Выскочивший из круга

 
      Они меня чем-то отпаивали, а потом мы пошли в мой номер. Женщина и еще один, в сером пиджаке, были понятыми. Весты не было.
      “Все эти вещи ваши?” – спросил старший через переводчика.
      Я говорю: “Мои. И моей жены”.
      Они роются, открывают ящики стола, чемоданы. А я при этом думаю, вот сейчас бы только дотянуться до кровати, лечь и уснуть. Помощник открывает шкаф, достает оттуда Вестины платья и какой-то довольно большой, обклеенный скотчем пакет.
      “Что это?” – спрашивает старший.
      А я смотрю, знаю, что я его видел, но почему-то не могу вспомнить, откуда он взялся. Говорю: “Не знаю”.
      И в тот же момент вспоминаю – это в Лиссабоне встречающий передал Весте портвейн и эту штуковну для чьей-то бабушки. И в тот же момент полицейский открывает дверь, и появляется Веста, а в коридоре за ее спиной маячит Маргарита. И Веста говорит по-английски: “Что происходит?” – (Это я понимаю.)
      А старший что-то приказывает, и его помощник начинает разрезать скотч ножом.
      Переводчик спрашивает: “Что в этом пакете?”.
      А Веста начинает очень быстро говорить: “Я ничего не знаю, ничего не понимаю, я только что пришла, мы с парохода”.
      И я вижу, как Маргарита за ее спиной растворяется. Полицейский шевельнулся, на одну секунду перекрыл Маргариту, а потом, когда он отодвинулся, ее уже не было.
      Они разрезают пакет и несут его на стол, смотрят, наклоняются, нюхают и говорят между собой. Веста тоже все время что-то говорит.
      “Кто-нибудь из вас употребляет наркотики?” – спрашивает старший.
      Я говорю: “Нет, мы не употребляем”.
      И тогда раздается хриплый женский голос, и директорша идет прямо ко мне и что-то громко говорит, и у нее ярко-красный тюрбан и ярко-красные губы.
 
       21-е, суббота.
      Вчера мне было плохо, и я не писал.
      Появился другой следователь. Прежний тоже был тут, но разговаривал со мной новый, в маленьких очках и с пробором на голове. Переводчик все тот же – неприятный. Он меня спросил: “Как вы собирались применить ваши приборы?”.
      Да, забыл! Мне еще прислали адвоката. Он сидел тут же и листал бумаги. По-русски он не говорил. Да, он вообще не говорил, помалкивал. Только два раза сказал через переводчика, что я имею право не отвечать на вопросы.
      “Имеете право не отвечать на вопросы!”
      Я говорю: “Да, с какой стати? Я же хочу все объяснить. Понимаете, мы все очень грешные люди. Грешим каждый день и даже не замечаем этого. И это накопление грехов больше всего происходит возле нижних зубов. И если их оттуда удалять и систематически изничтожать, то человек может прожить гораздо более длинную жизнь. Вы же тоже, наверное, читаете Библию и должны понимать”.
      Я это говорю и вижу, что у следователя буквально глаза на лоб лезут. У него очки узкие, и глаза уже поднялись над очками. Я замолчал. Они посовещались, и потом адвокат говорит: “Вы не против, если мы к вам пригласим доктора-психиатра на консультацию?”
      Я говорю: “Да, пожалуйста! Только я в полном порядке”.
      “Жалобы есть какие-нибудь?” – спрашивает адвокат.
      Я говорю: “Есть. Прошу не выводить меня на прогулки во двор. Я очень не люблю красный цвет, а там стены красные”.
      Они переглянулись. Даже смешно, как мы друг друга не понимаем.
 
       26-е, четверг.
      Сегодня вызвали на свидание. Приходил Лева, переводчик. Принес мне корзинку с фруктами. Вообще-то зря. У меня хорошая еда. Я заказываю, и мне приносят из ресторана. Но есть не хочется. А позавчера… нет, двадцать третьего, была встреча с доктором-психиатром. Его зовут Хабер Ромуальдо-Лопес. Вот нормальный человек. Он все понял. Мы долго говорили. Только мешал переводчик, не Лева, а другой – неприятный. Все время переспрашивал – никак не мог взять в толк, что я говорю. И Хабера Ромуальдо тоже переспрашивал. Еще сидел адвокат, но он, как всегда, молчал. Мне уже сказали, что Горелик нанял для меня хорошего русского адвоката. Он должен приехать из Мадрида.
      Но дело же не в адвокате. Если только захотеть, то все можно понять без всякого адвоката.
      Вот Хабер Ромуальдо меня понял. Он, кстати, читал Библию и хорошо все помнит. Я ему вкратце объяснил про потоп, про Ноя и ковчег, и он постоянно кивал головой и говорил много раз – “Натуральменте!”, это значит “Конечно!”. Долго говорили, потом он мне проверил рефлексы.
      Я спрашиваю: “Ну что, все в порядке?”.
      И он говорит: “Да, да! Все хорошо. Я думаю, что все будет хорошо. Вам не надо волноваться. Мы должны будем собрать консилиум, и тогда все будет ясно”.
      Я говорю: “Ну тогда до встречи?”.
      А он опять: “Натуральменте!”.
 
       27-е, пятница.
      Теперь я спокоен. Только сильно болит голова. Это оттого, что совсем не бываю на воздухе. На прогулки не хожу из-за красных стен, глазам больно. А так только смотрю в окно. Максим молодец, что сумел нанять нашего адвоката. С пушечкой и баллоном для зубочистки – это, конечно, все выяснится. А вот пакет с наркотиками – это серьезно. Следователь сказал, что за это могут дать двенадцать лет. Вот тут и нужен адвокат, чтобы доказал, что я никакого отношения не имею. Я вот сейчас пишу, а сам думаю – если бы тогда с Филимоновым все пошло, как намечалось, и я бы вычистил все грехи, и было бы у меня впереди еще лет двести, ну, тогда двенадцать лет – даже не так страшно, можно и пересидеть. Смешно, конечно… натуральменте! Но теперь, когда шансов нет, другое дело, двенадцать лет – большой срок. Да я и не виноват, пусть адвокат докажет.
      Ночью снились киты, которые шли с нашим кораблем.
      Вот Иона, когда попал в кита, – ужас какой! У меня-то окно, кровать, еда из ресторана, а в ките?.. Страшное дело! Но он молился Богу, просил его, и Бог приказал киту, и кит его выпустил. Я уверен, что и меня выпустят.
 
       29-е, воскресенье.
      Сегодня идет дождь, как у нас.

Часть третья

Документы

Документ первый

Максим Горелик

      Толя был мне как друг. Самый близкий мой друг. Та трагедия, которая случилась, она и для меня трагедия. Я потерял самого близкого друга.
      На самом деле в этой истории много непонятного, и я не верю ни объяснениям, ни справкам. Другое дело, что меня там не было, и я знаю все с чужих слов или по документам, а в переводе с испанского тоже могли быть искажения и путаница. Я должен был поехать к нему и очень хотел поехать, но были обстоятельства, которые не позволили мне это сделать. Об этом скажу ниже.
      Здесь надо видеть несколько аспектов. Во-первых, совершенно неубедительный диагноз. Что значит “остановилось сердце”? У меня мать – медик. Она говорит, что так нигде не пишут. Раньше могли написать “разрыв сердца”, но это скорее литература, а не врачебный термин. Опять-таки надо перепроверить точность перевода, и я этим обязательно займусь.
      Во-вторых, я хотел бы рассказать о самом Толе, вернее, о том, каким он был и как переменился в последнее время.
      Анатолий Евтихиевич Послух был, вообще говоря, очень крупной личностью. Причем в детстве это никак не проявлялось. Он был замкнутым подростком, довольно молчаливым. Но его отличало большое упрямство. Если он решал что-нибудь сделать, то шел до конца. Например, он увлекся авиамоделированием и сумел сделать самолетик, который взял приз на соревнованиях. Учился он средне, и особенно его донимал учитель математики. И вот однажды Толя заскрипел зубами – такая у него была привычка – и говорит мне: я ему докажу. И он стал заниматься зверски, и в последние два года он был самым лучшим в классе.
      Но, что у него так пойдет дело в бизнесе, этого никто не мог ожидать. Начинал он фактически с нуля, но у него была колоссальная интуиция. Чутье было. Провалов он не знал. Естественно, были подъемы, были спуски, а провалов вообще не было. Он удивительно чувствовал конъюнктуру. Раз или два он неожиданно продавал дело, которое было успешным и на полном ходу. Говорил: надоело, займусь другим. И всегда оказывалось, что продал выгодно и, главное, очень вовремя.
      Нынешнюю нашу фирму мы создали семь лет назад. То есть создал он, я ему подал идею, но осуществлял все он сам, в одиночку, а потом, через полгода, позвал меня в дело. И тут еще одна его особенность – колоссальная работоспособность. Когда заведется, он может круглые сутки не останавливаться.
      Вот мы подходим к тому, что случилось в прошлом году. Я принес ему новую идею развития – сетевой проект “Чайный лист”. Не буду входить в подробности, но это очень выгодный поворот, с дальним прицелом. И вдруг, может быть, впервые за все время, я увидел в Толе странную вялость. На этой почве у нас с ним возникали даже конфликты. Я подумал, что он снова разочаровался в своем деле и хочет затеять что-то новое. Но дело было в другом.
      Теперь, когда я прочитал его “Записки”, я начинаю понимать, что именно тогда началась его болезнь. А то, что это была душевная болезнь, не вызывает никаких сомнений. Толя Послух оказался в плену целой сети мошенников, и это спровоцировало те отклонения, которые постепенно превратились в манию. На свои новые и весьма странные увлечения он стал тратить бешеные деньги. Однако фирма стояла крепко. И, надо отметить, параллельно со своей новой тайной жизнью Толя за последний год сделал несколько весьма удачных биржевых ходов, скорректировал маркетинг фирмы, что принесло значительные доходы.
      Когда Анатолий Евтихиевич снова призвал меня к управлению, у нас состоялся большой установочный разговор. Все, что связано с разговором, подробно зафиксировано в “Записках”, но содержание нашего двухдневного общения он утаил. Он отметил только мою реакцию – что я жутко смеялся и не мог остановиться. Это правда. Он говорил невероятные вещи. В его голове все путалось. Цитаты из Библии шли рядом со смутными медицинскими открытиями. Он лихорадочно доказывал возможность удлинения срока жизни вдвое, втрое и даже больше. Он доходил даже до идеи обретения бессмертия и рая на земле. На второй день разговора он всерьез предложил, чтобы мы с ним оба крестились у его знакомого священника. Причем все это было тоже смутно. То он говорил, что в детстве его тайно крестила бабка, то кричал, что он нехристь и грешник, и только сейчас может обрести веру “путем, – так он говорил, – кардинальной чистки зубов”! Ну, понятно же, что я смеялся до колик, когда выслушивал это. Он уговаривал меня, что евреям можно креститься, что это разрешено – он выяснял у отца Склифосовского. Толя хотел, чтобы я стал христианином и тогда дал ему клятву, что не кину его, пока он будет спасаться на ковчеге. В общем, это был фантастический разговор. И его “повесть”, – можно ведь и так сказать? – которую он назвал “Выскочивший из круга”, правильнее было бы назвать, как у Гоголя, – “Записки сумасшедшего”.
      Я никак не хочу оскорбить память Толи, я его очень любил. Но для того, чтобы осмыслить его трагический уход из жизни, надо смотреть правде в глаза.
      Теперь о событиях в Барселоне. Весть о его аресте, обвинения в террористической деятельности и в распространении наркотиков привели всех нас на фирме в состояние шока. Разумеется, я не верил ни тому, ни другому. Я сразу подумал, что недоразумение как-то связано с Вестой, потому что знал раньше эту женщину. Я предупреждал Толю, что от нее можно ждать любых неожиданностей, но он не хотел слушать. Я сразу установил связи с Испанией, и мне удалось найти хорошего адвоката, Кравцова, русского по происхождению, но давно живущего там и знающего местные законы и обычаи. Я собирался вылететь в Барселону, но в это время сильно заштормило вокруг нашей фирмы со стороны налоговой инспекции. Нужно было находиться здесь.
      И как раз в это время мы стали действовать в тесном контакте с Ярославом – сыном Анатолия. Я его знал еще первоклассником, потом много лет не видел, и вот теперь, после ареста Толи, он появился у меня. Мы ежедневно встречались или говорили по телефону. В “Записках” о сыне всего несколько фраз, и к тому же недоброжелательных. Это очень несправедливо. Ярослав Анатольевич показался мне разумным, энергичным и весьма современным человеком. Он стал похож на Толю в молодости. Если бородку сбрить, то вылитый Толя. Но Ярослав при этом очень образованный человек, а Толя ведь был, надо признаться, совсем темный.
      Ярослав сильно переживал за отца, и мы вместе искали, как ему помочь. А когда случилась внезапная трагедия и встал вопрос о перевозке тела и получении всех окончательных бумаг, Ярослав решительно сказал, что ехать должен он – это его право и его долг. Я не возражал и хотел ехать с ним, но не мог в этот момент бросить дело – это я уже объяснял.
      Мы похоронили Толю на Востряковском кладбище – на правой стороне, там, где хоронить уже запрещено, но мне удалось добиться разрешения.
 
      Теперь важный вопрос о наследовании имущества, прав и капиталов. В “Записках” определенно написано, что Толя перед отъездом решил передать мне ВСЕ права на управление, вместе с правом ПЕРВОЙ ПОДПИСИ на документах. Он хотел сделать меня “ВТОРЫМ ПОСЛУХОМ” – это его слова. Анатолий Евтихиевич упрямо настаивал, чтобы я на время его отсутствия стал именно собственником предприятия, такова была его воля, и он ее закрепил во ВСЕХ полагающихся документах, которые я могу в любой момент предъявить.
      Но была семья, и есть дети. Это факт, и никто не собирается его отрицать. Ярослав наследует личное имущество Послуха. Оно довольно значительно. Я считаю неделикатным входить в подробности, но это дорогой загородный дом, две машины и, главное, – финансовые активы на личных счетах. Все это, естественно, отходит Ярославу с тем, однако, что есть обязанность выделить средства на обеспечение младшего сына Анатолия Вадима. Что касается капитала покойного Анатолия Послуха, являющегося частью общего капитала фирмы, то его выделение с целью последующей дележки обрушило бы все наше предприятие, особенно в нынешнем шатком его положении, в связи с претензиями налоговых органов.
      Я вообще мог бы не обсуждать этот вопрос, так как юридически, морально и фактически являюсь собственником фирмы. Однако в связи с претензиями со стороны бывшей жены Анатолия – Послух Татьяны Ивановны, должен заявить следующее: она БЫВШАЯ жена Послуха А.Е. Развод с ней оформлен документально, и у меня имеются копии всех документов. Так что юридически ее претензии АБСОЛЮТНО необоснованны. При разводе ей была выделена значительная сумма и часть собственности (квартира в Москве, машина марки “опель” и пр.).
      Я встречался с адвокатом Татьяны Ивановны – Малевичем О.М. Он человек опытный и, думаю, сам понимает, что их иск к фирме не имеет перспективы. Разумеется, решит суд, но дело это для них безнадежное.
      Что касается моральной стороны дела, то я в курсе отношений Анатолия с бывшей женой – уже несколько лет их брак был простой формальностью, и развод просто закрепил существующее положение дел. Они давно стали чужими людьми. Приходится напомнить, что, когда случилась беда, не Татьяна Ивановна, а фирма и мои личные средства обеспечивали все траты по переговорам, найму испанского адвоката, обеспечению нормальной жизни Анатолия, а впоследствии перевозки его тела и похоронам. Татьяна Ивановна пальцем о палец не ударила и опомнилась только тогда, когда замаячили большие деньги. Спрашивается, морально ли это со стороны человека, который много лет только портил жизнь покойного?
      Ярослав Анатольевич вполне понимает мою позицию. У него с матерью давно уже сложные отношения. Ярослав начал собственное дело. Входить в нашу фирму по некоторым личным причинам он не намерен. А от меня он получил значительную сумму в поддержку своего нового предприятия. Ярослав Послух не имеет к нам НИКАКИХ претензий, о чем составлено соглашение, нотариально заверенное.
      Также мною предложена некоторая сумма на постоянное обеспечение младшего сына Анатолия Евтихиевича Вадима до его совершеннолетия. Это могло бы стать компромиссом для заключения мирового соглашения с Послух Т.И., что я и передал ей через адвоката Малевича О.М.
 
      Я очень любил Толю. Его уход – громадное горе для всех работников фирмы и для меня лично. Те, кто его знал, кто общался с ним по делам или в быту, высоко ценили его деловые и человеческие качества. На прощание с ним пришло очень много народа, человек триста. Когда его отпевали, священник сказал замечательные слова: “Прости, Господи, рабу божьему Анатолию грехи его. Он не был церковным человеком, но он был на пути к храму Божьему, а значит, и к Богу”.
      А мне остается только повторить те слова, которые я сказал над гробом: “Толя, дорогой! Трудно представить, как будут без тебя твои близкие. Они осиротели. Но мы все, твои соратники по фирме, созданной тобой, мы тоже твои близкие. И мы тоже осиротели. Прости, если что было не так, прости, что мы не уберегли тебя. Спи спокойно. Пусть земля тебе будет пухом”.

Документ второй

Малевич Олег Михайлович, член ГКА

      По просьбе моей доверительницы – Послух Татьяны Ивановны – мною были переданы ей поступившие ко мне копии документов:
      1. Записки покойного мужа Татьяны Ивановны – Послуха Анатолия Евтихиевича в виде произведения, похожего на литературное, под названием “Выскочивший из круга” на 94 (девяноста четырех) страницах.
      2. Объяснительное письмо управляющего фирмой “Элион – Чайный лист”, принадлежащей Послуху А.Е., – Горелика М.Я. на 9 (девяти) страницах.
 
      Моя доверительница, – Послух Татьяна Ивановна, – ознакомившись с вышеназванными документами, уполномочила меня довести до сведения всех заинтересованных лиц нижеследующее заявление.

Документ третий

Послух Татьяна Ивановна

      Мы с Анатолием прожили двадцать четыре года. И мне нечего доказывать, кто он мне и кто я ему, у нас двое детей. И когда я прочитала эту его писанину, после этого плакала два дня. Я не говорю, что это не он писал, нет, писал он, такое подделать нельзя. Но это писал другой человек, не тот, с которым мы прожили нашу жизнь. Он что, забыл, какой он был, когда мы с ним поженились? Как я намучилась с его фантазиями, когда он все время оставался с пустым карманом, а Славику было два года и он все время болел, и я при этом работала в детском саду? А когда в 89-м он полтора года вахтовал в Ухте и к нам заглядывал хорошо если раз в два-три месяца, – это он забыл? И в результате он, конечно, поднялся. Но это ведь и я его подняла, неизвестно, как бы он сам добился всего.
      Исходя из вышесказанного, в этих “Записках” я вижу себя не только обойденной вниманием, но и наблюдаю искаженный портрет глупой и ревнивой дуры.
      Но еще хуже письмо Максима Горелика. Его я тоже знаю очень много лет и думала, что он человек порядочный, но это оказалось не так.
      Толя с Максимом дружили, это правда. В молодые годы я от них довольно натерпелась. И от выпивок их, и от гулянок. Но потом их пути разошлись, и они уже так часто не встречались. И хотя в последнее время Горелик стал работать у Толи, было ясно, что их пути разошлись и они давно чужие люди. Из “Записок” я узнала, что Толя даже увольнял Горелика за неблаговидные махинации, видимо, раскусил его натуру. Но потом Горелику удалось стать даже управляющим.
      Заслуживает внимания, что в своем так называемом “письме” Горелик М.Я. называет “Записки” Анатолия – “Записки сумасшедшего”. Тут как раз Горелику в проницательности не откажешь! Толя очень изменился за последние полтора года. Его как будто подменили. Это видно из того, чем он, оказывается, тайно от меня занимался, и от самого факта написания этих “Записок”, потому что раньше он никогда ничего не писал. Теперь становится понятным, что полтора года назад мой муж – Послух Анатолий Евтихиевич – сошел с ума.
      Этот вывод можно сделать из медицинских заключений врачей, которые им занимались в местах заключения г. Барселона. Этот же вывод напрашивается из вышеприведенного письма его старого знакомого Горелика М.Я., который определенно констатирует происшедшие в моем муже необратимые перемены. К такой точке зрения присоединяюсь и я, его жена, родившая ему двух детей и прожившая с ним долгую совместную жизнь.
      К великому сожалению, это данность. И надо из нее исходить. Следовательно, действия и поступки Послуха А.Е. за последние полтора года следует считать действиями и поступками невменяемого человека, за которые он не может отвечать. Именно в этот период Анатолий неожиданно и без всяких оснований подал заявление на расторжение нашего брака. Я была полностью против. Но он, пользуясь своим влиянием, связями и умением дать, кому надо и сколько надо, быстро провернул бракоразводный процесс, поделив наше общее имущество так, как будто я и дети ему чужие люди. Нанятые им адвокаты заморочили мне голову и, фактически, заставили меня подписать разводные условия. Я подписала их, не вполне понимая, что я подписываю, и при этом я уже видела, что Толя нездоров, и не хотела перечить больному человеку, чтобы не причинить ему лишнее страдание.
      В связи с вышеизложенным, заявляю, что расторжение нашего брака считаю недействительным, о чем подаю заявление в соответствующие инстанции.
      Второе – передача всех прав собственности на фирму “Элион – Чайный лист” Горелику М.Я., сделанная моим мужем Послухом А.Е. в состоянии безумия, должна быть пересмотрена и отменена, о чем также подаю исковое заявление.
      И третье – мой сын Послух Я.А. не имеет права без моего согласия подписывать бумаги и соглашения, касающиеся нашего общего наследства, оставшегося после трагической кончины моего мужа, а его отца Послуха А.Е.
      Официально заявляю, что моим единственным представителем и полностью доверенным лицом по всем делам, связанным с наследством моего мужа и дальнейшей судьбой принадлежащей ему фирмы “Элион – Чайный лист”, является член Городской Коллегии адвокатов Малевич Олег Михайлович, в чем ему выдана нотариально заверенная доверенность.

Документ четвертый

Зухра Евсеевна Цвеймуттер

(расшифровка записи на диктофон)

      Даже не знаю, что я могу вам рассказать. Вашего отца я знала только по работе. Я ездила к ним в поселок и проводила технические процедуры стоматологического направления от фирмы “LW-16”. Руководил фирмой Филимонов Максимильян Геннадьевич. Он был руководителем, и я все делала по его прописи. У меня было несколько клиентов. Ну, о вашем отце что могу сказать: он был всегда вежливый, любознательный, всем интересовался…
       Голос Ярослава. А сколько времени это все длилось? Поездки ваши, сеансы.
       Зухра. Ну, там был один большой перерыв, потом не всегда совпадало время, он ведь был очень занятый, сейчас я уже точно не помню… ну, примерно полгода. Да, потом Анатолий Евстахиевич приобрел еще аппараты ИФ и ОИФ-3, и я их тоже обслуживала там, у него на даче, пока были поставки из Цинциннати…
       Голос Ярослава. Это я все знаю. А скажите, вы сами верили, что это ваше… не знаю, как назвать… лечение, что ли… верили, что оно что-нибудь дает? Вы замечали какие-нибудь изменения, улучшения или, наоборот, ухудшения?
       Зухра. Видите ли, ведь воздействие по методу Филимонова имело очень пролонгированное действие. Но, разумеется, я наблюдала, как реагирует пациент, какое общее состояние. Мне кажется, ваш отец был в очень хорошей форме, оптимистично настроен… он очень увлекся методом…
       Голос Ярослава. А вы не замечали каких-нибудь психических отклонений, особой нервности, или апатии, или, может быть, бессвязной речи иногда?
       Зухра. Нет, что вы! Анатолий Евтихиевич был очень разумный и бодрый человек.
       Голос Ярослава. Вот что, Зухра, я тебе сейчас задам вопрос, и ты ответь мне по-человечески, честно ответь. Я тебе даю слово, что дальше нас с тобой это никуда не пойдет. Мне просто нужно понять, для себя. Ты никогда не думала, что вся ваша фирма была мошенничеством? Вы же просто по-черному обдирали богатых людей!
       Зухра (после молчания, на глазах слезы). Я уже наслушалась таких вопросов. Это очень обидно, но некоторые так думают. Я вам вот скажу, просто и по-человечески – вы что ж, своего отца дураком считаете или Бугримова, который тоже принимал сеансы, он, между прочим, миллиардер, они, по-вашему, дураки? Их же не принуждали, они сами выбрали этот метод, они хотели жизнь изменить, они хотели избавиться от грехов. А что это дорого стоило, так вы знаете, сколько Филимонов работал над аппаратами, круглыми сутками? Он был большой ученый, это и на похоронах его говорили – а там были и доктора наук, и даже члены-корреспонденты. А то, что случилось несчастье и с Филимоновым, и там, в Цинциннати, а потом и с вашим отцом, так это очень горько, но что же делать? Вот такая жизнь… А кто виноват, это теперь уже там, на том свете, искать надо. Извините меня, я больше ничего говорить не буду. Я ничего не знаю. Если я что делала, то думала, что это на пользу. А больше ни про что, ни про что не знаю… Все… Выключите магнитофон… Я говорить не буду (плачет). Извините.

Документ пятый

Николай Акимович Сохно, доктор физико-математических наук

      Я хорошо знал Филимонова в былые годы. Давно. Он был самым молодым из нас и не просто самым одаренным, а, смело могу сказать, невероятно одаренным. А по натуре был странным, эксцентрическим человеком. Одиночка, с совершенно таинственной личной жизнью. И, можно сказать, натура авантюристическая. Его бросало из стороны в сторону. Он занимался проблемами резонанса твердых тел и написал блестящую работу. Но так и не защитился, потому что отвлекся и ушел в другую область.
      Но Вас интересует Филимонов последних десяти лет его жизни. Я совсем не знал его в эти годы. То, что Вы мне рассказали, меня крайне насторожило, но, признаться, не особенно удивило. Да, он одно время увлекался свойствами порошковых тел, делал опыты со взрывчаткой, но в те годы это носило характер несколько любительский. Во всяком случае, прикладного значения иметь не могло. Что было дальше, не знаю.
      Вы спрашиваете о его отношении к религии и к церкви. Да, в те весьма атеистические времена он несколько демонстративно эпатировал нас тем, что связывал достижения науки с божественным промыслом. Не знаю, ходил ли он в церковь, но крест носил и демонстрировал его. В нашей научной среде это выглядело штукарством или, скорее, проявлением артистического склада характера. Покинул он наш институт в период начавшихся материальных затруднений. Не он один, многие в то время уходили в прикладные сферы или в бизнес. Не осуждаю, но сожалею.
      На Ваш прямой вопрос, мог ли Филимонов быть откровенным мошенником, отвечу – не смею так думать, не хочется. Он артист, человек с вывертом, но не хитрец и не обманщик. Так мне кажется. Но я ученый, я должен быть уверен в том, что говорю. Поэтому, может быть, я ошибаюсь в Филимонове. И – вот сейчас подумал! – скорее всего, я ошибаюсь.

Документ шестой

Никифоров В.И., зам. начальника паспортного стола г. Ногинска

      На ваш запрос за № 102/ 063-11 от 14/09 сообщаю:
      Произведенная проверка показала – гражданка Карпец Веста Андреевна проживала по адресу г. Ногинск, ул. Ревсобраний, д. 17-а, кв. 34, на площади, принадлежащей Сафоновой Людмиле Петровне, пенсионерке, по заключенному договору по патронажу и уходу. В мае с.г. гр-ка Карпец В.А., не расторгая договора, выписалась с указанной площади и в настоящее время в г. Ногинске не проживает.
      Местонахождение гр-ки Карпец Весты Андреевны нам неизвестно.

Документ седьмой

Борис Ефимович Розанов, зав. отделом издательского дома “Оскол”

      Повесть Анатолия Послуха “Выскочивший из круга” произвела на меня двойственное впечатление. Жанровый дисбаланс оставляет читателя в недоумении, является ли он результатом сознательного смешения взаимоисключающих тенденций или откровенной неспособностью неофита справиться с материалом и снабдить его формообразующими векторами.
      Начальный посыл (почти вся Первая часть Повести) воспринимается как самопародия, почти как фельетон, тогда как Вторая часть носит, скорее, исповедальный характер.
      Скажу сразу, что язык Повести – этот язык современного уличного сказа, язык спотыкающейся скороговорки, полный “мусорных” словечек, – как ни странно, язык этот меня не смущает. Он органичен для автора и потому приемлем, автор купается в свободе современных искажений великого русского языка. Другое дело, что монологическая форма Повести (не рассказа, а все-таки – повести, довольно крупного произведения!) требует высокой степени мастерства и, да простит меня автор, не сравнимой с его уровнем степени таланта. Монологическую форму длящегося произведения мог позволить себе Достоевский, могли позволить себе Камю, Сартр, но надо признаться, что уже Набокову не вполне удается попытка монологизировать достаточно крупную по объему вещь (“Отчаянье”), и он оказывается в плену суженного, благодаря интеллектуальной заурядности героя, набора выразительных средств. Отсюда, да простит меня покойный Владимир Владимирович, не столь полное дыхание музыки ритмов, поражающих в иных его произведениях.
      Но вернемся к “Выскочившему”. Минуя достоинства и недостатки формы, обратимся к содержательной части. Если попробовать быть кратким, то можно определенно сказать, что эта Повесть – ГОЛОС КРИЗИСА.
      Рассказчик – человек вполне состоявшийся, обеспеченный, сравнительно молодой, человек, которому открыты все блага современной цивилизации, – впадает в беспокойство, соблазняется эфемерными посулами, которые устремляют его к трансцендентным мечтаниям и даже попыткам реального строения в ЭТОМ мире мира ИНОГО. Мы могли бы с полным правом назвать героя Повести – новым русским. Да, это он, мы узнаем его по многим признакам. Это он – герой сотен анекдотов, объект насмешек и жгучей зависти, неизбежный подражатель и ученик во всем, но при этом хозяин и строитель современной жизни. Отвергающий прежнее и, вместе с тем, рабски цепляющийся за него. Парадоксально зависящий от тех, кто в силу материальных необходимостей полностью зависит от него. Это особенный, очень национально выраженный тип человека, как бы вынырнувшего наконец на поверхность из глубины, где ему уже нечем было дышать. Это человек, жаждущий радости и наслаждений и способный их поглощать в неумеренных количествах.