- Пожалуйста, никому не говори, ни одному человеку обо всем этом, слышишь ты, никому!
      - Нет, я никому не скажу!
      Козленок невольно посмотрел на друга. Голос Синей Птицы казался ему чужим и далеким, и потому он не унимался:
      - Если об этом узнают другие, они мне опять дадут новую кличку, станут меня называть: "Тот, который застрял в дупле дятла". С меня хватит и старой клички.
      - Нет, нет! Я не скажу ничего, - успокаивал взволнованного мальчика Синяя Птица, но так странно при этом на него посмотрел, точно думал совсем о другом.
      Впервые Дикий Козленок не понимал своего брата. Что это с ним произошло? На лицо Синей Птицы точно налетело облачко, одно из тех, что в этот момент плыли над распускающим свои ароматные почки весенним лесом.
      Глава 13.
      После поры сахароварения солнце, казалось, набрало силу. Зеленой вуалью оделись березы. Пустыми и холодными были уже свободные от снега поля. Еще не показались зеленые стебельки между кочками холодной земли, и только прошлогодняя маисовая стерня торчала среди черного глянца коротким серым ежиком. Но Совиный ручей уже спешил к Бобровой реке, точно боялся опоздать слиться со своей старшей сестрой, точно ожидал он от этой встречи чего-то совсем нового, какой-то важной перемены в жизни
      Жители поселка с нетерпением наблюдали за ходом весны. Женщины готовились обрабатывать поля, а мужчины - к походу, сдать торговцам мехами богатую добычу зимней охоты и привезти новые нужные вещи.
      Да, но прежде должны были сбежать талые воды и земля должна осушить свое лицо. Едва золотыми брызгами рассыпались на болотном лугу желтые головки калужниц, как и последние следы зимы остались позади.
      Для мальчиков весна началась уже раньше, с ходом рыбы.
      Еще хрупкий и рассыпающийся на иглы лед окаймлял берега, а Дикий Козленок каждый день бегал на Совиный ручей, чтобы посмотреть, не пошла ли уже рыба. По ручью, после таяния снега, целыми косяками шла рыба метать икру. Но в этом году она как будто не торопилась. Дикий Козленок готовился. От тетки Белый Дуб он принес две похожие на большие кульки плетенки из ивовых прутьев.
      - Это ловушки для рыбной ловли, - объяснял он Синей Птице и заставил его чинить плетенки-верши.
      На следующее утро Козленок взял с собой на Совиный ручей Синюю Птицу. В самом узком месте ручья Синяя Птица увидел целый ряд кольев, выступающих из воды.
      - Это наш загон, который нужно починить. - Дикий Козленок показал, как нужно втыкать новые колья вместо старых и лыком переплетать их, чтобы поперек потока получилась сплошная стена с небольшим проходом посередине.
      Синяя Птица напрасно пытался понять, для чего это делается, и наконец спросил:
      - А разве у вас нет удочек? Ты знаешь, что это такое? Это шнурок с крючком на конце, на него и ловится рыба, если насадить приманку.
      - Конечно, знаю. У нас тоже есть крючки из кости, а у торговцев можно выменять железные с двумя жалами. Мы тоже могли бы удить. В это время рыба ловится хорошо. Но в этой загородке мы поймаем в десять раз больше.
      - Пока я не вижу ни одной. Ты надеешься, что она придет сюда?
      - В этом не сомневайся. В один прекрасный день придет такой огромный косяк, что все люди поселка будут жарить рыбу из нашего улова.
      Синяя Птица с сомнением посмотрел на брата. Дикий Козленок любил преувеличивать.
      За разговорами сооружение было готово, и сжатая загородкой вода уже крутилась и бурлила, устремляясь в отверстие загона. Дикий Козленок выскочил снова на берег и занялся вершами. Меньший короб-ушинок без дна он плотно вставил в большой короб - тупиковый - и связал их вместе. Вдвоем они перетащили вершу на изгородь, погрузили в воду раструбом вниз по течению и плотно привязали к кольям. Раструб верши - "голова" - закрыл весь проход в частоколе. Вода теперь прежде всего встречала плетенку и уже через ее дыры неслась дальше.
      - Вот видишь. Если рыба будет подниматься из Бобровой реки в ручей, она должна будет обязательно попасть к нам в вершу. Сначала она попадет в маленькую плетенку-ушинок без дна, а через него и в большой короб. В большом коробе нет выхода, и оттуда ей уже не выбраться вперед, не выйти и назад через ушинок. А в вершу будет набиваться все новая и новая рыба, пока вся плетенка не наполнится.
      - Булем надеяться, что хоть что-нибудь попадется.
      - Не бойся; может быть, первую рыбу мы поймаем уже завтра.
      Мальчики вылезли из холодной воды, отряхнулись, натянули легины и побежали домой.
      Синяя Птица от волнения почти не спал. Глупые страхи и все рассказы Малии о ведьмах, живущих у Совиного ручья, были позабыты. Ему теперь казалось, что в поселке Плодородная Земля нет места прекраснее Совиного ручья.
      Сразу после завтрака они понеслись на ручей к вершам. Дикий Козленок захватил большую корзину.
      - Для рыбы, - сказал он.
      Но какое разочарование! Верша плавала в воде совершенно пустая, точно ее только поставили.
      - После обеда мы опять придем, - сказал Дикий Козленок, но уже не гак уверенно.
      Придя к обеду домой, они увидели Косого Лиса; он стал бывать у них довольно часто. Когда Лис услышал про рыбную ловлю, он стал проситься к ним на рыбалку.
      - Можно мне пойти с вами?
      Никто не возражал против этого. Презрение, которое питал Синяя Птица к мальчику - ленапу, исчезло после болезни.
      - Я только сбегаю домой и сейчас же вернусь, - сказал Косой Лис и выбежал за дверь. В один миг он вернулся и с довольным видом показал кусок стали, кремень и трут.
      - Хорошо, очень хорошо! - похвалил его Дикий Козленок. - Об этом я совсем не подумал.
      Дружно они сбежали к ручью. С нетерпением уставились в воду. Плавающая раньше верша погрузилась. Между ее стенками трепетала темная с розовыми пятнами рыба.
      Быстро были сброшены мокасины и легины. Мальчики даже не почувствовали холодной воды. Дикий Козленок взволнованно командовал:
      - Срезайте лыко! Теперь шаг назад! Поднимайте вверх!
      С трудом шла из воды тяжелая как камень верша. Синяя Птица хотел ухватиться получше, но промахнулся, и край верши упал в воду.
      - Ты, енот, осторожнее! - закричал на него Дикий Козленок и поспешно закрыл отверстие руками, однако пять или шесть рыб успело выскочить.
      Снова, дружно ухватившись, они на этот раз благополучно вытащили добычу на берег.
      Затаив дыхание уставился Синяя Птица на трепещущую чешуйчатую массу. Он дрожал от нахлынувшего Охотничьего азарта. Теперь Дикий Козленок немного приоткрыл плетенку, и из нее на прошлогоднюю сухую траву посыпалась рыба. Рыба била хвостом и, подпрыгивая, отскакивала в разные стороны. Косой Лис, однако, был хладнокровен. Он вытащил из разбросанных на берегу коряг короткую, но увесистую палку, наклонился, ухватил одну из рыб за плавники и ударил ее палкой по голове. Рыба перестала биться. Синяя Птица хотел сделать то же, но сырая, покрытая слизью пленница выскользнула из рук, как кусок подогретого медвежьего сала, и, прыгая, устремилась к реке.
      Козленок пришел на помощь раньше, чем рыба добралась до воды.
      Вскоре восемь огромных оглушенных рыбин неподвижно лежали на траве. Синяя Птица рассматривал их с интересом: поднимал жабры и плавники, трогал пятнистые спинки. От добычи шел какой-то особенный запах свежей воды. Оба его спутника продолжали усердно работать; было видно, что они понимали толк в рыбной ловле.
      Рыба была очищена. Мальчики оделись.
      Косой Лис побежал по берегу, туда, где стояли старые прошлогодние камыши. Он вернулся, неся целую охапку, но, как ни высекал огонь, камыш не хотел гореть. Лис снова пошел за камышом. Через несколько минут он вернулся, неся в руке пучок горящей сухой травы и бросил ее в кучу тростника, который без этого не разгорался. Наконец затрещал веселый огонь. И вскоре на ивовых прутьях, наклоненных над костром, уже поджаривались две рыбины. Косой Лис явно знал дело. Он легко управлялся с прутьями, ножом и всей рыболовной снастью, как старый, испытанный рыбак, ухмыляясь при этом во все свое грязное лицо, на котором зола и копоть, перемешиваясь, образовывали темный слой, соперничающий со старой раскраской. Жадно посматривали мальчики на поджаривающуюся рыбу. Все трое неожиданно почувствовали нестерпимый голод.
      Громкое потрескивание и шум заставили их оглянуться. Синяя Птица вздрогнул. Горел тростник, из которого Косой Лис только что принес горящую траву. Темное облако поднималось от Совиного ручья к лесу, и длинные языки пламени то появлялись, то исчезали в дыму.
      - Что ты сделал? - испуганно закричал он на Лиса.
      - Может быть, туда попала искра, или я обронил горящий листок, хладнокровно ответил Лис.
      - Мы ведь достаточно далеко от домов. Ничего не Может случиться, пробурчал Дикий Козленок.
      Синяя Птица с трудом поборол волнение. Он снова вздрогнул, когда совсем рядом раздался спокойный голой Малого Медведя:
      - Могу я с вами поесть?
      Тут еще отец! Этого не хватало! Мальчик опустил голову: вот будет гроза! Но Малый Медведь спокойно подсел к костру.
      - Я думаю, что пришел вовремя. Вы огромный огонь разожгли, - сказал он, кивнув в сторону потрескивающего в камышах пламени.
      Потом с удовольствием посмотрел на жареную рыбу, которую ему по очереди охотно подавали мальчики, немного поел и ушел. У Синей Птицы с сердца свалился камень. Он ел с аппетитом, срывая с костей белые, нежные куски рыбы. Она попахивала дымом, а с одной стороны немного обуглилась; но что могло быть вкуснее, чем рыба, которую сами поймали и сами поджарили на костре.
      - Скажите, - спросил он, продолжая жевать, - будет нам сегодня взбучка? Нас не поколотят?
      Два его спутника посмотрели на него так, точно он говорил на чужом языке.
      - За что нас должны побить?
      - Я думаю, за то, что мы раньше времени принялись за еду, или за то, что были непослушными.
      - Наказать? Нет. Самое большое - нам сегодня целый день не дадут есть.
      Косой Лис даже ухмыльнулся; ему все это было, видимо, достаточно знакомо.
      - Мой отец окунает меня в воду, если я что-нибудь натворю, - объяснил он. - Это неприятно, особенно зимой. Летом все равно, пусть окунает, - на жаре ведь быстро высохнешь. Зимой лучше его слушаться.
      До Синей Птицы не дошло мудрое поучение Лиса. Он невольно подумал о том, что здесь, у индейцев, никогда не бьют детей. Нет, он еще ни разу не видел отца, бьющего сына, или мать, которая кому-нибудь дала оплеуху; но он видел ребят, сидящих в каморках с печальным видом. Ему говорили про них: "Они соблюдают пост". Он никогда не спрашивал, почему дети с такими печальными лицами должны соблюдать пост и ничего не есть, и вот только теперь понял.
      В один момент в его голове все перемешалось. Он подумал о Рейстоуне, родительском доме с его бесконечным криком братьев и сестер, частыми наказаниями и побоями, и тут же подумал о Длинном Доме Черепах, где детей было в три раза больше, но где обходились без побоев и никогда не было криков.
      Мальчики снова опустили вершу в воду.
      Задумчиво брел он со своими спутниками домой. Его глаза невольно пробегали по длинным коричневым крышам домов, и казалось, что он увидел что-то новое, чего раньше не замечал.
      Когда они подходили к дому, дедушка сидел у двери; мальчики показали ему улов, и он их похвалил.
      - Это занятие подходит мужчинам и будущим охотникам больше, чем полевые работы. В мое время на полях работали только женщины. Теперь и некоторых мужчин увидишь с мотыгой. Но ведь это было принято только у белых, да и у нас стало приживаться. А наши предки учили нас: ни один мужчина не должен делать женской работы, и мой дедушка...
      Когда старик вспоминал своего дедушку, он уже долго не мог остановиться. Дикий Козленок и Косой Лис прошмыгнули за дверь и исчезли, и поэтому старик говорил все это одному Синей Птице. Терпеливо слушал его мальчик; в рассказах старых людей было много интересного и поучительного.
      В это время вышла мать, поставила на циновку миску с горячей маисовой кашей и поправила накидку, наброшенную на плечи старца.
      Старик не прерывал своих воспоминаний.
      - И ты, мои внучек, должен помнить, что принят на место мужчины и непристойно тебе работать на полях вместе с женщинами.
      Мальчик жалобно посмотрел на мать. Она ему уже подарила легкую мотыгу и обещала взять с собой, как только начнутся работы на маисовых полях, доставляющие, как ему казалось, радость. В ответ на свой жалобный взгляд он поймал в глазах и на уголках губ Лучистого Полуденного Солнца едва приметную усмешку, рассеявшую все его сомнения.
      Несколько смущенный, он посмотрел на дедушку. Это уже не был величественный старец, со своей странной воркотней: перед ним был старый, трясущийся человек, черпающий дрожащей рукой маисовую кашу. Дедушка много значил в его жизни, но родители больше, особенно мать. Невольно Синяя Птица старался крепче ухватиться за длинную желтую блузу-рубашку Лучистого Полуденного Солнца, входя в дом, совершенно так же, как впервые входил в темный коридор Длинного Дома, позади тетки Круглого Облака.
      На следующее утро Синяя Птица не мог пойти к рыбной заводи, потому что должен был оставаться у южного входа и ухаживать за дедушкой. Старик сидел на своей циновке на солнышке и грелся. Он все время что-нибудь требовал: то немного табака, то второе одеяло, то просил натянуть старую заячью шкуру на его спину, и мальчик должен был все это делать.
      Печально смотрел Синяя Птица на товарищей, уходивших к реке. Вскоре они затерялись среди домов, еще раз показались вдалеке на поле и окончательно исчезли за Голубым лугом. Интересно, сколько же рыбы набралось сегодня в вершу?
      Досадно, что именно сегодня он должен был ухаживать за дедушкой. Неужели нельзя это дело поручить малышам? Нет, те наделали бы много глупостей. Нет, этого нельзя!
      А маленькие дети снова играли в "кривую тропинку". Длинной цепочкой бегали они кругом высокой и толстой маисовой ступки, в которой тетка Красные Глаза толкла маис. Каждый ребенок держался левой ручонкой за кушачок впереди бегущего, а правой ловил вылетающие из ступки зерна. Бесконечно бегали цепочкой вокруг ступки то в ту, то в другую сторону. "Ийо-хе-ха, Ийо-х-хе..." У тетки, наверно, закружилась голова. "Рруммс!" Она бросила пестик в ступку и подняла кулаки. Как стая куропаток, рассыпались во все стороны малыши, преследуемые громко лающим Шнаппом. Синяя Птица искренне смеялся. Но тетку Красные Глаза легко можно было рассердить.
      Наконец маисовая крупа была готова и тетка ушла в дом. Поселок залила теплая, ласковая тишина весеннего дня, почти не нарушаемая кряканьем диких уток, монотонным треском камышевок и жалобными криками гусей, возвращающихся с юга. Только тихое покашливание дедушки напоминало о существовании людей.
      Глухие, равномерные удары неожиданно поплыли в воздухе. Мальчик поднял голову. Это снова били в барабаны ленапы. Уже несколько дней они бьют в военные барабаны и танцуют вокруг покрытых ярко-красными полосами столбов, снаряжаются в поход против Длинных ножей, на границу по другую сторону гор. Каждую весну, ненасытные в своей ненависти к белым, они отправляются туда.
      К счастью, ирокезы не идут с ними. Ни старшие, ни младшие родичи и в этом году не подняли томагавка войны. Но ленапов не удержать. Возможно, уже поутру они уйдут. Длинной безмолвной змеей-цепочкой пойдут воины с раскрашенными лицами, с воткнутыми в волоса перьями в красных пятнышках.
      Мысли мальчика невольно были поглощены происходившим вокруг. Он знал, что значит этот барабанный бой: это сильные удары в двери домов, это полные страха крики детей, это огненные языки на крышах и чердаках! Куда могли направляться ленапы? Может быть, в Рейстоун?
      Непроизвольно раскрылись губы Синей Птицы.
      - Не можешь ли ты мне сказать, дедушка, куда ведет военная тропа ленапов? Скоро ли они вернутся, или они уходят надолго? - Он смущенно умолк, а старик погрузился в угрюмое молчание. Но наконец дедушка заговорил, и Синяя Птица знал уже заранее, что скажет старец.
      - Мой внук, ты еще очень молод и должен ждать, когда тебя самого спросят. Не подобает начинать первому разговор со старшими. Но я тебе хочу сказать:
      ленапы пойдут тропой гнева и войны против Длинных ножей.
      Маленькие, обычно мутные глаза старика на этот раз удивительно живо смотрели на мальчика.
      - Я слышал, что склоны гор на Восходе освобождены от белых? Веришь ли ты, что мы совершенно изгоним бледнолицых с нашего острова?
      - Нет, никогда! Их слишком много.
      Старец поник. Но вот он снова, казалось, сам для себя, заговорил.
      - Ты сказал правду - их слишком много! Когда отец моего дедушки еще был жив, индейцы жили на Восходе у Великого Озера. Прерии были полны бизонов; олени и антилопы носились повсюду, и охотники приносили легкую добычу. Там мы жили счастливо и в довольстве, пока не пришли Длинные ножи и не изгнали нас. Последнее время мы жили в долине Шауни.
      Синей Птице пришло в голову, что, возможно, старик был из племени шауни и, видимо, еще мальчиком, так же как и он сам, был усыновлен ирокезами.
      - И там, в долине Шауни, мы были счастливы, - продолжал старец. - На каждом ручье водились бобры; а сколько было оленей и медведей! Женщины выращивали маис, дети играли на солнце, и их смех вливался в тихое пение старых мужчин и женщин, вспоминающих свое детство. На холмах шаманы искали травы, и травы эти были так сильны, что изгоняли духов болезни. Но и эту землю мы должны были покинуть, потому что пришли Длинные ножи. Долину Шауни белые теперь называют долиной Юниата.
      Мальчик вздрогнул. Его будто подменили, когда он услышал название своей родины - Юниата! Он снова почувствовал себя белым и позабыл все: новых родителей, Длинный Дом Черепах, товарищей своих игр и даже почтение к старцу. Он закричал:
      - Это же наша земля! Все, что лежит по другую сторону гор, принадлежит нам, англичанам! Красным мундирам!
      Досада на несостоявшуюся рыбную ловлю, таинственный грохот барабанов ленапов, забота о далеких ему "родственниках" - все это вылилось в крике Георга: "Это же наша земля!"
      Старец не упрекал. Но тихий ответ его, точно удар, потряс и привел в смятение возбужденного мальчика.
      - Но где же тогда лежит земля индейцев?
      Ошеломленно посмотрел Синяя Птица в дряблое, испещренное морщинами лицо старика. "Здесь!" - хотел ответить он, но звук застрял в горле. Здесь все захватили французы, объявив, что земля по эту сторону гор принадлежит им.
      Малый Медведь как-то сказал: "По ту сторону гор английские красные мундиры, - по эту - французы, а между ними лишенные родины краснокожие".
      И вот снова вспомнились слова отца. Белые ведь действительно отняли у индейцев всю их землю - и здесь и на Юниате, и на длинном пути к Филадельфии, и дальше Филадельфии-до самого океана. Разве не прав дедушка? Разве не правы ленапы?
      Где же земля индейцев?
      Глава 14.
      Поля, где работали женщины, были далеко. От поселка их отделяли зеленые луговинки и заросли крапивы.
      Через два дня после ухода ленапов мать впервые вышла в поле. Сошли талые воды, и землю можно было подготавливать для нового посева.
      Синяя Птица взял свою красивую мотыгу с собой, но ее пришлось отложить: детям предстояло работать руками. Мальчик удивился. Здесь, в поселке Плодородная Земля, не знали еще ни плуга, ни бороны. Неужели женщины хотели обработать поле своими маленькими мотыгами? Мотыга представляла собой кленовую палку, под прямым углом к которой крепилась острым краем вниз лопаточная кость оленя или другого крупного животного. С таким примитивным орудием обработка земли займет, пожалуй, не меньше месяца.
      Женщины поселка выбрали на это лето вождем полевых работ Лучистое Полуденное Солнце. Мать распределила общие работы, и постепенно все пришло в порядок.
      На северном конце поля, у кладбища, лежали поля ленапов: бедные, небольшие участки, для обработки которых было достаточно жителей одного дома. Ленапы сеяли очень мало маиса и еще меньше сажали тыквы и фасоли. Все у них выглядело так, точно они живут здесь временно и, гонимые Длинными ножами, если не сегодня, то завтра уйдут.
      Сразу же за участками ленапов начинались поля ирокезов. Лучистое Полуденное Солнце расставила женщин в один ряд. С пением и смехом они начали полевые работы: землю вскапывали мотыгами, а старые, прошлогодние стебли маиса отбрасывали в сторону. Позади женщин бегали дети и собирали эти стебли в большие кучи. Просохшие стебли сжигали, и белое облако дыма, стелясь по земле, нависло над рекой, катилось к поселку. Оно несло запах горящей травы.
      Синяя Птица открыл рот от удивления, увидев, как быстро идет работа. Правда, здесь почва была на значительную глубину мягкой и плодородной, не то что в Рейстоуне, где на полях повсюду торчали пни и отец должен был их корчевать.
      Ирокезские женщины обрабатывали землю совместно, безразлично кому из семейств - Медведям, Черепахам, Куликам, Оленям или Соколам - принадлежало поле. И работа шла гораздо быстрее, чем если бы каждое семейство, каждый дом обрабатывал свой участок только для себя.
      Поля уже были готовы под посевы, когда Малый Медведь с двенадцатью охотниками, взяв почти всех вьючных лошадей, отправился в далекий путь, к пункту, где совершалась торговля или, вернее, обменные сделки. Это место называлось Преск Иль и лежало на расстоянии пятидневного перехода на север к озеру Эри. Здесь французы содержали небольшой гарнизон в двадцать солдат.
      Сюда каждую весну и осень прибывали канадские торговцы. Сюда же из всех поселков с верховьев Аллеганы индейцы привозили добычу зимней и летней охоты. И тогда, когда поля по весне заливало золото калужниц, и тогда, когда леса покрывал осенний багрянец, здесь велся обмен бобровых шкурок, меха куниц и шкур лосей на ткани, топоры, котлы, порох. Торговля шла бойко, потому что краснокожие уже начали пользоваться вещами, изготовленными белыми, особенно железной утварью.
      Пока отец с охотниками двигался на Преск Иль, женщины работали без отдыха.
      Лучистое Полуденное Солнце распределила теперь женщин по двое В каждой паре одна из женщин стояла на шаг впереди другой. Образовались два прямых ряда.
      Синяя Птица помогал матери. Рядом с ним работали двое - Малия и тетка Красные Глаза; дальше - тетка Белый Дуб и Дикий Козленок, и так пара за парой. Лучистое Полуденное Солнце показывала мальчику, как работать мотыгой.
      - Сначала ты насыпь немного земли, совсем немного, не выше ладони, как маленький холмик крота. Так! Правильно! Теперь сделай большой шаг и опять насыпай. И так все дальше и дальше. Посматривай на соседа, чтобы бугорки были в одну линию и чтобы справа и слева были одинаковые расстояния. Верно! Молодец!
      Потом мать наклонилась, развязала принесенные кожаные мешки. Из первого она брала по шесть зерен маиса и большим пальцем вдавливала их в бугорок и потом разравнивала его, раздавливая комочки земли. Из другого мешка она вынимала по четыре или по пять зерен фасоли и втыкала их вокруг маисовых зерен. В третьем мешке были семена тыквы. По несколько семян тыквы она сажала рядом с бугорком.
      - Почему ты так делаешь? - спросил Синяя Птица.
      - Мы сажаем вместе все то, что едим. Когда вырастут стебли маиса, по ним будут забираться усы фасоли. А широкие листья тыквы, посаженные посередине между четырьмя холмиками, помешают разрастаться сорной траве; они помогут в жаркое лето сохранить влагу, не дадут высохнуть земле. Эти три растения - наша пища; они помогают друг другу, и поэтому их нужно сажать всегда вместе на одном поле.
      Шаг за шагом они продвигались все дальше и дальше.
      На следующее утро Синяя Птица не мог пошевельнуть ни руками, ни ногами, а когда хотел наклониться, то чуть не закричал от боли.
      - Это пройдет, - сказала ему мать. Она была права. Действительно, через некоторое время боль исчезла. Работа пошла так же легко, как и накануне.
      За двенадцать дней была закончена обработка общественного поля, и женщины могли заняться своими собственными маленькими садиками, расположенными за околицей поселка. Лучистое Полуденное Солнце тоже обрабатывала свой садик, а на столбе, врытом посередине участка, теперь висела новая табличка, разрисованная свежими красками. На этот участок вместе с матерью всегда приходил и Синяя Птица.
      Никогда он так не воспринимал всей прелести раннего весеннего утра, как здесь, вдалеке от домов. Чаще всего он был наедине с матерью. Малия должна была заботиться об очаге и котлах.
      Еще блестели в утренних лучах солнца капли росы на траве, когда они спозаранку приходили к столбу с изображением Черепахи. А перед ними, гладкое, как блюдо, простиралось до самых крыш Длинных Домов поле; позади него, точно брошенная кем-то голубая лента, извивалась Бобровая река. Клубясь, поднимался утренний туман. Легкий ветерок нес бодрящий запах растревоженной земли и молодой зелени. Ветерок помогал проснуться новому дню.
      То тут, то там расцвечивали луг желтые блузы женщин, как цветы калужницы расцвечивают поемные луга. Лишь изредка раздавался радостный крик. Кругом царила тишина и счастье совместной, дружной жизни одной большой семьи.
      Как-то раз мать запела. И навсегда запомнил мальчик ее голос, раздающийся в синеве чарующего неба:
      До восхода солнца
      Выйди на простор!
      Золото рассвета
      Удивляет взор!
      Как чиста песнь утра,
      Тают облака.
      Тьму с лугов снимает
      Свет рожденья дня!
      Во время работы они говорили об отце, который на этот раз что-то долго отсутствовал, о Малии, у ко горой уж, наверное, подгорела каша, и о Косом Лисе. изменившемся за последнее время. Но никогда еще они не говорили о его белых родственниках, о Рейстоуне, вообще обо всем прошлом. Он и сам избегал разговоров об этом, точно слово о прошлом могло нарушить обаяние сверкающего, радостного утра.
      Отец вернулся очень не скоро. Он был мрачен. Но, само собой разумеется, его никто не расспрашивал ни при встрече, ни даже тогда, когда окончились обычные немногословные приветствия.
      Он сам медленно и неохотно начал рассказ. Поездка в Преск Иль доставила немало огорчений. То ли в результате войны, то ли оттого, что еще больше обнаглели торговцы, но на все обычные товары цена возросла вдвое, а на порох втрое. В голосе Малого Медведя звучала горечь.
      - Эти же торговцы в Канаде за бобровую шкурку получат в двадцать раз больше, чем дают нам. Я хотел бы только знать, как они там живут на своих собственных островах по другую сторону Большой Воды.
      Особенно много хлопот было с продажей великолепной шкурки черной лисы, которую случайно убил Застывший Олень, охотник из семейства Цапли. Мех лисы, кроме нескольких серебристо-серых волосков на лапках и мордочке, был сине-черен.
      - Торговец из-за этих серебряных волосков хотел дать за шкурку столько же, сколько за бобровую. Тогда Застывший Олень сказал, что не продаст шкурку, и забрал ее обратно. Но белые решили его провести. Они пригласили Застывшего Оленя к себе и напоили огненной водой. Пьяный, он согласился на их предложение. Наутро обманутый пришел ко мне и попросил помощи. Я потребовал, чтобы белые вернули ему все. Они расшумелись, раскричались, и лишь когда я пригрозил прервать торговлю, заплатили. Говорили они на незнакомом языке. Я ведь только немного говорю по-французски, но они кричали что-то непонятное. Малый Медведь замолчал, потом неожиданно спросил:
      - Знает ли мой сын, что значит "you Indian dog"?
      Мальчик покраснел. Малый Медведь произнес эти слова немного в нос. И все же, несмотря на неверное произношение, их можно было понять. Синяя Птица был в смятении. Он чувствовал, что не сможет перевести то, что кричал отцу этот сброд. Он бросил незаметный взгляд на вождя, но тут, прежде чем он собрался что-нибудь ответить, заговорила Малия. Она вскочила и, сжав кулаки, глухо сказала:
      - Они тебе кричали: "Ты индейская собака!"
      В ужасе уставился Синяя Птица на сестру. На секунду в глазах вождя вспыхнуло что-то недоброе, но он тут же взял себя в руки.
      - Я так и думал, - сказал он безразличным голосом.
      Отец продолжал спокойно рассказывать, но мальчик уже многого не слышал. Ему было мучительно стыдно. То, что кричали торговцы, было обычным выражением в Рейстоуне. "Индейские собаки", - это говорили сестры, братья, родители, тетя Рахиль. Как часто и с его уст слетало это ругательство!
      Неожиданно и родительский дом, и даже весь Рейстоун точно отодвинулись от него и прошлое подернулось злой, холодной дымкой отчуждения. У мальчика мелькнула мысль, что ведь он лучше, чем кто-нибудь, знает индейцев, что он их лучше понимает, что все его белые родственники рассказывают много нелепого о жизни краснокожих.
      Ему вспомнился облаченный в черные одежды миссионер, который однажды остановился на ночь в их доме в Рейстоуне. Этот миссионер говорил, что хочет "проповедовать язычникам в пустыне". Мальчик вспомнил, что отец убеждал миссионера целый вечер: "Вы ничего не достигнете этим! Из этой краснокожей черни никогда не будет порядочных людей. Эти индейские собаки живут одной охотой и шныряют кругом в лесах. Ведь они даже ничего не слышали об обработке земли. Что же, вы хотите вместе с ними все время кочевать в прериях и лесах?" Да, так там, на Юниате, говорили и другие. Правда, это не остановило миссионера.
      И Синяя Птица думал о полях, на которых вскоре появятся зеленые ленты всходов маиса, о золотых початках, которые каждую осень развешивают на чердаках и они наполняют дом своим ароматом. Конечно, индейцы ходят и на охоту, ленапы - даже больше, чем ирокезы; и все-таки кто из белых пограничников выращивает так умело маис, как индейцы? И разве можно жителей поселка Плодородная Земля назвать собаками?
      Рядом с мальчиком стояла жизнерадостная мать, которая работала весь день не покладая рук. У него сжалось сердце. Он обвил руками ее темно-коричневую шею. Близкое и далекое, родное и чужое, тепло и холод поменялись в его душе местами. Мечты, до сих пор бесконечно туманные, стали действительностью,
      Глава 15.
      Лето шло своим чередом. Колыхались листья черных ореховых деревьев, цветущие клены распространяли пряный аромат, кряквы плавали со своими выводками по реке, и маранта выбросила лазурно-голубые стрелки.