Конечно, многое еще придется отлаживать, отсекать лишнее. Целый мир – система необыкновенно сложная, и если даже отдельные кирды иногда дают сбой, то что говорить о целой цивилизации. Главное, чтобы цивилизация была саморегулирующейся, чтобы сама ее организация включала в себя нужные движущие силы.

Мозг сосредоточился на фантомах, создаваемых машиной в полутемном зале проверочного стенда. Вот открывается дверь, в проеме появляется Двести семьдесят четвертый. Один из пришельцев стремительно бросается к двери, нагибает голову и проскакивает под рукой кирда.

– Достаточно, – скомандовал слепок Мозга, фантомы тотчас же исчезли, и темнота сразу выползла из углов зала.

Они ничего не нашли, хотя перещупали и просмотрели все содержимое памяти Двести семьдесят четвертого. Все соответствовало стандартам: он не был дефом. И не доложил сразу о побеге пришельца только из страха. Что ж, страх – тонкая реакция, они еще не очень хорошо умели ею пользоваться, но реакция, безусловно, необыкновенно полезная. Страх и любовь. Совсем, казалось бы, реакция нелепая, которой нет места в мире логики; немудрено, что он никогда не сумел бы изобрести ее, если бы даже хотел. Нелепая, нелогичная, но в высшей степени плодотворная. Интересно, как этот кирд, твердо зная, что никогда не был дефом, что никогда ни один деф не входил с ним в контакт, уже готов был признаться в обратном? Только ли из-за страха? Или больше движимый любовью к нему, к своему Мозгу, своему Создателю? Прекрасное чувство, очень нужное чувство. Обычный кирд, который раньше был просто четкой машиной, умеющей лишь выполнять приказы, оказывается, теперь способен на гораздо более изощренные действия. Из-за любви к Создателю он готов поверить в то, чего не было, увидеть то, что видеть не мог.

Конечно, думал Мозг, здесь таится и опасность, ибо он, Мозг, может нести на себе бремя целой цивилизации, только получая точную и надежную информацию. Но преимуществ было явно больше.

Мозг никогда не работал из-за благодарности, он был выше любых чувств, он даже не рассматривал мысль о том, что любовь кирдов была ему приятна, он бы тут же отбросил ее как недостойную его интеллекта, он просто отмечал, что любовь эта сулит большую изощренность его миру, а потому чрезвычайно полезна.

В конце концов, думал Мозг, цивилизация – это сумма побудительных мотивов каждого из разумных существ, входящих в нее. Он всегда верил, что разум всеобъемлющ, что он включает в себя все, что потребно цивилизации. Он не отказывался от своих убеждений. Он просто пришел к выводу, что интеллект кирдов оказался слишком слабым для создания подлинного царства логики, мира строгого, четкого, кристально прозрачного в своей предсказуемости, мира, противостоящего черному хаосу слепой живой природы. Перед ним – и он это уже понимал – было два пути. Можно было совершенствовать интеллект кирдов, пока он не сравняется с его интеллектом. Но это был абсурд. Он был началом и концом всего, а мир не может состоять из множества начал и множества концов. Он был воплощением высшей мудрости, а цивилизация не может состоять из множества источников высшей мудрости, ибо высшая мудрость одна. Сделать кирдов носителями высшей мудрости значило уподобить их ему, а это было невозможно хотя бы потому, что они просто-напросто слились бы с ним в единое существо. Оставался второй путь, прямо противоположный, – отдалить кирдов от него, отдалить их от высшей логики, сделать шаг назад и приблизить их к живой природе. Конечно, рассуждал Мозг, это шаг к хаосу, шаг к дефам, и ему придется всячески совершенствовать в кирдах ту нелепую любовь, что машины выудили из жалких мозгов пришельцев. Любовь к нему, к Создателю, и была лучшей защитой от дефов.

Кирды сняли голову Двести семьдесят четвертого с синтезатора образов и молча стояли, ожидая приказаний.

– Поставьте голову на место и включите его, – приказал Слепок.

Было, было нечто в этом Двести семьдесят четвертом, что заслуживало внимания. Страх, любовь и стремление услужить своему Создателю. К тому же он был проверен, прощупан, просвечен, просмотрен, как никто. И это одно уже выделяло его. Ему можно было доверять. В основном изучение пришельцев было закончено, его можно было поручить любому кирду. А вот усилить бдительность, заставить всех стражников яростнее выискивать и уничтожать дефов – это было в тысячу раз важнее. Особенно сейчас, при смене программ, при все усложняющихся стандартах поведения кирдов, когда определить дефа уже не так просто, как было раньше.

На мгновение Мозгу стало жаль того простого и ясного мира, в котором каждый шаг каждого кирда был заранее предсказуем, расчерчен, выверен, в котором не было места отвратительной неопределенности. Но тот мир зашел в тупик. Нужно было двигаться, ибо цивилизация не может стоять на месте.

Двести семьдесят четвертый вышел из временного небытия и стоял перед Слепком. Горячая благодарность захлестнула его. Он существует. Голова его возвращена ему, а не брошена под пресс. Он совершил страшное преступление, он вовремя не доложил, но его простили! Не столкнули в черную пропасть вечного небытия, а вернули. Они поверили ему! Мозг увидел, как чист он перед ним, как всегда говорил, только правду. Увидел, поверил и простил. Все, все, что угодно, он готов сделать для него. Он вспомнил страх, что клубился в нем, и ему стало стыдно. Как он мог хоть на мгновение усомниться во всеобъемлющей мудрости Создателя? Он испытывал восторг. Никогда раньше ничего подобного он не знал, и чувство было сильным и горячим. Ему казалось, что температура его схем повысилась. Это было новое чувство, реакция взаимодействия любви и страха, из острых когтей которого он только что выскользнул.

– Двести семьдесят четвертый, – торжественно сказал уже не Слепок, а сам Мозг, – я вижу, что ты чист передо мной. Ты совершил ошибку, ты позволил ускользнуть одному из пришельцев, но это была просто ошибка. Ты раскаиваешься в ней, и это хорошо.

Дефы всегда бросали нам вызов, а особенно опасны они становятся сейчас, когда мы меняем программы кирдов. Они чувствуют, что мы скоро расправимся с ними, и потому готовы на все. Они все чаще проникают в город. До сих пор никто не доложил мне о пришельце. Это может значить только одно: он в руках у дефов.

Двести семьдесят четвертый, с этого момента ты становишься главным стражником города. Это значит, что все стражники будут подчиняться тебе. Тебе встроят еще один канал специальной связи, и в любое мгновение ты сможешь связываться с любым стражником, давать приказы и принимать рапорты. Ты согласен?

Двести семьдесят четвертый молчал. Он знал, что должен ответить: нужно сказать всего лишь одно коротенькое слово «да», но благодарность, любовь, гордость бушевали в его логических схемах с такой силой, что он не сразу смог вымолвить это слово. Наконец он сказал:

– Да, Создатель, я хочу впасть в вечное небытие, служа тебе.

– Похвальная готовность, но ты нужнее мне в бытии, пусть в небытие впадают наши враги.

Стражник Пятьдесят второй С медленно шел по ночным улицам. Ночь – любимое время дефов. Эти порождения хаоса знали, что ночью их заметить труднее. Они ухитрялись как-то охлаждать тела, перед тем как пробраться в город, и поэтому их было трудно заметить даже в тепловом диапазоне.

Пятьдесят второй С был опытным стражником, он знал, что в любое мгновение на него могут наброситься дефы. Когда им позарез нужны аккумуляторы, они теряют всякую осторожность. На склады они нападают редко, на производственный центр – еще реже, они знают, что им не совладать с охраной, вот и кидаются с отчаяния на отдельных стражников. Кинутся, вырвут трубку (оружие они любят, эти чудовища), вытащат аккумулятор – и поминай как звали.

Слава Создателю, с ним такого еще не случалось. А Семьдесят первый С попался. Вот так шел в ночном патруле, его и подкараулили. Сам виноват, забыл, что по правилам в ночном патруле нужно идти по самой середине улицы. Потому что прятаться деф может, скорее всего, где-то в здании. Вот и нужно, чтобы ему потребовалось больше времени на атаку. Чтоб стражник успел выстрелить. Поэтому-то и полагается в ночном патруле держать трубку наготове.

И где этот пришелец может быть, один Мозг знает. И Мозг не знает, поправил он себя. Знал бы – не погнал бы всех стражников на поиски. Даже аккумулятор не успел сменить.

«Странный я сегодня какой-то, – подумал Пятьдесят второй С. – И улицы какие-то другие. И темнее, чем всегда. И кажется, кажется, что в каждом пятне черноты притаился деф, поднимает уже трубку, вот-вот сверкнет луч, вопьется мне в голову. И все. Интересно, – подумал он, – успеешь ли увидеть луч, прежде чем рухнешь наземь?» Он вздрогнул. Глупости какие-то лезут ему сегодня в голову. Это, наверное, новые программы… И это было непривычным: никогда раньше не думал он о новых программах, которые не раз и не два вводили в них. Но Создатель знает, что им лучше.

Подумав о Создателе, стражник почувствовал, что темнота словно бы стала не такой густой, улица раздвинулась и страх нападения уже не придавливал его плечи тяжким грузом. Слава Создателю…

Ночной ветер с воем и визгом катился по пустым улицам, нес пыль и мусор, и Пятьдесят второй С подумал, насколько приятнее было бы стоять сейчас в своем загончике погруженным во временное небытие. Стой себе и стой, пока команда не призовет тебя к активному действию.

Внезапно он услышал голос по главному каналу связи. Голос был незнакомый. Это было странно. Только Создатель мог пользоваться этим каналом, отдавая приказы.

– Вниманию всех стражников, – гремел голос, и Пятьдесят второй поморщился: «Чего он орет?» – С вами говорит ваш начальник Двести семьдесят четвертый. По приказу нашего возлюбленного Создателя отныне вы все подчиняетесь мне, выполняете мои приказы и докладываете мне, пользуясь главным каналом связи. Не хочу вас пугать, стражники, но мы живем в опасное время, дефы поднимают свои отвратительные головы, они постоянно пытаются проникнуть в город. Мы должны уничтожить их, чтобы на планете не осталось этого порождения хаоса. Те, кто будет честно выполнять свой долг, всегда будут чувствовать нашу поддержку, всегда будут иметь свежие аккумуляторы. Но те, кто привык к безделью, кто не хочет думать и искать врага повсюду, пусть готовят свои головы для пресса.

Сейчас ночь, но я держу канал связи открытым, и пусть все стражники, что несут сейчас дежурство, помнят о своем долге и прессе, в который мы будем безжалостно засовывать головы нерадивых.

Напоминаю: главная задача сейчас – поиски пришельца. Последним его видел Пятьсот восемьдесят седьмой у шестьдесят девятого дома. Тот, кто найдет пришельца, больше не будет рядовым стражником, какими вы все были раньше. Наш Создатель особенно ценит и любит стражников с быстрым умом, внимательных и бесстрашных, и лучшие из вас получат второй крест, по десять стражников в свое подчинение и вволю сильных акку­муляторов. Отныне каждый свой приказ я буду кончать словами: «Слава Создателю», и каждый свой доклад вы тоже будете кончать этими же словами. Слава Создателю!

Пятьдесят второй С почему-то вспомнил Семьдесят первого С. Сколько раз дежурили вместе – и на охране склада, и на охране производственного центра. Хороший был стражник, такой основательный, неторопливый. Слова лишнего никогда не скажет, вопроса лишнего не задаст. И вот, пожалуйста, сунули голову под пресс.

Конечно, не каждого дефа сразу различишь. Некоторых – тех сразу видно: слова всякие, вопросы нескладные, задумчивость… А есть такие, говорят, что и рядом не определишь. Вроде все делает правильно, молчит, пока не спросят, а внутри – деф паршивый. Да… Надо ухо держать востро, а то… Иди потом, оправдывайся. Скажут, пособник дефов. И… Говорят, пресс как сожмет, так из головы только блин плоский получается. Прыткий этот новый начальник… Интересно, как это получается? Был просто кирд, даже без индекса С, значит, когда его делали, не имели в виду службу стражника, и вот на тебе: командует ими всеми. А они что, должны по ночам бродить так вот, слушать завывания ветра и следить, как бы каким шальным камнем не повредило глаз, да еще каждое мгновение ожидать, что какой-нибудь деф скакнет из тьмы тебе на плечи, а они… Ладно уж, чего там…

Он оглянулся. Дом шестьдесят семь. Значит, где-то здесь неподалеку в последний раз видели пришельца. Хорошо бы найти его, показать этому новому начальничку, что кое-что стражники, настоящие стражники, умеют. Как он сказал: получат второй крест, десять стражников в подчинение и вволю аккумуляторов. Это значит, он тоже будет отдавать приказы. Мол, сделай то-то и то-то. Иди туда-то и туда-то. Интересно бы… А что, и он запросто смог бы командовать…

Может быть, нужно проверить окрестные дома. Пройти по ним и посмотреть, кто в них. Может, где и притаился этот пришелец, а то и деф какой-нибудь. Распознать дефа будет нетрудно. Его тестер сразу запищит, если на кирде не будет дневного разрешающего штампа. Тут дело простое: нет штампа – значит, деф. Кирду-то чего бояться проверки. Кирд без проверки быть не должен. На то и штамп. Со штампами хорошо: все ясно. А не было бы проверки и штампов – иди разберись. Раньше, правду сказать, было лучше. Заметил, что кирд остановился, оглядывается, считай – деф. Хорошему кирду задумываться нечего. Теперь позаковыристее, это уж точно. Понапихали новых программ, и не разберешься без штампа, кто кирд, а кто свихнулся.

М-да-а… Хорошо бы, конечно, найти этого пришельца. И сообщить: так, мол, и так, докладывает стражник Пятьдесят второй С, ваше приказание выпол… нет, скажу, воплощено в жизнь, так даже интереснее. Пусть видит, что у стражников схемки не хуже, чем у обычных кирдов, а то, пожалуй, и получше, вон какие обороты он знает.

Но как его отыскать, этого пришельца? Болтался бы он просто на улице, его давно заметили бы. А раз новый начальник говорит «ищите», значит, не нашли. В доме, не иначе, прячется. Хотя, если подумать, это странно. Соседи бы заметили. А может, и не заметили. Ночь ведь уже, большинство стоят себе спокойненько во временном небытии, стоят и ничего не знают, ни о чем не думают, ни о чем не беспокоятся, ничего не боятся. Стоят и стоят – красота. М-да-а…

Странный он какой-то стал, снова подумал о себе Пятьдесят второй С. Раньше и задумываться не стал бы. Раз приказали искать – он бы и искал. Не то что в дом – в логово к дефам забрался бы. И ни одного глаза не выключил бы. А теперь хоть проси кого-нибудь втолкнуть себя в дом, до того не хочется входить в черноту эту. Да и не в темноте дело. Что ему темнота, какая ему разница, в оптическом диапазоне видит он или в тепловом? Страшно. А если деф в доме? Тут и повернуться не успеешь, как он уж на тебя кинется. М-да-а… И под пресс. Раньше никогда об этом прессе, слава Создателю, не думал и не помышлял. А теперь из головы нейдет. И вроде бы, казалось, что страшного? Это, говорят, как временное небытие, только уже больше никогда не призовет тебя команда к действию, больше никогда не увидишь оранжевое светило, не услышишь вой ветра по ночам и шорох ка­мешков. М-да-а-а…

– Внимание стражников в ночном патруле, – внезапно услышал он слова нового начальника. – Приказываю проверять все дома в районе, где в последний раз видели пришельца. Те стражники, кто заметит других стражников, не входящих в дома для проверки, а лишь идущих по улице, должны сразу докладывать мне. Стражник, по-настоящему любящий своего Творца, должен иметь не четыре глаза, а восемь, везде должен видеть нерадивых, не говоря уже о предателях. Тех же, кто будет смотреть в восемь глаз, Мозг заметит и отметит. И хочу вас обрадовать, стражники. Мозг даровал нам право периодически просматривать содержимое ваших голов. Вы все знаете, сколько энергии идет на воссоздание фантомов. Но Создатель так высоко ценит вашу службу, что пошел и на такие энергетические затраты. А это большая честь, стражники, большая честь, когда содержимое ваших голов тщательно изучается. Пусть будничная проверка на стенде останется для рядовых кирдов: раз, два, подключили, проверили, хлоп штамп – иди, кирд, выполняй приказы нашего великого Творца. Ваши же головы мы изучим не торопясь, каждый уголочек обыщем, все прощупаем, все перетрях­нем. И пусть мысль об этом благодеянии любимого нашего Мозга поможет вам в славной борьбе с гнусными дефами.

«Вот тебе и Двести семьдесят четвертый! – думал Пятьдесят второй С. – Казалось бы, даже без индекса, а все понимает, будто уже у меня в голове копался. Как это только понимать: смотреть в восемь глаз? У нас ведь их только по четыре. Может, новые головы будут ставить? С восьмью глазами. Да нет, услышал бы… Может, он хочет сказать, чтоб смотрели как следует. Да, наверное, так оно и есть. Сейчас появится какой-нибудь стражник, увидит, как я иду по срединочке улицы, принюхается и тут же: «Ага, вон он, Пятьдесят второй С, прохлаждается, гуляет себе…» М-да-а…»

Он сделал усилие, прибавил обороты и вошел в дом семьдесят. Не хотелось входить, не хотелось, но нужно. Он медленно двинулся по центральному проходу. Остывавшие стены еле светились, еле светились и погруженные во временное небытие кирды. Ишь как быстро остывают, подумал стражник. Хорошо, утром светает, а то как совсем остынут к утру, так и вообще не различил бы их. Он осторожно шел по проходу и слушал, как щелкает его тестер, считывая магнитные разрешающие штампы. Не щелкнул… Это что еще?.. Он замер, всматриваясь. Да нет, просто пустой загончик, слава Создателю. Стражник дошел до конца прохода, вышел на улицу. После грозной тишины дома свистящее завывание ветра и шуршание камешков успокаивало.

Нет, наверное, улизнули дефы с пришельцем. И хорошо. Нет, поправил себя стражник, странно он думает, чего ж тут хорошего, если какие-нибудь грозные чудовища благополучно унесли из города свои свихнувшиеся головы! Такие мысли надо гнать, гнать и не впускать. А то подсоединят к фантомной машине, тут и выскочит мыслишка, пойдет маршировать по залу: хорошо, мол, что дефы улизнули. Ага, давай, стражник, голову под пресс. М-д-да-а…

Он вошел в дом семьдесят один. Снова защелкал тестер. Да, это они насчет фантомных машин ловко придумали. Следить, следить, что думаешь. Не распускать мысли, чтоб они не бегали, как маленькие туни на нагретых развалинах, а чтоб шли четко, одна за другой, и только нужные, правильные, четкие. Чтоб в любой момент сказать: «Вот я чист перед вами, слава Творцу…»

Что-то привлекло его внимание. Но что? Он сделал несколько шагов назад. Ага, как-то странно щелкнул те­стер. То щелкал размеренно: щелк, щелк, щелк, а то – щелк-щелк. Он полностью раскрыл диафрагму глаз, до предела увеличил чувствительность. О Создатель, неужели же ему так повезло? В глубине загончика за двумя кирдами он увидел неясное светящееся облачко, какой-то предмет походил на маленького кирда, да еще сидящего.

Он поднял трубку. Если бы кирд был один, он бы успел нажать на кнопку, он уже видел второй крест на груди, уже видел новых своих подчиненных, ждущих приказов, ЕГО приказов. Но кирдов было двое, и на короткое мгновение стражник замешкался – в кого стрелять сначала? Этого было достаточно, чтобы один из кирдов успел выбить у него из рук трубку. Трубка звякнула о пол. Стражник инстинктивно нагнулся, чтобы поднять ее, он ясно видел алеющий огонек рядом со своей ногой – стражник никогда не должен расставаться со своим оружием, это правило навсегда встроено в его логические схемы, – но в этот момент сильный удар в голову заставил его покачнуться. Алый огонек быстро взмыл с пола, и стражник понял, что его трубка уже в чужой руке. Он хотел было броситься вперед, но его крепко обхватил другой кирд.

– Стреляй же, – прошептал Четыреста одиннадцатый, – не бойся, в меня ты не попадешь. Что ты делаешь, почему не стреляешь, Иней?

Иней одной рукой схватил стражника за шею, другой высоко поднял трубку, прижал ее к темени противника и нажал на кнопку. Выстрел был таким коротким, что они почти не увидели светового всплеска.

– Как ты странно выстрелил, – сказал Четыреста одиннадцатый.

– Я не хотел полностью разрушить его мозг.

– Но ты выстрелил все-таки.

– Мы знаем место, я потом научу тебя, как меня когда-то научил Рассвет. Есть такая точка, если направить на нее луч трубки, кирд остается цел, он лишь теряет оперативную память, она разрушается. Отпусти его, не держи…

– Ты уверен, Иней?

– Не бойся, мне это уже приходилось делать. Отпусти, отпусти, он не упадет.

– Да, но… И он останется стоять?

– Да.

– Здесь?

– Он ничего не будет помнить.

– Все равно его не должны найти здесь.

– Почему? Какая разница? Мы же уйдем.

– Ты уйдешь и заберешь с собой пришельца.

Я останусь.

– Ты останешься?

– Да, Иней. Я понял, что не смогу уйти. Я слишком ненавижу их, чтобы уйти от них.

– Не понимаю.

– Ты добрый, Иней, ты не понимаешь, что такое настоящая ненависть. У меня есть план. К тому же вам – то есть я хотел сказать «нам» – нужен свой деф в городе.

– Да, но…

– Так нужно, Иней, так будет лучше. Но нельзя, чтобы стражники нашли его здесь, около моего загончика. – Четыреста одиннадцатый приблизил свою голову к голове Инея и продолжал: – Ты уверен, что он не запомнит того, что слышит?

– Совершенно уверен.

– Может быть, лучше проплавить ему голову как следует, чтоб не было риска.

– Мы стараемся не убивать, если можно избегнуть этого. Дай, я его просто выведу на улицу и оставлю у другого дома.

– Нет, Иней, это сделаю я. А у тебя сейчас есть оружие, бери Володю и беги.

– Хорошо, друг.

– Что такое друг?

– Потом. Это хорошее слово… Володя, – позвал он в звуковом диапазоне.

– Наконец-то, – прошептал Густов и вскочил. – Что происходит?

Но он не получил ответа. Один из кирдов схватил его за руку и потащил за собой.

Четыреста одиннадцатый подтолкнул стражника в спину. Конечно, думал он, расплавить ему голову было бы надежнее, но Иней знает, что говорит. И потом, если бы стражник был недвижим, им бы пришлось тащить его, – и тяжело, и опасно. Так, по крайней мере, он сам идет.

Он выглянул на улицу. Ветер начал потихоньку стихать, скоро рассвет. Никого не было видно.

– Иди, иди, – подтолкнул он стражника в спину.

– Куда? – спросил стражник.

Ничего не скажешь. Иней знал, что делает. Если стражник спрашивает тебя, куда идти, это уже не страж­ник. Он схватил его за руку и потащил к дому шестьдесят семь, втолкнул в дверь.

Он испытывал чувство, похожее на ощущение нового аккумулятора в теле: ощущение силы, готовности действовать, ощущение благополучия. Стражник был частью системы, которую он ненавидел, ее опора. Конечно, от потери одной такой опоры дом не рухнет, не перекосится, но ничего, у него был план…