ОС встала хорошо, и "Алдан-ЗМ", как юный пионер, отшлепал на АЦПУ фразу: "Всегда готов!".
      - Шутники, - сказал я в адрес желтоградских электронных волшебников.
      - Витя, у тебя готово? - спросил Эдик.
      Витька что-то неразборчиво буркнул и вручил мне жестяную бобину с перфолентой. Магистры, не выпуская из рук умклайдеты, сгрудились вокруг меня.
      - Зеркала работают? - поинтересовался Роман.
      - Если Витька свинтил не все, то попробуем запустить хотя бы одно в режиме осциллографа.
      - Не все, - бодро сказал Витька, тыкая пальцем в сторону окна.
      Роман поставил умклайдет на край стола и пошел за зеркалом.
      Я бросил взгляд на волшебную палочку. Умклайдет потрескивал, источая запах озона. По его кожуху катили цвета побежалости. Напряжение М-поля, судя по всему, было чудовищным.
      - Ребята, - сказал я, вставая, чтобы отыскать разъем для зеркала, - зачем такая зашита? Что может дать наводку на эксперимент?
      - Голем, - сказал Витька. - Грузись быстрее.
      Глава пятая
      Потом Хамелеон взял виноградную лозу и мух и сделал из них плащ.
      Когда солнечные лучи падают на мух, они сверкают и переливаются множеством цветов, но все же остаются мухами. У нижней кромки зеркала темнело клеймо Исико Ридомэ - единственного мастера в Опытном Производстве нашего института, кто может изготавливать настоящие микигами. Очень симпатичная девушка, отливающая волшебные зеркала... Так. Главное не отвлекаться.
      На отладку программы мы потратили больше двух часов. Дважды перевыводили истрепанную перфоленту. Витька набил себе мозоль на рабочем указательном пальце, пока программа не обрела стройный безошибочный вид.
      Я нажал "ИСПОЛНИТЬ". Фотосчитыватель с треском втянул Витькину перфоленту. Пульт, отмечающий состояние ячеек памяти, отозвался бегущей волной огней.
      Поверхность зеркала Аматэрасу осветилась.
      - Есть первая полиграмма, - сказал Эдик.
      - Вторая, третья... - сказал Витька. - Старики, попрыгало! Говорил вам, остолопам, что все дело в той готической строчке...
      Магистры облегченно улыбались. У меня было ощущение мыши, которую выпустили из исследовательского лабиринта: нос, битый током, болит, лапы подрагивают, а хвоста не чувствую совсем.
      - Кофе... - просипел я и решительно глотнул из материализовавшейся кружки.
      Умклайдеты потрескивали в руках магистров.
      - Старики, - Витька резко помрачнел, раскачивая на ладони умклайдет по канону Аль-Генуби, - вы можете закуклить всю метрику мироздания, но...
      - Изыди, Корнеев, - сказал Роман. На лбу его блестели бисеринки пота. - Никто не хочет отлучать тебя от магии и никто не будет рушить науку. Нам всего лишь надо изменить соотношение в неопределенности Ауэрса - фон Берга. Да, ребята, сейчас играйте не в реальном пространстве, а в фазовом.
      - Зачем вам метрика мироздания? - сказал я, отдуваясь над пустой кружкой.
      - Видишь ли, Саша, нам нужно поговорить с големом науки, - сказал Эдик, - ведь голем и есть практическое решение проблемы Ауэрса. Именно он овеществляет информацию.
      Меня пробрал озноб.
      - Но ведь не доказано, что големы существуют, - сказал я.
      - Простейший способ доказать существование, - сказал Эдик, улыбаясь, - это пообщаться с самим объектом. Любой голем может быть описан некой формулой, объектом, законом, который является его сущностью или - что равносильно - оживляет его. Такие объекты хорошо известны - это композитные пентаграммы и - что более правильно - полиграммы.
      У меня снова захватило дух.
      - То есть недавно я побывал в пасти голема?
      - Нет, - сказал Роман. Он качнул свой умклайдет по канону Икшваку сына Ману Вайвасвады. - Ты прошел по полиграмме, заклинающей голема - или, точнее, воплощающей, - и научился этим големом пользоваться.
      Знакомый холодок любопытства потек вдоль спины.
      - Интересно, чему же я научился?
      - Это интересно, - оживился Витька.
      Он явно мне завидовал, но виду не подавал. У меня возникло опасение, что уже завтра, облепленный электродами, могу быть погружен в чан с живой водой и подвергнуться воздействию М-поля легендарного дивана-транслятора.
      - По крайней мере, это был не административный и не научный голем, - сказал Роман, отрываясь от картинки на ми-кигами. - Этих големов ты видел со стороны в облике пространственных цветовых структур.
      Я кивнул, соглашаясь.
      - Может, ты научился рисовать миры? - предположил Эдик. Или видишь их там, где не видит никто. Ну, завернул за угол, а картина на стене не там, где должна, а там, где ты захотел.
      - Я скверно рисую, - растерянно сказал я, мысленно решив, что непременно попробую этим же вечером.
      Магистры промолчали. Впрочем, вечер, судя по всему, у нас пока не планировался: солнце висело на прежнем месте, вызолачивая черепичные крыши лабазов. Я осторожно отошел в сторону и заглянул за угол старого, пропахшего бумажной пылью шкафа. Картина с раскинутым над каменистым горизонтом созвездием Ориона висела на прежнем месте, хотя я уже много месяцев хотел перевесить ее ближе к окну и задвинуть шкаф в глухой угол. Я оглянулся. К счастью, магистры на меня не смотрели, колдуя над умклайдетами. Витька даже напевал:
      Дрожи, астроном, твой пришел черед.
      Недолго ты над нами измывался!
      Мы наш, мы новый мир построим,
      Где все наоборот.
      И заживем без всяких диаграмм...
      Умклайдет у него на ладони явно накалился, и Корнеев, шипя и перебрасывая его с ладони на ладонь, довел до конца:
      Никаких, никаких диаграмм!
      Никаких диссипации и гамм!
      Куда хотим летим,
      Сияем как хотим.
      Свободны мы!..
      "Алдан-ЗМ" продолжал выстраивать сочетания. На поверхности ми-кигами вспыхивали и тлели полиграммы. Часть из них с трудом можно было отнести к этому классу знаков. Летели многоугольники, замкнутые ломаные, штриховые поля. Они переплетались друг с другом, наплывали, объединялись.
      Руки у Романа были заняты умклайдетом, и его авторучка сама что-то помечала на листке бумаги, пугая настороженного мыша.
      Витька перешел на насвистывание "Марша легкой кавалерии". Эдик недовольно морщился. Мне показалось, что солнце за окном чуть ниже склонилось к крыше лабаза. Похоже, ребятам не хватало мощности, чтобы удерживать время так долго.
      - Есть резонанс, - тихо сказал Роман.
      Мелькание на экране остановилось. На поверхности зеркала горело геометрическое заклинание науки: перевивающиеся на манер ДНК цепочки колец, соединенных друг с другом. Некоторых звеньев не хватало, некоторые цепочки были безнадежно короткими. Через неравные промежутки они, словно снопы, были перехвачены тонкими шипастыми кольцами.
      - Пошла вторая итерация, - сказал я, поиграв ячейками памяти.
      Теперь изменения были менее заметны и шли уже не по методу Монте-Карло, а в пошаговом режиме.
      - Снова - резонанс, - сказал Роман.
      - Третья итерация, - сказал я.
      - И пока, я думаю, хватит, - с растяжкой сказал Роман. Витя, делаем информационную кальку и печатаем в нежить. Готовь модель.
      Модель у Витьки получилась на славу. Он содрал ее один в один с глиняного болвана из фильма "Пекарь императора".
      Эдик и Роман остановили движение умклайдетов и, синхронным жестом сняв с зеркала готовую полиграмму, запечатали уста модели горящим знаком.
      - Ну просто остолопы, - с каким-то странным жужжанием произнес голем. - Извините, но возились вы слишком долго. Я думаю, есть резон отпустить время.
      Магистры захохотали. Я присоединился: похоже, на лексике голема отразились характеры минимум двух его создателей.
      И время пошло. В спертый воздух временного кокона ворвался сквозняк, неся перекличку птиц за окном, фырканье далекого бульдозера, чей-то разговор в коридоре. Меня охватила странная безотчетная радость.
      Глава шестая
      - Нет. Наоборот. - Голем снова по
      молчал. - Они болваны.
      Аркадий и Борис Стругацкие
      - Саша, скажи, ты счастлив?
      Эдик, полулежа на диване, пускал кольца дыма в угол, где громоздился голем: я уже махнул рукой и дал добро на сигареты.
      - В принципе - да, - сказал я, подумав, - вот только рыбозавод...
      - Рыбозавод - это один из вариантов, - сказал Роман. Он сидел за темперированным столом и рисовал полиграммы на листочке. - Еще, может быть, армия...
      - ...учения по гражданской обороне, - прожужжал голем, астероидная опасность, урезание бюджета, поворот сибирских рек, контакты с инопланетным разумом...
      - Погоди, остынь, - сказал Витька, вставая с подоконника. - Чертовщина какая-то. То есть всех нас радует то, что радует голема, и всем мешает то, что мешает голему?
      - А как же, - сказал Эдик. - Ведь ты служишь науке? Служишь. А голем - и есть наука.
      Витька раздосадованно засопел, рассматривая голема.
      - Ну, ну, Корнеев, - сказал Ойра-Ойра, - ну оживил бы ты не глиняного болвана, а статую Аполлона Бельведерского или дубль Выбегаллы. Глазу приятней, а суть - та же.
      - То есть я ему служу? - уточнил Витька, оттягивая ворот свитера.
      - Угу, - сказал Роман, - и с удовольствием. Кто тут недавно говорил о бескрайности познания?
      Меня тоже смущала недалекость голема науки.
      - Мозгов в нем, как в Выбегалловом упыре, - сказал я.
      - Саша, - сказал Эдик, отрываясь от дымных колец, - а ты не пробовал предъявлять подобную претензию к своему "Алдану"?
      Я пристыженно замолк.
      - Мозги - это основа мироздания, - заявил голем. - Знания, дундуки, - это все, что у вас есть. На картошке сгниете, - добавил он, помолчав.
      Витька аж позеленел от злости.
      - Ребята, - сказал Роман, - не забывайте, нас интересует будущее, реальное будущее. От чего оттолкнемся?
      - А меня интересует, - сказал Корнеев, - можно ли подыскать голема поумнее? Может, я лучше в Камноедовы пойду и буду служить административному голему.
      - Пойдешь-пойдешь, - сказал Роман серьезно, - и големов найдешь. Но институт создан, эта, значить, для этой модели. И бюджет, значить, тоже.
      - Падает бюджет, ребята, - сказал голем и затикал, как часовая бомба.
      Витька опасливо отодвинулся от него:
      - От расстройства не рванет?
      - Вряд ли, - рассеянно сказал Эдик. - Он, конечно, идею овеществляет, но не так буквально.
      У меня зародилась интересная мысль.
      - Есть мысль, - сказал я торопливо. - Законы големотехники. Надо их прописать, и будет ясно...
      - Хорошая мысль, - оживился Эдик.
      - Р-роскошная, - подтвердил Ойра-Ойра.
      - Я есть закон, - высказал голем.
      - Растешь, старичок, - отметил Витька и ткнул меня кулаком в бок.
      Я почувствовал, что краснею. Хотя было не совсем ясно, к кому собственно относилось высказывание - ко мне или к голему. А магистры уже схватили лист бумаги.
      - Поехали, - сказал Роман, - голем есть закон.
      - Воплощенный закон, - сказал Эдик. - И суть.
      - Приключения майора Пронина какие-то, - сказал Витька, комиссар Мегре и инспектор Лестрейд. Я - не просто представитель закона! Я и есть закон!
      - Тогда так, - сказал Эдик. - Голем - это воплощенная система достижения поставленной цели.
      И мы под комментарии самого голема записали Первый закон големотехники. Потом Второй. Потом Третий. Получилось довольно стройно.
      I закон големотехники:
      голем - это воплощенная система достижения поставленной цели.
      II закон големотехники:
      число элементов системы, на которой паразитирует голем, должно определяться Первым законом големотехники и только им.
      III закон големотехники:
      любой элемент системы, неукоснительно следующий голему, достигает поставленной цели, если только это не противоречит Первому и Второму законам големотехники.
      - Полный ажур, троглодиты, - заявил голем, - следуйте голему, и знание восторжествует.
      - Следствие про цели и средства, - сказал Роман, - выведете сами перед сном. Но и не забывайте, что элементы системы - это мы: человеки, троглодиты, дундуки и остолопы.
      Витька кровожадно прищурился:
      - Надо его придушить по Второму закону.
      - Не вижу как, - пробурчал я.
      - Законы работают для системы, куда входит достаточное число ученых-исследователей. А если их число недостаточное? - вдруг спросил Эдик.
      И тут голем заорал. Он упал на пол и стал перекатываться с боку на бок, сучить глиняными ножками-тумбами. Он стонал, он подвывал, он скреб глиной о глину. Я прыгал рядом и выхватывал у него из-под боков то магнитные ленты, то коробку с лампами, то авоську с кефиром.
      Наконец голем угомонился.
      - Нельзя так, гады, - сказал он, поднимаясь, - сами пожалеете. Хорошо не будет.
      - А как будет? - быстро спросил Роман. Голем молчал и тихо почакивал, словно пошаговый двигатель.
      - Ребята, - сказал я, утирая пот, - коварные вопросы на него плохо влияют. Может, его на полигон заправить?
      Корнеев пристально посмотрел на голема, покачиваясь с носка на пятку.
      - Нос к носу, - сказал он, - зуб к зубу, Роман, или, в крайнем случае, око к оку. Иначе ты ничего не вытянешь из этого триггерного дурня.
      - Саша, - сказал Ойра-Ойра, оборачиваясь ко мне, - ты не прочь посчитать еще одну полиграммку, а то у Витьки комплекс неутоленной зависти перед модельными опытами профессора Выбегаллы?
      - А вторая модель тоже будет кидаться оземь? - осторожно спросил я.
      - Как птица-горлица, - подтвердил Роман.
      - Исико-сан сделает мне харакири, - быстро сказал я, - если этот колобок грохнет хоть одно зеркало.
      - Харакири ты можешь сделать только сам, - нравоучительно сказал Витька. - Исико-сан вполне ограничится йокомен-учи от левого уха до правой пятки.
      Я живо представил роскошную картину и, вздохнув, кисло улыбнулся.
      - Поехали-поехали, - сказал Витька.
      Было видно, что нетерпение распирало его.
      - Время остановили? - деловито напомнил я.
      - Сейчас это ни к чему, - сказал Эдик, - тогда мы закрывались от нашего собственного голема.
      Мы снова запустили "Алдан-ЗМ" и поставили на прогон вариации иерархических полиграмм. По накатанной дорожке дело пошло значительно быстрее. Эдик и Роман перестраивали умклайдеты. А Витька, явно вдохновленный первым опытом, создавал образ. Когда полиграмма хлопнулась на положенное место, мы осмотрели дело рук своих.
      - Фидий, - сказал Роман, - Микеланджело и Сидур в одном флаконе.
      Административный толем стоял в углу и ворочал шеями. По какому наитию Витька создал его трехглавым, я не понял. То ли он хотел увековечить Тройку, бесчинствующую на семьдесят шестом этаже, то ли в его представлении администрация сливалась с образом трехголового Горыныча, но поскольку Микеланджело у нас был разлит в один флакон с Сидуром, а магистры ни о чем Витьку не спрашивали, замысел остался для меня тайной. Головы были одинаково кастрюлеобразны и двигались синхронно.
      - Какой красавец, - сказал Эдик, смещая умклайдет на середину ладони.
      - Что-нибудь спросим? - Я взглянул на Романа.
      - Не стоит, - улыбнулся Роман- - Этот еще более недалекий, чем наш.
      - Битва! Коррида! - сказал Витька. - Сашка, убирай зеркала, выноси мебель. Торо и тореро. Нет! Два торо!
      - Ребята! - завопил я.
      - Не бойся, - сказал Эдик, - за круг они не выйдут.
      Я поверил и успокоился.
      Тем временем администратор бочком, бочком подкатился к оппоненту и со всего размаха звезданул его по голове глиняной папкой, которой его снабдил создатель Витька, явно в яесть Модеста Матвеевича Камноедова.
      - Решили-постановили-освоили! - каждая голова рявкнула свое; голоса были как в кинокомедии-буфф: тоненький, мелодичный и грубый бас.
      Научник потряс глиняной макушкой, четко рассчитал движение и провел прекрасную подсечку.
      - В гробу видали, - прожужжал он. - Останешься без съедобной елки, тахионного звездолета и кварковой бомбы!
      Администратор покатился по полу, стуча головами друг о друга.
      Витька зааплодировал. На шум и гам начали стекаться сотрудники. Прилетела Стеллочка с надкушенным бутербродом в одной руке и чашкой чая в другой. Появились дубли Жиана Жиакомо и Кристобаля Хозевича, причем последний был вооружен бандерильей.
      Тем временем администратор поднялся, расставил коротенькие ручки в стороны и пошел на противника, щелкая тремя парами челюстей. Научник пытался прикрыться снизу, но лишился части лысины и половины уха, озверел и, обхватив супротивника за бока, повалился с ним на пол. Они визжали, катались, дубасили друг друга по мослам, грызли глиняные жилы, в общем, вели себя безобразно.
      - Тебе это ничего не напоминает? - спросил Роман.
      - Драку школьников, - сказал я.
      - Вот-вот, - задумчиво сказал Роман.
      - По-моему, разогрелись, - сказал Витька оценивающе. Пора модулировать рисунок борьбы.
      - Попробуй коэффициент десять в шестой. Это где-то лет двадцать спустя. Событийная ошибка будет чудовищной, зато эмоциональная компонента - весьма точной.
      Витька тремя пассами материализовал громадное серебристое покрывало и набросил на сцепившихся големов. Я почувствовал головокружение.
      Глава седьмая
      Это далеко не первая из предприни
      мавшихся попыток и далеко не послед
      няя, потерпевшая провал, но ее отлича
      ют два обстоятельства.
      Хорхе Луис Борхес
      Первый раз я оказался под воздействием покрывала Майи. Раньше мне приходилось слышать только рассказы и анекдоты.
      Образы и облики наплывали волнами, летели, смешивались, переплетались. Больше всего это походило на полет над рваным облачным слоем: то внизу покажется город, то река, то степь с пятнами пожаров, то бесконечное море.
      Я прекрасно понимал, что стою в родном машинном зале, что вокруг столпились ребята, но поток искусственного времени повергал нас в Будущее. Всплывающие картины оказались не менее эпичными, чем в воображаемом будущем машины Луи Седлового.
      Я видел космонавтов, шагающих по Луне, видел сотни знаменитых магов, перебирающих гнилую картошку в ангарах и дергающих кормовую свеклу на полях, я видел боевых ифритов, скованных словом в подземных шахтах, и несчетное число маленьких серых чиновников, наводнивших все этажи НИИЧАВО.
      Дыры в тучах исчезли вместе с самими тучами. Ясное голубое небо рвалось в окна. Я стоял на первом этаже института среди знакомых портретов с ликами корифеев. Все так же вокруг меня громоздились заброшенные гипсовые фигуры, старые приборы, которые выбросить было жалко. Тот же ледяной смрад в нишах, знакомое позвякивание, взревывание Змея Горыныча в подвале. Лишь я чувствовал себя бесплотным. Я озирался и понимал, что боюсь. Безотчетно боюсь и абсолютно беспричинно, Здесь обитало наше будущее, истинное, не придуманное кем-то, а созданное, сотворенное из нашей гениальности и нашей глупости, упрямства и соглашательства, достижений и провалов...
      Я вздрогнул: за окном вдоль лабазов медленно шел пожилой человек с черным карликовым пуделем на поводке. Человек остановился, придерживая спешащего пуделя, и посмотрел в мою сторону. Вряд ли он мог видеть меня... С трудом я мог представить, что буду так выглядеть двадцать лет спустя.
      "Саша, - прошелестел где-то над головой голос Эдика, - не ищи себя. Надо оценить все в целом. Не распыляйся" .
      Я вспомнил, что в одной из версий будущего Эдика ждет преждевременная смерть, устыдился и оторвал взгляд от человека на улице. Я осмотрел институт с высоты полета прошлогоднего листа. И первое, что мне бросилось в глаза, - это листки с некрологами на доске объявлений.
      Я, конечно, понимал, что маги не умирают, они уходят. А это значило, что великие покинули наш мир. Может, посчитали бесперспективным, может, вообще безнадежным, сломанным. Переживал я страшно: похоже, вместо царства мысли и духа мне привиделось провинциальное учреждение, занимающееся рутинным подсчетом ушедших секунд.
      Изменилось все. Никто не занимался больше Линейным Счастьем. Зато возник странный отдел Материального Счастья, работающий над разработкой мерила оного счастья. Заправлял в отделе по-прежнему замученный вопросами Магнус Федорович Редькин.
      Категорически исчез отдел Смысла Жизни. Я просто не смог найти половины этажа. Похоже, что Кристобаль Хозевич, уходя, замкнул все мировые линии на себя, не оставив этому миру даже следа своих идей. Зато катастрофически разросся отдел Абсолютного Знания. Занимал он теперь два этажа. Сотрудники его почти все имели одинаковые фамилии и были несчетны числом. Правда, судить об этом можно было лишь по спискам на прибавку к зарплате. Найти кого-то на указанных этажах не представлялось возможным. Лишь иногда из-за приоткрытой двери доносилось: "Валек! Але, Валек! Карбюратор сдох, зараза!..", или можно было увидеть дубля, с упорством транспортера перекладывающего папки с одного стеллажа на другой.
      В бывшем отделе Жиана Жиакомо неведомые девочки пифического вида нагревали на газовой горелке живую воду, разлитую в бесчисленные пробирки. Грели, смотрели и исступленно записывали результаты: как меняется температура воды в зависимости от давления газа, поступающего в горелку. Пробирка перегревалась, лопалась - они брали следующую.
      У меня просто глаза на лоб лезли. Я чувствовал, что где-то здесь должна была быть молодая волшебная сила, Что-то должно было остаться в недрах храма науки. И где-то юные маги по-прежнему решали Единое Уравнение Мира исключительно в своих граничных условиях.
      Я мысленно раскинул перед собой план института, как учил Саваоф Баалович Один, и пошел по силовой линии мысли.
      И я нашел. Еще и еще. Их было по одному на этаж. По одному на отдел. Хельгочка Цууд, Тенгиз Гончаров, Саша фон Штиглиц, Володя Абрамакс, Юля Крыжовникова... Мне казалось, что я давно их всех знаю. Каждое имя звучало как чистая нота в сиплом оркестре.
      А потом я нашел целую группу.
      Как ни удивительно, две их комнатки находились на одном этаже с общежитием в нарушение всех санитарных норм. Маленькая группа Инфраконтурной Магии. В наше время мы и мечтать не могли о таких темах: не было ни техники, ни осмысленной теории - так, одна голая идея. Инфраконтурная магия находилась на стыке разработок по магической эманации, геометрии радуги и семи принципов Белого Гримуара. Руководил группой нудный педантичный маг - явно прибившийся откуда-то издалека, - Уро Боросович Абзу. А работали с ним три молодых магистра: веселый, легкомысленный трудоголик Ярополк Чудов-Юдов, романтический Волик Хорошниченко, бард и поэт, и смурной маг-теоретик Н. Вояка-Водкин.
      Я почувствовал незримое присутствие моих друзей-магистров. Они все оказались здесь, в этом уголке НИИЧАВО двадцать лет спустя. В одном из уголков, где еще оставалась сила нашей жизни. Магистры были печальны, за исключением Витьки, которого, как и следовало ожидать, распирала злость.
      В каких условиях работали ребята! Как боевые мечи, на стенах были развешаны тяпки для мокрицы, секачи для рыбьих голов, совки для пикировки капусты и шесты-расщепы для сбора яблок. Судя по всему, отрабатывать барщину административному голему им приходилось постоянно.
      Они сами делали чертежи приборов, сами программировали электронно-вычислительную машину "Обь-1033", сами проводили фундаментальные эфирные опыты. А Уро Боросович, если не ездил в столицу за финансированием, регулярно грузил на двадцать первую "Волгу" - машина-мечта! - колбы с сомой и амброзией, изначально предназначавшимися для смазки осей алхимических гониометров, и двигал в Китежград. Уро Боросович подъезжал к забору завода маготехники и принимался флегматично бросать через забор привезенные колбы с заветной жидкостью, а в ответ летели бруски кладенцовой стали, канистры с субстратом мертвой воды, запасные блоки для "Оби-1033" и новые умклайдеты - непривычные, странные, компактные, явно построенные на технологии сверхбольших интегральных схем. Молодежь тем временем вела работы вахтовым образом: двое творили опыты, а третий шел исполнять свой шефский долг. Потом возвращался в лабораторию, а его сменял другой и так же исправно "рубил муку и продувал макароны". Затем приезжал Абзу и, сгрузив трофеи, шел на Ученый совет - под председательством по-прежнему спящего многознатца Мориса-Иоганна-Лаврентия Пупкова-Заднего - и упрямо долдонил, что тема перспективная, что ребята хоть и молодые, но за весь персонал института свеклу драть не могут... И судя по всему, длилось это уже не первый год.
      - Витька, - сдавленным голосом сказал Эдик, - отключай.
      И Витька сорвал покрывало Майи.
      Глава восьмая
      Я говорю вам о трех превращениях..
      Фридрих Ницше
      - Да-а, - произнес Роман. - Это вам не "Драмба активирует уран"...
      Големы топтались в углу, разделенные бандерильей дубля Кристобаля Хозевича. Влага выступила на глиняных лбах, глазки посверкивали, а руки с кирпичным стуком разжимались и сжимались в кулаки.
      - Ой, мальчики, - сказала Стеллочка, судорожно сглатывая забытый кусок бутерброда. - Что же с ними делать?
      - Учить, - сказал Роман устало.
      И похлопал научного големчика по лысине.
      - Ростить, холить и лелеять, - сказал Витька, запуская руку в коробку с монпансье. - Все големы - дураки. Полные и окончательные. Мелочь пузатая. Пацаны сопливые.
      Стеллочка оценивающе посмотрела на големов.
      - Не захотят они учиться, - уверенно сказала она.
      Собравшийся народ загалдел, соглашаясь. Роман задумчиво смотрел на големчиков, мило лупающих четырьмя парами глаз.
      Дубль Хунты, заложив левую руку за спину, правой держал клинок бандерильи наизготовку. Научный големчик опасливо, шаг за шагом, отступал от него к стене. Дубль с суровым выражением на лице сделал шаг вперед.
      И тут големчик разревелся.
      - Меня нельзя, я нельзя... - завыл он. - Пропадешь! Схарчат!
      - Оставьте ребенка! - топнула ногой Стеллочка и подскочила к големчику.
      Дубль Кристобаля Хозевича опустил клинок и отошел в сторону, по-прежнему не спуская с големов глаз.
      - Не плачь, - сказала Стеллочка, гладя голема по лысине, - все будет хорошо.
      Кто-то начал предлагать големчикам сушки, пошел разговор о молоке, витаминах. Я слегка растерялся.
      - Ну что, магистры? - спросил Роман в пространство. - Они не справились, не справляются и потом не справятся. Они малы. Сейчас их Стеллочка молоком отпоит. Подраться могут, но устоять против...
      Я понял, что вновь потерял нитку детектива.
      - Ребята! - воззвал я. - Погодите! Разве не в големах дело?
      - Ну что ты, Саша, - сказал Роман, - големы - это наше, родное. Мы их делаем, мы их любим, мы им служим. И будем создавать и служить. Ведь они нас защищают.
      - От кого? - я живо вспомнил институт через двадцать лет.
      - От Левиафана, конечно, - сказал Роман, грустно улыбаясь.
      - Чудище обло, стозевно... - произнес Эдик, засовывая умклайдет во внутренний карман куртки. - И всплывет лет через пятнадцать, судя по нашим мальчикам.
      - И сожрет их, - сказал Витька.
      - Так что остается нам один вариант, - сказал Роман и потянулся.
      - Ага, - сказал Витька кровожадно, - отправиться в прошлое, в Атлантиду, в Лемурию, стать верным учителем и соратником нашим новорожденным и пройти с ними плечом к плечу тысячелетия тяжелых испытаний. И притащить сюда на блюдечке не мальчика, - Витькин палец уперся в лысину големчика, - но мужа! А лучше - двоих.
      Стеллочка ошеломленно взглянула на Корнеева.
      - Полная чушь, - мрачно сказал Витька.
      - А что, сдрейфил? - поинтересовался Эдик. Витька фыркнул.
      - Ну, если сам Корнеев сдрейфил... - протянул Роман. Что ж, найдется добрый человек.
      - Добрый молодец, - презрительно сказал Витька. - Алеша Никитич - Добрыня-попович.
      Ойра-Ойра усмехнулся и пододвинул белому мышу еще одну монпансьину.
      И я понял, что снова нам возводить форты, чистить пищали и аркебузы, драить кирасы и бончуги. И двинут вперед боевые големы человечества, чтобы защитить оное человечество от чудовища, на котором стоит мир.
      - Все, старики, - заявил Витька, - я пошел. У меня в лаборатории все скисло.
      И замер.
      В машинный зал входили Федор Симеонович Киврин и сухощавый, корректный А-Янус. Или нет - У-Янус. Я уже и раньше обращал внимание, что как минимум последние полгода я различаю наших директоров практически только по вопросу: "Мы не беседовали с вами вчера?".
      Нет, это все-таки был А-Янус.
      Федор Симеонович раскатисто поздоровался и, подойдя к големчикам, вручил каждому по карамельному карандашу в цветном полосатом фантике. Малыши принялись лизать и грызть. Три головы администратора, оттирая друг друга, по очереди жадно отхрустывали леденец. Научный големчик, поглядывая на конкурента, самодовольно хлюпал сладкой слюной в своем углу.
      - Роман Петрович! - пророкотал Киврин. - Мышь долетела удачно?
      - Вполне, - сказал Роман.
      - И стол, - вдруг сказал я.
      Мы обернулись. Возле стола стоял А-Янус и смотрел на белого мыша. Белый мыш стоял на зеленом сукне и рассматривал А-Януса. Два путешественника во времени смотрели друг на друга: мыш-первопроходец и будущий маг-контрамот, которому предстоит направиться в прошлое и, может, действительно строить и обучать големов, а может, найти там, в прошлом, первопричину грустного будущего... Но скорее всего, ему предстоит тяжелая работа путевого обходчика на Стреле Времени: шаг за шагом, день за днем проверять качество дороги, по которой двигалось человечество...
      - Надо поспешать, - сказал Федор Симеонович, - у Януса Полуэктовича осталось не так уж много времени.
      - Еще несколько месяцев, может быть, год, - сказал Ойра-Ойра. - Будем проверять и еще раз проверять.
      Федор Симеонович взглянул на меня, шумно вздохнул.
      - Что, р-ребята, - сказал он с улыбкой, - грустное будущее не по нраву? Н-ничего, н-ничего,- знать - это еще не достигать.
      Я пожал плечами. Витька скривил физиономию. Эдик вежливо улыбнулся.
      - Вот п-помню, - продолжил Федор Симеонович, - не т-так давно - т-тогда еще якобинцы в силе были - г-гадалок р-развелось, как м-мать-и-м-мачехи по оврагам. Ну я т-тоже сходил: к самой з-знаменитой в-во в-всей Шампаньской п-провинции. Н-нагадала мне п-пять д-дуэлей на следующую н-неделю...