Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)

Окна были затемнены не только снаружи, но и изнутри. Вдобавок, словно этого было недостаточно, водительское сиденье отделяла непрозрачная перегородка. «Осталось завязать глаза», – мрачно подумал я, чувствуя, как все подозрения разом всплывают в памяти. Минуточку, граф… Извольте повязочку, граф… Поймите, граф, это для вашей собственной безопасности… Пока я размышлял, не стоит ли навсегда распрощаться с этой компанией прямо сейчас, водительская дверь хлопнула. Понимая, что тянуть нельзя, я громко постучал в перегородку. В ответ послышался скрип, и передо мной открылось квадратное окошко. В этом окошке, как картинка на телеэкране, нарисовался невыразительный профиль Люсьена.

– Почему вы везете меня в такой странной машине? – как можно тверже спросил я.

– Чтобы вы не узнали расположения нашего комплекса, – спокойно ответил Люсьен.

– И почему я не могу его знать?

– Мы не рекламируем себя, и у нас нет никаких гарантий того, что вы сможете подписать контракт.

– А какие гарантии есть у меня, что со мной ничего не произойдет?

Некоторое время он, скосив глаза, молча смотрел на меня. Затем сказал:

– Вы можете прямо сейчас позвонить кому-нибудь из своих приятелей и сообщить ему номер машины и мои приметы. Затем попросите его связаться с полицией, если вы не позвоните ему до завтрашнего утра. Кроме того, вы можете просто выйти из машины и постараться забыть об этой истории.

Он сделал паузу и добавил:

– Разумеется, во втором случае другого шанса мы вам не дадим.

Наступила моя очередь молчать. Этот ответ, как и все остальное, что говорили эти люди, не давал никакой дополнительной информации и в то же время был четким и ясным. Он не то что бы снимал подозрения, но каким-то странным образом усыплял их.

– Хорошо, – сказал я наконец, – поехали.

– Приятной дороги, – ответил он, и светлый квадрат исчез.

Я остался в темноте. Машина тронулась. Некоторое время я пытался следить за дорогой по остановкам и поворотам. Вот мы подъехали к ближайшему перекрестку. Вот повернули налево. Вот… тут я сбился. Через некоторое время по характерному шуму я понял, что мы выехали на шоссе. Машина шла ровно, было темно, сиденье было мягкое, и я задремал. Несколько раз я просыпался, когда мы замедляли ход, потом опять начинал клевать носом. Разбудил меня голос Люсьена:

– Мы на месте, мсье Рокруа.

Я посмотрел на часы. Путешествие продолжалось без малого четыре с половиной часа. Конечно, он просто мог ехать половину времени в одну сторону и половину – в противоположную. С одинаковым успехом меня могли привезти в Лион и на соседнюю улицу. Зевая и потягиваясь, я вышел из машины.

Мы находились на небольшой подземной стоянке. Вокруг в холодном свете ламп стояло несколько машин. Под серым потолком тянулись и сплетались разноцветные трубы. Люсьен уже извлек чемоданы из багажника и выжидающе смотрел на меня. Храня обоюдное молчание, мы прошествовали к лифту, который доставил нас на второй этаж.

Длинный коридор, в котором мы очутились, чем-то напоминал больницу и гостиницу одновременно. По обеим сторонам тянулись одинаковые серые двери с номерами. Для гостиницы не хватало красной дорожки. Для больницы недоставало специфического запаха медикаментов.

Комната номер пять, в которой закончилось наше путешествие, выглядела довольно уютно. Убранная кровать, ночная тумбочка с телефоном, кресло, стол с компьютером, телевизор, маленький холодильник, микроволновка. Тем не менее в комнате чего-то ощутимо не хватало. Люсьен поставил чемодан, зачем-то взглянул на монитор и остановился возле выхода.

– Располагайтесь, – сказал он. – Завтра утром вас разбудят по телефону и скажут, куда прийти. Вы подпишете предварительный контракт, затем вас ознакомят со всем, что вам надо знать. Если вы голодны, в холодильнике есть еда.

Я слушал его и все пытался сообразить, чего же не хватает в обстановке. В тот момент, когда он пожелал спокойной ночи и взялся за ручку двери, меня осенило.

– А почему здесь нет окна? – спросил я, удивляясь тому, что сразу не заметил столь очевидную деталь.

Он повернулся в дверях.

– Мы считаем, что отсутствие окон позволит вам быстрее вжиться в образ.

– Что за образ вы мне готовите? – поинтересовался я. – Графа Монте-Кристо?

Люсьен неприятно улыбнулся уголками рта.

– Нет. Человек, которого вы будете изображать, гораздо более примечателен. Вы узнаете все подробности завтра. Спокойной ночи, – повторил он и закрыл за собой дверь.

Я немного побродил по странной комнате, зачем-то выглянул в пустой коридор и заглянул в холодильник, где обнаружил пиццу, овощи и воду. Есть не хотелось, зато ужасно хотелось спать. Забравшись в холодную постель, я порадовался предусмотрительности дизайнеров, поместивших выключатель прямо возле кровати.

Уже засыпая в чернильной непроницаемой темноте, я попытался собраться с мыслями. Все, что со мной происходило до сих пор, было очень четко организовано и абсолютно, до злости непонятно. Кто? Зачем? Где? Были только вопросы. Голые вопросы без ответов. Ясно было лишь то, что люди, стоявшие за всем этим, не стеснялись в средствах, привыкли получать то, что им нужно, и имели какие-то неясные мне цели.

И странно – именно благодаря этой организованности мои сомнения в собственной безопасности почти рассеялись. Осталось только любопытство. Утром мне все расскажут, подумал я. Утром они все расскажут. С этой надеждой я и заснул.

Во сне меня снова куда-то везли, невесть откуда взявшийся бородатый басил:

– Мы считаем, что отсутствие окон позволит нам быстрее провести пластическую операцию.

Я внимательно слушал и соглашался. Потом меня действительно положили на операционный стол и стали резать лицо без всякого наркоза. Мне абсолютно не было больно, только хотелось щуриться от резкого света ламп, отражающихся в скальпеле.

Когда они закончили, я встал и подошел к зеркалу. Оттуда на меня смотрела угрюмая физиономия бритоголового. Голос Люсьена тихо произнес:

– Теперь вы очень примечательный человек. Виктор был прав. Спокойной вам ночи.

* * *

Раздался громкий звонок. Я ошеломленно открыл глаза и некоторое время пытался сообразить, где нахожусь. Звонок настойчиво повторился. Ну конечно, это телефон. Меня должны были разбудить по телефону.

Ну почему они не дают поспать? Жалко им, что ли, если я высплюсь? Я протянул руку к тумбочке и снял трубку. Незнакомый женский голос сказал:

– Доброе утро, мсье Рокруа.

Воспоминания о предыдущем вечере наконец соизволили вернуться, и я ответил:

– Доброе утро.

Женщина говорила негромко и спокойно:

– Сейчас 9 часов. В 9:30 вам надо быть в комнате номер 36. Это на третьем этаже. Позавтракайте и приходите. У вас есть вопросы?

– Нет, вопросов нет, – пробормотал я, безуспешно борясь с зевотой.

– Мы вас ждем через полчаса, – сказала она и повесила трубку.

Я тоже положил трубку и осмотрелся. Комнату освещал мягкий свет, напоминавший естественный. Создавая впечатление яркого солнечного дня, он лился из широкой прямоугольной лампы на потолке. Я озадаченно посмотрел вверх. Перед сном я точно выключал свет. Кроме того, вечером он выглядел совсем по-другому. Странно, странно… Похоже, отсутствие окон здесь компенсируют искусственной сменой дня и ночи.

Размышляя о таинственных порядках заведения, я позавтракал и вышел в коридор. Он был так же пуст, как накануне. Тишина и закрытые двери. И солнечный свет без солнца.

Нет, теперь это не похоже ни на больницу, ни на гостиницу. Собственно, это ни на что не похоже. Я поднялся по лестнице на третий этаж, нашел по указателям комнату номер 36 и постучал.

– Войдите, – ответил тот же женский голос.

Я вошел. Это был превосходно обставленный рабочий кабинет. За широким письменным столом восседал бородатый. В другом углу в черном кожаном кресле непринужденно расположилась эффектная брюнетка лет тридцати – тридцати пяти. Оба весело поглядывали на меня.

– Дорогой мсье Рокруа! – Бородатый сегодня был само радушие. – Мы так рады, что вы решили принять наше предложение. Присаживайтесь. – Он указал на стул возле двери. – Как вам спалось?

– Спасибо, – ответил я, садясь, – спалось неплохо. Правда, без окон как-то непривычно.

– Ничего, – улыбнулся он, – к чему, к чему, а к отсутствию окон вы привыкнете.

Только тут я заметил, что его кабинет освещался точно таким же способом, как и моя комната.

– Позвольте представить вам мадемуазель Луазо.

Брюнетка изящно склонила голову.

– Вам придется работать с ней, если вы сможете сдать экзамен. Что касается меня, то мы с вами уже встречались. Зовут меня Леон Тесье.

– Доктор Леон Тесье, – подсказала брюнетка.

Тесье небрежно махнул рукой, как бы показывая ненужность подобного обращения, и закончил:

– Я руковожу этим исследованием. Итак, вам, наверное, не терпится узнать, что все это значит.

Я кивнул. Неожиданная любезность бородатого несколько смущала.

– Как вам известно, вы находитесь в нашем комплексе. Сейчас вы подпишете предварительный контракт, после чего немедленно приступите к учебе. Через три месяца вас ожидает экзамен. Постарайтесь сдать его с первого раза. Если не получится – не беда, будете пробовать, пока не сдадите.

Как только закончите с экзаменом, подпишете настоящий контракт. Затем пройдете пластическую операцию и приступите к исполнению своих обязанностей. Контракт, кстати, находится на столике слева от вас. Будьте добры, прочтите и подпишите.

Слушая его, я украдкой осматривался. Во всем просматривался вкус и пристрастие к роскоши. Темно-коричневый глобус в углу – старина или очень хорошая подделка под старину. Монументальный стол с не менее монументальным перекидным календарем. И тут же, странным образом вписываясь в обстановку, плоский монитор компьютера. Коммутатор. Непривычной формы пульт с множеством кнопок. Инкрустированный зеленым камнем шахматный столик на витых ножках. Светло-кремовые фигуры, наводящие на мысль о настоящей слоновой кости.

И книги, книги, книги. Как на рекламных снимках адвокатов. Но в отличие от адвокатских кабинетов, где полки заставлены однообразными золочеными томами законов, в шкафах у моих новых знакомых царило пестрое разнообразие. На полках соседствовали труды из самых различных областей. Психология, история, биология, генетика, социология, медицина, какие-то религиозные фолианты, энциклопедии… Только некоторые названия по-французски. Я не мог рассмотреть корешки на противоположной стене, но успел заметить, что на полке возле меня стояло много немецких и английских книг. Тот же старик Фрейд был представлен в оригинале. Некоторые книги казались очень старыми, и у меня создалось впечатление, что у них были латинские названия.

Я вдруг осознал, что Тесье уже закончил говорить и вежливо ждет, пока я закончу рассматривать его комнату. Смущенно улыбнувшись, я взял контракт со столика и углубился в чтение.

Пространным юридическим языком контракт описывал мои права и обязанности на следующие девять месяцев. «Любопытный срок», – подумал я, переворачивая страницу. Прав было немного. Обязанностей, впрочем, тоже. На третьей странице впервые мелькнуло имя того, кем я должен был стать, подписав второй контракт. Правда, больше оно походило на кличку – Пятый. К сожалению, больше ничего нового в этом объемном документе не было.

Мне вменялось в обязанность заниматься по программе, предоставляемой институтом, и через три месяца после начала занятий сдавать экзамен. Если я сдавал его в течение шести месяцев, мне давалась возможность подписать контракт («копия прилагается в конце»). В противном случае мне выплачивали неплохое вознаграждение и торжественно выставляли за ворота.

После слов о втором контракте я перескочил пару страниц и принялся за прилагаемую копию. Этот доктор всяческих наук говорил, что я увижу полную версию до подписания. Значит, здесь должны быть все детали, опущенные в той версии, которую я читал четыре дня назад. Детали действительно присутствовали и для наглядности были выделены. Выглядели они на удивление куцыми.

Первое отличие состояло в том, что мой герой теперь именовался Пятым, а не «персонажем». Второе было любопытнее. Оказалось, что, подписав контракт, я обязывался никогда в течение трех лет не касаться определенной темы. Никак. Никоим образом. Ни под каким предлогом. За малейшее нарушение – мгновенный разрыв контракта без выплаты какого-либо вознаграждения. И при всей этой категоричности запретная тема не была названа. Просто «тема», и все. Я перечитал параграф и посмотрел на Тесье. Он с улыбкой наблюдал за мной. Не скрывала лукавого любопытства и его гостья.

– И какую же тему мне запрещается упоминать? – спросил я.

Тесье улыбнулся еще шире. Теперь лицо его прямо-таки искрилось радостью.

– Я смогу ответить вам на этот вопрос сразу же после того, как вы поставите свою подпись под документом, который держите в руках.

Большого восторга эта реплика у меня не вызвала. Снова вернулись подозрения. Сначала подпиши – потом поговорим… Что-то здесь нечисто. Пахнет ловушкой. Что, если меня обяжут не говорить о боли или о голоде? Тогда через пару лет достаточно будет день-другой поморить меня голодом для того, чтобы я попросил поесть и своими словами разорвал контракт. Мало ли какую тему можно придумать. И вообще, нечего подписываться неизвестно под чем. Пусть сначала все расскажут, а я уж там подумаю.

Мои лихорадочные размышления прервал голос брюнетки.

– Милый юноша, не бойтесь, вы ничем не рискуете. – Она смотрела на меня с едва заметной иронией. – Вы узнаете об этом табу, как только подпишете соглашение о неразглашении. Если после этого вы по-прежнему будете так недоверчивы, то сможете вернуться домой в любую минуту. Мы просто пытаемся обезопасить себя.

Мне стало досадно и стыдно. Действительно, это странное условие было частью второго контракта, а не того, который я собирался подписать сейчас. Чувствуя, что краснею, я пробормотал что-то невнятное и вернулся к чтению.

Первая же фраза, которую я прочел, обязывала меня молчать обо всем, что я видел и слышал с того момента, как переступил порог комплекса. После нее шел длинный список того, что мне запрещалось. Мне запрещалось какое-либо общение с внешним миром. Мне запрещалось читать любые печатные материалы, за исключением тех, что предоставлялись институтом. Мне запрещалось входить в двери с надписью «Только для внутреннего персонала». Мне запрещалось покидать комплекс. Нарушение любого пункта автоматически влекло за собой полное расторжение этого соглашения. И разумеется, деньги в этом случае не выплачивались.

Когда последняя страница была прочитана, я задумался. Несмотря на то что я рассчитывал узнать из этой бумаги гораздо больше, причин не подписывать ее не было. Да, договор состоял из недомолвок и ограничений и ничего существенно нового не сообщал. Но раз так – нечего и думать. Решение было принято несколько дней назад, и тянуть сейчас с подписью – это просто проявлять малодушие. Я размашисто подписался и, радуясь своей твердости, положил контракт на стол Тесье. Тот внимательно посмотрел на мою подпись, помолчал и сказал:

– Пятый, я очень рад тому, что вы подписали этот документ. Мы возлагаем на вас большие надежды.

Думая, что ослышался, я повторил за ним:

– Пятый? Он кивнул.

– Часть обучения состоит в том, что с этого момента вы – Пятый, несмотря на то, что вам еще не сделана пластическая операция. Вы должны научиться откликаться на это имя так же естественно, как вы откликаетесь на имя Андре. Вы научитесь вести себя так же, как он, говорить, как он, думать, как он. Вы станете им – и только тогда сможете выдержать экзамен. Кстати, недавно вы хотели взглянуть на него.

И он подал мне небольшую фотокарточку. С нее задумчиво смотрел парень моего возраста, действительно чем-то похожий на меня. Ничем не примечательное приятное лицо, в точности как было обещано. Действительно, не красавец, не урод. Нос, пожалуй, чуть прямее моего. Рот какой-то невыразительный, но темные глаза смотрят прямо и уверенно. В общем, человек как человек.

Чем же он так примечателен? Почему-то мне захотелось оставить эту фотографию у себя. Если этому лицу предстоит стать моим на всю жизнь, мне было бы легче привыкать к нему постепенно. Понимая, насколько это сентиментально, я вопросительно взглянул на Тесье.

– Конечно, Пятый, – понимающе кивнул он. – Вы можете взять свой портрет с собой.

Я вернулся на стул и спросил:

– Теперь я могу задавать вопросы?

Тесье посмотрел на часы и утвердительно кивнул.

– Спрашивайте, но у вас есть всего несколько минут. Утренние занятия начинаются через полчаса, а вам еще необходимо ознакомиться с обстановкой.

Эта фраза перевела мои мысли в другое русло, и я задал совсем не тот вопрос, который намеревался задать минуту назад:

– Скажите, я являюсь единственным кандидатом на роль Пятого?

Он усмехнулся.

– Да, Пятый, вы единственный кандидат на роль самого себя.

Ответ был, по меньшей мере, двусмысленным, но пришлось удовольствоваться им.

– Смогу ли я встретиться со своим прототипом? – спросил я, чувствуя себя так же, как на собеседовании.

– Да, через какое-то время.

– Почему бы нам не встретиться сейчас? Разве это не поможет мне быстрее войти в образ?

– Сначала вам надо привыкнуть к своим основным чертам. В этом встреча с нынешним Пятым ничем не поможет.

Тесье снова взглянул на часы.

– Сожалею, но вам надо идти. Вы сможете задать свои остальные вопросы в классе.

Он нажал кнопку интеркома и сказал:

– Люсьен, будете добры, ознакомьте Пятого с обстановкой и отведите его в класс.

Я поднялся с четким сознанием того, что главный вопрос так и не задан. Тесье доброжелательно смотрел на меня. Мне в голову пришел еще один, отнюдь не самый важный вопрос, и я спросил:

– А почему вы считаете, что мне понадобится столько времени, чтобы сдать экзамен?

Он как-то странно улыбнулся.

– Видите ли, Пятый… На то есть серьезная причина. Дело в том, что вы бессмертны. Вы даже не знаете, что такое смерть, вам незнакомо само это понятие. И вам может понадобиться гораздо больше восьми или девяти месяцев, чтобы сжиться с этой мыслью. Но в таком случае вы нам не подходите.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказала Луазо.

Вошел Люсьен. Я все стоял и смотрел на Тесье, а в голове у меня звучали его слова: «Пятый, вы бессмертны… Пятый, вы бессмертны…» Надо было, конечно, уходить, а не стоять как статуя, но какая-то неясная мысль не давала мне покоя. Наконец, я вспомнил свой главный вопрос и в ту же минуту понял, каков будет ответ.

– Так эта тема, о которой мне нельзя говорить…

– Да, – жестко сказал Тесье. – Эта тема – смерть.

Я шел вслед за Люсьеном по пустому белому коридору. Он как-то неприятно шаркал, и некоторое время я пытался отвлечься от своих мечущихся мыслей, гадая, почему это шарканье осталось незамеченным вчера. Наконец я догадался глянуть на его ноги и увидел обычные домашние тапочки без задников. Эта обувь как-то не очень подходила к обстановке, но мне было не до таких мелочей.

Значит, отныне я бессмертен. Правда, ненадолго. Года так на три с половиной. Ну что ж, не я первый, не я последний. Мало ли было фильмов с бессмертными людьми. И ничего, играли, изображали. Правда, мне изображать придется по-другому. Не так, как это делают актеры – заучивая слова, под контролем режиссера, отдыхая между сценами и подшучивая над своими героями. Мне надо стать таким человеком. Жить, как он, думать, как он… Ничего себе! Неужели они всерьез рассчитывают, что я смогу жить и думать так, как будто у меня впереди вечная жизнь? Да на то, чтобы к этому привыкнуть, не то что шести месяцев – жизни не хватит.

Хотя, наверное, им виднее. Откликаться на имя – это, конечно, не проблема. И научиться вести себя так, как они хотят, тоже, пожалуй, несложно. Кстати, а в каких ситуациях мое поведение станет иным? Что они мне готовят? Впрочем, с этим мы разберемся. И с ситуациями, и с поведением. А вот с мыслями…

Что-то они здесь намудрили. Мыслить словно бессмертный человек? Да я даже представить себе не могу, как такое создание могло бы мыслить. Может, я им действительно не подхожу, а они еще об этом не знают? «А ну вас к черту, – неожиданно озлобляясь, подумал я. – Какое вам дело до моих мыслей? А главное – каким образом вы за ними сможете следить? Я буду думать обо всем, о чем мне заблагорассудится. И вы, дорогие исследователи, не будете даже подозревать об этом, пока я буду говорить и действовать так, как этого требует моя роль. Слово дано человеку, чтобы скрывать свои мысли, – так ведь писал Стендаль?»

– Пятый, вы слышите меня?

Я понял, что Люсьен обращается ко мне уже второй раз, и кивнул. Судя по его недовольному тону, витание в облаках здесь не поощрялось.

Мы стояли перед широкой серой дверью с надписью «Кафетерий». Люсьен распахнул ее и сообщил:

– Вы уже видели комнату, в которой будете жить. Кроме нее вам разрешается посещать несколько мест. Это – одно из них.

Я огляделся. Небольшой уютный кафетерий был красиво обставлен. Бар, несколько столиков, прозрачный холодильник с напитками. Разумеется, окон здесь тоже не было. Я вспомнил наш вчерашний разговор и спросил:

– Кстати, каким образом отсутствие окон помогает свыкнуться с мыслью о бессмертии?

Он косо посмотрел на меня и неохотно ответил:

– Вы поймете это со временем.

– А вы можете попробовать это объяснить? – спросил я, решив проявить настойчивость.

Люсьен вздохнул. То, что я считал настойчивостью, он явно воспринимал как назойливость.

– Попробовать могу. Но вам это вряд ли поможет. В двух словах: небольшой фрагмент обычного мира, который мы видим в любом окне, может нести в себе множество напоминаний о смерти.

– Разумеется. Если окно выходит на кладбище, – согласился я. – А что смертельного в деревьях или тихом дворе?

– Как я вам уже сказал, вы не сможете понять это сейчас, – ответил он таким тоном, что у меня пропало желание продолжать эту дискуссию.

Помолчав, он продолжил как ни в чем не бывало:

– В своей комнате вы найдете расписание работы кафетерия. Здесь подается трехразовое питание, кроме того, вы можете брать питье и сэндвичи в неограниченном количестве в любое время суток. Разумеется, платить вам ни за что не нужно.

Из кафетерия мы направились в библиотеку, которая, по утверждению моего угрюмого провожатого, была тоже открыта в любое время суток. «Время суток, время суток», – мысленно ворчал я, следуя за ним. Поди пойми без окон, где тут день, а где ночь.

Библиотека представляла собой небольшую, ярко освещенную комнату с десятком уставленных книгами стеллажей. Не то чтобы книг было очень мало, но я ожидал большего. Даже кабинет Тесье скорее походил на солидное книгохранилище, чем это неказистое помещение. Люсьен остановился у входа и жестом пригласил меня ознакомиться с библиотекой.

Я прошел вперед. Нигде не было ни газет, ни журналов. Только книги. Интересно, какие же произведения институт счел подходящими для моего бессмертного персонажа? Скорее всего, мифы о богах-олимпийцах, всевозможные фантастические повествования об эликсирах бессмертия, возможно, классика вроде Свифта. Однако на полках не было ни одного знакомого названия.

Я шел вдоль стеллажей, удивляясь все больше и больше. «Книга Творения», «Мир», «Машины и их назначение», «Основы живописи», «Прикладная филология»… Взяв голубое «Изобретение», я пролистнул несколько страниц. Книга повествовала о каком-то энтузиасте-ученом, который что-то усиленно изобретал. Он беспрестанно произносил длинные монологи о пользе его будущего открытия и нудно описывал удовлетворение, которое ему приносит эта работа. Еще через пару страниц я понял, что он пытался изобрести электрическую лампочку. Подивившись тому, что человек этот именовался Двадцатым, а не Эдисоном, я поставил книгу на место и только тут обратил внимание на имя автора. Имя было простое, запоминающееся и, мягко говоря, неожиданное – Пятый.

«Тезка, что ли? – подумал я, снова беря книгу. – Пятый о Двадцатом… Чушь какая-то. И пишет он почему-то так, словно ведет репортаж с места событий». По давней привычке моя рука сама собой потянулась к последней странице. Естественно, там сообщалось, что Двадцатый работает сейчас над новым изобретением.

– Все эти книги написаны в институте? – спросил я Люсьена, который все это время молча стоял у входа.

Он все так же безмолвно кивнул.

– И для кого они предназначены?

– Для вас и для других людей, находящихся в вашем положении.

– Но ведь от того, что я прочту такую книгу, я не забуду о том, что лампочку изобрел Эдисон, который умер давным-давно.

Он пожал плечами.

– Мы и не ставим перед собой подобных целей.

– А каких целей вы добиваетесь такими книгами?

– На этот вопрос я вам ответить не могу.

Я удивился:

– Но ведь я подписал контракт…

Люсьен покачал головой.

– Пятый, вы подписали только предварительный контракт. Вы должны понимать, что ответы на многие вопросы будут даваться вам только после того, как вы пройдете экзамен и подпишете настоящий контракт, – он сделал ударение на слове «настоящий».

Библиотеку я покинул порядком разозленный той бесцеремонностью, с которой эти люди напоминали о своих запретах. Экскурсия завершилась перед очередной серой дверью, за которой раздавались приглушенные голоса.

– Это класс, где вы будете учиться в течение следующих трех месяцев, – сказал Люсьен. – Здесь вам помогут подготовиться к экзамену. С программой вас ознакомят.

И вот что… – он многозначительно посмотрел мне в глаза. – У вас возникают вопросы. Много вопросов. Вам не запрещается их задавать, и на многие из них вы получите ответы. Но, как я уже предупреждал, на некоторые вам отвечать не будут до тех пор, пока не будет подписан второй контракт. Так вот, не надо задавать такие вопросы вторично. Постарайтесь просто забыть о них до поры до времени. И не пытайтесь найти ответы сами. Для вашего же блага.

Напоследок он еще минуту посверлил меня своими немигающими глазками с короткими ресницами и толкнул дверь.

Мне показалось, что я перенесся обратно в университет – обстановка была точно такая же. Парты с тетрадями и ручками, доска, преподавательский стол. И даже студенты. Двое ребят и девушка, все примерно моего возраста. «… Точно говорю, так и было написано, сам читал», – говорил, энергично жестикулируя, смуглый темноволосый парень, сидевший ближе к двери. Лица остальных выражали веселое недоверие.

– Гм, – громко сказал Люсьен.

Оратор умолк и обернулся к нему. Люсьен неторопливо оглядел притихшую компанию и сказал:

– Знакомьтесь, это – Пятый.

«Студенты» повернулись ко мне.

– Поль, – представился брюнет. – То есть Четвертый, – поправился он.

Девушка прыснула и, сдерживая смех, сказала:

– Восьмая.

Мне она понравилась. У нее было живое подвижное лицо и короткие каштановые волосы. После всех мрачных и хитрых лиц, которые окружали меня с утра, на нее было очень приятно смотреть. Худощавый парень, сидевший рядом с ней, тоже представился:

– Десятый.

Он произнес это псевдоимя таким тоном, как будто носил его всю жизнь.

– Ну вот и познакомились, – подвел итоги Люсьен. – Занятия начнутся через несколько минут. Желаю успехов.

– Нудный тип, – сказала девушка, как только за ним закрылась дверь. – Пятый, а как тебя на самом деле зовут?

– Андре, – невольно улыбнувшись, ответил я.

– А я – Мари. Это – Эмиль, – она указала на своего соседа. – Ну а то, что нашего Четвертого зовут Поль, ты уже знаешь.

Она говорила весело и непринужденно, и мое несколько подавленное настроение стало улучшаться. По правде говоря, оно улучшилось, как только я увидел этих троих.

– Давно вы тут? – поинтересовался я.

Оказалось, что недавно. Мари привезли день назад, обоих ребят – вчера днем. Знали они ровно столько же, сколько и я, то есть ничего. Все успели обратить внимание на освещение, подписать контракты и ознакомиться с местностью. «А еще мы бессмертные», – радостно сообщил Поль. Я кивнул. Подобным достижением я и сам теперь мог похвастаться.

Дверь распахнулась и впустила высокого лысоватого мужчину лет сорока пяти, в котором я узнал третьего члена приемной комиссии. Его продолговатое аристократическое лицо с пухлыми щеками запомнилось мне еще в тот день. Оно располагало к себе с первого взгляда, и в то же время было в нем что-то, исключающее даже намек на фамильярность. Уверенность была в этом лице, уверенность и спокойствие. Мы замолчали. Профессор, как я мысленно окрестил его, подошел к столу и удобно уселся, привычным жестом положив ногу на ногу. Затем изучающе посмотрел на нас и, на редкость четко выговаривая слова, сказал:

– Ну что ж, давайте знакомиться. Я – Луи Катру, ваш преподаватель. А вы?

Он обвел взглядом наши лица и остановился на мне.

– Пятый, – ответил я.

– Хорошо, очень хорошо, – одобрительно пробормотал он и посмотрел на Мари.

– Восьмая, – сказала она. Катру удовлетворенно покивал.

– Надо сказать, молодые люди, что я вам завидую, – загадочно начал он после того, как Поль и Эмиль также порадовали его своими новыми нелепыми именами. – Именно так, завидую. И говорю я это не для красного словца. Вам предоставляется возможность непосредственно участвовать в самом необычном исследовании XX века. Если это исследование достигнет своих целей, место в истории вам обеспечено.

Он многозначительно поднял палец.

– Запомните: в самом необычном исследовании. И удача этого исследования в большой степени зависит от вас. В огромной степени. Впрочем, я отвлекся. Вы сейчас, наверное, гадаете, чему я буду вас обучать на протяжении следующих трех месяцев. Обучать я вас буду искусству быть собой. Звучит несколько загадочно, не правда ли?

Дело в том, что вы теперь – Восьмая, Пятый, Десятый и Четвертый. Ваши предыдущие имена, личности и связанное с ними прошлое отныне не имеют значения. Забудьте о них, отложите их в сторону на несколько лет. В пределах этого здания вы – Восьмая, Пятый, Десятый и Четвертый.