Кремлевский триллер - Неизвестный Берия. За что его оклеветали?

Получалось, что по Конституции партия вроде и ни при чем, но фактически она управляла государством.

Членами Политбюро при Сталине, как правило, были наиболее выдающиеся на тот момент государственные деятели (поскольку в то время партийных и государственных деятелей невозможно было разделить – это было практически одно и то же).

Сначала Сталин был Генеральным секретарем партии и членом Политбюро как бы от партии, но потом он добился, чтобы должность Генсека упразднили, и он был просто одним из пяти секретарей партии. Но в глазах большинства и партии и народа он был вождем, и это его выделяло среди всех. Такой должности – «вождь» в стране не было, и Сталин был вождем потому, что был Сталиным, то есть эта должность намертво была связана только с ним.

Пока Сталин официально был только одним из пяти секретарей партии, то он на Политбюро рассматривал абсолютно все вопросы и партии, и государства: и экономические, и государственного строительства, и военные. Рассматривал как вождь. Но когда в 1941 году Сталин стал главой СССР – председателем Совнаркома, – заседания Политбюро для него стали ненужной обузой, потерей времени. С наиболее деятельными членами Политбюро – Молотовым, Берией, Ворошиловым, Кагановичем, Микояном – он совещался как глава страны со своими министрами. Собирать их еще раз на заседании Политбюро для повторного обсуждения уже принятых вопросов и только для того, чтобы обозначить «руководящую роль партии», было глупо. И с началом войны на Политбюро стали рассматриваться только кадровые вопросы, вопросы пропаганды, награждения и помилования и вопросы контроля за силовыми структурами государства. Если в 1940 г. вопросы народного хозяйства Политбюро рассматривало непрерывным потоком, начиная от государственного бюджета, кончая организацией питания на отдельных предприятиях, то с 1942 года вопросы экономики отсутствуют начисто. Практически единственными случаями, когда Политбюро вспоминает о деньгах, были случаи выплаты гонораров «прогрессивным писателям» и помощи «прогрессивным газетам» за рубежом, т. е. это все те же вопросы пропаганды.

С 1941 года совместные решения партии и правительства Сталин подписывал только как председатель Правительства СССР. От партии эти документы подписывал один из секретарей ВКП(б): сначала A.A. Жданов, после его смерти – Г.М. Маленков. Чрезвычайно загруженный как глава страны, Сталин стал пропускать заседания Политбюро, согласовывая его решения по телефону или после того, как оно уже состоялось, но сегодня он решил прийти на заседание ввиду сложности рассматриваемого вопроса.

– …Вопрос Секретариата Центрального Комитета, – наконец подошел Жданов к вопросу, из-за которого на Политбюро пришел и Сталин. – Товарищи, после смерти товарища Щербакова мы никого не вводили в состав Политбюро, а тут еще тяжело… если не сказать больше, заболел Михаил Иванович Калинин, и практически не работает. Секретариат ЦК предлагает на предстоящем пленуме предложить Центральному Комитету утвердить членами Политбюро кандидатов в члены Политбюро товарищей Берию и Маленкова, а кандидатами в члены Политбюро избрать товарищей Булганина и Косыгина.

– Этот вопрос – не вопрос, – тут же заявил Хрущев, который давно был в дружеских отношениях с Берией. – Давно пора! Я – за!

– Нет, товарищи, подождите, – остановил Хрущева Сталин. – На самом деле в отношении товарища Берии вопрос есть. Нас в Политбюро всего 10 человек, при этом я – русский грузинского происхождения, и товарищ Берия тоже. Да еще и товарищ Микоян – кавказец. Не много ли у нас в Политбюро будет кавказцев?

– Товарищ Сталин, – удивился Молотов, – мы партия интернационалистов, ставить вопрос таким образом нам просто недопустимо!

– Вообще-то, три кавказца в Политбюро – это перебор, – задумчиво подтвердил армянин Микоян.

– Вот ты и выйди, чтобы перебора не было, – тут же шутливо среагировал Хрущев.

– Разве Берия еврей? – Каганович формировал свой словарный запас еще до революции и ему более привычным было слово «жид», поэтому он «еврей» произносил как «яврей». – Если бы был еврей, то тогда да, тогда были бы разговоры. А еврей в Политбюро я один, значит, все в порядке. Если не еврей, то кто там будет смотреть, кто он?

– Хорошо, но тогда давайте соблюдем формальности и заслушаем биографию товарища Берии, – после некоторых раздумий подвел итог Сталин.

Жданов растерялся.

– Товарищ Сталин, я не подготовил, думал, мы все ее знаем.

– Хорошо, тогда давайте вспомним, что мы знаем о товарище Берия. Пожалуй, на правах председательствующего в Политбюро, это сделаю я, – вспоминая, начал Сталин.

Л.П. Берия. Справка

Родился товарищ Лаврентий Павлович Берия на Кавказе, в партию вступил после февральской революции и сначала начал работать по линии ЧК. Причем, чекистом был очень хорошим, был награжден орденами, товарищ Дзержинский наградил его почетным оружием за ликвидацию уголовного бандитизма на Кавказе, а также за ликвидацию дашнаков и разного капиталистического отребья. Где-то в конце 20-х партия поручила ему пост председателя ЧК всех закавказских республик, а он вдруг пишет заявление с просьбой дать ему возможность стать студентом. Вы можете себе такое представить, чтобы при царе жандармский генерал вдруг запросил бы отставку, чтобы стать студентом?

– Товарищ Сталин, – поправил вождя Берия, – я тогда еще не был председателем ЧК, я был заместителем по оперативной работе.

– Ну, значит, жандармский полковник. Вот такой у нас товарищ Берия: был чуть ли не генералом, а хотел стать простым инженером-строителем.

– Думаю, товарищ Сталин, что я был бы не простым, а хорошим инженером-строителем, – слегка улыбаясь от этих воспоминаний, возразил Берия.

– В этом мы не сомневались, – подтвердил Сталин, – но отпустить товарища Берию учиться не могли.

А в 1930 году коммунисты Кавказа избрали его первым секретарем Закавказского крайкома, и мы получили на Кавказе очень энергичного и толкового хозяина. Для сравнения, СССР в те годы развивал экономику так, как и не снилось никому в мире, а товарищ Берия развивал экономику Закавказья в два раза быстрее, чем в среднем СССР. При нем мы развили нефть Каспия, при нем Грузия получила металлургию, при нем заработал ферросплавный завод в Зестафони. А металлургический комбинат в Рустави тоже при тебе?

– Нет, мы только начинали его проектировать.

– А как при товарище Берия преобразился Тбилиси! Ведь Тифлис всегда был грязной захолустной деревней, а при нем он получил канализацию, водопровод, множество дворцов и прекрасных жилых домов. Почему я и говорю, что мы не сомневаемся, что товарищ Берия был бы прекрасным инженером-строителем. Впрочем, он и так им является.

А Колхида? Ведь это были сплошные малярийные болота! Товарищ Берия завез на древнюю землю Колхиды эвкалипты и осушил болота. А чай, наш грузинский чай.

– Чай, товарищ Сталин, начали разводить без меня, еще до революции, – немного смущенный похвалами вождя, поправил Берия.

– А сколько его было? Это при вас, товарищ Берия, производство чая увеличилось, если мне память не изменяет, раз в 60.

Товарищ Берия был на своем месте, но у Советского Союза возникла беда – ежовщина, – нахмурился Сталин. – Получив поручение избавить Советский Союз от пятой колонны троцкистов и прочей нечисти, предатель Ежов подобрал в НКВД негодяев и обрушил террор на сотни тысяч честных людей. Потом мы узнали, что мерзавец Троцкий дал команду своим людям при аресте оговаривать как можно больше невинных людей. И в логике мерзавцу Троцкому не откажешь! Ведь, во-первых, создавалась видимость, что сторонников Троцкого в СССР очень много, а, во-вторых, троцкисты считали, что «всех арестовывать не будут» – прятались, негодяи, за спинами честных людей.

Мне как-то рассказывал генерал Горбатов, – отвлекся Сталин, – если помните, командующий 3-й армией в войне. Он был арестован и невинно осужден при Ежове, так вот, он вспоминал, что вместе с ним в лагере сидел троцкист, который один оклеветал около 300 человек! Руководствовался, негодяй, принципом: «Чем больше – тем лучше!»

Разобрать завалы ежовщины мы могли поручить только умному и честному коммунисту. И выбор партии пал на товарища Берию, хотя прямо скажем, товарищ Берия очень не хотел становиться народным комиссаром внутренних дел СССР.

– Отчаянно отказывался, – подтвердил Хрущев.

– Но товарищ Берия со своим опытом прекрасного чекиста нужен был партии именно в НКВД. На этом посту товарищ Берия очистил аппарат НКВД от той дряни, которая туда проникла при Ежове, да еще и при Ягоде. Как мне помнится, из ежовского НКВД был вычищен чуть ли не каждый четвертый сотрудник, существенную часть уволенных пришлось осудить, а наиболее выдающихся мерзавцев – расстрелять. В том числе, и в назидание тем, кто в НКВД остался работать. Одновременно товарищ Берия привлек на работу в НКВД около 15 тысяч честных коммунистов из партийных органов, из армии, из промышленности.

Эти новые сотрудники под руководством товарища Берии перестроили работу НКВД и начали пересмотр всех дел, выявляя невинно осужденных. Их реабилитировали, возвращали в экономику, в армию. Я упомянул генерала Горбатова, а ведь в первую очередь надо было бы вспомнить нашего самого выдающегося фронтового полководца – маршала Рокоссовского. Он ведь тоже был возвращен в армию благодаря реабилитации, проведенной товарищем Берией.

Если я правильно помню, то только в 1939 году было реабилитировано около 900 тысяч человек.

– Около 350 тысяч, товарищ Сталин, – опять поправил Берия.

– А если подсчитать вместе с возвращенными из ссылки? – спросил Сталин, задумавшись.

Берия, в свою очередь, тоже задумался.

– Тогда да, тогда примерно столько.

– Но товарищ Берия не был всепрощающим исусиком, – продолжил Сталин, – он продолжал разоблачать и уничтожать «пятую колонну» предателей…

– Но делал это недостаточно хорошо! – перебил Сталина Ворошилов.

– Что и кого вы имеете в виду, товарищ Ворошилов? – удивился Сталин.

– Мерецкова, Павлова, Смушкевича, Рычагова и других арестовали слишком поздно, а их предательство разве забудешь? – зло прищурившись, напомнил Ворошилов.

А вспомнил он трагические события только что закончившейся Великой Отечественной войны.

Предатели

И эти события вспомнили все члены Политбюро.

Вечером 29 июня 1941 года в этом же кабинете тоже проходило заседание Политбюро, собранное на скорую руку. Присутствовали только Сталин, Берия, Молотов, Маленков и Микоян.

Берия ознакомил членов Политбюро с протоколами допросов предавших Родину генералов Красной Армии. Он подводил итоги.

– …В предательстве этих негодяев нет сомнений, – с горечью констатировал Берия. – Мерецков показал, и это подтверждено другими фактами, что эти предатели по заданию Уборевича, то есть по заданию Троцкого, своим людям создавали легенды, как выдающимся полководцам, и расставляли их на ключевые посты. В частности, такая легенда выдающегося танкиста была создана, ныне генералу армии, Павлову, и это меня очень беспокоит – ведь Павлов и сейчас командует Западным фронтом.

– Как сейчас проверишь – по заслугам или нет повышали Павлова? – засомневался Молотов. – Менять командующего фронтом всего через неделю после начала войны – это будет похоже на панику. Да и как Павлов на таком посту мог предать, по каким мотивам?

– Они, эти генералы, не верят, что могут разбить немцев, они считают это нереальным и поэтому заранее готовы им сдаться, чтобы выслужить себе высокие должности у Гитлера, – пояснил Берия.

– Ну, это уж слишком – как коммунисты будут служить фашистам? – возмутился Молотов.

– Такие коммунисты, как они, будут служить кому угодно. Вот прочтите, – Берия открывает один из протоколов и передает его Молотову, – что показывает Мерецков о своем разговоре с Павловым во времена финской войны. Они с Мерецковым еще в 1940 году договорились до того, что им при немцах будет не хуже, чем при советской власти.

– Как это понять? – не понял Микоян. – Как это «не хуже»?

– Видимо, считают, что, захватив СССР, Гитлер сформирует в отдельных республиках колониальные войска по типу британских в Индии, а Мерецков с Павловым останутся на генеральских должностях в этих колониальных войсках, – понимающе сказал Молотов, догадавшись. – Если, конечно, будут иметь перед Гитлером заслуги.

И Сталин, и члены Политбюро знали, что сразу после победы над Францией Гитлер уверенно заявил начальнику Генштаба Германии: «Теперь мы показали, на что мы способны. Поверьте моему слову, Кейтель, русский поход по сравнению с этим всего лишь штабная игра», – советская разведка об этом хвастовстве донесла. Но они не знали, что как только стало известно о начале операции «Барбаросса», практически все до одного военные специалисты мира тоже предсказали скорый крах России. Американские военные эксперты рассчитали, что Советский Союз продержится не больше трех месяцев. Черчилля засыпали такими же неточными прогнозами: фельдмаршал Джон Дилл, начальник генерального штаба Британской империи, дал Красной армии всего шесть недель. Посол Великобритании в Москве Стаффорд Криппс считал, что она продержится месяц. Самыми неточными были оценки английской разведки: она считала, что русские продержатся не больше десяти дней.

А какие еще прогнозы они могли дать?

Ведь, что касается оценки русской (советской) армии и ее полководцев, то что во всем мире могли о нас думать? Последние цари довели русскую военную машину до полного маразма. Еще за 100 лет до Второй мировой войны, в 1854–1855 годах вся русская армия не сумела сбросить в море англо-французский десант, высадившийся в Крыму. Русско-турецкая война 1877–1878 годов была хотя и победной формально, но явила такую беспомощность русской военной машины, что русская военно-историческая комиссия, которая должна была бы оценить итоги этой войны для изучения их в военных учебных заведениях, не смогла этого сделать вплоть до Первой мировой, – не смогла сделать хоть какие-то выводы даже для Академии Генштаба. В 1904–1905 годах Россия позорно проигрывает войну существенно более слабой Японии. Полный маразм явила Россия и в Первую мировую войну, как в плане организационном, так и в плане военном, включая качество генералитета и офицерства русской армии. Скажем, по итогам войны на 13 914 убитых и раненых в боях офицеров, 14 328 человек спокойно ожидали конца войны в плену у немцев, а русские генералы были еще и почище офицеров: на 33 убитых генерала 73 сидело в плену. Строили-строили перед войной линию крепостей для защиты России от немцев – Ковно, Вильно, Гродно, Ломжа, Остроленка, Рожаны, Пултуск, Зегрж, Новогеоргиевск, Варшава и Иван-город, – а ни одна из них и не подумала защищаться. Гарнизоны русских крепостей или сбежали при виде немцев, или сразу же сдались. Ну, и как их сравнить даже с австрийской крепостью Перемышль, которую русские войска осаждали 6 месяцев? А как это позорное поведение русских войск по защите своих крепостей сравнить с отчаянностью французов и с решимостью немцев в «Верденской мясорубке»? Семьдесят дней немцы штурмовали французскую крепость Верден и ее форты, потеряв 600 тысяч человек, а защищавшиеся и потом контратаковавшие французы потеряли 358 тысяч! Русскую армию уже давно во всем мире презирали, и у мира были на то основания.

Гражданская война 1918–1920 годов не в счет, поскольку русские дрались с русскими. А первое же столкновение с иностранной армией, а это была армия всего-навсего Польши, окончилось крахом для красных полководцев. Никто не принимал во внимание то, что маршал Блюхер куплен японцами, а его дикую неспособность в августе 1938 года сбить шесть японских батальонов с сопок у озера Хасан все воспринимали как уже традиционную неспособность русских к войне. Бои на Халхин-Голе в 1939 году, которые велись, по представлению европейцев, где-то в пустыне на краю мира, не впечатлили даже крохотную Финляндию, нагло развязавшую в том же году войну с СССР с целью захватить Карелию и Кольский полуостров. А то, что Финляндия держалась против СССР четыре месяца, произвело впечатление не только и не столько на англичан и немцев, сколько на самих советских полководцев.

Традиционное низкопоклонство российской интеллигенции перед Западом, так или иначе распространяемое и на армию, произвело парализующее действие на генералитет и офицерство Красной Армии – куда нам, сиволапым, с немцами тягаться! Польша была завоевана Гитлером за 27 дней, Дания – за 24 часа, Норвегия – за 23 дня, Голландия – за 5, Бельгия – за 18, Франция – за 39, Югославия – за 12, Греция – за 21 день и Крит – за 11.

Вот этого Политбюро недоучло – недоучло, что советские генералы будут предавать и готовить себе почву для службы под знаменами Гитлера. Как, скажем, командующий ВВС генерал Рычагов, который перед войной дал команду снять с советских истребителей радиостанции, или как генерал Мерецков, вносивший в мобилизационный план заведомо невыполнимые задания.

– Этого гада Павлова надо немедленно арестовать! – предложил Маленков.

– Я бы не спешил, – остановил Маленкова Берия. – Нужно, думаю, послать на Западный фронт кого-то, кто бы вошел в курс дела и принял под свою команду войска фронта, а потом арестовать Павлова, но не как предателя, а за какое-либо воинское преступление. Если Красная Армия узнает, что Павлов предал, не будет веры никаким генералам. А как воевать с мыслью, что твой генерал – предатель?

– Надо будет переговорить с Тимошенко, возможно, можно будет послать на Западный фронт маршала Шапошникова, – подытожил Сталин. – Он, правда, всю жизнь в штабах просидел, но в данном случае это, возможно, и лучше. – Обращаясь к Берии: – Что еще?

– Арестованный Ванников показывает, что членом их организации был Михаил Каганович, брат Лазаря Моисеевича. С одной стороны, нет никаких иных фактов, кроме этого показания, с другой стороны, еврей обвиняет еврея, – довольно редкий случай. Михаил Каганович – член ЦК, и в таких случаях Политбюро обязано устроить Ванникову и Михаилу Кагановичу очную ставку в присутствии членов Политбюро. Ванников у нас в Москве, Михаил Каганович в Казани, я его пригласил в Москву на 1 июля. Надо бы договориться о сборе членов Политбюро в этот день. Особенно желателен, сами понимаете, Лазарь Моисеевич Каганович.

Борис Львович Ванников до ареста уже два года был наркомом (министром) вооружений СССР, он тоже был членом ЦК и, кроме этого, в свое время был другом Михаила Кагановича. Членам Политбюро было над чем задуматься.

– Лазарь мечется по узловым станциям, расшивает пробки для движения воинских эшелонов к фронту, – раздраженно сказал Сталин. – Как его вызовешь? Он будет мне звонить, я ему сообщу о брате, но приедет он или нет к 1-му числу, неизвестно. Да неизвестно и где будут остальные члены Политбюро. Товарищ Маленков будет, скорее всего, в Москве, вот вы с ним от имени Политбюро и проведите очную ставку Ванникова с Михаилом, а если подъедет Лазарь, то и с Лазарем.

Паника генералов

В это время вошел секретарь Сталина Поскребышев, и, не прерывая разговора членов Политбюро, положил перед Берией лист бумаги со словами: «Вы говорили, что это нужно срочно». Берия быстро пробежал короткую записку и озабоченно покачал головой.

– Агентурное сообщение подтвердилось – я не хотел о нем говорить, не проверив, – немцы захватили Минск. Еще вчера. Сейчас об этом начали вопить все европейские радиостанции.

Все присутствовавшие опешили.

– Что?!

– Как?!

– Почему мы об этом ничего не знали?!

Сталин с тревожной задумчивостью жестом прекратил вопросы.

– Что-то непонятное творится с командованием Красной Армией. Давайте-ка, все вместе съездим в Наркомат обороны к нашему Верховному главнокомандующему.

То, что немцы захватили столицу Литовской ССР Вильнюс, еще можно было понять, так как этот город находился менее чем в ста километрах от границы. Но Минск!!

На второй день после начала войны в СССР была образована Ставка Главного Командования и председателем Ставки, то есть, Верховным Главнокомандующим Красной Армии был нарком обороны, маршал С.К. Тимошенко. Когда Сталин и члены Политбюро вошли в его кабинет, Тимошенко уже стоял возле длинного стола, на котором начальник Генерального штаба Красной Армии Г.К. Жуков разложил карту фронтов, от Баренцева до Черного моря. Все ожидали немедленного доклада о падении Минска, но Жуков, откашлявшись, бодрым голосом сообщил положение армий на фронтах и подытожил.

– В целом на всех фронтах от Балтики до Черного моря идут ожесточенные бои. Соединения Красной Армии контратакуют, на Юго-Западном фронте – довольно успешно, но немцы на некоторых участках сумели вклиниться в нашу оборону, особенно глубоко – в полосе Западного фронта. Здесь у нас явно не хватает сил и срочно требуется переброска резервов на это направление.

Сталин довольно долго лично изучал карту, по которой сделал доклад Жуков, а потом, показав карандашом на район западнее Минска, спросил.

– Почему здесь, с Брестского направления, немцы так глубоко вклинились? Почему здесь не было наших соединений, чтобы остановить их?

– Тут должны были действовать соединения 4-й армии – 22-я танковая, 6-я и 42-я стрелковые дивизии, но, как сейчас выясняется, немцы уничтожили их артиллерийским огнем в Бресте еще утром 22 июня, – доложил, замявшись Жуков.

– Вы хотите сказать, что эти дивизии не только не вывели из Бреста на боевые позиции, но даже не подняли по тревоге, и немцы расстреляли их, спящих, артиллерией через Буг с расстояния винтовочного выстрела?! – переспросил Сталин.

– Так получилось, товарища Сталин, – начал Жуков, оправдывающейся скороговоркой. – Я Павлову еще 18 июня, за четыре дня до войны, телеграммой дал распоряжение привести войска в боевую готовность, и почему он не вывел войска из Бреста, я не знаю.

– А у нас что – в Красной Армии уже не контролируется исполнение приказов? – В голосе Сталина уже явно слышались металлические нотки.

– Мне не доложили! – в отчаянии воскликнул Жуков.

– А вы приказывали своим подчиненным, доложить вам? – зло настаивал на ответе Сталин.

– Они должны были сами… – у Жукова уже явственно дрожал голос.

– Тут положение, товарищ Сталин, еще хуже, – с горечью признался Тимошенко. – Этих дивизий вообще не должно было быть на зимних квартирах в Бресте. По планам боевой подготовки они еще 15 июня должны были быть выведены для обучения в летние лагеря, но Павлов их почему-то не вывел.

– И вы этого не знали?? Кто контролирует дислокацию войск Красной Армии?

– Генштаб… – Жуков уже плохо себя контролировал, у него все дрожало – и руки, и губы.

– Кто начальник Генштаба? – глядя на Жукова в упор, тяжелым голосом задал не требующий ответа вопрос Сталин.

– Мне не доложили… – голос Жукова срывался.

Для всех членов Политбюро стало понятно, что эти генералы, так до войны подсиживавшие друг друга, так стремившиеся на свои генеральские должности, так охотно писавшие друг на друга доносы, по сути, не способны воевать – не способны провести в жизнь даже элементарное военное решение, такое, как приведение войск в боевую готовность накануне войны.

Сталин тяжело посмотрел на Жукова, и тот опустил голову под его взглядом. Жуков понял, что Сталин вспоминает раннее утро 22 июня, когда по получении от Молотова сообщения о том, что немцы официально объявили войну СССР, Жуков бодро предложил обрушиться на немцев всеми сосредоточенными у границ силами и уничтожить. Теперь Жуков предстал перед правительством не начальником Генштаба, а безответственным болтуном, не соображающим, ни что происходит на фронтах, ни что он предлагает. Но на этом испытания Жукова не закончились.

– Что с Минском? – спросил Сталин, пытаясь сдержаться.

– Все подходы к Минску перекрыты, немцы Минск не возьмут! – отрапортовал Жуков.

– Что?!! – сорвался и закричал Сталин. – Вы не знаете, что Минск немцы взяли еще вчера?!!

– Как взяли?! – хором с ужасом воскликнули Тимошенко и Жуков.

– Вы почему не знаете, что происходит на фронтах?!! – закричал на них, уже очевидно взбешенный Сталин.

– Ухудшились условия связи, не все донесения с фронтов проходят… – залепетал Жуков.

– Да как же вы, верховный главнокомандующий и начальник Генштаба, мать вашу, можете командовать фронтами, не имея с ними связи?!! Кто отвечает за связь в Красной Армии? – звенящим голосом спросил Сталин.

– Вышестоящие штабы, – опустив голову, проговорил Тимошенко.

– Кто отвечает за связь Ставки с фронтами?! – продолжал экзамен Сталин.

– Генеральный штаб, – уже, по сути, пищал Жуков.

– Кто начальник Генерального штаба?! – вновь задал вопрос Сталин.

Жуков, наконец, не выдержал и, закрыв лицо руками, заглушая рыдание, выбежал из кабинета. Молотов, потрепав Сталина за рукав, негромко сказал, выходя вслед за Жуковым.

– Спокойно, Коба!

– Думаю, тут два вопроса, – вступил в разговор Берия. – Немцы открыли себе кратчайший путь на Москву. Судя по всему, это свершившийся факт. Надо искать силы и чем-то перекрыть им дорогу. Потом, нужно как-то спасать остатки войск Западного фронта.

– Что мы можем найти немедленно? – спросил Сталин Тимошенко.

– Я уже думал: мы можем перебросить две армии с Юго-Западного направления, – Тимошенко все же старался держать себя в руках и отвечать осмысленно.

– Какие? – потребовал уточнить Сталин.

– Вот и вот, – Тимошенко показал расположение армий на карте.

Сталин задумался, оценивая, сколько времени может занять их переброска на Западное направление. В это время Молотов ввел в кабинет вздрагивающего от икоты Жукова, бросающего затравленные взгляды на Сталина.

Как ни странно, но эта бабья истерика Жукова вызвала к нему доверие – если бы был предателем, то подготовил бы ответы на вопросы Сталина, а реакция начальника Генштаба с его искренними рыданиями характеризовала его, как глупого разгильдяя, а не как врага.

– Давайте приказы о переброске на Западное направление этих армий, – скомандовал Сталин Тимошенко, а потом обратился к Берии. – Вернетесь в Совнарком, разыщите Кагановича, пусть проследит, чтобы эшелоны под эту переброску войск подавались бесперебойно, – затем вновь повернулся к Тимошенко – Сосредоточьте авиацию для прикрытия станций погрузки и выгрузки войск от действий немецких бомбардировщиков, – И, немного подумав, добавил. – Маршал Кулик в Москве?

– Да, – подтвердил Тимошенко.

– Немедленно отправляйте его к Павлову с задачей объединить под одним командованием оставшиеся силы Западного фронта, – распорядился Сталин. – Кулик, конечно, маршал своеобразный, но в храбрости ему не откажешь.

– Вы думаете, что мы недостаточно храбры?!

Сталин, вздохнул и зло ответил.

– Я не знаю, что думать, товарищ Тимошенко. Советский народ дал Красной Армии танков больше, чем есть у какой-либо иной армии в мире, советский народ дал вам самолетов больше, чем есть у кого-либо, обеспечил артиллерией и стрелковым оружием, вверил вам, полководцам Красной Армии, миллионы своих сынов, а вы чем народу ответили? Тем, что отдали немцам на убой лучших сынов советского народа?!

После этих слов Сталин резко сломал в руке карандаш, бросил его на карту и, не прощаясь, пошел к выходу; члены Политбюро, попрощавшись, последовали за ним. Перед входом в наркомат Сталин остановился у своей машины и подождал подошедших Берию, Молотова, Маленкова и Микояна.

– Ленин оставил нам великое наследие, – с горечью констатировал Сталин, – а мы – его наследники – все это просираем. – И, помолчав, добавил: – Я буду работать в Кунцеве, а вы думайте, что можно предпринять.

Начало победы

Молотов в эту ночь безуспешно пытался заснуть и под утро 30 июня 1941 года по пути в кабинет, зашел к вернувшемуся с фронта Председателю Президиума Верховного Совета М.И. Калинину. Подслеповатый «всесоюзный староста» по крестьянской привычке начинал работу очень рано, и теперь, узнавая Молотова скорее по голосу, успокаивал.

– Не паникуй, Вячеслав. Немцы нам, конечно, морду набьют, на то они и немцы, народ основательный. Но они с нами теперешними не совладают. Мы – русские, нам надо быстрее разозлиться. А когда разозлимся, то с нами и немцы ничего не поделают. Не отчаивайся, иди, работай!

Теперь перед Молотовым лежал чистый лист бумаги, в руках он вертел карандаш, но никаких нужных решений в голове не было. К десяти часам зашел Берия и, подсев к столу, спросил.

– Есть решения, Вячеслав Михайлович?

Молотов раздраженно встал и начал ходить по кабинету.

– Какие, к черту, решения? Мы же не занимались военным делом, не изучали его. Не знаю, как Сталин, он читает книги по 500 страниц в день, может, читал и что-то по военному искусству, и командованию армиями во время войны, но мне-то было не до этого! Партия в этом вопросе полагалась на этих говняных полководцев Красной Армии, а они, видишь, что из себя представляют… Что тут придумаешь!

– Думаю, что начать нужно с государства, – не обращая внимания на раздражение Молотова, предложил Берия. – Уже понятно, что войны «малой кровью, оглушительным ударом» не получится. Эта война потребует исключительного напряжения всех сил советского народа, а для этого все эти силы нужно сконцентрировать на ведении войны, и сделать это можно только в случае, если управление народом будет осуществляться из одного центра. Этот центр должен быть всевластным. Он должен быть и высшей законодательной властью, и исполнительной, и судебной. Как в Гражданскую войну, когда вся власть была сконцентрирована в Совете Труда и Обороны.

Если мы это не сделаем, то погрязнем в волоките, – со знанием дела констатировал Берия. – Тут и в мирное время недели проходят, пока президиум Верховного Совета простые вопросы разжует, или пока в Совнаркоме Вознесенский все свои недоумения выскажет, а что будет сейчас, когда все вопросы, которые требуют решения, страшны, и ответственность за них огромна? Нужен один центр власти со всей полнотой ответственности!