Исида надел голову Ёсинаки на кончик меча, вскинул высоко вверх и громовым голосом возгласил:

— Я, Тамэхиса Исида, одолел Ёсинаку из Кисо, чья слава давно гремела по всей Японии!

Тем временем Канэхира все продолжал сражаться, но, услышав голос Исиды, воскликнул:

— Зачем же мне теперь биться, кого теперь защищать?! Глядите же сюда, восточные витязи! Глядите, как принимает смерть первый храбрец Японии! — И, вложив кончик меча в рот, он прыгнул с коня вниз головой, так что меч пронзил его насквозь, и Канэхира пал мертвый.

Так закончилась битва у Сосновой рощи, Авадзу.

КАЗНЬ КАНЭМИЦУ

Канэмицу Хигути, старший брат Канэхиры, отправился в край Кавати, в крепость Нагано, чтобы разгромить Юкииэ, но упустил врага — оказалось, что Юкииэ уже покинул Нагано и укрылся в

селении Нагуса, в краю Кии. Канэмицу бросился было за ним вдогонку, но по пути узнал, что в столице идет война, и поспешил обратно. У реки Ёдо, возле моста Оватари, повстречался ему челя-динец его младшего брата Канэхиры, сказавший: «О горе, господин, куда же ты скачешь? Наш военачальник Ёсинака убит, а Канэ-хира Имаи сам лишил себя жизни!»

Заплакал Канэмицу, услышав эти слова, и сказал, обращаясь к своим вассалам:

— Слушайте меня, воины! Все, любившие господина нашего Ёсинаку, ступайте отсюда куда глаза глядят! Примите постриг, возьмите чашу для подаяний, умерщвляйте плоть постом и молитесь за упокой души нашего господина! А я, Канэмицу, поеду в столицу и приму смерть в бою, дабы снова повстречаться с господином Кисо в царстве мрака, да заодно и с братом там повидаться! — И когда он сказал так, пятьсот его воинов, один за другим, постепенно покинули Канэмицу, и к тому времени, как проехал он Южные ворота в Тобе, осталось при нем не больше двадцати человек.

Меж тем самураи из восточных земель — и знатные, и рядовые воины кланов, — прослышав, что Канэмицу сегодня возвратится в столицу, и в надежде перехватить его, поскакали к воротам Красной Птицы, Сусяку, к Ёцудзуке и на Седьмую дорогу. Завидев их, Мицухиро, один из вассалов Канэмицу, пустил коня вскачь, вклинился в их ряды и громким голосом закричал:

— Есть среди вас вассалы Тадаёри, жители земли Каи? Услышав такой вопрос, воины громко засмеялись.

— Почему ты желаешь сразиться непременно с кем-нибудь из вассалов Тадаёри? Выбирай любого из нас! — сказали они.

В ответ Мицухиро объявил свое имя.-

— Я — Мицухиро Тино, сын Мицуиэ Тино, жителя селения Сува Каминомия, в краю Синано! Я не ищу противника только среди воинов Тадаёри — дело вовсе не в этом: просто мой младший брат Ситиро служит в его дружине. В Синано, на родине, осталось у меня двое сыновей. Они будут горевать, не зная, какой смертью пал их отец, почетной или бесславной. Вот почему хотелось бы мне вступить в смертельную схватку на глазах у брата, дабы он рассказал моим сыновьям, что отец их принял смерть с честью! А противника я вовсе не выбираю и готов сразиться с любым и каждым!

Вперед и назад, влево и вправо скакал Мицухиро и зарубил насмерть трех вражеских всадников, а когда поравнял коня с четвер-

тым и схватился с ним, оба упали с коней на землю. Здесь, на земле, они насквозь пронзили друг друга мечами, и оба скончались.

В прошлом Канэмицу водил дружбу с воинами клана Кодама. Теперь, собравшись вместе, они сказали:

— Уж так повелось у нас, воинов, посвятивших себя бранному делу, что мы всегда стремимся заручиться друзьями, ищем товарищей повсюду на белом свете, дабы, полагаясь на узы дружбы, в роковую минуту уберечься от Схмерти и продлить краткую нашу жизнь... Канэмицу тоже, наверное, уповал на это, когда в минувшие годы заключил с нами союз... Давайте же вымолим ему жизнь в награду за наши заслуги в недавней битве! — И они послали Канэмицу письмо, гласившее:

«В прошлом братья Канэмицу и Канэхира славились верной службой у Ёсинаки, ныне) однако, Ёсинака уже погиб, и, стало быть, теперь ты волен в своих поступках! Сложи оружие, и мы спасем тебе жизнь, ссылаясь на наши заслуги в недавней битве, за кои положена нам награда! Ты сможешь тогда вступить на путь Будды и молиться за упокой души твоего господина!»

И уж на что храбрым, могучим воином был Канэмицу, да, видно, счастье от него отвернулось, и он сдался на милость клана Кодамы. О его пленении доложили Ёсицунэ, и тот, в свою очередь, обратился к государю Го-Сиракаве с просьбой помиловать

Канэмицу.

Но приближенные государя, вельможи, царедворцы и придворные дамы, дружно воспротивились этой просьбе:

— Когда воины Ёсинаки ворвались во дворец государя, дикими воплями устрашив августейшего властелина, повсюду только и раздавались имена Канэхиры и Канэмицу! Они подожгли дворец, превратили его в настоящий огненный ад, загубили много людей... Нет, было бы слишком досадно даровать жизнь такому злодею!

В двадцать второй день той же луны нового канцлера Мороиэ лишили сана и вернули звание прежнему канцлеру — Мотомити. Всего лишь шестьдесят дней занимал Мороиэ высокую должность — точь-в-точь внезапно прерванный сон, да и только! Правда, во время оно тоже случилось однажды, что канцлера Ми-тиканэ лишили должности спустя всего лишь семь дней после того, как он приезжал во дворец благодарить за высокое назначение... А Мороиэ, за недолгие шестьдесят дней своего правления,

удалось, как-никак, участвовать и в новогодних празднествах, и в церемонии раздачи новых званий и должностей, так что на старости лет ему все-таки было что вспомнить!

В двадцать четвертый день той же луны головы Ёсинаки и четырех его ближайших соратников доставили в столицу и напоказ носили по улицам. Канэмицу был в заключении, но он так настойчиво просил позволить ему сопровождать в этом шествии покойного господина, что просьбу уважили и вели его, в синем кафтане, в высокой шапке, позади, за отрубленными головами. Назавтра его казнили. Говорят, что Нориёри и Ёсицунэ всячески заступались за Канэмицу, но государь Го-Сиракава не внял их просьбе, сказав:

— Канэмицу, так же как Канэхира, Нэнои и Татэ, один из четырех богов-защитников 8 Ёсинаки... Пощадить его — все равно что выкормить тигра...9

Оттого его и казнили.

В давние времена, когда пошла на убыль мощь жестокого Циньского государства и по всей стране, как потревоженный пчелиный рой, восстали князья, Пэй-гун первым вошел в столицу и занял Сяньянский дворец. Но, зная, что ему еще предстоит схватка с Сян Юем, он отказался от встреч с красавицами, не жаждал золота, серебра и драгоценных каменьев ш, а помышлял лишь об укреплении заставы Ханьгу. Благодаря такой предусмотрительности, он сумел разбить одного за другим всех своих недругов и подчинить себе всю страну. Ёсинака тоже первым вступил в столицу, и, если бы только повиновался велениям князя Ёритомо, мог бы сохранить и жизнь, и власть, как Пэй-гун!

Меж тем Тайра еще зимой минувшего года покинули берег Ясимы в краю Сануки, переправились морем в край Сэтцу, в заливе Нанива, и снова обосновались в своей старой вотчине Фукуха-ра. Здесь, в местности, именуемой Ити-но-тани, они построили крепость: на западе воздвигли укрепления, защищавшие тыл, а с востока поставили главную оборону у рощи Икута. Сюда, в эту крепость — в Фукухару, Итаядо, Хёго и Суму, — Тайра собрали воинов из всех восьми земель, входящих в область Санъёдо, из всех шести краев, составляющих область Нанкайдо. Сто тысяч воинов насчитывало их войско!

В Ити-но-тани с севера высились горы, на юге простиралось море. Вход в залив был узким, зато побережье — просторно, отвесный берег высок и крут, словно ширма. От самых гор и вплоть до дальних отмелей в море Тайра нагромоздили огромные камни; нарубив большие деревья, изготовили из них заостренные колья. А в заливе, на взморье, щитом-заслоном поставили в ряд большие суда. На вышках, вдоль укрепления, разместились воины с островов Сикоку и Кюсю, все в полном вооружении, с луками и мечами наготове — каждый равнялся тысяче; словно грозовые тучи, теснились они на башнях, так много их было! Внизу, под башнями, стояло видимо-невидимо оседланных коней. Непрерывно звучал грохот боевых барабанов, раздавались воинственные, громкие клики! Каждый боевой лук походил на полумесяц, упавший в руки, а сверкание мечей у бедра напоминало блеск инея осенней порой... На возвышении установили множество алых стягов — словно языки пламени, трепетали они в небе под дуновением весеннего ветра...

ШЕСТЬ СРАЖЕНИЙ

После того как Тайра переправились в Фукухару, многие самураи Сикоку им изменили. В числе этих изменников были чиновники, служившие в управе земель Сануки и Ава. «До вчерашнего дня мы были слугами Тайра, а сегодня переходим на сторону Минамото, но вряд ли те нам поверят. Докажем же нашу искренность, хоть разок выстрелив в Тайра!» — решили они. И вот, све-дав, что князь Норимори, по прозванию Тюнагон у Ворот, с сыновьями Митимори и Норицунэ пребывают в краю Бидзэн, в гавани Симоцуи, они поплыли туда на более чем десяти боевых ладьях, дабы с ними покончить.

— Негодяи! — воскликнул Норицунэ, правитель Ното, услышав об их измене. — До вчерашнего дня эти мужланы довольствовались тем, что косили траву на корм нашим коням. Быстро же они предали нас! Коли так, ни один не уйдет живым! — И в небольших челнах он с дружиной поплыл навстречу изменникам.

— Не пропустите, не упустите, молодцы! — крикнул своим воинам Норицунэ и так яростно обрушился на врагов, что самураи Сикоку, намеревавшиеся лишь для вида выпустить одну-две стрелы и затем убраться подобру-поздорову, почуяв, что им несдобровать, не приняли бой и поспешили назад, признав свое поражение и решив укрыться в столице. По пути прибыли они в гавань Фукура, в Авадзи. Здесь обитали два родича Минамото — Ёсицугу, младший сын покойного Тамэёси, и Ёсихиса, один из его младших братьев. Самураи Сикоку встали под их начало, построили укрепление и приготовились к бою. И в самом деле, правитель Ното нагрянул сюда без промедления. Целый день длилась битва. Ёсицугу был убит, а Ёсихиса ранен, всех их триста воинов перебили. Правитель Ното приказал отрезать головы всем убитым и, составив список своих вассалов, отличившихся в битве, возвратился в Фукухару с победой.

Князь Норимори, Тюнагон у Ворот, остался на сей раз в Фуку-харе, а оба его сына снова поплыли на остров Сикоку — теперь собрались они проучить самурая Митинобу Кавано, ибо тот, несмотря на призывы Тайра, так и не явился к ним на подмогу. Первым прибыл в край Ава, в крепость Ханадзоно, старший брат Ми-тимори. Младший, Норицунэ, поплыл в Ясиму. Услышав об этом, Митинобу поспешил в край Аки, к Дзиро Нуте, дяде своему по материнской линии, дабы общими силами отразить наступление Тайра. Узнав об этом, Норицунэ тотчас покинул Ясиму и устремился следом за Митинобу. Быстро миновав Миносиму, что в краю Бинго, он на следующий день подступил к укрепленной усадьбе Нуты. Дзиро Нута вместе с племянником упорно оборонялись. Весь день, всю ночь длилась битва. В конце концов Дзиро Нута, поняв, наверное, что ему не осилить Тайра, добровольно снял шлем и сдался на милость правителя Ното. А Митинобу Кавано, его племянник, все еще не желая покориться, продолжал сражаться, так что из пятисот его воинов осталось не больше пяти десятков. Покинув крепость, они обратились в бегство, но воины Тайра во главе с Тамэкадзу, вассалом правителя Ното, окружили беглецов, и после схватки осталось их всего семеро — сам Митинобу и шестеро его воинов. Тогда поскакали они к морю, надеясь спастись на лодках, но тут погнался за ними Ёсинори, сын Тамакадзу, могучий стрелок из лука, и застрелил пятерых всадников. Уцелели лишь двое — сам Митинобу и один из самых любимых его вассалов. Увидев, что Ёсинори догнал этого вассала, схватился с ним, прижал к земле и уже готов снять ему голову, Митинобу повернул коня вспять, зарубил Ёсинори, швырнул его голову в грязь заливного поля и громовым голосом возгласил:

— Так воюет Митинобу из Кавано, двадцати одного года от роду! Кто из вас считает себя могучим и храбрым? Пусть попробует задержать меня! — И, взвалив своего вассала на спину, ускакал прочь, сел в лодку и переправился в край Иё. А правитель

Ното, хотя и упустил Митинобу, все же возвратился в Фукухару с пленником — Дзиро Нутой.

И еще была битва — житель земли Авадзи, Тадакагэ Ама, тоже изменил Тайра и переметнулся на сторону Минамото. Погрузив на два больших судна провиант для воинов и много оружия, он отплыл в столицу. Услышав об этом, правитель Ното, пребывавший в то время в Фукухаре, в небольших челнах погнался за ним вместе со своей дружиной. Бой закипел на взморье близ Нисино-мии. Обороняясь, Тадакагэ сражался отчаянно, но так свиреп был натиск правителя Ното, что Тадакагэ, поняв, что ему несдобровать, повернул назад и укрылся в бухте Фукэи, в краю Кии. Там примчался ему на помощь житель земля Кии, самурай Тадаясу Сонобэ, и привел с собой сотню всадников. Но правитель Ното вскоре настиг их в бухте Фукэи. И опять весь день и всю ночь длилась битва. В конце концов Тадакагэ и Тадаясу, не в силах противостоять правителю Ното, обратились в бегство и оба укрылись в столице, оставив сражаться своих вассалов. А правитель Ното, перебив двести человек и приказав всем им отрезать головы, возвратился с победой в Фукухару.

И еще была битва: сговорились трое — Митинобу Кавано из края Иё, Корэтака Усуки и Корэёси Огата из края Бунго — и, переправившись с двухтысячным войском в край Бидзэн, затворились в крепости Имаки. Услышал об этом правитель Ното и осадил крепость с трехтысячной дружиной.

— У этих негодяев — большая сила! Пришлите нам подкрепление! — попросил тут правитель Ното, и на помощь ему из Фуку-хары выслали десятки тысяч воинов. Долго и упорно сражались защитники крепости, проявляя чудеса храбрости, но в конце концов сказали:

— У Тайра — великая сила, а у нас войска мало. Нам не выдержать их осады. Надо бежать отсюда, чтобы перевести дух хотя бы на короткое время!

Усуки и Огата погрузились на корабли и уплыли на остров Кюсю, а Митинобу Кавано переправился в Иё.

— Теперь у нас врагов не осталось! — воскликнул правитель Ното и возвратился в Фукухару с победой.

Все вельможи и царедворцы Тайра, во главе с князем Мунэмо-ри, собрались вместе и, радуясь, дружно восхваляли многократную доблесть Норицунэ, правителя Ното.

7 ВОЙСКО У ГОРЫ МИКУСА

В двадцать девятый день первой луны Нориёри и Ёсицунэ явились во дворец государя-инока доложить, что выступают на запад, дабы покончить наконец с Тайра.

— При нашем дворе, — соизволил обратиться к ним государь, — начиная с эры богов, из поколения в поколение передавались три священных сокровища — яшма, меч и зерцало. Верните же их в целости и сохранности обратно, в столицу!

Почтительно выслушав высочайшее повеление, Нориери и Ёсицунэ удалились.

А в Фукухаре, в четвертый день второй луны того же года, отмечали годовщину смерти Правителя-инока и отслужили скромную заупокойную службу. В непрерывных сражениях и битвах незаметно промчались дни и луны, и вот уже целый год миновал со дня его смерти, и в положенный срок наступил новый... Но то было печальное обновление! Если бы в мире все шло заведенным порядком, как повелось исстари, какие храмы, какие пагоды воздвигли бы в память Правителя-инока! Теперь же вся поминальная служба свелась к тому, что собрались вместе его потомки, мужчины и женщины, и не было других приношений, кроме проливаемых ими слез...

По случаю поминок состоялась раздача новых званий и должностей. Всем — и мирянам, и духовенству — пожаловали новые почетные звания. Говорят, что князю Норимори, Тюнагону у Ворот, хотели пожаловать второй придворный ранг, но, когда князь Мунэмори, его племянник, сказал ему об этом, Норимори ответил стихотворением:

Ужели я дожил

до этих прискорбных времен?

Все годы былые

мне кажутся призрачным сном,

и днесь вижу сон наяву... —

и отказался от нового ранга.

Мородзуми, правитель земли Суо, сын Моронао, Главного придворного летописца, получил теперь отцовское звание. Масааки-ра, помощник Главы Оружейного ведомства, получил звание летописца пятого ранга.

В стародавние времена, когда Масакадо захватил власть в Восьми землях востока и учредил столицу в уезде Сома, в краю Симоса, он провозгласил себя принцем крови из рода Тайра и завел двор с доброй сотней придворных, однако на должность Главного летописца и составителя календарей все-таки никого не назначил... Не в пример Масакадо, Тайра были вправе жаловать новые почетные звания в своей вотчине Фукухара, ибо император, хоть и вынужденный покинуть столицу, пребывал с ними и три священные императорские регалии тоже хранились здесь, в Фукухаре.

Когда прошел слух, что Тайра вернулись в Фукухару и вскоре, наверное, проложат себе мечом путь обратно, в столицу, их семьи, оставшиеся дома, снова воспрянули духом и преисполнились надежды. Преподобный Сэнсин11, покинувший столицу вместе с Тайра, издавна дружил с настоятелем храма Кадзии12 и при каждом удобном случае посылал ему вести. Настоятель тоже постоянно писал Сэнсину. «Сердце сжимается от боли, как подумаешь о вашей скитальческой доле, — писал он. — У нас, в столице, тоже не стало покоя...» Письмо заканчивалось стихотворением:

Заветные думы поведаю полной луне, что в позднюю пору на запад по небу плывет и ваш озаряет ночлег.

Прочитав письмо, Сэнсин прижал бумагу к лицу и долго не мог унять горючие слезы.

По мере того как проходили дни и луны, князь Корэмори Ко-мацу все сильнее тосковал по супруге и малым детям, которых покинул в столице. Хотя ему нет-нет да и удавалось обменяться весточкой с супругой, посылая письма со странствующими купцами, но всякий раз, с болью в сердце убеждаясь, как тяжко живется в столице его любимым, он думал: «Нет, лучше взять их сюда и жить всем вместе, а там будь что будет!» Но тут же думалось ему по-другому: «Я-то уж как-нибудь стерплю все лишения, а каково будет ей, бедняжке?» — и в этих душевных муках сказывалась вся глубина горячей любви Корэмори к жене и детям.

Меж тем Минамото намеревались дать бой Тайра в четвертый День второй луны, но, услыхав, что в этот день исполняется годовщина смерти Правителя-инока, отложили наступление, дабы не мешать поминальной службе. Пятый день тоже пришлось пропустить — направление на запад сулило неудачу. В шестой день и вовсе не следовало предпринимать каких-либо начинаний. Так случилось, что первую перестрелку решено было начать в седьмой день, в час Зайца, ударив на крепость Тайра в Ити-но-тани одновременно с запада и с востока.

Но все же четвертый день считался счастливым, и потому Ми-намото, разделив свое воинство на главную и вспомогательную дружины, в тот же день выступили из столицы. Главную дружину вел Нориёри, и с ним шли многие славные витязи, всего больше пятидесяти тысяч всадников; в четвертый день, в час Дракона, выступили они из столицы. Вспомогательную дружину, которой предстояло обойти Тайра с тыла, возглавлял Куро Ёсицунэ и с ним — многие славные витязи, всего же воинов было у Ёсицунэ больше десяти тысяч: они выступили в поход в тот же день, в тот же час, что и главное войско. Продвигаясь по дороге, ведущей в Тамбу, в один день преодолели они двухдневный путь и подступили с востока к горе Микуса, на границе между землями Харима и Тамба, где и раскинули боевой стан в местности Онохара.

8 БИТВА У ГОРЫ МИКУСА

Тайра, в свой черед, раскинули боевой стан к западу от горы Микуса, в трех ри от Онохары. Войско их насчитывало больше трех тысяч всадников; возглавляли войско сыновья покойного князя Сигэмори — Сукэмори, Аримори и Моромори, старшими самураями были Киёиэ и Мориката.

В эту ночь, около часа Пса 13, Куро Ёсицунэ призвал Санэхиру Дои и сказал:

— Тайра стоят наготове в трех ри отсюда, на западном склоне горы Микуса. Как думаешь, что лучше — ударить ли нам сегодня же ночью или отложить сражение на завтра?

Тут выступил вперед юный Тасиро и сказал:

— Завтра к Тайра подойдут подкрепления. Сейчас у них всего три тысячи воинов, у нас же более десяти тысяч! На нашей стороне великое преимущество. Сдается мне, нужно дать им бой ночью!

— Хорошо сказано, господин Тасиро! — воскликнул Дои. — Надо начинать сражение немедля! — И, сказав так, он двинул вперед свою дружину. — Темно хоть глаз выколи! — взроптали тут воины, и Куро Ёсицунэ СПрОСИЛ:

— Где же наши привычные факелы?

— И то правда! — воскликнул Дои и поджег крестьянские хижины в долине Онохара, а потом пустил огонь и в горы, и на поля. Загорелись трава и деревья, да так ярко, что войско смогло продвигаться столь же быстро, сколь и во время дневных походов, — в один миг преодолели воины путь через гору длиной в три ри.

Этот юноша Тасиро был сыном тюнагона Тамэцуны, прежнего правителя земли Идзу. Его мать, дочь Мотимицу Канэноскэ, происходила из сословия самураев, но муж-тюнагон так любил ее, что, когда она родила ему сына, отдал мальчика деду с материнской стороны, чтобы тот воспитал его самураем. Однако истинное свое происхождение по отцовской линии Тасиро вел от принца Сукэхито, третьего сына императора Го-Сандзё, иными словами, был потомком этого принца в пятом колене, а значит, не только отличался в ратном деле, но мог гордиться благородным происхождением.

А Тайра, вовсе не ожидая, что Минамото ударят на них этой ночью, думали: «Наверное, битва начнется завтра. Нет ничего хуже, чем идти в бой полусонным! Надо хорошенько выспаться перед боем и тогда уже воевать!»

Разумеется, сторожевой дозор не дремал, но остальные воины, опустив голову кто на шлем, кто на колчан или на рукав панциря, погрузились в глубокий сон.

Около полуночи внезапно грянул громовой клич и на спящих обрушились десять тысяч всадников Минамото. Воины Тайра так испугались, так растерялись, что схвативший лук позабыл стрелы, взявший стрелы позабыл лук, и, чтобы не попасть под копыта вражеских коней, все они бросились врассыпную, открыв путь в крепость Ити-но-тани. А воины Минамото преследовали, догоняли бегущих, так что войско Тайра потеряло убитыми более пятисот человек, раненых же было без счета...

Военачальники князья Сукэмори, Аримори и Тадафуса — уж не от великого ли стыда? — бежали к бухте Такасаго, в краю Хари-Ма, сели там на корабль и укрылись в крепости Ясима, в краю Са-нуки. А младший из братьев, Моромори, правитель Биттю, вместе с самураями Киёиэ и Морикатой бежали в крепость Ити-но-тани.

СТАРЫЙ КОНЬ

Князь Мунэмори послал Ёсиюки Абэ к вельможам Тайра, велев сказать им: «Куро Ёсицунэ сломил нашу оборону в Микусе и уже вторгся в наши пределы. Под угрозой наш боевой стан в предгорье. Выходите все на битву, дабы воинство Ёсицунэ отбросить!» Но никто не согласился выступить против Ёсицунэ, все отказались. Тогда Мунэмори отправил посланца к Норицунэ, правителю Ното, велев сказать: «Прости, что всякий раз призываю тебя на помощь, но не выйдешь ли против Ёсицунэ?» И правитель Ното ответил: «Каждый должен считать ратное дело своим главным, первейшим долгом! Разве можно добиться победы, если перебирать, словно на охоте или на рыбной ловле: „Туда не пойду, там улова не будет!“ или: „Это место сулит удачу, туда — согласен!“... Я, Норицунэ, повинуясь приказу готов сражаться в самом трудном месте! Ручаюсь, мы отразим врага и обратим его в бегство!» Возликовал Мунэмори, услышав такой ответ, и прислал правителю Ното десять тысяч воинов во главе с Моритоси, прежним правителем земли Эттю. Норицунэ вместо со старшим братом своим Митимори встали обороной у подножья перевала Хиёдори, защищая крепость Тайра в Ити-но-тани со стороны горного кряжа.

Князь Митимори вызвал в боевой стан свою супругу, чтобы в последний раз свидеться с нею в хижине, служившей временным пристанищем правителю Ното. Узнав об этом, разгневался Норицунэ.

— Я послан сюда, потому что здесь трудное, опасное место! Нам и впрямь предстоит нелегкая битва! Того и гляди, мы опомниться не успеем, как сверху, с гор, обрушатся на нас воины Минамото! Даже если схватим лук, да не успеем вложить стрелу, много ли будет проку? А вложим стрелу, да не успеем натянуть тетиву — что с . того толку? Мыслимое ли дело миловаться с супругой в такое время? На что же ты будешь годен? — так упрекал он старшего брата, и Митимори, как видно, рассудив, что он прав, поспешно облачился в доспехи, а жену отослал обратно.

На закате пятого дня Минамото покинули равнину Кояно и подступили совсем близко к роще Икута. Поглядели Тайра в ту сторону и увидали — повсюду Минамото встали боевыми заслонами и зажгли сигнальные костры. По мере того как сгущалась

ночная тьма, свет костров казался лунным сиянием, как будто луна поднималась из-за горной вершины. Тайра тоже решили, по обычаю, зажечь сторожевые огни и тоже развели костры в роще Икута, по мере того как приближался рассвет, их огни казались звездами, угасающими на светлеющем небе. И невольно вспоминались им строчки старинной песни:

...что это — звезды

во мгле предрассветной

иль светляки над рекой?

Куда ни глянь — повсюду раскинули стан боевые дружины Минамото; воины кормили коней и, казалось, вовсе не торопились. А Тайра с замиранием сердца ожидали: вот сейчас, вот сейчас враги начнут наступление! — и тревожно было у них на сердце.

На рассвете шестого дня Куро Ёсицунэ разделил свое войско надвое: Санэхира Дои и с ним семь тысяч всадников он отправил к западным пределам долины Ити-но-тани, а сам во главе более трех тысяч всадников двинулся в обход, по дороге Тамба, чтобы ударить на Ити-но-тани с тыла, через перевал Хиёдори.

— Эти горы славятся крутизной! — говорили друг другу воины. — Если все равно умирать, так уж лучше сложить голову в честном бою с врагом! А погибнуть, сорвавшись в пропасть, — незавидная доля!

Тут выступил вперед Суэсигэ Хираяма, уроженец земли Мусаси.

— Я, Суэсигэ, хорошо знаю эти горы! — сказал он.

— Ты родился и вырос в восточных землях и сегодня увидал эти горы впервые в жизни. Как же ты говоришь, что они тебе хорошо известны? Никак невозможно тебе поверить! — отвечал ему Ёсицунэ.

— Господин, тебе не подобают такие речи! — дерзостно возразил ему Хираяма. — Как любому поэту известно о цветении саку-ры в Хацусэ или в Ёсино, так и воину, искусному в ратном деле, Должна быть известна обстановка в тылу вражеских укреплений!

Вслед за Хираямой выступил вперед Киёсигэ Бэппу, юноша восемнадцати лет.

— Мой отец, монах ёсисигэ, — сказал он, — учил меня: «Заблудившись в горах, на охоте ли, на войне ли, пусти вперед старую лошадь и ступай за ней следом! Она обязательно выведет тебя на Дорогу!»

— Хорошо сказано! — воскликнул Ёсицунэ, — Недаром существует предание о том, как старый конь отыскал дорогу на засыпанном снегом поле!14 — И с этими словами он поставил вперед старого мышастого коня под легким золоченым седлом, надел ему серебристую уздечку, закинул повод за переднюю луку и двинулся за конем в неведомую горную глушь.

Уже наступила вторая луна, белый снег на вершинах местами растаял, кое-где зацветали цветы, птицы уже пели в долинах. Пробираясь сквозь весеннюю дымку, воины то поднимались к вершинам, сиявшим ослепительной белизной, то спускались в ущелья, где стеной стояли крутые скалы и громады гор поросли густыми лесами. Здесь снег, одевший сосны, еще не растаял; чуть заметно вилась среди мхов тропинка, и, как сливовый цвет под порывами бури, сыпались с неба снежные хлопья... Нахлестывая коней, поспешали воины по дороге, петлявшей то на восток, то на запад, а тем временем застала их ночь, и, сойдя с коней, встали они на ночлег в горах. Тут Мусасибо Бэнкэй привел в стан какого-то старца.

— Кто таков? — спросил Ёсицунэ.

— Я охотник, живу здесь в горах, — отвечал тот.

— Стало быть, ты хорошо знаешь эти горы. Отвечай без утайки!

— Как не знать, знаю конечно!

— Мы хотим спуститься отсюда вниз, к укреплениям Тайра в долине Ити-но-тани. Что скажешь на это?

— Ох, боюсь, это вам никак не удастся! Здесь ущелья глубоки, а скалы высоки, человеку не осилить такие преграды! А верхами — тем паче, этого и вообразить невозможно! К тому же Тайра вырыли вокруг своих укреплений ямы-ловушки, вбили в землю раздвоенные рогатины-колья. Наверное, там уже приготовились к обороне! — отвечал старый охотник.

А олени по этим кручам проходят?

— Да, олени проходят. С наступлением тепла олени из Хари-мы приходят в край Тамба подкормиться на густых травах, а ударят холода — снова уходят в поисках корма туда, где снег лежит неглубоко, убегают обратно из Тамбы в край Харима, на равнину Инами.

— Вот и будет славное ристалище нашим коням! Где олени проходят, почему бы не пройти коням? А ты будешь нам провожатым! — сказал Ёсицунэ, но старик пояснил, что по преклонным своим летам в проводники уже не годится.

— А нет ли у тебя сыновей?

— Есть! — отвечал старый охотник и прислал к Ёсицунэ сына, юношу восемнадцати лет по имени Кумао. Тотчас завязали ему волосы на макушке, как подобает взрослому мужчине, нарекли Есихисой, по отцу Такэхисе Васио, дали ему коня и двинулись за ним следом. Это и был тот самый Ёсихиса Васио, который годы спустя принял смерть вместе с Ёсицунэ, когда, уже после победы над Тайра, между Ёсицунэ и его старшим братом, властелином Камакуры Ёритомо, возникла распря и Ёсицунэ пал в сражении в северных землях Осю.

10 СПОР О ПЕРВЕНСТВЕ

Накануне шестого дня перед решающей битвой Наодзанэ Кума-гай и Суэсигэ Хираяма до полуночи оставались в дружине Куро Ёсицунэ. Назавтра им предстояло обрушиться на стан Тайра с тыла. Глубокой ночью Кумагай призвал сына своего Наоиэ и сказал:

— Когда наше войско ринется вниз с крутизны, все смешается и никто не сможет сказать, кто был первым, а кто последним... Вот я и думаю — давай поскачем в дружину Дои, что наступает на Ити-но-тани по дороге Харима, и оттуда первыми ударим на крепость Тайра!

— Превосходно! — отвечал Наоиэ. — Я и сам хотел сказать вам о том же! Так не будем же терять время, едем!

— Здесь вместе с нами Суэсигэ Хираяма. Он тоже не из тех, кто любит сражаться в куче... — сказал Кумагай и послал слугу на разведку, наказав ему: «Ступай погляди, что он?»