– Сегодня! – Она засмеялась. – Сегодня ровно месяц. И если вы хотите жениться на мне, милорд, то это действительно счастливое совпадение. Вы получили мой ответ день в день.

– Но зачем? Зачем нужно было прибегать к подобным вещам?

– А как еще я могла приехать сюда? Я боялась, что вы будете чувствовать себя в некотором роде обязанным, и не хотела, чтобы вы предлагали мне руку исключительно из жалости. Я не рискнула бы поставить вас в такое положение. Если мы поженимся, то на равных условиях, так как знаем, что не можем жить врозь. Теперь я в этом убедилась.

Он наклонился и поцеловал ее руку.

– А что мы скажем Алану?

– Мы найдем ему другую девушку и освободим его, поскольку он воспринимал это только как свой долг. Он любит вас и считает, что обязан вам – вот почему он хотел, чтобы я не чувствовала себя покинутой. Но что же вы до сих пор на коленях? – Она смахнула ладонью влагу со щеки. – Предложение уже принято.

– Какой идиот делает предложение посреди осколков? Разве так завоевывают жену? Бить китайский фарфор, ломать вещи, а потом прокладывать к ней дорогу! Не стоит ли мне постоять подольше в наказание?

– Наказание уже свершилось. – Кэтриона огляделась и покачала головой. – Для нас обоих. Наш завтрак на полу, мы разлили чай на ковер. Вставайте, а то заболят колени.

Он оттолкнулся и сел на пятки, а затем бесшабашно перекатился на спину и широко раскинул руки. Ямочки на его щеках углубились. Фонтан смеха, чистого и прекрасного, вырвался у него из груди, заставляя его кататься по полу, всхлипывая от радости.

– Все мышцы болят, – проговорил он наконец, все еще не отдышавшись. – Все до единой, черт бы их побрал! Я стал слаб, как котенок.

– В таком случае я бы охотнее увидела большущего кота, а не маленького котенка в моей постели.

Доминик приподнялся и, схватив ее за руку, притянул к себе.

– Не сейчас. Только когда поженимся. Хотя, смею вас заверить, там, где надо, сила уже набирается.

Кэтриона быстро глянула вниз.

– И вы дадите этому добру пропасть? О, упрямый мужчина!

Он взял ее лицо в обе руки.

– Я в состоянии управлять собой, хотя и сгораю заживо. Просто мне хочется с этим повременить.

Шрам на правой ладони щекотал ей щеку. Она повернула голову и поцеловала его.

– Я уже была вашей любовницей. Почему мы должны ждать?

– Потому что это лучший способ отпраздновать наш брак.

– А я было подумала... – Внутренний голос предостерегал, но она оставила его без внимания. – Я подумала, что брачные ночи не доставят вам того удовольствия...

– Я хочу, чтобы у нас с вами была настоящая брачная ночь. Называйте это предрассудком, но я боюсь. Если я снова согрешу, что-нибудь да случится. Я потеряю вас! Думаю, мне нужно доказать себе, что я могу терпеть. Впрочем, есть одна вещь, которую я все-таки буду делать сызнова. Я хотел бы также, чтобы в нашу первую брачную ночь мы сотворили ребенка.

Так начался отсчет трех недель, странных, неестественных, напряженных.

Доминик сразу решил, что бракосочетание должно состояться в Глен-Рейлэке. Хотя Кэтриона добровольно изъявила желание венчаться в Лондоне, он понимал, что на родине ей это будет куда приятнее: они поженятся на ее священной земле, и покрытые снегом вершины станут их свидетелями. Две почтенные матроны, Дейрдра и Мейрид, будут представлять сторону невесты, Алан и Дэвид Фрезеры – жениха.

Но прежде чем покинуть Лондон, новоиспеченному графу предстояло завершить самые неотложные дела. На это время Кэтриона переехала в усадьбу Найджела, недалеко от Пиккадилли, где он обычно жил во время пребывания в Лондоне. Маркиз и маркиза де Ривол были чрезвычайно одаренной парой, оба прекрасно музицировали. Втроем они проводили много часов в музыкальной гостиной. Кэтриона как зачарованная слушала и восторгалась гармонией этого необыкновенного дуэта.

– Опять что-то русское или, может быть, индийское? – Доминик непринужденной находкой вошел в комнату. – Господи, нет чтобы сыграть что-нибудь знакомое – марш, например, или одну из песен, которые наши парни пели на полуострове!

Все засмеялись.

Он заходил каждый день, как положено в период ухаживания, и это повергало ее в смущение. Начинать все от стартовой черты, говорить с ним о самых обыденных вещах, шутить, смеяться и одновременно сознавать, что ты любишь, – не странно ли?

Кэтриона видела желание в его глазах и отвечала столь же пылкими взглядами, однако Доминик не позволял себе ничего, кроме поцелуев. Когда его прикосновения разжигали в ней страсть, он ронял голову ей на плечо и тут же отодвигался смеясь.

– Я намерен держаться до конца, – серьезно говорил он, хотя при этом на щеках у него всякий раз обозначались ямочки. – Ведь мы не должны грешить в доме лорда и леди Ривол, верно? Как-никак они собираются быть у нас на бракосочетании.

Он ходил с ней в музеи, галереи, парки. Лондон, огромный, шумный, действовал на нее ошеломляюще. Рядом с Домиником ей все было в радость, весь этот сплав истории, науки, культуры и бизнеса. Может, это лучший путь для шотландских горцев – войти вот так в новое столетие, избежав гибели.

В планах будущих супругов на первом месте стояло строительство коттеджа над Глен-Рейлэком, около пещеры Калема, – там они собирались проводить бесконечные дни лета. С началом сезона возобновлялась работа парламента, и в это время Доминику надлежало быть в Лондоне. Весной и осенью предполагался объезд владений, управлявшихся через сеть доверенных агентов графства. Таким образом, Кэтриона получала возможность жить в лучшую пору года в своей любимой Шотландии, не расставаясь с ним. Это было настолько идеально, что временами она не верила в реальность происходящего.

Однажды лорд и леди Стэнстед вместе с Эндрю и миссис Макки заехали навестить их. Доминик на ковре играл с мальчиком – Эндрю смеялся и дубасил новоиспеченного графа своими упругими кулачками. Кэтриона наблюдала за Розмари, надеясь, что она счастлива со своим мужем и ребенком.

Перед уходом Розмари задержалась около нее.

– Да, – сказала она ей на ухо. – Я рада за вас с Домиником. Он сейчас нуждается в уходе. Вы ведь позаботитесь о нем?

Кэтриона с улыбкой кивнула. Между ними больше не будет игр, никаких сделок с любовью.

Доминик быстро поправлялся. День ото дня он становился сильнее, пальцы его обретали подвижность. Он то и дело заставлял ее смеяться: подшучивал над ней с присущими ему сумасбродством и остроумием, ловил на слове, и все это получалось у него с естественной легкостью. Но Кэтриона прекрасно понимала, что он храбрится и что до полного выздоровления еще далеко. Несмотря на веселое настроение, она чувствовала, что на него давит груз забот. Кроме того, в нем ощущалась какая-то неясная тревога. Это беспокоило и мучило ее. Почему он сказал однажды: «Хватит с меня брачных ночей!»? Когда Доминик окрепнет, она должна все выяснить, прежде чем они дадут клятву. Правда, она боялась, что его непомерная гордость не позволит ему открыться, однако если оставить червоточину, недоверие полностью съест их счастье.

Шло время, но важный разговор все еще не состоялся. Между тем уже готовилась настоящая шотландская свадьба. Брачный договор, отосланный в Инвернесс, вернулся в Лондон, и теперь нужно было отправляться в Глен-Рейлэк заниматься остальными приготовлениями.

Они решили, что Кэтриона поедет вперед с Найджелом и Франс в сопровождении слуг и горничных, но до самого дня отъезда она так ничего и не спросила.

– Я полагаюсь на тебя. – Доминик ласково погладил ее по щеке. – Мне нужно заехать на несколько дней в Девоншир, но я надеюсь успеть к нашей свадьбе.

Кэтриона высунулась из окошка кареты прямо под начавшийся дождь и поцеловала его. Вода струилась на плечи и волосы, крупные капли стекали по лицу. Рот его был мокрый и прохладный, но стоило их губам соприкоснуться, и ей показалось, что они вот-вот зашипят, как вскипевший чайник.

– Я запомню ваше обещание, лорд Уиндраш. Только посмейте не приехать – в противном случае Изабель Макноррин нашлет проклятия на вашу красивую голову!

Доминик засмеялся и помахал ей рукой. Кэтриона смотрела, как дождь захлестывает его высокую фигуру, пока он не исчез из виду.

Доминик работал день и ночь, желая поскорее освободиться, чтобы ничто не отвлекало его во время медового месяца. Разлука с Кэтрионой была для него невыносима, но только пребывая в этом аду, он прочувствовал всю полноту своего счастья. Произошло чудо, и теперь он должен стараться не спугнуть его.

Отъезд в Глен-Рейлэк оттягивался, и время казалось ему нескончаемым. Наконец он прибыл в Инвернесс, на полтора дня позже запланированного. Когда экипаж привез его в Дуначен, близилась полночь. Свадьба была назначена на утро.

В замке уже веселились – громкие звуки музыки через открытые двери лились наружу.

Войдя в большой холл, Доминик был ослеплен тысячью свечей. Несколько секунд он стоял, привыкая к свету. Множество рук протянулось, чтобы поприветствовать его, а хор голосов показался ему чересчур громким.

Люди говорили по-гэльски и по-английски:

– Добро пожаловать, лорд Уиндраш! С приездом! Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, прекрасно, – отвечал он смеясь и пожимая руки. – Спасибо вам всем!

– А я уже было решила, что ты передумал, – сказал ему на ухо очаровательный голос. – Оставил меня одну перед алтарем.

– Кэтриона! – Доминик повернулся и схватил ее в объятия.

Когда он поцеловал ее, раздались аплодисменты. Только спустя минуту до него дошло, что он произнес имя невесты на ее родном языке.

Доминик вошел в церковь под громкие звуки волынок; Алан и Дэвид Фрезеры в сине-зеленых килтах шли рядом с ним. Найджела и Франс он увидел стоящими среди шотландцев, некоторые из них были ему знакомы – он встречал их во время своих странствий по горам.

Однако стоило Кэтрионе появиться в дверях, и Доминик уже не видел ничего, кроме ее лица. Он почти не слышал торжественных слов и в завершающий момент только улыбнулся в бездонную синеву ее глаз, произнося сердцем древние клятвы. Ну почему, черт возьми, он не может отрешиться от мысли, что в этом пристальном взгляде по-прежнему что-то сокрыто? Неужели страх?

«О, Кэтриона, не надо теперь ничего от меня таить!»

На выходе из храма их встретил оглушительный треск – это десятки пистолетов выстрелили в воздух. К свадебной фиесте зажарили целую говяжью тушу и несколько баранов. Тостам не было конца, а когда разрезали торт, началась шутливая борьба за лучшие куски. Потом заиграли дудки и скрипки. Доминик, разгоряченный виски, пригласил Кэтриону на танец.

– Я даже не представляю, что будет дальше, – прошептал он ей на ухо. – У меня здесь нет своего дома. К тому же я изрядно напился.

– О! – Яркий румянец заиграл на ее белой коже. – Пьяный ты или трезвый, не имеет значения. Скоро здесь соберется дружная компания и отведет нас на гумно, потому что новобрачным в первую ночь не положено спать в доме. Там они разденут нас и оставят с добрыми пожеланиями.

– А зачем на гумно? – спросил Доминик, закружив ее в танце, но Кэтриона почему-то избегала встречаться с ним взглядом.

– Я думаю, дело в том, что это великолепное место для воспроизведения потомства, – наконец проговорила она.

Сказав это, Кэтриона затрепетала: дрожь струилась по телу, вздымая волну желания, проникая в кровь.

Один танец сменял другой, в приглашениях не было недостатка. Лорд Ривол уступил место Алану Фрезеру. Краешком глаза она видела, как Доминик танцевал с Франс и потом с Мейрид, которая уже оправилась от потрясения и вернулась в Ачнадрочейд, в заново построенный дом вместе со своим здоровым младенцем.

– Я очень рад за вас, Кэтриона Макноррин, – сказал Алан, ласково улыбнувшись ей. – Вы выходите замуж за отличного человека.

Наконец она вырвалась с ним на волю. Ночной воздух принес прохладу. Высоко над вершинами светила полная луна. На сеновале большого амбара вблизи Дуначена женщины устроили для них «гнездо» из пуховых матрасов среди душистого зеленого сена. Пока с нее снимали платье и облачали в шелковую ночную рубашку, она слышала оханье с той стороны, где раздевали Доминика, – наверняка результат мужских шуток, неприличных и грубых. «У мужчин половой инстинкт – вещь необходимая. Для нашего брата нет более могущественной силы ни в одной сфере жизни».

Женщины расступились. Окруженный рослыми шотландцами в килтах, в свете фонаря появился Доминик. В пледе, переброшенном через плечо, он казался богом. Кэтриона вдруг вспомнила с необыкновенной ясностью, каким он был, когда она впервые увидела его, – дикарь, сотканный из одних мускулов.

Сброшенный плед, так же как тогда, открыл ей красоту его обнаженного тела.

Теперь они стали мужем и женой. До самой смерти.

«Впрочем, есть одна вещь, которую я все-таки буду делать сызнова. Я хотел бы также, чтобы в нашу брачную ночь мы сотворили ребенка». Однажды у него уже была брачная ночь, и на следующий день Генриетта в истерике убежала от него к матери. Почему? О Боже! Что такое произошло, о чем нельзя рассказать?

Кэтриона закрыла глаза, предавшись воспоминаниям. Как он очаровательно улыбался во время их первой встречи! У него были глубокие ямочки на щеках, но глаза оставались настороженными, темными, как мох под водопадом, хранящим так много секретов.

«Да благословит вас Бог!» – раздался хор голосов.

Женщины удалились, уводя из амбара хохочущих мужчин, и они остались одни. Доминик не двигался, а только улыбался ей в золотистом свете лампы.

– Глядя на это ложе, – тихо сказал он, – я вспомнил сказку о принцессе на горошине. Сейчас проверим, есть ли у нас королевская кровь!

– У всех Макнорринов есть королевская кровь.

– Ах, Кэтриона! – Он снова произнес ее имя по-гэльски. – Как же я безобразно напился! Я не хочу быть пьяным, разделяя ложе с принцессой.

Прекрасный шелк рубашки скользнул по ногам, сердце ее застучало сильнее. Она постаралась схоронить крошечные струйки страха поглубже в душе.

– Глупый мужчина! Ты не протрезвеешь до утра.

Доминик вдруг придвинулся к окну.

– Подойди сюда. Посмотри, как луна сияет нам.

У нее дрожали ноги, но она подошла и встала у его плеча. Белый свет, льющийся сверху, омывал горы и стекал в озеро. Остроконечные вершины, деревья и вода, обведенные серебром, блестели в темноте, как большие сверкающие города первых небесных кланов.

– А помнишь? – тихо спросил он и, коснувшись пальцами ее щеки, повторил знакомые строки:

Под ночь она пришла в Фабиас и нашла звезду в его садах.

Она схоронила ее во тьме, в своей утробе.

Посылаемое им тепло проникло в тело и побежало мелкими волнами вдоль позвоночника, рождая приятное предчувствие.

– Давай сотворим ребенка там, в холмах.

– Где? – переспросила Кэтриона и подняла глаза. Страстное желание смешалось в них с сомнением. Доминик шагнул в угол, где лежала их одежда, быстро отыскал ее туфли и свои ботинки.

– Вперед, – сказал он, прихватив килт и плед. – Мы пойдем в пещеру Калема. Может, к тому времени я протрезвею.

Под призрачным лунным светом шли они через безмолвный мерцающий мир. Они поднимались все выше и выше в горы, к шумящим стремнинам, где эхо звучало подобно звону маленьких колоколов. В воздухе плавал сладкий аромат меда и диких цветов. Ветерок пробегал по жемчужной коже Кэтрионы, чередуя холодные струи с теплыми, отдавая дань извечному своему капризу. Белый шелк с ласковым шуршанием гладил ей бедра и ноги. Ее рука светилась серебром в руке уводящего ее полубога.

Она шла зачарованная им. Океанская волна от берега Мюриаса вошла в ее кровь. Морские котики высунули свои гладкие головы из белой пены, лохматые коричневые медведи взревели в лесах. Дикий бизон запыхтел и забил копытами о землю, прежде чем похитить свою невесту и унести ее в таинственные земли Севера.

У входа в пещеру Доминик остановился и развернул плед.

– Что-то не так? – спросил он, укутывая ей плечи. – Мы поженились, и больше между нами не должно быть никаких недомолвок. Но что-то еще остается, правда?

Кэтриона села и подтянула плед, глядя на серебряные горы и луг, усыпанный белыми, как звезды, цветами. Она понимала, что должна верить ему. Теперь уже вечно.

– Мне следовало давно спросить, но я трусила. Боялась, как бы что-нибудь нас не разлучило. Но ты прав, неведение порождает недоверие. Оно сидит в моем уме как злой водяной с разинутым черным ртом.

Плед сполз в темный родник, когда Доминик сел рядом.

– Так о чем ты хочешь спросить?

Она покачала головой.

– Не подумай, что я хочу найти в тебе какое-то зло...

– Спрашивай, Кэтриона. Мы искупили все грехи. Теперь добропорядочная жизнь зависит от нашей честности и доверия. Будь честной и верь мне. Я люблю тебя.

Она уронила лицо на колени.

– Ну и время же я выбрала! – Она негромко рассмеялась. – Сначала вышла замуж, а теперь выясняю, правильно ли поступила.

– Я ничего не скрывал от тебя. – Доминик взял ее руку и стал целовать ей пальцы, лаская чувствительные подушечки горячим мягким ртом. – Спрашивай.

Почему для этого требовалось так много мужества? Больше, чем тогда, когда они столкнулись лицом к лицу в Лондоне. Больше, чем во время их схватки с разбойниками. Наконец она подняла голову:

– И все-таки ты что-то скрываешь. Хотя это ничего не меняет, я должна знать.

– А-а, я догадываюсь. Генриетта?

– В Эдинбурге она рассказывала такие горькие вещи. Чем ты мог ее так запугать?

Помолчав с минуту, Доминик кивнул:

– Хорошо, я расскажу. Нужно было давно это сделать. Только гордость удерживала меня от того, чтобы открыть тебе правду. В сущности, мы с Генриеттой не знали друг друга – я то воевал на полуострове, то уезжал в Россию и за это время порядком развратился. Когда мы встретились, мне казалось, что эта девушка несет в себе чистоту и совершенство английской леди. Ухаживание продолжалось недолго, и я ее не трогал, даже не пытался поцеловать, до нашей свадебной ночи.

– В Рейлингкорте. В шелке цвета слоновой кости, – с дрожью в голосе произнесла Кэтриона вслух.

– Генриетта протянула ко мне руки и попросила поцеловать ее. Я старался быть мягким и осторожным, но она засмеялась и сказала, что ее уже целовали. После этого стянула с себя рубашку и попросила потрогать ее грудь. Она сказала, что ей это приятно.

– О, у нее прежде был любовник? – Тревога всколыхнулась в душе Кэтрионы, как легкое подводное течение.

– Я бы не придал этому значения. Мне даже в голову не приходило ее осуждать – в конце концов до нее у меня было достаточно любовниц. Я решил, что в юности она могла ошибиться с каким-нибудь мальчиком. Поэтому я позволил ей вести меня дальше. Я целовал ее, как она хотела, и сходил с ума от желания. Представляешь, я даже почувствовал облегчение от того, что она не девственница. Ей не будет больно, подумал я.

– А она сама не прикасалась к тебе?

– Что? – Доминик удивленно посмотрел на нее. – Нет. Она только хотела, чтобы я целовал ее в интимные места, и этих ласк ей было достаточно для завершения, даже не один раз. Когда я отнес ее в постель, мне казалось, она готова принять меня. Я потерял голову как мальчик. Я ослеп от любви. Ничто другое не приходило мне на ум, кроме того, что до меня она знала другого мужчину.

– А она?

– Я думал, что да... Но в конце концов оказалось, что она девственница. Я старался быть деликатным и доставить ей удовольствие, но она не отвечала. Я испугался, подумал, может, ей больно? Но я хотел довести до конца наши супружеские обязанности. Я спешил к собственному завершению, и, когда это произошло, она ударила меня и закричала, что я ее обесчестил. Генриетта не была невинной в полном смысле слова, понимаешь? Она была девственна только для мужчины.

– Что ты хочешь этим сказать? – Кэтриона испуганно посмотрела на него.

Доминик уронил голову на руки.

– В течение той длинной горестной ночи я все понял. Генриетта назвала мои действия нелепыми. Она сказала, что я ей отвратителен, всем, что есть в моем теле. Она говорила, что я безобразный и отталкивающий, что она ненавидит некую мою часть и проникновение ей противно до тошноты. Она отворачивалась от меня и рыдала. Я долго не мог понять, пока наконец она не объяснила все сама. Это было преподнесено со странным удовольствием. Оказывается, когда-то ее совратила гувернантка. Генриетте понравились такие формы близости, и теперь она ожидала от меня того же.

– Сафо, Лесбос и все такое?

– О Боже, откуда у тебя такая осведомленность?

– Читала классику. – Кэтриона положила руку поверх его руки. – В Дуначене большая библиотека. Но почему Генриетта не попросила тебя остановиться?

Он сомкнул пальцы вокруг ее ладони.

– Я думаю, у нее был шок. Она не знала, как устроен мужчина, а я не понял, почему вначале она была такой страстной! Она хотела получить удовольствие, но так, как уже привыкла прежде. Ей нужно было, чтобы я только гладил ее и делал все ртом. Правда, позже она призналась, что это могла бы с успехом сделать и ее горничная. Когда я сказал, что теперь у нас может появиться ребенок, с ней сделалась истерика, потому что она не хотела детей. Она даже не знала, как это происходит.

Кэтриона непроизвольно сглотнула.

– О, теперь я понимаю. Она говорила, что ты принудил ее к бесчестью. Но это же естественное проявление любви со стороны мужчины! Зачем же тогда ей было выходить за тебя замуж?

– А вдруг бы меня перехватила Розмари!

Теперь Кэтрионе все стало ясно. Она вспомнила Эдинбург: мимолетные взгляды, на которые тогда не обращала внимания, и некоторые высказывания Генриетты незадолго до ее смерти.

– Так у нее были любовные отношения с леди Стэнстед?

– Невероятно, не правда ли? Бедная Генриетта! Ее желания так и не были удовлетворены полностью, даже после того как Розмари увезла ее в Эдинбург. Леди Стэнстед не имела столь сильного интереса к женщинам, и любовный треугольник обрек каждого на несчастье!

– И ты думал, что все-таки сможешь покорить Генриетту? – Кэтриона недоверчиво посмотрела на него.

Доминик поднес ее руку к губам и поцеловал.

– Это был вызов моей гордости. Я надеялся, что у меня будет шанс победить ее, доказать ей, что она способна любить мужчину. Тогда я был слишком глуп.

– И ты не мог никому сказать правду! Как бы ты стал объяснять это ее родителям или кому-то еще? О Пресвятая Дева Мария! Мне так жаль, Доминик.

Он засмеялся.

– Не нужно меня жалеть, я сам во всем виноват. После возвращения из России я вбил себе в голову эту бессмыслицу о чистоте и невинности. Я принимал скрытность Генриетты за деликатность, присущую настоящей леди, но ошибся.

Кэтриона придвинулась к нему ближе.

– Выходит, мы очень похожи – ты тоже не делаешь много ошибок, но если ошибаешься, то это приносит тебе много страданий.

– Тогда, надеюсь, верно и обратное. Если уж я что-то делаю правильно, то это просто грандиозно!

Кэтриона засмеялась. Это был взрыв счастья, фейерверк искр. Грандиозно! Действительно, на этот раз она не ошиблась и в самом деле сделала правильный шаг!

Доминик, увидев в ней перемену, тоже засмеялся. Глаза их встретились и вспыхнули страстью.

– Мне кажется, пора нам вступить в нашу брачную ночь и зачать ребенка.

– Который родится или золотистым, как ты, или темным, как я, и он будет самым счастливым, потому что ни у одного ребенка в мире не будет такого замечательного отца!

Без лишних слов Доминик заключил ее в объятия и перенес через порог пещеры. Сохранившееся папоротниковое ложе темнело внутри. Он сдернул плед с ее тела и постелил поверх килта. Кэтриона стояла в своей шелковой рубашке там, где он ее оставил, в пучке лунного света, хлынувшего в пещеру. Как же он был величественен, ее прекрасный и удивительный герой! Это она будет говорить ему ежедневно, словами и телом, соединяясь с ним и любя его. Она родит ему прекрасных малышей, много, целое семейство.

Доминик, улыбаясь, повернулся к ней:

– Нам понадобится твоя рубашка вместо простыни.

О, было бы глупо краснеть, когда ты расплавлена страстью и горда его любовью! И все же, когда Кэтриона стягивала через голову белый шелк, она покраснела. Доминик сделал шаг к ней и обвил руками ее обнаженное тело. Их возбуждение вырвалось на волю невиданной доселе мощью и словно пламя взревело меж ними.

На теплом ложе из папоротника, шерсти, хлопка и шелка они предавались любви, обмениваясь ласками. В благоговении Доминик медленно водил по ее телу руками и языком, доводя Кэтриону до умопомрачительного экстаза. В ответ она трогала упругую кожу его рук и ног, восхищаясь устройством мужского тела, гладила спину и округлые ягодицы, мощные плечи, сильную челюсть и шелк золотистых волос. Все это было такое прекрасное и сугубо мужское! Ощущения от прикосновений и его запаха околдовывали ее.

Он вдвинулся между ее ног с неистовством и вместе с тем с нежностью, погружая ее в бушующий огненный поток, не сдерживая себя ни в чем. Она открылась ему и забросила ноги ему на спину, держа его против себя, слепо, как в бреду, кусая его в плечо. Задыхаясь от радости, она сдавалась на милость победителя, даря ему свою душу. «Я буду неутомим и не дам вам покоя, пока не воспламенится ваша кровь и легким не станет хватать воздуха!»

Внезапно он вскинул ее над собой. Она посмотрела вниз, на его запрокинутую голову, затененное лицо и белеющие в темноте зубы. Двигаясь, пронизывая себя его плотью, она упала вперед и торопливо припала к его рту. Ее учащенное дыхание смешалось с его дыханием, и вместе с запахом тумана и торфа он почувствовал на языке вкус меда.

Тела, взмокшие от вожделения, сделались скользкими, и Доминик снова перекатил ее под себя, по-прежнему целуя, по-прежнему не разъединяясь. Когда они вместе сделали резкий толчок, его глаза открылись и улыбнулись ей. Пока он возносил ее к вершинам блаженства, она смотрела вверх, в таинственные темные глубины. Тем временем душа ее постигала сердце и жизнь ее загадочного мужчины. И когда наконец они перенеслись на тропу поперек неба, яркие звезды прорвали темноту ночи.

Кэтриона судорожно прижалась к нему, крепко обхватывая его тело руками и ногами.

– О, Доминик! – выкрикнула она, и холмы подхватили ее крик.

После нескольких мощных конвульсий биение внутри прекратилось. Внезапно в нее ворвалось целое море, и чрево с готовностью приняло влитое в него семя. Обессиленная, Кэтриона не отрывала глаз от лица своего героя.

– Я люблю тебя! – прошептала она. – Я люблю тебя, мой родной, люблю до беспамятства.

– Тсс! – Он привлек ее к себе на грудь, натягивая плед поверх их влажных насытившихся тел. – Мы дали жизнь новому существу, у нас будет ребенок. – Она почувствовала теплое дыхание, когда улыбающиеся губы коснулись ее щеки. – И кто знает, может быть, Бог пошлет нам девочку...