Всемирная история в романах - Иван Калита

Княгиня, подмечавшая каждый его шаг, решила с ним поговорить. Но это оказалось непросто. Она узнала, что верный княжий подручный Савел куда-то собирается. Что-то узнать у него было бесполезно. Он был немой. Но даже если бы и говорил, у него и клещами слова о князе не вытащишь.

Давно это было. Еще до женитьбы князя. Как-то вьюжным зимним днем, возвращаясь из Переяславца, князь увидел у дороги скорченного мальчонку. Он не поленился спрыгнуть с коня и взял его на руки. Мальчонка, бедный, дрожал от холода. Лохмотья плохо грели.

– Ты чей будешь? – спросил он.

Но в ответ тот только замычал.

– Немой? – удивился князь.

Мальчонка закивал головой.

– Нуть, – сказал он и посадил его на своего коня.

Приехав к себе в кремль, князь приказал служке отмыть и одеть мальчонку, накормить и привести к нему.

Когда его привели, он князю сразу понравился. У него был какой-то особый, преданный взгляд. А в черных глазенках горела глубокая благодарность и надежда.

– Хочешь у меня остаться? – спросил князь.

Тот торопливо закивал головой.

– А верно будешь служить мне?

Мальчонка что-то промычал, осенил себя крестом и приложил руку к сердцу, чем несказанно удивил князя. И Иван Данилович взял его к себе отроком.

Среди одногодков он выделялся упорством и отчаянной смелостью. Он не терпел, если кто-то пытался его дразнить немтырем или немым. Вскоре все это поняли. Князь не забыл найденыша и как-то поинтересовался у Осипа Уварова, дворского, насчет мальчика. Осип ухмыльнулся:

– Норовистый отрок. Ему бы язык… Кстати, князь, как мы его назовем?

– А что, вы его до сих пор не обозвали?

Дворский виновато опустил голову:

– Нет.

Князь задумался. Уваров решил подсказать:

– Може, …Савел?

Князь, хитро посмотрев на Осипа, промолвил:

– А что! Пусть будет Савелом.

Незаметно бегут годы. Но они были заметны по Савелу, который превратился в такого парня, что несколько ребят не могли его одолеть. С каждым годом Савел все сильнее доказывал свою преданность князю. Все знали, что где его верный служка, князю опасаться нечего. У него был острый слух, зоркий глаз, твердая рука. Княгиня только вздохнула, увидев его широкую спину, и не стала останавливать.

И все же Елена муженька поймала. После полдника, когда все расползлись подремать, она дождалась мужа, когда тот выходил из едальни, и, стоя на пороге, преградила ему дорогу.

– Скажи, Иван, почему ты меня избегаешь?

Князь посмотрел на нее удивленным взглядом человека, не понимающего вопроса.

– Ванюша, – сказала она тихо, – скажи мне правду. Ты думаешь о ней? У тебя же с Александром мир.

Лицо князя мгновенно покраснело. Брови угрожающе сошлись на переносице.

Он резко повернулся и, громко стуча сапогами, пошел к выходу.

Он остановился на первой ступеньке крыльца. Прищурясь, посмотрел на солнце, оглядел двор. От лежавшей у ограды груды снега бежали ручьи. Воробьи весело чирикали, прыгая с ветки на ветку. Под деревом кошка готовилась к прыжку, чтобы схватить воробышка. Но тот оказался шустрым. Кошка осталась ни с чем, и с видом, что она и не хотела его ловить, побежала к скотному двору, где уж обязательно споймает мышонка. Князь рассмеялся и решительно, шагая через двор, направился к воротам. Какое-то время постоял в раздумье, выбирая, куда пойти: в немецкую слободу к немцу Себастьяну или проведать митрополита. Давненько у него не бывал. Решил идти к нему, а по пути зайти посмотреть, как строится собор Успения Богородицы. Там работы кипели вовсю: заострились архивольты порталов и закомар. Его окружили строители. Многих он знал: выкупал их в Орде.

– Как живы-здоровы будете? – спросил князь, оглядывая работяг.

– Бог дал да князь помог, живем, – довольно загудел народ.

– Когда молиться начнем? – поинтересовался князь, явно намекая на окончание строительства.

– Скоро и начнем, – раздался чей-то скрипучий голос, – а нуть! – из толпы вышел худенький старикашка в овчине без рукавов.

Князь узнал его. Тогда в Сарае, на рынке, он не хотел его выкупать, старым показался, а просили за него дорого. Но пронырливый Миняй подтолкнул князя: «Бери». Князь послушался. И не прогадал. Все сложные узлы укладывал он, Кирша, так звали этого мастера.

– Поклон тебе, всемогучий князь! – Кирша сорвал малахай и обнажил седую головенку с редкими длинными волосами, посреди которых поблескивала плешина. – Хочу тя спросить. Ты вот нас испрашаешь, когда молиться будем, а ты глянь, сколь кирпича осталось. А где мягковский камень?

И Кирша, отодвигая толпу, показал небольшую кучу.

– А где мой боярин? – князь крутит головой.

– А вон, вон бежит, – несколько человек показали в сторону бегущего боярина.

Плещей бежал, не обращая внимания на лужи.

Запыхавшийся боярин остановился перед князем.

– Слышь, Федор, что народ требует?

– Слышу, князь, слышу. Да вот дороги раскисли, лошади не тянут.

– Парой, парой запрягай, – подсказывают из толпы.

– Будет вам кирпич и камень, а вы уж постарайтесь. Наш митрополит ждет.

– Эхма, – Кирша стукнул малахоном о землю, – князь, будь спокоен. Русские своих князей не подводют!

– Тогда я пойду, бывайте.

Толпа, словно ее разрезали, расступилась, провожая князя склоненными головами. И он направился к митрополичьим хоромам.

Но не пройдя и нескольких шагов, что-то вспомнил и окликнул Плещея. Боярин, привстав на цыпочки и вытянув шею, пытался через толпу увидеть Ивана Даниловича. Да не позволил рост. Плещей, подняв полы шубейки, бросился к князю. Боярину князь приказал разыскать Кочеву, чтобы тот дождался его.

Хоромы митрополита были недалеко от церкви Иоанна Предтечи. Проходя мимо этого святилища, Иван Данилович остановился и, сняв шапку, перекрестился, низко кланяясь. Митрополичьи ворота были на запоре. Иван Данилович дернул за торчавший конец веревки с большим узлом на конце. Раздался звон колокольчика. Монах, открыв двери и пропустив Ивана Даниловича, сказал:

– Владыка в опочивальне.

Князь остановился и повернулся к нему со словами:

– Что он, болен?

– Да нет, – ответил монах, – слава богу. Хотя чувствует недомогание.

Опочивальня митрополита была просторным помещением с двумя окнами, выходившими на церковь. Слева от входа – платяной шкаф, в дальнем правом углу – широкая резная кровать из мореного дуба. Рядом с кроватью – невысокий столик. На нем стояло разное питие: ключевая водица, квас, разные травяные настойки. Перед митрополитом сидел монах и, держа толстую книгу на коленях, читал ее больному. Петр лежал на спине, укрытый пуховым атласным одеялом. Поверх одеяла – руки с длинными тонкими восковыми пальцами. Князь почему-то обратил на них внимание. В его голове мелькнула нехорошая мысль: лежит, как покойник.

Митрополит услышал его шаги, с трудом приподнял голову.

– А, князь! – тихим, но радостным голосом сказал он.

Затем посмотрел на монаха и что-то шепнул. Тот поднялся и вышел. Иван Данилович поцеловал митрополиту руку и по его жесту опустился на сиделец.

– Прости, князь, – заговорил Петр, – что не могу тебя по-другому встретить. Хворь что-то одолевать стала.

Он закряхтел и протянул руку к кубку. Князь, опередив его, подал ему питие. Петр отхлебнул несколько маленьких глоточков. Князь взял кубок и поставил на стол. Митрополит обтер губы полотенцем, висевшим на спинке кровати.

– Может быть, владыка, прислать к тебе моего лекаря? – князь вопросительно посмотрел на него.

Митрополит улыбнулся:

– Все решает Господь, сын мой! – и поднял глаза вверх.

– Поэтому Господь и посылает нам лекарей, – с улыбкой проговорил князь.

– Да, – как-то неопределенно протянул Петр.

– Идя к тебе, батюшка, зашел я на возведение храма. Скоро отведешь там первую службу.

Митрополит посмотрел на него с глубоким сожалением. Потом заговорил:

– С Тверью-то мир?

Вопрос был неожиданным, и князь как-то странно взглянул на владыку.

– Знай, Иване, мы посланы Богом, чтобы удерживать вас от ненужных кровопролитий, – пояснил он.

После этих слов князь машинально приподнял один из кубков, подержал его и поставил на место.

– А что, батюшка, есть и нужные кровопролития? – спросил он.

– Есть, Иване! – голос его посуровел. – Есть. Настанет пора, когда Русь выйдет из-под татарского владычества. Но легко они от своей власти не откажутся.

Митрополит закашлялся, приложив тонкую ладонь к груди. Иван Данилович подал ему кубок. Благодарностью засветились глаза старца. Промочив горло, он вновь заговорил:

– Да, нелегко это будет сделать.

– Когда это будет! – тяжело вздохнул князь. – А сейчас они ой как сильны!

– Сильны, – митрополит оторвал спину от подушки, – но, скажи мне, что крепче: капля воды или кусок гранита.

Князь понял его мысль.

– Но для этого надо, чтобы капель было много, – ответил он.

Митрополит рассмеялся тонким старческим смехом. Затем спустил длинные ноги на пол, прикрыв их одеялом.

– Лежите, батюшка! – князь попытался его уложить.

– Слушай, Иване! Ты правильно меня понял. Но хочу сказать, что Москва соберет эти капли. Не знаю, доживу ли я до того момента, когда над Успенским собором вознесется крест. Но с этого мгновения я, митрополит всея Руси, благословляю тебя быть великим князем всея Руси!

Князь встал с сидельца и склонил голову перед митрополитом. Тот своим нагрудным крестом благословил его. Иван Данилович поцеловал руку Петра и сел. Воцарилось молчание. Князь в задумчивости посмотрел в окно. Ему хорошо был виден церковный купол с крестом. На кресте сидел ворон. Иван Данилович невольно подумал: «Вот так вся Русь под пятой вражины».

– О чем задумался, князь? – спросил митрополит.

– Над вашими словами, батюшка, – и повернулся в сторону старца.

– Я так и подумал, – сказал Петр и тоже посмотрел на окно. Может быть, он в это время мысленно молился, прося о чем-то Всевышнего. Но князь увидел, как ворон, взмахнув крыльями, слетел с купола.

– Вся власть от Бога, – проговорил митрополит, уже глядя на Ивана Даниловича, – по сану всем честь отдавай.

– Вы правы, владыка. Я верю, что ваши слова идут от чистого сердца и вашими устами говорит сам Бог, который повернулся к Руси с вашим появлением. Но мне думается, – в его сознании почему-то всплыла только что виденная картина: черный ворон на кресте, – что ваше благословение поможет мне получить у хана почетный ярлык на великое княжение.

Карие глаза митрополита, доселе глядевшие тускло и отреченно, вдруг заблестели. В них будто пробудилась жизнь.

– Тороплюсь я, Иване. Чувствую, деньки мои сочтены.

– Да что вы, владыка! – воскликнул горячо князь. – Мы еще не раз с вами помолимся в Успенском соборе!

– Помолимся, помолимся, – с какой-то болью в сердце произнес он.

Князя резанули его слова. Он не то чтобы уважал митрополита, нет, он любил его, как мужчина может любить дорогого ему человека.

– Да, князь, только не надо забывать о своей душе, о ее спасении. Я буду молиться за тебя. Ты послушал меня, не стал мстить за брата, съездил в Тверь, оставив месть тому, кто знает все пути и судьбы. Молись и твори милостыню.

После этих слов митрополита князь неожиданно поднялся и нервно заходил по опочивальне.

– Что с тобой, Иване? – спросил митрополит, ногами нащупывая чувяки.

– Прости, батюшка, – Иван Данилович подошел к старцу, опустился на одно колено и взял его руку. – Грешен! – заявил он.

– В чем твой грех, мирянин? – откуда взялась сила у старца, голос его прозвучал требовательно.

Князь поднялся. Глядя в глаза Петра, заявил:

– В мое сердце вошла жена Александрова. И нет моих сил ее вырвать. Знаю, что грешно, но не могу с собой сладить. Стоит она передо мной. Что с собой ни делал, чтобы прогнать ее или обойти, не получается.

Митрополит сел, расправил одеяло и подвернул под себя.

– Что сказал – это хорошо. Я помолюсь за тебя, Иване, – заговорил Петр спокойным голосом, – крепись, сын мой. Знаю, что у такого человека, как ты, что войдет, то трудно назад вытащить. Крепись, друже. Главное – не сотвори насилия. Тяжким будет этот грех, – митрополит, склонив голову, посмотрел на князя, которого любил всем сердцем.

Митрополит поднялся и, шаркая ногами, пошел к двери:

– Иди за мной, Иване, – не оглядываясь, сказал он.

В прихожей их ожидал монах. Он вопросительно посмотрел на митрополита.

– Сиди, – сказал ему Петр.

Князь знал этого монаха как человека рассудительного, начитанного, наделенного даром убеждать людей. И не преминул сказать митрополиту:

– Нравится мне Иоанн, добрая будет замена.

Митрополит остановился:

– Острый у тебя глаз, Иване. Боюсь только, Константинополь не согласится.

Князь прищурил глаза:

– А что, когда я вернусь из Сарая, не навестить ли нам патриарха?

Митрополит рассмеялся. Но его смех перешел в кашель.

– Батюшка, я мигом, – воскликнул Иван Данилович, повернувшись перед старцем.

Петр успел схватить его за рукав.

– Не надо, прошло, – сказал он, поняв, что князь хотел вернуться в опочивальню, чтобы принести один из настоев.

Они вошли в узкую небольшую комнату. Там на столе перед окном были выставлены иконы.

– Иване, – торжественно начал митрополит, – это мое творение. Я их выполнил на древе из Афона, изготовленного руками святого монаха Иулия. Я знаю многих русских князей. Но ты превосходишь всех своим благочестием, и я передаю тебе эти иконы. Пришли человека, пусть их заберет.

Князь встал перед старцем на колени.

– Владыка! – воскликнул он и стал целовать его руки. – Не было и не будет у меня дара дороже этого. И только своими руками я понесу это бесценное сокровище.

Как ни крепился старец, но от этих слов у него на глазах появились слезинки.

Князь поднялся, скинул корзно, посильнее опоясал себя ремнем и, бережно беря по иконе, стал складывать их за пазуху.

– Я, батюшка, понесу их у своего сердца.

Вернувшись к себе, он прошел в молельную комнату и бережно выставил их на иконостав. Когда вышел из нее – а туда никто не имел права входить, – отрок, поджидавший князя, сказал, что в гриднице его давно дожидается боярин Кочева. Князь заспешил в гридницу, да так быстро, что отрок еле обогнал его, чтобы открыть дверь. Кочева поднялся при виде князя и склонил голову.

– Василий, ты слышал, что пронский князь продает села?

– Что, с ханом не может расплатиться? – ухмыльнулся боярин.

– Похоже, что так, – ответил Иван Данилович.

– Ты, князь, решил брать? – спросил боярин.

– Ты помнишь слова Иакова, которые очень ценит Петр: «вера без дел мертва».

Боярин кивнул.

– Сейчас многие поговаривают, что пора освободиться от татарского ига, – продолжал князь, – а как освободиться?

Василий молчал. Он был удивлен разговором, затеянным князем. Раньше он от него подобного не слышал, хотя многие князья не скрывали своих намерений. Боярин уже подумывал, что Ивану Даниловичу нравится такая жизнь. Оказывается…

– То-то! – торжествующе произнес князь. – Если мы соберем и двинем на Узбека двадцать полков, он выставит против нас в десять раз больше. И чем кончится этот героизм? – и сам ответил: – лишними смертями и новой данью, которая прижмет смерда к земле в три погибели.

Боярин поддержал князя:

– И тот побежит в Дикое поле.

– Вот, вот! – кивнул Иван Данилович.

– Князь, что я тебе скажу, а ведь копить силу начал еще твой отец, царство ему Небесное. Мудрый он был человек, когда стал подгребать под себя. Помнишь, как пленил Константина Романовича и отхватил полкняжества Рязанского?

Иван Данилович только усмехнулся, потом сказал:

– А мой брат Юрий?

– Да, да, – поддержал его Кочева, – тоже пленил можайского князя Святослава Глебовича.

– Вот так-то, без особых войн набирается сила. – князь с улыбкой спросил у боярина: – будем брать эти села?

– Будем!

Князь, довольный, рассмеялся:

– Так-то. Галич, Углич, Белоозерье тоже будут наши.

ГЛАВА 9

Алим в это утро проснулся раньше обычного. Да и ночь прошла у него прескверно, потому что наступал день, когда надо было прощаться с парнями.

Какое-то время Алим пролежал с открытыми глазами. Потом встал босыми ногами на пол. Парни спали крепко. Андрей лежал на боку, лицом к стене. Митяй разбросал руки. Дед долго, с жалостью смотрел на них, потом зашлепал к выходу. День только занимался. Над восточной стеной леса показалась узкая розовая полоса. Похоже, солнце приоткрыло один глаз, рассматривая свои владения: не случилось ли чего там. Окружающий лес наполнялся гомоном птичьих хоров. Алим всегда любил эту лесную музыку. Но сегодня было не до нее.

Он спустился к реке, подошел к ладье. Зачем-то перевернул и проверил каждый законопаченный и залитый шов. Брака не нашел. Проверил и весла. Потом сел на нос ладьи и стал смотреть на реку. Вода была мутной, так же мутно было в его голове: «Уходят хорошие парни, – с жалостью подумал он, – один даже родственник». И тут же задал себе вопрос: хочет ли он в действительности так, бобылем, окончить свою жизнь? У него есть деньги, много. И вдруг что-то одернуло его и мелькнула довольно странная мысль: «Уж не думаешь ли ты, старик, составить им братчину?» Он поднялся. И тут в спину ему словно вогнали нож. Боль опоясала поясницу. Старик, потирая ее, рассмеялся: «Куды мне за молодыми, – от боли снова присел. – Нет, пусть выбирают свой путь без меня. Вот только Андрей. Допустим, вернется. А не схватит ли его Иван, да не вздернет на первом суку? Ведь напел, точно напел его дядька московскому князю. Кто за него заступится? Нет. Нет ему пока пути назад. А путь один: в Дикое поле». Ударив себя по ляжкам, он осторожно встал и поспешил к землянке.

Пока Алим предавался размышлениям, парни уже поднялись и собирались в путь. Мешок, который они должны были взять с собой, был весьма тощ.

– Нуть, – промолвил дед, – вы че не берете яды, как надобноть. Не дай-то бог, а вдруг татарва клятая, аль вои Явановы нагрянут. Ну, что делать-то будити?

Он потряс мешковиной.

– Надоть яды-то брать поболе. Вдруг путь проляжеть до Дикого поля. А?

Парни неловко пожали плечами.

– Тыть, – он посмотрел на Митяя, – ступай собаку покорми, да лодку подтяни повыше.

Когда они остались одни, Алим взмахом руки пригласил Андрея сесть рядом.

– Знашь, – произнес старец, – а ты стал мне вроди сына.

Глаза его заблестели. Андрей растерялся:

– Тогда я… могу остаться.

Алим посмотрел на парня. Что творилось у деда в голове, трудно сказать, только он в раздумье покачал головой.

– Нет. Митяя не бросай. Он те лучше брата. Да и че те со мной, стариком. Скука. Уж иди своей дорогой. Только тово… пока назад не надоть. Боюсь. Я те говорил, Яван – строгий князь. Не успешь и подумать, как веревку на шею оденуть.

Эти слова напомнили Андрею и дядькин крик: «Камень на шею и в прорубь!» От такого воспоминания его даже покоробило.

– Так, значит, дорога одна?

– Да. В Дикое поле. Я те говорил, тамо хорошо. Воля вольному. Правда, всяко будить. Мне приходилось обутки… варить. Больше жрать нече было. Вот так-тоть. Атамана слухай. Но и сам тово… поставь ся, чтоб не мыкали. Ты парень здоров, силенкой бог не обидел. Да и голова твоя светла. Бог даст, сам атаманом будешь.

Загремел сапогами Митяй и, войдя в землянку, ошарашил:

– Река-тоть подыматся. С чаво? – он стал говорить многие слова как Алим.

– В верхах-то дождить, вот и вода преть, – пояснил Алим, – ну, – и он рукой показал на стол, где стояла еда.

Парни удивились, когда дед выставил кубки и бочонок с жидкостью. Он зубами вытащил пробку и разлил содержимое. Медовуха была выдержана и легко ударила в голову. Наливая по второй, Алим сказал:

– Признаюсь, дети мои, – он заговорил на родном языке, – что мне очень жалко расставаться с вами. И хочу напомнить, что Дико поле любит сильных, смелых, верных. Не поддавайтесь искусителям и сладкоголосым. Они первые и предают. Не отталкивайте прямых и грубых. Они надежнее и вернее. Эх, скинуть бы мне лет пятьдесят, повел бы я вас знакомыми тропами, научил многим хитростям. Но… не судьба. Помните одно: жалости к врагу у казака нет. Но за друга он жизнь отдаст. Нет честнее казака. Одним словом, казацкой вам удачи!

Свой кубок Алим пил долго, старательно и вроде бы больше ничего не хотел говорить. Когда, наконец, кончил пить, подолом рубахи отер усы, бороду и проговорил:

– Лучше не свыкаться, коли приходится расставаться. Но знайте: это все, – он расставил руки и повернулся кругом, – ваше.

Затем вытащил хранившуюся на его груди вместе с крестом миниатюрную иконку.

– Ета иконка, – произнес он, глядя на нее, – из самого Русалима. Говорили, что ее держал в руках Сам, – и поднял вверх палец. – Она верно хранила меня. Дай-то бог, чтобы это было и с тобой. Береги ее пуще глаз своих, – и надел ее Андрею на шею. – Да храни тя Бог, – с этими словами он перекрестил его. – А те, Митяй, – он пошел в темный угол, вынес оттуда нательный крестик и надел его на Митяя, – ен тожесть оттудова и будить тя беречь. Да хранит и тя Бог, – и тоже перекрестил его.

Сборы закончены. Мешки набиты до отказу. Ничего не пожалел для них Алим. Даже отдал свои винцерады, добытые им на славных казачьих набегах. Дал и сабли дамасские, которые на лету платки шелковые режут, кинжалы абрекские, да кольчужки италийские. Легкие на теле и крепкие в бою. Деньгу предлагал, да не взяли парни.

– Сами добудем, – уверил его Митяй.

И вот они на берегу. Митяй готов был столкнуть лодку, да что-то останавливало его. Понимал, что не сказал чего-то главного старец. И тот заговорил:

– Идите осторожно. И зверя бойтесь. Ломага щас голоден. Всяко могет быть. Да и людев опасайтесь. Особливо княжеских. Яван-то дюже зол на вольный люд. Сказывали, воев своих посылат, – и повернулся на восток, – Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй их, – трижды перекрестился и поклонился, потом продолжал: – Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

После слов молитвы он подошел к каждому, перекрестил еще раз и промолвил:

– С Богом!

Митяй толкнул лодку в воду, а Андрей свистнул Дружбану, и они все успели в нее запрыгнуть, прежде чем та отплыла от берега. И гребя, они не спускали глаз со старика. Когда нос лодки уткнулся в противоположный берег, парни выскочили и вытащили ее подальше от воды. Махнув на прощание Алиму, они с мешками за плечами полезли наверх. Еще раз помахав уже сверху, они с трепетом в сердце шагнули в новую жизнь.

Ночь застала их в лесу. И тут сердце Андрея сжалось. Сколько раз ему довелось ночевать одному, на морозе, подчас с пустым желудком. Но видя рядом жизнерадостного Митяя, который умело сооружал костер, он успокоился. Ночь прошла без приключений, и наутро по подмороженному за ночь снегу шли они ходко.

– Скоро будем дома! – проговорил Митяй, глядя на приметы, одному ему известные. – Антересно, как они нас встретют, – рассуждал он, – батька, тот обрадуется. А как Хист? Подит-ка, ворчать будить: долго, мол, были.

– Поворчит, да успокоится, – каким-то безразличным голосом проговорил Андрей.

– Ага! Ты его плохо знашь. Еще плетью огрет.

– Пусть попробует! – не без злости ответил Андрей.

Митяй удивленно посмотрел на него:

– Он-то ведь… ваттаман. Да и шубу свою те дал, не пожалел.

Андрей поправил мешок за плечами, потом буркнул:

– Шубу я ему отдам. А бить себя не позволю. Ну, что мы? – Андрей вдруг замолчал.

– Ты че? – спросил Митяй, глядя на друга.

– Смотри, что там? – и показал вперед.

Митяй глянул и присел:

– Так то… человек!

Они сбросили мешки и побежали вперед. Это был полузанесенный снегом труп, лежавший лицом вниз. От шеи, порубанная вместе с одеждой, зияла огромная рана. Чтобы его узнать, пришлось перевернуть. Митяй ахнул:

– Да это ж Федька с Торжка. Кто его так?

Митяй посмотрел на Андрея. Тот пожал плечами.

– Почему его тут оставили? – как бы спрашивая себя, тихо произнес Андрей.

Страшная мысль промелькнула в голове Митяя.

– Андрюха! – воскликнул он. – Пошлить скорее!

Через несколько шагов они увидели еще несколько порубанных человек. Все они почему-то лежали к ним головами.

– Митяй, – крикнул Андрей, – они же от кого-то убегали!

Место напоминало поле битвы.

– По всей видимости, они старались убежать дальше в лес, но их кто-то догнал, – предположил Андрей.

– Кто? – спросил Митяй.

– Уж не княжеские ли вои? – высказал догадку Андрей.

Потом она подтвердилась. У схрона они увидели несколько убитых дружинников. Видать, атаман организовал оборону. Но силы были неравны. Обходя убитых, отца и Хиста они не нашли. Митяй расстроился:

– Повязали батяну. Надоть итить на выручку.

– Куда же мы пойдем? – Андрей взял друга за плечи и тряхнул его.

Тот поднял голову. По его щекам текли слезы.

– Не знамо, – слезливым голосом ответил Митяй.

– А может, они с атаманом вырвались? – сделал спасительную догадку Андрей.

– Ты думашь так?! – обрадованно спросил Митяй.

– А что, все может быть. Твой батька – здоровый мужик, – Андрей его не знал, а говорил наугад, чтобы как-то успокоить Митяя, – поди, разбросал их, да и удрал в лес. А там ищи. Да и Хиста нет. Он тоже не промах.

– Ты, Андрюха, прав. Батька у меня здоров. Может, верно, ушел.

– Конечно! – убедительно произнес Андрей.

– Что делать-то будем? – спросил Митяй.

– Что делать? Не бросим же мы их так.

Два дня им потребовалось, чтобы предать земле тела погибших. Когда закончили эту горестную работу, перекрестились и, сказав: «Да будет земля им пухом!», взвалили мешки на взмокшие спины и двинулись на юг. Андрей зашагал торопливо, широко выбрасывая ноги. Ему поскорее хотелось уйти от этого страшного места. Да и мысль о том, что княжеские вои могут вернуться, подгоняла его. Митяй, ниже его почти на голову, с трудом поспевал за ним. Но это не мешало ему говорить.

– Кудыть ты гонишь? – возмутился Митяй.

– Кудыть, кудыть, – передразнил он друга, – ты не думаешь, что здесь шныряют эти вои?

Митяй вытер рукавом испарину со лба, потом ответил:

– Че им тута делать? Побили да пошли к се. – А че нам делать? – он почесал затылок, глядя на Андрея.

– Как сказал Алим, скорее уходить в Дико поле. Да так, чтоб им нечаянно не попастись!

– Гущей надоть идтить, – как бы подсказал Митяй.

– Ты, Митяй, прав, – Андрей подбросил мешок и двинулся дальше.

Идти такими местами было тяжко. Порой встречались такие непроходимые заросли, что только с помощью топора они могли пробиться вперед. Порой мешало и зверье. Вот с такими трудностями парни пробивались к Дикому полю. О том, что оно уже близко, они могли судить по тому, что леса редели, часто попадались поляны. И все же оно открылось внезапно. Однажды, выйдя из леса, Андрей увидел, что вид, к которому он привык: леса, поляны – вдруг исчез. Перед ним простиралось бескрайнее поле. Андрей просто остолбенел. Ему показалось, что стало легче дышать. Это видение поразило его. Молодая, набирающая силу трава изумрудом покрывала землю. Малейшее колебание ветра одевало ее в серебряный наряд. Очищенное от зимней наледи солнце совсем по-другому смотрелось на ясном голубом небе. Оно посылало на землю ласковые, зовущие к жизни лучи. Они-то и подняли в воздух жаворонка, который, покоренный этой лаской, изливал свою радость чарующей мелодией. Где-то кричал перепел. Трещали кузнечики, перелетая с места на место. В беспорядке проносились куропатки. Жизнь кипела!

Андрей сбросил с плеч мешок, разделся. Оставшись, в чем мать родила, потянулся, подставляя солнцу тело.

– Хорошо! – воскликнул он и рухнул на теплую землю.

Через какое-то время появился Митяй.

– Ложись, – Андрей показал место рядом.

Митяй ухмыльнулся, однако начал раздеваться. Дойдя до подштанников, задумался: снимать или нет. Решил остаться в них.

– Скажи, Митяй, это, что ли, Дико поле?

Митяй зачем-то приподнялся, осмотрелся окрест.

– Вроде оно.

– А почему его зовут Дико поле?

Митяй задумался. Почесал макушку:

– А кто его знаить? Може, что власти тута нетути. Вот и зовут так: дико ведь без власти.

Андрей, глядя в голубизну неба, проговорил:

– Я бы назвал его Раздольным полем. Смотри, сколько тут простора, свободы. Никуда я отседа не пойду. Буду вот так лежать и смотреть в небо. Смотри, – он сорванным стебельком показал в небо, – как интересно плывут там облака и не падают на землю.

Митяй вздохнул:

– А че об ентом думать, это так Бог создал, вот и все.

– Эх! Дал бы нам Бог крылья, ты куда бы полетел?

– Батяню искать. А ты?

– А я не знаю. Тут бы остался. Летал бы над полем да любовался.

Внезапно Митяй рассмеялся:

– Татарин бы тя сбил!

– А что, тут есть татары? – Андрей приподнял голову.

– Где их нетути? Тута их как муравьев в куче.

– Че ты молчал? – Андрей сел. – Надо своих искать. Аль к чужим прибиваться. К казакам. А то мы тут с тобой быстро к ним попадем. Ты знаешь, куда идти?

Митяй сел и закрутил головой, часто поглядывая на солнце.

– Щас, наверное, обед? – спросил он.

– Ты че, жрать захотел? – Андрей оперся на локоть.

– Да не. Еслив обед, то иттить надоть туды, – и он махнул рукой на юго-запад.

– Ну, так пошли, – Андрей поднялся и поспешил одеться.

Когда они загрузились, он вспомнил о Дружбане и громко его позвал. Но собака не прибежала.

– Найдет, – махнул он рукой. – Не впервой.

Они, скорее всего, в этот день и дошли бы, если бы не случай. Шагая, Андрей вдруг остановился.

– Тыть че? – спросил Митяй.

– Слушай! – ответил Андрей.

Митяй прислушался. И они оба услышали ржание. А вскоре из ложка показался табун оседланных лошадей. И шли они, похоже, на них. Когда, побросав мешки, парни подскочили к ним, они не испугались, а стали как-то радостно ржать.