ШКОЛА ЖИЗНИ
«Школьные годы чудесные… Как они быстро летят, их не воротишь назад», – слова из пионерской песни 60-х годов. Но попробуем хоть немного вернуть их назад в своих мыслях и воспоминаниях. Ведь мы действительно в основном сформировались именно в эту пору. Иначе говоря, обычная средняя школа была для большинства из нас в то время и школой жизни. Именно благодаря ей мы довольно мягко вошли во взрослую жизнь.
Школьные годы прошли у всех по-своему, но и во многом похоже. Учились мы по одним учебникам. Родители наши получали примерно одинаковую зарплату, у большинства семей были и схожие проблемы, чаще материального плана.
Мой отец был военным и по тем временам относился к высокооплачиваемой категории работников. Однако помню, что все мало-мальски серьезные покупки (пылесос, стиральная машина и даже мой велосипед) делались в долг, преимущественно через офицерскую кассу взаимопомощи при областном военкомате Родился я в Румынии, где после войны находились наши войска. Однако школьные годы встретил в маленьком районном городке Щигры Курской области (Помните «Гамлет Щигровского уезда» у Тургенева?). Мама работала техником в конструкторском бюро завода геологоразведочного оборудования, производившего легкие буровые установки на колесной базе небольших грузовиков. У меня еще была сестра Татьяна, на четыре года младше меня. Жили мы в небольшой двухкомнатной квартире, в трехэтажном угловом доме с относительно неплохими по тем временам удобствами: водопровод с холодной водой, канализация и центральное отопление. Готовили на керогазе и электроплитке, и только в начале 70-х перешли на баллонный газ. В «банные» дни топили дровами титан, находившийся в ванной комнате, совмещенной с туалетом.
Один из фактов того времени поражает меня до сих пор. Речь о качестве медицины, о котором столь много говорим сегодня. И о том, как же это качество поднять. У мамы появились очень серьезные проблемы со щитовидной железой, и требовалась немедленная операция. Воспитательница в детском саду, Ада Михайловна, помню, уговаривала меня не хулиганить, чтобы не расстраивать маму, которая тяжело больна. Она, видимо, считала, что даже ее жизнь под угрозой. Мне было пять лет, а сестренке не было и двух. Так вот, простой хирург районной больницы маленького городка (с населением тогда 9000 человек) сделал в 1960 году серьезную полосную операцию, да так, что мама и сейчас, в 2007 году, в возрасте 73 лет, не имеет с этим проблем. Думаю, что такой результат и для современной оборудованной московской больницы не всегда достижим…
Отец был с нами довольно строг. У меня был полувоенный распорядок дня, написанный его рукой, и письменный перечень постоянных обязанностей по дому. День обязательно начинался с зарядки. Думаю, что это в существенной мере приучило меня к жизненному порядку и самоорганизации. Я искренне благодарен своим родителям, которые, слава богу, живы. Здоровье, конечно, у них не ахти, но более или менее терпимо, словом – по возрасту.
Помню, что в возрасте шести-семи лет я был изрядным фантазером. Летними вечерами во дворе рассказывал сверстникам всевозможные сказки, которые сочинял тут же. Сам заранее не знал, чем заканчивать ту или иную историю, но как-то удавалось.
Потом, а старших классах, это куда-то пропало, и учителя литературы поругивали меня за «сухость» и полуофициальный язык школьных сочинений, хотя в большинстве случаев с оговорками «пять с минусом» все же ставили.
Но в том предшкольном возрасте «буйство» моей фантазии не знало границ. Сейчас я все это подзабыл, но недавно посетивший меня на 50-летнем юбилее друг детства Олег Певнев (ныне москвич) напомнил мне эти события, и я отчетливо все воспроизвел в своей памяти. Дело в том, что тогда прошел всего год со времени полета Юрия Гагарина. А людей в офицерской форме во всем городе было пять человек – работников райвоенкомата, включая моего отца. И когда он возвращался с работы, малыши иногда кричали: «Юрий Гагарин!». Я гордился этим и решил пофантазировать дальше на эту тему. Когда отец заступал на суточное дежурство, мне приходилось носить ему еду из дома, приготовленную мамой. Идти было неблизко – минут 20 в одну сторону, и я, чтобы мне было нескунно, пытался взять с собой кого-нибудь из ребят со двора. Тому же Олегу я говорил:
– Хочешь посмотреть ракету в военкомате?
– Еще бы.
– Пойдем со мной – покажу, но никому не говори, это секрет.
Придя в военкомат и дожидаясь пока отец перекусит, чтобы забрать затем посуду и возвращаться домой, мы обходили двор, где было несколько гаражей с большими воротами. Я подводил его к самым большим закрытым воротам, в которых была маленькая щель, и говорил: «Смотри – вон ракета, сегодня ночью полетит. Видишь?». Олег, приникнув глазом к щели и с трудом различая неясные очертания защитного цвета и слабые блики от какого-нибудь автомобильного стекла, уверенно говорил:
– Да, вижу: здорово. Давай ночью придем, посмотрим.
– Давай, – отвечал я, будучи уверенным, что тетя Зина, его мать, ни за что Олега не отпустит, и он всю ночь проспит, как сурок.
Естественно, спал и я, но на следующее утро ему говорил:
– Ну, что ж ты? Я тебя ждал. Было здорово. Грохот слышал?
– Не-е, мамка не пустила, и я заснул.
В следующий раз это были Вовка Шабанов, Мишка Пауков или кто-то еще из дворовых ребят.,
Впоследствии, классе в пятом, я сам пытался делать модели ракет из подручного материала: фольги от чая, картонки от обувных коробок, простого клея и т. д. Краской подписывал на них начальные буквы имен девочек, которые мне нравились (например, УТ-1, Усова Таня), и большими буквами – СССР, Самое интересное, что метров на десять они взлетали. В качестве топлива использовал старые фотопленки (я фотографировал с десяти лет), которые тогда делались из материала, который очень быстро горел, почти как порох…
Хулиганили мы много, но родители и учителя об этом даже не догадывались, считая, по крайней мере, меня и моего друга Славку Бочкаря почти примерными детьми, а основном потому, что мы были отличниками. Но пару раз мы «прокалывались», и мне доставалось. А по более мелким проступкам стоять наказанным в углу периодически приходилось.
До сих пор удивляюсь, как наши шалости не привели к серьезным последствиям. Про то, что мы бегали по вечерам в сумерках и громко стучали в окна и двери, я даже не говорю: это все безобидно. Но вот другие случаи могли закончиться печально.
Был у нас свой «штаб» на чердаке нашего трехэтажного дома. Туда можно было проникнуть через люк по лестнице с площадки третьего этажа, что мы и делали почти ежедневно, выбирая моменты, когда взрослые нас не видели. Там был какой-то большой металлический бак диаметром метра полтора – видимо, часть системы отопления дома от котельной. Вокруг этого круглого бака была сооружена из деревянных досок квадратная обшивка, причем таким образом, что можно было на ней вокруг сидеть, а бак выполнял функцию стола. Там мы иногда держали котят, которых ходили кормить, рассказывали тайком анекдоты, иногда «с матерщиной», – в общем, там проходили наши тайные встречи.
Однажды зимой нам стало зябко, и мы запалили костер прямо на железном баке. А огонь заполыхал так, что занялась и деревянная обшивка. Мы испугались, но не растерялись, стали тушить чем придется. Пожара удалось избежать чудом.
В другом случае мы с Сережкой Носовым обнаружили, что свинец хорошо плавится на костре в консервной банке, а пластилин хорошо горит, и решили сделать что-то очень громко стреляющее, Нашли большую охотничью гильзу, наскребли туда серу с двух десятков спичечных головок, положили вату и все это залили жидким свинцом. Дождавшись, когда свинец застынет, загнули края гильзы плоскогубцами, чтобы свинец не выбило раньше времени. Облепив все пластилином, подожгли, а затем положили эту горящую конструкцию в цементированное длинное углубление: макет реки на школьном «метеогеографическом» участке. Дело было на каникулах, и рядом никого не наблюдалось. Нам казалось, что таким образом мы приняли все меры безопасности. Сами в кустах стали ждать взрыва с сильным грохотом. Тут совсем некстати к нам стал приближаться хулиганистый подросток с явным намерением нас поколотить. Мы стали махать руками и кричать, чтобы он не подходил, чуя, что вот-вот грохнет. Он, не понимая в чем дело и чувствуя свое явное превосходство над мелюзгой, не собирался останавливаться. И тут действительно страшно грохнуло. Кусок свинца пролетел в метре от него, а мы бросились наутек…
Другие наши многочисленные самостоятельные химические эксперименты, конечно, приводили к различным интересным эффектам, но были более безопасны.
Еще был период, когда мы делали всевозможные устройства на резинках, стреляющие проволочными шпильками. Однажды мама поехала навестить отца в Саратов, где он находился на шестимесячных офицерских курсах, и взяла сестру Татьяну с собой, чтобы по пути оставить ее в Москве у бабушки. За мной попросила посмотреть свою подругу по работе, тетю Свету Бочкарь (мы дружили семьями). Чтобы мне было не страшно одному ночевать в квартире, тетя Света отправляла со мной своих двух сыновей – Славку, моего ровесника и приятеля еще с детского сада, и его младшего брата Юрку. Тут для нас наступало полное раздолье. Погасив свет, чтобы нас не было видно, и, высунувшись в три открытые форточки (две комнаты и кухня), мы ожидали прибытия вечернего пригородного поезда из Курска. Наконец, когда он приходил, мы «открывали огонь» по тротуарам плохо освещенной улицы, по которой шли поздние пассажиры. Дело было в ноябре, все были хорошо одеты, а расстояние приличное, и наши шпильки даже в случае попадания не могли доставить какую-либо боль. Зато было любопытно наблюдать, как люди не могут понять, что происходит и откуда «ведется обстрел».
Сейчас, конечно, эти шалости кажутся просто глупыми и непозволительными.
А однажды с чердака уже Славкиного двухэтажного дома мы обстреливали этими шпильками стоящий «газик», норовя попасть в лобовое стекло. Шофер тоже ходил вокруг и не мог понять, что происходит. Увлекшись, мы не заметили, как он исчез. А спустя несколько минут люк чердака открылся, шофер схватил меня «за шкирку» и проговорил: «Ну вот, братец, а теперь едем в милицию». Славка, первоначально схоронившийся в темном углу и оставшийся незамеченным, меня не бросил. Выйдя из укромного места, он сказал: «Дяденька, отпустите его, это я стрелял по вашей машине». Шофер, видимо, оценив его благородство, произнес: «Давайте ваши пистолетики, сорванцы». Изучив с любопытством нашу незамысловатую конструкцию, он со словами: «Чтоб я вас здесь больше не видел» – отпустил меня. Следов на стекле «газика» от наших шпилек с такого расстояния остаться не могло. Потом выяснилось, что нас выдал Витька Лобов из третьего подъезда, указав на чердак. С того случая эра наших «стрелялок» закончилась. Мы потеряли к ним всякий интерес. Видимо, это надо было перерасти.
Славка, отработав после «политеха» на севере 15 лет на газовом промысле в Вуктыле (республика Коми), переехал в Краснодар, где построил себе великолепный 3-этажный дом и вместе с женой Аней воспитывает трех дочерей. Он стал настоящим талантливым инженером, унаследовав способности и смекалку своего отца дяди Феди. Однажды, оказавшись на конференции в Ухте в 1985 году, я на одной из главных площадей перед Горкомом партии увидел его портрете надписью «Лучший рационализатор Коми АССР». Недавно по пути в Геленджик на конференцию «Геомодель-2006» я заехал к нему в Краснодар, и мы с удовольствием вспоминали эти и многие другие случаи. Теперь он занялся строительством, открыл фирму и делает все объекты «под ключ», начиная от проектирования и заканчивая сдачей в эксплуатацию…
В то время было общепринято, что у каждого хорошего ученика обязательно была пара подшефных из отстающих. Одним из моих подшефных был Вовка Сериков, отпетый лентяй и второгодник. Почти каждый день он приходил ко мне, чтобы делать уроки. Причем я должен был все подробно объяснять ему и проверять, как он понял. Но суть не в этом. В один из дней нам поставили телефон – почти неслыханная роскошь для маленького городка того времени. Во всем городе было не больше сотни номеров, и весь справочник умещался на одном большом двойном листе. Он очень заинтересовался этим делом и предложил:
– А давай кому-нибудь позвоним.
– Так у наших ни у кого нет телефона, – ответил я.
– Сейчас найдем, кому позвонить, – сказал он и, взглянув в листок, набрал короткий трехзначный номер (все номера были всего из трех знаков):
– Алло, я говорю с директором кирпичного завода?
– Да.
– Твоя харя просит кирпича, – сказал он и положил трубку…
* * *
Коль уж речь зашла об учебе, думаю, следует поразмышлять об уровне образования того времени с точки зрения сегодняшнего дня.
Я учился в школе с 1963 по 1973 год. Как Вы поняли, это была обычная средняя школа в самой что ни на есть глубинке. Всего в городе было три аналогичных школы. В начальных классах было не менее 40 человек, а в старших – 35. Занятия шли в две полных смены в здании, построенном еще до войны и ремонтируемом каждое лето. Контингент учеников по классам самый разношерстный: никто никого не сортировал. Как получилось, так и учились все десять лет. По современным понятиям в таких условиях ничему научить нельзя. Ан, нет. Учили великолепно даже в такой глуши и в таких условиях. И это почти необъяснимый феномен того времени.
Недаром в те годы комиссия Госдепартамента США в ответ на запрос своего президента подготовила доклад, в котором объясняла успехи СССР в космосе и ядерной энергетике системой образования.
Не берусь утверждать, так ли это на самом деле, но, скорее всего, значительная доля истины в этом есть. Взять хотя бы и сравнить простейшие учебники математики, тогдашние и теперешние. В старой системе вплоть до 5-го класса была одна арифметика, которая сама по себе совершенно конкретна и приучала очень конкретно мыслить. И только с 6-го класса на уже подготовленную этой конкретикой почву «мягко ложилась» абстрактная алгебра с «иксами» и «игреками». Такой подход был понятен даже ученику с ограниченными математическими способностями. Случившийся впоследствии переход математики почти с первых уроков на абстрактные понятия сразу ставил барьер для многих учеников, обреченных потом многие годы ходить в отстающих. А между тем из-за неравномерности возрастного развития совсем не очевиден факт, что из них впоследствии не могли бы получиться неплохие математики. Просто в силу индивидуальных особенностей на начальном этапе они были не подготовлены к абстрактному мышлению.
Листая большинство современных школьных учебников, поражаешься: как можно писать о простых вещах так сложно? Авторы, что ли, самоутверждаются таким способом, демонстрируя свой интеллект перед маленькими детьми? Результат не заставил себя долго ждать: наш хваленый уровень школьного образования скатился донельзя. Конечно, дело тут не только в учебниках, а и в кадровом составе учителей и в отношении государства и общества к учительскому труду, и во многих других причинах.
А современные вузовские учебные пособия или статьи по узким техническим дисциплинам – это вообще отдельная больная тема. Как только вижу, что автор отгораживается от учащихся или читателей трехэтажными формулами, сразу становится понятным, что он сам не разбирается а сути дела, а попросту «слямзил» этот кусок из другой «умной» книжки, переставив несколько слов и сменив обозначения, дабы не быть обвиненным в плагиате. В западной переводной литературе, как правило, все просто и понятно.
Я в своей жизни успел написать четыре вузовских учебника и учебных пособия и всегда следовал жесткому правилу – рассчитывай на заочника в какой-нибудь глубинке, который остался один на один с твоей книжкой. Он все должен понять. Среди читателей этой книги, надеюсь, немало моих учеников. Если я в этом плане где-то не доработал, дайте знать. Я буду Вам очень благодарен.
Но вернемся к средней школе 60-х – 70-х годов.
Моя первая учительница, Ольга Федоровна Шеховцова, жила на первом этаже в нашем же подъезде. При всех житейских неурядицах, доставшихся на ее долю (фактически без мужа растила двух дочерей), она очень старалась научить нас всему, что знала и умела сама. При этом в классе из 44-х человек всегда на уроках была полная тишина, причем никаких дополнительных «драконовских мер» Ольга Федоровна для этого не предпринимала. В первых двух классах она вела у нас абсолютно все предметы, включая даже труд, физкультуру, пение и рисование. Уже позже появилась хотя бы «певичка», Для меня, конечно, было совсем неудобно, что учительница живет в нашем подъезде. В результате этого «частота» моего стояния дома в углу по поведенческим мотивам была явно в два раза выше нормы. По учебе, правда, претензий не было. Все же надо сказать, что «напраслину» она не возводила. Все было по делу.
Переход к учителям-предметникам в 5-м классе произошел достаточно мягко. Запомнилась учительница математики Раиса Степановна Щекина, которая добросовестно и доходчиво могла «достучаться» до головы самого слабого ученика, А классным руководителем у нас стала учительница русского языка и литературы Римма Константиновна Тимошенко. Она бесконечно любила свой предмет и пыталась привить нам чувство прекрасного, даже иногда в ущерб обязательной школьной программе. Мы знали столько поэтов и произведений помимо обязательных, что я, переехав впоследствии в другой город, в 10-м классе на викторине во Дворце культуры, где по стихам надо было угадать авторов, один из многолюдного зала выкрикивал правильные ответы. Помню, что это были стихи молодых поэтов-фронтовиков, погибших в первые годы войны: Павла Когана, Михаила Кульчицкого и других. Римма (как мы ее звали между собой) считала, что любой человек должен ежедневно читать художественную литературу. Каждый раз при встрече вместо слов «как дела, как здоровье?» она спрашивала: «Что ты сейчас читаешь?». И это продолжалось даже после окончания школы. И если вдруг ты ничего не читал в данный момент, приходилось придумывать что-то из прочитанного раньше, чтобы ее не расстроить. Читали мы со Славкой Бочкарем Мопассана, «охотно Апулея, а Цицерона не читали». К сожалению, привить чувство прекрасного лично мне ей в полной мере не удалось. Я к тому времени уже становился «сухарем», и лирические нотки плохо доходили до моей души. Уже был занят естественно-научными и техническими изысканиями. Разводил рыбок в аквариуме, сделанном своими руками из металлических уголков, стекла и самостоятельно приготовленной замазки (по рецепту из книжки для аквариумистов). Купить настоящий аквариум в маленьком районном городке было негде. Строил «ракеты», мастерил «перископы» и «телескопы», находя чертежи в журнале «Юный техник». Изучал звездное небо, думал о далеких мирах и занимался фотографией. В этом увлечении меня сильно поддерживал в старших классах наш завуч по внеклассной работе Михаил Васильевич Зайцев. Впоследствии он очень долго и увлеченно занимался историей нашего города.
Кстати, тогда никто и нигде еще не видел цветных фотографий, а я их сделал в первый раз в 1969 году, когда мне было 14 лет. Цветную негативную пленку ДС-2 купил в местных «Культтоварах», где она давно лежала невостребованной и заканчивался срок ее годности. Первую советскую цветную фотобумагу «Фотоцвет-1» где-то достал мне дядя Вася Чикунов – военком. Он и Павел Николаевич Антонов – тоже офицер военкомата – мои первые учителя в фотографии. Химикаты готовил по фоторецептурному справочнику, взятому в районной библиотеке. С трудом удалось найти все компоненты. И когда, наконец, фотографии получились, пусть на розовом фоне, но все же цветные, сбежался весь двор. Потому что на них, в основном, была наша ребятня.
Однако в начале 9-го класса меня вдруг опять «потянуло на лирику». Я напросился пионервожатым в 7-й «А». Уж очень мне понравилась одна девочка – Лида Жиронкина, В этом же классе учились и ребята с соседнего двора – Рома Латышев и Сергей Викторович, Я в течение года проявлял «чудеса»: писал им сценарии для КВН со стихами, придумывал и ставил «сценки». Учителя и старшая пионервожатая не вмешивались в наш творческий процесс. В школе нам удалось без труда выиграть КВН, однако на районном уровне мы проиграли в финале, т. к. команду Железнодорожной школы готовили все же взрослые. Но мы считали, что нас засудили. Поднялся шум на уровне райкома комсомола, т. к. сестра нашей старшей пионервожатой была одним из секретарей и пыталась вступиться за нас. Бедные члены жюри (методисты из Дома пионеров) – их «разбирали» в райкоме комсомола. Сейчас-то я понимаю, что соперники были обьективно лучше подготовлены. Что мог сделать мальчишка-девятиклассник, пусть и «на крыльях любви»? Кстати, Лида Жиронкина полгода ничего не знала о моих чувствах, а когда все же догадалась, взаимностью не ответила. Ей тогда нравился красавец Сережка Плотников из нашего класса. Интересно, где она сейчас и как сложилась ее судьба? Собиралась стать юристом. Меня «пожалела» ее подружка Наташа Турищева, с которой я дружил, а потом переписывался какое-то время после переезда в Железногорск.
Однако, еще немного о том, как нас учили.
Поскольку вся система школьного образования была рассчитана на «среднего» ученика, хорошисты и отличники временами были недогружены. Это уже потом появились факультативы и иные формы «дообразования». Некоторые учителя намечали себе какого-то ученика и готовили его для олимпиад по своей инициативе. При этом у них не было абсолютно никакой материальной мотивации. Так в 7-м классе я попал в поле зрения нашей химички Антонины Гавриловны Телегиной. Прозвище у нее было «пистолет». Кто и когда это придумал, установить вряд ли удастся, но происхождение его было понятно. Оно соответствовало первым буквам ее имени и фамилии: Тоня Телегина – сокращенно ТТ, а это всем известная марка советского пистолета с большой убойной силой, Антонина Гавриловна в некотором смысле оправдывала это прозвище тем, что часто очень метко «стреляла» своими остроумными искрометными фразами, не оставляя шансов выкрутиться нерадивому ученику или нашкодившему шалопаю.