Военные тайны ХХ века - Генеральская правда. 1941-1945

Но следователей это, судя по всему, мало интересует. Они завершают допрос тем же, с чего и начали, добиваясь от Павлова признательных показаний о том, что тот намеренно открыл фронт противнику: «Напрасно вы (Павлов. – Ю.Р.) пытаетесь свести поражение к не зависящим от вас причинам. Следствием установлено (когда? – Ю.Р.), что вы являлись участником заговора еще в 1935 г. и тогда еще имели намерение в будущей войне изменить родине. Настоящее положение у вас на фронте подтверждает эти следственные данные».

Следственные данные, надо понимать, это – материалы допросов тех военачальников, которые были в свое время привлечены к делу о военном заговоре в РККА (дело Тухачевского и др.), ожидавшие своего часа в архивах НКВД. И это время пришло.

К слову, а кому было поручено вести допросы? Когда вместе, а когда сменяя друг друга, это делали уже упомянутый заместитель начальника следственной части 3-го управления НКО старший батальонный комиссар Павловский и следователь младший лейтенант госбезопасности В. И. Комаров.

Комаров позднее выдвинется по службе, в 1948 г. станет полковником госбезопасности, заместителем начальника следственной части по особо важным делам Министерства госбезопасности СССР. Закончит он так, как закончили многие его жертвы. В конце 1952 г. вместе с рядом сослуживцев он будет арестован, а 1954 г. осужден и расстрелян, в том числе за использование незаконных методов ведения следствия.

Мог ли младший лейтенант госбезопасности (соответствует армейскому старшему лейтенанту) компетентно судить о действиях командования фронтом? Ответ представляется очевидным. Уже сам по себе этот факт лишний раз доказывает, что следствие явно не интересовали реальные причины произошедшего в полосе Западного фронта. Отрабатывалась заговорщицкая, изменническая версия.

А поскольку Комаров отличался большой физической силой, то и применял соответствующие методы следствия. Недаром он обладал «говорящим» прозвищем «Костолом». Павлова вынудили признать, что он являлся участником антисоветского военного заговора еще с середины 30-х годов, что был выдвиженцем «врага народа» командарма 1-го ранга И. П. Уборевича, командующего войсками Белорусского военного округа, расстрелянного в 1937 г. вместе с М. Н. Тухачевским. Заставили его признать и участие в «военно-фашистском заговоре», и преднамеренное открытие фронта врагу.

Генерал-майор Климовских участия в заговоре не признал, но был «изобличен», как соучастник, двумя «заговорщиками», расстрелянными еще до войны. Григорьеву и Коробкову «политику» вменять не стали, ограничившись обвинениями в преступном бездействии.

Явно переусердствовали младшие лейтенанты госбезопасности. Как и члены Военной коллегии, в ходе судебного заседания также активно добивавшиеся признания подсудимых в антисоветской деятельности. Даже кремлевский заказчик не оценил их служебного рвения. Когда Сталину принесли проект приговора, он текст в целом одобрил, но через своего секретаря А. Н. Поскребышева передал указание весь «хлам» о заговоре убрать[9].

Этим как раз и объясняется исчезновение из приговора 58-й, «политической» статьи.

Суд под председательством армвоенюриста В. В. Ульриха, председателя Военной коллегии Верховного суда СССР, состоялся 22 июля. Он длился ровно три часа. В сталинском праве, как и судопроизводстве времен инквизиции, доказательства желательны, но не обязательны. Павлов нашел в себе мужество отказаться от своих показаний о предательской, заговорщической деятельности, данных им на предварительном следствии, хотя Ульрих все время пытался вернуть генерала к этому, столь любимому судом сюжету. На «укоризненное» замечание председательствующего: «Несколько часов тому назад вы говорили совершенно другие, и в частности о своей вражеской деятельности», Дмитрий Григорьевич заявил: «Антисоветской деятельностью я никогда не занимался. Показания о своем участии в антисоветском военном заговоре я дал, будучи в невменяемом состоянии». Настаивал на этом и в последнем слове: «Я прошу доложить нашему правительству, что в Западном особом фронте (так в документе. – Ю.Р.) измены и предательства не было. Все работали с большим напряжением. Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому, что недостаточно готовились в мирное время к этой войне»[10].

Климовских еще раз заявил, что участником антисоветской заговорщической организации не был, и признал себя виновным только в ошибках по службе, допущенных, как подчеркнул Владимир Ефимович, «без всякого злого умысла».

Генералы Григорьев и Коробков также признали лишь ошибки, прося суд учесть при вынесении приговора те условия, в которых оказались войска с началом германского вторжения и которые от них не зависели.

Все подсудимые просили дать им возможность делами искупить свою вину.

Но, вероятно, и сами подсудимые не очень надеялись на объективность. Они не могли не видеть, что творится самая настоящая расправа, прикрытая инсценировкой суда, ибо приговор основывался только на показаниях подсудимых, никакие оперативные документы при этом к разбирательству не привлекались и показания свидетелей не заслушивались.

По приговору суда генералы Павлов и Климовских были признаны виновными в том, что они проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций частями фронта, тем самым дезорганизовали оборону страны и создали возможность противнику прорвать фронт советских войск.

Генерал Григорьев, по заключению суда, проявил паникерство, преступное бездействие в обеспечении организации работы связи фронта, в результате чего было нарушено управление войсками и нормальное взаимодействие воинских соединений.

Генерал Коробков был признан виновным в трусости, малодушии и преступном бездействии, в результате чего вверенные ему соединения и части понесли большие потери и были дезорганизованы[11].

Всех четырех лишили воинских званий и приговорили к расстрелу. Даже если осужденным и дали возможность просить Президиум Верховного Совета СССР о помиловании, настоящего, объективного рассмотрения такого ходатайства, конечно, не было, ибо приговор был приведен в исполнение в тот же день.

В сентябре расстреляли и генерал-лейтенанта Клича: его по какой-то причине Сталин посчитал необходимым не объединять в группу с остальными генералами фронта и осудить отдельно.

То, что над командованием Западным фронтом просто расправились, подтверждает хотя бы тот факт, что формулировка состава преступления для обвинительного приговора была прямо заимствована из постановления ГКО № 169сс от 16 июля 1941 г., изданного за 6 дней до суда. Как и было принято в сталинском государстве: политика шла впереди норм закона.

Из всех указанных выше военачальников Западного фронта избежал расстрела лишь И. С. Лазаренко. Военным трибуналом фронта он был приговорен к высшей мере наказания с заменой тюремным заключением. По личному ходатайству Президиум Верховного Совета СССР в октябре 1942 г. досрочно освободил его от наказания и направил в действующую армию. Генерал И. С. Лазаренко, будучи командиром 369-й стрелковой дивизии 2-го Белорусского фронта, погиб в бою 25 июня 1944 г. Посмертно он был удостоен звания Героя Советского Союза.

Иначе, чем у генералов Западного фронта, сложилась судьба лиц, также фигурировавших в постановлении ГКО, но представлявших другие фронты действующей армии. Был расстрелян только командир 30-й горно-стрелковой (в постановлении ГКО она ошибочно названа стрелковой) дивизии Южного фронта генерал-майор С. Г. Галактионов. Приговор военного трибунала Южного фронта датирован 21 июля 1941 г.

Командир 41-го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта генерал-майор И. С. Кособуцкий 26 июля 1941 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР был лишен воинского звания и подвергнут наказанию в виде лишения свободы в ИТЛ сроком на 10 лет. Но уже в конце октября 1942 г. постановлением Президиума Верховного Совета СССР досрочно освобожден от всех видов наказания с направлением в действующую армию, восстановлен в воинском звании. Войну генерал-лейтенант Кособуцкий закончил командиром 34-го стрелкового корпуса Юго-Западного фронта.

Заместитель командира по политической части 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта полковой комиссар И. Г. Курочкин был осужден военным трибуналом фронта к 8 годам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора до окончания военных действий. Был направлен на фронт с понижением в воинском звании. 24 августа 1941 г. погиб в бою.

Полковой комиссар И. К. Елисеев, заместитель командира по политической части, комиссар 30-й горно-стрелковой дивизии, был осужден к лишению свободы сроком на 10 лет с отсрочкой исполнения наказания после окончания войны. До февраля 1945 г. он воевал в должности заместителя командира по политчасти 50-й гвардейской, а затем 99-й стрелковых дивизий.

Наконец, командир 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта генерал-майор М. Б. Салихов 29 июля 1941 г. военным трибуналом Южного фронта был осужден на 10 лет тюремного заключения с отбытием наказания по окончании войны, лишен генеральского звания. Был снижен в должности до командира полка и в звании до полковника. Считался погибшим в бою, именно с такой формулировкой был исключен из списков Красной Армии в январе 1942 г. Позднее выяснилось, что он сдался в плен и сотрудничал с немецкой разведкой. 21 июня 1943 г. Военной коллегией Верховного суда СССР заочно осужден к высшей мере наказания.

…Возвратиться к делу Павлова и его товарищей стало возможным только спустя 16 лет. Под влиянием обстановки, сложившейся вследствие ХХ съезда КПСС, Верховный суд СССР в 1956 г. запросил заключение Генерального штаба Вооруженных Сил относительно событий в полосе Западного фронта в июне 1941 г. Оно готовилось на основе мнений ряда военачальников.

Одним из первых свою позицию высказал ушедший к тому времени в запас генерал-полковник Л. М. Сандалов, который, как уже упоминалось выше, начал войну в должности начальника штаба 4-й армии Западного фронта. Позднее он выдвинулся в начальники штаба Центрального, Брянского, 2-го Прибалтийского и 4-го Украинского фронтов. Роковая случайность заставила его расстаться с активной службой: в 1953 г., будучи начальником штаба – первым заместителем командующего Московским военным округом, в авиационной катастрофе он получил тяжелые увечья. Прикованный к инвалидному креслу, этот мужественный человек продолжал напряженно трудиться, сконцентрировавшись на научной и литературной работе. Своим человеческим долгом он посчитал возвращение честного имени незаконно репрессированным военачальникам Западного фронта, вместе с которыми Леониду Михайловичу довелось принять первые удары врага.

1 сентября 1956 г. он направил начальнику Военно-научного управления Генштаба генералу армии В. В. Курасову служебную записку, в которой обстоятельно проанализировал ситуацию, сложившуюся в конце июня 1941 г. в полосе Западного фронта, и действия высших должностных лиц фронтового управления.

На вопрос, виновато ли командование Западным фронтом и 4-й армии в разгроме войск в начальный период войны, он отвечал отрицательно. Соседи Западного фронта – Северо-Западный (бывший Прибалтийский особый военный округ) и Юго-Западный (Киевский ОВО) фронты – были также разгромлены, хотя главный удар врага и не нацеливался на них. Прибегая к этому аргументу, Сандалов делал вывод, что в тех условиях поражение войск западных приграничных военных округов (фронтов) в конечном счете зависело не от качества управления войсками. По его мнению, главная причина поражений коренилась в слабом техническом оснащении и недостаточной подготовке войск и штабов Красной Армии по сравнению с вермахтом, а также во внезапном нападении полностью отмобилизованной и сосредоточенной у советских границ фашистской армии на наши войска, не приведенные в боевую готовность.

Оговариваясь, что в сложившейся неблагоприятной ситуации и более талантливый командный состав не смог бы предотвратить разгром, Сандалов тем не менее не снимал определенной ответственности и с командования войсками Западного фронта.

Управление войсками фронта и армий он называл слабым, проистекавшим из неудачного подбора командного состава и, в первую очередь, несоответствия своей должности самого командующего. Генерал Павлов, отмечал Сандалов, не имея опыта в командовании войсковыми соединениями (до назначения командующим войсками ЗОВО командовал лишь танковой бригадой), ни достаточного военного образования и широкого оперативного кругозора, растерялся в сложной обстановке начального периода войны и выпустил из рук управление войсками.

Не соответствующими своим должностям были также командующий ВВС генерал И. И. Копец и командующий артиллерией генерал Н. А. Клич, как и Павлов, не имевшие достаточного опыта управлении войсками. В связи с этим часть вины за подбор неподготовленных командных кадров должны были нести те, «кто утвердил такой состав», то есть высшее политическое и военное руководство страны (хотя никого конкретно Сандалов назвать не решился).

Что же касается начальника штаба фронта генерала Климовских и начальника связи генерала Григорьева, то, по мнению Сандалова, «и тот, и другой являлись одними из лучших в Красной Армии штабными командирами. Но оба эти начальника имели один общий важный недостаток: слабоволие и безынициативность. Самостоятельных инициативных решений в сложной обстановке эти начальники, как правило, не принимали».

Генерал Коробков показал себя храбрым и энергичным командующим армией, но и его недостаток заключался «в стремлении безоговорочно выполнять любое распоряжение командования войсками округа, в том числе и явно не соответствующее складывающейся обстановке».

Сандалов делал нелицеприятный вывод о том, что безынициативностью страдала большая часть высшего командного состава Красной Армии, поскольку «широкая инициатива среди высшего комсостава, как известно, у нас вообще в предвоенное время не культивировалась и не поощрялась».

Резюмируя содержание служебной записки, ее автор считал необходимым снять с командования войсками Западного фронта основную вину за разгром войск фронта в начальный период войны. «Никакого заранее намеченного умысла по разгрому войск округа или способствованию разгрому войск со стороны всего командования округа и его отдельных лиц не было», – убежденно делал он вывод[12].

Безусловно, аргументированное мнение человека, который в дни описываемых им событий находился рядом с военачальниками, позднее попавшими под секиру репрессий, было особенно ценно. И Генштаб учел его. Признав в своем заключении крупные недочеты в подготовке войск округа к войне, он решительно отмел обвинение командования фронтом в трусости, бездействии, сознательном развале управления войсками и сдаче оружия противнику.

Все это позволило суду вынести справедливый вердикт. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 июля 1957 г. приговор от 22 июля 1941 г. в отношении генералов Д. Г. Павлова, В. Е. Климовских, А. Т. Григорьева и А. А. Коробкова, а также приговор от 17 сентября 1941 г. в отношении генерала Н. А. Клича были отменены, и дела на них производством прекращены за отсутствием в их действиях состава преступления.

Из заключения освободили семьи военачальников. Обратим внимание, что статьи, по которым были осуждены Павлов и его боевые товарищи, не предусматривали наказания близких родственников. Но кто из ретивых Ульрихов когда-нибудь обращал внимание на такие «мелочи»? Без всякой вины пострадали семьи, и особенно, конечно, дети. Из лагеря они вернулись уже взрослыми, с изломанными характерами. Надо ли говорить, что происходит с человеком, формирование которого как личности шло за колючей проволокой?

Осудили военачальников Западного фронта громко, объявили об этом вплоть до последнего солдата, а вот вокруг их посмертной судьбы даже после реабилитации власть устроила самый настоящий заговор молчания, который не могли прорвать даже их боевые товарищи.

Текст приговора не обнародовался вплоть до 1992 г. Л. М. Сандалов пытался рассказать о судьбе своих боевых соратников в увидевшей свет в 1961 г. книге «Пережитое». Но рукопись значительно сократили, купировав сомнительные с точки зрения цензуры места. Ситуация повторилась при издании в 1970 г. книги «На московском направлении», куда вошли переработанные автором главы «Пережитого». Публикация книг послужила поводом для переписки Леонида Михайловича с бывшими сослуживцами. Даже они, люди, много повидавшие на своем веку, наверное, не допускали, что автор книг далеко не добровольно шел на замалчивание событий прошлого, и укоряли его за это.

Бывший в 1938–1939 гг. командующим войсками Белорусского военного округа генерал-полковник М. П. Ковалев, хорошо знавший все командование Западным фронтом по совместной службе, писал Сандалову 22 марта 1962 г.: «… Тот, кто способен серьезно мыслить, может сделать правильный вывод, что армия была подготовлена к войне – умела воевать и патриотизма было достаточно, а не на высоте было руководство войсками и политикой…

Мне очень жаль Климовских, Григорьева (н-к связи) и Коробкова. Они творили чужую волю. Даже Павлов виноват только в том, что взялся за непосильное для него дело».

Особого внимания заслуживает письмо Сандалову от бывшего начальника оперативного отдела штаба Западного фронта генерал-майора И. И. Семенова 28 апреля 1962 г. Приведем его с максимальной полнотой: «…О личности тов. Коробкова. Тот, кто не знает его, из Вашей книги может сделать о нем совершенно неверные выводы, ведь не надо забывать, что по приказу, который был широко опубликован, он как враг народа и предатель был расстрелян, а его семья репрессирована и долго томилась в ссылке.

То же можно сказать и о генералах Павлове, Климовских, Григорьеве, Клич, т. е. о руководстве фронта, как будто только они были виновниками катастрофы на фронте.

Я лично от начала и до конца был непосредственным участником этих событий. Со всей ответственностью могу сказать, что ни паники, ни растерянности с их стороны не было. Все, что можно было сделать в тех тяжелых условиях, делалось, но было поздно, мы расплачивались за упущенное время и за то, что были успокоены и верили, вернее нас заставляли верить, что немцы наши чуть ли не друзья, вспомните заявление ТАСС[13] и снимки в газетах.

Лично я предлагал Климовских и Павлову за две-три недели до начала войны поднять войска по плану прикрытия, но они на это не пошли, было прямое указание не делать этого.

Эх, Леонид Михайлович! Если бы мы это сделали хотя бы за неделю до войны, разве бы мы дали немцам так быстро продвигаться, даже несмотря на их превосходство?..

Нельзя полностью обвинять Павлова и Климовских в бездействии и потому, что фактически руководил всем маршал Шапошников, который уже через 5–6 часов после начала войны прибыл в Минск (начальник Генерального штаба маршал Б. М. Шапошников находился в штабе Западного фронта с 23 по 30 июня 1941 г. – Ю.Р.). Вы пишете в книге, что он был в Могилеве, из Могилева я его отправил в Москву, а до этого все события докладывал лично ему. Все распоряжения по фронту были согласованы и одобрены им. Никогда не забуду слов, сказанных им, когда он уже сидел в машине и пожимал мне на прощание руку: “Не волнуйтесь, голубчик, наши неудачи временные, как результат внезапности, скоро все переменится”.

Вот как было дело, Леонид Михайлович!»[14]

…История рано или поздно расставляет все по своим местам. Правда о трагической судьбе генерала Павлова и его товарищей по несчастью в конце концов пробила дорогу к людям.

Очерк 2. Из разведчиков – в дипломаты

«Прошу вас отозвать меня отсюда на Родину… В том, что сейчас здесь приходится выполнять, вполне обойдутся без меня, и я для этого не нужен. В данных обстоятельствах не нахожу необходимости и оправданий находиться здесь ни для себя, ни тем более как для заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии, кем я сюда послан и здесь известен»[15]. Такую телеграмму Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину, наркому иностранных дел В. М. Молотову и начальнику Генерального штаба Красной Армии маршалу Б. М. Шапошникову направил 25 августа 1941 г. из США генерал-лейтенант Ф. И. Голиков.

Каким образом заместитель начальника Генштаба – начальник Разведывательного управления оказался так далеко от Москвы в дни, когда битва за советскую столицу вступала в решающую стадию? В Англию, а позднее в США генерал Голиков был командирован решением Государственного Комитета Обороны СССР от 5 июля 1941 г. во главе военной миссии для налаживания союзнических контактов[16]. Миссия решала вопросы, связанные, прежде всего, с организацией поставок в СССР вооружения и военных материалов, а также с открытием второго фронта.

Но почему именно Голикову было доверено решать столь важную военно-дипломатическую задачу? Ведь, по его собственному признанию, полученное задание не соответствовало его жизненному опыту. Строевой командир на протяжении многих лет, он не имел ни малейшей практики дипломатической работы, никогда не был за границей, не говорил на иностранных языках. О мотивах решения Сталина можно лишь догадываться, но не исключено, что именно опыт Голикова как руководителя военной разведки и сыграл здесь главную роль.

Ощутив всю силу и мощь удара фашистского агрессора, в Кремле поняли, что победить его в одиночку, без союзников будет невероятно сложно. Собственно, это знали и раньше: не случайно негласные переговоры Москвы с Лондоном и Вашингтоном возобновились практически сразу же после нападения Гитлера на Польшу. Но не было полной ясности, как поведут себя западные демократии, когда война Германии и СССР станет свершившимся фактом.

К чести потенциальных союзников, они обозначили свою позицию сразу же. У. Черчилль высказался за всемерную поддержку и помощь Советскому Союзу уже 22 июня, Ф. Рузвельт – 24 июня. Однако характер помощи, масштабы, сроки ее оказания оказались за рамками деклараций британского премьера и американского президента. Более того, вопрос о заключении военного союза с советской стороной некоторое время даже не ставился.

СССР, со своей стороны, высказался за создание единого фронта народов для противодействия Гитлеру. Наша страна приняла на себя основной удар германской военной машины и была вправе рассчитывать на быструю и эффективную западную помощь.

Последовали и некоторые шаги по юридическому закреплению устных договоренностей. 12 июля 1941 г. британский посол в Москве Ст. Криппс и нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов поставили подписи под советско-английским соглашением о совместных действиях в войне против Германии. О значении, которое придавалось соглашению в Кремле, говорит факт участия в церемонии подписания И. В. Сталина, заместителя наркома обороны СССР маршала Б. М. Шапошникова, наркома ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова.

Однако жизнь показала, насколько сложно было преодолеть дистанцию, разделявшую декларации и практические дела. Западные союзники ссылались на географическую отдаленность СССР, ненадежность транспортных коммуникаций, недостаточные возможности собственных экономик. Но проволочки с предоставлением эффективной помощи объяснялись и другими причинами: скепсисом военных и дипломатов обеих западных стран относительно способности СССР к сколько-нибудь длительному сопротивлению, традиционным антисоветизмом значительной части британского истеблишмента и силой изоляционистских кругов, а то и откровенных пронацистских лоббистов в США. То, что для СССР было вопросом жизни и смерти, для западных демократий представляло собой лишь новый вариант стратегической обстановки, которая для них самих явно изменилась к лучшему, поскольку фашистская агрессия устремилась на восток.

Острейшая ситуация на фронте, огромные жертвы, которые несла Красная Армия (по неполным данным, уже в первый месяц войны безвозвратные потери составили около 1 млн человек, из них 700 тыс. пленными), крайняя нужда в вооружении – все требовало как можно быстрее поставить сотрудничество с обозначившимися союзниками на практические рельсы. Первые шаги в этом направлении и должен был сделать генерал Голиков со своими подчиненными по военной миссии.

Накануне командировки на Британские острова его вызвал Сталин, продиктовавший, каких именно видов вооружения и стратегических материалов следовало добиваться от англичан. Исходя из первоочередных потребностей фронта, вспоминал Филипп Иванович, было решено в первую очередь запросить зенитные и противотанковые орудия, пулеметы, винтовки. Острую потребность Красная Армия испытывала также в самолетах, особенно бомбардировщиках, авиационных бомбах, броне, горючем и других стратегических материалах.

Но советский вождь понимал союзнические отношения значительно шире – и как предусматривающие совместные военные действия против общего врага. Поэтому Голикову было поручено поставить перед правительством короля Георга VI вопрос о последовательном осуществлении следующих операций: 1) высадка значительного десанта британских войск на севере Франции (данная операция рассматривалась как «особенно важная», и Москва рассчитывала на ее осуществление в кратчайшие сроки: «если не сейчас, то хотя бы через месяц»); 2) создание общего фронта на севере Европы, что было необходимо для обеспечения морских коммуникаций между СССР и его союзниками; 3) начало боевых действий английских войск на Балканах (по срокам и важности эта акция уступала двум первым). Кроме того, советские военные дипломаты должны были настаивать на значительном усилении бомбардировок германской территории британскими ВВС[17].

Поддерживая миссию Голикова, Сталин 18 июля 1941 г. обратился к Черчиллю с посланием, где подчеркивал значение открытия «второго фронта» против Германии. «Теперь, как Вы выразились с полным основанием, Советский Союз и Великобритания стали боевыми союзниками в борьбе с гитлеровской Германией… – писал он. – Военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика).

Фронт на севере Франции не только мог бы оттянуть силы Гитлера с Востока, но и сделал бы невозможным вторжение Гитлера в Англию… Я представляю трудность создания такого фронта, но мне кажется, что, несмотря на трудности, его следовало бы создать не только ради нашего общего дела, но и ради интересов самой Англии. Легче всего создать такой фронт именно теперь, когда силы Гитлера отвлечены на Восток и когда Гитлер еще не успел закрепить за собой занятые на Востоке позиции»[18].

6 июля советская военная миссия вылетела из Москвы. В ее состав кроме генерала Голикова входили два его заместителя: по вопросам ВМФ – контр-адмирал Н. М. Харламов и по вопросам ВВС – полковник Г. П. Пугачев (начальник отдела военно-технической и экономической информации РУ Генштаба), полковник В. М. Драгун, майор А. Ф. Сизов, военный инженер 2-го ранга П. И. Баранов, секретарь миссии. В Лондоне к ним присоединились военный атташе полковник И. А. Скляров и его помощник майор Б. Ф. Швецов. Все они представляли Наркомат обороны, Разведуправление Генштаба, военный атташат в Лондоне, либо были специалистами в области конструирования и производства вооружения.

В Архангельске пересели на две летающие лодки «Каталина» британских ВВС и вновь взмыли в воздух. Перелет продолжался около суток и был сопряжен с немалой опасностью. В районе мыса Нордкап лишь благодаря мастерству пилотов удалось избежать атаки немецких истребителей. Посадку произвели в шотландском гидропорту Инвергордон, откуда поездом члены миссии отправились в Лондон.

На вокзале прибывшие были встречены с соблюдением всех норм протокола, но без особой сердечности, британские военные во главе с заместителем начальника Имперского Генштаба генералом Г. Паунеллом демонстрировали безупречную корректность и сдержанность. Начались мало привычные для строевого командира дипломатические будни – встречи, приемы, рауты, посещения заводов и верфей… И снова – встречи, любезные улыбки, отказы, полемика и медленное, очень медленное, на взгляд московских посланцев, движение вперед.

Официальные контакты с британской стороной начались с приема у министра иностранных дел А. Идена. Последний встретил Голикова и сопровождавшего его посла И. М. Майского радушно. Заявление, которое сделал глава советской миссии, о твердой решимости советского народа продолжать борьбу против Германии, произвело на него большое впечатление, он заверил, что немедленно поставит об этом в известность премьер-министра. Иден сочувственно отнесся к предложениям организовать совместные боевые действия в районе Заполярья, а также к идее открытия «второго фронта» на севере Франции, но от прямых ответов уклонился, сославшись на собственную некомпетентность и посоветовав обсудить вопрос с руководителями военных ведомств.

К одному из них – военному министру Г. Моргенсону члены миссии и отправились, покинув кабинет Идена. «В стоячку» – такая запись осталась в записной книжке Голикова после посещения военного министра. Как вспоминал адмирал Н. М. Харламов, «руки Моргенсон нам не подал. Сесть не предложил… Слушал… рассеянно. А когда заговорил сам, то мы поняли, что имеем дело с ярым противником сотрудничества… Он вообще не видел смысла в англо-советском военном союзе»[19].

Что ж, это было только начало. Новое разочарование ждало уже на встрече с начальниками штабов – Генерального, Главного штаба ВВС и Главного морского, хотя с нею связывались повышенные ожидания. В Великобритании (как и в США) общее политическое руководство военным министерством осуществлял гражданский администратор. Непосредственное же управление вооруженными силами сосредоточивал в своих руках начальник Имперского Генерального штаба, которым в тот момент являлся генерал Дж. Дилл. По аналогичной схеме строилось руководство министерствами авиации и морского. Поэтому, направляясь на встречу с генералом Диллом, а также с начальником Главного штаба ВВС вице-маршалом авиации Ч. Порталом и первым морским лордом – начальником Главного морского штаба адмиралом Д. Паундом, члены советской миссии рассчитывали на профессиональный разговор – как военные с военными.