– Пойду я. - Лачек перебил на полуслове рассказ о том, как ее муж вместе с гостившим в городе фивельским купцом за одну ночь осчастливили сразу две дюжины гулящих девиц и парочку случайно затесавшихся в их компанию писарчуков из городской управы. - Если Be… то есть мой товарищ придет, скажи, что к вечеру буду.
      – Да куда ж? Хоть перекусили б в дорожку, господин солдат, - обиженно проворковала толстушка, подсовывая под нос постояльца тарелку с мясом и зеленью. - А насчет Вебалса не беспокойтесь, знаю я его, шалопая, раньше следующего утра не заявится. Такой же, как мой покойный муженек, потаскун, пока все кабаки не облазит, домой не вернется.
      Из раскрывшегося рта разведчика выпал пережеванный кусок. Оказывается, колдун уже гостил в этом доме… и не раз, поскольку не побоялся назваться болтливой толстушке настоящим именем. Незначительные факты стали самостоятельно выстраиваться в голове в новые логические цепочки. Автоматически поглощая горячее мясо и кивая в такт ворковавшей хозяйке, Палион заново анализировал свой сон, не тот, с темнокожей красавицей, а тот, что был перед ним, с подводным истребителем, вальсирующей толстухой и габро-покером по радиосвязи.
      «Вебалс темнит, он специально затащил меня в этот дом и оставил наедине с Тереной, с этой бегемотообразной…» Взгляд разведчика еще раз скользнул по едва прикрытым телесам радушной хозяйки. От нее веяло жаром и пахло душистым мясом, капельки пота стекали по складкам шеи и стремились к грудям, крупным, дрожащим, аппетитным, с высунувшимися из-под ткани сорочки большими сосками. Поднимая упавшую на пол вилку, Терена нагнулась, и материя обтянула плотное, разгоряченное тело, а из-под высоко задравшейся юбки показалось толстое, но очень желанное в эту секунду бедро.
      Вселившийся в голову солдата бес протянул его руку к обнаженной женской плоти. Палион не понимал, зачем он это делает, но вцепился сзади в купчиху, обхватил мягкое тело и крепко сжал в своих объятиях. Истеричного визга не последовало, как, впрочем, и хотя бы формального сопротивления. Тело пышки тут же обмякло в руках разведчика и потянуло его на пол, ловко развернувшись и прижавшись горячими сосками к его щекам.
      Жалкие остатки вытравленной из головы глупости, называемой очкастыми интеллигентами моралью, внезапно мобилизовались и взяли под контроль похотливое желание. Силой вырвавшись из клещей вцепившихся в него рук, Палион вскочил на ноги и стремглав выскочил из кухни, опрокинув на себя по дороге бадью с огуречным рассолом.
      «Ведьма, блудливая ведьма, она околдовала меня! Это она, она приходила ночью, проклятая бегемотиха!» - бесновалась в воспаленном мозгу ужасная догадка.
      «А почему ведьма, почему виновата она? Это ведь ты сделал первый шаг, она просто не оказала сопротивления», - прозвучал в голове укоризненный голос отсутствующего поблизости Озета.
      «Черт, что же я натворил! Нет, вроде бы ничего страшного пока не случилось, - успокаивал себя Палион, отмывая штаны от пахучего огуречного рассола. - Я просто поскользнулся на банановой корке или арбузной кожуре, точнее наоборот… Хотя нет, на кухне не было ни арбузов, ни бананов, они вообще не растут на этой проклятой планете… или растут? Не важно! Я поскользнулся и упал, как только вернусь, нужно тотчас же извиниться. Впрочем, Терена не была так уж сильно расстроена моей выходкой, а вот поспешное отступление ей явно пришлось не по душе. Так за что же мне извиняться: за то, что совершил, или за то, что не довел начатое до конца?»
      Мысли разведчика путались и упорно не желали выстраиваться в логическую цепочку. Он даже не мог понять, чем же расстроен больше: тем, что скорее всего лишится крова, или тем, что обнадеженная вдовушка начнет к нему приставать? И то, и другое было не столь уж плачевно, а вот то, что он впопыхах оставил под кухонным столом меч, могло привести к трагическим последствиям.
      Вид бредущих по узкой улочке горожан не внушал уверенности и спокойствия. Даже беспризорники-дети и проплывающие с корзинками в сторону базара торговки косились на него с подозрением, ну а что говорить о ремесленниках и о стражниках, появившихся с первыми лучами солнца в нищенском квартале? Рваная куртка и небритая рожа в синяках, воняющие соленостями штаны и вымытые прошлой ночью в сточных водах волосы. Он походил на пьянчужку, бродяжку, убогого калеку последней войны и разбойника, безвылазно проведшего по крайней мере целый год в дремучей чаще леса. Таких типов обычно сторонятся, а при первой возможности выкидывают за городские ворота. Палиона спасало лишь то, что еще не проснувшимся стражникам было неохота пачкать об него руки. Вебалс удружил своему боевому товарищу, потратил деньги на себя и на кров, не заботясь о том, что разведчику не в чем выйти в город.
      «Но он же не знал, что со мной произойдет ночью, - искал оправдания для колдуна наемник, но так и не мог найти ни одного приемлемого. - Да, кого же я обманываю? Знал, конечно, он все знал, мерзавец, он специально привел меня в этот дом! Даже что я на жирдяйку наброшусь, догадывался. Не его ли голос я слышал у себя в голове? Неужто он может следить за мной издалека?»
      «В разведке выживают лишь параноики. Трезвый, расчетливый ум не способен предвидеть все опасности, а вот психи чуют их нутром и прячутся по надежным норкам», - эту непреклонную истину жизни знал любой разведчик, конечно, за исключением бездушных машин, следовавших лишь программе, знал и старался ей соответствовать, хоть подобного правила не было ни в одной из обучающих книг. Те, кто их учил и тренировал, вообще мало знали о жизни в тылу врага и уже давно не летали на задания, а, следовательно, формировали у действующих оперативников неправильную систему ценностей. Из однокурсников Палиона выжил лишь тот, кто умел давать поправку на ветер и вовремя забывал о теории.
      Сильный, скользящий удар в левое плечо сбил задумавшегося разведчика с ног и отбросил на стену дома. Лачек быстро отправился и, поднявшись, тут же хотел дать напавшему сдачи, но выместить зло уже было не на ком, сбившая его повозка уже скрылась за угловым домом. Впереди была площадь, как водится, с недействующим подобием фонтана, в котором мылись сапоги и все съедобное, несколькими десятками торговых лотков относительной чистоты и парочкой питейных заведений, запертых в этот ранний час на тяжелые висячие замки. Горожан было немного: торговый люд только начал занимать места, а покупатели еще не пожаловали.
      Палион оправился, отряхнул потрепанную одежду и, трезво рассудив, что от лотков его естественно прогонят, приняв за вора или попрошайку, направился в обход площади по маленькой улочке, ведущей к воротам в верхнюю часть города. Первые сто метров разведчику удалось преодолеть без приключений, но как только он дошел до первой подворотни, тут же услышал истошный крик, доносившийся откуда-то из глубины палисадника. Жестоко избиваемый (звуки ударов тяжелых сапог были слышны отчетливо) не звал на помощь, а громко визжал, наверное, терпя ужасные муки. Вмешиваться в жизнь городских низов разведчику не хотелось. Во-первых, к чему задаром подставлять под удары бока, а во-вторых, с вероятностью в пятьдесят процентов могло оказаться, что жертва вполне заслуживала наказания. Простые люди в древние времена не имели дурной привычки беспокоить судей по пустякам. Большинство преступлении каралось на месте, простым, но эффективным методом народного самосуда.
      Постояв немного и вслушавшись в чарующую композицию ударов, вздохов и криков, Палион решил продолжить свой путь, но тут из кустов высунулась толстощекая, усатая рожа, вероломно нарушившая его мирные планы.
      – Эй ты, доходяга опойный! Чо встал, пшел отсюда, пока плетей не огреб! - пробасила физиономия двадцатилетнего отрока, явно благородного происхождения, но не знавшего, что такое манеры.
      Палион открыл было рот, чтобы ответить, но юноша скрылся в кустах, а в воздух взмыл огрызок яблока, быстро пролетевший по пологой траектории и ударивший разведчика точно в лоб. Еще несколько месяцев назад Лачек, соблюдая суровые правила конспирации, потерев ушибленное место, побрел бы прочь. Однако пребывание на Шатуре отрицательно сказывалось на профессиональных навыках: выдержка и самоконтроль выветривались, как хорошая наливка, не по дням, а по часам.
      Крепко сжав кулаки, Палион рванулся с места со скоростью, которой позавидовал бы спринтер, потом оттолкнулся обеими ногами, сгруппировался и, совершив в воздухе кульбит, перепрыгнул через зеленую преграду. Парочка молодых дворян в черных плащах не успели даже обернуться, как им на спину приземлился доходяга в развевающихся на ветру лохмотьях. Сбив негодяев с ног, Палион успокоил одного точным пинком каблука по виску, а второго, на котором лежал, добил ударом лобовой костью по переносице.
      Наблюдавшая за картиной жестокой расправы жертва, мужчина средних лет в давно не стиранной ливрее кучера, быстро отползла назад, испуганно бормоча себе что-то под нос, но не осмелилась кинуться прочь. Страх перед неизвестным сильнее тумаков, он парализует и не дает пошевелить даже пальцем.
      Недолгий полет и последующее мягкое приземление никак не отразилось на намерениях разведчика. Он вступил в бой, выиграл его без потерь и теперь пожинал плоды победы, стаскивая с обмякшего тела одного из юнцов дорогую одежду. Трофеи оказались почти впору, немного сковывал движения камзол, но на такие пустяки бывший офицер никогда не обращал внимания, главное, чтобы не жали сапоги да брюки не впивались в пах.
      – Ты кто? Один из этих?… - испуганно пролепетал спасенный мужик, утирая слезы вперемешку с кровью с изуродованного, опухшего лица.
      – Не-е-е, не из этих, я из тех, - также уклончиво ответил разведчик, закончив с раздеванием одного барчука-неудачника и незамедлительно приступив к стягиванию штанов с другого. Одежда никогда не бывает лишней, в особенности если тебе каждый день кто-то пытается намять бока или окунуть с головой в сточные воды. - Кто таков? За что били?
      – Я… я кучером был, а они… они…
      – Ладно, потом расскажешь, какие пакости натворил. Пошли отсюда!
      Не дожидаясь, пока ограбленные парни очнутся или, что еще хуже, в укромный уголок заявится стража, Палион сгреб в охапку запасные трофеи, подобрал оружие и, ухватившись за шиворот, рывком поднял на ноги зареванного мужика. Жертва нападения еще находилась в шоке, поэтому вела себя покорно и тихо, не пыталась бежать и даже не стала лягаться.
      Через пять минут парочка уже была на заброшенном пустыре. Палион усадил бедолагу на старую повозку без колес и, состроив грозное лицо, приказал рассказывать по порядку, что с ним произошло.
      Вебалс задержался на кухне. Он не хотел покидать дома, пока Лачек не уснул. Слишком непоседлив был его новый боевой товарищ, слишком деятельная, активная натура скрывалась за тонкой оболочкой профессиональной осторожности и самоконтроля. Колдун знал это, он недаром потратил так много сил, копаясь в голове компаньона. Многого из нагромождения чуждой информации он так и не понял, но того, что выяснил, было достаточно, чтобы пожалеть о своей выходке в трактире. Будить зверя опасно, особенно в человеке, прошедшем нелегкий жизненный путь и убившем собственными руками не меньше живых существ, чем он сам. Позывной «Палач» был присвоен разведчику не случайно, он отражал его истинную натуру, а не просто символизировал случайное сочетание первых букв его имени и фамилии.
      Поедая остатки позднего ужина, приготовленного отправившейся на боковую Тереной, Вебалс еще раз взвесил все плюсы и минусы нового сотрудничества и пришел к выводу, что ему очень повезло с соратником. Дело даже не в том, что Палач мог одним словом вывести из строя механических рыцарей, Палион походил на него по системе внутренних ценностей и складу ума, он был идеальным исходным материалом, из которого, прикладывая минимальные усилия, можно было вылепить нечто стоящее.
      Последний кусок мяса приятно согрел гортань и, провалившись в желудок, наполнил сердце печалью. Колдун потратил слишком много сил, а ужин хоть и был сытным, но не смог утолить одолевавший странника голод. Решив, что сможет перекусить по дороге, Вебалс оставил хозяйке записку с пожеланием держать в доме больше готовой еды и, дождавшись богатырского храпа, разнесшегося со второго этажа, отправился в путь.
      Вечер был холодным идождливым. Колдун поплотнее закутался в старенький, дырявый и засаленный плащ, специально приобретенный для того, чтобы скрывать под ним дорогую, а по меркам нижнего города просто роскошную одежду. Холодные капли с чмоканьем ударялись по лбу и бритым вискам, навевая желание немедленно вернуться обратно, в сухой и хорошо натопленный дом. Однако у Вебалса были дела: во-первых, вернуть свой меч, утерянный во время сражения, во-вторых, разузнать обстановку в городе. Кое-какие слухи до него уже дошли: о появлении вутеров возле крепостной стены; о недавнем похищении герцогини Нувии; о неожиданном приезде герцога Самвила, почтившего своим присутствием дом бургомистра; о привидениях, ворующих души людей по ночам; о черных скитальцах, летучих сгустках кромешной тьмы, поглощающих не только живую плоть, но и пространство; и прочая-прочая ерунда, деликатно именуемая пьяными байками. Что из услышанного по кабакам было правдой, а что ложью, сразу сказать было нельзя. По крайней мере Вебалс из рода Озетов весьма сомневался, что привереда Самвил проведет хотя бы одну ночь в свинарнике местного управителя, а вот в существование призраков-душегубов искренне верил, поскольку сам когда-то по глупости сотворил парочку. Однако, по счастью, проверить слухи было довольно легко, достаточно было посетить логово напавших прошлой ночью на них бандитов и вежливо попросить поделиться сведениями об их нанимателе. Вебалс был абсолютно уверен, что побоище на мостках пруда произошло не из-за выходки в трактире: слишком коротким казался колдуну временной промежуток между двумя событиями, да и посетители корчмы были сильно напуганы, чтобы натравливать на них многочисленный, но плохо вооруженный сброд. Да еще тут же, вблизи от места их злодеяния. Определенно, бродяг натравил на них кто-то еще. Озет догадывался кто, но уточнить личность заказчика не мешало. К тому же бестолковые голодранцы могли знать что-то еще, а информация о враге никогда не бывает лишней.
      Двигаться налегке, то есть не таща на себе раненого товарища, оказалось значительно проще. Уже через четверть часа колдун достиг берега зловонного водоема, служивший местом сброса отходов человеческой жизнедеятельности, то есть экскрементов и трупов. Холодный дождь почти закончился и стал переходить в фазу заунывной измороси. Над водою начинал подниматься туман, сводя и без того плохую видимость почти к нулю. Припомнив события прошлой ночи и ориентируясь по мосткам, Вебалс начал поиски плотов, поскольку только там могли остаться следы, ведущие в убежище разбойников.
      Найти черную кошку в темной комнате неимоверно трудно, но еще сложнее бродить по грязевому месиву, утопая по колено в вязкой жиже, и выглядывать в темноте едва заметные контуры самодельных плотов. За время, потраченное на поиски, колдун бы мог дважды добежать до дома Терены и вернуться обратно. Он устал, но в конце концов все же набрел на заваленную тряпьем и обломками бочонков конструкцию.
      Дождь - бескорыстный помощник преступников, он смывает следы, неимоверно осложняя работу дилетанта-следопыта, и только настоящему профессионалу сыскного дела влага с «дырявых» небес не помеха. Вебалс был опытной ищейкой, он и не пытался искать отпечатки сапог и босых ног на грязи, он сразу стал обращать внимание на другое: на поломанные ветки деревьев, на вытоптанный кустарник и на иные признаки того, что отряд бандитов пришел к водоему со стороны заброшенной гончарной мастерской, наполовину развалившегося, но все еще не рухнувшего здания.
      Возле поваленного и растасканного на дрова забора, колдуна постигло разочарование. В гончарне было пусто, как в деревенском амбаре после наезда господских слуг. Покоящийся на боку и вросший по сердцевину в землю гончарный круг был одиноким напоминанием, что лет десять - пятнадцать назад здесь все же шумели рабочие и на усладу горожанам лепились горшки, цветочные и ночные. За обветшалой стеной мастерской сразу начинался овраг, заваленный всякой всячиной, в том числе и съестной, именно поэтому среди груд мусора иногда мелькали хвосты и драные спины бродячих собак. Слева вплотную примыкал высокий каменный забор какого-то склада. Охраняли его наемники торговой гильдии, ничуть не похожие на напавший на них сброд. Справа красовалась выгребная яма на пять посадочных мест под дырявым, прогнившим от времени навесом. Вебалсу показалось это соседство странным. В привычки местных жителей не входило сокрытие акта опорожнения желудков: одним приходилось редко от чего избавляться, а набившие утробу счастливчики обычно предпочитали кусты, проявляя завидную тягу к свежему воздуху и гигиеническим средствам на травяной основе.
      Сам факт нахождения посреди заброшенной местности туалета показался колдуну подозрительным. Конечно, общественная клоака сохранилась еще с тех времен, когда ленивые ученики и степенные подмастерья любили засиживаться, под уважительным предлогом отлынивая от работы, но та сказочная пора давно миновала. Мародерствующая нищета, обитающая в округе, не дала бы пропасть ценным доскам и уже давно растащила бы навес на дрова. Снедаемый дурным предчувствием, что ему в очередной раз придется испачкать совсем новый костюм, Вебалс осторожно приблизился и после недолгих раздумий осторожно вступил на скрипучие, прогибающиеся под ногой подмостки.
      Когда-то Озеты были уважаемыми божествами и сиживали в таких условиях, которым позавидовали бы короли, потом времена изменились, а с ними и уровень жизни. Вебалсу приходилось посещать различные по удобству, чистоте и комфортности заведения подобного рода, но он ни разу не видел, чтобы из недр выгребной ямы пробивался свет. Ситуация сразу прояснилась. Колдун понял, что к чему, и больше не страдая от приступа брезгливости, лег на заляпанные грязью естественного происхождения доски.
      Долго всматриваться в зловонную темноту не пришлось. Хоть от стен и пахло, но яма была пуста: на каменном дне лежала длинная лестница, а за проржавевшей дверью явно был коридор, откуда, собственно, и пробивались отблески факелов. Искать поблизости крепкую веревку было бессмысленно, а ждать, пока бандиты выйдут на очередной рейд, слишком долго. Возможно, в подземное логово имелся и другой, более приемлемый для культурного человека вход, но строить из себя слюнтяя-интеллигента Вебалсу было некогда, скоро должно было взойти солнце, а обитатели убежища разойтись по домам, если они, конечно, у них были.
      Прыжок был быстрым и бесшумным, правда, колдун поплатился вывихнутым коленом, но жертва того стоила, выдавать свое присутствие раньше времени было не резон. Немного прихрамывая на левую ногу, диверсант доковылял до железной двери и осторожно потянул за единственно уцелевшую дужку поручня. Тяжелая махина поддалась и с противным скрипом отъехала в сторону. На протяжный звук никто не обратил внимания, по крайней мере Вебалсу так показалось. Не тратя времени на вслушивание в тишину, нарушаемую лишь треском не затушенных факелов, колдун стал медленно спускаться по длинному и узкому проходу, уходившему, как казалось, в саму преисподнюю.
      – Еще раз все по порядку, но уже без завываний и соплей! - Вид плачущего мужчины бесил Палиона, разведчик становился грубым и жестоким.
      – Да, говорю ж я те, ваш благородь… я в кучерах у гарцогини Нувии ходил… - выдавила из себя окровавленная, опухшая физиономия, на этот раз не издав ни одного лишнего звука, кроме парочки-другой тихих всхлипов.
      – Во-первых, не ходил, а служил, ходить только в дураках можно, а во-вторых, мне плевать на твою хозяйку, за что рожу-то били?!
      Палион терял терпение и уже подумывал продолжить дело своих предшественников. На кровавом месиве на плечах живого места уже не было, но зато незатронутые участки остального тела оставляли большой простор для жестоких фантазий. Впрочем, много усилий не потребовалось бы: пара пинков в живот, и побитый заморыш превратился бы в образец красноречия.
      – А вот как раз за нее, за гарцогиню, и били! - брызгая слюной, прокричал бывший кучер. - Украли ее близ города, пару дней назад украли, супостаты, вот они и пытались выведать, что да как!
      – Кто они, похитители? - Палион с трудом понимал сбивчивое бормотание, усугубленное отсутствием пары передних зубов во рту жертвы.
      – Да нет же… я же сказал, супостаты, не те, а эти, которых ты уложил… ну, эти мордовороты, у которых ты шмотки стибрил!
      – А кто они такие, как представились тебе, болезному?
      Злость вдруг куда-то ушла, уступив место усталости. Палиону нестерпимо захотелось закончить затянувшийся допрос и заняться куда более важными делами, например поисками агентов Кергарна. Грозные крики и битье и так натерпевшейся рожи не исправили бы положения. Мужик не темнил, не пытался сбить его с толку и ускользнуть от ответа, он просто не умел говорить, никогда не произносил в день более двух десятков слов да еще вразбивку.
      – Никак… вот еще… больно чести много такому… такому, как я, представляться. Кто они, а кто я! Думай башкой-то! - вдруг разговорился кучер и для пущей убедительности размахался давно не мытыми ручищами. - Подошли втроем, за шкирку взяли, да и в кусты поволокли. Говори, дескать, где да как герцогиню умыкнули? Что с охраной и кто на такое паскудное дело осмелился? Да только я-то что, откуда мне это все знать?!
      – Погоди, погоди. - Палион нахмурил брови и придал лицу выражение крайнего недоверия. - Говоришь, их трое было, а куда третий тогда подевался?
      – Ушел он, ушел! - заорал доведенный до грани отчаяния мужик. - Развернулся, что-то дружкам шепнул, плюнул мне на ливрею, да в кабак к девкам пошел!
      – Почему именно к девкам?
      – Да отстань ты от меня, не знаю я ничего!
      На опухших глазах мужика стали вновь наворачиваться слезы. Близилась весьма нежелательная истерика. Палион решил сменить стиль ведения допроса и, подойдя к мужику, по-дружески похлопал его по плечу.
      – Не кипятись, успокойся, дружище! Расскажи-ка мне лучше, что с хозяйкой твоей приключилось, да сколько дней назад.
      – А я почем знаю… сколько дней? - проворчал притихший мужик, не на шутку задумавшись и старательно расчесывая себе вспотевшую подмышку. - Вчерась, а может, три дня назад… Не-е-е-е, не припомню! Перепугался я шибко, а когда я пугаюсь…
      – … то я очень много пью, - закончил за кучера Палион, принюхавшись к пропахшей самогоном, дешевым вином и еще какой-то гадостью ливрее. - Ладно, не важно, расскажи про хозяйку и на опохмел получишь.
      – Деньги вперед, - опухшие глазки хитро прищурились, а на потрескавшихся, раздувшихся губищах заиграло подобие усмешки.
      – А вот это видел, - не осложняя себе жизнь долгими дебатами, Палион по-простецки подсунул под нос перенервничавшего пропойцы кулак. - Давай говори, пьянь лиотонская!
      – Значит, так, - полностью удовлетворившись размером продемонстрированного аргумента, кучер перестал клянчить аванс и перешел к рассказу. - Выехали мы из города, как водится, поутрянке. Герцогиня наша бабенка хоть и взбалмошная, но порядок знает, поэтому охраны при ней много было, солдат… дюжины три-четыре, все конные.
      – Не брешешь?
      – Не-е-е, - интенсивно замотал головой кучер. - Она же в столицу направлялась, путь долгий, опасный, от самого замка своего солдатиков и тащила…
      – Значит, это не наемники были, а люди ее отца.
      – Дядьки двоюродного, - уточнил кучер и, гордо потрясая пальцем в воздухе, изрек: - Она же герцогиня, а не какая-нибудь там задрипанная баронесска, она наемный сброд не нанимает.
      – Трепись дальше, оратор! - потребовал Палион и сильно хлопнул доморощенного герольда по согнутой колесом спине.
      – А что дальше? Ну, ехали мы ехали, все как обычно было: гнедая подхрамывала, а Генопсий все вбок забирал, привычка у него, мерзавца, такая, а тут возле леска на нас разбойники напали.
      – Много их было? Как одеты?!
      – Ты бы чего полегче спросил, а-а-а! Я почем знаю? Убегли они в лес, как только ребята наши на них кинулись. Охранники в погоню пустились, ну а я карету к переправе погнал, как Карбер, командир отряда, приказал. Вон там-то оно и случилось.
      – Что случилось?
      – Герцогиню украли, дурья башка! - внезапно выкрикнул вошедший в раж возница и даже забылся настолько, что хотел замахнуться на Палиона, но под гневным взглядом солдата мгновенно опомнился и опустил едва оторвавшийся от телеги кулак. - Едва мы на мостки заехали, а тут вода вздыбилась и чудища полезли, волосатые, косматые, в водорослях да тине. Окружили они нас, остаток конвоя на куски разорвали, а телегу прям вместе с лошадьми под воду и затащили.
      – Не брешешь, старый? Сам-то как уцелел?
      – Как, как, таком! - брызнул слюной из вздувшегося до неимоверных размеров рта возница. - Не помню… спрыгнул с козел да в лес побег, только у ближайшего трактира и очухался. На все, что при себе было, лекарств накупил… нервишки успокоить, а так и не помогло. Вон, глянь, до сих пор культяпы дрожат. - Кучер подсунул Палиону под самый нос пахучую пятерню растопыренных пальцев. - Дай на лекарство, а-а-а!
      – Скажи, дружище, а третий твой мучитель куда направился? - Палион брезгливо отстранился от зловонного доказательства расшатанности нервов.
      – А я почем знаю, по кабакам ближайшим полазь, авось да найдешь, - промямлил возница, а потом вдруг нахохлился, как объевшийся воробей, и уверенно вопросил: - Так насчет лекарства-то как?
      – В меру нужно лечиться, в меру и соблюдая точную последовательность назначенного врачом курса. - Палион поднялся с телеги и, не оборачиваясь, пошел прочь. - Внутрь организма ты уже достаточно принял, пора переходить к водным процедурам. Охолонись из колодца, полегчает!
      – Во, сволочь, - тихо прошамкал не закрывающимся ртом возница; сказал злобно, но тихо, чтобы его докучливый спаситель, не дай бог, не расслышал крамольных слов.
      Пиво было паршивым: теплым и напоминающим по вкусу мочу престарелого жеребца. Еда тоже не вызывала положительных ощущений, хоть и была приготовлена сносно. Ликарас морщился и медленно ковырял остывшее мясо видавшей виды деревянной ложкой. Переодетого рыцаря Ордена, волей судеб попавшего в дешевый кабак, радовало лишь отсутствие вблизи пьяных рож простолюдинов и вертлявых телес назойливых, как мухи, танцовщиц. К счастью, он попал в этот притон днем, когда все страсти отшумели, а основной поток поцарапанных медяков уже перекочевал в карман розовощекого владельца.
      «Низменная и тоскливая суета. Какое счастье, что я отказался от мирской жизни. Пьяные драки по пустяковым поводам, горький рассол вместо аппетитного бекона на завтрак, похотливые кошки в обличье женщин, лиц которых наутро уже и не вспомнишь. Пусть свою жизнь на ЭТО тратит кто-то другой, еще не пресытившийся и наивный, - размышлял командир разведывательной группы, терпеливо дожидаясь возвращения подручных. - Конечно, в такие убогие места я во времена бурной молодости не заглядывал, но разницы между дешевым вертепом и сборищем титулованных аристократов по большому счету никакой. Нет, сначала на балах все пристойно: напыщенные речи, торжественное застолье и танцы, но после третьей перемены блюд и четвертой замены бочонков куда-то деваются светский лоск и хорошие манеры. Графини, маркизы и баронессы разбредаются по тихим уголкам и тайно вступают в блуд, потом поправляют платья и возвращаются за стол, чтобы принять активное участие в напыщенных дебатах о чести, долге, духовных ценностях и морали. Ханжество, кругом одно ханжество и вранье!»
      Покинув свет и вступив в ряды Небесного Ордена, Ликарас полностью отдался борьбе, но не отказался от плотских утех. Он всегда считал, что можно гармонично сочетать и то, и другое, главное, знать меру. Жизнь должна иметь цель, не ту примитивную: «… посадить дерево, вырастить сына…», а настоящую, чтобы жить не только ради своего удовольствия и продолжения рода. Веселиться можно и нужно, а вот возводить праздность и толщину кошелька в ранг божества - преступление против самого себя. Отлежавшись на уютном сеновале с парой-тройкой пышнотелых крестьянок несколько дней, Ликарас всегда с радостью возвращался к своим обязанностям в Братстве. Такие отлучки не возбранялись, а, наоборот, приветствовались среди суровых рыцарей Братства; они поддерживали солдат Небес в нужном тонусе и были гарантом отсутствия психических отклонений. Если все время воевать и думать лишь о служении высшим целям, то рано или поздно любой здравомыслящий человек превратится в убогого, ущербного фанатика, бесполезного и даже опасного для правого дела. «Нельзя изменить природу человека, нужно ей следовать и соблюдать баланс между телесным и духовным», - так говорил Патриарх Ордена, и этому же учили своих молодых товарищей более опытные, умудренные жизнью рыцари.
      Мысли внезапно оборвались, густые брови Ликараса слились в единую дугу, а сильные пальцы переломили пополам деревянную вилку. На пороге появился его подручный, двадцатитрехлетний отпрыск благородного рода маркизов Тилс. Он выглядел, как городской попрошайка в самый «урожайный» день, когда чем плачевнее вид, тем больше подают. Разорванные штаны, заляпанные неизвестно чем, и стоптанные сапоги, драная куртка карвелесского наемника и огромный синяк, расползшийся от виска по всей левой стороне лица. Они расстались всего полчаса назад, и на Тилсе была совершенно иная одежда. Такой поворот событий изрядно подпортил и без того дурное настроение рыцаря.
      – Беда, командир, - прошептал запыхавшийся отрок, без приглашения сев за стол и залпом допив остатки пива из единственной кружки. - На нас напали и обокрали.
      – А я-то, дурак, думал, что это вас пропойца-кучер так отделал, - невозмутимо произнес Ликарас, пододвигая к Тилсу тарелку с остатками еды.
      В походе строгие правила субординации не стоят и ломаного гроша, тем более когда бороться приходится в условиях конспирации. Ликарас спокойно отнесся к поведению юноши, а вот то, что двое, пусть даже молодых и неопытных рыцарей Ордена позволили себя избить и раздеть, могло послужить хорошей причиной для длительного и обстоятельного разговора. Но это потом, сейчас нужно было выяснить обстоятельства дела и срочно принимать меры.