— Как, ваше чудовище интересуется содержимым ваших карманов? — искренне удивился я. — Это ли не признак истинного интеллекта?
      Главный инспектор и его помощники так и покатились со смеху. На глазах у них даже слезы появились.
      — Ну и уморили вы нас, — сказал господин Врази, — интересуется содержимым карманов, ха-ха-ха! Нет, господин королевский гость, наш Малыш совершеннейший бессребреник. А в кармане может быть или не быть так называемое страховочное устройство. Это маленький передатчик с компьютером, который принимает на себя управление цепями дракона на расстоянии пяти метров. Когда мы работаем с Малышом, мы все должны иметь страховку. Я прямо вдалбливаю своим помощникам: пустой карман, конечно, всегда неудобен, но подле Малыша он может стоить жизни. Ну-с, иногда, по большим праздникам, Малыш используется и для исправления закоренелых преступников. Тогда вот здесь, на правом боку, мы открываем крышечку и выключаем ограничители.
      — И как же он исправляет преступников? — спросил я тупо, хотя прежде, чем закончил вопрос, уже догадался об ответе.
      — Кардинально, — с гордостью сказал инспектор Врази, — он их рвет на части. А части, как известно…
      У входа в ангар послышался шум, чьи-то голоса.
      — Кто посмел? — крикнул Врази. — Вход категорически запрещен. — Кто там, Буз?
      Один из инспекторов, оставшийся у входа, тщетно пытался захлопнуть дверцу, но она не поддавалась. Врази бросился ко входу, но в этот момент те, кто был снаружи, взяли верх, дверца распахнулась, в мелькании рук и голов сверкнуло что-то светлое, и инспектор упал с коротким изумленным криком. В помещение вбежали несколько вооруженных эшей.
      Я не понимал, что делаю. Мною управляли инстинкты. Уже потом, анализируя, я понял, что, кроме ужаса, мною двигали несколько основных импульсов: посланец Земли, находясь на чужой планете, должен всеми силами избегать участия в насилии; посланец Земли, находясь на чужой планете, должен всеми силами сохранить собранную информацию, ибо она может оказаться крайне нужной для Земли.
      Но все это, повторяю, я понял позже. А в то мгновение я метнулся за щит — потом я понял, что это был испытательный стенд — и затаился. Схватка у дверей была короткой, но яростной. Через несколько секунд все три инспектора лежали на полу без движения а ворвавшиеся бросились к Малышу.
      — Быстрее! — послышался голос, который показался мне знакомым.
      — Сейчас, господин Парку, уже сняли крышку…
      Господин Парку, это же был премьер-министр! Дальнейшее понять было не так уж сложно. Должно быть, ему очень хотелось стать двести восемнадцатым правителем Эша. А после того, как чудовище разорвало бы Цурри-Эша на сорок частей или хотя бы на десять, это не составило бы большого труда.
      — Есть, господин Парку, ограничители отключены.
      — Отлично, закройте крышку, снимите плащи с инспекторов, а трупы…
      — Может быть, спрятать их вот за этот щит?
      Я не успел почувствовать ужаса, все происходило слишком быстро.
      — Для чего? — буркнул премьер-министр. — Вот же у стены шкаф. И побыстрее. Так. Отлично. Да не тряситесь вы, идиоты! У каждого из вас в кармане страховка, и чудовище еще не включено. Я включу его, когда мы будем выходить. Потом, по сигналу со стадиона, откроется нижний люк, и дракон по подземному переходу выскочит на арену.
      — Поздравляю вас, повелитель, вы решительны и мудры, это давно нужно было сделать! — сказал один из спутников премьера. — Именно о вас мечтали эши все эти долгие годы…
      — Обождите, сглазите. Хотя я лично разрядил страховку короля. Пойдемте. Включаю дракона.
      Послышался сухой щелчок, басовитое сочное гудение моторов, и одновременно громко хлопнула дверь. Я осторожно приподнялся и увидал, как Малыш настороженно повел головой и все его три глаза подозрительно уставились в мою сторону.
      Я знаю, этому трудно поверить, но в этот момент я почти не боялся. И вовсе не потому, что отличаюсь безумной храбростью. Я побаиваюсь нашу заведующую сектором Аглаю Степановну, боюсь высоты, крыс, прыгать с десятиметровой вышки и Зининых скандалов. Просто это не укладывалось в сознание. Можно бояться чего-то, чего ты приучен бояться. Но бояться электронного дракона, который должен был разорвать меня на сорок частей… Это было абсурдно. Особенно почему-то была абсурдна мысль о сорока частях. Я, Саша Бочагов, младший научный сотрудник Института космической истории, — и сорок частей? Да я и в целом, так сказать, виде представлял крайне незначительную величину, чтобы пытаться превратить меня в дробную.
      Малыш, надо полагать, думал иначе, потому что моторы его вдруг взвыли, он метнулся к стенду, встал на задние лапы, вытянул шею и внимательно уставился на меня. Наверное, я бы никогда не смог вспомнить, что я сказал в эту секунду, но каждый день с утра я включал свой карманный магнитофон с десятичасовой кассетой, и пленка потом бесстрастно подтвердила, что сказал я следующее:
      — Ну что тебе, Малыш? Ну что ты сердишься, глупый? Ты такой симпатичный дракончик, лучших я сроду не видал.
      И Малыш как-то недоуменно покачал головой, зачем-то пыхнул в сторону ослепительным пламенем из пасти и снова улегся на пол. Сначала я было решил, что смирил чудовище своим чарующим голосом, но потом понял, что я все-таки не Орфей. Очевидно, дело было в том, что датчики дракона были настроены на эшей, а я отличался от них. Наверное, и температурой тела, и какими-то излучениями, каким-то полем. Вот и сомневайся после этого в пользе индивидуальности…
      Итак, я все еще состоял из одной части, а не из сорока, и мои отношения с чудовищем складывались вполне удовлетворительно. Дальнейшее же виделось мне в менее розовом свете. Не то чтобы я был монархистом, но если уж выбирать между знакомым самодержцем и незнакомым, мои симпатии были явно на стороне Цурри-Эша. Оставался самый пустяк: выбраться как-то отсюда и вовремя предупредить своего венценосного приятеля о грозившем ему действии деления.
      Я посмотрел на Малыша и поймал себя на мысли, что уже воспринимаю его лояльность как нечто вполне естественное. Мало того, мне уже хотелось, чтоб он придумал за меня, как выбраться из ангара. Но Малыш молчал, покойно жужжа моторами.
      Одна мысль безумнее другой проносились у меня в голове: вот со стадиона дается сигнал, чудовище вскакивает, я забираюсь ему на спину и таким образом предстаю перед избранным обществом пятидесяти тысяч жителей Эша. «Слава Саше! — гремит стадион. — Сашу Бочагова королем Эша!» Но я тут же подавил в себе недостойные младшего научного сотрудника мечты о короне; вначале надо было выйти из ангара, не говоря уже о диссертации.
      Пора было рискнуть и выбраться из-за щита испытательного стенда. Ох, как я понимал тараканов, всю жизнь свою избегающих открытых пространств и яркого света. Один раз Малыш меня миловал, но не изменится ли его электронное настроение? Мало ли что может на него влиять. Где-то начнет барахлить в его цепях какой-нибудь контактик, и раздосадованный дракон решит сорвать на мне злобу. У людей, во всяком случае, такое случается.
      Медленно, не делая резких движений, я выбрался из-за стенда. Чудовище снова повернуло голову и посмотрело на меня. Когда ничего другого не остается, люди становятся оптимистами, и мне показалось, что Малыш смотрит на меня если и без симпатии, то вполне равнодушно.
      — Молодец, мой мальчик, ты хороший дракончик, не рвешь на части младших научных сотрудников. Знаешь, что это и без тебя делают в нашем Косисе.
      Должно быть, слово «косис» пришлось чудовищу не по вкусу, потому что где-то в глубинах его пасти звуковые синтезаторы родили глухое ворчание, и я поспешил заверить Малыша, что ничего плохого в виду я не имел, что Косис — это наш Институт космической истории. Самое забавное заключалось в том, что чудовище несколько раз согласно кивнуло головой и замолкло.
      Я подошел к двери. Дважды подряд в спортлото не выигрывают. Она была заперта. Я обошел весь ангар — никаких люков. «Спокойно, товарищ Бочагов, — сказал я себе, — ты, конечно, гуманитарий, но тем не менее попытайся думать логично. Это трудно, ты к этому не привык, но попытайся».
      В детстве я был вздорным и упрямым ребенком, и мои родители, по крайней мере в те редкие минуты, когда я не доводил их до исступления, всегда пытались убеждать меня стройными логическими построениями. Отец у меня учитель, преподает генную инженерию в школе, а мама работает в ЖЭКе, так что логика им не чужда. Так вот сейчас, спустя лет двадцать, я вспомнил их призывы к логике, и поскольку ничего другого не оставалось, стал думать. Как-то ведь нужно было завести Малыша в этот ангар. Вряд ли каждый раз, когда с ним нужно что-то делать, его тащат через подземный переход с арены стадиона. Значит… Ну, конечно же, один торец ангара представлял собой ворота. В них была врезана дверь, через которую мы вошли и которую я безуспешно старался открыть. А ворота открываются мотором, а мотор как-то включается. Это «как-то» и нужно было найти. Я окончательно успокоился и начал искать какие-нибудь кнопки у ворот. И нашел. С надписью «ворота». У меня даже сердце не захолонуло от волнения. Появилась уверенность, что все складывается как нельзя удачнее. Я нашел кнопку, и ворота послушно скользнули, открыв небольшую щель.
      Конечно, заговорщики могли быть где-то рядом, но вряд ли они старались привлечь к себе внимание стражи. Я осторожно высунул голову. За сетчатой оградой последние избранники спешили на стадион, играла музыка, и воздух был полон упругим пощелкиванием тысяч флажков на ветру.
      Я выскользнул из ангара и помчался к стадиону.
      — Мне нужно к его величеству королю! — выпалил я двум стражникам в красных плащах. — И как можно быстрее!
      Они посмотрели на меня почти как Малыш, только во взглядах их было меньше ума и понимания. Мое счастье, что у меня было всего два глаза и я явно представлял собой нечто необычное, иначе они показали бы миг короля.
      — Двуглазый пришелец хочет видеть его величество, — пробормотал один из стражников в микрофон, прикрепленный на груди.
      Прошло, наверное, минут пять, прежде чем кто-то дал стражникам указание пропустить меня. Меня провели по длинному коридору, стражник постучал в дверь, и я оказался в комнате, полной эшей. В центре стоял Цурри-Эш в коротком плаще и с улыбкой кивал толстенькому премьер-министру, который полчаса назад снял ограничители у дракона.
      — Не сомневаюсь, ваше величество, вы сегодня проведете такой поединок с чудовищем, которого еще не видел Эш!
      — Да, Парку, — согласился король, — я в отличной форме. — Он сделал несколько быстрых движений вперед, назад, в стороны. — У меня такое ощущение, что если б у дракона и не было ограничителей, а у меня в кармане страховки, я все равно победил бы его и вонзил электронный меч в шею. — Цурри-Эш горделиво сжал рукоятку короткого меча, висевшего у него на поясе.
      — О, ваше величество, как вы правы! — с жаром воскликнул премьер-министр. В голосе его дрожала та трепетная искренность, которая бывает только у опытных лжецов.
      — Однако пора, господа, — сказал король и тут заметил меня. — А, Саша, вы не усидели в ложе, друг мой…
      Если б я отозвал его в сторону, я бы мог возбудить подозрения у премьер-министра. И кто знал, сколько здесь, в комнате, было его сообщников.
      — Ваше величество, вы знаете, я никогда не жалуюсь, но меня оскорбили…
      Цурри-Эш нахмурился и подозрительно посмотрел на меня.
      — Кто?
      — Стражник. Я даже не решаюсь повторить его слова, ваше величество, мне стыдно произнести их вслух…
      — Что за вздор! — раздраженно воскликнул король. — Говорите? И если это правда, я прикажу перебить ему пару рук.
      — Ваше величество, — прошептал я, — разрешите повторить эти слова так, чтобы… — Я приблизил губы к королевскому уху и прошептал: — Парку убил инспекторов чудовища и снял ограничители…
      — Мерзавец! Черт знает что происходит с корпусом стражников, распущенность ужасающая! Господин Фридж!
      — Я здесь, ваше королевское величество! — дрожащим голосом ответил министр юстиции, полиции и очистных сооружений. Лицо его пошло красными пятнами.
      — Вижу, что здесь. Арестуйте немедленно стражника у королевской ложи.
      — Слушаюсь, ваше королевское величество.
      — Вот так разволнуют… А знаете, господа, у меня идея. А что, если кто-нибудь из вас вначале выйдет на ристалище? Как вы знаете, это совершенно безопасно, но зрители глотки себе надорвут от восторга. А потом уже выйду я. Кто желает?
      — О, ваше величество, это такая честь! Позвольте… — сразу несколько придворных низко наклонили головы.
      — Боюсь, это было бы несправедливо, господа, — сказал король. — Вы все знаете мою крайнюю щепетильность в вопросах придворного этикета. Думаю, высокую честь следует оказать господину Парку.
      — Правильно! Мудро! Благородно! — прошелестели придворные и тихо зааплодировали, хлопая средней рукой попеременно то о правую, то о левую, отчего комната наполнилась сплошным мельканием рук.
      — Но я недостоин такой чести, — пробормотал премьер-министр.
      — Мы все знаем и ценим вашу скромность, Парку, — улыбнулся король, — я вызываю дракона на арену. — С этими словами он нажал большую красную кнопку на стене, и через несколько секунд в комнату донесся рев трибун. Малыш появился на поле.
      — Вот, господин премьер, держите! — король снял с себя электронный меч и надел через плечо премьер-министру. — И вот вам моя личная страховка. В знак благодарности за многолетнюю верную службу. Что вы делаете, друг мой!
      Парку стал на колени. Руки его, простертые к королю, дрожали.
      — Но я же… не в форме… Годы…
      — Какое это имеет значение, господин Парку! Вы-то знаете, как это безопасно. Это народ думает, что победить чудовище может только герой, а мы-то знаем, как это делается. Как шутит мой лейб-лекарь: «Мы-то знаем, что пульса нет». Ну, смелее, мой друг! Позвольте мне самому положить в ваш карман мою страховку. — Король нагнулся, похлопал премьера по карманам и вытащил маленькую черную коробочку. — Ого, вы, оказывается, мечтали о поединке, друг мой, раз у вас в кармане страховка. Но я вам даю королевскую. а это немалая честь. Смелее, смелее, Парку, народ жаждет увидеть своего героя.
      — Я… не могу…
      — Чепуха, Парку. Господа, поможем нашему уважаемому премьеру! Фридж, ну-ка! Возьмите его под руки, скромность хороша до известных пределов.
      — Не-ет! — крикнул Парку и бросился к двери, но Цурри-Эш с неожиданной ловкостью подставил ногу, и премьер-министр растянулся на ковре.
      — Да. Не нет, а да. Фридж! Премьера на арену. От королевских подарков не отказываются. И распорядитесь, чтобы народу объявили, что до меня на арену выйдет господин Парку.
      Министр юстиции, полиции и очистных сооружений поднял толстяка с пола, и несколько добровольцев с готовностью помогли ему. Должно, они поняли, что происходит нечто необычное, что премьер попал в переплет, и, как всегда в таких случаях, в глазах их сверкало жадное и злорадное любопытство.
      — Ну-с, последим за героем, — сказал король и подошел к окну. Я последовал его примеру. Парку я не видел, должно быть, он не попадал в поле нашего зрения, но Малыш виден был прекрасно. Он стоял посредине арены, могучий, само воплощение свирепости, и подозрительно оглядывался, время от времени изрыгая короткие языки пламени. Но вот, очевидно, он почувствовал невдалеке жертву, потому что грозно зарычал, поднялся на задние лапы, выдохнул длинную огненную струю, снова опустился и бросился вперед. Двигался он легко и быстро, чуть пригнув голову.
      Стадион тысячеусто охнул и взорвался аплодисментами. Петляя, как наш земной заяц, по полю мчался премьер-министр. Дракон был намного быстрее, но обладал гораздо большей массой и несколько раз проскакивал, когда Парку резко менял направление.
      Однажды Парку бросился прямо на барьер, огораживающий арену. Малыш мчался прямо за ним.
      — Он хочет, чтобы чудовище врезалось в барьер, — заметил король. — Для премьер-министра он вовсе не глуп, но и дракон сконструирован недурно.
      И действительно, в нескольких шагах от препятствия чудовище резко затормозило и в тот самый миг, когда Парку свернул, оно ловко срезало угол и одним ударом лапы повалило премьера на траву.
      Боже, как рукоплескали трибуны, как махало избранное общество Эша флажками и шляпами, как кричало с восторгом, скандируя: «Ешь, рви, ешь, рви!»
      Через несколько секунд все было кончено. Я отвернулся. Не могу сказать, чтобы я жалел заговорщика, но все-таки зрелище премьер-министра, разделенного на части, было мне неприятно. И если я все же мог сохранять некое подобие спокойствия и удерживать содержимое желудка на месте, то лишь из-за того, что воспринимал все происходившее как некую абстракцию. Как мальчик в анекдоте, заплакавший, когда ему показали картинку в книге, на которой античные львы на римской арене рвали несчастного христианина. «Что ты плачешь?» — спросили мальчика. «А вот тому льву ничего не досталось».
      — М-да, — вздохнул Цурри-Эш, — справедливость в ее чистейшем виде. Человек получает то, что желал ближнему. Очень мило, но боюсь, я сегодня не смогу выйти на арену, а это опасно. Я всемогущ, а стало быть, не должен опасаться какого-то там паршивого дракона. А то получается, что я выслал на пробу премьера, а сам не решился выйти на ристалище. Можно было бы, конечно, бросить на арену еще одного или двух эшей и подождать, пока у дракона не подсядут батареи. Но зрелище еле ползущего чудовища вряд ли укрепит мою репутацию. Но что же делать, друг мой?
      Если бы только у нас в институте кто-нибудь видел эту сцену! Там я младший научный сотрудник, существо низшего ранга, созданное лишь для общественных поручений и выступлений на лыжных кроссах. Там никому и в голову не приходило спрашивать мое мнение. Как, впрочем, и мне в голову не приходило его высказывать. А здесь его величество король Эша с надеждой смотрит на меня. Ах, Зина, Зина, где ты, лапочка, почему ты не видишь сейчас меня?
      — Ваше величество…
      — Нет, нет, Саша…
      — Ваше величество, я выйду на арену и включу ограничители.
      — Нет, Саша, мы цивилизованная планета и подписали соглашение о безопасности инопланетных посетителей.
      — Не волнуйтесь, я…
      — Но как? Нет такого существа, которое могло бы управиться с драконом.
      — Я смогу, ваше величество.
      — Саша, друг мой, я создам авторитетную комиссию, которая составит акт о вашем безумии, и я сохраню ваши останки в холодильнике до прилета ракеты.
      — Хорошо, ваше величество, вы очень любезны.
      Я бежал вниз к арене, а в голове у меня птичкой прыгала мысль: вот, принято думать, что человек с годами умнеет, становится более благоразумным. А я зачем-то выскакиваю на арену стадиона в столице Эша Угорре для того, чтобы включить предохранители в боку кровожадного электронного дракона. Зачем? Да, Малыш не тронул меня в ангаре, но кто может предсказать тайну электронных эмоций? Вполне может случиться, что, разохотясь на бедном премьер-министре, он ринется и на меня. Хотя, конечно, в глубине души я в это не верил.
      Стадион ревел от восторга, и рев этот окружил меня незримой, но плотной стеной. И в мгновение это я вдруг понял, зачем я здесь. Вовсе не для того, чтобы помочь королю еще раз одурачить своих подданных. Нет. Просто я всегда завидовал товарищам, которые с притворно-равнодушным видом выходили на футбольное поле или баскетбольную площадку, делая вид, что их нисколько не волнуют аплодисменты. Потому что я никогда не играл ни в одной команде. И не из-за того, что был так уж неловок или бездарен. Просто стоило мне ощутить на себе чей-то взгляд, как члены мои наливались свинцом от смущения и я становился неуклюж и растерян.
      И вот я на арене, я ощущаю на себе все сто пятьдесят тысяч глаз плюс три глаза Малыша. Он уже учуял меня, встает на задние лапы, рычит. Я бегу к нему и бормочу:
      — Ну, ну, Малыш, ты же такой симпатичный дракончик, мы с тобой уже знакомы.
      Клянусь ВАКом и своей докторской диссертацией, где она сейчас находится, мне показалось, что он слегка вильнул хвостом. Что вам сказать? Я поглаживал чудовище, бормотал всякие глупости, пока не откинул незаметно крышечку и не щелкнул ограничителями.
 
 
      Когда я шел обратно к выходу с арены, дракон плелся за мной, как наша земная собака, а стадион бушевал от восторга.
      Через час, после того, как его величество благополучно сразило Малыша и мы сидели в его комнате под трибунами стадиона, Цурри-Эш сказал:
      — Саша, вы знаете, что ставите под угрозу политическую стабильность Эша?
      — Что вы, ваше королевское величество! У меня и в мыслях этого нет, не говоря уже о том, что это стро- с жайше запрещено всем командируемым в другие миры.
      — И тем не менее, друг мой, и тем не менее. Вы оказываете мне бесценную услугу. Вы отказываетесь от десяти постов, которые я вам предлагаю, от роскошных, поистине королевских подарков, даже от Зукки из обсерватории Элфи, хотя, поверьте мне, эта дрянь умеет показывать звезды. Вы смущаете меня, вы посягаете на мое мироощущение, друг мой. Как может править монарх, если он не уверен, что все на свете имеет цену? Благородство куда опаснее для властителя, чем, скажем, жадность или расчет. Потому что жадность или расчет легко предсказуемы и, стало быть, неопасны. А благородство, бескорыстие… Не знаю, не знаю, может быть, у вас там, на Земле, эти вещи и уместны, но на Эше — нет.
      — Поверьте, ваше величество…
      — Не желаю ничему верить. Короли должны знать, а не верить. Вы смущаете мой покой, а вы отдаете себе отчет, что такое королевский покой? Это не просто покой, это государственный покой, государственная тишина.
      — Стало быть, ваше величество, прежде чем спасти вас, я должен был пораскинуть мозгами, что мне выгоднее: предупредить вас о грозящей смертельной опасности или спокойно смотреть, как дракон разрывает вас на сорок частей? Кстати, почему именно на сорок?
      — В уголовном кодексе Эша сорок статей. В честь них дракон и разрывает преступников на сорок частей. Постоянное напоминание о необходимости трепетать перед законом. Но вопрос вы задали правильно, друг мой. Вы должны были рассчитать, что вам выгоднее, вернее, кто вам выгоднее, я или уже ныне покойный Парку. И ваш выбор был бы тогда логичным, я бы сказал, научно обоснованным. Потому что расчет — понятие научное. А ваше благородство… даже слов нет, друг мой, как оно нелепо и ненаучно. Что вы так смотрите на меня? Разве вы еще не привыкли к тому, что я хоть и король, но правлю в основном по королевской логике? Если угодно, я, так сказать, логический самодержец…
      «А может, — подумал я, — логический самодур». Но мысль была поверхностная, чисто абстрактная, игра слов. Я никак не мог заставить себя относиться к Цурри-Эшу всерьез. И не только потому, что он был первый король, с которым мне приходилось общаться, и явился, казалось, прямо из сказки. Он был так кокетлив, так любил позерствовать, производить впечатление, так поглощен собой, что напоминал порой плохо воспитанного мальчишку, но уж никак не взрослого человека.
      — А вообще-то, Саша, спасибо, — вдруг сказал Цурри-Эш и улыбнулся. — И никогда не слушайте, что говорят короли. Как вы говорили… ну, что-то насчет положения?
      — А… ноблес облнж. Это по-французски, я вам…
      — Да, да, помню. Именно ноблес оближ. Положение обязывает. Еще как оближ.

3