Карл Густав Юнг
      Работы по психиатрии
      Психогенез умственных расстройств
      Данный сборник включает в себя работы, составившие третий том Собрания сочинений Карла Густава Юнга, одного из влиятельнейших мыслителей XX столетия.
      Исследование Юнга о шизофренических расстройствах мышления (открывающее настоящий сборник) положило начало многолетнему сотрудничеству Юнга и Фрейда. Эта работа оказалась первой, в которой предлагалась психосоматическая теория шизофрении. В данный том включены также девять других статей Юнга по проблемам психиатрии. Они публикуются в хронологическом порядке, что позволяет следить за развитием юнговской мысли относительно шизофрении как в "психоаналитический период" - время сотрудничества с Фрейдом, - так и в последующие годы. Все эти работы оказались потенциально значимыми в последующем развитии юнговской теории психической энергии и представлений об архетипах.
      Содержание
      Предисловие редактора русского издания
      Часть I.
      Психология раннего слабоумия (dementia praecox)
      Предисловие
      1. Критический обзор теоретических взглядов на психологию раннего слабоумия
      2. Окрашенный чувством комплекс и его общее воздействие на психическое
      А. Острое действие комплекса
      Б. Хроническое действие комплексов
      3. Влияние окрашенного чувством комплекса на валентность ассоциаций
      4. Раннее слабоумие и истерия
      I. Эмоциональные расстройства
      II. Аномалии характера
      III. Интеллектуальные расстройства
      IV. Стереотипия
      Заключение
      5. Анализ случая параноидной деменции в качестве парадигмы
      История болезни
      Простые ассоциации слов
      Непрерывные ассоциации
      А. Исполнение желаний
      Б. Комплекс ущербности
      В. Сексуальный комплекс
      Г. Обобщение
      Д. Дополнения
      Заключение
      Часть II.
      Психоз и его содержание
      О психологическом понимании
      Часть III.
      Критика теории шизофренического негативизма Блейлера
      О значении бессознательного в психопатологии
      О проблеме психогенеза в умственных расстройствах
      Умственное расстройство и психическое
      Часть IV.
      О психогенезе шизофрении
      Текущие размышления о шизофрении
      Шизофрения
      Приложение. Письмо Второму международному конгрессу по психиатрии. (Симпозиум о химическом понимании психоза), 1957
      Предисловие редактора русского издания
      Данный том, по содержанию совпадающий с третьим томом Собрания сочинений Карла Густава Юнга, выходит в свет на русском языке в год сто двадцать пятый со дня рождения всемирно известного врачевателя душ и мыслителя. Важность представленных здесь работ, для понимания личности Юнга в качестве ученого и психиатра достаточно очевидна, хотя для многих его имя ассоциируется, скорее, с разработанным им аналитическим методом в глубинной психологии и психотерапии.
      Юнговские работы по шизофрении составляют значительную часть в общем объеме его ранних работ и занимают вполне определенное место в общем составе психиатрической литературы начала двадцатого века, посвященной душевным расстройствам.
      Известно, что Юнг начал свою карьеру как психиатр в 1900 году, - сто лет назад! - когда двадцатипятилетним выпускником Базельского университета приступил к работе в должности ассистента в кантональной больнице для душевнобольных Бургхольцли (тогдашнее предместье Цюриха) и клинике Цюрихского университета. Шесть лет спустя Юнг опубликовал исследование о раннем слабоумии (открывающее настоящую публикацию). Эрнст Джонс назвал эту работу "книгой, которая стала этапной в истории психиатрии и распространила многие фрейдовские идеи на область психозов". Публикация этой работы обозначила начало многолетнего сотрудничества Юнга и Фрейда, привела к их личной встрече и последовавшей дружбе, длившейся вплоть до 1913 года.
      В "Психологии раннего слабоумия" (1907 г.) Юнг предположил, что именно "комплекс" отвечает за выработку токсина (яда), задерживающего умственное развитие, и именно комплекс напрямую направляет свое психическое содержание в сознание. В таком случае маниакальные идеи, галлюцинаторные переживания и аффективные изменения при психозе представляются как в той или иной степени искаженные проявления подавленного комплекса. Эта работа оказалась первой, в которой предлагалась психосоматическая теория шизофрении, и в дальнейших своих публикациях Юнг всегда придерживался убеждения о первичности психогенных факторов в возникновении этой болезни.
      В данный том включены также девять других статей, самая ранняя из которых, "Психоз и его содержание", написана в 1908 году, другие появились уже после разрыва с Фрейдом, а две последние датируются соответственно 1956 и 1958 годами.
      Хронологический порядок публикуемых работ позволяет получить ощущение развития юнговской мысли относительно шизофрении как в "психоаналитический период" - время сотрудничества с Фрейдом, - так и в последующие годы.
      Следует подчеркнуть, что эти работы так или иначе оказались потенциально значимыми в последующем развитии юнговской теории психической энергии и представлений об архетипах. Юнг считал, что для адекватного описания образной специфики, процессов расщепления и искажений в ощущении реальности, наблюдаемых в расстройствах подобного рода, ни сексуальной теории либидо, ведущей к понятию нарциссизма, ни личностного или генетического подходов явно недостаточно. Это привело к дальнейшей разработке иного подхода, получившего название теории архетипов и коллективного бессознательного.
      Необходимо также отметить, что Юнг был одним из первых специалистов, кто начал использовать индивидуальную психотерапию в работе с пациентами-шизофрениками.
      Работая в клинике Бургхольцли под руководством Юджина Блейлера, молодой Юнг посвящал много времени исследованию и лечению заболевания, которое в то время именовалось dementia praecox или раннее слабоумие. К симптомам этой болезни еще с прошлого века относили галлюцинации, бред, мании, причудливое, эксцентричное поведение, уход из социальной жизни, путаницу в мыслях. В соответствии с указанной симптоматикой клиническая деятельность медперсонала Бургхольцли строилась на принципах инструментализации и приведения в порядок клинических формулировок, относившихся к подобному психическому расстройству, которому Блейлер несколько позже присвоил повое название шизофрения. Он рассматривал шизофрению прежде всего как группу переменчивых и, как правило, хронических психотических синдромов, которые, - что в дальнейшем он и установил, - характеризовались распадом (фрагментацией) сознания. Таким образом, "расщепленный мозг" в терминологии Блейлера означает на психоаналитическом языке множественную или расщепленную личность.
      В первые же годы своей работы Юнг познакомился с работой Фрейда и Брейера об истерии и - что не менее важно - прочел книгу Фрейда "Толкование сновидений". Эти труды дали Юнгу много "психологической пищи" для размышлений о шизофрении; в это время он работал над экспериментами в области словесных ассоциаций и создал соответствующий тест. Все эти обстоятельства помогли Юнгу прийти к заключению, что шизофрения является не просто органическим расстройством разума, но что за кажущейся бессмысленной психотической симптоматологией скрывается неорганическая - психологическая компонента. Используя фрейдовские открытия в области бессознательных процессов и конфликтов, а также собственные представления об автономном чувственно окрашенном комплексе, Юнг попытался проследить психологические а точнее, эмоциональные - причины шизофрении путем тщательного изучения личностной истории своих пациентов и внимательного анализа мельчайших деталей самой болезни. Таким образом, Юнг сделал для пациентов-психотиков то же самое, что Фрейд и Брейер сделали для больных истерией, - он продемонстрировал, что ненормальное поведение шизофреников являлось, в действительности, выражением невыносимых эмоциональных конфликтов, выходом на поверхность бессознательных комплексов, которые, в свою очередь, наводняли или засасывали в себя эго индивида и приводили пациента - на когнитивном и поведенческом уровнях - в состояние отрыва от реальности.
      Юнг увидел, что причудливые и странные симптомы его подопечных - по крайней мере внешне - оказывались мало отличающимися от того, что можно было наблюдать у нормальных людей или у пациентов-невротиков в форме символического выражения бессознательного материала. В контексте медицинских представлений того периода подобная психоаналитическая интерпретация шизофрении представлялась весьма революционной, хотя Юнг и продолжал соглашаться с общепринятой тогда точкой зрения, что определенного рода органический химический фактор также ответственен за возникновение шизофренической болезни.
      Настоящее издание подготовлено в рамках программы Информационного центра психоаналитической культуры в Петербурге.
      Валерий Зеленский
      февраль 2000 г.
      Часть I.
      Психология раннего слабоумия (dementia praecox)
      [Впервые опубликовано на немецком под названием "Uber die Psychologie der Dementia praecox: Ein Versuch" (Halle a.S., 1907). На русском впервые напечатано в; К. Г. Юнг. Избранные труды по аналитической психологии / Под ред. Э. Метнера. Том I. Цюрих, 1939. В дальнейшем в тексте везде термин "раннее слабоумие" используется взамен употреблявшегося в предшествующих редакциях термина dementia praecox. Перевод Б. Рейнуса, О. Раевской. В редактировании перевода принимала участие 3. А. Кривулина.]
      Предисловие
      Настоящий труд является плодом экспериментальных исследований и клинических наблюдений, продолжавшихся в течение трех лет. Ввиду трудности и обширности материала, моя работа не претендует, да и не может претендовать ни на исчерпывающую полноту изложения, ни на абсолютную точность заключений и выводов; напротив, она страдает всеми недостатками эклектичности, недостатками, которые, пожалуй, в такой степени привлекут к себе внимание многих читателей, что мой труд покажется им не столько научной книгой, сколько простым изложением убеждений автора. Но это не беда! Важно лишь, чтобы мне удалось показать читателям, как я, путем психологических исследований, пришел к определенным воззрениям, способным, по моему мнению, дать новое направление в постановке вопросов об индивидуально-психологических основах раннего слабоумия и оказать плодотворное влияние на решение этих вопросов.
      Мои воззрения являются не искусственным порождением фантазии, а идеями, созревшими в почти повседневном общении с моим высокочтимым шефом, профессором Блейлером. Ценным обогащением своего эмпирического материала я обязан моему другу, д-ру Риклину из Рейнау. Даже поверхностного просмотра настоящих страниц достаточно, чтобы оценить, сколь многим я обязан гениальным открытиям Фрейда. Ввиду того, что Фрейд все еще не пользуется справедливым признанием и оценкой и продолжает служить мишенью для отрицательной критики даже со стороны первоклассных авторитетов науки, я считаю целесообразным несколько прояснить свое отношение к Фрейду. Уже первая книга Фрейда, "Толкование сновидений", которую мне случилось прочесть, привлекла мое внимание. И далее я принялся за остальные его сочинения. Могу смело сказать, что и у меня, естественно, вначале тоже возникли все те возражения, которые приводятся в литературе против Фрейда. Однако я сказал себе, что лишь тот в состоянии опровергнуть учение Фрейда, кто уже сам неоднократно применял психоаналитический метод и поступал в своих научных изысканиях так же, как Фрейд, то есть долго и терпеливо наблюдал повседневную жизнь, истерию и сновидения со своей точки зрения. Тот, кто этого не делает или кто не может поступать таким образом, тот не имеет права судить о Фрейде, если не хочет уподобиться тем пресловутым ученым, которые считали ниже своего достоинства пользоваться телескопом Галилея. Впрочем, справедливое отношение к Фрейду еще отнюдь не означает, чего опасаются многие, безусловного подчинения одной какой-нибудь догме. Оно вполне совместимо с независимым и самостоятельным суждением. Так, например, если я признаю комплексные механизмы сновидений и истерии, то отсюда совсем еще не следует, что я приписываю, как это, по-видимому, делает Фрейд, решающее значение травмирующим переживаниям детского возраста. Еще более ошибочным было бы заключение, будто я выдвигаю на первый план сексуальность или даже признаю ее психологическую универсальность, как это делает Фрейд, находящийся, как кажется, под сильным влиянием той, несомненно, огромной важности роли, которую играет сексуальный момент в психической жизни. Что же касается терапии Фрейда, то она является, в лучшем случае, лишь одним из возможных методов и не всегда, быть может, соответствует теоретически возлагаемым на нее надеждам. Но все это вопросы второстепенные в сравнении с психологическими принципами, установление которых составляет величайшую заслугу Фрейда; их важность еще не оценена по достоинству критикой. Кто намерен относиться к Фрейду справедливо, должен поступать согласно словам Эразма Роттердамского: "Приводи в движение все камни, испытывай все и ничего не оставляй неисследованным" (Unumquemque move lapidem, omnia experire, nihil intentatum relinque). [Erasmus, Adagia, I.IV.xxx. См. также переписку Фрейда и Юнга: The Freud/Jung Letters, p. xviii.]
      Поскольку я часто пользуюсь в данном труде результатами экспериментальных изысканий, то читатель, надеюсь, извинит многочисленные ссылки на изданную мной книгу "Диагностические исследования ассоциаций" (Diagnostische Assoziations-studien). [Составляющую второй том Собрания Сочинений.]
      К. Г. Юнг.
      Цюрих, июль 1906 г.
      1. Критический обзор теоретических взглядов на психологию раннего слабоумия
      В литературе существуют, собственно говоря, лишь весьма фрагментарные попытки объяснения явлений душевного расстройства, сопровождающих раннее слабоумие; хотя частично эти попытки и заходят довольно далеко, но они не составляют законченной системы. Данные, собранные учеными старшего поколения, имеют лишь условную ценность, так как они относятся к различным формам заболеваний, которые не могут быть с уверенностью причислены к раннему слабоумию; ввиду этого представляется невозможным полностью полагаться на справедливость их суждений. Первой известной мне попыткой более или менее систематически рассмотреть сущность психического расстройства при кататонии является появившаяся в свет в 1886 г. теория Чижа [изложена в /1/], согласно которой для раннего слабоумия типична и характерна неспособность к концентрации внимания. Близкий, лишь слегка видоизмененный взгляд, мы встречаем у Фройсберга (Freusberg) /2/, считавшего, что автоматические действия кататоников связаны с ослаблением сознания, утратившего свою власть над психическими процессами. Моторный дефект есть всего лишь симптоматическое выражение степени психического напряжения.
      По мнению Фройсберга моторные кататонические симптомы находятся, следовательно, в зависимости от соответствующих психических симптомов. "Ослабление сознания" напоминает новейшую точку зрения, которую представляет Пьер Жане. Расстройство внимания подтверждают также Крепелин (Kraepelin) /3/, Ашаффенбург (Aschaffenburg) /4/, Циген (Ziehen) и другие. В 1894 году мы впервые встречаем экспериментально-психологический труд, посвященный кататонии, а именно, исследование Зоммера под названием "К учению о торможении духовных процессов" /5/. Следующие наблюдения автора имеют общее значение:
      1. Способность восприятия и формирования идей замедлена.
      2. Показываемые пациенту картины во многих случаях до такой степени приковывают его внимание, что он лишь с большим трудом может переключить свое внимание на что-либо иное.
      Часто наблюдаемые явления блокировки (удлинения требуемого для реакции времени) Зоммер объясняет в данном случае оптическим привлечением (скованностью) (visual fixation) [Leopold, недавно работавший над этим симптомом, называет это явление "симптомом называния и касания". /6/]. Подобного рода явления наблюдаются иногда и у нормальных людей в состоянии рассеянности (так, говорят, что человек в глубокой задумчивости "неподвижно устремил свой взор в пространство" или "застыл в состоянии изумления"). Проводя сравнение между кататоническим состоянием и нормальной рассеянностью, Зоммер констатирует, подобно Чижу и Фройсбергу, ослабление функции внимания. Далее, Зоммер видит родственное оптической скованности явление в каталепсии, которую он считает "явлением, всецело обусловленным психическими факторами". Этот взгляд Зоммера резко противоположен точке зрения Роллера (Roller), с которым полностью согласен и Клеменс Нейссер (Clemens Neisser).
      Роллер утверждает следующее: "Представления и ощущения, достигающие восприятия (perception) больного и вступающие в поле его сознания, вызываются болезненным состоянием подчиненных центров; когда же начинает действовать активная апперцепция, или внимание, то патологическое восприятие оказывает на нее парализующее действие". [Цитировано по Нейссеру /7- S.61/]
      Продолжая эту мысль, Нейссер замечает: "Вся психическая жизнь больного носит совершенно особый, чуждый нормальному наблюдателю характер. Ее процессы не могут быть объяснены по аналогии с нормальной психической жизнью. При психическом заболевании не апперцептивная (или сознательно-ассоциативная) деятельность приводит логический механизм в действие, а патологические стимулы, лежащие за порогом сознания. [Против этого взгляда, защищаемого в то время и Крепелином, возражает также Эрнст Майер /8/] Итак, Нейссер присоединяется к Роллеру, мнение которого я не могу, однако, вполне разделить. Во-первых, оно исходит из анатомического понимания процессов психической жизни, чего следует крайне остерегаться. Роль "подчиненных центров" в возникновении психологических элементов (представлений, ощущений и т. д.) нам совершенно не известна. Подобного рода объяснения сводятся, таким образом, к бессодержательной фразе.
      Во-вторых, Роллер и Нейссер исходят, по-видимому, из предположения, будто за пределами сознания жизнь психики прекращается. Между тем, психологическая наука во Франции и данные гипнотизма свидетельствуют о том, что это отнюдь не так.
      В-третьих, если я не ошибаюсь, Нейссер понимает под "лежащим за порогом сознания патологическим состоянием раздраженности" не что иное, как клеточные процессы в коре головного мозга. Эта гипотеза заходит слишком далеко. Как с материалистической точки зрения, так и с позиций психофизического параллелизма, все психические процессы соотносятся с процессами в клетках. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и кататонические психические процессы являются коррелятами определенной цепи процессов физических. Нам известно, что нормальная цепь психических процессов развивается под непрерывным воздействием бесчисленных психологических констелляций, ускользающих большей частью от нашего сознания. Почему же этот основной психологический закон вдруг должен утратить силу, когда речь идет о кататонии? Лишь потому, что содержание кататонических представлений не укладывается в рамки нашего сознания? Разве со сновидениями дело обстоит иначе? Между тем, кто станет утверждать, будто сновидения обусловливаются непосредственно клеточными процессами, без влияния психологических констелляций! Особенно ясно можно осознать могучее влияние указанной психологической констелляции на смену сновидений, проанализировав их по методу Фрейда. Появление в сознании чуждых ему представлений без сколько-нибудь уяснимой связи с предшествующим содержанием отнюдь не является чем-то совершенно необычным и исключительным ни при нормальной, ни при истерической психике. Как у людей нормальных, так и у истериков можно подобрать целый ряд примеров, аналогичных "патологическим идеям" кататоников. Нам недостает не столько сравнительного фактического материала, сколько ключа к психологии кататонического автоматизма. В остальном мне представляется сомнительным допускать в науке существование чего-то совершенно неизвестного.
      При раннем слабоумии мы встречаем еще так бесконечно много нормальных ассоциаций, что прежде всего должны видеть у этих больных действие законов нормальной психики, а потом уже, вдаваясь в подробности, узнавать более неуловимые процессы, действительно специфичные для этой болезни. К сожалению, то, что нам известно о нормальной психологии, еще очень примитивно, к большому ущербу для психопатологии, где лишь в последнее время начинают признавать неясность применявшихся до сих пор понятий.
      Дальнейшими плодотворными указаниями мы обязаны исследованиям Зоммера /9/ об ассоциациях кататоников. Как показывает следующий пример, в известных случаях кататонии ассоциации, носящие некоторое время нормальный характер, внезапно прерываются совершенно, казалось бы, бессвязной, "манерной" совокупностью представлений [/9- с. 362/ Фурман вновь приводит некоторые попытки ассоциаций при "остром отупении в юности", без характерных результатов /10/]:
      Темный: зеленый.
      Белый: коричневый.
      Черный: здравствуй, Уильям.
      Красный: коричневый.
      Подобные "перескакивающие" ("erratic") ассоциации нашел также и Дим (Diem) /11/; он называет их внезапными "мыслями-наитиями" ("whims"); Зоммер справедливо считает их важным критерием кататонии; эти патологические "внушенные идеи" ("pathological inspirations"), как их называет Бройкинк (Breukink) /12/ в согласии с Цигеном, встречаются среди материала психиатрических клиник (где вышеупомянутые авторы проводили свои наблюдения) исключительно в случаях раннего слабоумия; особенно при параноидных формах, в которых "внушенные идеи" играют общеизвестную роль. "Патологические идеи-наития" Бонхоффера (Bonhoeffer) /13/ в принципе, вероятно, соответствуют вышеописанным явлениям. Вопрос, поставленный открытием Зоммера, конечно, решен далеко еще не окончательно. За неимением других данных мы должны стремиться соединить воедино эти явления, получившие у обнаруживших их авторов почти одинаковое наименование; хотя, согласно клиническому опыту, "патологические идеи-наития" встречаются, казалось бы, только при раннем слабоумии (конечно, не считая искажений воспоминаний при органической деменции и при синдроме Корсакова), я должен заметить, что в случаях истерии, не доходящих до клиники, "патологические идеи-наития" играют большую роль. Наиболее интересные примеры встречаются у Флурнуа (Flournoy) /14, 15/. Подобные внезапные вторжения измененной психологической деятельности я наблюдал в одном весьма ясно выраженном случае истерии /16/; недавно мне удалось в аналогичном случае констатировать то же явление. Наконец, как было мной доказано, внезапное расстройство ассоциаций под влиянием ворвавшихся, на первый взгляд чуждых комбинаций идей встречается также и у нормальных людей /17/. Перескакивающие ассоциации, или "патологические мысли-наития", должно быть, представляют собой широко распространенное психическое явление, хотя надо согласиться с Зоммером, что в наиболее ярко выраженной форме мы встречаем это явление при раннем слабоумии.
      Далее в своих исследованиях об ассоциациях кататоников Зоммер нашел многочисленные ассоциации по созвучию и так называемые "стереотипии", под которыми мы понимаем многократное повторение предыдущих реакций (в наших опытах мы назвали это "повторением"). Продолжительность реакции характеризовалась весьма значительными колебаниями.
      В 1902 г. Рагнар Фогт (Ragnar Vogt) /18/ снова поднимает вопрос о кататоническом сознании; он исходит из исследований Мюллера и Пильцекера (Mueller and Pilzecker) [Zeitschr. f. Psych. u. Phys. der Sinnesorgane. Erg.-Bd.I, 1901], причем, главным образом обращает внимание на их наблюдения так называемых "персевераций" [Персеверация - навязчивое повторение одних и тех же движений, образов, мыслей. Различают моторные, сенсорные и интеллектуальные персеверации - ред.]. То, что предшествовавшие психические процессы или их корреляты продолжают существовать в психике даже в том случае, когда в сознании их уже сменили новые представления, согласно Фогту есть нормальная аналогия кататонических процессов персеверации (вербигерации, каталепсии и т. д.).
      Таким образом, при кататонии сумма персевераций психофизических функций особенно велика. Так как персеверация, по исследованиям Мюллера и Пильцекера, проявляется особенно ясно при отсутствии новых впечатлений [В состоянии отвлечения внимания при опыте ассоциаций число персевераций часто увеличивается. Сравнить Диагн. иссл. ассоц., 1-ое прил., и интересные опыты /19/. Ср. превосходный труд Гейльбруннера /20/, защищающий сходные теоретические мысли.], то Фогт предполагает, что при кататонии непрекращающаяся персеверация возникает только благодаря отсутствию новых явлений, интересующих сознание. Вследствие этого мы должны допустить известное сужение сознания. Этим объясняется также некоторое сходство гипнотических и кататонических состояний [Напомню здесь труд Кайзера /21/]. Импульсивные действия больных Фогт объясняет также узостью сознания, препятствующей сдерживанию от вмешательства. Фогт, очевидно, находится под влиянием Пьера Жане, у которого "сужение сознания", "понижение внимания" равнозначны понижению умственного уровня [/22/ Жане уже в предыдущем труде: Nevroses et idees fixes, и в Automatisme psychologique становится на подобную точку зрения.]. Здесь мы снова встречаем вышеупомянутый взгляд (правда, в более современной форме), согласно которому при кататонии расстроено внимание, или, иначе говоря, расстроена позитивная психическая деятельность [По Бине внимание есть "психическое приспособление к новому для нас состоянию". /23/]. Интересно сходство с гипнотическим состоянием, но, к сожалению, Фогт указывает на него лишь в общих чертах.
      Сходный с этим взгляд высказывает Эвенсен (Evensen) /24/. Он искусно проводит параллель между кататонией и рассеянностью. Недостаток представлений при сужении сознания, по его мнению, служит основой каталепсии и т. д.
      Глубоким исследованием психологии кататоников является труд Рене Масселона (Rene Masselon) [/25/ (Труд Масселона /26/ - скорее клиническое описание болезни.)]. Этот автор считает главным симптомом понижение внимания (хроническую рассеянность). При этом, пройдя, очевидно, французскую школу психологии, он понимает внимание в очень широком и общем смысле; он говорит: "ощущение внешних предметов, ощущение нашей собственной личности, суждение, понятие соотношений, вера, уверенность, исчезают при исчезновении способности к вниманию" /25- p.28/.
      Из этой цитаты видно, что внимание, как его понимает Масселон, играет большую роль. Наиболее распространенные черты кататонического состояния он обобщает следующим определением: "апатия, абулия, неспособность к активной умственной деятельности". Краткий обзор трех перечисленных отвлеченных понятий показывает, что они, собственно говоря, тождественны. Это свидетельствует о том, что в своем труде Масселон постоянно пытается найти то слово или то сравнение, которое наилучшим образом выразит суть его совершенно правильного ощущения. Но едва ли в человеческом языке существует столь многостороннее понятие. Невозможно также найти такое, которое не было бы втиснуто какой-нибудь школой или системой в односторонние, узко определяющие его рамки. Лучше всего Масселон выражает, что именно он считает сутью раннего слабоумия, когда говорит следующее: "Обычным является состояние эмоциональной апатии - эти расстройства чаще всего связаны с расстройствами, относящимися к разуму: они относятся к тому же разряду. Больные не проявляют никаких желаний - всякий импульс совершенно отсутствует - исчезновение желаний связано со всеми другими расстройствами умственной деятельности - совершенное оцепенение деятельности мозга - все элементы психики стремятся жить индивидуальной жизнью, не будучи более приводимы в определенную систему интеллектом, остающимся бездеятельным".
      У Масселона смешиваются разнообразные предметы и взгляды; он чувствует, что они проистекают из одного и того же источника, которого он не может найти. Однако, несмотря на ряд недостатков, исследования Масселона содержат весьма полезные наблюдения. Так, например, он находит большое сходство между ранним слабоумием и истерией, указывает на усиленную способность больных произвольно отвлекать свое внимание на всевозможные предметы, особенно на симптомы своей болезни ("оптическая скованность", по Зоммеру), отмечает повышенную утомляемость, изменчивую память; немецкие критики упрекают его за это, что совершенно несправедливо, так как Масселон понимает под этим лишь способность воспроизводить впечатление. Если больной не дает правильного ответа на поставленный ему вопрос, то немецкая школа считает это негативизмом, иными словами, активным сопротивлением. Масселон же рассматривает такое явление скорее как неспособность к воспроизведению впечатлений. Если смотреть со стороны, то это может быть и то и другое; различие является следствием разнообразных определений, даваемых этому явлению. Масселон говорит о "настоящем затмении образа-воспоминания", он считает расстройство памяти "исчезновением известных воспоминаний из сознания и неспособностью вновь найти их". Противоречие это без труда выясняется, если принять во внимание психологию истериков. Если истеричка говорит при анамнезе: "я не знаю, я забыла", - это значит, иными словами: "я не хочу или не могу этого сказать, так как это нечто неприятное" [Ср. труды Фрейда и Риклина /27/]. Часто это "я не знаю" звучит так неуклюже, что можно немедленно угадать основание его (то есть этого незнания, а не неуклюжести составленной фразы). Тут такой же психологический процесс, как при ошибках в эксперименте ассоциаций (выпадение реакции), что я уже неоднократно подтвердил своими опытами [Юнг: Диагн. иссл. ассоц., Об отношении времени реакции при опытах ассоциаций и оп. наблюдениях над способностью к воспоминаниям.]. На практике часто бывает трудно решить, на самом ли деле истерики ничего не знают, или не могут и не хотят говорить. Каждый, кто привык точнее исследовать случаи раннего слабоумия, знает, какого труда часто стоит добиться правильного ответа; порой мы уверены, что больные действительно не знают, иногда это "блокировка", производящая впечатление непроизвольной, и, наконец, бывают случаи, когда мы вынуждены говорить об "амнезии", точно так же, как при истерии, где только один шаг от амнезии до нежелания говорить. Наконец, опыт ассоциаций доказывает нам, что эти явления в общих чертах существуют и у нормальных людей.