Вся истаскалась! С любым бичом готова в постель прыгнуть за копейку! Забыла, когда дома ночевала!

– А ты на меня не ори! Иди вон лучше у Дашки своей спроси, за какие она копейки к мужикам прыгает!

– Ты ее с собой не равняй. Дашка мальчишку одна растит!

– Ах! Героиня! Куда ж ей деться, родила, еще семнадцати не было, теперь растит, только неизвестно, одна или бригадным подрядом!

– Заткнись! – По Женькиному лицу пошли багровые пятна. Он рывком поднялся, подошел к окну и закурил. Некоторое время молчал, лишь сигарета дрожала в его пальцах.

– Мать для твоего лечения деньги копила… Я поговорил с нашим инспектором, он мне адрес дал… Говорит, знает людей, которые лечились там, вроде помогло. Года два уже к игле не тянутся, семью завели, живут нормально. На работе даже не представляют, какими они были. Тебя сначала около двух месяцев лечить будут, а потом приходить станешь – наблюдаться.

– Ты хочешь от меня избавиться?

– Да нет, Танюша, самой тебе не вылезти, а я помочь не умею… И чего ты боишься? Здесь у тебя ни друга толкового, ни подруги, все такие же загашенные. А там новые люди, парни, девчонки. Так, может, еще и с женихом приедешь. – Женька боялся замолчать. Он убеждал не только сестру, но и себя самого. Ему казалось, едва он закроет рот, как Татьяна одной фразой разобьет хрупкую надежду.

– Хорошо, братишка, давай все уточним и, если все так, начнем собираться на лечение. Пойдем звонить!

– Пойдем, ты оденься, накрасься, я подожду.

И Танька уселась перед зеркалом.

Даша Литвинова сидела в скверике. Это было очень славное место, даже в ветреные дни здесь было тихо и уютно. Прекрасная детская площадка привлекала мам с детишками из всех ближайших дворов. Даша с Кирюшей тоже частенько бывали здесь. На работу ей вечером, а сейчас она смотрела, как Кирюша складывает камушки в самосвал. Кузов у машины все время переворачивался, камни высыпались, но малыш упорно складывал их обратно.

– Надо же, какая встреча! – к ним направлялась Александра Михайловна с нарядной малышкой. Девочка тащила на веревке грузовик с ярко-зелеными колесами и поэтому сразу же завладела вниманием мальчика.

– Здравствуйте, Александра Михайловна. Это ваша такая?

– К сожалению, нет. Я ее ежедневно арендую, до четырех часов, а мне потом за это платят. Рекомендую: Арина Львовна Брутич.

– Сынок, – Даша присела рядом с малышами, – эту девочку зовут Ариша, скажи, как тебя зовут.

– Килюса, – с достоинством ответил маленький Литвинов и подошел к грузовику вплотную. Арина Львовна признаков беспокойства не подавала, поэтому мальчик начал загружать камнями и эту машину. Девочка присоединилась, и работа закипела.

– Сколько твоему? – села рядом с Дашей Александра.

– В сентябре исполнилось три.

– А Аришке три в августе было. – Александра мельком рассматривала ученицу. Совсем тоненькая, без косметики, с детскими пухлыми губами, в свои девятнадцать Даша не выглядела старше шестнадцати. «Однако сыну уже три. А еще говорят, что ведущая танцовщица в стриптиз-клубе! Кого же туда берут?»

– Даш, а почему ты не найдешь себе другую работу? Работала бы днем, а вечером была бы с сыном.

– А школа? – подняла брови молодая мать. Она посмотрела куда-то на верхушки деревьев. Конечно, нельзя сказать, что образование – это цель ее жизни, но она же неглупая! Понимает ведь, что еще пару-тройку лет ногами подрыгает – и в тираж, кому нужна старая стриптизерша, когда молоденькие стаями ходят. И куда потом? Какую газету ни возьми – даже грузчики требуются с высшим образованием и знанием компьютера. Вот и приходится Дарье усаживаться за ненавистную парту.

Саша же смотрела на эту совсем молоденькую маму и не переставала удивляться – надо же, живет с маленьким сыном в крохотной комнатенке у какой-то бабки, а между тем родители Литвиновой весьма обеспеченные люди. Они и сейчас в деловых кругах не последнюю скрипку играют, а вот дочь…

– А твоя мама вас не навещает?

– Зачем? – искренне удивилась Даша.

– Ну все же Кирюша первый внук.

– Он не первый, он единственный. Я одна у них. – Девушка потемнела лицом. – А на Кирилла им нечего смотреть, они и меня-то никогда не видели – то конференции, то заседания… А Кирюшку не внуком, а позором своим считают. Еще бы! Мать в тридцать четыре бабкой стала.

– В тридцать четыре! – ахнула Александра. – Как же так?

– А так, – Даша усмехнулась. – Она ведь сама меня родила в семнадцать с копейками.

– Мама! – Малышам надоело возиться с транспортом, и Кирилл подбежал к матери.

Та поправила ребенку шапку и стала вытирать грязные ручонки носовым платком.

– Счастливая ты, Даша, я вдвое старше тебя, а этого слова никто мне не говорит – некому. – Александра поднялась со скамейки. – Ну ладно, давайте прощаться. До свидания, Литвиновы.

– И нам пора, Кирюша, пойдем домой, сейчас мультики начнутся.

Малыш послушно протянул матери руку.

Дома, покормив сына и усадив его перед телевизором, Даша прилегла на старый, продавленный диван. Мультфильмы будут крутиться тридцать минут, и ей удастся хоть немного вздремнуть перед работой. Звонок перечеркнул все ее планы.

На пороге стояла Татьяна Захарова. Конечно, они неплохо знали друг друга, но подругами никогда не были.

– Привет, ты одна? – разуваясь в прихожей, поинтересовалась гостья.

– Мы с Кириллом вдвоем, сейчас вернется Вера Борисовна, а ты надолго?

– Ты, Дашенька, хоть бы ради вежливости обрадовалась при виде будущей золовки.

– Всем будущим золовкам не нарадуешься. Ну пойдем в кухню, чай пить будем горячий.

– Да я, в сущности, к горячему чаю прохладно отношусь. Я у тебя пришла в долг попросить, дашь?

Даша прошла в кухню и загремела кружками. Таня села к столу, не сводя с нее ожидающих глаз.

– Нет, не дам. Да и зачем тебе? Ты же вроде как лечиться уезжаешь?

– А ты уже, естественно, все знаешь.

– Это не только я – все знают. Давно пора, а то Женьку извела совсем, высох весь.

– А почему ты решила, что он из-за меня высох? Это он из-за Мадонны с младенцем тает. А она, знаешь ли, как собака на сене – и от себя не отпускает, и к ней не подойти.

– Зато к некоторым подходят все кому не лень. – Даша начинала заводиться. – Ты поделись секретом, как мужиков к себе затаскиваешь, ведь это чего надо наобещать, чтобы к тебе кто-нибудь подойти отважился.

– Ладно, делюсь, записывай! – Татьяна вызывающе откинулась на спинку стула, закинула ногу на ногу. – Подхожу к приличному мужчинке, заметь, Даринка, к приличному, а не чмошнику, затем тихонько так говорю: «Вы меня не помните? А если подумать?» Главное, чувствовать себя уверенно, прищурить глаза и нацепить понимающую улыбку. Срабатывает процентов на девяносто. Начинают вспоминать, мяться. А уж если ты его имя где подхватишь…

– А если подхватишь не имя? – Даше уже надоела эта пустая болтовня. – Татьяна, короче, денег не дам. Еще какие-нибудь будут просьбы или пожелания?

– Дай денег, тебе же лучше – я скрючусь, квартира вам с Женькой останется. Не жмись. Я же знаю, у тебя есть!

– А я и не сказала, что нет, я сказала, что не дам.

В дверях зашевелился ключ, и вошедшая хозяйка, увидев гостью, заторопилась в комнату.

– Баба Вера, – позвала Даша. – Иди с нами чай пить, с печеньем. Таня уже уходит.

Татьяна поднялась, сладко потянулась:

– Ладно, старухи, глотайте свой чай с печеньем, – не спеша обулась и вышла, хлопнув дверью.

Даша опустилась на стул, некоторое время сидела, горько сдвинув брови, потом с сожалением глянула на часы и стала раскладывать печенье.

Женьке Захарову уже изрядно поднадоело заниматься этим нудным делом – домашним хозяйством. Эта ежевечерняя готовка, хождение по магазинам, стирка… Как это женщины всю жизнь с этим маются, а некоторые даже умудряются быть счастливыми? Позавчера рыба, вчера окорочка, а сегодня что сообразить?

Сейчас он опять стоял у прилавка магазина и растерянно разглядывал цветастые упаковки. Так чем же все-таки порадовать болящую сестрицу? Ни черта дома не делает, хоть бы раз сама ужин сварганила! Все пофигу! Так, стоп! Вот так и сам не заметишь, как станешь нудистом. В смысле – занудой. Татьяна больная, и он должен о ней заботиться, вот и все. Она теперь и сама старается терпеть. Не зря позавчера мужику звонили.

– Девушка, подайте мне, пожалуйста, вон тот кусочек вырезки. Да-да, этот и пакет гречки, – заказала впереди стоящая девушка.

– Мне то же самое, – повторил Женька и задумался, а что, собственно, он будет делать с мясом. Девушка укладывала продукты в пакет и приветливо поглядывала на парня.

– Здравствуйте, – обратилась она к нему.

– Здравствуйте, простите, а… – Женька не мог вспомнить, знаком ли он с этой молодой особой.

– Мы с вами в одном доме живем, не замечали? Меня, кстати, Ирой зовут, – усмехнулась девушка. – У нас теперь зачастую так бывает – с человеком можно всю жизнь через стенку прожить, а кто он и что, так и не узнаешь.

«Где-то я это уже слышал», – подумал Женька, выходя из магазина вместе с Ирой.

– Ничего удивительного, сейчас дома многоэтажные, в одном подъезде целую деревню можно расселить, где же тут всех узнаешь! И захочешь, да не получится.

– А вот и неправда! Просто каждый из нас так собой занят, что на других уже не остается ни сил, ни времени, ни желания.

– А если этот каждый и не хочет, чтобы кто-то лез в его сложности?

– Такого по природе человеческой быть не должно, это противоестественно. Каждый человек в своей жизни должен кому-то помочь, кто-то поможет ему. Не может быть, чтобы искренняя помощь была не нужна, чтобы было наплевать на доброе отношение, сочувствие, сопереживание. Мы ведь люди! – убежденно говорила соседка, потом, видимо спохватившись, что для первого знакомства беседа получилась слишком нравоучительной, игриво сощурила глаза. – Вот я заметила – вы взяли то же, что и я, а что, если не секрет, собираетесь готовить? Хотите, помогу советом?

– Хочу, – охотно согласился Женька. – Только если не очень сложно, а то мы просто останемся без ужина.

Девушка подробно рассказывала, как соорудить мясное рагу, а Женька добросовестно пытался запомнить, в какой последовательности куда чего бросать.

Неподалеку засигналила машина, и собеседница заторопилась.

– До встречи, – попрощалась Ира и легко, несмотря на сумки, порхнула к автомобилю.

– Женька! – крикнули из детской песочницы.

– Ты чего голосишь, круглоголовый?

– А ты в школу не собираешься, что ли? С дамочками воркуешь. Опаздываешь ведь, между прочим.

– Фу ты, черт, точно! А сам-то не сильно торопишься, я смотрю. Не пойдешь, что ли?

– У нас с Севычем здесь свидание, чтоб ты знал, – отряхивая брюки, поднялся Вовчик. – Он в прошлый раз после уроков по ошибке вместо своего пакета мой взял, а у меня там деньги.

– И чего ты испугался? Севка никогда не возьмет.

– Кого не возьмет! Он уже взял! – взорвался Вовка. – Сразу же и сообщил: «Хорош зажиматься. Мы на эти деньги после следующей вечернухи устроим небольшой бухучет. Пивка попьем. Ты, – говорит, – у нас из порядочной семьи, с голоду не помрешь, значит, спонсором будешь». Ты чего, Севку не знаешь? А ты куда сейчас? Может, и правда – посидим, отдохнем? Ты вон какой загруженный, опять с сумками. Слушай, а чего ты на Дашке не женишься? Хорошая же девка. Заноза, конечно, но лучше заноза в руках, чем журавль в облаках.

– Иди уж, сват! – усмехнулся Захаров. – Дожидайся своего Севку. А с пивом я сегодня пролетаю. В другой раз.

Вовка обреченно вздохнул и поплелся обратно в песочницу.

У Женьки снова кошки заскребли на сердце. Тянут его во все стороны, тянут… Вот и девчонка эта, соседка, пыталась в душу влезть с разговорами, теперь Вовчик какое-то культурное мероприятие отрабатывает. И с Дашей уже достал! Можно подумать, Женька сам ее не звал! Раньше говорил почти при каждой встрече, а теперь… А теперь он боится. Это ведь только ребята забыли про убийство, живут, как жили. А Женька-то разве сможет забыть? Теперь и по сторонам оглядывается, и в лифт старается сесть только один, и на людей косится. За Татьяну переживает, за Дашу беспокоится.

Потому что ходит этот убийца еще на свободе, и кто знает, что там у него намечено.

Подонок! У Женьки сурово нахмурились брови. Ладно, проехали. Вот поставим Танюху на ноги, а потом. А потом можно и пожить. Женька оглянулся на песочницу и с удивлением подумал – неужели совсем недавно он был таким же беззаботным, как этот кругленький Вовчик?

Сразу после того, как Захаров скрылся в подъезде, неизвестно откуда к Вовке подскочил Севка.

– Ну что, уломал? – кинулся он к другу.

– Как же, его уломаешь! Ходит со своими авоськами, больше ни о чем и думать не хочет. Зря только полтора часа в этой песочнице как пень просидел.

– Правильно говоришь. Пень и есть, – недовольно буркнул Севка. – Это я дурак, надо было самому с ним поговорить, я бы его уломал.

– Да-а! Ты же у нас крутой мачо, – язвительно подкусил Вовчик, направляясь к школе.

– Попрошу не выражаться! – буркнул Севка. – Торопись в науку, опоздаем, оратор.

Татьяна захлопнула дверь и спустилась этажом ниже. Прислонясь к стене, она задумалась. Еще немного, и ее начнет ломать, а боли Танька не выносила. Конечно, вылечиться ей очень хотелось, уж не настолько дура, чтобы не видеть, какой стала, и не знать, что ее ждет в ближайшем будущем. Однако терпеть пытки отравленного организма было выше ее сил. Через неделю они с Женькой приедут в отдаленное селение, где располагается Центр освобождения от наркозависимости. Брат просил потерпеть, она знала, что пересилить себя надо, и еще знала, что не сможет. Да и фиг с ним, в конце концов. Вот начнут лечить, тогда и будет терпеть, а пока кому нужен этот героизм. Так, глядишь, не дотянешь и до Центра – от ломок загнешься.

Танька одернула куртку. Без денег, в долг можно было затариться только в школьной мастерской, если не попадаться на глаза Михаилу. Был там свой человечек, который выручал таких же бедолаг и не наезжал, если долг вовремя не вернешь, и к Таньке он относился с пониманием. Только что-то мешало девчонке лишний раз туда наведываться. Зудел, наверное, вопрос, с чего бы это добрый дядя так печется о наркоманах, что даже деньги его не беспокоят, а может, еще что? Но сегодня думать об этом не хотелось. Да Татьяна бы и не додумалась все равно, в какую паутину влезла.

Михаил Алексеевич, устроившись в вечернюю школу, развернул кипучую деятельность. Он тут же создал мастерскую, где не просто табуретки гвоздями заколачивали, а мастерскую по ремонту автомашин. Сам он разбирался в этом не слишком, зато пригласил умельца – автослесаря, которого соблазнил свободной зарплатой – сколько заработал, столько и получил. Рядом с машинами толкались ученики, которые по возможности выполняли несложную работу и вознаграждались скромным заработком. Старания трудовика вскоре были замечены директором школы. Молодящаяся Галина Дмитриевна нашла в этом подвижном, сильном сорокалетнем мужчине ценителя своей женственности. Михаил не разрушал ее иллюзий и не гневался особенно, когда по школе поползли слухи об их тайной связи. Вся эта несложная система помогала Дворневу вершить свои более серьезные дела. Танька несказанно удивилась, если бы узнала, что именно по настоянию Михаила Алексеевича, этого правильного и справедливого педагога, ей беспрепятственно дадут в долг любую дозу. К Тане Захаровой Дворнев не сразу отнесся с должным вниманием. Ну прибегает деваха за всякой дурью, кого этим удивишь! Мать и брат положительные, дело гиблое. Да и квартиры с каждым днем даются все сложней, все плотней стена законности. А тут засветился некий беспроигрышный вариантец с парнишкой-сиротой, до Захаровых ли! Правда, и от себя Таньку не гнал, сидящий на игле – это всегда тоненький денежный ручеек. Ситуация резко изменилась после смерти Ирины Николаевны. В голове Дворнева замелькали всевозможные пути подхода к крупногабаритной трехкомнатной захаровской квартире. Ну а пока суть да дело, девчонку прочно держали на крючке.

Танька бежала в мастерскую. Там можно было достать все искомое, а еще именно там она находила очередного спонсора среди клиентов, которые пригоняли в починку своих железных любимцев. Не каждый владелец был так же щепетилен в женском вопросе, как в водительском. В мастерской четверо парнишек облепили серую «Волгу», Дворнев же разговаривал на улице с видным брюнетом, пригнавшим сверкающую иномарку. Танька прошмыгнула к измазанным работникам.

– Трудяжки, привет! Дергача никто не видел?

– Достали уже со своим Дергачом, – ворчал невысокий парнишка с востренькими птичьими глазками. – Из-за вас прикроют эту шарашку, а нам опять скитаться!

– Ладно, не бубни, – миролюбиво оборвала его Татьяна, – ковыряйся лучше в машине, глядишь, гайку золотую отыщешь, вот радости будет! Так где Дергач?

– Да он у Витьки, в пятой квартире, сказал, что минут через сорок нарисуется.

Так, это было даже лучше. Для чего Дергач бегал к Витьке, знали все. Это было своего рода паролем для желающих уколоться, там же оказывались услуги любого рода. Человеку новому адреса не давали, и, даже узнав его, попасть в квартиру можно было только лицам проверенным.

Попрощавшись с ребятами, Танька опять обратила внимание на смазливого мужичка с иномаркой. «Вот бы такой дружочек поддержал бедную Танюшу материально», – мелькнула у Татьяны мысль, и особой походочкой она направилась к владельцу блестящей красавицы.

Расставшись с семейством Брутичей, Саша подумала, что домой забежать не успеет, мысленно извинилась перед Баксом и зашагала в школу. Через полчаса начиналось заседание клуба. Около школы стояли парни и девчонки, болтали, смеялись, некоторые стояли парами. Парами… Сегодня она встретила Сергея Сергеевича у Брутича, он прошел мимо нее, как мимо кухонного комбайна. «Не загоревшись, страсть потухла!» – усмехнулась Александра. Отгоняя неприятные мысли, она тряхнула головой и начала наводить порядок на столе. Минут через двадцать в кабинет потянулись ребята. Шумно заходили, рассаживались, двигали стулья. Пришел Санька Кротов и деловито пробормотал:

– Я вот подумал, может, в журнале заметку о Женькиной матери дать, я и фотографии сделал. – Он вытащил из пакета внушительную стопку.

– Ты прав, старик. Юль, напишешь?

– Я напишу, – бормотала девушка, разглядывая фотографии.

Александра взяла в руки снимки. Печальные кадры, горькое Женькино лицо…

– Ребята, я была у следователя, – тихо сообщила она. – Дело ведет Линчук Аркадий Юрьевич. Поэтому все ваши сомнения напрасны, над этим делом работают.

– Над каким? – вроде бы и не слушая, невинно полюбопытствовал Севка.

– Как это – над каким?!

– Какой номер? Если дело завели, оно значится под определенным номером, вот я и спрашиваю, под каким номером? Вам вообще-то номер сказали? – не успокаивался Севка.

Александра растерянно молчала. Черт, ну откуда она должна знать все эти криминальные тонкости!

– Сева, я все равно туда еще наведаюсь, тогда и номер уточню.

– А вы так и будете следственный отдел посещать? Тогда на вас саму что-нибудь повесят, шпионаж например, – предостерегла Юлька, но Александра ее не слышала. Откуда у них эта фотография? Это лишь короткое мгновение, когда Сергей открывал дверцу машины возле дома Женьки, и он увез Аришку в зал игровых автоматов, а она забежала к Захаровым. Несколько секунд, а дотошный Кротов поймал. Но странно даже не это. Если бы не застенчивость, Александра увеличила бы это фото и поставила на самое видное место. Она вышла как никогда удачно: устремленная вперед, тоненькая, беззащитная, с огромными печальными глазами, а рядом Сергей. Он смотрел на нее, и самая большая странность была в том, как он смотрел. В его взгляде было столько горечи и… да, и теплоты! Неужели он может так на кого-то смотреть? Но ведь здесь ясно видно – может, и не на кого-то, а на нее, на Сашу.