Она сидела на краю кровати, глаза ее были сухи, слезы еще не пришли, они еще только подступали к горлу. Она сделала вид, будто раздевается. Тряхнула ногой, словно сбрасывая новые, расшитые жемчугом сандалии, подняла руки, словно снимая с себя платье, подаренное Еленой, и коснулась пальцами волос, словно вынимая из них заколки и распуская волосы по плечам. Она раздевалась, не снимая с себя одежды, теперь она была обнажена.
Бросим же сейчас, именно сейчас, взгляд на эту обнаженную Женщину средних лет. Грудь ее была еще высокой, фигура хороша в своей полноте. Живот втянут, его поддерживали мускулы, хотя они уже начали сдавать. Лоно, давно уже, двадцать лет — а может, четыре года, — не знавшее мужчины, было все еще полно обещаний и жизни, готовой дарить и исполнить обещанное. Колени белые и все еще округлые, а ступни холеные — они ступали по мягкому, им редко приходилось топтать что-нибудь на своем пути. Округлые ягодицы все еще могли прельстить немолодых и в особенности молодых мужчин. Спина и затылок все еще сохраняли мягкие очертания. Линия шеи была безупречна, волосы густые, и если в них появились седые нити, то так мало, что не стоило и считать. На лбу не было морщин, во всяком случае, они были не заметны в этом полумраке, да еще под слоем белил. Нос прямой, хотя, быть может, немного мясистый, а рот нежный и волевой, рот любезной хозяйки дома, еще молодой матери, рот долго ожидающей, чье ожидание только теперь перестало быть напрасным. А подбородок властный — подбородок женщины, которую не назовешь легкомысленной и слабодушной.
Когда-то я была свободна, думала она. Когда-то я была свободна перед лицом всех людей. Я могла выбирать.
Я сплю, думала она, все это неправда. Я сижу на краю своей кровати и сплю. Афина Паллада наслала на меня сон. И я грежу, ну да, я грежу. Я молода, я любима, сейчас придет домой мой молодой муж, он ляжет рядом со мной и укроет меня в своих объятьях. Мы молоды, мы любим друг друга, мы болтаем, мы слушаем, как ласково шумит дождь осенней, зимней ночью, мы у себя дома, и у нас есть маленький сын по имени Телемах. Войны никогда не будет, никогда мой супруг, мой нежно любимый муж, не уедет из дома, он останется со мной, мы состаримся вместе. Но мне снится, что явились чужеземцы и увели его с собой, мне снится, что ко мне вернулся старик, а я еще молода, и любима, и свободна, и могу выбрать кого захочу, потому что мой дорогой, мой желанный муж погиб на войне или утонул, и мне снится, что старик, вонючий, покрытый шрамами чужак, говорит, что я Собственность воспоминаний, что я Раба юношеских клятв, что я больше не свободна. И мне снится, что кто-то молодой и сильный придет и уберет старика, нет, не убьет его, но уберет, погребет его самого и воспоминание о нем и скажет: "Уходи, старик, уходи, изуродованный обломок войны, слишком надолго уехавший, слишком долго ожидаемый, уйди, скройся, потому что, если Она отворит свою дверь и прогонит тебя, к ней может проскользнуть, может у нее остаться Счастье. Верни ей свободу выбора, она принадлежит ей, а не тебе. Вот что мне снится, пока я сплю крепким сном, сном Афины Паллады.
Слезы пока еще не лились из ее глаз, из ее спящих глаз.
* * *
Он перебил их всех, пощадив только двоих: шпиона мирной жизни и певца войны, отныне счастливого Медонта и навсегда несчастного, но одаренного зычным голосом Фемия.
Он не пощадил Эвримаха и, когда тот хотел вступить с ним в переговоры, прострелил ему грудь. Они пытались укрыться под столами, пытались найти себе еще какое-то оружие, кроме мечей, но это им не помогло, они погибли. Он был не человеком, но и не богом: он был всего лишь смертной куклой в руках играющих богов. В этих четырех стенах он был олицетворением войны, мужем, отравленным войной, воспаленным дыханием Ареса, и действовал как орудие, которым его избрали: он был тем, кто убивает мир на долгие, быть может, на неисчислимые годы.
Когда Амфином, медлительный крестьянин с Дулихия, бросился на него с мечом в руке, копье Телемаха вонзилось нападающему в спину — он рухнул ничком, успев только охнуть, копье застряло в его спине, древко переломилось, но за сундуками в прихожей были спрятаны еще копья. Все было устроено с помощью Эвриклеи, ну и, конечно, богов. Когда Меланфию удалось взломать засов, выбраться во двор через случайно не охранявшуюся узкую боковую дверь, добежать по узкому проходу между стеной дома и оградой до оружейной и возвратиться с копьями, щитами и шлемами, боги предоставили вмешаться Дакриостакту: Меланфий сделал еще одну попытку добраться до оружейной, но его схватили, связали и оставили лежать в оружейной, чтобы заняться им потом.
Нет, он не пощадил никого. Он убивал их, посылая стрелу за стрелой, некоторых убил его сын. Короткие мечи не доставали до него, да и храбрости недоставало тоже. Одиссей и его сын начали резню на Итаке, и что было справедливо, а что нет и каков на самом деле был замысел богов, наславших эту бурю с дождем, никто не знает. Но то, каким явил себя этот замысел взору людей, было ужасно.
Они взывали к нему, проклинали, молили; они прятались за столами, Амфимедонт и Ктесипп с Зама своими копьями ранили Телемаха в кисть руки, а Эвмея в плечо, и все же приговоренные были обречены. Они уже не верили в собственные силы, а в этот час усомнились и в богах: вокруг них все опустело, они уверовали в могущество Одиссея и падали ничком, обратив к нему лицо. Мы можем вообразить эту картину фрагментами и целиком, можем представить ее как набор эпизодов или как судьбу: они гибли, их убивали.
Сколько их было? Быть может, четырнадцать, а может, тринадцать или пятнадцать. Впоследствии жаждущие крови или перепуганные насмерть, первые — в своем желании преувеличить, вторые — в своем понятном интуитивном стремлении придать делу такой размах, чтобы оно потеряло свой зловещий характер, скажут: их было пятьдесят два человека, их было сто восемь человек.
Он пощадил двоих. Последние из убитых сами натыкались на его меч и копье, когда ползали у его ног, моля сохранить им жизнь, пытались выпросить себе эту подачку. Меч рубил, кололо копье, он вспарывал тела, отворял кровь, и она вытекала потоком, уступая место смерти. Но двоим он сохранил жизнь, дабы они могли воспеть его, шпионить для него и написать угодную ему историю, то были певец Фемий и гонец, а прежде двойной шпион, Медонт.
В очаге все это время ярко пылал огонь. Вокруг него валялись высохшие и насквозь мокрые плащи. От некоторых пахло паленой шерстью. Он стоял на пороге, озирая зал. Его руки, ноги, грязная нищенская одежда, его перекошенное злой гримасой лицо, волосы и борода — все было липким от человеческой крови. И его хриплый голос был пронзительно-криклив, когда он позвал Эвриклею и приказал ей открыть двери.
— Приведи сюда рабынь!
* * *
Женщины, двенадцать отобранных рабынь, выволокли тела убитых во внутренний двор и сложили у Зевсова алтаря. После этого дюжина девушек, которых отобрала долгие годы подслушивавшая, в отчаянии и ненависти подслушивавшая старуха Эвриклея, сделали в мегароне уборку. На трупы набросили плащи. Ведь в Итаке уже наступил вечер, и далее ночь.
— Жизнь этих девок — зараза, — сказала Эвриклея, — их запах надо истребить, они прогнили до мозга костей, больше они ни на что не пригодны.
Он приказал умертвить двенадцать рабынь, и приказ исполнили его сын, Эвмей и немой Дакриостакт. Он приказал повесить молодых женщин, двенадцать перепачканных кровью уборщиц, потому что они спали с мужчинами, добивавшимися его жены.
Это делаю не я, думал он. Ко мне явился Вестник, Гермес, и по дороге сюда я потерял самого себя. Это боги делают свое дело моими руками. Я больше никогда не смогу любить богов, но я их очень боюсь.
Он, шатаясь, бродил по дому и двору, он старался ступать твердо. Он опирался на стены дома и на ограду, оставляя на них темные отпечатки рук, которые смывал дождь, поливавший и его самого. Во мне угнездился Арес, думал он. Я работаю на него, я открыл филиал его фирмы. Но меня самого здесь нет. Сам я уехал. Я живу на острове далеко на западе, это там я брожу под дождем и с тоскою стремлюсь куда-то, но не сюда.
Перед ним стоял Эвмей.
— Меланфий лежит в оружейной, господин.
Он облизал губы, язык прошелся по овалу рта, стараясь обрести вкус. Когда он заговорил, голос его оказался беззвучен. Ему пришлось повторить свои слова:
— Сделайте с ним что следует.
— Теперь уже скоро конец, — сказал Свинячий командир, — но это же нужно сделать. А потом будет по-новому, господин. Будет новая власть.
— Да.
Филойтий и Эвмей поволокли связанного Меланфия вдоль ограды во внутренний двор. У Главного козопаса во рту был кляп, слышались только его стоны. Они двигались медленно, тяжелое тело застревало в размякшей земле. Они сделали с ним что следовало, а потом повесили его на дальнем столбе. В песнях поется, что они отрезали ему нос и уши и отрезали самое главное — орудие продолжения рода, его мостки в будущее, и бросили отрезанное собакам, которые сожрали добычу. Можно примириться с этими фактами. Можно принудить себя считать, что боги играли, они были в игривом настроении, они веселились, им хотелось извлечь из своего празднества все, что только можно.
* * *
Дочь Долиона закричала снова — долгим криком, точно нож, болью прорезавшим дом. Рядом с ней лежало их дитя. Чей он, какой он — ей теперь было все равно. Это было ее дитя, ее первенец. Ей показалось, что волосики у ребенка черные. Ей показалось, что у него будет мягкая улыбка — он будет любимцем женщин. Ей хотелось знать, голубые ли у него глаза, как у Лаэрта и Телемаха, А закричала она, когда увидела немого Дакриостакта, который подошел к ней с факелом в руке.
Он сделал ей знак, показал, что она должна встать. Он взял ее за локоть. Он указал на ребенка, и она поняла, что должна взять его с собой.
* * *
Телемах ушел в свою комнату. На полу у двери стоял медный таз с горячей водой. Два чистых новых хитона, два новых вышитых плаща лежали на его постели. Две пары новых желтых сандалий стояли рядом посреди комнаты. Все это было предназначено ему и его отцу.
Он наклонился и окунул руки в воду.
* * *
Эвриклея, старая кормилица, главная среди кормилиц, великолепная старуха, совсем не высохшая, нет, куда там, полная бьющей через край ненависти, стояла в прихожей и смотрела, как Бородатый, Окровавленный, Безмерно Любимый, Наконец Возвратившийся идет в темноте по двору.
— Еще что-нибудь? — невнятно пробормотал он. — Я странствую, я вот-вот пущусь в странствие. Теперь уже все?
— Дочь Долиона, — сказала она. — Дочь Долиона только что родила.
Он тупо посмотрел на нее. Свет, струившийся из мегарона, освещал их лица. Он поднял руку, ту, что была изувечена сильнее, ту, что была особенно безобразной, и провел ею по лбу.
— Я странствую, — сказал он. — Я только должен навестить кое-кого из знакомых, прежде чем двинуться в путь. Я хочу спать. Хочу уйти в сон. Хочу быть чистым. Я не знаю дочери Долиона.
— Она причинила много зла, — сказала Эвриклея. — Она и ее ребенок причинят еще много зла.
— Я странствую, — сказал он. — Я не знаю никого, кто причинил мне зло. Не знаю ни одного человека. Не знаю ни одного ребенка, который причинил мне зло.
— Я этим займусь, — сказала Завершительница, Старшая кормилица. — Прикажу Дакриостакту этим заняться. По-моему, Госпожа хочет, чтобы девчонку и ее пащенка удалили из дома, из мира тех, кто чист.
— Я запрещаю… — сказал он.
— Уже поздно, господин, — сказала она. Он наклонился, всматриваясь в ее лицо.
— Да, уже слишком поздно, — сказал он. — И мне некогда думать об этом. Я сейчас же начну свое странствие, далекое странствие на запад.
Она покачала головой, она преданно улыбнулась ему:
— Странствие окончено, дитя мое, корабли вытащены на берег для зимовки. Я приготовила тебе ванну, ненаглядный мой господин.
ПРИМЕЧАНИЕ
Среди других книг, чья фабула восходит не просто к мифологическому сюжету, но и к канонической литературной версии этого сюжета («Улисс» Дж. Джойса, «Иосиф и его братья» Т. Манна), роман Э. Юнсона выделяется особенно тесной связью с текстом его античного источника. Шведскому читателю, со школьной скамьи знакомому с гомеровской «Одиссеей», эта связь прямо бросается в глаза. Нарочито точно следуя гомеровскому тексту в описании места действия, автор склонен едва намеченную у Гомера картину развернуть в многочисленных подробностях, так что читатель может увидеть в этом своего рода восполнение гомеровского текста через обращение к его подтексту. Из многочисленных примеров укажем на описание пейзажа на с. 24 и след., восходящее к двум строкам «Одиссеи» (V, 70-71). Вводя в повествование явный, казалось бы, анахронизм — кошку, гуляющую по двору Пенелопы всякий раз, как там оказывается «черноцветная» служанка Меланфо (см. прим. к с. 38), — Юнсон позволяет рассматривать весь этот мотив как попытку воссоздания в гомеровском мире новоевропейского и одновременно древнеегипетского лидера оккультизма — «черной кошки». Напрашивается вывод, что делается это в порядке не модернизации, но, напротив, как бы еще большей архаизации гомеровского сюжета: это обращение к вечной основе, на которую и у Гомера, и у романиста, живущего почти три тысячи лет спустя, вполне равные права. Именно этим можно объяснить и путешествия по каким-то «матриархальным» заветам деловой старухи Эвриклеи, и часто упоминаемые древневосточные божества, и, наконец, только кажущиеся современными политические термины, бывшие в ходу и у гомеровских греков.
Г. Гусейнов
Примечания
1
Остров Калипсо — Огигия — находился, по Гомеру, на западе Средиземноморья и отождествляется современными исследователями с островом Перегиль
2
Атлантиды — дочери подпирающего небесный свод титана Атланта (Гиады, оплакивающие своего погибшего брата и превращенные в созвездие; Плеяды, оплакивавшие Гиад и тоже взятые Зевсом на небо; Геспериды, хозяйки райского сада с золотыми яблоками на крайнем западе обитаемого мира); Атлантический океан обязан своим именем, однако, не им, но титану Атланту
3
Греческое слово «человек» у Гомера употребляется почти исключительно как антоним слова «бог».
4
Посейдон стал непримиримым врагом Одиссея после того, как тот ослепил сына Посейдона — одноглазого великана Полифема; вражда с Посейдоном стоила жизни многим другим грекам, возвращавшимся морем после Троянского похода
5
греческое племя, обитавшее в Эпире и державшее в повиновении всю эту область; их упоминание здесь — анахронизм, т. к. молоссы считались потомками внука Ахилла — Молосса, а сам Ахилл был младшим соратником Одиссея. Стимфал — город и область в Аркадии; Акарнания — древнее название области, лежащей на крайнем северо-западе Греции. Пиерия — области в Македонии и в Фессалии
6
в «Одиссее» (V, 81-151) Гермес с Одиссеем не встречается и передает повеление богов Калипсо
7
Гермес, древний аркадский бог, считался покровителем воров, ибо сам он совершил свою первую кражу через несколько часов после появления на свет (об этом повествует гомеровский «Гимн к Гермесу»)
8
Долион — слуга Лаэрта, садовник, подаренный на свадьбу Пенелопе. Вместе с шестью сыновьями, оставшимися, в отличие от Меланфо и Меланфия, верными Одиссею, он вооружился против родичей женихов Пенелопы, когда те пришли отомстить Одиссею
9
женские покои, или гинекей; доступ сюда возбранялся для всякого постороннего мужчины; помимо спален, а также детской, к гинекею относились и рабочие помещения для рабынь
10
греко-римская античность знакомится с кошками через тысячу лет после Троянской войны
11
имя Меланфо в переводе на русский означает «черноцвет»
12
большой зал, или мегарон. — Мегароном у Гомера называется большой пиршественный зал в богатом доме
13
здесь имеется в виду так называемая «лесха» — помещение для небольших общественных собраний, вероятно, напоминающее трактир, не предназначенное специально для ночлега, но не исключающее такой возможности для приблудного бродяги
14
Закинф и Итаку легко отождествить с теми островами, что и теперь носят эти названия; Зам обычно отождествляется с Кефалинией, где есть городок с таким названием; остров Левкада, лежавший к северу и часто упоминаемый в романе, в «Одиссее» отсутствует: под этим именем Гомер знает лишь пустынную «Белую скалу» у входа в подземное царство на крайнем западе Средиземноморья; Дулихий — букв.: Долгий остров — находился, по Гомеру, к юго-востоку от Итаки, но отождествить его с каким-то из реальных островов не удается
15
речь идет об учредителях новых таинств (мистерий); греческая религиозно-мистическая традиция представляла собой сложное переплетение различных верований и обрядов, по большей части не сводимых к каноническим формам; всякое вновь усваиваемое таинство подвергалось мощному воздействию неотменяемых местных обычаев и культов и само оказывало на них влияние; таинства отличались от других обрядов тем, что участие в них мыслилось непосредственным приобщением к божеству, в отличие от обращения к богам через посредников-жрецов; за разглашение таинства полагалось суровое наказание
16
Одиссей и Пенелопа царствовали, собственно, только на маленькой Итаке, но более поздняя традиция распространила пределы Одиссеева царства и на соседние с Итакой острова
17
акрополь — главная часть города, построенная на господствующей высоте, цитадель
18
Минос — сын Зевса и Европы, царь Крита, где Дедал выстроил для него лабиринт; вместе с братом Рада-манфом был судьей в подземном царстве, где его видел Одиссей («Одиссея», XI, 568-570)
19
такова распространенная в древней Греции этимология имени эфиопов, которых считали блаженными и любезными богам; у них отдыхают от забот Гелиос и Посейдон
20
две версий убийства Агамемнона — царя Микен и брата спартанского царя Менелая — соседствуют у Гомера; по одной, Агамемнона заманил в свой дом и убил его двоюродный брат Эгисф, мечтавший воцариться в Микенах; по другой, Эгисф соблазнил жену Агамемнона Клитемнестру, и они вместе убили его в Микенах; во втором варианте главной мотивировкой убийства становится месть за то, что царь Микен и предводитель Троянского похода согласился принести в жертву Артемиде свою и Клитемнестры дочь — Ифигению
21
Мейлихий, Бронтей — устойчивые культовые эпитеты Зевса: Мейлихий — букв.: медовый; милостивый, ласковый; Бронтей — громовник
22
сокрушающий смертных, пагуба людей — эпитет бога войны Ареса
23
имя потомственных итакийских глашатаев — деда Эвриклеи и ее брата
24
«Слезоточивый»; персонажа с таким именем в гомеровском эпосе нет
25
вымышленное политическое образование; коммивояжерство Эвриклеи — также домысел автора, хотя в поэме по меньшей мере дважды говорится о том, что итакийские богачи владели на материке табунами лошадей, для которых не было места на скалистой Итаке; инспекционную поездку в Элиду собирается совершить сын Фрония Ноэмон, у которого там «дюжина кобылиц и табун диких мулов», одного из которых он хотел бы объездить (IV, 636-638)
26
письмо Икария Пенелопе составлено автором по анахронистической модели, ибо гомеровская цивилизация — бесписьменная
27
здесь имеется в виду не город в Арголиде на реке Инах, где во время Троянской войны царем был Диомед, но вся та область на Пелопоннесе с центром в Микенах, где царствовал Агамемнон; Гомер называет «златообильными» Микены, а Аргосом — иногда — весь Пелопоннес
28
трудно сказать, как именно выглядел ткацкий станок гомеровской эпохи; нарисованная автором картина восходит к одному из многочисленных изображений «Пенелопы, сидящей перед ткацким станком» — излюбленного сюжета греческих вазописцев более позднего времени
30
смертный (в уничижительном смысле)
32
хотя автор и не пользуется здесь специальной греческой терминологией для обозначения мер длины, упоминаемые им меры в целом соответствуют греческим — ступне, пяди, локтю и т.п.
33
за то, что Ино взяла на воспитание младенца Диониса, сына ее сестры Семелы и Зевса, Гера наслала на нее безумие; Ино бросилась со скалы в море с сыном Меликертом на руках, но была спасена морскими божествами и под именем Левкофеи стала помощницей терпящих бедствие мореплавателей
34
Асти (греч.) — город, Астианакс — властелин города
35
Эя — остров на краю света, где обитала волшебница Кирка (Цирцея); локализуется либо на крайнем востоке Средиземноморья и тогда отождествляется с Колхидой, либо на крайнем западе, в области Сардского, или Сардинского, моря (по-гречески остров Сардиния первоначально назывался Сардо); отождествление крайнего востока и крайнего запада — обычное явление в мифологической традиции
36
в греческой мифологии волшебная трава с горьким черным корнем и медвяными белыми цветами; вырвать ее с корнем могли только боги; уже в древности в моли видели аллегорию воспитания, корни которого горьки, а плоды сладки
37
греческое имя Тринакия — треугольная — древнее название Сицилии
38
здесь под Аргосом разумеется весь Пелопоннес
39
Атлас (Атлант) — титан, брат Прометея, поддерживающий небесный свод на крайнем западе Средиземноморья; в скалу превратил Атланта Персей, показавший ему голову Медузы Горгоны: так возникли Атласские горы
40
в Афинах, где гомеровские поэмы были впервые записаны в самой полной редакции в VI в. до н. э., существовала продержавшаяся не одно столетие традиция обучать «по Гомеру» всему кругу гуманитарных наук; стержнем такого обучения было заучивание наизусть больших кусков текста и сопровождающих текст комментариев
41
здесь автор романа предлагает некую контаминацию гомеровского представления о «даймоне» (отсюда — демон) как безымянном божестве, или Судьбе, с гораздо более поздним «даймонием» — внутренним голосом афинского мудреца Сократа (даймоний просыпался в нем, чтоб предостеречь от совершения неправильных поступков)
42
имеется в виду Британия
43
Пунтом древние называли страны, лежащие на берегах Красного моря и считавшиеся сказочно богатыми; слава Крита как торгового центра к описываемому времени уже отгремела, но память о ней сохранилась
44
Одиссей идет морем с запада на восток, оставляя слева Большую Медведицу; он держит курс на Волопаса, ориентируясь также по созвездию Плеяд (эти созвездия соседствуют только на октябрьском небе); седьмая звезда созвездия Плеяд — Меропа — не видна, т. к., по мифу, она одна из перенесенных на небо дочерей Атланта согласилась стать женой смертного человека
45
Дочери Атланта Геспериды считались хранительницами сада на крайнем западе населенного мира; по преданию, на деревьях сада Гесперид висели золотые яблоки вечной молодости, принадлежавшие богине Гере; этот мифологический сад можно условно локализовать на северо-западе Африки или на юге Пиренейского полуострова
46
Борей — бог северного ветра, чье царство, согласно ранней версии традиции, находится во Фракии, а в дальнейшем смещается все севернее; здесь имеется в виду Скандинавия
47
периплом называлась морская поездка или ее описание с указанием важнейших ориентиров; карт в собственном смысле у гомеровских греков не было, хотя Одиссей, судя по косвенным свидетельствам, пользовался неким подобием карты звездного неба, помещавшейся на легендарном щите, который перешел к нему в наследство от Ахилла
48
Тафос — островок в тридцати стадиях от Кефалинии (Зама)
49
Ментор — итакиец, друг Одиссея, принявший попечение над Телемахом на время Троянского похода царя
50
Орест — сын Агамемнона и Клитемнестры, отомстивший матери за убийство отца; преследуемый богинями кровной мести, эриниями, за убийство матери, Орест был очищен Аполлоном и оправдан Афиной; женившись на дочери Менелая Гермионе, он сделался владыкой не только Микен, но и Арголиды и Спарты
51
Стадий — мера длины, ок. 185 метров
52
Автолик — сын Гермеса, отец Антиклеи, матери Одиссея; он считался самым хитрым и ловким человеком, будучи, в частности, знаменит тем, что давал клятвы, которые легко нарушал по существу, оставляя ненарушенными по форме
53
Хумбаба — шумеро-аккадское мифологическое чудовище, страж ливанских кедров, убитый Гильгамешем, о чем повествуют шумерская легенда и аккадский эпос — те «чужеземные стихи», знакомство с которыми автор приписывает Одиссею; несмотря на то что гомеровский эпос, да и само предание о войне греков с троянцами насквозь пропитаны памятью о древнейшей встрече греческого «Запада» с хеттским «Востоком», воспоминания Одиссея о «чужеземных стихах» — произвольное допущение автора
54
жезл (скипетр) глашатая вручался во время собрания тому, кто должен был держать речь, не перебиваемую остальными участниками (см., например, в «Одиссее», II, 35-39)
55
один из спутников Одиссея, итакиец, съеденный Полифемом
56
итакийский прорицатель, верный друг Одиссея, самый искусный птицегадатель на острове
58
автор вводит в размышления Одиссея позднейшее аллегорическое истолкование борьбы Одиссея с Полифемом как спасения человека от проснувшегося вулкана
59
Нестор был самым старым из вождей ахейского войска в Троянском походе; знаменитый тем, что принимал участие в событиях, при которых сменилось три поколения героев, он был назван Трифильским: либо по (возможно, ложной) этимологии — «троеродный», — либо потому, что уже в древности по ошибке царство Нестора в Пилосе локализовали в Трифилии, области Западного Пелопоннеса, тогда как в действительности Пилос Нестора находился в Мессении, т. е. гораздо южнее
60
Здесь перечислены города Элиды, Фокиды и других областей Греции, подвластные Нестору
61
Речь идет о сосудах из электрона (электра) — сплава, в котором на четыре части золота приходится одна часть серебра
62
Здесь автор подробно описывает так называемую чашу с голубками, по ошибке объявленную «кубком Нестора», хотя в действительности этот сосуд был найден в микенской гробнице, которая на несколько столетий старше предполагаемого времени Троянского похода
63
Феспроты — дружественное итакийцам греческое племя, обитавшее в Эпире; Эхеней — самый старый из обитателей острова феаков (см. «Одиссея», VII, 155); Димас — отец одной из подруг-служанок Навзикаи
64
Кормчий на корабле Менелая, убитый тихой стрелой Аполлона на обратном пути из-под Трои («Одиссея», III, 279)