Денис Юрин

Герканский кабан

Глава 1

Маленькое дорожное происшествие

Прекрасны летние дни в герканской колонии, в особенности, если привередливое солнце изволило показать свой сиятельный лик, а у важных господ-туч нашлось куда более неотложное занятие, чем без толку маячить на небосклоне. Легкие дуновения шаловливого ветерка едва колышут листву деревьев. Мелкие зверьки возятся в придорожных кустах, занятые неимоверно важными для них делами, и почти не обращают внимания на редко проходящих по пыльной дороге людей и проезжающие мимо дребезжащие телеги. Птички щебечут, травы благоухают, цветочки подманивают ароматами сладкоежек пчел. Одним словом, складывается впечатление, что ты еще при жизни заслужил короткое путешествие в рай, в прекрасное место, где нет забот и тревог, где можно думать только о вечном, а еще приятней не думать совсем и лишь ощущать, ощущать красоту мироздания каждой клеточкой своего тела.

Природа – гениальный художник, но, к сожалению, как и остальные собратья по живописному цеху, не застрахована от ошибок. Всего один неловкий штрих, случайно соскользнувшая кисть могут безвозвратно испортить самое чудесное полотно. Очарование прекрасного хрупко и зыбко, оно исчезает от мелких изъянов, и его уже не вернуть.

На неповторимо сочном и ярком ковре из зеленой листвы и травы уродливо багровело небольшое пятно. Оно бросалось в глаза, портило впечатление, врывалось в сознание тревожным колером. Зеленый – цвет спокойствия, красный – сигнал тревоги! Одинокий путник, мирно бредущий по лесной дороге, мгновенно прервал плавное течение приятных мыслей и остановился. Его густые брови сами по себе нахмурились, черная как смоль щетина на щеках встала дыбом, а свободная от посоха рука быстро и незаметно скользнула под плащ, где тут же легла на гладкую рукоять заряженного пистолета. За считаные доли секунды цепкий взор прищуренных глаз ощупал каждый метр простиравшегося перед ним леса, а затем, не найдя ничего подозрительного, померк, скрылся за покровами опущенных век.

Путник не обернулся, ведь за ним могли наблюдать из-за деревьев или из-за растущего по левую сторону дороги куста можжевельника, того самого куста, мимо которого он только сейчас прошел и который показался ему таким красивым. Если позади скрывается злоумышленник, то любое резкое движение, даже едва заметный глазу поворот головы могут спровоцировать выстрел. Если сзади притаился враг, то он точно держит странника на прицеле и вот-вот может нажать на спусковой механизм пистолета или доставшегося от деда проржавевшего арбалета, что с учетом близкой дистанции не столь уж и важно.

Глаза человека закрылись, и он полностью превратился в слух. Первые две секунды подозрительных звуков не было, но вот дернулась ветка, путник мгновенно бросился на землю и, развернувшись в падении на сто восемьдесят градусов, выстрелил прямо через плащ. Облако порохового дыма потонуло в клубах поднявшейся дорожной пыли. Пуля улетела в самую середину куста, но крика боли не последовало… послышались лишь быстрый топот удаляющихся маленьких ножек и испуганное фырчание перепуганного зверька, возможно, ежика, не предполагавшего, что обычный поход за грибами да кореньями может быть таким опасным.

«Только порох даром потратил… дуралей! – мысленно обругал себя путник, но, уже когда резким рывком поднялся на ноги, оценил свои действия менее строго: – Ну, и ладно… шут с ним! Зато жив, а подстраховаться никогда не мешает!»

Неуклюжий с виду и бывший очень неопрятным еще до купания в дорожной пыли человек не был жадиной, оплакивающим каждую просыпанную щепотку соли и ругавшим себя за каждый даром потраченный грамм свинца. Причина ворчания крылась в другом. Всего час назад он оступился, упал в дождевую лужу и не уберег от влаги скудные запасы смертоносного порошка. Теперь он не мог перезарядить пистолет, одна из самых ценных в дороге вещей превратилась в бесполезную безделушку.

Всего пару раз лениво ударив ладонями по бокам, неряха отряхнулся и, подобрав отброшенный при падении посох, приблизился к обочине, на которой в каких-то двух шагах от края дороги и багровело привлекшее его внимание пятно. Он не ошибся, это действительно была кровь, притом пролитая не более четверти часа назад и еще не запекшаяся. На примятой траве возле лужи отчетливо виднелись следы сапог, ствол молоденькой березы тоже был перепачкан зловещей, вязкой массой, на бело-черном фоне коры осталось несколько маленьких пятен… явно брызг. Стоило лишь путнику опустить взор и внимательней посмотреть на дорогу, как картина недавнего происшествия тут же стала ясна. Перед ним было множество конских следов, везущая телегу лошадь примерно с минуту топталась на месте. Из всех возможных вариантов произошедшего наиболее вероятным был один, самый незатейливый, можно даже сказать, банальный. Разбойники напали на проезжавшую мимо телегу, сбросили наземь возницу и, убив его острым, рубящим предметом, скорее всего мечом или топором, оттащили тело в лес. Затем как ни в чем не бывало уселись на трофей и поехали делить награбленное добро. Хотя, что взять с обычного деревенского мужика, кроме тощего кошелька с медяками, развалюхи-телеги да хворой, доживающей свой век труженицы-кобыленки?

«Видать, совсем господа лиходеи оголодали, раз нищетой крестьянской не брезгуют», – отметил про себя мужчина и исключительно ради того, чтобы убедиться в правильности своего предположения, пошел по кровавому следу в лес.

Долго блуждать не пришлось, разбойники поленились спрятать мертвое тело, они бросили его тут же, в кустах, лишь немного оттащив за ноги от дороги. Грудь несчастного и его лицо представляли собой безобразное, кровавое месиво. Убивцы явно переусердствовали. Скорее всего возница умер после первого или второго удара, но не имевшие навыков в ратном деле злодеи терзали мертвую плоть топором до тех пор, пока она не перестала дергаться в конвульсиях.

«Кретины деревенские… быдло необученное!» – выругался про себя бывший в недавнем прошлом военным мужчина и, едва удержавшись от кощунственного плевка на землю, вернулся на дорогу, чтобы продолжить прерванный путь.

В неспокойные времена люди становятся рациональными, эгоистичными циниками. Кому сострадать, если возница уже мертв? К чему сетовать на лесной разбой, если ничего нельзя изменить? Глупо печалиться, если не ты стал бездыханным телом на обочине! Нужно жить и… радоваться! Вот путник и радовался, не стесняясь улыбаться во все покрытое щетиной и перепачканное пылью лицо.

Уверенным, четким шагом он направился в сторону Денборга, конечной точки своего долгого пешего маршрута. До главного города герканской колонии оставалось пройти всего около шести миль, притом не опасаясь нападения или прочих неприятных дорожных оказий. Разбойники, хоть вольный люд, но все же подчиняются правилам, они не «озорничают» возле городов и чтят границы «угодий» других шаек. Лиходеи, промышлявшие на этом участке дороги, отправились на покой, а значит, оставшийся до города путь был чист и свободен. Кроме того, порадовала путника и небольшая численность банды. Судя по оставленным следам на месте нападения, да и по тому, что вся лесная компания убралась на одной телеге, разбойников было всего трое или четверо. Несколько неумех, вооруженных лишь топорами, удавками да тесаками, не могут быть основанием для беспокойства, тем более испугать того, кто не неженка и понимает, чем отличается посох от обычной палки…

Колеса повозки оставили на дороге довольно отчетливый след, ведший в сторону Денборга, но примерно через триста шагов две широкие, выдавленные в земле линии завернули направо в лес и исчезли на зеленом ковре примятой травы. Где-то там, среди дремучей, тонущей во мраке теней чаще, находилось прибежище лесной братии, а может, всего лишь перевалочный пункт, тихое, укромное местечко, где разбойники, подобно ростовщикам или старьевщикам, оценивали и раскладывали по кучкам добычу.

Путник хотел как можно быстрее добраться до города и совсем не горел желанием мстить за смерть неизвестного ему человека, который, не исключено, при жизни тоже был порядочным негодяем, однако ноги в стоптанных сапогах сами собой свернули с дороги и повели его в лес. Осознание того прискорбного факта, что вот уже более недели он не упражнялся в искусстве битья рож и крушения костей, не давало путнику покоя. Он шел в Денборг, где его явно не будут рады видеть, небольшая разминка перед опасными приключениями была просто необходима…

* * *

Люди часто расстраиваются по пустякам, точнее, всякие несуразные мелочи имеют дурную привычку вторгаться в человеческую жизнь и портить ее, как только могут. Забрызганный грязью плащ, потрескавшаяся по швам куртка или сломавшийся каблук у единственной пары сапог сами по себе не являются бедами, но они злят, лишают человека на время рассудка и заставляют совершать глупости, мысли о которых при иных обстоятельствах ни за что бы не посетили буйную голову.

Неряшливый, поистрепавшийся и изрядно запылившийся в дороге человек был зол. Он прервал свой путь, полчаса брел по пояс в мокрой траве, рискуя простыть или быть укушенным скользким лесным гадом. И все ради чего? Ради встречи с разбойничками, отвратительными и с виду, и по сути своей, лиходеями, чьи мерзкие рожи были просто созданы для его давно не бывавших в деле кулаков. А что в результате? Ну что он получил взамен утомительного скитания по чаще? Ровным счетом ничего, одно расстройство. Нет, конечно, примятая колесами телеги трава вывела его на тайную стоянку банды, но подраться было не с кем… Путник увидел злодеев, но, даже несмотря на относительную многочисленность отряда «рыцарей большой дороги», не счел возможным зачислить их в разряд потенциальных противников.

В дороге он видел немало курьезов, порою забавных, но чаще грустных: разъезжающие на телегах вместо карет благородные барышни с кавалерами; мужик, пытавшийся использовать ржавый меч вместо черенка для лопаты; крестьяне, торговавшие на дорожной обочине порохом да грибами и много-много всего другого, что вызывало изумление, непонимание, горечь и… полный печали смех. За месяц его отсутствия жизнь в колонии изменилась; изменилась разительно, и далеко не в лучшую сторону. Путешественник думал, что уже морально готов ко всему, что нет ничего, что бы его поразило, но когда он выглянул из-за ствола дерева, мельком окинув взором поляну, на которой расположился отряд разбойников, то на несколько секунд потерял дар речи. Хорошо еще, что инстинкты спасают воина, когда его разум парализован или дремлет. Путник не остолбенел у всей банды на виду, а спрятался в укрытии из густой листвы до того, как его кто-то заметил.

По самому центру небольшого пятачка, свободного от деревьев и травы, стояла древняя перекошенная избушка с заколоченными досками окнами. Над крышей развевался флаг – сшитая из разноцветных лоскутков тряпка, на которой неумелой рукой были вышиты то ли пожиравший кобылу таракан, то ли всадник, падающий наземь через голову лошади. Кроме нелепого, да и неуместного стяга (лесные разбойники в отличие от морских не тешат свои заблудшие души иллюзией боевого братства), путника поразило на поляне количество детей, только из которых, собственно, и состояла банда. Грязные, полуголые отроки да девчонки в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет деловито расхаживали вокруг обветшалого жилища, занимаясь работой взрослых: одни мыли стреноженных лошадей, другие готовили на костре пищу и чистили ножи. Как заведено в каждом настоящем отряде, армейском или разбойном, не важно, юные голодранцы выставили и часовых. На крыше дома сидела парочка драноштаных дозорных, а по краю опушки расхаживало пятеро вооруженных мушкетами и топорами парней.

«Молодняк забавляется… Это не может быть правдой! Это просто странные игры смутной поры! Дети копируют жизнь взрослых, только и всего», – попытался найти разумное оправдание уродливой картине увиденного странник, но очнувшийся от потрясения глас рассудка вытряхнул из головы желаемое и заменил его осознанием суровой, жестокой действительности.

Осторожно выглянув из-за ствола и отодвинув в сторону ветку, путник еще раз осмотрел поляну. Нет, подростки не играли в лесных грабителей, а промышляли самым настоящим разбойным ремеслом. Оружие ладно, порой его проще достать, чем сделать копье из палки или согнуть ветку в лук, но вот кое-что другое, что не сразу бросилось в глаза наблюдателя, не оставило сомнений в серьезности происходящего. Из-за дальнего угла избушки выглядывал край телеги, на которой полулежа восседал четырнадцатилетний юнец и, мурлыча что-то себе под нос, оттирал мокрой тряпкой кровь с топора. Сомнений не возникло, это был тот самый топор, которым менее часа назад прикончили на дороге бедолагу-возницу, та самая телега, которой он управлял, и, скорее всего, тот самый малолетний убийца, прервавший жизнь пожилого крестьянина. Перед порогом избушки валялись два пустых мешка. Видимо, в них хранились свекла, лук и репа, которые крестьянин вез на продажу на рынок Денборга. Добыча не ахти, но у рачительных хозяев, которыми, похоже, являлись молодые преступнички, всякая мелочь шла в дело. Часть скудных даров полей уже варилась в большом котле на костре, а остатки пополнили продуктовые запасники банды.

«Ну и черт с ними! Я, к счастью, не их папаша, мне-то до порки малолетних подонков какое дело?! Все равно зазря лесом протопал, не с молодняком же воевать… – подумал путник, медленно отпуская немного пригнутую рукой ветку и возвращаясь в укрытие за стволом дерева. – Сколь веревочке ни виться, а конец да выглянет. Фортуна капризна, она не каждый день улыбается, а бандюгам и подавно. Рано или поздно детишки оплошают и попадутся в руки стражникам. Пускай те грех на душу и берут, пускай те и решают, кого шеей в петлю, а кого плеткой попотчевать да в приют! Вон, графиня Нарион месяца три назад в Денборге пристанище для портовой да рыночной шпаны открыла, туда паскудники сопливые в конце концов и угодят. Грустно, конечно, что такое свинство вокруг творится, но я-то что поделать могу? Мне к моим делам пора возвращаться…»

Не желая связываться с еще не подросшими до достойных противников негодяями, путник стал пятиться обратно в лес. Он отступал осторожно, стараясь, чтобы под его сапогом случайно не хрустнула сухая ветка, и ни на секунду не сводил взгляд с поляны. «Детишки детишками, а если меня заметят, то непременно выстрелят. Тогда начнется потеха… Не хочу я об них мараться, ох, не хочу», – весьма разумно рассуждал пытавшийся незаметно вернуться в лес странник.

Но у Судьбы имелись свои планы, и раз уж она привела мужчину в лесное убежище шайки, то не желала отпускать его просто так. Путник сразу заметил быстрое, бесшумное движение чуть слева за спиной. Он успел среагировать: развернулся, слегка согнув ноги в коленях, и направил посох на отражение предполагаемого удара, идущего ему или в голову, или в спину. Каково же было его удивление, когда толстое древко рассекло пустоту, вместо того чтобы столкнуться с мечом, топором, кинжалом или чьей-то глупой головой. В тот же миг он заметил низкорослое, темное существо, поднырнувшее под посох и приблизившееся к нему вплотную. В следующую секунду его живот пронзила сильная боль. Острое лезвие то ли кинжала, то ли охотничьего ножа распороло одежду и должно было погрузиться в живот чуть повыше пупка, однако, упершись в рукоять засунутого за пояс пистолета, скользнуло по ней и по инерции ушло вверх, распоров кожу и мышцы до самого правого соска. Мужчина застонал и крепко стиснул зубы, в кровь прикусив нижнюю губу. Инстинкты опять не подвели, они не дали жертве нападения закричать и привлечь к себе внимание остальных разбойников.

Увидев, что первый удар не повалил противника наземь, маленькое, но очень враждебно настроенное существо, облепленное зелеными ветками и с копной рыже-коричневых, сальных волос на голове, не растерялось и тут же нанесло последующих два удара. Оно еще ниже пригнулось, а острая сталь в его руке быстрыми, скользящими движениями прошлась по верхнему основанию икроножных мышц на ногах борющегося с болью человека. Путник тут же упал, сильно ударившись позвоночником и затылком о торчащий из земли корень. Неизвестной породы лесной житель, а может, обычный, но чудовищно грязный подросток мгновенно вскочил на грудь жертвы и занес тоненькую, еще не окрепшую ручку, метясь окровавленным лезвием охотничьего ножа точно в горло поверженного противника. Однако всего за секунду до того, как смертоносное острие должно было коснуться небритой шеи, резко выкинутый вперед правый кулак мужчины глубоко погрузился в самый центр живого куста. Нападавший не издал ни хрипа, ни вздоха, он даже не выронил из кулачка крепко зажатый нож… так и отлетел назад, сильно ударившись спиной об изогнутую ветку, возвышавшуюся всего в метре над землей. За глухим ударом последовал звук падения; обмякшее тельце приземлилось лицом в траву и больше уже не двигалось.

«Проклятый заморыш… шустр не в меру! – подумал мужчина, приняв сидячее положение и сплюнув кровью. – Еще бы чуток, и отправил бы меня к праотцам… Иль не отправил бы? А-а-а, пес его разберет! Мне толком так и не объяснили… Крутили-мудрили, петляли речами заумными, блуждали, как маркитанская лодка вокруг флагманского фрегата… Где ж тут сразу понять, что для тебя опасно, а что нет; что смерть несет, а что лишь неприятные ощущения? Боже, как грудь проклятущая ноет!»

Не став подробнее вспоминать о важном, почти судьбоносном разговоре, состоявшемся более двух недель назад в столице филанийской колонии, Марсоле, мужчина решил проверить главное. Четверо загадочных личностей, именующих себя морронами, огорошили его неожиданной новостью: «…ты умер и теперь стал одним из нас…» Сначала он ничего не понял; кое-что прояснилось потом, но многое так и осталось загадкой. В частности, он не мог постичь, почему, если он бессмертен, то все-таки может умереть? Что такое Коллективный Разум? Каким-таким особым ухом морроны слышат его Зов? И почему сам он не слышит этого Зова, когда и сноб Мартин, и навлекший на его бедную голову неприятности мужлан Фламер, он же Шриттвиннер, с пеной у рта утверждали, что он должен, просто обязан слышать исходящий из глубины сознания глас.

Он им поверил, хотя все четверо дружков были явно не в себе; поверил и отправился по их поручению обратно в Денборг, хотя мог бы сейчас спокойненько прохлаждаться вместе с остальными пленными герканцами в каком-нибудь уютном кабачке и пить во славу Небес, сохранивших ему жизнь в коротком, но кровопролитном пограничном сражении на берегу безымянного озера. Причина такой непозволительной доверчивости крылась не только и не столько в убедительности речей странной компании, сколько в том непостижимом здравым умом факте, что бывший комендант Гердосского гарнизона полковник Штелер отчетливо помнил свою смерть. Меч филанийского кавалериста оставил на его спине длинный и глубокий рубец; рану, доставившую ему массу болезненных ощущений и ноющую время от времени и теперь. Каким-то чудом он выжил, потом не мучился долгими месяцами в военном лазарете, а просто очнулся на поле отшумевшего боя, встал и, как ни в чем не бывало, пошел.

Это было единственное, но очень весомое доказательство правоты так называемых морронов. Теперь же бывшему офицеру герканской колониальной армии представился шанс получить и второе – собственными глазами увидеть, как его изменившийся после смерти организм самостоятельно залечивает новые, неопасные для жизни раны.

«Если кровь остановилась, то так уж и быть, пойду в Денборг, а если нет… тогда нужно побыстрее покинуть колонии! В герканских владениях меня будут искать, как военного преступника, заговорщика и дезертира, а в Марсоле не дадут покоя эти сумасшедшие…» – решил Штелер и рывком разорвал на груди окровавленную рубаху.

От верха пупка до правой груди тянулась ровная линия глубокого разреза. Кровь запеклась, а сама рана, к ужасу полковника, начала срастаться, причем уже почти безболезненно. То же самое творилось и на ногах, Штелер даже смог на них встать и, шатаясь, доковылять до неподвижно лежавшего тела противника. С одним было ясно, он действительно превратился в моррона, хоть в душе и надеялся на другой результат. Теперь ему осталось лишь выяснить, кто же на него напал: маленький человек или злобное сказочное существо, почему-то предпочитавшее магическим чарам остро заточенный охотничий нож.

Сокрытое под покровами зеленой листвы и грязных волос тельце лежало неподвижно и не подавало признаков жизни. Вначале Штелер осторожно разжал маленький, как оказалось, человеческий, кулачок и засунул себе за пояс зажатый в нем нож, а затем, чтобы взглянуть в лицо поверженному одним ударом противнику, перевернул его с живота на спину. Это была девочка лет четырнадцати-пятнадцати, веснушчатая, ужасно чумазая, чересчур худющая и мелковатая для своего возраста.

«Как можно ожидать от девочки-подростка, практически еще ребенка, такого хладнокровия, жестокости и проворства?!» – успел лишь подумать бывший полковник, как его затылок пронзила острая боль, а в голове зазвучала выворачивающая наизнанку какофония разнотональных, скрежещущих и звенящих звуков. Взор вдруг затуманился и померк, Штелер внезапно понял, что он не потерял сознание, но уже не распоряжается ни собственным телом, ни собственным разумом. В него вселялся кто-то другой, точнее, другие…

* * *

Мир не исчез, не уступил место иллюзорной реалии полета под облаками или стремительного падения в глубь земли, туда, где находится Преисподняя и где уродливые бесенята потешаются над грешниками, который век жарящимися на сковородках. Ощущавший чужое присутствие внутри себя полковник по-прежнему видел перед собой деревья и зелень кустов, только вот в глазах помутилось, да напавшая на него девчушка вдруг подросла: в один миг прибавила годков десять-пятнадцать и из чумазой замарашки превратилась в красивую женщину, достигшую возраста совершенства соблазнительных форм.

Маскировочный наряд из зелени и веток оказался слишком мал, он уже не мог прикрыть обворожительную белизну стройного тела. Грязевые разводы с лица исчезли, а волосы уже не были сальными, торчащими в разные стороны и растрепанными. Двумя гладкими, блестящими потоками они стекали с головы на обнаженные плечи и, распадаясь на десятки ручейков, устремлялись к скрытой под покровом листвы груди. Девушка, как и прежде, находилась без сознания, но Штелеру показалось, что она просто спит и вот-вот должна проснуться.

«Что за бесовские шутки?!» – испугался полковник и принялся тереть почему-то отяжелевшей, едва слушавшейся рукою глаза. Это не помогло: женщина не превратилась обратно в девчушку, взор не прояснился, а странный гул в голове не утих, хоть и стал намного тише. Не привели к желаемому результату и более решительные действия: легкие хлопки ладонями по щекам и довольно ощутимые пощипывания за собственные ягодицы. Кроме покраснения кожи на лице да нескольких новых синяков на седалище, бывший герканский офицер от издевательства над собой ничего не получил.

Неизвестно зачем, наверное, чтобы убедиться, что он не сошел с ума, полковник выглянул на поляну. Однако соломинка, за которую он пытался ухватиться, оказалась хрупкой, скользкой и тонкой. Возле разбойничьей избушки находился не лиходейский молодняк, а взрослые, причем занимались они теми же самыми делами, но одеты были совершенно по-разному. Только в пьяном бреду или в абсурдном сне можно было бы увидеть, как благородная дама в брильянтовом колье и белоснежном платье чистит свеклу вместе с оборванцем-пиратом, а ухоженный и чопорный дворянин, судя по наряду и властному взору, титулом не ниже графа, моет гнедую кобылу на пару с портовой нищенкой.

Это был сон, кошмарный сон, но сон наяву, от которого никуда не деться, никак не избавиться. Любой человек, окажись он на месте Штелера, тут же впал бы в безумство: стал бы бегать, размахивая руками, и кричать во все дурное горло, вырывая на себе волосы, однако полковник оставался спокойным, даже, можно сказать, неестественно хладнокровным. Он не боялся, хоть и не понимал, почему, и почувствовал, просто узнал, что прекратить этот кошмар можно лишь одним способом – пройти его до конца, а для этого было необходимо соприкоснуться с телом лежащей у его ног красавицы.

Как только трясущиеся пальцы странника робко дотронулись до женской коленки, его голову пронзила острая, молниеносная боль, как будто безумный портняжка ткнул ему шилом в лоб над надбровными дугами. За считаные доли секунды перед глазами Штелера промчалась вся жизнь, причем не его, а бесчувственной красавицы. Картинки из прошлого накладывались на эпизоды грядущей поры. Горечь полного лишений детства перемешивалась с будущими трагедиями и жестокостью, неимоверной жестокостью, которую предстояло девочке совершить, пока она превратится в такую вот красивую и желанную женщину. Разбой на дорогах, налеты и грабежи; искалеченные судьбы и погубленные ради звонкой монеты души; боль и страдания, но только не ее самой, а других людей; коварство и подлость, хитрость, обман и предательство…

За несколько коротких секунд Штелер узнал о лежащей у его ног красавице буквально все, даже с кем, где и как будет она предаваться плотским утехам. Он прочел чужую жизнь, как очень короткую книгу, прочел и теперь не знал, что делать. Пока еще на ребенке не было крови, разве что его, полюбопытствовавшего путника, но это не в счет; пока еще девочка не стала душегубом, но вскоре она должна была начать мерзкий путь превращения в хладнокровного, ненавидящего все живое монстра. Далеко не каждый убийца внутри лютый зверь, полковник знал об этом, как никто другой. Перед ним же спало чудовище, которое в будущем будет убивать не только ради денег, но зачастую просто так, от скуки, на спор или ради глупого самоутверждения…

«Почему же они меня не предупредили?! Почему не сказали, что я могу узреть будущее и что мне придется делать выбор, решать чужую судьбу?! – всерьез разозлился на Анри Фламера и Мартина Гентара новоиспеченный моррон. – Они ведь старше, они мудрее… Почему же они наговорили мне всякой всячины, но упустили главное? Мы, морроны, слуги и защитники человечества, мы инструменты Коллективного Разума, и нами управляет Зов! Но разве инструменты сами решают, как заколачивать гвозди или пилить доску?! Они лишь безвольные орудия, так почему же я должен делать выбор?! Чем я провинился, чем заслужил такую муку?!»

У нервно теребившего сальную щетину полковника не возникло вопросов, как он смог познать чужую жизнь и почему ребенок мгновенно подрос. Если уж он поверил, что превратился в почти бессмертного воина, то стоило ли ломать голову над мелочами, тем более пока не решен куда более важный вопрос. Штелер узрел будущее и теперь не мог просто так встать и пойти прочь. Поселившиеся внутри его головы голоса настойчиво требовали действий, решения. Уйти от выбора нельзя, отсутствие действия – тоже действие, как нулевой результат также является своеобразным итогом. Если он ничего не предпримет, то обречет на верную смерть множество невинных людей, которых спящая перед ним дрянь вскоре задушит, зарежет, загубит. Если он перережет ей глотку, то не только убьет ребенка, что само по себе неприятно, но изменит судьбы других и, возможно, не в лучшую сторону.

Обычная усталость несовершенного человеческого мозга взяла верх над всеми «за» и «против», она перевесила все аргументы и отмела все факты, заставив моррона пойти по самому легкому пути рассуждения. «Если Коллективный Разум умучил меня голосами, значит, он требует от меня решительного действия, на которое обычный человек не отважится! А иначе зачем, зачем он взялся показывать мне будущее?! Почему не позволил уйти сразу, как только маленькая мерзавка потеряла сознание?!» – логично рассудил полковник и, не тратя время попусту, перерезал спящей разбойнице горло ее же охотничьим ножом.

В тот же миг началась обратная метаморфоза – прикрытая лишь листвой красавица снова превратилась в чумазую оборванку, естественно, мертвую. Штелер поднялся на ноги и отвернулся, чтобы еще раз окинуть взглядом поляну возле избушки, да и не в силах смотреть на деяние рук своих. Остальные члены банды не вернулись в годы буйной юности, они по-прежнему оставались взрослыми, а значит, миссия моррона еще не была завершена.

«С волками жить, по-волчьи выть! Ну, что, Господа из моей головы, затравим зверенышей?!» – подумал путник и, раздвинув руками листву, открыто ступил на поляну.

Глава 2

Тайком по знакомым местам

Память избирательна по природе своей и ужасная оптимистка. Она старается как можно дольше и отчетливей сохранить следы прекрасных моментов жизни и побыстрее уничтожить воспоминания о неприятных эпизодах или, по крайней мере, сделать их менее красочными, схематично-информационными. Однако на все нужно время! Человеку требуются месяцы, чтобы забыть то, что его напугало, и годы, чтобы смириться с потерей близких; морроны же способны свыкнуться с утратой в течение нескольких дней и позабыть подробности совершенных ими злодеяний уже через пару часов. Штелер этого не знал, и это оказалось для него приятным сюрпризом.

Лежа на траве и глядя на затянутое тучами вечернее небо, бывший комендант Гердосского гарнизона дивился огромному пробелу в воспоминаниях о событиях, произошедших буквально только что, каких-то жалких три-четыре часа назад. Он отчетливо помнил, как начинался этот день: как он брел по дороге, а затем свернул в лес; как обнаружил стоянку разбойников и как на него напала юная мастерица маскировки и охотничьего ножа. Он не забыл, как почуял Зов и как тяжко далось ему решение откликнуться на него; а после воплощения в жизнь сурового приговора как долго он смывал пятна свежей крови с одежды и рук. Он помнил все, даже дорогу, по которой вышел на эту небольшую лесную поляну, где утомленный тут же заснул. Но вот сам бой, сама схватка с шайкой, словно птичка, выпорхнула из клетки его сознания. О том, что это был не жуткий сон и расправа все же имела место в действительности, полковнику теперь напоминали лишь ноющая грудь, ломота в мышцах да неотмывшиеся пятна крови на верном посохе и одежде.

«Ну и ладно! Раз не помню, значит, так и положено быть! – устал напрягать свою память Штелер. – Когда приятелей морронов увижу, я им все выскажу! Будут знать, халтурщики, как правильно инструктаж проводить! Попомнят, как забывать о важном, а всякие пустяки мусолить часами!»

Хоть полковник был крайне возбужден и по большому счету несправедлив ко вновь обретенным собратьям, но кое в чем он все же был прав. Ему, только что воскресшему и еще не успевшему прочувствовать, что означает быть членом «Одиннадцатого легиона», тут же поручили выполнить ответственное задание, даже толком не объяснив, в чем же оно, собственно, состоит. Он должен был вернуться в Денборг и расправиться с тайным братством симбиотов. Так требовал Зов, которого он, в отличие от остальных морронов, почему-то не слышал. Кто такие эти симбиоты и чем они вредны для человечества, напыщенный щеголь Мартин Гентар ему кое-как объяснил, но как их уничтожить и почему он должен приниматься за опасное дело один, для Штелера так и осталось загадкой.