Дов покраснел. Сазерленд не без зависти разглядывал розы Сары.

— А где же остальные? — спросила Китти.

— Иордана вчера вечером поехала в Хайфу. Сказала, что вернется вовремя.

— Я получил письмо от Карен. Она должна была выехать из Нахал-Мидбара еще вчера, — сказал Дов. — Может быть, она остановилась на ночь в Хайфе? Или голосует где-нибудь на шоссе около Сафеда?

— Ничего, — сказал Сазерленд, — доберется.

Китти огорчилась, что Карен еще нет, но не подала виду. Доехать до Яд-Эля было трудно, особенно по праздникам.

— Давайте я вам помогу, — предложила она Саре.

— Сидите и чувствуйте себя как дома. Кстати, вам уже раз десять звонили в контору мошава. Дети во всей долине знают, что вы приедете. Они просили передать, что зайдут перед седером, — сказала Сара и ушла на кухню.

Китти повернулась к Дову:

— Я слышала о твоих успехах.

Дов пожал плечами.

— Не скромничай. Я знаю, вы проектируете какое-то водное сооружение у Иордана.

— Да, если бы сирийцы не мешали. Странно все получается. Сирия и Иордания выиграют от этого во много раз больше, чем мы. Но как только речь заходит о том, что Израиль получит лишнюю каплю воды, они встают на дыбы.

— А что вы там делаете? — спросил Сазерленд.

— Мы хотим изменить русло Иордана на протяжении нескольких километров. Арабы говорят — это задумано из военных соображений, хотя мы предложили им прислать своих наблюдателей. Ну ничего, как-нибудь образуется.

Дов глубоко вздохнул, и Сазерленд понял, что ему не терпится остаться с Китти наедине. Он отошел в дальний угол комнаты и принялся изучать корешки книг на полках.

— Китти, — начал Дов, — мне хочется поговорить с вами о Карен до того, как она приедет.

— Давай поговорим.

— Она очень упряма.

— Знаю. Мы с ней долго беседовали в Нахал-Мидбаре.

— Она вам рассказала, что мне предложили ехать в Америку учиться?

— Нет, но я знаю. Я так долго в Израиле, что у меня появилась собственная разведывательная сеть.

— Я не знаю, что делать. Она, видите ли, патриот своего кибуца. Боюсь, Карен не согласится ехать со мной. А я просто не могу расстаться с ней на два года.

— Я с ней поговорю, — улыбнулась Китти. — Со мной ей не сладить. Вот увидишь, Дов, все будет хорошо.

Дверь распахнулась, и Иордана с развевающимися золотыми волосами широко развела руки.

— Шалом всей компании!

Китти обняла ее.

— Има! — закричала Иордана. — Поди сюда! Смотри, кого я притащила!

Когда Сара прибежала из кухни, в дверях появился Ари.

— Сынок!

В глазах Сары появились слезы. Она бросилась к сыну на шею.

— Ну, Иордана, чертовка рыжая! Почему ты не сказала, что он тоже приедет?

— Мы надеялись, ты и без предупреждения сумеешь накормить еще один рот, — ответил Ари, поднимая мать в воздух.

— Ах вы, черти! — сказала Сара, грозя им пальцем и вытирая глаза. — Дай я хоть посмотрю на тебя. У тебя усталый вид, Ари. Ты слишком много работаешь.

Они снова обнялись, счастливо смеясь.

И тут Ари заметил Китти Фремонт.

В комнате воцарилась неловкая тишина, они долго смотрели друг на друга. Иордана поглядывала то на брата, то на Китти.

Китти медленно встала и сказала тихо:

— Шалом, Ари.

— Шалом, — прошептал он в ответ.

— Чувствуйте себя как дома, — бросила Иордана, подхватила мать под руку и увела ее на кухню.

Дов пожал Ари руку.

— Шалом, генерал Бен Канаан.

Китти взглянула на Дова. Глаза парня сияли, когда он смотрел на легендарного командира «Зверей Негева».

— Шалом, Дов. Ты чудесно выглядишь. Слышал, ты собираешься залить водой наши пустыни.

— Постараемся, генерал.

Ари поздоровался с Сазерлендом.

— Я получил ваше письмо, Брюс. Буду рад видеть вас у себя в Эйлате в любое время.

— Мне хотелось бы познакомиться с Негевом поближе.

— А как ваши розы?

— Прекрасно. Должен сказать, я испытал зависть, когда увидел розы вашей матери. Я не отпущу вас в Эйлат, пока вы не проведете у меня хотя бы полдня.

— Постараюсь.

Снова воцарилась неловкая тишина. Китти не отрывала глаз от Ари. Сазерленд подошел к Дову и повел его из комнаты.

— Ну, майор Ландау, расскажите, как вы собираетесь перелить озеро Хула в Тивериадское озеро. Это ведь не так просто!

Ари и Китти остались одни.

— Вы прекрасно выглядите, — сказала она.

— А вы — еще лучше.

Они снова замолчали.

— А как Карен? Она тоже приедет?

— Да, обещала. Мы ждем ее с минуты на минуту.

— Не хотите ли подышать воздухом? Погода прекрасная.

— С удовольствием, — ответила Китти.

Они молча шли вдоль забора, затем по краю поля мимо оливковой рощи, пока не добрались до Иордана. В воздухе чувствовалось дыхание весны. Ари зажег две сигареты, протянул одну Китти.

Она была еще прекрасней, чем когда-то.

Китти чувствовала на себе его пристальный взгляд.

— Мне просто стыдно, что я еще ни разу не бывала в Эйлате. Начальник гарнизона в Беер-Шеве много раз предлагал мне слетать с ним туда, но я как-то не собралась. А жаль.

— О, там море и горы. На редкость красиво.

— А город растет?

— Он бы еще не так вырос, если бы только удалось снять блокаду и открыть порт.

— Ари, — спросила Китти, — как там дела внизу?

— Как всегда было… и будет.

— Я слышала, фидаины не дают покоя?

— Дело не в них. Арабы собирают войска на Синайском полуострове, надеются когда-нибудь захватить весь Ближний Восток. — Ари улыбнулся. — Мои ребята говорят: пора уже нам перейти границу, найти гору Синай и вернуть Господу его десять заповедей.

Китти долго смотрела на бурную реку, затем горестно вздохнула.

— Я не сплю по ночам из-за Карен. Она у полосы Газы, в Нахал-Мидбаре.

— Да, это скверное место, — сказал Ари. — Но там крепкие ребята. Как-нибудь справятся.

Да, подумала Китти, Ари не меняется.

— Я слышал, вы собираетесь в Америку?

Китти кивнула.

— Вы у нас слывете знаменитостью.

— Скорее чудачкой.

— Не скромничайте.

— Уверена, Израиль выживет и без меня.

— Почему вы все-таки уезжаете?

— Вы видели Дова, майора Дова Ландау? Прекрасный молодой человек. Я оставляю Карен в хороших руках. Не знаю, может быть, я боюсь надоесть. Может быть, я действительно тоскую по дому. Причин много, да не в них дело. Так или иначе, а я решила взять отпуск, чтобы подумать, просто подумать.

— Мудрое решение. Хорошо, когда у человека есть возможность подумать и отвлечься от будничных забот. Мой отец всю жизнь мечтал о такой роскоши, но досталась она ему только в последние два года жизни.

Вдруг они почувствовали, что им больше нечего сказать друг другу.

— Давайте вернемся, — предложила Китти. — Я хочу встретить Карен. Да и ребята приедут.

— Китти, еще минуточку, пожалуйста.

— Да?

— Хочу сказать, что я вам очень благодарен за участие, которое вы проявили к Иордане. Вы были к ней очень добры. Меня она так тревожила.

— Иордана до сих пор несчастна, Ари. Она так сильно любила Давида.

— И когда же это пройдет?

— Не знаю. Но я достаточно прожила в этой стране, чтобы заразиться оптимизмом. Когда-нибудь и Иордана будет счастлива.

Невысказанный вопрос, непроизнесенные слова повисли в воздухе. А она сама будет ли когда-нибудь счастлива?

— Ну, идем, — сказала Китти.

Целый день ее навещали бывшие питомцы из Ган-Дафны и других сел, а к Ари заходили жители Яд-Эля. В доме Бен Канаанов стоял ералаш. Все вспоминали, как неловко чувствовала себя Китти, когда впервые оказалась здесь, теперь она разговаривала на их языке, и люди смотрели на нее с восхищением.

Многие «дети Ган-Дафны» приехали издалека, чтобы побыть с ней несколько минут. Некоторые привезли с собой мужей или жен. Почти все были одеты в военную форму.

Чем ближе подходил вечер, тем больше Китти тревожилась. Дов несколько раз выходил на шоссе, вглядывался в даль.

Гости разошлись, чтобы приготовиться к своим седерам.

— Где же, черт возьми, пропадает эта девчонка! — с тревогой воскликнула Китти.

— Думаю, скоро будет, — сказал Дов.

— Она не позвонила, не предупредила, что задержится. Это так не похоже на Карен, — волновалась Китти.

— Успокойтесь, — сказал Сазерленд. — Разве вы не знаете, что для междугородного звонка здесь требуется чуть ли не большинство голосов в кнессете?

Ари предложил:

— Я пойду в контору мошава и закажу с кибуцем служебный разговор. Может быть, они знают, где она собиралась остановиться, а там уж мы ее живо найдем.

— Буду очень благодарна, — ответила Китти.

Как только Ари ушел, Сара объявила, что стол накрыт, и пригласила всех на седер. После месячных трудов наконец наступил час ее торжества. Она распахнула дверь в столовую, гости вошли на цыпочках, и раздались восхищенные голоса. Вот это стол! Именно такой подобает торжественному пиру свободы.

Серебро и посуда сияли. Ими пользовались только раз в году — в седер. Посреди стола красовался серебряный подсвечник, рядом огромный серебряный бокал, богато украшенный резьбой, — «сосуд пророка Ильи». Он был доверху налит вином и предназначался для пророка: придет, отопьет из него — тогда вскоре явится и Мессия.

По краям стола, у каждого прибора, стояли серебряные бокалы, которые во время седера наполнялись пасхальным вином четыре раза — по числу Господних обещаний: освободить народ Израиля, вывести из Египта, привести в Землю Обетованную и опекать его. Вино пили также при перечислении десяти казней египетских и при исполнении хором песни Мириам о том, как Красное море сомкнулось над войском фараона.

На почетном месте, в кресле, лежала подушка, чтобы тому, кто будет читать рассказ об Исходе, было удобно. В древние времена только свободные люди могли сидеть развалясь — рабам полагалось сидеть прямо.

В центре стола, рядом с подсвечником, стоял золотой пасхальный поднос, а на нем символические пасхальные блюда. Опресноки — в знак того, что сыновьям Израиля пришлось спешно покинуть Египет и у них не было времени дать хлебу взойти. Яйцо символизировало добровольность жертвы; смоченная зелень — наступление весны; кусок баранины — жертвы, которые приносили Господу в храме; смесь из толченых орехов и яблок — раствор, который евреям-каменщикам приходилось месить в египетском рабстве; марор, горькая трава, — горечь неволи.

После стола Сара пригласила гостей обратно в гостиную. Войдя в комнату, Иордана первая увидела Ари. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, бледный, непривычно взволнованный. Все уставились на него. Он попытался говорить, но спазм сжал ему горло.

— Карен! Где Карен? — закричала Китти.

У Ари задрожали губы, он опустил голову.

— Где Карен?

— Карен больше нет. Фидаины убили ее прошлой ночью.

Китти вскрикнула и потеряла сознание.

…Веки Китти зашевелились. Рядом с ней на коленях стояли Брюс и Иордана. Внезапно она вспомнила все, отвернулась и зарыдала:

— Мое дитя… моя девочка!

Китти медленно села. Иордана и Сазерленд, потрясенные случившимся, растерянно смотрели на нее.

— Карен… моя Карен!

— Боже, почему погибла она, а не я! — вырвалось у Иорданы.

Китти с трудом поднялась.

— Полежите, милая, пожалуйста, не вставайте, — взмолился Сазерленд.

— Нет, — ответила Китти, отталкивая его руку. — Где Дов? Мне нужно к Дову.

Она вышла, пошатываясь, и нашла Дова в комнате рядом. Дов сидел в углу с опухшими от слез глазами. Его лицо было искажено болью. Китти обняла его.

— Дов, мой бедный мальчик!

Дов опустил голову ей на грудь и зарыдал. Китти гладила его по волосам, и они вместе плакали, пока ночь не опустилась на дом Бен Канаанов, а у них не иссякли все слезы.

— Я останусь, Дов… Буду ухаживать за тобой, — сказала Китти. — Мы как-нибудь справимся, Дов.

Дов встал на ноги.

— Обо мне не беспокойтесь, Китти. Я сам справлюсь. Карен не придется стыдиться меня.

— Об одном прошу, Дов, ради Бога, не становись прежним.

— Нет, — ответил он. — Я не раз думал об этом. Я не могу ненавидеть их — ведь Карен не питала к ним вражды. Она не знала ненависти. Она всегда говорила, что мы не достигнем своей цели, ненавидя.

В дверях появилась Сара.

— Нам всем очень тяжело, — сказала она, — но седер отложить нельзя.

Китти посмотрела на Дова, тот кивнул.

Они печально потянулись в столовую. У дверей Иордана подошла к Китти.

— Ари сидит один в сарае, — сказала она. — Вы не позовете его?

Китти вышла во двор. Во всех домах мошава горел свет, везде уже справляли седер. В эту минуту главы семей рассказывали своим близким древнюю историю Исхода, как ее рассказывали испокон веков и будут рассказывать всегда. Шел небольшой дождь, и Китти ускорила шаг, направляясь к мерцающему свету фонаря. Она вошла в сарай, оглянулась. Ари сидел на сене спиной к ней. Китти подошла к нему, дотронулась до плеча:

— Ари, сейчас начнется седер.

Он обернулся и поднял глаза. Китти отшатнулась, словно ее ударили. Никогда в жизни она не видела столько страдания на человеческом лице. В глазах Ари застыла смерть. Он посмотрел на нее невидящим взглядом, затем опустил голову на руки, и его плечи затряслись.

— Ари, пора… седер…

— Всю жизнь я смотрю, как убивают моих близких. Всех убивают… всех…

Он был полон отчаяния. Китти испуганно глядела на этого убитого горем, совершенно незнакомого ей человека.

— Я каждый раз умирал с ними. Я умирал сотни и тысячи раз. У меня пусто внутри. У меня ничего больше не осталось в жизни.

— Ари… Ари!

— Почему мы должны посылать детей в такие места? Эта чудная девочка, этот ангел… за что они ее убили?..

Ари с трудом поднялся на ноги. От его энергии, мощи и самообладания не осталось и следа. Перед ней стоял усталый, разбитый старик.

— Почему мы каждый день должны драться всего лишь за право жить?

Ари поднял искаженное от боли лицо и потряс кулаками над головой.

— Боже! Боже! Почему нас не оставляют в покое? Почему не дают нам жить?

Его мощные плечи поникли, голова опустилась на грудь… Китти вдруг поняла то, что раньше ускользало от нее.

— О, Ари, — прошептала она. — Что я наделала? Как же я не понимала? Ари, родной мой, как же ты настрадался. И я тебя мучила. Ради Бога, прости.

— Не знаю, что на меня нашло, — пробормотал Ари. — Пожалуйста, никому не рассказывайте.

— Идем. Нас там ждут, — сказала Китти.

— Китти!

Он медленно подошел к ней, опустился на колени, обнял ее и прижался головой.

Знаменитый воин Ари Бен Канаан плакал, и в его рыданиях изливалось бесконечное горе. Китти обняла его, гладила по голове, шептала ласковые слова.

— Не оставляй меня, — умолял Ари.

Как давно она мечтала услышать эти слова! Да, я останусь, подумала она. Я останусь с тобой сейчас, и не уйду, пока буду тебе нужна. Но даже сейчас, когда ты первый раз в жизни заплакал, ты стыдишься своих слез. Сегодня я тебе нужна, а завтра… завтра ты снова станешь прежним, непобедимым Ари Бен Канааном, снова заберешься в свою скорлупу, будешь опять презирать всякие чувства, и тогда я, может быть, уйду.

Она помогла ему подняться, вытерла его слезы, обняла за плечи.

— Все в порядке, Ари. Обопрись на меня.

Они медленно вышли и увидели в окно, как Сара зажигает свечи, произнося слова молитвы.

Он остановился, снял ее руку с плеча и выпрямился. Это снова был прежний Ари Бен Канаан. Как быстро, печально подумала Китти.

— Китти, я должен вам сказать, что я никогда не любил Дафну так, как люблю вас. Но вы знаете, что за жизнь вам предстоит со мной.

— Знаю, Ари.

— Я не похож на других. Может быть, я никогда уже не скажу вам, что вы мне нужны больше всех на свете. Сможете ли вы это понять?

— Смогу, всегда смогу.

Они вошли в столовую. Мужчины надели ермолки.

Дов, Иордана, Ари и Китти, Сазерленд и Сара. У всех сердца обливались кровью от горя.

Ари направился к столу, чтобы занять место Барака.

— Не обижайтесь, пожалуйста, — сказал Сазерленд, — но я тут старший. Разрешите мне править седер.

— Сочтем за честь, — ответил Ари. Сазерленд подошел к столу, занял место главы семьи. Раскрыли «Агаду». Сазерленд кивнул Дову. Тот откашлялся и начал:

— Чем отличается нынешняя ночь от всех прочих ночей? Нынешняя ночь отличается от всех прочих ночей тем, что в эту ночь мы празднуем самое выдающееся событие в истории нашего народа. В эту ночь мы празднуем свое победоносное шествие от рабства к свободе.